«5:13»
«Для чего так рано вставать? К чему эти встречанья рассветов?»
Чёрное небо и искорки звёзд...
«Совсем, как у них, во сне», — хоть Кир был активным участником сновидений, он не готов был считать собой Кирилла-из-сна.
«Ну и психованная эта Мэйби!»
Кир вспомнил медсканер с разодранным боком. Вспомнил, что не знает, кто он и где. И, ни во что не верит...
«Впрочем, не мне судить».
Со стороны дивана донёсся электрический треск: Эйприл играла с Облаком.
Кир встал, оделся, уселся за стол.
— Хватит валятся!
Эйприл вылезла из-под одеяла. Демонстративно принялась расчёсывать рыжие локоны. Треск усилился.
— Я тебе не прислуга!
Пришлось делать вид, что кушать не очень-то хочется. Сидеть, рассматривая старый шкаф и облезлую крышку стола — чтобы не таращится на расчёсывающуюся девчонку. Ведь ей, именно это и надо!
«Стоп! Что там Мэйби рассказывала про старую мебель?»
Кир провёл рукой по растрескавшемуся жёлтому лаку. Стало очень приятно.
«Значит, всё это было! Потому, вокруг эти облезлые вещи. Потому, я в них влюблён!»
— Очень нравится стол?
«Ну конечно! Разве она упустит возможность поиздеваться?»
— Сон... Рассказ Мэйби про мебель...
— А, вот в чём дело! — Эйприл достала из шкафа тарелки с дымящимися оладьями и села напротив. — Что же, она права! Ты можешь по-прежнему считать себя единственным в мире субъектом, но для других ты — лишь вещь, одна из мириадов. Как шкаф или вот этот рассохшийся стул... И знаешь, что? — Эйприл распахнула глазищи и вытаращилась на Кирилла так, что у того по спине пробежали мурашки. — Не могут все ошибаться!
— Ты это о чём?
— Ты носишь внутри головы модель реального мира. Ну а, внутри этой модели — модель себя самого. Они обе искажены и не соответствуют действительности. Что ж, не беда. Беда в том, что модель мира ты принимаешь за мир реальный, а за себя настоящего — модель. Безумие — считать, что внутри головы находится некий субъект! Но в этом безумном мире, любой смотрит именно так. Считает себя единственным, неповторимым субъектом, а остальных — лишь вещами. Такими же предметами, как компьютеры, холодильники или стулья — а их можно только использовать... Сложно полюбить стул, сколько на нём ни сиди, и он не полюбит в ответ... Теперь ясно, отчего любая попытка искать в этом мире любовь, обречена на провал? Можно только любить, понимая, что ничего не получишь взамен... Мертвецы могли бы проснуться, если бы не верили в то, что живут!
На арке теперь невозможно было сидеть — заново рождённая жизнь ползала по коже, пищала, кусалась. Кир то и дело хлопал себя по рукам и чесался. Тут уж не до рассвета!
Эйприл смотрела на него с удивлением и жалостью, её никто не кусал.
Она подвинулась ближе и обняла мальчишку за плечи. Мошкара разлетелась.
Кир положил голову на веснушчатое плечо. Он никогда ещё не был к Эйприл так близко. Щекой ощущал тепло её кожи, чувствовал её запах — запах лета и разогретой солнцем травы.
Вспомнился сон. Набережная, Мэйби, «Гуччи Раш-восемнадцать».
Нет. Эйприл была другой. Настоящей.
Они просидели на арке долго, намного дольше обычного. А когда спустились, Эйприл вдруг предложила:
— Давай сходим в центр, к Излучателю.
Влюблённый мальчишка спорить не стал.
Но не успели они сделать и пары шагов, как Эйприл остановилась, заметив лежащего посреди дорожки перевернувшегося на спинку жука, отчаянно молотящего воздух тонкими лапками. Нахмурив брови, она начала искать подходящую для спасения палочку...
Когда процедура повторилась в шестой раз, Кир не выдержал:
— Зачем ты переносишь жуков? Мы тут одни, их никто не раздавит!
— Но ведь они не такие умные, как ты! Откуда же им это знать? — Эйприл дёрнула плечиком. — Вот смотри: жук решил проскочить опасное место и внезапно перевернулся. Представляешь его отчаяние? На счету каждое мгновение, следующая секунда может стать последней. И жук отчаянно дёргает лапками, пытаясь коснуться земли. Но предательская броня тянет к земле, и больше нет сил шевелить налившимися тяжестью лапками. Ужас и безнадёжность охватывают душу, сковывают тело... И вдруг! — Эйприл даже поднялась на носочки. — Ножки нащупывают спасительную палочку... И — раз! Земля опять внизу и тело поёт от нахлынувших потоков энергии, а лапки сами несут к спасительной сени травы.
Кир ошарашенно смотрел на подружку.
— Ты прямо поэт! Не человеческий — жучий! Только, всё это — бред, у насекомых нет таких чувств. Они — простейшие автоматы.
— Сам ты — бесчувственный автомат! — Эйприл засопела, склонившись над очередным жуком. — Знаешь, ведь сразу начать сопереживать людям, может и не получится. Особенно, в твоём случае. Лучше начинать с чего попроще — с деревьев, жуков, птиц. А уж потом переходить на людей.
— Мне это не надо.
— Тогда ты проживёшь маленькую, полную страха, жизнь ограниченного человечка. Пылинки, борющейся с огромной враждебной Вселенной. — Девочка бережно посадила жука на травинку и улыбнулась. — А сопереживание сотрёт границы, и ты не будешь одинок. И страх твой пройдёт.
Эйприл взяла мальчишку за руку, и, хохоча, поволокла за собой.
— А про поэта надо подумать... Правда, слова я не очень люблю! Мне нравится музыка! — и она указала на нитки наушников. — Если не выключать, а только менять громкость — как я и делаю, жизнь становится похожей на фильм с закадровой музыкой.
— Чепуха. Только башка разболится.
Чем ближе они подходили к Излучателю, тем больше попадалось жуков. Воздух гудел.
— Смотри, Эйприл! Это же мыши! Такие малюсенькие!
— Нет, лучше ты смотри. Девчонка забежала Кириллу за спину, прижалась и вытянула руку.
— Во-о-он там! Заяц!
Кир посмотрел вдоль руки и увидел серое тельце с огромными ушами. Заяц сорвался с места и юркнул в переплетение труб.
Кир нахмурился.
Башни были едва видны из-за летающей вокруг них мошкары. На насекомых охотились сотни стрижей — в воздухе висел отвратительный визг.
— Мне это не нравится.
— Кир... — Эйприл смотрела укоризненно. — Так ведь нельзя. Ты думаешь лишь о себе! А это глупо, в твоём положении.
Возле Излучателя было затишье. Ни птиц, ни жуков.
Кир облегчённо вздохнул. Обогнул куб и застыл, ошарашенный. Проломив бетон, в том месте, где были кровавые пятерни, пробился цветок — огромный, мальчишке по грудь. Бутон уже успел распустится, внутри торчал конус пестика и усыпанные пыльцой тычинки. Цветок распространял странно знакомый дурманящий аромат.
— Что это за вид? — Кир изумлённо потрогал громадные бело-розовые лепестки.
— Лотос. Самый обычный.
Пальцы обожгло. Мальчишка одёрнул руку.
— Чего это он?! Я же ему ничего не сделал! — Кир вспомнил, на что похож запах цветка: так пахла Эйприл. Он повернулся к девчонке. — Это ты всё устроила!
На коже вздувался наполненный жидкостью волдырь.
— Кир, так нельзя! Делай то, что смерть не сможет забрать. Иначе, будешь несчастен. Жизнь — череда потерь, и ты потеряешь всё. Какой смысл за что-то цепляться? Всё непременно исчезнет!
Эйприл гладила лепестки, её кожу они не обжигали.
— Думаешь, цветку легко создавать нектар, семена? Но он отдаёт самое ценное миру, ни капельки не скупясь. Цветёт, благоухает! Даже у растения есть цели, выходящие за рамки собственного существования. Но, не у тебя. Так почему бы не взять пример с цветка?
— Мне поздно думать о целях.
— А может, самое время — раз ты считаешь, что твоя жизнь подходит к концу? Сделай миру подарок! Позволь новому появится на свет!
— И в твоих лекциях я не нуждаюсь! — Кир сжал кулаки и зашагал назад, в Логово.
— Дело тут не в других, этим ты сделаешь подарок себе! — крикнула девочка вслед.
В этот вечер мальчишка долго не мог заснуть. Нестерпимо пекло обожжённые пальцы, а из головы не шёл странный цветок.
«Что же у него за плоды?» — с ужасом думал Кирилл.