Тут ей вдруг, как озарение, как голос свыше. Она даже встала и откинула одеяло, уставилась в темноту и не может поверить мыслям: — «Теперь я точно не усну». Она встала с кровати и подошла к стенке комнаты. «Тук — тук — тук». Стоит, ждёт, прислушивается. Тишина. Снова постучала Таня в стену уже погромче.

— Чего тебе? — раздался глухой мамин голос за стеной.

— Мама, а ты не против, если я завтра вместе с тобой сяду то же на колосный станок, ведь там же два гинекологических кресла? Ведь ты сама помнишь, сказала, как только я выучусь и устроюсь на работу, то смогу зачать дочку на колосном станке.

— Таня, зайди ко мне, — смягчила голос мама.

Таня заволновалась. Что скажет мама?

— «В конце концов, я уже не девочка, а девушка и мне восемнадцать лет. Я уже могу сама принимать взрослые решения». Таня обулась в кухонные сырники и вышла в ночнушке из своей комнаты. Она увидела в полумраке голову младшей сестры высунувшийся из свой комнаты:

— Ты правда то же хочешь дочку? — спросила Настя.

— Ух, какая ушастая, — воскликнула с улыбкой Таня и поддела весело её нос, — спать иди. Это взрослые женские разговоры не для детских ушей.

— Ну, всегда так, — протянула разочаровано Настя и скрылась за своей дверью.

Таня вошла в комнату мамы, и хотела было включить свет, но мама её остановила:

— Не надо, а то потом не усну. Сядь лучше ко мне сюда на кровать и скажи, ты правда что ли надумала, как и я, дочку зачинать на колосном станке?

— Да, мама, правда, — ответила Таня, ощутив, что от такого решения её даже затрясло.

Она ощутила, как добрая тёплая рука мамы запустилась в её волосы и провела по ним:

— А имя то придумала?

— Людмила.

— Хорошее звучное имя.

— А ты придумала, как назовёшь свою то дочку?

— Волга. А Златой не хочу. Как вспоминаю, то аж, дурно становится и плакать охота. Ладно, как сяду я, так и ты сядешь на колосный станок вместе со мной. Сидела хоть раз на колосном станке?

— Да так, баловались с подругами не всерьёз, — созналась Таня и покраснела, опустив взгляд на свои голые ноги в кухонных сырниках, источающих запах яиц, жареной картошки, салатов и ног.

Мама проговорила:

— Ладно, Таня, спать иди, а то завтра будем сонные ходить, а ведь день завтра будет ответственным.

— Спасибо, мама, что разрешила сесть мне с тобой на колосный станок. Я правда очень тебе благодарна.

Таня встала и вышла из комнаты мамы, поцеловав её перед сном и тут же заметила, как в свою комнату вбежала Настя и закрыла дверь.

Таня улыбнулась и вспомнила себя в таком же возрасте. Была такая же любопытная и подслушивала за тётеньками.

Таня вошла в свою комнату, закрыла дверь, сняла кухонные сырники и запустила ноги под одеяло. Ей не спалось всё равно. Она закрыла глаза и снова стала пытаться сосредоточиться на сне. Клитор задёргало приятными ощущениями в предвкушении интимного свидания с колосным станком. Захотелось аж запустить руку между ног и поласкать себя, но Таня запретила себе это делать и всё же закрыла глаза. Факт того, что она скоро сама станет мамой, начал будоражить её. Слились воедино все мысли и словно сосредоточились на клиторе. Она ощутила, как его задёргало приятными ощущениями. Таня прошлёпала кухонными сырниками по дому, подошла к холодильнику и вынула из морозилки, замороженные сохатушки в пакете. Она приложила пакет к трусам. Холод стал сбивать желание. Таня запрокинула голову и продолжает держать пакет, чтобы желание пропало вовсе, и появилась возможность уснуть. Таня поглядела опять вниз на свои голые ноги в кухонных сырниках и на босыни, которые они красиво открывают. Затем поглядела на трусы и подумала: «Там клитор, что сейчас требует мощнейшей разрядки, но я не должна его трогать, даже если он воспылает огнём и даже, если соски загрубеют, и я вся потеку от соков, то всё равно должна терпеть это сумасшедшее возбуждение. Не трогать себя сейчас ни в коем случае. Я запрещаю сейчас к себе прикасаться». Она положила сохатушки в морозилку, вернулась в свою комнату и легла на кровать. Спала всю ночь урывками и видела эротические цветные сны про колосный станок, а как расцвело, уже не смогла заставить себя спать дальше.