Леонид Александрович с короткой и острой, как бритва, фамилией Чик -
мой не то чтобы друг, но и не так чтобы шапочный знакомый. Фамилия у
Леонида Александровича короткая, а сам он, напротив, длинный и тонкий,
словно ученический циркуль.
Л.А. Чик носит окладистую бороду, косматые усы и длинные волосы, отчего в
его внешности есть нечто дворницкое.
Обстановка в квартире Леонида Александровича, как и его одежда, носит на
себе отпечаток давней поры психоделических экспериментов и эстетического
мейнстрима.
На стенах развешаны плакаты известных деятелей андеграунда: Бойса,
Уорхола… На столиках– безделушки музыкальных кумиров: фарфорового Боба
Дилана, Фрэнка Заппа… По углам расставлены электроакустические гитары, на
которых Леонид Александрович ежедневно музицирует. Инструментом он
владеет так себе, но, как говорится, пусть уж лучше «лабает», чем промышляет
– в том смысле, что не ворует.
Хотя, между нами говоря, Л.А. Чик балуется и последним. Не так чтобы очень,
но…
Ну вот, скажем, приходит Леонид Александрович в антикварный магазин с
пустяшной долларовой куколкой, а выходит с приглянувшимся фарфоровым
идолом рока.
Эту акцию он именует уклончивым термином «одолжиться».
Приблизительно таким же манером Леонид Александрович обретает и свой
гардероб.
Заходит в примерочную кабинку, положим, в копеечном тряпье, а выходит из
нее в коллекционных джинсах (пошива 1971 г) «Super Rifle».
Сию операцию Л.А. Чик называет обтекаемой дефиницией «натуральный
обмен».
Шиковские гитары – также плод его хитроумных шашней-машней. Здесь
корпус «скоммуниздит». Там колки открутит. Тут звукосниматель свинтит…
Леонида Александровича как-то даже задержал магазинный секьюрити,
полиция составила протокол и передала дело в суд.
На процессе Л. А. Чик свое последнее слово превратил в обвинительную речь.
Он говорил о материальности и бездуховности, потере корней и
сопричастности бытию, однако, после заявления: – «Я сцепщик времен…»,
которое переводчик интерпретировал как «сводник» – судья тотчас же
остановил заседание и приговорил Л.А. Чика к общественно-полезным работам
сроком на шесть месяцев, а городской еженедельник разразился фельетоном
«Срам эмиграции».
С тех пор некоторые горожане называют Леонида Александровича не иначе как
ворюгой.
Городская богема, напротив, именует Л.А. Чика ходячим сюжетом, но я так
никогда и не видел ни одного его портрета, ни одного фильма о его
благородной роли «сцепщика времен», не читал ни одного очерка о нем – за
исключением упомянутого фельетона «Срам эмиграции».
Однажды, будучи замученным творческой импотенцией и кризисом
среднего возраста, пошел и я в поисках сюжета к Л. А. Чику.
Леонид Александрович, узнав, что я собираюсь написать о нем рассказ, тотчас
же, не дав мне толком раздеться, принялся знакомить меня со своей
фарфоровой коллекцией. Затем веером раскинул передо мной пожелтевшие
журнальные листы «Пентхауза» (времен разгула сексуальной революции) и
ознакомил с портретами идейных вождей андеграунда. Он засыпал меня
фактами и аргументами. Замучил числами, цитатами, авторами и
концептуальными альбомами.
Я внимательно слушал, умно морщил лоб и многозначительно качал головой -
хотя ничегошеньки во всем этом не смыслил.
– Вы, я замечаю, человек, тонко ощущающий суть дела, – изрек Л.А. Чик в
конце лекции, – вследствие этого я покажу вам святая святых моей коллекции.
Редко какой глаз удостаивается такой роскоши. Смотрите!
И Леонид Александрович распахнул створки громоздкого шкафа. Солнечный
луч прилег на аккуратно сложенные на полках воняющие нафталином вещи. На
фоне общего бардака, царившего в квартире (болтающиеся грязные шторы,
поломанные гарбичные стулья, перегоревшие электрические лампочки), вещи в
шкафу выглядели оазисом чистоты и порядка. Можно было решить, что здесь
поработала опытная женская рука, но, насколько я знал, у Л.А. Чика ни матери,
ни жены, ни даже любовницы не было, ибо повсюду он слыл как клептоман и
шизик. Кому такой, скажите на милость, сын, брат и муж нужен?
– Вот эти ботинки, куртка, шарф, кепка, перчатки, шапка, джинсы. Все, что
видите здесь, это не просто вещи. О! Нет, голубь вы мой, это все реликвии.
Можно сказать история! Роман в вещах, если хотите! Желаете прослушать?
– Ну, я собственно за этим и пришел, – согласился я.
– Вещей, как видите, много, но я вкратце. Я вас не утомлю! – пообещал Л.А.
Чик. – Будет вам известно, что свою трудовую деятельность я начинал в
качестве художника сцены в одном крупном концертном зале?
Я кивнул головой, хотя слышал от авторитетных людей, что Леонид
Александрович служил в этом заведении сантехником.
– Кроме того, – продолжал Л.А. Шик, – как все, баловался гитарой. Играл
слабоватенько, но прослышал я где-то, что вся музыкальная сила гитариста
спрятана в его медиаторе… такая пластмассовая косточка, который он трогает
струны. Ну, вы же знаете, что я вам буду объяснять! Так вот, если заполучить
медиатор хорошего гитариста, то с ним к тебе переходит часть его
исполнительской силы. Однако ж, как-то так получилось, что ни одного
медиатора я не добыл. Зато обзавелся вот этими вещами!
Чик затейливым жестом обвел содержимое шкафа.
Я недоуменно развел руками и поинтересовался:
– Каким таким образом? Не понимаю!? Вы что же, их раздевали?
– Некоторым манером…
Леонид Александрович слегка покраснел.
– Но вы не подумайте. Вот обо мне говорят – вор! Срам эмиграции, а я не вор и
не срам, я – хранитель времени, если хотите! Я ведь, в отличие от
подавляющего большинства нашего брата эмигранта, не золотишко да камешки
вывозил. Я вывез с собой историю! Да, да…
– Кх-хе-хе, – кашлянул я, пытаясь таким образом вернуть Л.А. Чика к его
экспонатам.
– Пардон, – извинился Леонид Александрович, – я несколько отвлекся. Короче,
приобретал я эти вещицы, как бы само собой, даже как если бы и с налетом
некоего мистицизма. Взять, к примеру, вот эти туфли. С них, собственно, и
началась эта экспозиция.
Л.А. Чик извлек первый экспонат своей секретной коллекции – коричневые
плетенные летние сандалии.
– Абсолютно потрясающая история! Приехал как-то к нам на гастроли супер-
пупер коллектив. Гитарист там у них был не Джимми Хендрикс, конечно, но и
не пальцем струганный! Короче, как только грянул заключительный аккорд,
достал я из кармана с десяток копеечных медиаторов и прямиком к нему в
гримерную. Я вам скажу, что возле нее обычно поклонников, что ваших мух на
этом деле, а тут – никого. И как-то не по театральному пустынно вокруг: ни
тебе работников сцены, ни статистов… просто как корова языком слизала.
Стучу я, значится… ну и не так чтобы тихо, но и не так чтобы дверь ломаю.
Что вы себе думаете? В ответ, что называется, ни зги! Я дверь толкнул. Пусто.
Я туда, я сюда заглянул. Шкаф открыл. Пошерудил в комодных ящиках! Васис
дас? Нихт ферштейн! Я даже под кресло, на котором его инициалы были
нанесены, заглянул. Никого, «естестно», я там не обнаружил, зато нашел вот
эти туфли с его фамилией на подошве. Вот смотрите.
Л.А. Чик ткнул мне под нос стертую подошву.
– Видите? Теперь скажите мне, – не дождавшись моего ответа на первый
вопрос, задал он другой, – мог ли я их не взять? Имел ли такое моральное -
историческое право?!
– Видите ли…
– Правильно! – оборвал меня Л.А. Чик. – Не мог, ибо трезво рассудил: если в
медиаторе 50 % силы гитариста, то в его туфлях, пожалуй, и все 60 %.
Кроме того, ну поносил бы гитарист эти туфли лето. Ну, от силы два, а потом
что? Известное дело, в гарбичную кучу, а у меня они сто лет пролежат и
потомкам о нас напомнят! Как жили? В чем ходили? Кто кумиры? Одним
словом, завернул я туфли в газетку, свои под стул задвинул… надо же человеку
в чем-то ходить! и был таков.
Шум в связи с туфельным воровством поднялся страшный. Они, оказывается,
на спецфабрике четвертого управления шились, а это вам не хухры-мухры!
Менты даже собаку привозили. В комиссионках стоял такой шмон, что Боже ж
ты мой! Только ищи-свищи! Я же не барыга какой-то. Я же не для продажи. Я ж
для души, из творчески-эстетических, так сказать, соображений! Для истории,
если хотите! Как жили! Что носили и тому подобное…
Леонид Александрович вернул сандалии на прежнее место и вытащил на
скудный свет, льющийся из давно немытого окна, женскую соломенную
шляпку.
– Никогда не видел женщину– гитариста!? – удивился я.
– Для вокала! У хозяйки этой шляпки было удивительно высокое и
одновременно нежно-мягкое сопрано, – разъяснил Л.А.Чик. – Я же ведь не
только играть, я и петь хотел таким же образом научиться!
За шляпкой были извлечены нейлоновые носки – милая история. Цветная
рубаха – симпатичная. Шелковый балахон – потрясающая.
Все эти истории не отличались замысловатостью сюжета. Стучал. Ни зги в
ответ. Вошел. Обменял. Сохранил для истории.
Единственным исключением стала бейсболка с эмблемой черепа и надписью
под ним – «Dream Baby Dream».
– Самый ценный экспонат моей коллекции, – объявил Л.А. Чик. – Несколько лет
тому назад в наш город приезжала всемирно известная группа. По радио и ТВ
промелькнуло сообщение «требуются беневоли» то есть подвижники – по-
нашему. Ну, там аппаратурку передвинуть, типа, микрофончики расставить…
По заключению концерта их гитарист подарил мне эту каскетку. Улавливаете?
Никакой мистики. Подарил и точка. Тут даже его инициалы имеются.
Смотрите!
Л.А. Чик вывернул бейсболку наизнанку.
Я посмотрел. Там и впрямь виднелись выведенные хлоркой, как некогда в
пионерском лагере, чьи-то инициалы.
Спустя час, от всех этих мило-потрясающих историй голова моя трещала,
словно по ней весь день колотили массивной дубиной. В ушах гудело и
стреляло, точно я не с человеком беседовал, а участвовал в крупномасштабном
воинском сражении, в котором вел изнурительно – оборонительный бой. В
конце концов, я решил перехватить инициативу и перевел разговор в иную
плоскость:
– И что, все эти вещи мертвым грузом лежат в вашем шкафу?
– Ну отчего же мертвым! И почему лежат!? – Л.А. Чик даже несколько
разобиделся. – Я их каждую неделю перебираю, обрабатываю специальным
раствором. От всяких там паразитов. Это же как-никак история! Она не должна
быть подпорчена жучками, мышами и молью. Ведь с дырками и плямами – это
уже не история, а ветошь какая-то получается. Потом, у меня есть своя
традиция. Я эти вещи надеваю в день рождения их прежних хозяев. У меня для
этого дела даже календарик специальный имеется, типа как церковных святых.
К счастью они пока еще все живы, а если, не дай Бог, того, то буду надевать и
на день их смерти!
– Оригинально, – воскликнул я, – но согласитесь, нелепо появляться летом на
улице в зимних крагах, а зимой выхаживать в летних сандалиях… или скажем,
мужчина, и вдруг в женской шляпке!?
Л.А. Чик задумчиво покусал бороду, поскреб усы и ответил:
– Ну, что делать… таковы мои принципы… традиция – превыше всего!
Отступишься в мелочах – потеряешь главное…
Хорошо бы, конечно, открыть музей, устроить нужный микроклимат… вещи-
то слеживаются, но где найти спонсора? Хотя нет. В этом деле должен быть
единоличный хозяин. Вот я стану на ноги, подсобираю деньжат и открою.
Непременно!
Леонид Александрович взялся живописать мне будущий музей: его
архитектуру, залы, экспозиции… когда он дошел до лестниц и туалетов, я
понял, что если немедленно не сбегу, то вскоре и сам стану одним из его
экспонатов.
– На минуточку, – я указал Л.А. Чику на туалетную дверь.
– Конечно, конечно. Только вы там осторожней, у меня, видите ли, со смывным
бачком вечные проблемы.
Я вошел в туалет. Щелкнул выключателем. Вместо света на потолке занялось
ультрафиолетовое мерцание. Я открыл кран, но вместо воды, из него донеся
свирепый рык. С бачком я связываться побоялся.
«Лучше бы кран починил, лампочки вкрутил, с бачком разобрался, чем
заниматься черт его знает чем!» – ругал я хозяина, придумывая как мне
выскользнуть из этой злополучной квартиры. Наконец, меня осенило. Из
клозета я вышел, разговаривая сам с собой по мобильному телефону.
– Да, прямо сейчас!? Жена, – заслонив ладонью микрофон, пояснил я Л.А.
Шику. Он понимающе кивнул головой.
– Хм! Можно чуточку попозже, – продолжил я разговор с фальшивой супругой.
У меня важный разговор. Немедленно! Понял! Буду…
Я попрощался. Л.А.Чик схватил мою руку, долго тряс ее и говорил о том, что
как ему было приятно беседовать с тонко чувствующим человеком. Уже в
дверях он вручил мне бейсболку «Dream Baby Dream».
– А это вам, – сказал он, – на память.
– Да вы что, – стал отбиваться я от подарка, – это же самый ценный экспонат
вашей экспозиции! Нет, нет и нет. Я не возьму…
– Согласен – сам ценный, но и вы ведь не просто так себе. Может, вы и впрямь
обо мне рассказ напишете?! Так что считайте это вашим гонораром. Берите,
берите…
Я вышел из квартиры. В ушах стреляло, в голове шумело, точно я проснулся
после капитальнейшей попойки. На улице я немедленно принялся искать
мусорный бак, или гарбичную кучу (на предмет выбросить в него «ценный
экспонат») но, не найдя ничего подходящего, сунул каскетку в карман и
отправился домой…
Прошло, наверное, месяцев шесть после моей встречи с Л.А. Чиком, как
по не терпящим отлагательства семейным делам, я вынужден был уехать из
страны. Больше месяца отсутствовал в городе. Вернулся. Заказал такси и
доехал до дома. Таксист вытащил чемоданы и услужливо распахнул входную
дверь, которую тотчас же перехватил мой сосед по дому (шумный,
неугомонный собиратель новостей) Сергей Сергеевич Гомонов.
«Наша ВВС» – называют его эмигранты.
– Бог шельму метит! Не все скоту масленица! – не здороваясь, заговорил Сергей
Сергеевич. – В народе правду говорят, сколько веревочке ни виться, а конец
будет. И этому тоже конец пришел! И поделом!
– Кому конец? Какая ниточка? О ком вы говорите?
– О ком?! О Чике разумеется. Об этом ворюге! Об этом…
– А в чем дело? Что случилось!
– Случилось!? Случилось вот что. Аккурат после вашего отъезда пошел наш
Чик в дрековый магазин… ну в этот… как его? «вилидж» и поменял там свои
зимние ботинки на летние туфли. Ну, обменял и обменял, оно и понятно, будь
на улице лето, но ведь сейчас-то зима?! Выскользнул, он значится, из магазина
в этих пляжных сандалиях, а в тот день на дворе было что-то около тридцати в
минусе! Как вам?! Кроме того, заладилась, брат ты мой, натуральнейшая
метель! До дому же ему было идти ого-го! Оно и хорошую погоду с час
пеходралом, а уж в бурю так и более будет.
– Ну и? – поторопил я Сергей Сергеевича.
– Ну, и двухстороннее воспаление легких! – выпалило «Наше ВВС». – Теперь
вот лежит…
– Где лежит, – перебил я Гомонова, – в госпитале? В каком?
– Лежал в госпитале. Теперь лежит. – Сергей Сергеевич назвал городское
кладбище.
– Умееер? Каааак! Не моооожеееет быть! – безбожно заикаясь, заговорил я.
Сергей Сергеевич взбросил голову и указал пальцем в потолок:
– Почему не может? Еще как может! Сказано же в писании: не воруй!
– Да, причем тут писание!? Человек умер, а вы про писание! – укорил я Сергей
Сергеевича. – Вам, может быть, и не везет в жизни, что вы такой злой!
– Я не злой. Я справедливый, а писание как раз-то и причем! Не своровал бы,
так и не помер бы!
Я аргументированно возразил:
– Зачем ему, скажите на милость, воровать зимой летние туфли, да и еще
выхаживать в них!? Клептоманией он, возможно, и страдал, но идиотизмом -
нет! Тут что-то не так! Что-то не то… А какие на нем были туфли? -
поинтересовался я. – Плетеные сандалии? Такого коричневого цвета?
– А вы откуда знаете, – удивился Сергей Сергеевич, – вы же говорите, что только
с дороги?!
– Знаю, – уклончиво сообщил я, – я ж вам говорю, что в этом деле не все так
просто…
Леонид Александрович был человеком принципов!
Я подхватил свои баулы и направился к лифту.
– А я вам говорю, – кричал мне вслед С. С. Гомонов, – что все как в писании…
Дома, сбросив пальто, я включил компьютер и набрал в поисковой
программе фамилию гитариста, с которым Л.А. Чик некогда «обменялся»
обувью. День рождения его приходился на летний месяц, а вот первая
годовщина смерти выходила как раз на тот злополучный день, в который
заболел Л.А. Чик!
«Бедный, бедный Леонид Александрович! Ведь он, и впрямь, был человеком
принципов» – принялся рассуждать я. Как он тогда сказал… Традиция -
превыше всего! Отступишься в мелочах – потеряешь главное. Ах ты, Боже мой.
Подвижник! Сцепщик времен! Что же будет с его экспозицией!? Ах ты,
Боже…»
Я достал из холодильника бутылку «Столичной», налил рюмку и прочел
самопальную поминальную молитву…
Вскоре я узнал, что за неимением ни родных, ни близких, ни даже друзей
– вещи Леонида Александровича свезли на городскую свалку. Из всех
экспонатов его несостоявшегося музея осталась только бейсболка с черепом и
надписью под ним «Dream Baby Dream», которую я неизменно надеваю на день
рождения и день смерти Л.А. Чика.