Проклятый курорт! Кто мог подумать, что тут будет хуже, чем на периферии!
Ленивая жара, бирюзовые волны, песок. Толпы отдыхающих, местных корпоративных боссов, учёных.
И безопасность, превращённая в культ. Преступникам на Диэлли ловить нечего, охотиться на толстосумов тут позволено исключительно женщинам. Контроль, полный контроль!
Ирида вспоминается, как сказочный край...
Вонючий и мрачный подвал: увешанные гаджетами стены, разбросанные по столам генераторы ключей и россыпи донглов. Незарегистрированный канал и попустительство местных властей. Подозрительные знакомства, сомнительные друзья, рискованные развлечения. Лес, дожди, радуги... Свобода! Для полного счастья не хватало только единорогов...
На Диэлли у меня только два верных друга: скука и одиночество. Новые одноклассники-идиоты — не в счёт. Неудивительно, что девчонка засела в башке и не покидает её уже вторую неделю.
Я сижу вдалеке от воды, у забора. Купаться давно надоело. Жарко, и хочется пить.
Стопы зарыты в горячий песок: зачем лишний раз демонстрировать уродливость пальцев? Взгляд кружит там же, у ног — от обожжённых солнцем бледных тел отдыхающих, покрытых шелушащейся корочкой струпьев, подташнивает и вспоминается Дзета.
В поле зрения появляются ноги. Не белые, незагорелые, с торчащими рыжими волосинками ноги учёных. Не толстенькие, усеянные звёздочками лопнувших капилляров, ноги чинуш. Не окрашенные ровным загаром, идеальные, будто отлитые в одной форме, ноги моделей — охотниц за кладами.
Другие, обыкновенные. В меру длинные. Ровные, но не чересчур. Излишне худые, пожалуй. Молодые, красивые, и схожие этим с моими.
Возле них, в расслабленной руке болтается беленький рюкзачок.
Зная, кого увижу, поднимаю глаза.
Да, это она — то самое отражение, девчонка из астропорта. Стоит, вытянув губы в белозубой улыбке, слегка наклонив голову вбок. Лиловый купальник, ресницы густо намазаны малахитовой тушью, а под глазами — жёлтые тени. Вряд ли она создала этот образ без нашёптываний психоделических фей!
Сдерживая хохот, улыбаюсь в ответ.
— Привет!
Милой улыбки как ни бывало. Девушка хмыкает, поводит плечом и уходит.
Что теперь делать? Вытягивать из песка ноги и мчаться за ней?
Чувствую себя законченным идиотом...
Да пошли они все!
Сквозь брань отдыхающих мчусь к воде, и, подняв облака серебряных брызг, окунаюсь с головой в океан.
Когда выбираюсь на берег, скулы сводит от холода. Сколько я плавал: полчаса, час? Без понятия.
— Держи! — девушка вновь улыбается. — Круто ныряешь!
Синей рукой хватаю протянутое полотенце. Она сразу его отбирает. Укутав меня, словно мама, усаживает на горячий песок. Бросает рюкзак, опускается рядом. Рука остаётся лежать у меня на спине.
— Утопиться с горя решил? — в уголках глаз пляшут солнечные озорные зайчата.
— Ты меня помнишь?
Она хмыкает:
— Ясен пень! Я не старая бабка-склерозница! Ты тот дурачок из уборной!
Нет, это уж слишком!
— Вообще-то, меня называют гением.
Это не производит должного впечатления. Она пожимает плечами.
— Значит, я встретила туалетного гения.
Начинаю сбрасывать полотенце.
Как бы ни так! Её рука оказывается удивительно сильной.
— Сиди ты! Простудишься! — она жмётся ко мне. — Согревайся...
Остаётся только затихнуть и провалиться в блаженную негу...
— Кис-кис-кис! Теперь выйдет всё по-другому! — звучит в ушах голос Кисуни. Я вздрагиваю и сквозь сон бормочу: — Облако! Облако!
Девчонка испуганно отодвигается.
— Ты чего?
— Извини... Так, приснилось...
Она глядит с недоверием.
— Что за облако?
— Неважно... Забудь... — возвращаю ей полотенце. — Ну, забыла?
— Может быть...
— Тебя как зовут?
— Мэйби.
— Что?
— Ты тупой? Мэйби! — повторяет она раздражённо.
— Необычное имя...
— Рекурсивный акроним. После каждой буквы точка.
— Отпад! И как расшифровывается?
— Очень просто: «Не твоё дело», — утверждает она беззлобно. — С точкой в конце.
— Ладно... Я Кир. Кирилл.
— Ха! Ещё вякаешь про странные имена! Что означает?
— Не твоё дело! На конце — восклицательный знак!
Она усмехается.
— Да уж! Гений!
Встаёт и отряхивает полотенцем песок. Песчинки летят мне в глаза. — Ладно, гений, пока!
— Слушай, а что ты делала там, в туалете?
— Тупой? — она хмурится. — Что я там делать могла? Сам видел, пряталась!
— От кого?
— Нет, точно тупой! От геноморфа!
Её манеры любого выведут из себя. Даже такого уравновешенного, как я.
Хватаю Мэйби за ногу и дёргаю. Девушка падает... Поднимается, удивлённая. К щеке прилипли песчинки.
И вдруг, навалившись всем телом, давит своей железной рукой мне на затылок, вжимая лицо в песок.
Хорошо! Считай, мы уже подружились!
Встаём, отряхиваемся, смотрим друг другу в глаза и хохочем.
— Никогда не хотел поглумиться над тупым геноморфом?
Хотел — раньше, до Дзеты. Хотел, но боялся. Только о страхе я ей не скажу... После Дзеты, я не хотел ничего. Так, чтобы по-настоящему.
Вновь сидим рядом...
— А почему тупым? Они поумнее людей. Раз этак в пять.
— Смотря, что считать умом!
— То и считать! Их ДНК конструируют самые крутые учёные. Плюс биочипы, встроенные квантовые схемы. Геноморфы — идеальные люди, воплощение совершенства! Конечно, за исключением дешёвок: пехотинцев и манекенов для испытаний.
— С чего ты решил, что учёные создают ДНК геноморфов? Учёные — лишь никчёмное приложение к нейрокомпьютерам. Даже не представляют, что творят вверенные им нейросети! Ты — сын учёного, сам понимаешь!
В моей голове звенит тревожный звонок. Но слишком тихо, можно не слушать...
Мэйби вскидывает бровь, заглядывает в глаза:
— Или не понимаешь?.. Ха! Ну понятно!
— Что?
— Сам растёшь! Отец вечно занят! — она машет рукой. — Ладно, не парься, я тоже такая! Мой постоянно в делах. Неудивительно, что их дети болтаются по туалетам.
— Я не болтался!
— А что ты там делал? Пописать зашёл, да забыл? И в зеркало краснючими глазами воткнул... Вкусняшки небось? — её голос звучит всё ехиднее, а моя настороженность нарастает.
— Что? Вкусняшки?.. Нет, ты чего! Я эту дрянь ненавижу!
— Чего так?
— Того! — я отворачиваюсь. — Когда возникает конфликт между разумом и эмоциями, проще всего убить разум.
Она лупит меня по спине ладошкой, будто пацан.
— Ни хрена ты философ! А что надо убить? Чувства?.. А как? — её без того большие глаза округляются от неподдельного интереса.
— Не нужно ничего убивать! Надо решать конфликт.
— А... Убивать не нужно... — разочарованно тянет Мэйби. — Значит, это рецепт для гениев вроде тебя, исполненных нечеловеческой внутренней силы. Которым любовь не сумеет жизнь поломать! Какой-нибудь там примитивный, животный... — она наклоняется к моему уху так близко, что пухлые губы щекочут кожу, и выдыхает: — с-э-э-э-кс.
А до меня доходит, отчего зазвенел звонок:
— С чего ты взяла, что я — сын учёного? Я ведь не говорил!
Она не смущается.
— Узнала тебя. Ролик в Сети, о нападении кровожадных повстанцев на мирных фермеров. В нём так и сказали: сын учёного с Дзеты. Как тебя блогеры прозвали? «Мальчик, испачкавшийся в друзьях»?
— Друг был один.
— Не бойся, не буду сочувствовать.
— Спасибо...
— Рука зажила?
— Сосуды и нервы срастили, а кости соединили штифтом...
— Зашибись... Прямо киборг...
Она ещё про другую руку не знает!
— Почти все совершеннолетние — киборги. ВДК...
Мы сидим и смотрим на море. Изредка я поглядываю на Мэйби — украдкой, чтобы она не заметила. И вижу, что девчонка рассматривает скрюченные пальцы.
Совсем про них забыл! Я готов умереть от стыда...
Она перехватывает мой взгляд.
— У тебя необычные пальцы.
— Нога росла, а отец постоянно был занят. Забывал покупать новую обувь, по размеру...
— Красивые...
Красивые? Странные у неё представления о красоте!
Становится легко, будто я стал пушинкой, взлетел в небеса, и лечу среди яркого света, неизвестно куда, повинуясь дуновению нежного ветерка.
И вдруг понимаю, что забыл задать самый важный вопрос.
— Тебе сколько лет?
— Скоро шестнадцать.
— Как мне! Класс!.. А выглядишь старше!
— Совсем идиот?! — Мэйби злится по-настоящему. — Девушкам такое не говорят!
Тут с ней не поспорить! Ляпнул, так ляпнул!
Она заливается смехом.
— Испугался? Красный сидишь!.. Да всё хорошо, я не сильно сержусь... А внешность — девчонки ведь раньше взрослеют! — злости и правда, как ни бывало. — Мы с тобой странные, да?
— Ты о чём?
— Познакомились и болтаем.
— Мы же не взрослые!
— Да... И всё равно! Даже дети столько не разговаривают.
Признаваться неловко, но...
— Я здесь один. Друзья на Ириде остались... Не только друзья, вся настоящая жизнь. Тут какая-то лажа. Всё картонное, искусственное, будто внутри виртуальной игры... Вон, смотри! Разве может существовать такой персонаж? Или такой! — указываю на развалившегося неподалёку толстяка в окружении молоденьких див, и на белокожего дрыща, опасливо трогающего воду пальцем ноги. — Гротеск!
Мэйби хохочет.
— Да уж! Повсюду одно дурачье! — она вытирает ладошкой выступившие слёзы... — А у меня здесь полно друзей! Познакомлю... И на Ириде куча осталась! Друзей найти не проблема — проблема встретить хороших людей. Таких, что не предадут.
— Ты была на Ириде?
— Да. Красиво... Дожди, туман, радуги... А запах? М-м-м... Хвоя, прелые листья... Не то, что пустынная Арка.
Я настораживаюсь.
— Арка?
Мэйби кладёт мне руки на плечи. Наклонив голову, смотрит в глаза.
— Где только я не была. Мы с папой вечно в разъездах.
Её губы касаются моих. Вначале нежно, потом страстно, настойчиво.
Сколько их у неё уже было, таких поцелуев? Достаточно, судя по отработанной технике...
Но эта противная мысль приходит только тогда, когда всё позади. Когда её лоб упирается в мой, когда на моих губах — её дыхание. Когда она вдруг произносит:
— Знаешь, у меня это впервые.
Что? Что впервые? Я или поцелуй?
— Так хорошо... Кир, почему все так не делают!
Глупо сейчас объяснять, что все делают именно так.
Она отстраняется.
— Ведь можно гулять, на площадях танцевать, знакомится. Смотреть на звёзды и болтать до утра. Нет, люди сидят по норам, никто никого и знать не желает! Работа, работа... А для чего?
Делаю слабую попытку вырвать её из мира фантазий, и, в то же время, понять, что она имела ввиду, говоря «впервые»:
— Знаешь, Мэйби, так хорошо только в первый раз. Всё приедается. Поначалу сдаётся, что встретил особого человека, открыл новый мир. Но время проходит, и выясняется, что человек этот — обычный, такой же как все. И ничего ты уже не почувствуешь, пока не найдёшь другого. А потом, в каком-то возрасте, сколько уже ни меняй людей, места, ситуации — всегда будут те же самые звёзды, те же слова, та же ночь. И придётся искать себя в чём-то ином.
— Ты дурак!
Вот и поговорили!
— Кир, у тебя чипы?
— А?
Ничего себе! Ей известно, что моё предплечье набито нелегальными микросхемами?!
— У тебя чипы в башке?
Фух! Она вот о чём!
— Нет. С чего ты взяла?
— Странно говоришь. Нудно. Фальшиво и слишком затейливо... Люди так фразы не строят. Только чипованные — с расширенной логикой, с усиленными центрами речи. Я вас, таких, вычисляю в момент... А ещё, геноморфы! — она оживает: — Слушай, может ты — геноморф?
— Нет.
— Ну да, вряд ли... А хотел бы им быть?
— Нет, — ловлю себя на том, что намеренно говорю короткими фразами.
— Да? Странно, ведь по твоим же словам, они — совершенство!
— Схемы контроля... Геноморфы себе не принадлежат.
— Ну да... — она хмурится. — Ладно... И всё же... Почему ты не говоришь, как простой человек?
— У гениев, знаешь, свои причуды.
— Заткнись уже с «гением»! Ни хрена ты не понимаешь! Обычный зануда!
— А что я, по-твоему, должен понять?
— Ничего. Видимо, ты безнадёжен.
Несколько секунд она злится, потом нажимает кнопку на рюкзаке. Воздух начинает вибрировать от примитивных электронных звуков — просто ритм, без мелодии.
Вскочив, тянет меня за пальцы.
— Давай танцевать!
Я долго топчусь под неодобрительными взглядами пляжников, пока девушка сходит с ума, совершая странные па и выкрикивая междометия.
Ну и манеры! Будто девочку поместили во взрослое тело!
Наконец, она выключает музыку.
— Садись, ты прощён!
И падает на песок. С виду, немного повеселела.
— А знаешь, наверняка же есть и другие...
— Кто? — я вообще не врубаюсь.
— Блин! Геноморфы! Украденные, с отключёнными схемами контроля. Или сделанные на заказ.
Мои брови сами собой лезут вверх.
Вот фантазёрка! Девчонки...
— Геноморфов без чипов контроля не существует. Даже самый безумный террорист их не отключит. Во-первых, неподконтрольный геноморф слишком опасен. А во-вторых, в чём смысл? Взломать, перепрограммировать, использовать в своих целях — вот для чего всё затевается, а не затем, чтобы дать геноморфу свободу... На заказ — такое вообще невозможно представить! Хоть представляешь, какой это уровень? Никаких денег не хватит, чтобы подкупить элитных учёных, руководителей проектов. Просто смешно!
Пока я это говорю, её лицо становится всё мрачнее.
— Смешно? Тебе смешно всё, что я ни скажу! По-твоему, я идиотка?
Она шмыгает носом и сплёвывает в песок. Я отворачиваюсь.
Вот угораздило! Да, это не парни с Ириды! Лучше скучать в одиночестве, чем дружить с истеричной и странной девчонкой! Что я подумал, увидев её в порту? «Ох, кто-то с ней и намучается!» Знать бы тогда, что речь обо мне!
Надо встать и уйти. Хватит!
До ушей доносятся всхлипы.
Поворачиваюсь.
Она сидит, уткнувшись в колени, плечи вздрагивают.
Ну блин!
Немного страшно, уж слишком шикарные волосы. Вся она слишком шикарная! Но ведь, сама подошла, сама целовалась!
Поборов страх, кладу руку ей на плечо — которую она немедленно сбрасывает.
— Отвали! Я купаться!
— Мэйби! Мэйби! — жалобно бормочу я ей вслед.
Она оборачивается.
— Не надоело? Ты же альфач, а ведёшь себя, будто сопля!
Издевается? Или это такой комплимент?
Перед глазами встают лица поспешивших созреть одноклассников: волосатых, крикливых, вонючих, с интеллектом умственно отсталого хомяка. Возможно, для Мэйби, «альфач» — это нечто другое.
Хм... Если это и комплимент, то со встроенной критикой.
После купания, настроение у Мэйби становится лучше. Выдав серию злых комментариев в адрес раскисших на солнце мужчин, она принимается за меня:
— Знаешь, я ведь не полная дура. Понимаю, что тебя таким сделало: родители, переезды, одноклассники, Дзета. Но всё это — в прошлом. Забудь! Думаешь, самый несчастный? У всех так! Я, кстати, летала на Дзету. Там папа работал. До сих пор в носу вонь этих жёлтых кустов. Как их там?..
— Смрадник.
— Во-во.
— Не в прошлом. Раз ролик смотрела, то знаешь. Топливо...
— Знаю. Было ещё одно прозвище: «маленький светлячок».
Блогера, который меня так назвал, облили дерьмом, перемешанным со светящейся краской. Но из уст Мэйби, это прозвище звучит не обидно. Просто. Ни издёвки, ни жалости.
— Кир, это глупо. Каждый может в любой момент умереть. Завтра, сегодня. Есть миллионы причин. И не факт, что умрёшь ты от облучения... Драму устроил! Нытик!
Никто ещё так со мной не говорил! Все понимали: трагедия очевидна.
Мэйби щурится, прикладывает руку ко лбу козырьком.
— Смотри, это тот дурачок! Ну, «персонаж»! — она показывает на дрыща. Тот отчаянно пытается съесть тающее мороженое, оно течёт у него по рукам, и наконец, соскальзывает с палочки. — Сопля, вроде тебя!
Интересно, она о мороженом или мужчине? Скорее второе...
— Знаешь, Кир, ты мне нравишься! Пожалуй, сделаю из тебя человека. Станешь, как папа! — в голосе звучит неподдельное обожание.
Сжимаю зубы. Ещё не встречал этого замечательного папашу, но уже его ненавижу!
Но почему? Неужто, ревную? Ревную девчонку, которую знаю едва ли час, к её собственному отцу! Что же со мной не так?
— И потом, скажешь мне за это спасибо. Или может, — она покусывает губу, — ещё что-то приятное сделаешь.
— Перетопчешься!
Мэйби хохочет.
— Всех великих мужчин жёны к славе тянули. Без женщин, они бы всю жизнь жрали на пляжах мороженки! — и добавляет, видимо вспомнив дрыща: — Впрочем, даже на это вы не способны!
— Не всех. И ты мне не жена.
— Это да... Не жена! Не мечтай! Получше кого-то найду! Даже не буду врать... Хотя, очень люблю.
Сердце пропускает удар.
— Меня?
— Врать, дурачок! Ну вы, мужики, и смешные!
Ох и дура!
Встаю и шагаю к воде...
Тёплые волны гладят ступни. Я сижу рядом с Мэйби, отважно подставив лицо колким лучам. Прищурив глаза, таращусь на Солнце, разглядывая танец радужных пятен и наслаждаюсь горячим прикосновением девичьего плеча. Стянутую солью кожу ласкает ветер.
Хорошо... Только ужасно хочется пить, и целый океан воды раздражает.
Устав от яркого света, перевожу взгляд на кудри облаков. Бормочу под нос:
— Словно барашки...
— Ага! Как белые стада!
Вот уж не думал, что Мэйби услышит! Кошмар! Ляпнул перед взрослой девчонкой какую-то чепуху. С другой стороны, она поняла и поддержала...
— А на Диэлли ты давно? На каникулы прилетела?
Конечно же, это шутка. Для путешествий между мирами не хватит весенних каникул. На летних ещё можно подумать... Перелёт с ребёнком — проблема, для этого есть специальные «детские» лайнеры, ведь пользоваться гипертранспортом можно лишь после нейросканирования и имплантации чипа. Я и отец летаем с военными — это немножко быстрее.
— Чего? Какие каникулы? — тут до неё доходит. — А, шутник... Нет, я из двести шестнадцатой. Из-за переездов, я вечная новенькая. Дурдом! Зато укрепляет характер!
Я ухмыляюсь:
— Знакомо!
— А прилетели мы вместе с отцом, на нашей яхте.
— Скоростная?
— «Зимнее солнце». Элит-класс, — произносит она равнодушно. — С форсированным движком.
Конечно! Чего я ждал! Что девчонка из бедных?
— Два месяца в этой посудине! Кроме отца — никого. Жуть! Но знаешь, даже когда мне воткнут чип, я не собираюсь пользоваться Маяком! Буду на яхте летать или даже на «детских»! Нафиг! У меня при перелёте мама исчезла. Я ещё маленькая была, года три.
Ну и девчонка! Словно моё отражение! Будто снова стоишь перед «зеркалом» в астропорту. Странно всё это... Странно...
Конечно, я ни за что ей не расскажу про свою мать, про то, как мы с Мэйби похожи.
— И у меня мать пропала. В полёте. Как и твоя.
У Мэйби глаза лезут на лоб, а я удивляюсь, зачем это ляпнул. Решил ведь молчать!
Всё оттого, что хочу ей понравиться!
Вот дурак! Тупой, правильно она говорит! А если она теперь спросит, на каком корабле я сюда прилетел? Как буду объяснять, почему меня перевозят военные? Нужно срочно менять тему...
— А чем тебе полёт с отцом не понравился, ты ведь его обожаешь?
Она будто удивлена. Хмурит брови.
— Ну да... Обожаю... Может правда, полёт был неплох... Да не важно всё это! Ты про Маяк подумай!
— Почему не «Маяки», а «Маяк»?
— Ты тупой? Считаешь, они не связаны? У них же единая нейросеть — главное зло.
— Зло? Ты больная?
— Опять за своё? Устроить истерику?
— Пожалуй, не стоит.
«Ну и нахалка! Ещё и с приветом!»
— Вот сиди спокойно, и слушай! Думаешь, люди просто так исчезают, случайно? Нет! Есть такая штука — прогресс. А прогресс должен ускоряться... Раньше отбором занималась Природа — отбором естественным. Потом люди затеяли искусственный: войны, соревнования экономик, уничтожение собратьев с поведенческими атавизмами — воров, убийц, насильников, педофилов. А теперь, за отбор взялся Маяк.
— Моя мать не преступница!
— Тебе-то откуда знать, что с ней не так? Маяку знает всё, и ему видней! У него свои критерии отбора.
— Моя мать не преступница! — повторяю я громче, и поворачиваюсь, чтобы убедиться, что Мэйби заткнулась.
— Тогда, есть другая причина. Но, чем-то она ему помешала.
— По-твоему, Маяк мечтает создать Нового Человека? Человека с большой буквы?
— Дурак ты, гений! Плевать мне на буквы и на чужие мечты! Главное в жизни, кто кого контролирует! Нужно взломать нейросеть Маяка или его уничтожить!
— Как? Даже после термоядерных ударов Станции остаются целёхонькими. Стоят себе, посреди расплавленной почвы.
Девушка задумчиво набирает в руку песок, тонкая струйка сыплется на коленку.
— Не знаю пока... Но жить так дальше нельзя! Сначала ты — раб родителей, а после — раб Маяка. Вот уж радость! — она хмурится и сопит. — Ты в курсе, что изредка, Маяк выдаёт Сопротивлению данные о расположении наших и перебрасывает их корабли в тыл Союза? Повстанцы специально держат часть сил возле Станций.
Ещё бы! На Дзете я испытал это на собственной шкуре.
Я прибавляю:
— Зато наши военные вынуждены таскаться на движках искривления.
— Тогда за кого Маяк?
— Да ни за кого! За кого небо и океан? Все дышат одним воздухом: свои и враги.
— Но точно, не за людей!
— С чего ты взяла?
— Посмотри, что он с нами сделал! Раньше люди гуляли, общались. Искали любимых, выбирали друзей! Сами! А сейчас? Поживи, как человек, до шестнадцати, в компенсацию за будущую тоскливую жизнь. Такая себе подачка! И всё! Дальше ты совершеннолетний, взрослый. Получай личный номер, чип с антенной в башку, назначенную Маяком профессию, выбранную Маяком жену. Живи серенькой жизнью в узком мирке, общаясь едва ли с десятком людей! Раньше было недостаточно имени — люди носили ещё и фамилии. Вот какой был большой круг общения!
— Подачка? Да прямо! Будь это возможным — чипы ставили бы грудничкам... И потом, до Маяка тоже так было. К тридцатилетию человек всё это и получал. Правда, лишь в идеальном случае, в одном на миллион. А до тридцати приходилось действовать методом проб, предельно неэффективно, ошибаясь с профессией, с женой и друзьями. Как раз из-за этого, лишь по необходимости, выходили на улицы и встречались. Потом появились компьютеры, социальные сети, удалённое обучение, дистанционная работа. И выходить стало не за чем... А сейчас, в эпоху ГСН и Маяков — общество достигло предела эффективности. После сканирования мозга, узнав тайные мечты и желания, скрытые способности, человеку предоставляется всё, что нужно конкретно ему!
— Зачем эта эффективность? Для кого? Я не хочу, чтобы из моей головы вытаскивали мечты и желания!
— Маяк ты не удивишь. Ничем. А уж тем паче — желанием оставить желания в тайне. И эффективность важна, ведь у человечества не лучшие времена — экспансия осложнилась войной.
— Важен процесс, но не результат! Цели — иллюзия! А времена никогда не бывают лучшими!
— Важен и результат, и процесс. Сейчас никто не меняет профессию, не разводится, ведь это бессмысленно, партнёр и работа подобраны идеально.
— Совсем не поэтому! Просто не предусмотрено таких процедур.
— Ты не понимаешь, о чём говоришь. Неужто ты бы хотела к шестидесяти годам осознать, что ошиблась с профессией и супругом? А дети?
— Это будут мои собственные ошибки! Маяк отобрал у людей право выбора! Я хочу ошибаться! А дети... — Мэйби фыркает. — К шестидесяти годам дети вырастут, гений.
И умолкает. Видимо, у неё окончательно портится настроение.
Ну и девчонка! Охренительно необычная! Кто станет думать о том, куда идёт человечество?! А ещё про меня говорит! Небось, у самой полная башка странных чипов!
— Вообще-то, все счастливы. Ну, может кроме тебя...
— Счастливы? А ты не задумывался, что конкретно транслируют в мозг антенны ГСН? Только рекламу или что-то ещё? Какие-нибудь правильные счастливые мысли... И знаешь, человечество деградирует! Спустя двести лет люди начнут Маяку поклоняться, его технологии будут казаться им магией... Кто вообще выдумал использовать транспорт, как средство контроля? Отчего бы ему просто не таскать пассажиров и грузы?
— Это удобно. Нейросеть Маяка — самая большая в Галактике, а все Станции связаны.
Ветер постепенно усиливается, и до нас начинают докатываться волны. Океан ласкает ступни, словно пытаясь утешить, что беседа с единственной на планете интересной девчонкой не клеится.
— Знаешь, Кир, в чём отличие раба от свободного человека? Раб перекладывает ответственность за свою жизнь на кого-то другого! На родителей, жену, государство — не важно. Например, на Маяк. У раба всегда найдётся разумный повод, весьма убедительный, почему нужно так поступать, для каких величайших целей ему следует незамедлительно стать рабом.
Волна хватает белый рюкзачок и волочёт в океан. Демонстрируя отменную реакцию, девчонка легко возвращает вещи назад.
— А ты говоришь, геноморфы! Сам ты — вещь! И, в отличие от геноморфов, стал ты ей добровольно — от собственной тупости, лени и страха...
Мэйби поднимается и протягивает мне руку.
— Ладно, не злись. Пошли, пока нас не смыло.
Хватает меня за запястье и пальцы проваливаются под кожу.
Вижу, как вытягивается у девчонки лицо.
— Это что?
Ну вот, доигрался! Давно надо было свалить! Теперь, остаётся только признаться.
— Порт расширения для квантовых биочипов. Экранированный, пылевлагозащищённый.
— Ты хакер?
— Не ори! Люди услышат, а ГСН с них считает.
Мэйби замирает, точно зависший андроид. Лишь открывает и закрывает рот.
— Выходит, ты всё это время врал?! — у неё начинают дрожать губы, и девушка отворачивается.
В попытке избежать новой истерики, вскакиваю и разворачиваю девчонку к себе. Заглядываю в лицо, глажу плечи.
— Мэйби, ты о чём?
— Рассказывал, что за Маяк, за систему... А сам — взломщик... Я дура! Опять! — лицо кривится, слёзы текут по щекам.