Видимо, посиделки с отцом возле отделений полиции, становятся нашей традицией.
Снова понадобилась его помощь. И всё рано, пришлось затратить немало усилий, чтобы убедить полицию и блогеров, что я не причём.
«С чего ты решил, что там бомба?»
Резонный вопрос. Если бы я знал! В тот момент, мне казалось логичным, что раз есть террорист, должна быть и бомба. А где её закладывать, как не в месте скопления людей?
Ответственность за взрыв взяла на себя радикальная феминистическая организация «it», выдвинув требование: прекратить создание геноморфов.
Значит, не повстанцы. Девчонки, опасающиеся конкуренции — того, что за серией HEF, придут другие, более совершенные куклы. Покорные или взбалмошные — как пожелает заказчик. Умеющие поддержать мужчину ласковыми словами и вкусным ужином после работы. Опытные в постели. Верные и не устраивающие истерик. И деньги пойдут не торговцам косметикой, одеждой и предметами роскоши, а производителям геноморфов, вездесущей корпорации «Aeon».
Впрочем, не факт, что это они. Болтать — не взрывать!
— Сын, мне кажется, вокруг тебя происходит слишком уж много событий.
Я молчу.
— Хоть бы спасибо сказал. Ладно, пошли...
Мэйби показывает заголовок в планшете: «Только благодаря отважному мальчику никто не погиб».
«Мальчику»? Я совершеннолетний!
— Ладно, давай за работу!
На Диэлли праздник, День Единения. К единению он не имеет ни малейшего отношения — в этот день флот Союза отбил у повстанцев планету. Но кого волнуют детали, раз на улицах раздают футболки и кепки, а вечером устраивают карнавал!
Если в действительности людей связывает лишь ВДК, нужно выдумать таинственный «День Единения».
У нас куча дел: я больше не хочу клянчить деньги у отца. Мы мечемся на мультикоптере в небесах над столицей и раскрашиваем удерживаемые силовыми полями облака в цвет государственного флага. Вечером они засияют в свете прожекторов.
Р-р-аз! — нужно лишь навести прицел...
Ба—бах! Часть облака окрашивается в коралловый. Как губы Мэйби...
Ба—бах! Теперь — в лазурный.
Будто небо над крышей небоскрёба «Aeon», что стала нашим убежищем от целого мира...
Оставшиеся облака мы оставляем белыми, как есть.
Нет! Не оставляем! Мэйби не любит скучать и играть по правилам.
Ба—бах! — и часть облака, что должна быть белой, становится алой.
Как кровь на белом бетоне...
Голова начинает кружиться, подташнивает.
Девчонка хохочет.
— Мэйби, зачем? Что теперь делать?
— А ты всё тот же Кирилл — трус и зануда! Не парься, я прихватила корректор.
В краске нет пигмента, это пудра из миллиардов бесцветных кристаллов. Идею украли у бабочек, покрытых, словно черепицей, прозрачными чешуйками — какую часть спектра они отражают, в тот цвет и окрашиваются крылья.
Бах! Бах! Бах!
Корректор растворяет кристаллы...
Свист лопастей, и опять:
Бах! Бах!
Мы сидим у воды, а над нами зажигаются первые звёзды.
Ни пения ветра, ни грохота волн —тишина. Как и всё остальное, её начинаешь ценить, лишь утратив.
От бесконечных бабахов в ушах до сих пор стоит звон.
Весь город на площади, там сейчас музыка, шум и рокот толпы. Но такое веселье мне нужно меньше всего. В канонаде победных салютов, я уже слышу громовые раскаты новых боёв.
— Эх, Мэйби... Отчего же ты сразу не рассказала, что ты — геноморф.
У неё на коленках урчит белый, как облако, котёнок.
— Я пыталась. Много раз: на пляже, на набережной. Разве ты хотел слушать? Сам потом говорил: если бы знал, то не стал бы дружить! Ты считал геноморфов вещами, марионетками.
— А зачем скрыла возраст?
— Как бы я объяснила, что взрослая — и без чипа? И неохота казаться старухой!
— Семнадцать — ещё не глубокая старость.
— Но старше тебя!
Ладно. С девушками про возраст не говорят. Да и какое значение имеют цифры, когда ты будешь семнадцатилетним от первой секунды до смерти, которая придёт за тобой лет этак в сто — геноморфы живут не так долго, как люди.
Впрочем, мы с Мэйби похожи — я тоже, навсегда останусь пятнадцатилетним. Правда, только для ГСН.
Для ГСН...
Я вдруг понимаю: что-то не сходится. Нейросеть Маяка не обмануть парой цифр. А записи с камер, мои анализы, лечение, профилактика? В сеть уходят все данные о состоянии организма!
Выходит, весь этот план, о котором рассказал мне отец — чепуха. И соответственно, все мои знания о мире и об устройстве общества — тоже.
Как там было во сне? Как рассуждал Фиест? «Когда власть целиком перейдёт Маяку — а когда-нибудь, это случится».
Как же я это упустил?
Судя по всему, пока что — власть Маяка ограничена. В конце концов, Маяк не умеет имплантировать чипы. Поэтому — разные номера ВДК, разная степень свободы.
Как говорил всё тот же Фиест: «Quid pro quo».
Маяк — инструмент человечества, а человечество — инструмент Маяка.
Он — инструмент. Но чей?
Правительства? Учёных? «Aeon»?
И к чему он стремится? Зачем ему люди? Ведь, если бы он хотел остаться один — я бы уже тут не философствовал!
Без толку думать об этом: выяснить мотивы и цели Маяка не получится, для человека он непознаваем. Нужна информация о тех, с кем он входит в контакт...
Над городом вспыхивает огромная голограмма — лицо бородача с целой гривой волнистых волос. Мягкие черты, доброта и забота во взгляде.
До ушей долетают обрывки стандартных фраз...
— Смешно, когда бесчувственный психопат рассуждает о жертвенности!
— С чего ты взяла, что он психопат?
— Кир, ты чего? Это же Президент целой планеты, а не сопля, вроде тебя! Как он, по-твоему, захватил власть? Хотя... У вас много общего: бесчувственность, чёрствость и эгоизм.
— Захватил власть? Но Президента выбирают по количеству лайков в Сети! На Диэлли демократия!
Эйприл смотрит на меня, как на умалишённого.
— Думаешь, власть — никому не нужная штука, что лежит под ногами? Пошёл и нашёл?
— Ладно, проехали. Ты всегда считала меня дурачком... Знаешь, я ведь никак не могу поверить, что ты не одна из серии, а та самая... Девчонка, с которой мы вместе смотрели на океан.
— «Смотрели на океан?» Теперь это так называется? И зачем для этого раздеваться? — её глаза превращаются в щёлки. — А если серьёзно: хорош! Ведь я рассказала, как подделала запись!
— Мэйби, прости... За геноморфа, за грязные шорты, за «отца». Я ведь не знал...
— Да я понимаю и не сержусь. Ни капельки... Люди — как облака, сотворённые ветром времени, чтобы вскоре исчезнуть, уступив место новым. Можно лишь восхищаться текучими, полупрозрачными формами... Разве это возможно — не любить облака? — в её глазах стоят слёзы. — Ты тоже... Тоже меня прости.
И всё же, она какая-то странная. Другая... Ведь то, что я сейчас слышу — слезливая интерпретация её заявления: «Не получается ненавидеть тех, кто скоро умрёт. А умрут скоро все».
Нет. Девчонка, с которой я целовался на крыше, была не такой. Не замечал в ней особой любви к человечеству.
— Ты очень добрая и романтичная... — её лицо озаряет улыбка, на щеках появляются ямочки, а в глазах — весёлые искры. И я прибавляю: — ...как для безжалостного убийцы.
Она вздрагивает и отворачивается.
— Ты правда считаешь меня такой?
— Да. Ведь, так и есть. Такой ты задумана, Фиест лишь воспользовался.
— По-твоему, это всё? Больше обо мне сказать нечего?
Обнимаю её за плечи:
— Что бы тогда я тут делал?
Ласкаю единственное ухо, вспоминая её былую уверенность в том, что несуразный вид у неё ненадолго.
— Ну а что, Кир? Что ещё во мне есть? — со щеки на белоснежные шорты падает капля.
— Мэйби, ты добрая! Сильная! Сумела пойти наперекор судьбе: обрести свободу и умение любить! Пусть и того, кто этой любви недостоин.
— Нет, я любила только тебя! Всегда! Кажется, ещё до рождения! Пойми, Фиеста я увидела первым. А он — на тебя похож, — перехватив гневный взгляд, она добавляет поспешно: — Немного. Не спорь... — девичья рука вцепляется мне в коленку. — А ведь я до Фиеста никого не встречала, вот и запала. Импринтинг... Какие должны быть между людьми отношения — тоже не знала. Считала всё нормой... Только когда тебя встретила, разобралась, что всё может быть по-другому.
Да уж! Вот так история!
И, вот так логика! Меня она, значит, не видела, но уже при этом любила! И что же, Фиеста вообще никто не любил, даже подконтрольный ему геноморф? Этот безумный романтик — жизнь провитал в багровых своих облаках?
Из головы не выходят слова: «Кажется, ещё до рождения!»
— Мэйби, скажи: кто твой прототип?
Она хмурит брови.
— Ну, откуда мне знать? При рождении мне стёрли память. Я даже симулятор не помню.
Верчу в руках клык. Он странный, гранёный. На рёбрах переливается золотистый свет гаснущего светила.
Замечаю внутри клыка, еле заметную странную вязь — символы, цепляющиеся один за другой.
С трудом удаётся разобрать в середине: «PI», а в последней строчке: дабл ю, эн, и почему-то — мягкий знак. Да ещё — пара точек под буквами...
Что за язык?! Чепуха!
От блеска кристалла слезятся глаза.
— Мэйби, смотри — там буквы!
Она вертит зуб в руке, щурится.
— Ага! Точно!
— Надо отсканировать и попробовать расшифровать! Жаль, я уже отдал отцу реверс-процессор!
— Конечно! Мы так и сделаем! Только потом, сейчас есть дела поважнее. А клык... Код серии, скорее всего. Ничего интересного... Да, и неизвестно, сколько времени займёт дешифровка.
Она возвращает мне зуб.
Дела поважнее? Сидеть и смотреть на закат?
Слова Мэйби противоречат сами себе: код серии, и — не взломать! С другой стороны, невозможно представить, чтобы корпорация хранила секретные сведения в зубах геноморфов.
Представляю себя в качестве докладчика на гипотетическом научном симпозиуме. Удивлённый профессор поправляет очки:
— Так откуда-откуда, голубчик, вы получили новые данные об устройстве Вселенной?
— Я же вам говорю: из клыка внезапно взорвавшегося ягуара!
Смех в зале. Представление окончено...
Мэйби, пожалуй, права... Тогда просверлю отверстие, да повешу на шею. От современного общества я не в восторге, а предки поступали именно так: мальчик, прошедший обряд посвящения, преодолевший свой страх, делал амулет из добычи.
Я больше не жертва, я — охотник!
Котёнок, привлечённый блеском кристалла, лупит лапой «охотнику» по пальцам.
— Ай! — я одёргиваю руку. На коже выступают горошинки крови. Котёнок гневно шипит, а я бросаю оторопевшей хозяйке: — Мэйби, это ведь геноморф?
— Естественно!
— Тогда зачем их выпускают с когтями?
— А зачем рожают людей с мозгами? Это я, конечно, не про тебя! — Мэйби, даже не пытается скрыть раздражения. А меня не покидает странное чувство, что я беседую не с ней, не с моей Мэйби — словно на крыше расстался с одной, а в зоопарке встретил другую.
Дело видимо в том, что она так и не сумела меня простить.
— А как... Как его зовут?
— Да не знаю. Просто — Котёнок.
— Слушай, давай... Давай назовём его — Облако.
— Облако? — она фыркает. — Вот ещё! Смотри! — она переворачивает котёнка, трясёт им перед моим носом. — Это — мужик! Никакое не Облако!
Я отпихиваю пушистое тельце. Котёнок пищит.
— Да я понимаю! Но, пожалуйста! Так надо!
— Надо? Для чего?
— Хочу, чтобы одна девчонка жила.
Я понимаю, что ляпнул лишнее. Теперь, она точно назовёт его как угодно, лишь бы не Облако. Такая уж у девчонок любовь, такое девичье братство!
— А, Дзета-шесть. В ролике говорили, что ты друзей потерял. Значит, была и девчонка? — она щурится.
— Просто друг.
— Врёшь! Так не бывает! — она наклоняет голову, вопросительно вскидывает бровь. — А я? Просто друг или просто не друг? Просто девчонка? Твоя девчонка.
Молчу, не зная, что на это сказать. По правде, я даже не понял вопрос. И был ли это вопрос или странное женское заклинание, бессмысленный набор слов. Видимо — заклинание, ведь пробормотав его, Мэйби сразу же успокаивается и произносит:
— Котёнок Котёнок! По просьбе Кирилла, нарекаю тебя Облаком!