При возвращении домой меня закружил водоворот новостей и событий.

Первая семейная новость — нам на четверых (с бабушкой) дают трехкомнатную квартиру улучшенной планировки в построенном доме в Новом районе! Отца вызывали в Завком или Профком (не понял из их сбивчивых объяснений) и ошеломили новостью, что очередь на жилье изменилась и ему, как заслуженному работнику завода выделяется квартира в другом доме. При этом начальники, похоже, были удивлены не меньше. Порекомендовали отцу переписать документы и внести в них бабушку «ветерана труда».

Мама на седьмом небе от счастья. Новостройку вот-вот сдадут. Родители уже пакуют вещи. «Что произошло? Неужели Романов решил таким образом „откупиться“ за маньяка? Неужели я ошибся в выборе и придется начинать все сначала?» — гоняю вопросы в голове.

Вторая семейная приятная новость — врачи уверены, что в ближайшие годы отцу смерть от рака яичка не грозит.

Третья — отец перестал выпивать! Мама боится сглазить. Сообщив вполголоса новость, постучала по деревянному столу.

«Я на ТУ или на ТЕХ бабочек все-таки наступил!» — мысленно отмечаю. Последствия изменений в судьбе моих близких налицо. Интересно, по поводу квартиры звонили или приезжали из Ленинграда? «Надо бы посетить школу и порасспрашивать ребят», — планирую. Необходимо выяснить, не проявлял ли интерес ко мне кто-нибудь посторонний.

Маринка, вероятно, уже вернулась с «югов». Надо отдать ее вещи, купленные в начале лета. «Может Ламбаду показать?» — мысленно улыбаюсь, вспоминая, как веселились девчонки и зрители в лагере от этого танца. Маринку лучше навестить дома, а для этого необходимо узнать ее адрес. Это тоже можно сделать в школе.

Поужинав, захватил гитару, свою заветную тетрадь и отправился в сарай на ночевку. Необходимо привести мысли в порядок. Распланировать ближайшее будущее. Записать песни, которые вспомнил в лагере и новые, крутящиеся в голове.

Тревога не отпускала. Страх по-прежнему сжимал сердце. Пытался вспомнить слова к песне «Как упоительны в России вечера», а мысли то и дело возвращались к своим планам в отношении Романова. Неужели придется все начинать сначала? Неужели Романову не интересно узнать о себе? Неужели он настолько уверен в прочности своего положения, что не хочет встречаться с каким-то «предсказателем». Может ордером на квартиру дает мне знак, что благодарен и ждет меня в Ленинграде?

К Гришину в Москву ехать совершенно не хотелось. В столице нет таких знакомых, как в Ленинграде. Снова рисковать, особенно там, было «стремно».

От тревожных мыслей неожиданно возникло желание обратиться к богу. Вероятно, у каждого человека в жизни появляется потребность обратиться за помощью к кому-то влиятельному, хоть и незримому в надежде на защиту, подсказку и поддержку в трудную минуту.

Всегда воспринимал себя атеистом и искренне не понимал верующих. Людей, ищущих утешение в религии, считал слабыми, потерявшими веру в себя. Уверен, что религия возникла и существует от незнания, неуверенности, страха, жизненных трудностей, да и просто от желания, во что— то верить. Допускаю, что некоторым людям с Верой легче жить. Священнослужителей принимал за шарлатанов, которые используют людские слабости в своих корыстных целях.

Ни одной молитвы не знаю, хотя пытался выучить ради интереса «Отче наш», чтобы при случае козырнуть своим кругозором. Но осилил только пару строчек. Зато как-то в будущем знакомого верующего и читавшего православные книги на старославянском языке поразил, когда расшифровал на современный язык Азбуку. Аз, Буки, Веди… — я знаю буквы…. Пригодилась информация, случайно вычитанная в Интернете.

Но вот сейчас самому захотелось обратиться к Создателю, Спасителю, Утешителю, Заступнику и так далее. Где-то вычитал в будущем, что для обращения к Богу не требуется знание молитв и других религиозных атрибутов. Главное, чтобы твое обращение было искренним.

Лежа на спине, с гитарой на пузе я мысленно, стараясь быть искренним, воззвал: «Господи! Сделай, пожалуйста, так, чтобы у меня все получилось с Романовым! Господи помилуй!»

Вдруг меня пронзило: «Господи, помилуй!» Красивая песня Жанны Бичевской на слова иеромонаха Романа. Гитара в сторону. Тетрадь. Торопливо записываю слова: «Колокольный звон над землей плывет, а в монастыре братский хор поет — Господи, помилуй!»

Вспомнив (придумав) рифмы на три куплета, переключился на «Вечера». Несмотря на усталость из-за насыщенного впечатлениями долгого дня, семейными новостями, мыслями о будущем сна не было ни в одном глазу. Долго ворочался, стараясь заснуть. Однако в голову лезли всякие мысли, вспоминались лица отрядных друзей, подруг и всплывали отдельные строки к песням. Несколько раз поднимался, включал свет и заносил вспомнившееся в тетрадь. Купленный в лагере будильник равнодушно отсчитывал минуты истории.

Отступление. Братва.

Мешок узнал под конец месяца, что в город приезжали из Ленинграда двое и интересовались Соловьем. Один похож на «цветного» (сотрудника органов). Предчувствуя неприятности, срочно позвонил Князю. Тот недовольный телефонным звонком, задумался.

— Как я и предполагал возле него становится тесно. «Стричь поляну» (наблюдать) больше не надо. Попробуй «побазарить» с ним спокойно без «кипиша». «Шухерни» (предупреди), если тот не знает о посторонних. Попробуй выяснить о Ленинграде. Может поощрение, это только «отмазка». И предлагай нашу помощь, даже официальную. Есть выходы. В следующий раз приезжай, — проинструктировал и повесил трубку.

Школа. Встречи. Новости.

Утром моросил дождь. Привычно посетил, находящийся рядом с сараем туалет и побежал обычным маршрутом вдоль железнодорожной ветки. Вначале было не комфортно из-за холодных дождевых капель, но разогревшись, перестал их замечать. «На днях олень в воду пос…ыт!» — вспомнилась местная примета. Купаться в этом году больше не придется, наверное, если не заняться закаливанием. К такому «подвигу» я не был готов.

По дорогу в школу непривычно резал слух мат в разговорах прохожих, и привлекало внимание вульгарное поведение женщин. Все-таки разительно отличалась лагерная атмосфера и обычная бараковская и поселковая жизнь.

В школе было малолюдно. Классная руководительница, увидев меня в дверях учительской, бросив все, выскочила в коридор. Отведя в сторону, Галина Ивановна стала допытываться о том, что у меня произошло в Ленинграде? Как мне удалось оказать помощь милиции в задержании преступника? Она была искренне обеспокоена вероятной опасностью для меня. «По секрету» сообщила, что в школу приезжали двое мужчин из Ленинграда и расспрашивали обо мне и вероятно, меня ожидает поощрение за помощь милиции. Непроизвольно мое лицо расплылось в улыбке. «Все-таки приезжали изучать меня и мое окружение, как и предполагал», — обрадовался. Половина груза с плеч свалилось.

— Уже поощрили. Нам вне очереди выделили квартиру, — делюсь семейной радостью. — В задержании преступника моей особой заслуги нет. Так мог поступить любой первоклассник. Просто милиции долго не удавалось его поймать. Мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте, — вру без ложной скромности. — Мне бы, Галина Ивановна узнать адрес Маринки Беловой. Передать кое-что надо, — прошу.

Некоторое время учительница пристально вглядывается в меня, пытаясь понять степень моей искренности. Потом смиряется:

— Пойдем, запишу. Потом сходи к директору. Он тоже хотел с тобой побеседовать. Не говори, что я тебе сообщила о мужчинах, — напоминает.

Директор встречает меня иронично:

— А! Герой! Ну, рассказывай про свои Ленинградские подвиги.

Уже привычно повторил версию, рассказанную только что классной руководительнице.

— Зачем ты поехал в Ленинград? — с хитринкой во взгляде поинтересовался.

— Город хотел посмотреть. Может больше не доведется. В следующем году уже поступать в институт надо. Вот и поехал к маминой сестре. Попутно хотел предложить свою песню о блокаде. Написал под впечатлением военной кинохроники. Отправил в Обком. Результатов дожидаться не стал — время поджимало, — сообщил, стараясь выглядеть правдиво.

— Были тут двое из Ленинграда. Тобой интересовались. Власти Ленинграда хотят тебя поощрить за помощь в поимке преступника. Только это по секрету, между нами. Понял? — тоже выдал «тайну».

Киваю и информирую о вероятном поощрении — внеочередном получении квартиры.

— Что за песня? Напой, — просит.

Глядя в пол, пытаюсь войти в образ и вполголоса пою:

Так вошел в образ, что почувствовал в глазах влагу.

Сан Саныч помолчал, повертел в руках очки и признался:

— Сильно! Будто сам за рулем полуторки. Слышал я о твоих талантах. Хвалили. Теперь думаю заслуженно.

Помолчал, думая о чем-то.

— Придумал бы песню о нашей школе. Только не такую трагическую, — предлагает улыбаясь.

— Попробую, — обещаю.

Выловил в школе Евгению Сергеевну. Вот она мне искренне обрадовалась и не интересовалась моими подвигами.

— Ну, наконец-то вернулся. Когда у нас будешь? (Оп-па, уже у НАС!) Как в лагере? Прозвучал? Наверное, прославился на всю область? — забросала вопросами, радостно улыбаясь.

— Я скромный по жизни. Предпочитаю наличные, — отвечаю улыбаясь.

«Соскучился по близким мне людям», — мысленно отмечаю. «Опять надо зайти в парикмахерскую. Оброс, наверное», — вспоминаю о своем внешнем виде, заметив, что учительница пристально вглядывается в меня. (Изменения ищет?)

— Опять ты за свое? — притворно хмурится. — Пойдем в мой класс, поговорим, скромник, — предлагает.

В классе располагается на стуле у учительского стола. Я, опираясь на первую парту, стою.

— Рассказывай! Есть новое что? — интересуется.

— Намечается кое-что, — радую. — В субботу можем встретиться, продемонстрирую.

— Продали мы твои «Городские цветы». Моя знакомая приезжала с мужчиной. Только заплатили они за песню одну тысячу восемьсот рублей, — сообщает смущенно. — У них больше с собой не было, — добавляет.

«Развели неискушенных в торговле моих компаньонов на раз!» — понимаю, но не расстраиваюсь. Песни для продажи есть.

— «Цветы» они признали «мужской» песней. Просили чего-нибудь для певицы, наподобие тех прежних, — сообщает, вопросительно заглядывая в лицо.

Киваю неопределенно.

— Твоя Наташа взглядом сверлит, но ничего не говорит. Наверное, ждет от тебя новых песен. Зря, что-ли она концертное платье сшила! — смеется.

«С каких это пор она моя?», — мысленно возмущаюсь.

— На недавнем концерте она снова пела те твои песни. Зрители очень хорошо приняли, — информирует.

— На каком концерте? — удивляюсь, мысленно перебирая вероятные события последних недель, чему может быть посвящен концерт.

— Она пионервожатая во второй смене школьного пионерлагеря. Пионерами этой смены и ребятами заводской «Детской площадки», организованной в Клубе был проведен концерт для родителей и жителей поселка. Наташа приняла активное участие в подготовке вокальных номеров и сама пела, — разъясняет.

— Подумать надо, — соглашаюсь, вспоминая о просьбе директора школы. — Только с каких пор она моя? — возмущаюсь вслух.

Учительница в ответ только весело смеется.

— Замечательная песня получилась о женщине, — отмечает. — Продавать будешь? — интересуется.

— У Вас есть другие предложения? — удивляюсь вопросу.

— Нет, — задумчиво отвечает. — Ладно, в субботу еще поговорим. Беги, наверное, тебя друзья заждались.

Попрощавшись, пошел (не побежал) в парикмахерскую, планируя затем посетить баню (смыть лагерную пыль). Надеялся, что пока не закончился рабочий день там немноголюдно.

В парикмахерской пришлось занять очередь в мужской зал. Только со смирением собрался ожидать своей очереди, попутно размышляя о школьной песне, как вышла заведующая и пригласила меня в женский зал. Попросила не смотреть по сторонам. «Опасается за мою мужскую хрупкую психику?» — заинтересовался про себя. «Вероятно, профессионал знает, что лучше мне не видеть и не знать, как превращают женщин в красавиц», — продолжаю иронизировать мысленно.

— Как обычно? — интересуется, разглядывая меня в зеркало.

Киваю, и она приступает к священнодействию. По традиции рассказываю вполголоса анекдоты, чтобы не мешать разговорам:

«Женщина-клиент делится: — жизнь полна невзгод и страданий, горя и ненависти, разочарования и предательства. А потом наконец ты находишь именно того парикмахера, который был нужен!»

«Встречаются два друга:

— Эй, Вася, что у тебя с головой?

— Да я к парикмахеру ходил. Попросил, чтоб „под горшок“ сделали. А что, не нравится?

— Ну, это… Ты еще раз сходи, пусть ручку состригут…»

«Объявление: „Ввиду того, что идет ремонт парикмахерской, укладка женщин будет производиться в мужском зале“».

«Мужик пришел в парикмахерскую. Парикмахерша ходит вокруг него и приговаривает:

— Ну и шея, ну и шея!

Мужик:

— Ну, так я, спортом занимаюсь!

Парикмахерша:

— Да ты хоть онанизмом занимайся, а шею мыть надо!»

«У женщин с прическами всегда просто: длинные волосы нужно подстричь, короткие отрастить, прямые завить, а кудрявые выпрямить».

«Женщины, помните, что у мужчины, которого вы завели, должно быть, свое место в квартире, чтобы он не растаскивал грязь по всем углам!»

Мой мастер сначала сдержанно хихикает. Замечаю, что в зале разговоры прекратились. Все начали прислушиваться. Потом подхихикивать. Под конец все женщины ржали в голос.

При расставании поблагодарил и сунул мастеру в карман халата «трешку». Она «не заметив» подношения и проводив меня до выхода, сообщила:

— Сережа, у Вас здесь есть поклонницы. Не хотите познакомиться?

— Когда девушки из-за меня дерутся, я чувствую себя богом, — отвечаю с намеком. — Пусть на танцах подойдет, — предлагаю и ретируюсь на улицу.

«Что-то слишком многим девчонкам я необдуманно назначил свидания на танцах», — вспоминаю свои обещания на туристическом слете. Остается надеяться, что они придут не одновременно. Не хватало мне еще разборок. «Может не ходить?» — появляется трусливая мысль. Хмыкнул, представив себя подглядывающим в окно и подсчитывающим поклонниц. С Гулей встретиться хотелось. Зацепила меня эта независимая девчонка. Красивая на личико и фигурка — м-м-м!

Встреча с ребятами.

Вечером встретился со своими ребятами. Взаимно обрадовались встрече после долгой разлуки. На меня пролился поток новостей.

Приблатненные из Рыгиной компании откуда-то узнали про торговлю иконами и принесли несколько штук для реализации. Естественно им начистили «репы», а иконы разломали. Одну — на чьей-то голове, когда начал «понты разводить».

С моей подачи месяц назад по инициативе Стаса ребята начали в поселке травлю Рыгинских. Везде, где встречали, насмехались и гоняли. Тех, кто возмущался, просто били.

Сейчас Рыгины пацаны под следствием. Они, по наводке Дракона с Амбалом взломали пивной павильон «Ветерок» и выкатили оттуда две бочки с пивом. Чтобы долго не катать по поселку спрятали их в ближайшем сарае Амбала. Милиция откуда-то узнала об участниках и месте хранения краденого. Теперь всех таскают на допросы. Рыга и Дракон остались в стороне, так как участия в преступлении не принимали. Компания распалась. Все обвиняют друг друга в «стукачестве». Особо подозревают самого Рыгу. Его первого забрали в милицию, а после нашли бочки и потащили участников на допросы. Мои друзья однозначно придерживаются этой версии. Несмотря на все «понты» в Рыге чувствуется гнильца. Самое обидное, что даже одну бочку пацаны при помощи родственников полностью не осилили. Жадность!

Некоторые наши пацаны обзавелись подружками. Даже Яшка. Вероятно, на женский взгляд он привлекательный. Высокий, пропорционально сложенный, физически крепкий. Однако не могу себе представить, как он признается в любви через «На х…й, бл…дь. Тьфу». Интересно было бы послушать!

Большинство ребят после окончания восьмого класса подали документы в ГПТУ. Руль уже трудится на заводе учеником токаря. Крюк догуливает с нами последние дни и уезжает в Донецк к родственниками. Планирует стать шахтером. Стас в отличие от моей первой версии истории собирается учиться в девятом классе. (И здесь бабочка!)

Ребята поведали мне, как ездили на мотоциклах за ягодами к заброшенным деревням. Оказалось, что в двух из трех деревень, которые они навестили, летом жили люди. Только третья оказалась пуста. Обнаружили много икон. Вот только добраться туда даже жарким летом оказалось затруднительно. Ездили вчетвером. Пришлось одного оставлять охранять транспорт. Втроем добрались с трудом до деревни. Забрать с собой все найденное оказалось невозможно. Вспомнил, как мы в походе преодолевали заболоченные места. Даже передернулся от воспоминаний. Ребята рвались снова туда, собираясь поискать более проходимый маршрут.

Рассказал коротко ребятам про лагерь. Пожаловался, что целый месяц не слышал матерных слов и тюремного жаргона. Даже ни с кем не поругался.

Отсели со Стасом и Серегой Ледневым в сторонку.

Леднев из компании самый благоразумный и рациональный. Даже в драках меньше всех получает. В лидеры не лезет, но ребята к нему прислушиваются. В бизнесе с иконами не участвует. Довольствуется стипендией ГПТУ и тем, что родители с братом подкидывают. Но деньги на импортные вещи из столицы сдавал. У нас со Стасом от него секретов нет.

От друзей узнаю — с моим отъездом в лагерь наблюдатель от воров пропал. Посторонних и любопытных вокруг наших ребят не замечали. Интереса никто не проявлял, кроме того случая с Рыгинскими пацанами с иконами.

Стас пожаловался на Фила. Юрка попытался «крысятничать». В очередную поездку в Москву Стас заподозрил, что Фил уже ездил один сдавать иконы, собранные его компанией. Теперь поехал со Стасом, захватив несколько артефактов, и стал претендовать на обычный процент от всего проданного. Даже пытался мой процент приплюсовать. Стас не стал спорить и отдал тому обычные двадцать процентов, но решил с ним больше дел не иметь, а дождаться меня.

Передал мне просьбу Соломоныча — после лагеря незамедлительно навестить его. Поинтересовался датой поездки. Икон уже накопилось порядочно у него в сарае, а также заказов от ребят. Из-за появившихся подружек в заказах преобладали женские тряпки и обувь.

— Хочу вас огорчить. Менты интересовались мною. Приходили в школу и разговаривали с директором. Сегодня утром узнал. Сомневаюсь, что Рыгины пацаны на допросах молчали про наши дела с иконами, — грустно поведал друзьям, немного исказив истину.

«Лучше перебдеть, чем недобдеть!» — решил про себя.

— Может к директору по другому поводу заходили или насчет Рыгинских? Блатных бить не надо было? Что делать будем? — обеспокоился Стас.

— Про меня расспрашивали. Директор сам по секрету сообщил. Но речи об иконах не было. А может он не все мне рассказал. Даже если бы вы Рыгинских целовали, все равно они не стали бы молчать в милиции про нас. Считайте, что менты все про нас знают, — подытожил.

— Что же нам делать? — повторил вопрос Стас. — Придумай. Ты же «голова» у нас, — польстил в шутку, улыбаясь.

— Значит известно, где иконы хранятся. Почему не нагрянут к Стасу в сарай, как к Амбалу за бочками с пивом? — заинтересовался Леднев.

— Потому что иконы в данный момент не являются краденым товаром, и ничего незаконного в их хранении нет. Если, конечно, в милицию не обратится хозяин какой-нибудь иконы с заявлением о краже. Тогда ментам долго искать не придется. Когда же мы продадим товар и получим деньги, то попадаем под статью о спекуляции. Даже если эти «доски» подобраны на улице. А мне дополнительно, если докажут — вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, — провожу с друзьями юридический «ликбез». — Но даже не это самое страшное. Мы не знаем, куда Соломоныч иконы сдает дальше и кому? Возможно, отправляет за границу. А это уже операции с валютой. Значит, заинтересует КГБ. Представьте, что к нам от ментов или от КГБ поступает меченая икона какой-нибудь старушки. Мы везем икону к Соломонычу, продаем. А на выходе нас берут с мечеными деньгами. Факт преступления налицо. Когда накануне сделки к Соломонычу нагрянут менты, он будет нас покрывать? А если меченую икону найдут на таможне? Выявляется целая преступная организация и мы в ней.

— Что же нам делать? — повторяет вопрос Стас, не на шутку встревоженно.

— Срочно перевезти иконы в другое место, — предлагаю. — Иконы, имеющие владельцев, вернуть. Торговлю иконами прекратить, если не навсегда, то хотя бы на год. Раз Фил начал собственную торговлю, то «флаг ему в руки». К Соломонычу я съезжу пустым и сообщу о наших временных трудностях.

— Жалко. Столько товара набралось! Еще заказов от ребят полно, — сокрушается.

— Как ты думаешь, ребята не похвастались подружкам, как «зарабатывают» деньги и откуда импорт? Как долго у девчонок удержится в секрете эта информация? — ехидно интересуюсь.

Стас даже застонал от огорчения.

— Что, без вариантов? — все же интересуется.

«Привыкли к „халявным“ деньгам ребята», — мысленно отмечаю. Все же их понять можно. Других возможностей добыть деньги, пока у них нет. Даже если пойти временно работать на завод, таких «бабок» не получить. Что бы я делал, если не продавал песни? Пришлось бы рисковать с иконами, только максимально обезопасив себя.

— Весь товар срочно тайком перевезти в другое место. «Хозяйские» иконы вернуть. Ребят предупредить об угрозе и пусть следят за своими языками, — перечисляю первоочередные меры. — Еще один раз съездить можно, — сообщаю. — Без Фила. Поедем втроем пустыми.

Вижу удивленные лица друзей. Но они все же кивают, ожидая продолжения.

— В Москву иконы пусть доставят деревенские пацаны, только до камеры хранения. Мы приедем на день позже и отвезем товар Соломонычу. Первым войду один пустой и переговорю с ним. Если все в порядке, партиями оставшейся товар будете доставлять с вокзала. После сдачи товара уходите от него без денег. После сделки я заберу их у него. Меня будет охранять специально нанятый человек. Встречаемся в условленном месте и отправляемся за шмотками, — рассказываю свой план.

Меня и ребят, в таком случае, трудно будет привязать к спекуляции, если никто из нас не «расколется» на допросе. Фото и видеосъемка в настоящее время не являются доказательствами в суде. Если в нашей милиции захотят организовать слежку, то у них не хватит сил следить за всеми троими. Придется добираться до поезда раздельно. Пацаны сядут в поезд на нашем вокзале. Я с Михой на его «Иже» прокачусь до узловой станции сорок километров и сяду там. Вряд ли у наших внутренних органов будет транспорт под рукой. Да и нет смысла из-за незначительного и малоперспективного дела затевать масштабную операцию. Тогда слабым звеном остается Соломоныч. Если замечу подозрительные признаки в его поведении, то операцию сворачиваю. Кроме нас троих никто не должен знать о наших планах все.

Пересказываю ребятам свои выводы и предлагаю Стасу организовать мне встречу с Генкой Стрижем и Ухналем.

— Какой процент они получают с продажи? — интересуюсь.

— Сам же назначил шестьдесят процентов, — удивляется Стас.

— Придется добавить до семидесяти, — предлагаю.

Стас кивает, соглашаясь. Раздумываю: «Может мне отказаться от своей доли? Пусть ребята заработают напоследок! Но не вызову ли я подозрения этим отказом?» Нет. Буду, как все.

— А ты почему все время молчишь? Участвовать не хочешь? — спрашиваю Леднева.

— Конечно, не хочу. Я и раньше с этим делом не связывался. Мутное оно какое-то. Но раз надо, то поеду, если больше некому.

— Спасибо, Серега. У наших ребят еще детство в ж…пе играет, — смотрю на возню, затеянную пацанами.

Стас молча пожимает ему руку.

— Несколько дней до поездки у нас есть. Пусть ребята скатаются еще раз или несколько в заброшенные деревни, — ставлю Стасу задачу. — Нужно в последний раз вывезти в Москву как можно больше, — предлагаю. — Зови всех сюда, — прошу и ищу веточку.

— Смотрите, — обращаюсь ко всем и вычерчиваю на земле наш маршрут первого этапа похода по старой дороге, деревни на ней и современную трассу. — Эти две первые деревни, самые близкие к трассе. К ним летом можно проехать по старой подсохшей дороге, поэтому там сейчас живут люди. В следующей деревне вы уже побывали. Дальше есть еще две деревни, так же явно пустые. К ним можно попробовать пройти от трассы через лес от одного километра до пяти, держа солнце слева. Необходимо разделиться, чтобы охватить все деревни. Ехать лучше на рейсовом автобусе, чтобы не опасаться за мотоциклы. Найденное вынести к трассе и спрятать, закутав в пленку от дождя, иначе «доски» подмокнут и потеряют в цене. Потом съездите на мотоциклах и привезете груз. Этим нужно заняться уже завтра.

Оглядываю заинтересованные лица ребят и сообщаю:

— Из-за чьих-то длинных языков в поселке стало известно о наших делах, значит милиция в курсе, чем мы занимаемся. Хозяйские иконы придется вернуть. Сегодня же заберете их у Стаса. Делаем последнюю поездку в Москву и «завязываем» с этим делом. Хватит рисковать. Придется в ближайшие дни всем напрячься, чтобы больше заработать.

Поднялся возмущенный гул голосов. Гадали, кто мог проговориться и недовольные прекращением торговли иконами. Леднев прекратил спор, заявив:

— Меньше хвастаться подругам и знакомым было, откуда деньги и джинсы, вот и «обломались»!

Простодушный Яшка, что-то прикидывая про себя, поинтересовался:

— Когда, на х…й, бл…дь, тьфу, поедете в Москву?

— Через два-три дня, — лукавлю, планируя поездку на более поздний срок.

Снова поднялся «галдеж» недовольных пацанов, пока Стас неожиданно не спросил:

— Ты новые песни написал? Когда нам споешь?

Все замолчали и заинтересованно уставились на меня.

— Есть немного, но среди них нет блатных и дворовых. Все же знают, где я месяц был. Представляете, там на каждого пацана по четыре девчонки-комсомолки было! — заявляю.

Послышались шутки и смех. Всем хотелось побывать в тех условиях.

— Да, ну! Они все правильные, наверное, были. Не потискать, не завалить, — выразил сомнение Вермут. (Он всегда ко всему скептически относится).

— Бабы, есть бабы! Какой бы идеологии они не были, какой бы значок не носили и как бы строго не воспитывались, у них одно на уме — найти мужа и родить от него ребенка, — назидательно заявляю и вспоминаю поговорку: — «Наше дело не рожать! Сунул, вынул и бежать».

Все заржали. Вспоминаю анекдот по теме:

«Пока он решался познакомиться с ней, она успела выйти за него замуж и родить двух детей!»

Опять здоровый жизнерадостный хохот.

— Ты так и не сказал, когда песни петь будешь? — напомнил Леднев.

— Успею еще, — отмахнулся. — Завтра надо день посвятить творчеству. Привести мысли в порядок, занести придуманное на бумагу, отшлифовать текст и мотив, — информирую о планах и вспоминаю про обещание директору и Евгении Сергеевне.

— Посмотреть бы, на х…й, бл…дь, тьфу, как ты придумываешь? — помечтал простодушный Яшка.

— Этот процесс, Серега, требует уединения и сосредоточенности, — отговариваюсь. — Ты разве не собираешься, завтра за добычей? — напоминаю.

— Ой, и точно, — вспоминает он.

Пацаны начали планировать кто, куда и с кем завтра отправляются по деревням. У меня поинтересовались, какие деревни находятся от трассы дальше, а какие ближе.

— Понятия не имею. Трасса прямая, как стрела, а старая дорога петляла, как бык поссал.

— При чем здесь бык? — кто-то поинтересовался.

— Так говорят. Ты сам попробуй в движении ссать по линейке, не придерживая рукой, — предлагаю со смехом.

Опять все заржали и начали подшучивать над любопытным. Затем стали бросать жребий, кто в какую деревню пойдет.

Разговор с мамой.

Вечером подвергся мамой настоящему допросу. От тети Светы поступило письмо, в котором она интересовалась сроками моего приезда в Ленинград вновь. Мама письмо нам с отцом не показала. Пришлось догадываться, что сестра просила маму меня не задерживать и обещала за мной присмотреть. Интересовалась окончательным исходом моей миссии в Ленинграде и радовалась, что мне помогла, как смогла. Готова сделать все, что угодно, чтобы помочь мне снова.

«О чем еще поделилась тетя Света с мамой, из-за чего нам с отцом не показывает письмо?», — заинтересовал вопрос. Мама подозрительно посмотрела на меня:

— Это из-за твоих песен нам вне очереди выделили квартиру улучшенной планировки? На заводе все проходу не дают. Всех интересует, за какие заслуги изменили списки очередников? Что ты сделал в Ленинграде? Чем помогла тетя Света? Ты снова туда собираешься? Доведешь ты нас с отцом до могилы своими делами, — посыпался на меня поток вопросов и упреков.

— Я рассчитывала, что в августе ты пойдешь снова временно работать на завод, как прошлым летом. Нам деньги нужны на новую мебель в квартиру. Не будем же это старье брать туда, — заявляет, обводя рукой обстановку бараковской комнаты. — Столько расходов предстоит! — сокрушается, «забыв» о переданных десяти тысячах рублей перед лагерем.

Многие ребята старших классов в период продолжительных, летних каникул устраивались временно на работу на окружающие поселок предприятия. Кто-то колотил ящики на Перевалке. Кто устраивался на хлебокомбинат или молокозавод. Но большинство шли на завод к родителям. Прошлым летом после восьмого класса меня отец пристроил во второй сборочный цех на сборку нового агрегата, у которого еще были не «сбиты» расценки.

Я работал в две смены не полный рабочий день. Правда, за соблюдением законодательства в отношении детского труда никто не следил. Моим напарником оказался интересный человек — дядя Толя. Мы собирали «Столы». Так называлась эта непонятная конструкция. До увольнения так и не узнал для чего этот «Стол» предназначался. Этот агрегат представлял собой площадку два на три метра. Снизу крепился электродвигатель. По всей длине «Стола» натягивались три цепи с зацепами. Предполагаю, что вся конструкция к чему-то крепилась. Включался двигатель, цепи приводились в движение и зацепы что-то подавали куда-то. Сборка агрегата оценивалась в три рубля. План — три «Стола» в день.

Со своими первыми «Столами» даже при помощи дяди Толи я провозился полный рабочий день. Напарник, не спеша, с перекурами, отвлекаясь на доставку запасных частей и метизов (болтов, шайб и гаек) для нашего участка на нас обоих, выполнял план до обеда. Когда я приноровился, то стал укладываться в законный детский рабочий день, не напрягаясь и не уставая, как в начале. Когда поинтересовался у напарника, почему он не собирает больше нормы, то тогда и узнал о расценках.

В другую смену на «Столах» трудился в каникулы другой подросток, учащийся ГПТУ. Однажды в пересменок мы разговорились. Тот сообщил, что хочет за каникулы заработать на мотоцикл. Ему на расценки было наплевать. В смену он перемещался бегом. На мелочи, качество и помощь напарнику не отвлекался. Не заворачивающиеся болты забивал молотком. Гайки после пневмогайковерта не затягивал. Зато за смену собирал по четыре-пять «Столов». Зная, что первая смена заканчивает раньше, на работу приходил заранее. Потом от свои знакомых узнал, что некоторые ребята перед уходом в армию выполняют за месяц полторы-две нормы. Зарабатывая больше, не думают о коллегах, которым потом «режут» расценки.

Наблюдая за своим напарником, любовался его работой. Казалось, он все делает неторопливо, но получалось все равно быстрее меня. Всегда чисто и аккуратно одетый в рабочую спецовку, по сравнению со мной, перемазанного с головы до ног, выглядел щеголевато. Я же через отцовскую спецовку, старую рубашку и майку умудрялся испачкать машинным маслом даже живот.

Однажды дядя Толя признался, что работая слесарем-сборщиком на заводе, отдыхает. Скоро начнется уборка урожая, и он от завода пересядет на комбайн. Вот тогда для него начнется настоящая работа от зари до зари без выходных. Зато там заработки до тридцати рублей в день. До одной тысячи в месяц!

За тот месяц я получил больше каждого из родителей — сто восемьдесят рублей. Парнишка-рвач осуществил свою мечту — заработал на мотоцикл, а расценки на «Столы» снизили.

Из памяти о будущем знал, что в августе я пойду снова работать на завод. В этот раз место работы выбирала мама. Так я оказался в первом сборочном цехе. «Столов» и постоянных напарников не было. Числясь опять слесарем-сборщиком, фактически оказался тем, куда пошлют. Сортировал бракованные детали, отделяя явный брак от тех, которые еще можно использовать после некоторой доработки на сборке. Наносил трафареты на готовые изделия. Помогал другим сборщикам. Работа оказалась не такой нудной и однообразной, как прошлым летом. Почти каждый день что-то новое и новые знакомые. Зато и заработал меньше — сто шестьдесят рублей за месяц.

Задумался, не зная, что отвечать маме. В ближайшие дни необходимо ехать в Москву. До этого надо подготовить к продаже новые песни. На песнях заработаю явно больше, чем на заводе. К тому же, вдруг Романов все-таки вызовет меня для разговора. Поездка займет не один день. Неудобно получится, устроившись на работу по маминой протекции увольняться через несколько дней или отпрашиваться. Знаю, чем аргументировать, отказываясь от работы на заводе.

— Нет. На работу не пойду. На песнях больше заработаю. Скоро опять в Москву надо ехать. Если хотите завтра вечером спою новую красивую песню. Днем надо будет посидеть, порепетировать, записать ее и другие песни, — объявляю свое решение.

Маму, конечно сообщение о деньгах за песни устроило. Только поинтересовалась:

— А к тете Свете поедешь? Уж очень она тебя хочет снова видеть. Уже соскучилась. (С иронией). Что ей сообщить? Чем ты ее очаровал?

— После Москвы решу, — отмахиваюсь.

Творческий день.

После зарядки и завтрака, прихватив магнитолу, уединился в сарае, настроившись на творчество. Прикрыл ворота, чтобы не привлекали внимание всяких бездельников, которым необходим собеседник или собутыльник.

Стал планировать, что могу предоставить для продажи в Москве. Я уже стал забывать, кому какую песню продал, подарил или отложил. Начал листать тетрадь со своими каракулями. Отобрал «Солдата», «Романс», «Я рожден в Советском союзе», «Потому что нельзя», «Как упоительны в России вечера». «Эти практически готовые, кроме последней», — мысленно отмечаю.

Стал работать над «Вечерами», чтобы завтра представить готовую компаньонам. Неоднократно проигрывал покуплетно напевая. Снова чиркал в тетради, переписывая и подбирая слова.

По себе знаю, что если сейчас не получается, то в один момент могут откуда-то прийти подходящие слова или строчки. Главное сейчас загрузить мозг проблемой. Потом, вероятно, заработает незаметно для меня подсознание и все получится. «Интересно, а как настоящие поэты сочиняют стихи?» — заинтересовала мысль. Жаль, что раньше не интересовался этим, когда был под рукой компьютер с интернетом. Хорошо, что мелодии помню. Под них мне легче слова подбирать. Конечно, только не для творчества Гребенщикова. У того ни мотива нет, ни осмысленных строк, кроме единственной красивой песни — «Город золотой».

Подбирая рифмованные строки, несущие хоть какой-нибудь смысл, постоянно отвлекался мысленно на обещанную песню о школе. Понимаю, что нет вдохновения для сочинительства. Лег на топчан и стал искать ассоциации, связанные со школой. Взглядом скольжу по деревянному потолку, стенам, картинкам с красотками. Замечаю, что у одной привлекательной женской фигурки в купальнике часть лица не видна из-за отражения лампочки. При небольшой фантазии в лице на картинке угадываются Гулины черты. «Опять спермотоксикоз начинается!» — хмыкаю.

Может наплевать на все моральные терзания и начать пихать, всем девчонкам, проявляющим ко мне интерес? Подозреваю, что большинство из них мечтают не раздвинуть ноги, а «ходить», встречаться, обниматься тайком в укромных местах. Иногда позволять целовать себя. Чтобы все вокруг знали, что я без ума от нее, рассчитывая в будущем создать ячейку общества. Мне такого удовольствия не нужно. Найти бы кого, не имеющую брачных намерений и навещать здоровья ради периодически. Только в поселке ничего в тайне не сохранить. Узнают и будут за спиной пальцем у виска крутить: «Нашел с кем спутаться! Покрасивее не нашел? На ней же пробы ставить негде! И прочее…»

Завтра встречусь с Маринкой. Узнаю, как у нее складываются отношения с Вовкой. Если снова у них любовь, дружба, жвачка, то «флаг им в руки». Вставать на пути к их семейному счастью не собираюсь.

Может Таньку как-нибудь выманить из квартиры? Договориться о встрече у Руля. Тем более он сейчас на завод ходит. Целый день хата свободная. Вот только дома ли она? Или с Конкиным время проводит? Проявлю интерес, и слухи ненужные пойдут. Ни к чему мне это. Ведь должны же быть проститутки даже в нашем городе? Только как их найти, да и станут ли он связываться с подростком?

Помню, где-то лет через десять познакомлюсь с внешне приличной девчонкой. У нее мать работала в нашей гостинице дежурной. Она делилась по секрету с дочерью, кто из городских женщин частенько навещали в гостинице командированных. Девчонка зачастую показывала мне некоторых из них на улицах и в других общественных местах, если не врала. Никогда бы не подумал о многих. Внешне привлекательных, замужних и обеспеченных.

Неожиданно вспомнился порнографический клип с тремя школьницами на песню «Школа, я скучаю!»

«Вот, оно, озарение!» — пронзает мысль. Подскакиваю и начинаю чиркать в тетради: «… и бегут по теплым лужам босоногие девчонки… школа, школа, я скучаю…» Если подставить «восьмая школа», то получится песня о нашей школе. «Конечно, это песня выпускников, но ведь про школу, тем более про восьмую», — успокаиваю совесть.

Пока не прошло вдохновение, торопливо записываю вспомнившиеся слова. Потом буду пропуски заполнять своими рифмами. Через пару часов вымучил три куплета.

Попутно вспомнилась песня Варум «Городок»:

С ходу тут же набросал почти два куплета:

И опять из памяти пришла песня о школе: «Окончен школьный роман, до дыр протертая книжка…»

Тут же снова о школе текст песни К. Арсен1ё1 1ева:

«Во, поперло!» — сам удивляюсь. Конечно, за сегодня мне все не осилить. Но сколько смогу. Как раз вырисовываются песни для директора, Евгении Сергеевны, Наташки и областной певицы. Во всяком случае, мелодии можно будет завтра записать. «Черт с ней, с песней об упоительных вечерах в России», — решаю. Песни о городке и школе важнее.

Деловая встреча.

Только возвращаюсь к «школьной поре», как у сарая послышался рокот мотоцикла и голос Стаса:

— Серега! Ты здесь?

Похоже, нас навестили деревенские пацаны. «Легки на помине!» — отмечаю и выхожу на улицу. После электрического света в сарае, на улице нестерпимо режет глаза от солнца. Щурясь, здороваюсь со Стасом и Ухналем. Юрка, похоже, искренне рад меня видеть. Открываю обе створки ворот, и располагаемся у входа в тени.

— Процесс идет? — интересуется Стас, хитро улыбаясь.

— Кое-что, вырисовывается, но конца пока не видно, — отвечаю озадаченно.

Вижу удивленное лицо Ухналя. Перевожу взгляд на Стаса.

— Я в общих чертах рассказал о нашем положении, — понимает он меня без слов. — Ребята согласны забрать сегодня все иконы у меня, — сообщает дополнительно.

— Наши уехали? — интересуюсь.

— Уехали, только пленки мало взяли с собой. У всех на дачах или в деревне, — сообщает. — Может, не будет дождя эти дни? Сколько смогут, сегодня обещали привезти.

— Сможете, сегодня все забрать? — обращаюсь к Юрке.

— Много там? — спрашивает Стаса.

— Много и сегодня еще привезут, — улыбается тот.

Юрка ненадолго задумывается и кивает:

— Можем на грузовике вывезти, если водиле пару «пузырей» выставите.

— Без проблем. — Рожа не треснет? — одновременно отзываемся со Стасом.

— До своих доведи, что наши иконы чистые, чтобы от милиции не шарахались. Иконы желательно упаковать в аккуратные свертки. Толпой по вокзалу с ними не таскаться. Времени у вас будет много, успеете скинуть. Это будет последний рейс в Москву на ближайшие месяцы. Не проколитесь, — инструктирую деревенского парня. — Стриж едет? — интересуюсь.

— Вряд ли, — отвечает без объяснения причин. — А если мы там где-нибудь «заныкаемся» и вас подождем, — спрашивает.

— Тогда точно засветитесь. Стуканет обязательно кто-нибудь в милицию о подозрительной компании подростков, — не соглашаюсь. — Двое ребят со свертками на вокзале точно не вызовут никаких подозрений. Остальные могут на перроне подождать. Или следующие один, двое за первой парой двигаться. Только трезвые, — продолжаю наставлять.

Юрка кивает.

— Все пройдет хорошо, если будете вести себя уверенно и не «зыркать» испуганно по сторонам, — успокаиваю. — Ваш водитель посторонний человек? Не заинтересуется грузом? — беспокоюсь о возможной проблеме.

— Свой, — отмахивается Ухналь.

— Деньги есть? — проясняю последний вопрос.

— Найдем, — вновь машет рукой.

— Тогда загляни с утра через пару дней. Мы окончательно определимся с датой поездки, — подвожу итог.

Маринка.

Утром, нагруженный, как ишак свертками, отправляюсь в Новый район. Оглядывая новостройки и многочисленные строительные краны, пытаюсь угадать свой будущий дом.

Маринка жила на пятом этаже кирпичного дома. На звонок открыла невысокая, хрупкого вида женщина со знакомыми чертами лица.

— Здравствуйте. Марину можно? — интересуюсь.

Мама одноклассницы, еще раз придирчиво осмотрев меня и покосившись на свертки, обернулась и крикнула в глубину квартиры:

— Доча! К тебе!

Маринка выглянула из-за маминого плеча. Увидев меня, завизжала, наверное, на весь квартал, кинулась, чуть не снеся субтильную мать, и повисла на шее.

— Ну, наконец-то! Почему так долго? Я чего только не передумала! Ты когда приехал? Почему перед лагерем не зашел? Я с моря рвалась быстрее домой из-за тебя! — обрушился на меня водопад вопросов, упреков и эмоций. — Ты никого там не нашел? — пытливо вглядывается в лицо влажными глазами.

— Марина! — предостерегающе напоминает о своем присутствии мама.

Маринка приходит моментально в себя, поворачивается к ней и, держа меня за руку, представляет:

— Мама, это мой…, — бросает на меня взгляд и поправляется: — мой одноклассник Сережа Соловьев. Это он придумал танец Домино, Шаффл и подсказал нашей Вере об Ирландском и космическом танце. — Это моя мама — Екатерина Федоровна, — представляет мне ее. — Пойдем скорее в мою комнату, — тащит меня за руку за собой, считая, что этикет соблюден.

— Очень приятно, — бормочу слова приличия на ходу, пытаясь прихватить пакеты.

Некоторые свертки падают на пол, и я не успеваю их подобрать. Маринкина мама машет рукой и наклоняется за ними.

Маринкина комната вытянутая, как пенал с окном напротив двери. Узкая девичья кровать под цветным пледом помята. В изголовье лежит раскрытая книга. Вероятно, Маринка читала лежа перед моим приходом. Справа у окна стол с катушечным магнитофоном, книгами и всяческими мелочами. Над столом внушительная книжная полка. Везде, на столе, подоконнике, прикроватной тумбочке расставлены многочисленные фигурки кукол, животных, ручных поделок, ракушек, звезд и прочих мелочей. В комнате обычный легкий беспорядок, когда не ждут гостей. На стене напротив кровати большое зеркало в полный рост. С обратной стороны двери тоже висит зеркало. «Значит, тут Маринка отрабатывает танцевальные Па», — догадываюсь. Как же не похоже обстановка в этой и Танькиной комнате. Эта мне ближе, так как кажется жилой.

Маринка ойкает, подхватывает со стула и прячет какие-то предметы белья. Усаживает в собранное кресло-кровать и сама садится мне на колени. Внимательно вглядывается мне в глаза и, прикрыв глаза, тянется губами. Обхватываю ее и нежно целую. Ощущаю под руками гибкое девичье тело. Чувствую, что в штанах становится тесно. Тут без стука открывается дверь, и слышу голос Екатерины Федоровны:

— Марина, ты будешь гостя чаем поить?

Маринка неторопливо отрывается от меня, и оба поворачиваемся к двери. Я не на шутку смущен. Маринка же без тени смущения, с упреком наклонив голову и глядя исподлобья:

— Ну, мама! Не видишь мы тут вдвоем! Потом.

— Я все-таки поставлю, — сообщает родительница и закрывает дверь.

«Похоже, маму не устраивает моя кандидатура на роль жениха», — предполагаю про себя.

— Не обращай внимания, — советует Маринка, догадываясь о моих мыслях.

Как не обращать внимания? А если бы она подскочила при виде мамы? Как бы я выглядел с вздыбленными джинсами?

— Маринка! — привлекаю внимание девчонки и глазами показываю на ширинку.

— Чего? — не понимает она.

Отстраняется и видит бугор на штанах. Понимает и прыскает, а потом заливается радостным смехом. Вероятно, тоже представила картину.

— Ты так меня хочешь? — шепчет довольная. — Если бы ты знал, как я тебя ждала? Дни считала, — признается.

— Я тоже скучал по тебе, — сообщаю, глядя в глаза.

— Сейчас у нас ничего не получится. У меня даже запора на двери нет. Но мы обязательно встретимся, — сообщает. — Правда? — спрашивает подтверждения. — Я тоже тебя хочу, — шепчет на ухо.

— Как ты жила? Танцуете? Как у тебя с Вовочкой? — интересуюсь.

— Как жила? — переспрашивает и морщит лобик. — Скучала и думала о тебе. Съездили в июне с мамой и братом к родственникам на Азовское море. Хожу на репетиции. Танцы эти уже надоели. Хочется чего-то нового. Юлька уехала поступать. С Вовкой, как и обещала тебе, встречаюсь, но только в компаниях. У меня с ним ничего нет, даже того, что было до тебя. Правда! — заглядывает в глаза. — Мне с ним стало не интересно. Он что-то чувствует и старается подлизаться. Приносит цветы, фрукты, подарки. А мне неприятны его унижения, — признается. — А как у тебя дела? Ты говорил про какую-то опасность? Все в порядке? — вспоминает.

— Не знаю. Пока все складывается удачно. Надо август пережить еще, — сообщаю задумчиво.

— Ты такой загадочный. Что у тебя может случиться? Я с тобой всегда рядом буду, тогда ничего не произойдет, — заявляет уверенно.

Вместо ответа крепко прижимаю ее к себе и целую. Опять открывается дверь и в комнату заглядывает Маринкина мама:

— Марина, чай готов. Веди гостя мыть руки и приглашай на кухню. Я все накрыла.

«Подслушивала за дверью? Не удивлюсь!» — раздражаюсь про себя.

Сидим втроем на маленькой кухоньке, как в большинстве «хрущевских» домов. За столом места только на троих. «У Маринки отец есть?» — возникает вопрос. Маринка пересказывает свои и школьные новости. Смеется, вспоминая различные смешные случаи про наших знакомых.

— Вовка молчит, а Юлькин Серега скрипит зубами, вспоминая тебя, — смеется. — Что ты ему сделал тогда? — интересуется, не обращая внимания на напряженно вслушивающуюся маму.

Пожимаю плечами, косясь на недовольную чем-то Екатерину Федоровну. Отпивая чай, прислушиваюсь к болтовне Маринки, а сам гадаю: «Почему такое настороженное отношение ко мне ее матери?» Такой характер? Это объясняется поведением Маринки. Она не принимает во внимание и игнорирует мамино поведение. Или той нравится предсказуемый Вовка? Кажется более перспективным и надежным будущим зятем? Возможно, даже, она слышала что-то негативное обо мне.

«А в качестве кого я сам вижу Маринку?» — пришла мысль. Совсем недавно я твердо считал, что Маринке будет лучше с Вовкой. Что-то изменилось? Нет. Вероятно, я просто хочу «трахаться», а ближе и доступней Маринки никого нет, поэтому мне эгоистично наплевать на их отношения и будущее.

Понимаю: «Опять внутри меня происходит борьба между гормональными эгоистичными желаниями подростка и памятью умудренного опытом человека». «А что мне может подсказать будущий опыт?» — задаюсь вопросом. Железобетонный тыл мне может обеспечить жена, типа Ольги с туристического слета или Таньки из лагеря. Такие женщины способны взойти на костер ради любимого или, как минимум, отправится в Сибирь. Однако любовь, насколько знаю, быстро проходит. Смогу ли поддерживать такие отношения долгие годы? Одноклассницы — Маринка и Танька сохранят свою женскую привлекательность до старости, насколько помню. Танька способна создать крепкий тыл, судя по характеру. А как сложится моя вероятная жизнь с импульсивной, порывистой и энергичной Маринкой? «Мы выбираем, нас выбирают».

«Может, зря все усложняю?» — появляется подленькая мысль. Пусть все идет так, как идет. Пока о ближайшем будущем ничего не известно буду поддерживать прежние неопределенные отношения со всеми девчонками. При случае тайно встречаться со всеми, не мешая их прежним отношениям с ребятами. А свои желания и потребности — подавлять, стиснув зубы. Похоже, это самое верное решение.

«Но может, я ошибаюсь в своих оценках?» — оправдываю мысленно себя. Ведь совсем недавно был уверен, что знаю одноклассниц. Таньку считал расчётливой стервой, а оказалось, что она готова ради меня пойти против матери и меркантильного расчета. Полагал, что Маринку не интересует ничего кроме танцев и ее Вовки. Но стоило ей сойтись ближе со мной, как девчонку словно подменили. Какая энергия высвободилась, сколько радости у нее видел каждый день в школе! Куда делась ее привычная сдержанность и незаметность? «А может, я и сейчас ошибаюсь?» — снова приходит мысль. Сколько раз я убеждался, что женщин понять не возможно. У них совсем другой образ мышления и полное отсутствие логики.

— Сережа, а что ты принес за свертки? — отвлек меня от размышлений вопрос Екатерины Федоровны, — я часть сложила в прихожей.

— А! Это я Маринке купил, — вспоминаю про забытые подарки и встряхиваю головой, отрешаясь от посторонних мыслей.

Женщина удивленно смотрит на меня, а Маринка вскидывается, прервав рассказ о девчонках «Вдохновения»:

— Какие свертки?

Вскакивает и вылетает из кухни. Похоже, она даже не заметила, что я явился не с пустыми руками.

— Марина! — вскрикивает укоряюще ее мать.

Через некоторое время из глубины квартиры доносится восторженный Маринкин вопль:

— Мама! Иди скорее сюда! Смотри, что мне Сережка принес!

Екатерина Федоровна поднимается, разводит в недоумении руками, и виновато улыбнувшись мне, выходит на зов дочери.

— Марина! — слышу ее возмущение в голосе, — что ты творишь?

Поднимаюсь и иду к Маринкиной комнате. По ее комнате, похоже, промчался локальный тайфун. Везде валялась оберточная бумага, целлофановые пакеты вперемешку с предметами женской одежды. Маринка восторженно рвала пакеты, выхватывала новую вещь, рассматривала или прикидывала на себя, вновь рассматривала, откидывала и в нетерпении тянулась за следующим пакетом. Ее мама стояла в дверях и осуждающе качала головой. Я стоял за ее спиной и любовался по-детски непосредственной и радостной Маринкой.

Та заставила нас войти в комнату и прикрыть дверь. Ей понадобилось второе зеркало на двери. Когда свертки кончились, Маринка стала вновь прикладывать отдельные вещи на себя, разглядывая так и этак себя в зеркала. Причем старалась, похоже, глядеть в оба одновременно. Иногда пыталась дефилировать по комнате, раскидывая ногами валяющуюся оберточную бумагу. Последними из верхней одежды были женские джинсы. «Вроде бы чуть длинны», — отмечаю про себя. Отложив джинсы, Маринка взяла пакеты с нижним бельем и колготками. Взглянув на маму, виновато посмотрела на меня и со вздохом отложила. Снова схватила женский демисезонный плащ светлого бежевого цвета и приложила к себе:

— Мама! Ты посмотри, какая прелесть!

Крутнулась вокруг себя, стараясь увидеть себя в оба зеркала.

— Сколько же все это стоит? — ужаснулась Екатерина Федоровна, обернувшись ко мне.

— По деньгам, — отвечаю неопределенно, — я могу позволить себе покупать такие вещи. Посмотрите, как Маринке все идет. Угадал с размерами, — отвечаю удовлетворенно. — Только джинсы, вероятно придется подогнуть, — предполагаю.

— Я их загну. Так многие ходят, — заявляет Маринка, прикладывая джинсы вновь к себе.

— Не красиво будет. Лучше сделать так, как у меня. Прострочить на машинке желтой или синей нитью, — рекомендую и показываю срез низа на своих.

— Сережа, кем работают Ваши родители? Мы ведь из-за моей егозы с Вами совсем не поговорили, — спрашивает Маринкина мама.

— Не переживайте насчет денег Екатерина Федоровна. Деньги законные и заработаны мной, — заявляю, пытаясь успокоить родительницу. — Простите, у меня назначена встреча, и я уже опаздываю, — пытаюсь откланяться.

— Мама! Опять ты за свое? — Маринка откидывает джинсы и с упреком смотрит на мать.

Потом берет меня за руку и отводит к креслу.

— Мама, мне Сереже надо кое-что сказать, — многозначительно сообщает в сторону двери, но смотрит на меня.

Екатерина Федоровна осуждающе качает головой, выходит и прикрывает дверь.

— Я рассчитывала, что ты побудешь у меня. Ведь так давно мы не виделись, — упрекает.

— Дела! У меня есть обязательства перед другими людьми, — поясняю.

— Опять загадки! Ты хоть рад меня видеть? — вопросительно и с обидой заглядывает в глаза.

— Конечно! Что за вопросы? Неужели ты сама не чувствуешь, как я к тебе отношусь? — пытаюсь развеять подозрения девчонки.

Маринка обнимает и прижимается ко мне, положив голову на плечо.

— Когда мы увидимся? — спрашивает вполголоса.

— Можем сегодня вечером, завтра днем или в понедельник. Потом мне надо уехать на пару дней, — прикидываю свою занятость на ближайшие дни.

— Чем ты занимаешься? — интересуется.

— У мужчин всегда есть и будут дела, чтобы их женщины могли наслаждаться жизнью и ни в чем не нуждаться, — философски замечаю.

Она некоторое время всматривается в меня, осмысливая сказанное и заявляет:

— Давай сегодня. Только где?

— Ты с Вовкой сегодня не встречаешься? — вспоминаю про потенциального жениха.

— Придет, наверное. Да ну его. Я с тобой буду, — заявляет решительно.

— Так не пойдет. Помнишь нашу договоренность? Еще ничего не кончилось, поэтому все остается в силе, — решительно утверждаю.

— Как скажешь, — смиренно соглашается. — Только сегодня я буду с тобой. Что мне пойти некуда без него? — возмущается.

— Он ходит к тебе по деревянному мостику? — спрашиваю, предполагая кратчайший путь между их домами.

— Нет. По железному ему ближе ко мне, — уточняет.

— Тогда, чтобы нам с ним не встретиться, я буду ждать тебя в семь вечера на деревянном мосту. Пойдем ко мне, — предлагаю.

— К тебе? — удивляется Маринка.

— Есть у меня место, где нас никто не увидит, — успокаиваю девчонку, — Все! Мне, правда пора, — сообщаю и целую ее в губы.

Неохотно Маринка опускает руки, отпуская меня и грустно глядит. В прихожей громко прощаюсь:

— До свидания, Екатерина Федоровна!

Маринкина мама выходит в коридор.

— Даже чай не допил. До свидания Сережа. Заходи к нам еще, — говорит напоследок.

— Извините, дела! — отговариваюсь и выскакиваю на лестничную площадку.

Отступление. Беловы.

Мать и дочь стоят в коридоре и смотрят на закрывшуюся дверь. Одна озадаченно, другая с грустью и обидой.

— Доча, откуда он взялся этот Сережа? Что у тебя с ним? Как же Вова? — встревоженно интересуется мать.

— Сережа мой одноклассник. Мне он очень нравится. Он очень необычный. Сочиняет и поет красивые песни. Разбирается в хореографии. Даже Вера прислушивается к нему. Занимается спортом. Все ребята его уважают. Мне с ним интересно. Он столько всего знает, — сообщает дочь и внезапно замолкает, вспомнив о пророчествах Сергея.

Не заметив заминки, женщина продолжает:

— Это все я знаю, Ты неоднократно мне говорила — «Сережа то, Сережа это». А как же Вова? Такой хороший парень! Он же тебе нравился? В институте учится. Вы такая красивая пара!

— Вот и Сережа так говорит, — подтверждает тихо Маринка.

— Вот и правильно! — подтверждает радостно мама и осекается, вдумавшись в смысл слов дочери.

Не может мальчишка, которому нравится девочка добровольно отправлять ее к сопернику. Не бывает такого в жизни без особой причины.

— А зачем тогда все эти вещи? Ведь они стоят безумно дорого? — удивляется мама.

— Вот такой мой Сережа, — с гордостью утверждает дочь. — Только у него столько тайн и рассудительности, что порой бесит меня. Но я готова терпеть, лишь бы он был рядом со мной. Бывает, я понимаю, что он хочет мне только добра. Вот и про Вовку говорит, что мне с ним будет лучше. Но здесь (прикладывает руку к сердцу) я чувствую другое. Мне хочется быть с Сережей. Еще мне кажется, что его чего-то постоянно беспокоит, гнетет. Мне хочется ему помочь. Но он ничего про это не говорит, только думает об этом постоянно. И еще он чего-то боится. Как будто не доживет до осени и торопится сделать для меня многое, но при этом опасается, что мы расстанемся с Вовкой из-за него. С меня даже слово взял, чтобы до осени не ссорилась с Вовкой.

— Так может это все из-за денег? Наверняка он занимается в своем поселке чем-нибудь незаконным? Там одни бандиты живут. Вот и боится, что его арестуют или убьют. Поэтому у него такие большие деньги и тратит их не задумываясь, — предполагает женщина.

— Как ты мама можешь так говорить? Ты же его совсем не знаешь? — возмущается дочь. — Нет. Я бы знала или почувствовала. Тут что-то другое, — задумчиво продолжает. — Все равно я буду с ним, — решительно утверждает, встряхивая головой. — Вовке сегодня скажешь, что я ушла к Верке Павловой, платье мерить, — сообщает матери и направляется в свою комнату.

— Сама говори, — обижается мама. — Может, передумаешь? Ведь как хорошо бы было, если бы ты осталась с Володей! А, дочка? — предлагает в закрывшуюся за Маринкой дверь.

Дочь не отзывается и Екатерина Федоровна, обиженно поджав губы, уходит на кухню.

Компаньоны.

Компаньоны, судя по всему, дожидались меня с нетерпением. Радостно поприветствовали друг друга. Павел даже приобнял, хотя всегда был сдержан в проявлении эмоций.

Когда привычно расположились в Пашиной комнате, Евгения Сергеевна поинтересовалась:

— Пел в лагере?

Киваю и затягиваю:

Затем сразу:

Закончил мучать политическими шлягерами слушателей песней «Avanti Popolo — Bandiera Rossa». Сам не ожидал, что отложились в памяти заученные непонятные слова. «Вероятно, опять сюрпризы двойной памяти!» — предположил мысленно.

— Красивые песни, — отметила учительница. — Готовили в честь Фестиваля?

Киваю:

— И много других, но так хорошо не запомнил. Для хора — это не обязательно, — улыбаюсь.

— Что-нибудь придумал? — проявляет нетерпение она.

— Придумал. Только над всеми надо еще работать. Одна, практически закончена про Советский Союз, — сообщаю и вижу скептические выражения лиц.

Понимаю, что их больше интересуют песни для всех, а не только для официальных политических концертов. Попробую удивить:

По мере исполнения их лица приобрели удивленные выражения. По окончании Евгения Сергеевна попросила повторить. Внимательно вслушивается в слова. Потом долго молчит. Паша терпеливо ждет «приговора» посматривая на нас.

— В таком варианте текст не пропустит ни один Художественный совет. Потому считаю, что надо приводить его к более приемлемому варианту. У меня на переделку нет времени и желания. Если песню захотят купить, то пусть и дорабатывают, — предлагаю.

Евгения Сергеевна промолчав еще некоторое время, кивает:

— Хорошая песня. Жалко, если ее не услышат со сцены.

— Ты обещал еще песни придумать. О школе, например, — напоминает.

— Времени практически не было посидеть спокойно и подумать. В школу не хожу, уроков нет. Там идеальные условия для творчества! — оправдываюсь шутя. — Задумал несколько песен. Мотив есть. Осталось придумать и отшлифовать слова, — успокаиваю. — Вот послушайте, — предлагаю:

— Тоже, вероятно, признают белогвардейской песней, — «вангую». — Но может неофициально прозвучит? Поют же с экрана — «Русское поле», «Поручик Голицын»?

— Красивая песня, но почему только один куплет? — отмечает и интересуется Евгения Сергеевна.

— Там еще больше «белогвардейщины», — машу рукой. — Так получается, — оправдываюсь.

— Пой все, — требует и кивает Павлу.

Пою сначала полностью, что придумал (вспомнил), а Павел подыгрывает на синтезаторе. Затем начали работать над песней в моем варианте. Евгения Сергеевна записала слова. Павел подбирал ноты. Я подсказывал и напевал отдельные отрезки.

Наконец, удовлетворенные итоговым вариантом, пьем чай с печеньем и болтаем о разном. Неожиданно Евгения Сергеевна спохватывается и достает конверт с деньгами. Предполагаю за «Городские цветы». Достаю и считаю — одна тысяча восемьсот рублей. Отсчитываю шестьсот рублей, а остальное убираю в карман. Смотрю вызывающе на компаньонов. Оба смущенно прячут глаза. «Пора бы им привыкнуть к деньгам. Или рассчитывали на большее?» — удивляюсь про себя.

— Может нам стоит пересмотреть проценты? — спрашиваю. — Вы очень много делаете для меня.

— Ты что? — возмущается Евгения Сергеевна. — И так нас деньгами завалил. Паша вон уже машину присматривает, — улыбаясь, закладывает друга. — Для Аньки из областной филармонии, что-нибудь есть подходящее? — интересуется.

— Только намечается женская песня или не одна. Решите Вы сами, — сообщаю, допивая чай. — Вот песня для Вас, Евгения Сергеевна:

Вижу, что у Евгении Сергеевны глаза, полные слез, а Павел не обращая ни на кого внимания, подыгрывает мне, подбирая ноты. Фанат! Учительница вскакивает и благодарно целует в щеку. Затем стирает помаду.

— Давай слова запишем, — торопит.

— Когда я спела твое «Солнце истины» у нас в хоре, отец Стефаний захотел встретиться с тобой. Хотел пригласить на беседу, но ты в лагерь свой укатил, — сообщает позже. — Теперь не отвертишься, «самородок», — улыбается.

— Зачем? — удивляюсь.

— Как зачем? — удивляется в свою очередь она. — Ты так тонко чувствуешь и придумываешь такие душевные и красивые песни о вере! Если нас услышат другие люди, то многие задумаются о Боге и пойдут в Храм, — поясняет.

«Понятно. Приход — увеличит доход! За счет этих песен жирные попы будут жрать еще слаще!» — раздражаюсь.

— Некогда мне встречаться с попами, — буркаю.

— Как же так? Отец Стефан очень уважаемый священник, — обижается она.

— Эти песни я написал только для души и для Вас, раз Вы верите в Бога — поясняю.

— Ну, хорошо, — смиряется. — Но мы еще вернемся к этому разговору, — обещает. — Давайте поработаем над этой песней, — предлагает.

Все повторяется как с «Вечерами».

— Теперь песни для филармонии и для школы, — объявляю:

Продолжаю «Школьным романом»:

— А эта песня, возможно, подойдет Наташке в ее новом платье, — сообщаю:

Собираюсь только прокомментировать, как вижу, что у Евгении Сергеевны задрожали губы, лицо сморщилось и она, махнув рукой, выбежала из комнаты. Мы с Пашей с удивлением переглянулись. Почему такая реакция на обычную песню? «Наверное, песня напомнила, о чем личном?» — предполагаю про себя.

— Паша давай работать, а то время поджимает, — предлагаю, вспомнив о песнях для Иосифа Аркадьевича и о вечернем свидании с Маринкой.

Вернулась Евгения Сергеевна, умытая, но с покрасневшими глазами и не глядя ни на кого подключилась к работе.

Конечно, из-за большого объема новых песен, мы не успели подготовить демонстрационную запись для столицы и для Аньки из филармонии. Договорились встретиться завтра и продолжить работу.

Свидание.

Попрощавшись, прихватив тетрадь, выскочил за дверь и помчался домой. Времени до свидания оставалось впритык. Только добежать до дома, оставить тетрадь, большую часть «бабок» на всякий случай и вернуться назад к деревянному мосту.

Была мысль оставить тетрадь с деньгами у Павла и идти на встречу с прекрасным и приятным сразу от него. Но представил, что женское любопытство Евгении Сергеевны заставит сунуть нос в документальное подтверждение моих творческих мучений. А там не только каракули с чиркаными, перечеркнутыми текстами песен, но и работа подсознания в периоды моего отрешения — картинки, зачастую не приличные.

Даже как-то попытался воспроизвести сценки с маленькими человечками, которых искусно изображал Мишка из комсомольского лагеря. Настолько меня впечатлило его творчество. Однако ничего кроме детских каракулей у меня не получалось. У того, что ни черточка, то в тему. Вплоть до каблучков на обуви и складок на одежде. И это обычной шариковой ручкой! Мне же, чтобы изобразить нечто похожее, необходим острый карандаш и ластик.

Выскочив на свой двор, понял, что не продумал свидание. Увиденная картина озадачила. Маринку однозначно в ближайшие часы в свой сарай вести нельзя. Упустил из вида, что сегодня теплый летний субботний вечер. Казалось, что все население бараков высыпало во двор. Галдела, носилась и играла многочисленная детвора. Женщины оккупировали все лавочки у подъездов и «чесали» языки. Некоторые даже вынесли свои табуреты и стулья. В углу двора мужики с азартом резались в карты за столиком — в популярного «Петуха» по копеечке. Многие гаражи и сараи были открыты. Там тоже сидели, дымили, разговаривали и выпивали группы мужчин. Кто-то возился с мотоциклами. «Мои родители, скорее всего на даче», — мысленно отметил и промчался через двор домой, не успевая здороваться налево и направо.

Захватив «четвертак», поспешил назад. Опаздывать кавалерам на свидание считается во все времена дурным тоном.

Однажды в будущем я как-то в Ленинграде опоздал на первое свидание на целых двадцать пять минут! Собираясь на встречу и стараясь не опозорить Вооруженные Силы внешним видом, нагладил «парадку». Для нанесения последнего штриха в общую картину себя неотразимого, вышел на лестничную площадку из квартиры тети Светы, чтобы почистить ботинки. По закону подлости, как в комедии, входная дверь от сквозняка захлопнулась. Середина дня, время рабочее. Китель с документами и деньгами остался в квартире. И я, в наглаженных брюках, в домашних тапочках на лестничной площадке чужого дома. Мне повезло, что у соседа нашелся туристический топорик и стамеска в доме. Вторично повезло поймать свободное такси на Московском проспекте, которое доставило оконфузившегося меня к месту свидания к станции метро «Проспект Ветеранов». Удивительно, но девушка дождалась меня!

Сегодня я прибежал вовремя. Маринка, как положено приличной девушке, опоздала на десять минут. Увидев ее, оторопел. Выразиться, что Маринка выглядела ослепительно, не сказать ничего! Джинсы с поясом на идеальных бедрах обтягивали стройные ножки. Короткая джинсовая курточка на белую рубашку с многочисленными металлическими пуговками. Через расстегнутый ворот на красивой шее — тонкая золотая цепочка. Из-под расклешенных брюк выглядывали носки черных туфелек и каблук-шпилька. Черная элегантная сумочка на плече дополняет картину. А если добавить к общему виду красивое личико с легким макияжем, очаровательную улыбку, ямочки на щеках и лучащиеся глаза, то пропадает дар речи. Я во все глаза смотрел, как она, цокая каблучками по деревянному настилу моста, походкой манекенщицы или танцовщицы, играя бедрами, приближается ко мне. «И этой девушке я нравлюсь!» — промелькнула мысль, потешив самолюбие. Демонстративно показывая, что сражен наповал, открыл рот и прикрыл рукой глаза. Довольная, произведенным эффектом, Маринка радостно рассмеялась, пальчиком приподняла мой подбородок, закрыв рот, и коснулась губами моих, изобразив поцелуй. Взяла меня под руку, и мы направились в сторону поселка. Все мысли свернуть на пустынный берег и провести пару часов на природе, улетучились при виде ее туфелек на шпильке. В такой обуви Маринка оказалась ростом с меня. Но не только из-за этого я почувствовал себя неловко. Несмотря на импортную одежду и кроссовки, мне казалось, что выгляжу на ее фоне, как плебей, одетый в лохмотья.

Мы привлекали внимание всех прохожих. Конечно, в первую очередь Маринка. Женщины смотрели оценивающе, с завистью или критически. Несколько заинтересованных взглядов удостоился и я. Мужчины все внимание обращали только на нее, скользнув взглядом по мне. «Пора обновлять свой гардероб, а то одеть нечего для подобных случаев», — промелькнула мысль. Ношу одну и ту же одежду, купленную когда-то везде — в школу, на деловую встречу или к ребятам на тусовку. Конечно, джинсы с кроссовками — универсальная и демократичная одежда в это время, в которой можно и мусор вынести, пойти на концерт или на танцы. Но из-за постоянной носки мой нездешний вид потерял уже внешний лоск.

Маринка, похоже, была довольна эффектом, который производила на окружающих. А я все дорогу мучился вопросом — куда нам идти, чтобы не нарваться на знакомых? Мысленно махнул рукой, видя довольную подружку и смирившись, что в многолюдный субботний вечер в нашем небольшом городе нежелательных встреч не избежать. Подружку, судя по всему, подобные мысли не беспокоили, и она со смехом рассказывала, как они с мамой делили белье и некоторые вещи, так как у них оказались похожие размеры.

Вспомнив, «где лучше спрятать лист», решил идти в многолюдное место к своим ребятам. Планировал там встретить Руля и взять ключ от квартиры на вечер.

Из-за Маринкиной обуви пришлось выбирать асфальтированные дорожки, чем удлинили свой путь.

Естественно в поселке не избежали общения с многочисленными нашими знакомыми. Мои намеки на нашу деловую встречу никого не убеждали. «Все. Теперь нас будут все считать парой!» — сокрушаюсь про себя. Девчонки интересовались Маринкиными обновками и местом их приобретения. С нескрываемой завистью разглядывали и щупали. Маринка довольная, загадочно отмалчивалась. Ребята, стараясь выглядеть солидно, здоровались со мной, искоса разглядывая напарницу. Своих, как и ожидал, нашел в нашем привычном месте — «на кресте». (Перекресток улицы и переулка). На углу поселкового сквера вокруг крайнего дерева квадратом были сооружены из реек лавочки. К одной из сторон квадрата ребята притащили еще скамью и, как правило, занимали их, рассаживаясь на спинках, напротив друг друга.

Пацаны, завидев нас, озадаченно замолчали. Поздоровавшись, помог Маринке взобраться, как все на скамейку. Рулю, замеченному среди ребят, подмигнул. Тот понял и, подойдя, незаметно передал ключ от квартиры, смущенно шепнув:

— Там беспорядок. Если надо, сбегаю.

Отмахнулся. Сам чувствовал неловкость. Ребята в присутствии девчонки старались говорить вполголоса, не используя ненормативную лексику и неприличные шутки. Даже от Яшки не слышалось привычных — «на х…й, бл…дь, тьфу». Со стороны поведение пацанов выглядело непривычно и смешно.

Чтобы сгладить неловкость рассмешил, рассказав пару анекдотов.

«Жена звонит мужу:

— Дорогой, я положила тебе успокоительное вместо таблеток от поноса. Ты как?

— Обосрался, но абсолютно спокоен».

«К мужику заглядывает друг:

— Ты своему на завтра математику сделал?

— Сделал.

— Дай списать!».

Через некоторое время все расслабились и вновь послышались шутки и смех, только без привычного матерка. Маринка — девчонка коммуникабельная, смеялась и участвовала в разговорах, как в своей компании.

Пацаны рассказали несколько смешных случаев, произошедшие с ними во время вылазок в заброшенные деревни. Предусмотрительный Миха захватил с собой из дома топор на всякий случай. Однако инструмент не понадобился. Пришлось ему таскаться с ним все время. Когда надоело носить крупный, тяжелый и неудобный предмет в руках, подвязался веревкой и засунул инструмент под нее, чем вызвал искренний смех и поток шуток от друзей. Представив, лохматого, обычно угрюмого парня в лесу с топором за поясом, рассмеялся сам. Что подумали бы ягодники и грибники, встретив такого в глухом лесу? Некоторым нашим «клюквенникам» (собирателям икон) пришлось вываляться в болотной грязи. Под Вермутом в одном доме рухнул потолок, когда тот залез на чердак. Повезло, что не развалился. Однако, тот «струхнул» и больше по чердакам не лазил.

Стас отдельно проинформировал, что необходимо будет сделать еще пару вылазок туда же и можно планировать срок поездки деревенских в Москву. Посетовал, что груза набирается порядочно.

Ближе по времени к танцам в клубе к нашей компании подошли еще несколько пацанов и девчонок. Некоторые оказались подружками моих друзей. Подозреваю, что перечень желанных шмоток из Москвы неимоверно возрастет.

Наконец, все отправились в клуб, а мы остались «посидеть». У Вовкиного подъезда со стороны улицы скамеек не было, потому любопытные отсутствовали. Маринку отправил в подъезд, а сам пошел вокруг дома. Вот с этой стороны сидели старухи. Одна из них, видимо, услышав стук Маринкиных каблучков, заглядывала в подъезд. Увидев меня, старухи замолчали. Подойдя со спины к самой любопытной, рявкнул над ухом:

— Гав!

Она от неожиданности ойкнула, подпрыгнула и обернулась, схватившись за сердце. Не давая ей опомниться, интересуюсь, кивая на подъезд:

— Трамвай идет?

— Ох, испугал, хулиган! — перевела дух карга.

Жизнерадостно заржал и прошел в подъезд, не слушая, о чем загомонили старухи за спиной.

Раздеть себя Маринка не позволила и, заставив отвернуться, разделась сама, аккуратно повесив верхнюю одежду на спинку стула. Только после этого позволила обернуться и продемонстрировала белые кружевные трусики и такой же бюстгальтер. Фетишизмом не страдаю. Никогда не понимал, когда многие женщины (в будущем), как Маринка сейчас, хотели порадовать или удивить красивым бельем. Меня всегда больше интересовало то, что под ним. Однако чтобы не разочаровать девчонку, показал два больших пальца и в восхищении покачал головой. Сгреб ее в охапку и положил на диван. Радостно смеясь, она напомнила:

— А белье?

Путаясь в приспущенных джинсах и чертыхаясь, кинулся к комоду. Уже знал, где его искать. Только сейчас посетила мысль: «Стираное? Вдруг сейчас схвачу белье с Танькиным запахом? Если что, свалю на Вовку».

«Кончили» в первый раз практически одновременно. Лежим, наслаждаясь друг другом. Ласково глажу Маринку по всем привлекательным для меня местам. Она млеет. Периодически целуемся.

— У тебя никого не было в эти месяцы? — интересуется она.

— Я ведь обещал! — «искренне» возмущаюсь. — Ты ведь терпела ухаживания своего Вовки? — намекаю.

— Не понимаю, почему он мне раньше нравился? — удивляется.

«А я понимаю», — мелькает мысль. Вовка старше меня на три года. Он выделялся даже среди одноклассников. Пропорционально сложенный, среднего роста, интеллигентного вида и всегда аккуратно одет. Со шпаной не водился. Не пил и не курил. Играл в волейбол и участвовал в соревнованиях по легкой атлетике. Участник школьного и клубного вокально-инструментального ансамблей и кружка бального танца «Вдохновение». На лицо не урод. В глубине души я завидовал его разносторонним талантам. Не удивительно, что он пользовался вниманием девчонок, тем более из младших классов, когда ровесники еще зачастую ниже ростом и ведут себя по-детски.

Стоило Маринке ухватить меня за член, как тот сразу воспрял. «Хорошо, что всегда могу, когда хочу!» — порадовался в очередной раз про себя.

— Я хочу стать женщиной с тобой! — капризно заявила неожиданно Маринка.

От такого желания девчонки растерялся, так как представлял, что вероятно после дефлорации ей будет не до традиционного секса и даже не до петтинга, как минимум сутки. «А как же я?» — мысленно эгоистично запаниковал.

— Здесь нет подходящих условий. Давай еще немного потерпим, — предлагаю на ушко и туда же целую.

Маринка ойкает, смеется и трется ухом о мое плечо.

— Щекотно, — сообщает, — и приятно, — добавляет, прислушиваясь к себе. — Юлька лишилась девственности в папиной машине, — информирует про лучшую подружку.

— С папой? — притворно ужасаюсь.

— Дурак! — бьет меня по животу, — стащила у папки ключи от машины и забрались туда с Серегой. Осень была. Вот и погрелись заодно, — разъясняет смеясь.

Чтобы отвлечь девчонку от ненужных мыслей начинаю интенсивней ее возбуждать. «Какое же шикарное тело!» — мысленно восторгаюсь. Когда Маринка стала учащенно дышать и постанывать, приступил к привычному, повернув ее на себя.

В один из перерывов заговорили о других способах секса.

— В попу мы уже пробовали, не понравилось, — заметила Марика.

— Можно минет попробовать, — предлагаю. — Не всегда ты будешь расположена к сексу, — намекаю на месячные.

— Можно попробовать, — нерешительно соглашается. — Только ты случайно не написаешь мне? — спрашивает с испугом.

Некоторое время непонимающе смотрю на девчонку, а потом начинаю хохотать. Хотелось бы посмотреть на мужика способного сс…ть во время эрекции! Потом пытаюсь объяснить обидевшейся Маринке причину смеха.

Посмотрев внимательно на меня, она нерешительно опустилась вниз. Взяла вновь вскочивший член в руку, а потом аккуратно в рот. Сделав несколько движений, внезапно оторвалась и, свесившись с дивана начала вякать, пытаясь отрыгнуть. Поднялась со слезами на глазах. «Противно до рвотного рефлекса! И здесь облом!» — мысленно отмечаю.

— Прости. Я обязательно привыкну и буду делать все-все, что захочешь, — вытирая глаза обещает.

— Зачем? Зачем заставлять себя, если не нравится? — удивляюсь.

— Нет, буду делать. Я знаю, что женщина должна делать все, что нравится ее мужчине, — упрямо утверждает. — Я привыкну обязательно, — заверяет.

Через пару часов возни, бесед и смеха решили собираться. Я что-то не обратил внимания на обещанный непорядок в комнате.

— Что Вовке скажешь, после сегодняшнего нашего триумфального появления в поселке? — интересуюсь.

— Ничего, — легкомысленно пожимает плечами. — Если не поймет, то пусть ходит, а я буду терпеть, как обещала, — поясняет. — Но только до конца лета, — ставит условие и смотрит на меня с превосходством.

Теперь понимаю, что сегодняшняя демонстрация была частью ее плана по закреплению своей позиции в наших отношениях.

Всю дорогу до ее дома на автомате отвечал на Маринкины вопросы, а сам пытался найти ответ на один: «Что мне делать дальше?»

При подходе к ее дому у другого подъезда в темноте заметил мужской силуэт, похожий на Вовкин. Когда нацеловавшись, распрощался и вышел из подъезда, то на прежнем месте, где заметил фигуру, никого не было.

Компаньоны.

На следующий день с компаньонами распределяли песни. Неожиданно Павел удивил нас с Евгенией Сергеевной, заявив, что Борис (художественный руководитель рук его ансамбля) давно намекает на новые мои песни. «Почему молчал раньше?» — мысленно возмущаюсь. Ничего подходящего для провинциального кабака не было. В Москву повезу, как и планировал: «Солдата», «Романс», «Я рожден в Советском союзе», «Потому что нельзя», «Как упоительны в России вечера». Певице из областной филармонии продаем «Городок». «Восьмая школа, я скучаю» и «Школьный роман» — для Наташки. Про «Школьную пору» пока молчу. Часть песен необходимо еще дописывать, и опасаюсь, что мне на все не хватит времени или пострадает качество текстов. Пообещал сделать это в ближайшие дни. Записали песни на пленку и подготовили ноты. Евгения Сергеевна под запись исполняла «Городок».

Вспомнив о Маринке, попросил музыкантов записать на отдельную пленку мелодию Ламбады. Предполагаю, что она вскоре вспомнит о танцах и попросит что-либо новое. Будет, что показать ей под музыку.

Компаньоны заинтересовались мелодией. Объяснил, что это мелодия для довольно фривольного танца, который вряд ли разрешат исполнять на сцене. А для развлечения молодежи на танцах — вполне. Танцуют же сейчас «Семь-сорок».

Танцы в городском саду.

Вечером решил сходить с ребятами на городские танцы. На «кресте» собралась приличная толпа — более двадцати человек. Так получилось, что на танцах в городском саду этим летом еще ни разу не был.

— Всегда так? — удивленно спрашиваю друзей, глядя на веселую шумную толпу.

— Бывает и больше, — улыбаясь, отвечает Серега Леднев.

— Не обижают? — интересуюсь на всякий случай.

— Мы сами кого хочешь, обидим, — самоуверенно заявляет Стас, с гордостью оглядывая «воинство».

Понимаю, что популярность нашей компании в поселках возросла среди молодежи за счет появления денег и модной одежды у ребят. Многие подростки захотели присоединиться к нам, а девчонки подружиться с ребятами. После апрельского конфликта с Флоровскими, подростковые группировки наших районов неофициально признаны в молодежной среде самыми сильными. Пока не подрастет новое поколение, ребята других районов города вызов нам бросать не осмеливаются. Чувствую, что наши гордятся этим и возможно бравируют.

«Так и рождаются городские легенды!» — появляется мысль. Когда-нибудь, лет этак через «…цать» в компании, сыну или внуку будет кто-то из наших рассказывать с гордостью: «Мы в молодости весь город „держали“, вот так!» и показывать кулак.

С наступлением сумерек отправились в город. По пути к нашей компании присоединялись новые группы подростков. Пересекали реку уже более тридцати человек с девчонками. Стас искоса посматривал на меня, ожидая впечатлений.

У входа в Городской сад у двух вычурных башенок, приспособленных под кассы, выстроились длинные очереди из молодых людей обоего пола. Здесь же перед воротами и за ними толпился народ. Шум, гам, смех. В глубине сада звучала музыка.

При подходе нашей компании шум затих. По толпе пронеслось: «Заводские!» Какому-то мелкому пацану все стали передавать по двадцать копеек на билеты. Тот, собрав монетки, протиснулся вперед к окошку кассы. Ребята в очереди смотрели неодобрительно, но молчали. Наши, не обращая ни на кого внимания болтали, шутили и смеялись.

Помню в прошлом году мы не всегда обилечивались. Только для прохода на танцплощадку, огороженную металлической решеткой, требовался билет. Если надо было попасть внутрь, то перелезали через ограду. Но обычно находились снаружи или занимали ближайшую лавочку. Только если у кого появлялась девчонка, то проходили внутрь по билету. Сейчас повзрослели, и стало не солидно «сигать» через забор.

Из очереди выбрался наш пацан с длинной лентой билетов в руках и все пошли вглубь сада. В горсаду зажглись фонари. На многочисленных асфальтированных дорожках и лавочках было полно молодежи. Встречались знакомые. Некоторые присоединялись к нам. У танцплощадки народа было еще больше. Опять при нашем приближении шум затих. Внутри площадка была еще наполовину пуста. Заметил Павла на сцене среди музыкантов. Встретил и я нескольких знакомых ребят и девчонок. Когда танцплощадка заполнилась народом прошли внутрь и мы. На входе стояли две женщины-билетерши, два милиционера и несколько дружинников с повязками. Стас меня потащил через толпу в левый угол от сцены.

— Это наше место, — объяснил по пути.

Большинство толпилось по периметру ограды. Знаю, что к середине танцев все пространство танцплощадки будет забито. Быстрые танцы будут танцевать там, где стоят, образовав свой круг, постоянно сталкиваясь с соседями. Для медленных — будет освобождаться некоторое пространство.

В перерыве между песнями выбрался к сцене и помахал Павлу. Кто-то из музыкантов меня узнал, приветливо кивнул и, тронув за плечо Бориса, разъясняющего что-то коллегам, что-то сообщил, показывая в мою сторону. «Вот, блин, высунулся!» — сокрушаюсь про себя. Борис замахал мне рукой, приглашая на сцену и показывая на боковую лесенку. Делать нечего, поднимаюсь. Здороваюсь за руку с ребятами. Ловлю сочувственный Пашкин взгляд. Борис ведет меня вглубь сцены через многочисленные кабели и аппаратуру к задней двери. Выйдя на улицу, с удовольствием закуривает. Предлагает мне, протягивая пачку. Танцплощадка недалеко от ограды горсада. Где-то поблизости (сейчас невидимые в темноте) тыльные ворота, через которые музыканты доставляют аппаратуру. Слышно, как где-то в кустах кто-то «травит». «Птица „перепел“», — мысленно усмехаюсь. С ближайших дорожек доносятся звуки разборки, женский смех и шум голосов. За спиной на сцене «вздыхают» музыкальные инструменты и криками взрывается танцплощадка, приветствуя популярную песню. Узнаю «Все пройдет».

— Слышишь? Народу нравится, — констатирует Борис, тыча сигаретой в сторону эстрады.

Киваю, прислушиваясь. Аранжировка песни мне кажется совсем другой, в отличие от той, которую помнил из своего будущего. Догадываюсь о вмешательстве Бориса в создании танцевального шлягера из «сырой» песни.

— Что-то новое написал? — интересуется, не проявляя особых эмоций.

— Мало. Времени не было и условий, — признаюсь.

— Что-то можешь предложить? — спрашивает, наконец, поднимая на меня глаза.

— Пока нет, — огорчаю. — Готовые песни уже обещаны другим исполнителям и значительно дороже, чем вы можете позволить.

— Ты нам тоже обещал! — с обидой в голосе напоминает мне. — Насчет суммы можно будет подумать, — неуверенно сообщает. — Разве тебе все равно, что твои песни не будут слышать в твоем городе? — выдвигает он сомнительный аргумент.

— Их и так услышат, может даже в вашем исполнении при перепевке, — опровергаю его.

Борис с раздражением закуривает следующую сигарету. «А ты, батенька злишься, что не можешь обломать строптивого пацана!» — с удовлетворением отмечаю.

— Мне нужно посоветоваться с Павлом, — сообщаю, вспомнив о «Школьной поре».

Некоторое время мужчина всматривается в меня, затем кивает и отстрельнув недокуренную сигарету в темноту идет на сцену.

— Жди, — бросает мне.

Со сцены слышу, объявляют перерыв. «Без Павла играть не могут?» — возникает ироничный вопрос.

Через некоторое время выходит Павел. Не спеша идем к ближайшей дорожке. По пути объясняю ему ситуацию.

— И тебя, значит, достал иудей, — констатирует музыкант. — Чем хоть тебя взял? Я-то, зачем тебе понадобился? — интересуется.

— Значит тебя доставал до этого. Почему же молчал? — интересуюсь.

Подходим к лавочке занятой несколькими подростками лет тринадцати-пятнадцати.

— Ребята, нам поговорить надо, — сообщаю пацанам.

Подростки, по-видимому, знают Павла, а может и меня, поэтому безропотно поднимаются и освобождают лавочку.

— А чего я могу? От меня почти ничего не зависит. Песни придумываешь ты. Так ему и отвечаю, — сообщает.

— Мне он «до фонаря». Тебе пригодится. Мы с тобой ведь друзья и компаньоны, надеюсь? Должны поддерживать друг друга, — довожу до парня свое видение ситуации и, дождавшись кивка, продолжаю:

— У меня пока только намечается одна песня с ностальгическим уклоном о детстве. Можем предложить ему. Как думаешь?

— Напой, — предлагает заинтересованно.

— Пока только первый куплет с припевом, — предупреждаю.

Снова кивает. На лавочке в горсаду напеваю Павлу:

Во время моего исполнения музыкант кивает головой и шевелит губами, пытаясь запомнить. Потом просит повторить.

— Песню возьмет однозначно, — заключает. — Сколько будешь просить? — интересуется.

— Семьсот пятьдесят рублей, — пожимаю плечами. — Он сам предложил пересмотреть расценки, — улыбаюсь, на его недоверчивый взгляд. — Тебе — двести пятьдесят, — утверждаю безапелляционно.

— До сих пор не могу понять, как тебе приходят в голову такие песни! — удивляется, не отреагировав на сообщение о деньгах. — Пойдем, предложишь Борису. Хочется посмотреть на его реакцию, — торопит.

При этом прищуривает глаза, в которых плещется веселье.

Прямо на сцене, в окружении музыкантов вполголоса напеваю Борису начало песни. Услышав о сумме, мрачно кивает, покусывая губы и взглянув на Павла.

— Если бы не Павел, отдал бы песню москвичам, — равнодушно сообщаю, глядя на Бориса невинным взглядом.

— Когда будет готова партитура? — интересуется художественный руководитель.

— Недели через две, — прикидываю свою занятость.

— Постарайся раньше, — наконец улыбается Борис.

Пожимаю плечами и киваю. Творческий процесс — он такой неопределенный!

Наконец спускаюсь к ребятам. «Нашего полку прибыло!» — мысленно отмечаю, заметив увеличившуюся нашу толпу за счет новых девчонок и пацанов.

— Ты откуда знаешь музыкантов? Чего они от тебя хотели? Ты им свои песни предлагал? Куда ты уходил? Все в порядке? — посыпались вопросы от ребят.

Незнакомые пацаны и девчонки удивленно и заинтересованно рассматривали меня. Перерыв закончился, и вновь заиграла музыка, избавив меня от объяснений. Умный поймет. «Дрыгаться» под быструю песню не пошел. В следующий медленный танец, когда я кратко пытался рассказать о своих отношениях с городскими музыкантами, кто-то постучал меня по плечу. Вижу удивленные лица друзей, глядящих мне за спину. Прервавшись, оборачиваюсь и вижу черные лучащиеся глаза Гули.

— Привет! Появился, наконец? — смотрит с вызовом.

— Привет! Рад тебя видеть, — непроизвольно улыбаюсь.

Действительно рад ее видеть. Беру за руку и веду к центру площадки. Танцуя, удобнее разговаривать.

— Как у тебя дела? — задаю риторический вопрос, который сам всегда ненавижу.

«А ведь я растерялся», — ловлю себя на мысли и смущаюсь. Гуля, внимательно рассматривая меня, радостно смеется.

— Давно приехал? — интересуется, помогая выйти из затруднительного положения.

— На днях, — отвечаю. — Представляешь, первый раз в этом году на танцы в горсад вырвался, — информирую.

— Вот и верь, вам, мужчинам! Приглашаешь на танцы на свидание, а сам не ходишь, — уличает меня и снова заливается смехом. — Я вспоминала о тебе, — признается и смотрит пытливо своими черными глазами.

— Я тоже о тебе не забывал, — признаюсь, вспоминая о двух случаях.

— Не нашел себе девчонки за этот месяц? Сегодня меня проводишь? — спрашивает, а в тональности слышится утверждение.

— Я скромный, девчонки сами находятся, — улыбаюсь.

После танца Гуля уже от меня не отходит. На быстрый танец тащит в наш круг. Замечаю, что она очень пластична и похоже, занималась или занимается танцами. В некоторых движениях замечаю отработанные элементы. Хочу удивить и под очередную подходящую мелодию показываю некоторые, наиболее отработанные элементы Шаффла. Гулька не удивляется, а отстраняется и внимательно следит за моими движениями. «Неужели еще одна танцевальная фанатка?» — мысленно удивляюсь.

Замечаю, что многие ребята обращают на Гулю внимание и разглядывают красивую, стройную и подвижную девчонку, у которой не сходит с лица задорная улыбка. Выбрав момент, Серега Леднев в шутку интересуется:

— Где ты самых красивых девчонок находишь?

— Чем тебя твоя не устраивает? — киваю на полноватую блондинку, с широкой ж…пой и крупной грудью в коротком обтягивающем цветастом платье.

— Ее только трахать приятно, а поговорить не о чем. Представляешь, когда ей нечего сказать она с умным видом заявляет — «Интересно!». О чем не расскажу, она тянет: «Интере-есно!»

— Где ты ее нашел? — разглядываю девчонку.

— У нас в ГПТУ учится, живет в заводской общаге. Что, заинтересовала? — смеется. — Там полная общага подобных девок. Из деревни приехали за городскими мужьями. Хочешь, познакомлю? — подкалывает.

— Нее! — шутливо отшатываюсь, — я иногда с девчонкой о творчестве Феди Достоевского люблю поговорить в перерывах, — смеюсь.

— Чего ты ей из Москвы заказал? — интересуюсь, пытаясь угадать размер задницы его блондинки.

— Обойдется. Достаточно того, что я ее трахаю. Самому скоро под ружье и поздно на обновки тратиться. Лучше брату или его невесте что-нибудь закажу, — сообщает.

— А если обидится? — интересуюсь, подозревая, что некоторые подружки моих друзей из той же общаги.

— Х…й с ней. В общаге много таких, у которых «лохматка» чешется, на любой вкус и цвет, — отмахивается. — Только таких нет, — кивает на Гульку.

При следующем медленном танце Гуля, разглядывая нашу компанию, в шутку спрашивает:

— Почему ваши ребята всегда толпой ходят на танцы? Боитесь кого-нибудь?

Смеюсь:

— Скорее наших ребят все боятся. Сам удивляюсь. Ведь они белые и пушистые.

— Это все твои друзья? — снова интересуется.

— Нет. Примерно половина. Когда меня не будет, можешь обращаться к тому рыжему или высокому с любыми вопросами, — показываю на Леднева и Стаса. — Они самые близкие. Я их предупрежу.

— Что-то они не вызывают доверия, — признается.

В это время Стас какого-то поддатого пацана ударом отправил в толпу.

— Нормальные ребята. Даже в библиотеку ходят, наверное, — смеюсь, вспоминая, как Миха рассказывал про свои отношения с библиотекой.

В первом классе всех учеников обязали записаться в школьную библиотеку и выбрать какую-нибудь книжку. Библиотекарша навязала ему книжку под названием «Ляпунюшка». Перед выпуском из школы после восьмого класса, оказалось, что тот библиотечный должник. Хорошо, что так и не прочитанная книга сохранилась дома. Некоторое время пацаны его так и звали Ляпунюшкой.

Глядя на меня, Гулька тоже заливается смехом. После танца представил Гульку друзьям и попросил помочь при случае. Серьезный Леднев кивнул, а Стас, улыбаясь, пожал ее пальчики.

После танцев отправился ее провожать. Гулька решительно взяла меня под руку и шла неторопливо. По дороге призналась смеясь:

— Я наводила о тебе справки. Даже не знаю, чему верить?

Тоже улыбаюсь. Легко и приятно общаться с этой жизнерадостной девчонкой.

— Что же ты узнала о скромном поселковом подростке? — интересуюсь.

— Ага! Скромный! Ты очень популярен не только у себя в школе и поселке, но и в городе. Легче найти девчонку, которая о тебе не слышала, чем наоборот. Сегодня сама убедилась, что про танцы о тебе правду говорят.

— Я заметил, что ты танцами занимаешься, — сообщаю.

— Занималась до восьмого класса в Доме культуры, — признается. — Потом выросла, — грустно добавляет.

— Где ты выросла? — удивляюсь, мысленно сравнивая наш одинаковый рост.

— Вот так. Пары подходящей не нашлось. А у вас своих девчонок хватает.

Оказалось, что Гуля жила в Старослободском (народное название) районе.

От центра города в противоположную от моего поселка сторону тянулась на протяжении нескольких километров самая длинная в городе Старослободская улица. Параллельно ей тянулись еще пять улиц, пересекаемые многочисленными переулками. Весь этот район, застроенный частными домами, прозвали Старослободским. Почти в центре района располагался Механический Экспериментальный завод. Недалеко от завода были построены несколько пятиэтажек и общежитий для работников завода. В одном из этих домов жила Гулькина семья.

Когда мы с ней вошли в неосвещенный двор, навстречу выдвинулось несколько фигур.

— Кто это не боится гулять по ночам? — нарочито хриплым голосом спросил кто-то из подростков, преградивших нам путь.

Чувствую, как Гулькина рука напряглась. «На освещении наши власти в этом районе экономят, больше чем у нас в поселке», — отметил, как только мы свернули с главной улицы района. Изредка освещались только перекрестки. Гулькин двор тоже не освещался. Раздолье для «гопников».

Стою, жду продолжения. Главного, среди пятерых вроде бы вычислил. Он же — самый любопытный и на удивление самый низкорослый и щуплый.

— Ну-ка, засвети, кого мы встретили? — командует дохляк.

«Имени или клички не называет. Значит, соображает», — мысленно отмечаю.

Вспыхивает спичка над головами лихой пятерки.

— Гулька, ты? — удивляется почему-то главарь. — А кто это с тобой? Что-то знакомое, — интересуется уже другим тоном без угрозы и глумления. — А! Приятно провести время. Осторожнее будьте. У нас говорят, жулье прохода не дает приличным людям, — сообщает и хмыкает. — Пошли ребята! — командует своим.

Пятерка обходит нас и исчезает в темноте.

— Пойдем? Показывай свой подъезд, — предлагаю. — Где у вас тут целуются? — интересуюсь.

Гулька хихикает. Потом спрашивает:

— Ты совсем не испугался?

— Испугался, за тебя, — признаюсь.

Почувствовал, что Гулька смотрит на меня и улыбается. Потом признается:

— Меня бы они не тронули. Я сначала испугалась, пока их не узнала. Это Храп был со своими. Стараются быть похожими на бандитов, а так обычные ребята. Тебя со мной тоже бы не тронули. Знают, что если я пожалуюсь братьям, то им плохо будет. Вот на обратном пути могли бы прицепиться, если бы сейчас не узнали. Говорю же, что ты в городе популярен. Даже наши хулиганы тебя знают. А ты их? — спрашивает.

— Я даже их лиц не рассмотрел, — признаюсь.

— Значит, ты тоже хулиган и по ночам к прохожим пристаешь, раз тебя знают и боятся? — смеется.

— Я белый и пушистый, как наши поселковые ребята. Пою и танцую. А еще крестиком вышивать могу и на машинке тоже…, — голосом Табакова-Матроскина сообщаю. — Кроме этого на досуге соблазняю красивых девчонок.

Притягиваю ее к себе и целую в щеку. Гулька радостно заливается смехом.

— Мне показалось, что Храп удивился, увидев тебя с парнем, — пытаюсь выяснить, заинтересовавший меня момент.

— Ты первый, кто провожает меня после танцев. Обычно я с девчонками хожу, — непринужденно признается. — Вот мой подъезд. Целуются у нас везде. Ты не торопишься? Мне надо подняться к себе, предупредить маму, что пришла, а то она спать не ляжет, пока не вернусь, — сообщает. — Подождешь?

— Готов ждать тебя всю жизнь, — обещаю, располагаясь на приподъездной лавочке. — Показывай, свое окно. Если не выйдешь, буду петь до утра баркаролу на весь двор.

— Мои окна на ту сторону дома выходят. Но ради такого случая выйду на площадку, — опять хохочет. — Я быстро, — сообщает и со смехом исчезает в подъезде.

Через некоторое время появляется смущенная, уже переодетая в брючки.

— Мама хочет с тобой познакомиться. Она настолько поражена, что у меня появился парень, поэтому сейчас переодевается и ставит чайник. Пойдем? — приглашает.

— Конечно, время сейчас позднее для визитов. Но раз такое событие заставляет почтенную женщину переодеваться, то придется идти без цветов, шампанского и шоколадных конфет, — расшаркиваюсь, чем опять развеселил девчонку.

— Надеюсь, что с цветами и прочим, я тебя еще увижу. Шампанское мне понравилось, когда попробовали с девчонками на Новый год, тайком от родителей. (Хихикает). Пошли? — спрашивает.

Киваю и вхожу в подъезд.

— Что ты там петь собирался? Вроде только про серенады слышала, — интересуется по дороге.

— Песню венецианских гондольеров, — информирую не до конца, так как Гуля открыла дверь квартиры на третьем этаже.

В прихожей нас встречает стройная женщина лет пятидесяти среднего роста, лицо восточного типа, одетая в темное длинное платье.

— Мама, это Сережа Соловьев, который решился меня сегодня проводить, — представляет меня серьезным тоном, но в глазах искрится смех и кривятся губы. — Сережа, это моя мама Дария Мирзоевна.

— Очень приятно, — отзываемся почти одновременно.

— Наконец-то Гуля выбрала достойного парня, — удовлетворенно отметила женщина с едва уловимым акцентом, доброжелательно глядя на меня. — Проводи дочка гостя в ванную и приглашай к столу, — предложила подруге, — обувь можете не снимать, — мне.

«Понимает!» — мысленно отмечаю. Если сниму, то запахом носков, возможно, травмирую женщин и себя поставлю в неловкое положение. «Почему все женщины не переносят этот запах?» — мысленно смеюсь.

Пожив в казарме, когда ежевечерне все снимают сапоги и развешивают портянки на голенища, к специфическому запаху привыкаешь быстро и глаза не слезятся, как прежде. Более противным кажется запах подмышек или изо рта соперника в борьбе.

Сидим по-семейному за ночным чаем и ведем светскую беседу в первом часу ночи. Беседа скорее напоминает легкий допрос. Не обижаюсь, понимая, что любая мать желает больше узнать о новом парне дочери. Оказывается, Гуля еще после туристического слета сообщила обо мне. Успешно прошел тест на знание перевода имени Гуля. Мне было это не трудно, вспомнив, что в будущем в одной из служебных командировок в Киргизию познакомился с молодой женщиной по имени Айгуль или Гуля. Она меня и просветила, что это на Востоке означает «цветок».

Гуля, как обычно смеясь, рассказала, что в начальных классах ее дразнили, как голубя — «гуль, гуль, гуль». Даже сейчас многие зовут Галя, переименовывая на русский манер. А маму почти все на работе называют Дарьей. Они привыкли и не обижаются. Дария Мирзоевна отметила мою начитанность. Оказывается, что редко кто из местных знает значение имени «Гуля».

Когда речь зашла о моем творчестве, по настойчивым просьбам хозяек пришлось вполголоса напеть «Потому что нельзя быть на свете красивой такой». Мама с дочерью не сдержали восторга.

— А что ты делал сегодня на сцене среди музыкантов? — поинтересовалась Гуля. — Я сначала не поверила своим глазам. Только потом убедилась, что это ты, — призналась.

Смущенно сообщил, что речь шла о моей песне для их ансамбля. Пришлось напеть и «Летнюю пору».

Я сидел лицом к кухонной двери и первым заметил в щели черный глаз, разглядывающий меня. Подмигнул весело. Глаз подмигнул в ответ и прищурился. Вероятно, обладатель улыбался. Улыбнулся тоже.

Гуля, заметив мои гримасы, возмутилась, обращаясь к двери:

— Дилька! Ты почему не спишь? А ну ка быстро в кровать!

Встала, вышла из кухни и, схватив девочку с косичками за руку, потащила вглубь квартиры, выговаривая:

— Ишь, взялась взрослых подслушивать! Да еще в пижаме!

Дария Мирзоевна с улыбкой смотрела на привычную ссору дочерей. Потом извинившись, пошла следом за ними.

Вернувшаяся Гуля со смехом сообщила:

— Ты понравился этой проныре. Она уже решила: если я тебя брошу, то когда она вырастет, выйдет за тебя замуж, и ты будешь петь и посвящать ей свои песни!

Посмеялись вместе. Взглянув на часы, решил откланяться. Гуля вышла со мной на лестницу. Встали у окна, держась за руки.

— Почему ты не спрашиваешь меня, когда встретимся? Опять мне проявлять инициативу? — притворно сердится.

— Сам не знаю, когда буду свободен в ближайшие дни, — задумчиво отвечаю, вспоминая о Маринке, поездке в Москву и недописанных песнях. — На днях собираюсь в Москву, — сообщаю, — что тебе привезти? — интересуюсь.

— Цветочек аленький, — не задумываясь, выпаливает и смеется.

Оглядываю стройную фигурку при свете. «Похоже, все Маринкины размеры совпадут, кроме обуви и роста. Рано еще ее размерами интересоваться», — размышляю про себя и вспоминаю заодно о Таньке из лагеря. Надо перед ней реабилитироваться. Обидел девчонку из-за своей самонадеянности!

— Ты чего меня так разглядываешь, будто оцениваешь? — замечает. — Не нравлюсь? — спрашивает подбоченясь.

— Пытаюсь запечатлеть твой облик, — отвечаю, показывая на голову. — Обязательно увидимся, — обещаю. — Чтоб я сдох! — клянусь в шутку.

— Сдыхать не надо. Я буду ждать, — сообщает. — Если не появишься, сама заявлюсь в твой поселок с розысками, — грозит.

На прощание целую в мягкие губы. После некоторой заминки закидывает руки мне на плечи, прижимается всем телом и отвечает.

Отступление. Гуля с мамой.

Дария Мирзоевна в халате, накинутом на ночную рубашку, стоит в дверях Гулиной комнаты, прислонившись к косяку, и наблюдает за дочкой уже переодетой для сна, разбирающую кровать.

— Очень необычный мальчик. Таких подростков, как он, пожалуй, мне еще не встречалось. Трудно тебе будет его удержать, — с грустью отмечает.

— Знаю, — тихо отвечает дочь. — Он уже сейчас летом постоянно занят. Только вернулся из комсомольского лагеря, и снова уезжает в Москву зачем-то. С взрослыми музыкантами запросто общается. Сегодня пришел на танцы с толпой заводских ребят. Даже не заметила его, если бы он на сцену не поднялся. Все его знают, — информирует маму.

— Как он доберется ночью на другой конец города? Не пристал бы кто! — беспокоится женщина.

— К нам сегодня уже пристали — Храпов с ребятами. Узнали Сережу и пожелали нам доброй ночи, — улыбается девчонка. — Похоже, его знают и боятся все хулиганы города. Знакомые говорили, что он главный у ребят своего поселка. Сегодня познакомил меня со своими близкими друзьями. Теперь я под защитой поселковых ребят, — хвастается со смехом.

Ее мать по-прежнему серьезна:

— Вокруг его не только ребята наверняка находятся. Девчонок тоже полно.

— Догадываюсь. Только постоянной девушки у него нет. Он никого не выделяет. И не бабник. Не пользуется влюбленными девчонками. Мне бы девчонки об этом в первую очередь сообщили, — задумчиво отвечает.

— Вот об этом и беспокоюсь, что будет трудно тебе с ним. Может выбрать тебе кого попроще? Более предсказуемого парня, — предлагает опытная женщина. — Когда твой отец за мной ухаживал, я знала, что он безумно любит меня, — делится воспоминаниями. — А Сергей не проявляет чувств. Внутренне собран и зажат. Только при виде Дили расслабился, — анализирует вслух.

— Я тоже заметила, что он сдержан, как будто личные чувства ему не важны. Я чувствую, что ему нравлюсь, но у него есть более важная цель, — пытается объяснить свои ощущения. — Не могу словами объяснить, — признается в сердцах. — Все равно я буду его ждать, сколько смогу, — взрывается.

Обе замолчали, погрузившись в мысли. Неожиданно младшая встрепенулась, вспомнив:

— Он меня сегодня впервые поцеловал. (Дотрагивается до губ). Так приятно было, что голова закружилась, — признается.

— Ну-ну! — многозначительно проговорила мать, с сочувствием глядя на дочь.

Пожелала спокойной ночи, погасила свет и закрыла дверь.

Блатные.

Рано утром меня разбудил громкий стук в ворота гаража и незнакомый мужской голос:

— Серега! Ты здесь? Открывай!

Стеная и проклиная всех, кому я мог понадобиться в несусветную рань (в девять часов утра!), не одеваясь, поплелся открывать дверь. Сегодня вернулся в четвертом часу утра. Долго ворочался и не мог уснуть. Забылся только под утро. «Все-таки не хватает подростковому организму нескольких часов сна!» — делаю мысленно вывод. Надеялся послать подальше не прошеного гостя, и завалиться спать снова.

На свету не сразу признал в могучей фигуре своего старого знакомого Анатолия (Бурого).

— Ну, ты и спать! Я думал, что скорее твой сарай рухнет, прежде чем тебя разбужу, — с улыбкой удивляется. — Эх, беззаботная молодость! — позавидовал. — Гуляешь допоздна? Опасно так вырубаться, — предупреждает.

— Честному человеку нечего опасаться, — бурчу и плетусь назад за штанами. — Все позже, — оповещаю парня, пытающегося что-то сказать, и направляюсь в недалекий «сортир».

Затем с ведром отправляюсь на колонку за водой по пути пытаясь прийти в себя и собрать мысли. Опять я понадобился Ворам зачем-то. Кто-то приехал? У меня нет перед ними никаких обязательств. То, что обещал Севе песни — не в счет. Вдохновение — это дело непредсказуемое. К тому же за блатными «косяк» за подставу с «химиками». Конечно, может они не при чем, но подозрения никуда не делись. Я не забыл, что прошел по краю. Возле гаража почистил зубы, умылся и с уханьем опрокинул на себя ведро воды. Через несколько минут с Анатолием шли к автомобилю. По дороге он сообщил, что меня срочно хотят видеть в том же месте.

— Приехал кто? — интересуюсь.

— Нет. Все свои, — немногословно отвечает.

Между Белым домом и бараками нас ожидало городское такси. Мне было известно, что несколько городских машин днем кучковались возле автовокзала. Однажды, приехав из отпуска с тяжелым чемоданом, попытался нанять свободную машину. На удивление все отказались. Таксисты отказались от денег за десять минут пути? Потом узнал, что у них обычная дневная смена в восемь часов. Работают они не с выручки, а по договорам с организациями и предприятиями. Когда кому-то в организации необходимо было куда-то ехать по делам, то вызывали такси ехали куда надо. (В банк, Исполком и так далее). «У блатных тоже договор с АТП на эксплуатацию такси?» — иронизирую мысленно.

Такси доставило нас по старому адресу в тихий переулок Старослободского района. «Недалеко отсюда Гулька сейчас спит», — позавидовал про себя. Анатолий проводил меня на веранду, расположенную с тыльной стороны дома, поздоровался с хозяином и оставил нас вдвоем.

— Здравствуй Сережа. Рад тебя видеть. Как отдыхается? Вижу загорел, окреп, — заговорил хозяин, протягивая руку и внимательно всматриваясь в меня. — Что будешь? Чай? Кофе? — предлагает.

— Здравствуйте, — пожимаю протянутую руку. — Кофе, пожалуйста, — соглашаюсь.

— Давно хотел с тобой познакомиться ближе, да все дела мешали, — признается. — Можешь меня звать Владимир Николаевич, — представляется и выставляет на стол электросамовар, банку с импортным индийским кофе и сахарницу.

— По-моему, Вы Владимир Николаевич знаете обо мне больше, чем я о себе знаю, — намекаю о слежке в июне — начале июля.

По разрешающему знаку хозяина насыпаю в чашку ложку кофе, сахарного песка и заливаю кипятком.

— Поверь, что все это делалось в твоих интересах. Мы хотели оградить тебя от различных неприятностей. А как это сделать, не зная о тебе? — объясняет с улыбкой. — Юрию Васильевичу ты понравился. Он планировал поддерживать с тобой хорошие отношения в дальнейшем, поэтому попросил нас присмотреть за тобой и оградить от всяческих неприятностей.

Раздумываю, пытаясь понять, где он врет, а где не договаривает.

— А как же случай с «химиками»? — провоцирую вопросом.

— Что с «химиками» не так? Это случайность, которую никогда не предусмотришь. Насколько знаю, все закончилось благополучно. Наш человек подоспел вовремя, и ты проявил себя достойно. Молодец! — отговаривается и хвалит.

— А если это запланированный ранее грабеж, про который Вы не знаете? Главарь «химиков» знал какого-то Фиксу, знал Анатолий, но не знаю я, — продолжаю провоцировать.

Хозяин удивленно задумался и поинтересовался:

— Зачем это надо?

— Вам или Юрию Васильевичу я зачем-то нужен в дальнейшем. Если бы я в драке убил или покалечил кого-то из налетчиков, то стал бы судимым и оказался в вашей среде. Если бы воспользовался защитой Анатолия, то стал бы обязанным вам. В обоих случаях оказывался зависимым от вас, чего мне категорически не нравится. Хорошие отношения, как Вы говорите, не предполагают корыстных умыслов.

— Мне кажется, что ты ошибаешься, — отрицает задумчиво, но не так уже уверенно. — Я выясню это, — обещает решительно. — Я наоборот хочу тебя предупредить. Тобой интересовались двое приезжих из Ленинграда. Один из них явный оперативник в гражданском. Что у тебя там произошло? Они приезжали под предлогом твоего награждения за участие в задержании преступника, — интересуется.

— Я знаю об их приезде. Ничего мне не грозит. Случайно оказал помощь в задержании маньяка, который несколько лет грабил и насиловал школьниц. За это моей семье уже выделили новую квартиру, — разочаровываю его.

— Этот «петух» целым остался после встречи с тобой? — улыбается.

«Под невинным любопытством скрывает попытку узнать больше о моей роли в задержании преступника», — догадываюсь.

— Я не участвовал в задержании, только показал на подозрительного человека милиционерам. Это дело оказалось секретным, и меня просили, не распространяться о своей роли. На моем месте мог оказаться любой, — лукавлю.

— Понятно, — отвечает немного разочарованно. — А зачем ты в Ленинград ездил? спрашивает прямо.

Пожимаю плечами и отвечаю равнодушно:

— Город хотел посмотреть. Может больше не доведется. На следующий год поступать надо будет. Если не подставят и не посадят.

— Ты зря плохо думаешь о нас, — сообщает раздраженно.

— Почему я о вас должен плохо думать? — удивляюсь. — От вас я ничего плохого не видел, но все люди разные и у вас и везде. Мне не хочется жить, постоянно ожидая провокаций, ради чьих-то интересов.

Хозяин долго буравит меня тяжелым взглядом. Потом заявляет:

— Если ты прав, то больше подобного не будет. Живи спокойно. Но все же считаю, что была досадная случайность. Теперь ты живешь без охраны, поэтому старайся сам не попасть в неприятности. Чего дальше планируешь? — интересуется.

Пожимаю плечами:

— Жить, учиться, сочинять, тренироваться. Готовится к поступлению в институт.

— От дел, связанных с иконами отойди, — советует неожиданно.

— Вы что-то знаете? — настораживаюсь.

— Пока нет, но знают об этом многие, и случиться может всякое. Мы можем не успеть, — отвечает. — Запомни на всякий случай мой телефон, и звони в случае чего в любое время.

— Спасибо, — киваю.

Отступление. Мешок.

Провожая к калитке пацана, Мешок думает: «Надо срочно переговорить с Фиксатым». Возможно, это его провокация с «химиками». Как раз в его стиле. Только знает ли Князь о самодеятельности Фиксы? Или это было сделано с его подачи за моей спиной. Это уже настораживает.

После разговора необходимо срочно ехать к Князю. Неужели он захотел «повязать» парня? Когда на кону — деньги, свобода или власть, нет речи о сентиментальности и порядочности. Похоже. Соловей все просек и остался недоволен. А ему не удалось того переубедить. Не такой простак этот парень.

Внешне простились по-дружески.

Август.

Ребята заканчивали прочесывать деревни, и большая часть товара уже находилась у деревенских компаньонов. Их энтузиазм значительно вырос после нашего триумфального появления с Маринкой. Я начинал сомневаться, что мы втроем сможем унести все заказы на себе.

В один из дней ребята запланировали поездку за грибами в ближайший грибной район, удобный доступностью для любителей «тихой охоты» не имеющих своего транспорта. Мы с детства ездили в Петрово на пассажирских ночных поездах. Через сорок минут в пути выгружались на нужной станции и с началом рассвета шли в соседний лес. Без грибов, как правило, не возвращались. Вернувшись на станцию, отдыхали или спали до часового рабочего поезда и ехали домой. Изюминка была в том, что в Петрово мы с корзинками ездили сверху на «гармошках» между вагонами. Иногда развлекаясь, бегали по крышам вагонов. Сердце замирало от ужаса и восторга, когда бежал по крыше шатающегося в движении вагона, огибая или переступая через многочисленные вентиляционные грибки и перепрыгивая через гармошки на стыках. О пересекающих железнодорожные пути, низко висящих проводах или скользких от дождя крышах думать не хотелось.

Съездить за грибами хотелось, но помня о многочисленных невыполненных обязательствах, пришлось отказаться. Решил, что если до десятого августа от Романова не поступит никаких вестей, то сам поеду в Ленинград к тете Свете. Там буду думать, что делать дальше и наслаждаться отдыхом в последний месяц каникул. Промелькнула мысль обратиться с подобными предложениями к руководителям Белоруссии Мазурову или Машерову. Из будущего помнил, что Машеров скоро погибнет в автомобильной катастрофе, а Мазуров — умрет. Случайность? Так же помнил, что оба были более доступны для простых людей. Плохо то, что к одному придется ехать в Белоруссию, где никого не знаю, а к другому — в злополучную Москву.

Август. Москва.

Наконец подготовительный период для завершающей поездки в столицу закончился. В воскресенье отправили деревенских компаньонов в Москву с грузом. Направили к поезду Яшку с Михой, чтобы понаблюдали за их посадкой со стороны. Стрижа старшего среди ребят не было. В столицу отправилось восемь(!) пацанов, загруженных донельзя. Из общей массы пассажиров они выделялись именно грузом. Это из Москвы наши жители возвращались с нагруженными сумками и рюкзаками с продуктами и вещами. Внешним видом деревенские вроде бы не отличались от обычных ребят. Похоже, Ухналь последовал моим советам. Не «нажрались» бы или не сцепились с кем нибудь в поезде! Сплюнул и постучал по лавке.

Через сутки отправляться нам. Билеты на троих закуплены. Песни для демонстрации Иосифу Аркадьевичу подготовлены. Тексты песен я с горем пополам «добил». С компаньонами договорились, что Евгения Сергеевна, как уже сложилось, будет общаться со своей знакомой певицей из областной филармонии. Павел — со своим художественным руководителем Борисом. Не хотелось мне видеть его надменное и недовольное лицо. На мне, естественно, торг с самыми денежными столичными клиентами.

Встретили утром через сутки веселых деревенских пацанов. Довольный Ухналь передал перечень номеров с кодами багажных ячеек и рассказал о неоправданном страхе на московском вокзале. Пришлось долго ожидать свободных мест. Груза все-таки было немало. Драка в поезде все же произошла. Набили «морды» каким-то «борзым» пьяницам, но без вмешательства транспортной милиции. Зато ехали потом спокойно на радость другим пассажирам.

Выехали так, как и планировали. Стас с Ледневым сели в московский вагон на нашем вокзале, а я «потусовавшись» в компании ребят, как бы отлучившись по нужде во двор за сараи подсел, к ожидавшему меня соседу по бараку Саньке Шевченко и на Иже рванули из города. Свою сумку и «пятерку» за услугу передал заранее. Санька подвез меня к уже прицепленному к составу вагону.

С московского вокзала позвонил Максиму, который уже охранял нас с Филом в одну из поездок и договорились о встрече у Соломоныча во второй половине дня. Расценки на охранные услуги не изменились.

Проблема возникла там, где не ожидали. Из-за корявого почерка с номером ячейки некоторое время пытались открыть разные, перебирая варианты. Ругал себя последними словами за то, что вовремя не проверил при деревенских пацанах цифры. Хорошо, что не привлекли чужого внимания своими метаниями по камере хранения.

Когда я с пустыми руками вошел в магазин Соломоныч распекал за что-то продавщицу своим мягким тенором и при этом называл ее на «Вы» и «голубушка». «Эх, в армию бы тебя!» — пожелал про себя, вспомнив первого ротного в училище. Послушав его, у многих абитуриентов сразу изменились представления об офицерском этикете. После каждого предложения, выражения или словосочетания у того вырывалось — «Бля». «Ты, бля! Чего еб…ло разинул, бля? Комар залетит, бля!» Дослужился до полковника.

Меня, вероятно, в магазине уже запомнили, и виновница показала «грозному» старшему продавцу глазами на избавителя.

— Смотри у меня Филиппова, дождешься! Благодари провидение за то, что у меня сегодня праздник на душе. Наконец, соизволил появиться долгожданный гость, — уже с улыбкой Соломоныч закончил воспитательный процесс, — и пригласи, пожалуйста, ко мне в кабинет Аду Антоновну. Пусть тоже порадуется.

— Пойдем, Сережа! Пойдем, дорогой! — приговаривая, повел в свой кабинет. — Как съездил в лагерь? Чем там занимался? Время не впустую прошло, надеюсь? — показывает свою осведомленность.

— Здравствуйте, уважаемый Евгений Соломонович, — напоминаю о вежливости. — В лагере комсомольского актива было удивительно и поучительно. Научился пользоваться носовым платком, говорить «пожалуйста» и уступать девочкам место, — улыбаюсь, показывая, что шучу.

Соломоныч тонко смеется, снимая очки.

— По комсомольской или партийной линии думаешь, потом пойти? — интересуется тем, же тоном с улыбкой, но при этом остро глядит на меня.

Без очков это особенно заметно.

— У меня спина не гибкая, не получится, — признаюсь.

— Может это правильно, а может, и нет? — задумчиво тянет. — Тебе виднее. Ты мальчик разумный, надеюсь, не прогадаешь.

Некоторое время вертит в руках очки, вглядываясь в меня.

— Позволь мне дать тебе совет, как старшему и много повидавшему человеку, — неожиданно предлагает.

Удивленно киваю и настораживаюсь.

— Парень ты видный, умный и, несомненно, талантливый. Вокруг тебя, вероятно, вьется много женщин. Смотри, не ошибись в выборе. Жена может помочь вознестись, а может якорями повязать. Поверь мне, самый прочный и надежный брак — это брак по расчету. А при умной жене можешь гулять, влюблять, влюбляться и прочее, о чем пишут и поют, — поучает.

— Вы о чем, Евгений Соломонович? — удивляюсь неожиданной теме. — Как минимум лет десять это мне не грозит, — уверенно утверждаю.

— Пораньше надо бы. Чтобы детишек успеть вырастить и воспитать. И сына обязательно, чтобы опорой в старости стал, — советует пожилой еврей.

Приглядываюсь и понимаю — он больше себе говорит, а не мне. «Что-то у Соломоныча произошло!» — догадываюсь.

— У Вас что-то произошло? — проявляю участие.

— А? — отвлекается от своих мыслей. — Да вот случилось. Сын у меня под следствием оказался. Сейчас в СИЗО находится среди уголовников. Недосмотрел, не воспитал. Тоже в свое время не спешил жениться, погулять хотелось. А женился, все не до сына было. Работа, дела. Вот и вырос под маминым присмотром балбесом. Музыкальную школу закончил. Драться не умеет. Чуть что жаловаться к маме. Та ко мне. Игорек то, Игорек се! За себя постоять не может, а жить красиво хочет. Вот и допрыгался. Связался с дурной компанией в институте, — неожиданно делится наболевшем с пацаном. «Видимо, накипело на душе или поделиться не с кем», — пытаюсь угадать.

— Надеюсь не валюта? — интересуюсь.

— Нет, фарцовка. В крупных размерах. И чего ему не хватало? — восклицает.

Вдруг встрепенулся и уставился на меня, как будто только заметил, что разговаривает с посторонним подростком:

— А тебе, зачем знать об этом?

— Потому, что валюта — это КГБ. А с уголовной средой я, наверное, смогу помочь Вашему сыну. Не условиями содержания, а чтобы не обижали в камере, — сообщаю отцу.

Тут в кабинет входит Ада Антоновна, улыбаясь мне. Неожиданно Соломоныч непривычным для меня тоном заявляет ей:

— Ада, у нас очень серьезный разговор. Будь добра, обожди. Сережу я сам к тебе направлю, как закончим.

Подождав, пока за обиженной женщиной закроется дверь, поворачивается ко мне:

— Как? Как ты можешь помочь Игорьку из своего городка? Хотя, учитывая ваши условия жизни и уголовников вокруг…, — замолкает и смотрит с надеждой на меня.

«Похоже, мне придется обращаться за помощью к уголовникам, даже не ради себя!» — размышляю. Тем самым становлюсь им обязанным. Чего они с меня могут поиметь в настоящее время? Ничего кроме песен. И те я продам. Придется в ближайшее время вспомнить несколько тюремных шлягеров. А вот Соломоныч может попасть в должники к ним серьезно.

— Евгений Соломонович, Вы имеете понятие об уголовной среде? — спрашиваю серьезно. — Разве среди Ваших многочисленных знакомых нет влиятельных людей оттуда?

— У меня много знакомых. Я уже обращался, но никто не давал гарантию безопасности сыну. С условиями содержания я решил. Игоря перевели из общей камеры в другую, но тоже без гарантий. Оказывается, не все могут решить деньги, — горько усмехается.

— Вы понимаете, что наша просьба о помощи сделает нас зависимыми от воров — предупреждаю.

— Да я любые деньги…, — вскидывается.

— Возможно, им не деньги понадобятся от Вас, а связи и доступ к торговле. (Демонстративно окидываю взглядом многочисленные антикварные экспонаты). Вы готовы пойти на это? — заявляю.

— Главное сейчас, чтобы с сыном ничего в тюрьме не случилось. Потом я его вытащу. Я надеюсь, что твои знакомые не мелкоуголовная шпана, а вполне серьезные и разумные люди, которые не размениваются по мелочам. В крайнем случае, заплачу. К тому же у меня есть к кому обратиться за защитой от уголовников, если они потребуют запредельного. Честно торгуя можно тоже хорошо заработать. Мне ведь приходится сталкиваться и с криминальными элементами в своей работе. Конечно, не с самыми главными из них, — размышляет вслух. — А тебе, чем это может грозить? — беспокоится.

— С меня взять нечего, — улыбаюсь.

— Когда ты сможешь подключить свои связи? Надо бы быстрее. Каждый час дорог, — торопит. — Не представляю, каково сейчас моему мальчику среди уголовников? — сокрушается.

— Давайте данные свои и сына, — прошу. Междугородний звонок я могу сделать с Вашего телефона или заказывать надо? — спрашиваю.

— Я звоню в другие города по коду, — информирует.

— Тогда мне нужен телефонный справочник с кодами городов, — сообщаю, — еще ни разу не звонил из другого города, — поясняю.

Из будущего я помнил код своего областного центра, но может он в это время другой. Соломоныч протягивает справочник. Затем записывает что-то на листочке.

— Кода своего города здесь не найдешь. Только областного центра, — предупреждает. Вот наши данные, — протягивает листок и двигает телефон в мою сторону.

Киваю и, найдя нужные цифры в справочнике, кручу диск. Когда на том конце снимают трубку, представляюсь и спрашиваю Юрия Васильевича. Через некоторое время слышу голос авторитета.

— Здравствуйте Юрий Васильевич. Не ожидал, что придется так скоро воспользоваться Вашим предложением.

— Что у тебя случилось, Сережа?

— Не у меня. У моего компаньона сын оказался в следственном изоляторе. Он опасается за его здоровье.

— Понятно. У нас с тобой сложилось какое-то недопонимание из-за непонятного случая?

— Считаю, что это была досадная случайность.

— Конечно, это не телефонный разговор, но понимаю, что время поджимает и отец торопит. Так?

— Вы все правильно понимаете.

— Говори, о ком просишь.

Зачитываю данные, указанные Соломонычем в записке.

— Сделаю, все что смогу. Твоему компаньону позвонят. Завязывал бы ты с этим компаньоном. Не твое это.

— Спасибо Юрий Васильевич. Я обязательно последую Вашему совету и не забуду о Вашей помощи.

— Творческих успехов! — намекает и кладет трубку.

По голосу понимаю, что абонент улыбается.

— Ну, как? — нетерпеливо интересуется Соломоныч.

— Вам позвонят, — сообщаю и пожимаю плечами.

— Спасибо, Сережа. Не ожидал, что у тебя такие связи, — признается. — Что я могу для тебя сделать? — предлагает.

— Надеюсь, что я Вам помог. Еще ничего неизвестно. Будем надеяться на лучшее, — заявляю. — Мне рекомендуют не заниматься больше этим делом, — киваю на телефон. — Вероятно, последую этому совету.

Соломоныч согласно кивает:

— Вот это правильно. У тебя есть другие возможности заработать и голова соображает. Не то, что у моего оболтуса. Ничего пусть нюхнет параши. Полезно. Главное, чтобы с ним там ничего не случилось. Все остальное решаемо.

Подумав, прошу:

— Тогда три небольшие просьбы к Вам. Не обижать моих друзей при расчетах. Сейчас Вы их увидите. Нам нужна машина, чтобы вывезти с вокзала весь груз за один раз. Слишком много получилось товара. Вы ведь знаете, что в июне я ходил в поход? На маршруте обнаружил несколько заброшенных деревень. Вот оттуда товар. И третье: мне бы не хотелось, чтобы моих друзей обвинили в спекуляции иконами.

Соломоныч, слушая меня, кивает на каждую просьбу и в заключении интересуется:

— Пикап подойдет?

Киваю. Соломоныч берется за телефон. Тут стучат в дверь, и продавщица кивает на меня и сообщает:

— Здесь молодой человек интересуется, куда пропал его товарищ?

Соломоныч усмехается:

— Хорошие у тебя друзья. Беспокоятся.

А мне стыдно. Забыл о друзьях, занимаясь чужими проблемами. Выхожу и сообщаю Ледневу, что он сейчас поедет на пикапе за остальным грузом, а Стас останется здесь на продаже. Я возможно отъеду. Возвращаюсь в кабинет.

— Что у вас с Юркой? Раньше вы с ним вроде ладили? — интересуется.

— У ребят с ним возникло какое-то недопонимание. Его не видел еще и не разговаривал, — сообщаю. — Ребята сейчас на улице с частью груза. Стас останется с Вами, а второй поедет на вокзал за грузом. Мне, вероятно, опять ехать с Адой Антоновной? — интересуюсь.

— Хорошо, пойдем, — поднимается из-за стола.

— Еще одна просьба, — останавливаю его. — Я вызвонил Максима для охраны. Он будет после обеда ждать меня здесь. Ребята запишут все суммы, но выйдут из магазина без денег. Я вернусь и заберу деньги. После Вас, мы как обычно поедем за вещами. Вероятно, понадобится опять автомобиль, только легковой для всех нас. Это возможно?

— У нас почти все возможно. В данном случае все решают деньги, — отвечает улыбаясь. — Я всегда считал тебя одаренным многими талантами юношей, — добавляет. — Иди, приглашай друзей, и пойдем, провожу тебя к Аде, — предлагает. — Заждалась женщина. Ох и получим сейчас от нее! — предполагает в шутку.

Ада Антоновна ничего не сказала, только сверкнула глазами на Соломоныча.

По дороге поинтересовалась количеством песен и предупредила, что Аркадьич не любит ждать и возможно будет недоволен нашей задержкой.

Несмотря на ее опасения, Иосиф Аркадьевич встретил нас радушно. Сразу предложил кофе. Я не стал отказываться. Он только взглянул на Аду Антоновну, и та безропотно отправилась на кухню, а мы с хозяином прошли в ту же комнату.

— Ну-с, чем на этот раз нас удивишь, юное дарование? — в предвкушении поинтересовался.

Молча выложил бобину с записями и партитуру на стол. Пока Аркадьич торопливо заправлял пленку, поинтересовался:

— Что с теми песнями? Пошли?

— Пошли, пошли еще, как пошли! — сообщает радостно. — Ты разве не слышал? — удивляется, разворачиваясь ко мне. — Некоторые уже прозвучали на радио. Людям нравятся и их заказывают.

— Не слышал. Некогда радио слушать, — отвечаю и радуюсь. — Под чьим авторством? — интересуюсь.

— А ты не догадываешься? — спрашивает иронично. — Надеюсь, ты не против и не собираешься оспаривать? — беспокоится и сверлит меня взглядом.

— Я же Вам их продал, — отвечаю равнодушно. — Ваше право ими распоряжаться, как хотите. Только некоторые из них я уже пел, правда, в узком кругу. А «О той весне» пел школьный хор на концерте ко Дню победы. Я Вас предупреждал.

— Приятно иметь дело с порядочным человеком, — сообщает и на миг задумывается. — То, что их слышали неважно уже. Ты уж, будь добр, не подтверждай свое авторство и все, — просит. — Я их уже подал в ВААП на регистрацию, — предупреждает.

Киваю соглашаясь.

— Пожалуй, пометь те песни, которые уже слышали многие от тебя, — предлагает, кивая на партитуру. — Или ты хочешь быть соавтором? Автором стихов или музыки? — интересуется. — С авторством музыки могут быть проблемы при регистрации. Ты ведь не признанный музыкант или композитор. Поэтом еще можно записать тебя. Может, пропустят, но с трудом. Тогда сейчас потеряешь в деньгах, — предупреждает.

Теперь задумываюсь я. Пододвигаю партитуру к себе и отмечаю, что пелось на публике: «Солдат», «Я рожден в Советском Союзе» и «Романс». Тексты некоторых песен явно придется переделывать. Стоит ли мне связываться с этим авторством, соавторством? Но ведь надо создавать себе историю поэта-песенника. Почему не воспользоваться предоставляемой возможностью? Денег мне хватит. На песнях еще заработаю. Смотрю на Аду Антоновну. «Але! Как дела у вас с Соломонычем с ВААПом?» — мысленно обращаюсь к ней. Она понимает без слов и мотает головой. Облом!

— Уважаемый Иосиф Аркадьевич. Всех денег не заработать, а мне надо делать себе имя, как поэту песеннику. Поэтому под некоторыми песнями мне бы хотелось видеть свою фамилию, хотя бы в качестве автора стихов, — заявляю напряженно глядящему на меня мужчине.

— Понимаю тебя, — соглашается, — Давай сначала послушаем, что ты привез, — предлагает и запускает первую песню.

Отходит на середину комнаты и внимательно вслушивается в песню. Затем перематывает сначала и снова внимательно слушает, иногда кивая головой. Прослушав, таким образом, все песни, вновь возвращается к песням «Потому что нельзя» и «Как упоительны в России вечера». Заметил задумчивый взгляд Ады Антоновны на себе.

— Под какими песнями ты хочешь видеть свою фамилию в качестве поэта? — спрашивает с напряжением.

— Под всеми и не только в качестве поэта, — отвечаю с наивным видом.

Слышу, как с шумом вдыхает воздух сбоку Ада Антоновна. Иосиф Аркадьевич крякнул с досады и открыл рот, чтобы ответить молодому наглецу, но опережаю:

— Понимаю, что так не получится. Текст песни «Я родился в Союзе» не пропустят в таком виде и его надо переписывать, поэтому на него не претендую. Но музыку хочу считать своей. «Романс» не переделать, поэтому его ВААП не пропустит однозначно, но певцу можно продать. Хотелось бы, чтобы песня была бы полностью моя. И «Солдат» тоже. Тем более я эти песни пел в областном комсомольском лагере. Догадываюсь, что с началом учебного года песню «Я рожден…» запоет вся область. «Упоительные вечера» пусть только текст будет мой. Там потребуется сложная аранжировка.

Антоновна выдохнула и уставилась на Аркадьевича. Тот всплеснул руками и завопил:

— Это невозможно! Всех моих возможностей не хватит, чтобы зарегистрировать песни неизвестного автора. Своим авторитетом я могу продавить одну, в крайнем случае, две песни, где запишут тебя, как поэта, но ни как композитора.

Опять начался театр одного актера, одного критика и одной зрительницы. Сошлись на том, что композитором я остаюсь в песнях «Я рожден в Советском Союзе» и «Романс», а поэтом — «Солдата» и «Как упоительны в России вечера». Везде без гарантии регистрации в ВААПе. В случае чуда и песни все же согласятся регистрировать, то Аркадьич поклялся вызвать меня телеграммой.

Затем начался эпический спор за деньги. В результате я вышел от ушлого администратора морально вымотанный, но с суммой тринадцать тысяч четыреста пятьдесят рублей. «Обул» меня Аркадьич сильно, но сил торговаться у меня уже не было. Хозяин, провожая нас, наоборот выглядел бодрым и довольным. Все-таки торговля у этого племени в крови.

В машине молча отсчитал Аде Антоновне тысячу триста пятьдесят рублей.

— Зря ты настаивал на своем авторстве. Лучше бы взял деньгами. У тебя есть дар придумывать красивые песни. Все у тебя впереди. Прославишься еще, — упрекнула.

Сил спорить уже не оставалось, и я промолчал. «Неизвестно, где найдешь, а где потеряешь?» — лениво предполагаю.

В зале магазина Соломоныча здороваюсь с Максимом. От Соломоныча получаю толстый бумажный сверток с деньгами за иконы. Продавец выглядит довольным и хвалит ребят. Сочувственно интересуется причиной моего мрачного вида. Машу рукой:

— Не люблю торговаться!

Чем вызываю смех профессионального торговца. Информирует меня, где искать ребят. Записывает, где нас будет ждать машина и телефон торговцев импортом. Тепло прощаемся. Подозреваю, что мы больше не увидимся. Пусть уж иконами занимаются сами ребята. Телефоны Аркадьевича есть. Буду выходить на него напрямую. Посмотрю, как у него получится с моей регистрацией, как поэта и композитора.

Встречаюсь с ребятами и знакомлю их с Максимом. Они в недоумении, так как не знают о его роли, но молчат. Веду всех в кафе, где перекусываем и делим деньги. Серега возмущается своей ролью казначея. Не получается у него, как у Фила, держать в памяти громоздкие числовые конструкции и мгновенно высчитывать проценты. Получаю свои две тысячи сто рублей.

С городского телефона-автомата звоню по выданному Соломонычем номеру и спрашиваю Виктора. Отзывается знакомый голос. Представляюсь. Он, похоже, тоже меня узнал. Прошу предупредить «Юлю», что для нее предстоит большая работа. «Виктор» смеется понимающе и сообщает новый адрес. «Опять переехали!» — мысленно отмечаю.

Показываю Максиму адрес, где должна стоять машина и он выводит нас к обычному такси. Таксист не проявляет обычных эмоций. Сообщаю ему адрес и он, кивнув, трогается с места. Серега всю дорогу бурчит, что зря согласился на роль казначея. Оказывается ему легче яму выкопать или выйти против троих, чем подсчитывать цифры. Стас не выдерживает и забирает у него деньги и списки.

У фарцовщиков заказываю себе еще джинсы, только традиционные синие. Такую же рубашку. Мягкие брюки, кроссовки и мокасины. Классическую темную однотонную рубашку и прошу подобрать к ней стильный галстук. Мужской одеколон. Юле передаю бумажки с Маринкиными и Танькиными размерами. Для Маринки и Таньки из лагеря заказываю французские духи, а для Гульки и ее мамы прошу подобрать что-нибудь из восточного парфюма. Объясняю, что хотел бы порадовать женщину лет пятидесяти, восточного типа, моего роста и средней комплекции только верхней одеждой. Вспоминаю забавную девочку по имени Диля двенадцати лет. Признаюсь, что размеров не знаю. Юля с понимающей улыбкой начинает приносить пакет за пакетом. С ужасом гляжу на пять объемных кучек вещей из коробок и пакетов. Вижу, что Стасу еще труднее. Прошу упаковать вещи по индивидуальным сверткам и подписываю, кому что. Потом прихожу на помощь Стасу. Несколько раз путаемся. Ребята тоже пришли нам на помощь. Леднев, сволочь, как чувствовал, открутился от скрупулезной работы. Вроде уложились в причитающиеся суммы. Я оставил за покупки более трех тысяч рублей. Стас хмыкает, глядя на мои свертки.

У вокзала рассчитываюсь с таксистом. Три счетчика и «червонец» за молчание. Время до поезда проводим, лениво делясь впечатлениями о поездке. Тогда же ребятам объявляю о прекращении своего участия в торговле иконами. Леднев тут же отказывается быть казначеем.

Рекомендую отложить сбор и продажу икон до следующего лета. За зиму организовать сбор информации о брошенных деревнях в глубине района. По моим предположениям мы не охватили десятой части их.

В назначенное время грузимся в вагон. Рассчитываюсь и дружески прощаюсь с Максимом.

Дома меня ждала долгожданная телеграмма от какого-то Ксенофонтова П. П.

«=СЕРЕЖА ЖДУ ТЕБЯ ЛЕНИНГРАДЕ =СООБЩИ ДАТУ ПРИБЫТИЯ НОМЕРА ПОЕЗДА ВАГОНА = ВСТРЕЧУ=».

И обратный адрес.

Вечером мама, поняв, что я сам ничего не знаю, стала строить различные гипотезы. Дофантазировалась до того, что назначила Ксенофонтова П. П. женихом тети Светы.

Попутно маму заинтересовали многочисленные свертки, сложенные в бабушкиной комнате и вызвали закономерные претензии в связи с бедностью своего гардероба. Так же она без ложной скромности намекнула на очередной взнос в семейный бюджет. Еле отговорился тем, что свертки не мои, а денег хватит только на предстоящую поездку из оставшихся, потраченных на мои обновки. «Надо срочно избавляться от вещей и тщательнее спрятать мою казну», — мысленно запланировал. Ее подозрительность побудит устроить тотальный «шмон» в поисках «заначек» и моих секретов. Необходимо быстро заканчивать все свои дела в городе и сваливать в Ленинград.

Сам понял одно: «Процесс пошел!» Период изматывающей неопределенности закончился и наступает этап выполнения моей основной миссии.