— Господа сенаторы — начал прокурор, простирая руки. — Неудержимые слезы подступают к глазам, обрывается голос, цепенеет язык и спирает дыханье, когда думаешь о величайшем злодеянии совершившемся 1 марта. Из кровавого тумана застилающего печальную святыню Екатерининского канала выступают перед нами мрачные облики цареубийц…

Прокурор посмотрел на Желябова: Желябов смеялся.

Прокурор откашлялся и продолжал речь. Шесть часов под ряд говорил прокурор. Молча слушали его судьи, седые сенаторы, сидевшие в креслах за длинным столом. Молча слушали сидевшие на скамье подсудимых Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов, Гельфман, Рысаков.

— Рысаков был скромным, набожным, трудолюбивым юношей, — сказал прокурор, — но он слабохарактерен, и Желябов своим влиянием его испортил. Желябов учитель, Рысаков его ученик. И вот теперь Рысаков сидит грустный, молчаливый, растерянный. Он раскаивается…

«Сейчас прокурор скажет, что я достоин снисхождения, я буду спасен», — надеялся Рысаков.

— Но как бы то ни было, Рысаков не мальчик, а разумный человек. Он пошел на злодейство, и пусть несет за него ответ.

У Рысакова упало сердце.

— Желябов — честолюбец, — сказал прокурор, — Перовская — закоренелая, жестокая злодейка, Михайлов — грубый, неразвитой, малограмотный рабочий, который рад был поживиться чужим имуществом. Желябов и Перовская — руководители, Кибальчич — техник, доставлявший бомбы, Гельфман — хозяйка, дававшая им свою квартиру, Рысаков и Михайлов — исполнители…

— Я имею честь предложить вам, — закончил свою речь прокурор, — господа сенаторы, вынести им всем безусловно обвинительный приговор, обрекающий их на смертную казнь через повешение…