Класса до восьмого все, что я знал о Толе Усикуме, укладывалось в
несколько прилагательных и одно существительное: высокий, пунцовощекий
антисемит.
Мне приходилось слышать теорию: «антисемитизм проистекает от евреев-
полукровок». В качестве примеров фигурировали фамилии: Бонапарт, Ульянов,
Джугашвили, Шикльгрубер…
Но Толик не был полукровкой, в его родословной доминировали Ивановичи,
Петровичи и Федоровичи. И угадать в его широкоскулом лице потомков
племени Давидова было невозможно.
Как бы там ни было, но от Толиной нелюбви к семитам натерпелись многие, в
том числе не имевшие никакого отношения к евреям Бори, Левы, Аркадии и я,
обладавший подозрительным для Усикума фамильным окончанием «ич».
Помню, как, напуганный его подозрениями, я выкрал из учительской
школьный журнал. Долго, с тревожным волнением в руках рылся в серых
плотных листах. Наконец, нашел. Возле моей фамилии стояла «правильная»,
исключающая Толины претензии, национальность!
Я выкрал, рискуя грандиозной взбучкой, школьный журнал и ткнул Усикуму
пальцем в графу «национальность».
«Заметано» – сказал Усиком и протянул мне руку.
Антисемитизм у Толи доминировал во всем: в поступках, привычках,
высказываниях. Главной своей способностью он считал умение распознавать
«жидовскую морду». А других у него, казалось, и не существовало. Он и
правда– не рисовал, не лепил, не вырезал лобзиком, не занимался
художественным выжиганием. Учился плохо, но свою неуспеваемость Т.
Усикум списывал на «жидовские» козни.
Но случилось так, что на заре Толиной юности в его большие
оттопыренные уши влетели поразившие его мелодии ливерпульской четверки
«The Beatles» и, особенно задевшие душу Усикума, барабанные соло
“битловского” ударника Ринго Стара. Толя, употребив несколько кастрюль и
тарелок, попробовал скопировать запавшую в душу барабанную
импровизацию. И к своему и общему удивлению у Толика обнаружились
музыкальные способности. Это можно было бы списать на наследственность.
Однако Толины родители музыкальными способностями были обделены
напрочь. И, сколько я помню, в застольных спевках всегда фальшивили и
путали тексты песен.
Жизнь, как и музыка, состоит из беспрерывных вариаций! Не прошло и
нескольких месяцев, и Толя уже играл на трехрядке и басовой балалайке! В его
комнате появилась небольшая фотография «золотой четверки» и отдельно-
большой портрет барабанщика Ринго Стара.
Следуя за Ринго Старом, волосы на Толиной голове стали катастрофически
удлиняться. В «техасах» местной швейной фабрики появилась подозрительная
бахрома. Пальцы обеих Толикиных рук украсились плетеными из телефонного
провода кольцами.
– Как у Ринго! – комментировал обилие колец Толя Усикум.
Вскоре Толина комната напоминала скорей каморку папы Карло, чем
жилую квартиру. В ней пахло: стружками, опилками, пластмассами и кожей.
Усикум творил барабанную установку. Когда не хватало болтов, фанеры,
пластмассы, кожи, а украсть их было негде, Толя заявлял: «Кучерявые дела!» -
подозревая в отсутствии материалов еврейские происки…
В итоге, Толя смастерил не совсем эстетически выдержанную, но довольно
звонкую ударную установку.
– Тр – ра – ааааа! – с утра до ночи выдавал трескун. – Ту-ту! – вторил ему
большой барабан. Микрорайон стал напоминать не то военный плац, не то
идущую в атаку армию. Нельзя сказать, что Толины импровизы отличались
слаженностью и имели композиционный рисунок, но зато громкостью они
могли поспорить с самыми громкими рок барабанщиками.
– Толян, куда ты лезешь, все ж музыканты– моромои! – пытались сбить Толика
с выбранного пути непутевые товарищи.
– Они больше на скрипках и кларнетах шарят. А в роке их нет.
Аппарат тяжело таскать! – парировал Толя. – И потом битлы – пацаны, как
и я, с рабочих окраин! А кучерявые на окраинах не живут!
Освоив несколько незамысловатых ритмов и отправив при этом парочку
слабых здоровьем соседей в госпиталь, Толя с головой ушел в организацию
школьной рок-команды. Дирекция, понимая злободневность вопроса, назначила завуча по воспитательной работе Макара Антоновича посредником
между Толей и дирекцией школы.
– Толян, слухай сюды, – сказал завуч. – Немедленно сбрей пейсы, бахрому,
сыми эти «пидарские» кольца, и ты получишь гупера. (динамики). -
Заметано: Толя пошел на компромисс. Через несколько дней, подравняв кое-
что на голове и “техасах”, Толя поехал с Макаром Антоновичем на подшефный
завод за аппаратурой. В целом и в частностях она оказалось старьем, мусором и
обломками.
Убогие колонки «Аккорд-10» издавали кашляющие и хриплые звуки. В
предположительно солирующей гитаре фирмы «Иолана» не хватало одного
звукоснимателя и пары колков. На бас-гитаре «Орфей» отсутствовали струны.
Орган «Вельтмайстер» походил на фисгармонию. Комплект тесловских
микрофонов носил на своих металлических сетках отпечатки чьих-то зубов. Во
всем этом лампово-транзисторном хламе привлекательней всего смотрелась
барабанная установка рижского производства…
Раздобыв золотой краски, Толик, вывел на большом барабане сурово -
романтичное название «The Руссичи» и принялся формировать состав.
Барабанщиком и руководителем Толя назначил себя. Гитаристом утвердил
меня (человека, поведавшего этот рассказ). Басистом объявил узкоглазого и
коротконогого Тимура Багирова.
– Но он же не умеет играть, – возразил я Толе.
– Зато на Леннона похож, – оборвал руководитель.
Горячий спор разгорелся вокруг клавишника.
Толя предлагал слабенького аккордеониста славянина Лешу Дьякова. Я-
сильного классического пианиста еврея Леню Кантора. Нельзя передать
словами шум, поднятый руководителем группы. Отборный мат дрожал на
стеклах и ухал в углах маленькой репетиционной комнатки. Самым приличным
предложением длинной петляющей Толиной речи было: «Я лучше раскромсаю
аппарат, чем сяду играть с кучерявым!»
Не подействовало и то, что Леня согласен тягать аппаратуру, что он классно
разбирается в электронике и что, наконец, он– парень с окраин.
– Нет, – Толя категорически отвергал аргументы в пользу Кантора.
Я уже было хотел сдаться, как в мои руки попал журнал «Кабета и Жице» (из
которого мы в основном черпали сведения о современной рок– музыке).
В статье о «Битлз» я обнаружил слово «жиде»: за ним стояли фамилии
битловского менеджера Брайна Эпстаина и барабанщика Ринга Стара. Я ткнул
Толе пальцем в слово «жиде» и указал на фамилию битловского ударника.
– Ты хочешь сказать, что Ринго– кучерявый? – недоуменно спросил меня
Усикум.
– Я ничего не хочу сказать. Я только констатирую!
– Как ты можешь констатировать. Когда ты не знаешь польского, -
ухмыльнулся ударник Толя.
– Хорошо, – ответил я. – Пойдем к Стасу Ковальскому…
Стас Ковальский, перешагнувший полувековой рубеж жизни, но так и
оставшийся без возраста человек, являл собой, как тогда говорили, нерушимую
связь поколений и социальных слоев советского народа. Стас водил дружбу с
замом винного отдела и репрессированным троцкистом. Распивал спиртные
напитки с несовершеннолетними и с людьми, давно позабывшими свой
возраст. Ковальский встретил нас своим любимым вопросом «Цо маж?» и с
любопытством глянул на наши карманы.
– Переведи, что тут написано… – Толян ткнул в статью о «битлах».
– То есть работа. А за всякую работу повинно наливать, – перебил его
Ковальский.
– Налью, – Усиком отвернул полу пиджака.
– Дзе? – Стас заглянул в журнал.
– Тут, – указал Толик.
– Жиде, – прочел Ковальский.
– Кто? – взволнованно осведомился Усиком.
– Все, – объявил переводчик.
– И этот? – барабанщик ткнул пальцем в фотографию Ринго Стара. – Не может
быть!
– И той. Вшысткие вокуль, сына, жиды! Вшистко едно жидовско паньство!
Толя вмиг стал чернее грозовой летней тучи, даже пить отказался.
– Ну, так берем Кантора на орган? – поинтересовался я у руководителя, выходя
из Стасова подъезда. Толя промолчал.
А вечером из Толиной комнаты исчезла фотография «The Beatles» и портрет
Ринго Стара. На следующий день Толя явился в школу без колец, а после
занятий постригся и объявил:
– Иду записываться в бокс.
Руководство группы легло на мои плечи….
В составе замелькали еврейские фамилии: Кантор, Сандлер, Дольник,
Абрамович…
– А что же Толик? Как же он? – спросит читатель. Скажу только, что знаю.
В секции бокса Толе не повезло. И рост у него был что надо. И левая ударная.
И «крюк» получался, дай Бог каждому. Но на Толино горе тренером оказался
крючконосый Вениамин Залманович Альтшунер!! Пришлось бросить и
податься в подпольную школу каратэ, но и там руководителем числился Алик
Фридман!!!
И в Советской Армии Усикуму не «покатило» Ротным старшиной у него
оказался прапорщик с окаянной фамилией Рабинович!!!
– Всю службу сбил, – жаловался мне Толян после демобилизации…
1Прошло несколько лет, Толя окончательно пропал из моей жизни, и что с
ним сегодня мне неведомо. В мире теперешних реалий скорей всего он
возглавляет какое-нибудь националистическое движение.
Кстати, недавно мне в руки попалась патриотическая статья, подписанная
инициалами А.У.