Когда же Таня поутихла, перестала дрыгать ногами, а дыхание стало ровным, она вошла в комнату и взяла свою дочку на руки:

— Не смей забирать из моей комнаты моего ребёнка. Это мой ребёнок. Она не кукла.

— А что у тебя постоянно одни ножные происшествия каждый день?

— А что, будто у тебя не бывает? Я, что не слышу, как у тебя на ступнях каждый день колоски рвутся, и ты то же кричишь и на Волге всё испытывает, что она похлеще моей иногда тут через стенку вопит, я же не прихожу к вам, ребёнка не хватаю.

Людмила в это время заплакала, начав щёлкать большими пальцами ног по вторым. Таня её стала укачивать, держа на руках: — Ну — ну — ну, моя радость, успокойся, — и поцеловала в пухлую щёку, а потом продолжила кричать, — а ты приходишь ко мне во время, когда я обучаю Людмилу и начинаешь указывать мне, как воспитывать моего ребёнка. Я сама её рожала, сама сидела на колосном станке и это мой ребёнок, моя дочь и ты не вправе указывать мне, как и что делать. Я мать и я решаю.

— Но она моя правнучка, — крикнула бабушка, стараясь перекричать плач Людмилы, которая сидит у Тани на руках.

— Ну и что, если она твоя правнучка, это не даёт тебе права заходить в мою комнату, забирать моего ребёнка и рассказывать, как мне надо воспитывать и обучать. Может мне уйти в свой лесной домик и там жить? — закричала ещё сильнее Таня.

Бабушка уставилась на Таню с расширенными глазами и вдруг выдала резко:

— Ну и проваливай и ребёнка своего забирай, что бы духу его тут не было. Испугала она меня. Да нужна мне твоя правнучка. Видеть её не хочу.

— Ах так, ах так, — зашлась от гнева Таня, — тогда я ухожу с ней жить в свой лесной домик.

Таня вышла резко из комнаты бабушки, хлопнув дверью. Выбежали из комнат мама и Настя, слышавшие всю ругань. Настя и мама ухватились за Таню. Настя затараторила:

— Милая любимая Танечка, не уходи. Не уходи.

— Таня, останься, Таня останься, не слушай бабушку, не слушай бабушку. Это твой ребёнок. Воспитывай его как хочешь. Мы даже ничего не говорим, — залепетала мама.

— Она сказала, чтобы духу его тут не было и не будет и моего тут духу то же не будет. Пойдут жить с ней в лесной домик, — провопила Таня сквозь плач Людмилы на руках.

Она вошла в свою комнату и стала собирать свои вещи и детскую одежду.

Мама вошла в комнату к бабушке:

— Мама, ты, что такое говоришь то?

— Да потому что довела она меня.

— Ну, вот сейчас из — за тебя она из дома уйдёт. Что вот теперь делать?

Таня собрала сумку с вещами, одела девочку в тёплую кофту, тёплые леггинсы, а сама оделась в короткое платье и плотные красные колготки. Она подошла к обувной полке и обулась в уазики, затем поставила перед Людмилой её детские яркие уазики. Всунула плачущая Людмила туда свои пухлые стопочки. Мама подбежала и ухватила Таню за руку, повиснув буквально на ней:

— Не уходи, я прошу тебя. Мы все тебя просим.

— Не уходи, — заплакала Настя на весь дом.

— Хорошо, но чтобы это было последний раз.

— Всё — всё. Я уже поговорила с бабушкой. Людмила твоя. Большое никто не будет врываться в твою комнату, и указывать, как тебе её обучать вцеплению и воспитывать.