Я открыла глаза
***
Я открыла глаза. Свет проникал в комнату сквозь тяжелые, пыльные шторы. Сон был неспокойным и коротким. Бессонница, мучившая меня уже несколько месяцев, издевалась надо мной и сегодня ночью. Приподнявшись на кровати, я почувствовала слабость во всем теле, слабость, которую ощущала каждое утро, слабость, которая забирала у меня все силы. Но, как и всегда, нужно было вставать. Вставать и что-то делать. Я ненавидела начало дня, но я боялась ночи. Ночью всегда было темно.. Ночью я всегда оставалась наедине со своей бессонницей, я ненавидела ее, но она всегда возвращалась ко мне, что бы я ни делала. Ее не останавливали ни лекарства, которые я пила безумными дозами, ее не останавливал алкоголь, который я перестала пить из-за страха спиться. Я отчаянно боролась с ней, но, как только наступал вечер, у меня появлялась уверенность, что я не засну. И с каждым часом эта уверенность возрастала, она доходила до таких масштабов, что я переставала ей сопротивляться. Я бродила по дому из угла в угол и ненавидела себя. Как привидение, бледное, измотанное, незримое… Я легла на подушку и накрылась с головой одеялом.
***
– Я хочу умереть, – почему-то сказала я вслух.
– Зачем?
– Ты знаешь, я подумала, что я – нелепое создание, которое постоянно ощущает свою бессмысленность. Я вообще не могу понять, кто допустил, чтобы такие, как я, находились в этой жизни.
– Странно, я всегда думал, что ты достаточно счастлива.
– Я тоже так часто думаю, но мне плохо, а это «плохо» мешает жить. Когда-то давно я боялась умирать, а сейчас… – я не закончила мысль.
Посмотрев в окно, мне перехотел ось говорить. Мне было страшно. Я смотрела на солнце, которое поднималось из-за горизонта. Окрашенные им в красный цвет облака расползались по всему небу. От этого неестественно красного цвета становилось жутко. Ужасно хотелось перестать смотреть, но это невозможно было сделать: солнце притягивало к себе взгляд своей магической силой, и я смотрела, не обращая внимания на боль и слезы, катившиеся из глаз. А солнце ползло все выше и выше. Огромное до бесстыдства, оно давило своей мощью. Я чувствовала эту силу всем телом, и мне становилось дурно. Я не знала, почему мне было страшно, но это гадкое чувство, расположившись где-то в моей груди, начинало расползаться по всему телу. Медленно проходя по каждой клеточке, задевая каждый нерв, оно сжирало меня изнутри, но делало это так искусно, что я не могла противиться, я не могла бороться…
Солнце висело высоко в небе, все так же нагло и уверенно. Я не успела осознать, когда оно поднялось, и я отвернулась. Глаза болели от его света и никак не могли привыкнуть к сумеркам моей комнаты. Почему же мы так ненавидели друг друга? Что же мешало нам быть вместе?
– Так ты серьезно хочешь умереть? – его голос прервал мысли.
– Нет.
Что я могла ответить на его вопрос. Я не хотела умирать, но я хотела трансформироваться в нечто бесформенное, абстрактное. Я хотела, чтобы меня просто не стало, я хотела исчезнуть. Я не понимала, зачем мне все это. Хотя миллионы таких же существ, как я, жили на этой планете, смотрели на ее солнце, пили ее кровь, сжирали ее плоть и были довольны своим бытием. Почему тогда я должна была от них отличаться? Почему меня тошнило каждый раз, когда я видела этот бесформенный, расплавленный кусок дерьма, называемый солнцем? Почему меня выворачивало наружу от этой суеты и спешки? Хотя каждый день я, как и все, начинала суетиться и спешить, только никогда не понимала своих действий, но выполняла их добросовестно, практически не обращая внимания на тошноту. Да, я делала все так же, как делали они, но каждый вечер я приходила в бешенство от своих действий. Я ненавидела себя, ругала себя, даже готова была истязать себя, но это не имело смысла. Утром все начиналось заново. Я наносила на лицо толстый слой маски, цепляла улыбку и шла. Шла к ним, вливаясь в их толпу. Практически не отличаясь от них, я жила по их принципам. И от этого становилось еще хуже, я еще острее осознавала свою никчемность и беспринципность.
А вечером все нутро болело от страха, что так будет всегда. Я буду жить вечность, не в силах что-то изменить. Я буду ненавидеть их, я буду ненавидеть себя, но никогда не буду ничего менять.
– Может, я смогу тебе помочь? – его голос доносился из глубины комнаты. Я практически не видела его лица, только темный силуэт. Еще я видела его нелепую позу.
– А чем ты можешь мне помочь?
– Я не знаю, но мне очень хочется это сделать.
Я посмотрела в ту сторону, откуда доносился его голос, но рассмотреть его было невозможно. Мне показалось, что есть только его голос, но нет его самого.
– Ты же не Бог.
– Не знаю. Почему бы и нет?
– Слишком поздно, ты вряд ли сможешь что-либо сделать. Очень поздно.
– Ты хочешь сказать, что это конец?
Я услышала, как он вдохнул воздух. Его голос замолчал. Еще некоторое время я прислушивалась, пытаясь уловить хоть какой-то звук, но было тихо. Тишина заполнила собой комнату, она была вязкая и холодная. Было мерзко чувствовать, как она обволакивает тело, проникая в уши и наполняя собой мозги. Я не знала, люблю я тишину или нет, но сейчас мне было не по себе. Я открыла рот и набрала воздух, чтобы ответить, но тишина безумным потоком влилась в меня, не давая сказать ни слова. Я чувствовала ее приторный вкус и задыхалась. Сопротивляться ей было слишком сложно, я только открывала рот, чтобы вдохнуть, но она с новой и новой силой лилась в меня, и я поняла, что меня нет – есть только она. Она, которая поглотила меня всю, которая растворила меня в себе…
***
Я открыла глаза. Мне опять снился он, пятую ночь подряд я видела его во снах. В комнате было достаточно темно и тихо. Но это тихо несколько отличалось от того тихо, что было минуту назад. В этой тишине я слышала звук ветра, доносившийся с улицы, я слышала стрекотание сумасшедших сверчков, не замечающих восход солнца, я очень хорошо слышала, как оно, это солнце, поднималось. Опять новый день, опять суета. Я откинулась на подушку, до боли в печенке мне не хотелось вставать и делать то, что я делала изо дня в день.
Как и во сне, солнце медленно выползало из-за горизонта, и хоть горизонт был плохо виден из моего окна, но я всем нутром чувствовала каждое его движение вверх.
Пролежав так минут пять, я встала и пошла в ванную. Каждое утро я вставала, шла в ванную, затем пила кофе и курила сигарету. Я курила даже тогда, когда мне совсем не хотелось этого делать, когда мне было плохо, я все равно варила кофе и курила. Так было всегда, это было правило, это был закон, и я не могла его менять. А потом одевалась, красилась.
Я стояла и смотрела на себя в зеркало. Что я хотела увидеть, мне было трудно понять, но я смотрела и смотрела на себя или точнее в себя. Отсутствующий взгляд мало что мог сказать, но я не могла оторваться. Я запуталась, и это мешало мне жить. Всегда все считали меня сильным, волевым человеком, умеющим строить свою жизнь, и я, как могла, пыталась поддерживать это мнение окружающих, вылезая из кожи вон. Но сейчас, стоя перед зеркалом, я понимала, что я не могу так больше. Я устала, я не хочу. И вот так, запутанная сама в себе, голая и беззащитная, я все еще смотрела и смотрела в этот кусок стекла, покрытый серебром, и не могла объяснить себе, что делать. Я стояла как в тумане, мысли стали какими-то неуловимыми, они неслись с бешеной скоростью, и я не могла понять, о чем думаю, что происходит там, в моей голове. И только одна мысль становилась все яснее. Она медленно вползала в мою голову, в мои мозги, в мое сознание. Сразу я не очень четко могла ее понять, но с каждой секундой все отчетливей и отчетливей я слышала простое предложение: «Я хочу умереть». В ванную комнату не доносился звук ветра, звук сверчков, было только слышно: «Я хочу умереть».
Но как? Я не знала, как умирают, я не знала, зачем умирают. А что будет потом, когда меня не будет? Было грустно и страшно, но, несмотря на это, я опять и опять проговаривала про себя эту фразу. Как будто боролась. Боролась сама с собой. Я чувствовала, что мне плохо, но я понимала, что бывает и хуже. Я говорила себе, что я не имею права этого делать, кто я такая, чтобы лишать себя жизни, но в тоже время я ненавидела того, кто дал мне эту жизнь.
Я села на край ванны, мне уже не видно было себя в зеркало. Я сидела и смотрела в пол, не моргая, не сводя взгляд с одной точки. Я сопротивлялась, но воспоминания стали подползать ко мне со всех сторон, как голодные крысы, чуявшие запах крови, они впивались в мое тело, они обволакивали меня, они не оставляли мне возможности им противиться.
– Я не хочу вспоминать, – простонала я, но так тихо, что сама не расслышала, что сказала.
***
– Я не хочу тебя любить, – тихо сказала я ему.
Это было так давно, я практически не знала его.
– Почему?
– Мы разные, мы абсолютно не подходим друг другу. Я не могу воспринимать тебя как любовника, я не могу воспринимать тебя как мужчину, – говорила с улыбкой. Это был легкий разговор, он не обижался, а я не пыталась его обидеть. Мы были посторонними людьми, по воле рока зачем-то сведенными вместе. Я совсем не хотела играть с ним в любовь, но еще тогда, так давно, я чувствовала, как внутри что-то мешало мне верить в свои слова, я чувствовала, как что-то тянуло меня к нему. Я смотрела на него и видела уставшего от жизни человека, достаточно несуразного, немного смешного, замкнутого и нерешительного.
– Хорошо, не люби меня, мне это совсем не нужно…
***
Я открыла глаза. Я не хотела плакать, я не хотела себя жалеть. У меня не было больше никаких эмоций, в душе я умерла давно. Устала плакать, устала бороться то ли сама с собой, то ли с ним, а может быть, с жизнью. Я завидовала тем, у кого все было легко, мне тоже хотелось, чтобы у меня было все легко и просто. Хотя иногда думала, что, может, я просто не знаю, как у других, может, у них все еще сложнее.
Я сидела на краю ванной. В комнате часы пробили восемь. Через пятнадцать минут приедет машина, чтоб отвезти меня на работу..
«Не хочу».
***
– Ты знаешь… – Он обнял меня так, как будто обнимал последний раз, как будто он всю жизнь ждал, чтобы обнять именно меня. – Я не смогу без тебя больше.
Мы стояли недалеко от моего дома. Было темно, наверное, перевалило за полночь, но мы стояли и не могли оторваться друг от друга. Никто не хотел уходить. Мы просто были рядом, мы молчали. Было хорошо. С ним всегда было спокойно. Чувство защищенности и спокойствия всегда появлялись рядом с ним, а в жизни так не хватало этого.
Я смотрела на него. Уже тогда я начинала понимать, что я – я, которая еще недавно рассказывала себе, что никогда не влюблюсь в этого человека, я, которая видела в нем несуразное, нелепое существо с уставшими глазами, не излучающими ни радости, ни счастья, я молчала сейчас и понимала, что не смогу жить больше без его нелепости и несуразности.
– Знаешь, что мне хочется? – не отпуская меня, спросил он.
– Нет.
– Мне хочется положить тебя в карман и носить тебя там всегда.
– Зачем? – рассмеялась я.
– Как зачем, я хочу, чтоб ты всегда была рядом, – он еще крепче прижал меня и уткнулся лицом в мои волосы.
***
Я открыла глаза и пошла в комнату. Я стояла и смотрела, как медленно закипает кофе, как маленькие пузырьки поднимаются со дна и лопаются, соприкасаясь с воздухом. Темно-коричневая пена поползла вверх, перекинулась через край и начала стекать вниз на плитку, издавая жуткое шипение. Я очнулась.
– Черт! – выругалась и отставила кофе в сторону.
Я перестала звонить ему, просто перестала. Я всегда звонила ему, я не могла дожидаться его звонков, мне хотелось слышать его голос, мне хотелось знать заранее, что он будет со мной, но я устала. Устала от чувства навязчивости, что это все стало нужно только мне, и я перестала. Последний раз, когда я позвонила ему, мы поссорились, я не помню из-за чего. Я перестала звонить ему пять дней назад.
Каждый день был новым испытанием. Я боролась с зависимостью. Люди бросают пить и борются с алкогольной зависимостью, люди перестают принимать наркотики и борются с наркотической зависимостью, а я перестала звонить.
Утром было легче. Утром была надежда, что он позвонит, утром была суета, отвлекающая от ожидания, но с каждым продвижением стрелок вперед становилось все тяжелее и тяжелее. Я бродила по дому, как наркоман, пытающийся перебороть ломку, глядя на телефон, пытаясь придумать, что сказать ему, понимая, что слишком поздно. Я не хотела слышать его, я не знала, что сказать ему. От его звонка не станет легче, просто опять начнется борьба. Борьба за место под солнцем, которое я уже пять дней ненавидела. Мы переступили через черту, за которой не было ничего. Но мне было тяжело. Я привыкла к нему, он влюбил меня в себя, он долго шел к этому, он практически заставил меня сделать это. Я не могла искоренить зависимость от него. Но самое большее, что меня угнетало, – это борьба самой с собой, ведь он даже не понимал, что я перестала быть его, я не звоню, потому что меня больше нет.
Он всегда был немного чокнутым, он был не таким, как все. За все существование человечества выработался определенный стереотип отношений, которому в общем следовали все люди. На устоявшиеся вопросы были устоявшиеся ответы, люди опирались на какие-то ритуальные моменты в отношениях, какие-то жесты, какое-то поведение. Я не знаю, плохо это или хорошо, но я была продуктом этого онтогенеза и привыкла, как и все, следовать этим правилам, а с ним было все не так, он был как пришелец с другой планеты. Не отрицая этого, он всегда объяснял свое поведение неумением общаться с людьми или недостаточностью опыта, но меня не устраивали эти объяснения, я не могла подстроиться к нему, мне было сложно воспринимать его таким, каким он был, и я боролась, боролась не понятно с кем. В те моменты, когда мы сорились, в те моменты, когда я была уверена в его реакции, он вел себя радикально наоборот, и мне ничего не оставалось делать, как мириться с этим.
Я говорила ему: «Мне болит голова». Мне болит – это диалектное, так надо?да
– Выпей таблетку, – не отрываясь от своих дел, говорил он. И это было сказано так искренне, это было пропитано такой заботой, что мне ничего не оставалось делать, как пить таблетку. Но я была взрослым человеком и прекрасно понимала, что когда что-либо болит, нужно пить таблетку. Мне нужна была другая реакция. Я не знаю: то ли жалость, то ли сочувствие или соучастие, но не «выпей таблетку».
Он часто говорил, что я схожу с ума, что требую сама не знаю что. Но полгода наших отношений были поистине волшебны. Я просто не верила, что есть такие люди, как он, я даже думала, что он единственный экземпляр, выживший в этой суматохе. Эти полгода прошли, и все стало меняться. То ли мы стали привыкать друг к другу и наши отношения приобретали новый оттенок, который мне не подходил, то ли он понял, что я действительно сильно его люблю. Я не знаю, что случилось, но все стало не так, все менялось, и не в лучшую сторону.
И пять дней назад мне надоело, я устала, у меня не осталось сил. Я не видела продолжения. Ведь плохо было мне, а не ему. У него жизнь текла, как обычно, по устоявшимся принципам, схемам, теориям. Он не страдал, как я, он не ходил из угла в угол, он не анализировал, всеми силами пытаясь отмахнуться от этого анализа, он не зарывался с головой в подушку, чтоб только не думать об этом.
Он всегда спокойно говорил:
– Все отношения рано или поздно кончаются, нужно воспринимать это как должное.
– Но это не так! – отрицала я. – Есть отношения, которые длятся вечность. Ты хочешь сказать, что, если я перестану тебе звонить, ты смиришься с этим и примешь как должное?
– Но я же не смогу заставить тебя любить меня. Меня?
– А как же твоя любовь? Эти же чувства не поддаются простому объяснению, они не контролируются. Если я обижусь, если я перестану общаться с тобой для того, чтоб как-то изменить то, что меня не устраивает. Или просто я буду ждать, когда ты первый позвонишь после какой-нибудь ссоры. Ты же не правильно рассуждаешь.
Но он не понимал меня, а я перестала понимать его.
И сейчас, помешивая кофе, я осознавала, что он не знает, что я больше не буду с ним, что он больше не будет моим.
«Может, он не любил меня?» – часто спрашивала себя я, но я знала, что любил, просто любовь у него была такой уж очень простой, обыденной, банальной или, наоборот, его любовь была настолько глубока и сильна, что я не смогла ее понять.
Я открыла глаза. Перекинувшись через окно, я посмотрела на аллею, проходившую рядом с моим домом. Чуть дальше от крыльца стояла машина. Я должна была выйти минут двадцать назад, но я не выходила, и даже если б я не вышла в течение всего дня, машина так бы и стояла, чуть вдали. Она, наверное, простояла всю ночь, а потом следующий день. И так она стояла, играя на солнце своей лакированной краской черного цвета, пока совсем бы не поржавела и не рассыпалась. В ней сидел человек, который выполнял свои обязанности, написанные в его инструкции. Он возил, он был водителем, его дело заключалось в перевозе человека (в данный момент меня) в нужное место. Но инструкция не включала в себя такие эмоции, как переживание и беспокойство по поводу задержки этого человека на целых двадцать минут, с учетом того, что этот человек никогда не опаздывал. И даже если бы он поднялся ко мне, чтоб узнать, где я, и увидел мое бездыханное тело в луже крови, он просто отвез меня, а точнее мое тело в морг, той есть в пункт назначения, чем бы и выполнил свою инструкцию вполне добросовестно.
Мне стало грустно.
– Эй! – крикнула я, но ответа не последовало. – Эй! – крикнула я громче, чем привлекла к себе внимание сидевшей во дворе соседки, старой девы лет ста пятидесяти, которая сутками сидела на маленькой лавочке и пыталась не пропускать ни одного события проходившего вокруг.
Наконец дверца машины медленно открылась, и оттуда также медленно вышел шофер. Он поднял голову к моему окну. Его лицо не выражало никаких эмоций, глаза были прикрыты козырьком кепки, которую он, наверное, не снимал даже ночью, а поллица снизу прикрывал поднятый ворот.
– Интересно, ему бывает хреново? – почему-то подумала я. Этот человек работал у меня года три, но, несмотря на этот срок, я не смогла ответить на возникший у меня вопрос.
– Еще минут тридцать, – крикнула я. Он молча открыл дверцу машины и сел обратно. В какой-то момент чувство зависти к этому человеку прошло сквозь меня, и, как мне показалось, совсем немного его осталось где-то внутри.
Я долго стояла возле гардероба. Тертые джинсы, свободная майка и кеды – это был лучший вариант в данный момент. Но разве я могла надеть джинсы, тертые джинсы, от которых его просто коробило, разве я могла надеть кеды, которые он не выносил? Я – полностью потерявший себя человек, зависимое существо, разве могла я позволить себе сделать то, что вызывало у него негодование, которое он, в общем, не высказывал? Я медленно достала его любимые черные в полоску брюки, надела высокий каблук и, хоть я пыталась убедить себя, что не могу ходить на работу в спортивном виде, я прекрасно понимала, что делала так, как хотелось ему. Даже тогда, когда его не было рядом, даже тогда, когда его не было вообще, даже тогда, когда он этого не замечал. Я ненавидела себя за это, я ненавидела его, но продолжала так делать всегда…
***
Иногда мне трудно было дышать от сильных порывов ветра, который как сумасшедший врывался в окно машины, вздымая мои волосы, ломая прическу, размазывая по лицу помаду. Мне приходилось широко открывать рот, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха и не задохнуться от его нехватки.
Я смотрела через развивающиеся волосы на мелькающие деревья. Они убегали с такой скоростью, что мне трудно было различать их. От этого мелькания я медленно начала впадать в транс. Перед глазами опять стали всплывать картины из прошлого.
***
Он несколько раз приходил к нам в офис для решения вопросов о совместной работе. Он тоже, как и я, занимался рекламой, и его фирма была достаточно конкурентоспособной. Я видела, как он не раз говорил с финансовым директором, потом он неоднократно заходил к художникам и проводил там длительное время. Ко мне он не доходил, как-то не было надобности, я только подписывала или не подписывала бумаги о нашем сотрудничестве. Хотя мы несколько раз сталкивались с ним в коридоре, но больше чем «Добрый день» ничего не было.
Он вызывал странную реакцию у барышень, они смотрели на него с уважением, некоторые с восхищением, но я ни разу не замечала в их глазах желания.
Однажды мы сидели у меня в кабинете, пили кофе и обсуждали текущий проект, и вот кто-то сказал:
– А вы видели, какие у него руки?
– Какие? – заинтересовалась я.
– Мужественные, что ли, красивые.
– Да? А мне показалось, что они обычные…
Однажды, идя домой, я увидела, как он шел мне на встречу. Подойдя ближе, я собралась кивнуть головой в знак приветствия, но он прошел мимо, не обратив внимания на меня. Было темно, может, он просто не заметил меня, может, не захотел заметить, мне было все равно.
В следующий раз, утром, я стояла на площади в ожидании кого-то. Он, как обычно, появился ниоткуда. Он шел своей размашистой походкой, глядя куда-то вперед, но этот взгляд был устремлен не на дорогу, а куда-то намного дальше. Он смотрел сквозь дома, людей, сквозь вселенную. Я смотрела на него, долго, не отрывая взгляд, в нем было что-то необычное. И тут я заметила, что он смотрит на меня. Я скривила приветливую гримасу и собралась поздороваться, но он так странно посмотрел. Не останавливаясь, он прошел мимо меня, не отрывая взгляд.
***
Я открыла глаза. Ветер не дул, окно было закрыто, наверное, водитель решил, что так будет лучше и, не интересуясь, нужно мне это или нет, закрыл его. До офиса было еще с полпути езды.
Я откинулась назад на сиденье, достала сигарету, хотя это не нравилось моему шоферу, и закурила. Дым медленно пополз по салону, закрашивая все в серо-сизый цвет. Я смотрела, как он метался из стороны в сторону, извиваясь как змея, затем вдруг резко дергался, потом зависал на одном месте и висел так виде кольца, медленно теряя форму.
«Красивое зрелище»…
***
Дверь немного приоткрылась, и я услышала:
– Я могу войти?
– Да, – не поворачиваясь, ответила я.
Послышались шаги и щелчок закрывшегося замка.
– Я хотел обговорить новый проект, если у тебя есть вре…
Он не договорил, я повернулась к нему лицом, и он замолчал. Он стоял, смотрел на меня и молчал.
– Эй, с Вами все в порядке? – я попыталась вернуть его к разговору.
Он был странным, он был не таким, как все…
… – Ты будешь пить сок?
– Да.
Он позвал официанта и заказал мне апельсиновый сок. Я медленно потягивала его через трубочку, рассматривая в окно проходивших мимо людей.
– Представь, в какое глупое положение я мог из-за тебя попасть.
– Почему? – я улыбнулась.
– Когда я увидел тебя, сидящую в кресле, честно сказать, немного обалдел. Тогда на площади я увидел тебя, ты стояла там сама, ты была такая красивая, мне безумно захотелось подойти к тебе, познакомиться. Но было неудобно, и я просто смотрел на тебя. Я словил себя на мысли, что давно или точнее никогда не видел подобного тебе создания. Ты так выделялась из толпы. Я помню, ты была одета в юбку в стиле «Кармен», яркие губы, и глаза… У тебя очень красивые глаза.
– Подожди, – я перебила его. – Но ты же не мог не помнить меня. Ты приходил ко мне в офис, и мы общались, пусть не лично, но все же. Мы даже несколько раз встречались с тобой в коридоре.
– Я абсолютно не помнил тебя! Там, на площади, я увидел тебя в первый раз. И потом – сидевшую в кресле, в твоем кабинете, – он улыбнулся. – Представь, если б я подошел к тебе на улице и стал тебя клеить, каким бы я был придурком в твоих глазах.
Я улыбалась, он действительно был странным и смешным.
***
Я открыла глаза. Нет, он был не смешным, он был чокнутым эгоистом, направленным внутрь себя, видящий только свои проблемы и заботы.
В окне виднелось здание, возвышавшееся в центре площади, давящее своей мощью. Машина остановилась возле входа, водитель заглушил мотор. Я не двигалась. Сидя на заднем сидении, я ощущала единственное желание – оставаться здесь вечно. Человек, сидевший впереди меня, не шевелился. Можно было просидеть так час или два или даже всю жизнь, он тоже сидел бы так час, два, молча, не шелохнувшись. Все были чокнутыми: водитель, я, весь мир…
Закрыв за собой дверь, я опустилась в кресло. Прибитая жизнью, я пыталась заставить себя делать хоть что-нибудь, но на это что-нибудь нужна была энергия, а ее как раз не было. В сумке зазвенел телефон, казалось, он не замолчит уже никогда. Я закрыла уши руками, чтоб не слышать его звон. Мне не хотелось никого слушать, мне не хотелось ни с кем разговаривать, мне нужна была тишина, съедающая, сводящая с ума тишина.
Звон прекратился. Я медленно достала телефон… Да, звонил он, ну и что? Слишком поздно, слишком бессмысленно. У меня не было сил начинать все с начала.
Я нажала кнопку, телефон спросил: «Удалить?» Да, конечно, все удалить, ничего не оставлять. Я удаляла его по кусочкам, я вырывала его из своей жизни по маленьким крупицам. Боже, как это было тяжело делать! Как будто каждый раз я отрывала кусок себя, мое тело ныло от боли, но мне ничего не оставалось делать. Я могла только истязать себя, только так я могла вычеркнуть его, силой мук я могла забыть о нем. Но мне было страшно, я понимала, что когда от него не останется ничего, что будет со мной, останусь ли я? Не исчезну ли?
Открылась дверь, и в комнату вошла барышня, работающая здесь лет пять. Она планировала мой день, составляла графики встреч, решала какие-то мелкие вопросы. Мрачное бледное лицо непокрыто макияжем, взгляд, который не давал шанса сблизиться с ней, и всегда строгий костюм с юбкой чуть ниже колена. Что чувствовала она? Чем жила и дышала? Казалось, у нее было всегда все по начерченной ею же самой схеме, от которой она не отходила ни на шаг. Я часто замечала, что, несмотря на то, что я платила ей деньги, я испытывала перед ней страх.
– Вы пропустили сегодня две важные встречи, – это прозвучало так, как будто властная мама воспитывает своего ребенка.
– Ну и что? – я смотрела на нее в упор. Такого ответа она явно не ожидала, в глазах мелькнула еле уловимая растерянность.
– Как что? Это может повлиять отрицательно на наш проект, над которым работают двести семьдесят человек. В который вложено уже триста шесть тысяч.
Я завидовала людям без эмоций, как мой водитель, и таким, как она, у которой было разложено все по полочкам так четко, что меня от этого тошнило. Наверное, у нее в гардеробе даже трусы были сложены и пронумерованы по дням недели.
– Тогда мне придется снять с тебя зарплату, – спокойно сказала я. – Чтоб в следующий раз я не пропускала важных встреч.
– Тогда мне придется уволиться, – тоже спокойно ответила она, уверенная в том, что я сразу же замну этот вопрос.
Мои отношения с людьми всегда были, не могу сказать, что спокойными, но достаточно гладкими. И я знала, что большая их часть относится ко мне уважительно. И вот теперь она стояла и смотрела на меня, пытаясь понять, что происходило. Она осознавала, что после того, что она сказала, ее самолюбие и гордость не дадут ей поступить по-другому. Ей действительно придется написать заявление на расчет. Я прекрасно понимала, что она ждала от меня совсем другой реакции. Я смотрела на нее и видела, как она пойдет сейчас в свой кабинет, сядет за стол и начнет писать то, о чем еще двадцать минут назад даже не могла подумать. Потом она принесет этот листок бумаги ко мне и будет ждать всем своим существом, что я порву его и скажу ей идти работать. А если я его не порву, что будет потом? Ее судьба на данном этапе зависела от меня. Если я подпишу этот листок, ей будет плохо, ее намеченная схема рухнет, я точно знала, что она будет переживать, может, даже страдать. А если она будет не такой сильной, как кажется, она может покончить собой, ведь я видела каждый день, как вкладывала она себя в эту работу, я никогда не понимала зачем, но она действительно жила этим.
– Мне все равно, – прошептала я…
***
Я открыла глаза. Передо мной простиралось белое полотно потолка. Боль пронизывала все тело, особенно в области желудка. Тошнота подходила к горлу, но у меня не было сил даже вырвать. Большое количество снотворного, наконец, начинало действовать. Я лежала и смотрела в потолок, медленно прокручивая некоторые события своей жизни, которые, как мне казалось, имели для меня значение. Но в какой-то момент я усомнилась в значимости этих событий, я усомнилась вообще в значимости моей жизни, даже несмотря на его отсутствие. Я поняла, что он был только причиной, а следствием была я сама – я и моя жизнь. Я устала. И вот, глядя на белый потолок, я начинала отдыхать, отдыхать от всего: от него, себя, всех окружающих…
Телефон звонил до тех пор, пока не сработал автоответчик. Сквозь шум в ушах, где-то вдалеке, я услышала его голос. Недавно такой родной и нужный, голос, в котором я нуждалась пять дней, нет, всю жизнь, голос, без которого я не могла жить, теперь был не моим…
«Я звоню тебе целый день. Где ты пропала? Что случилось, я ничего не могу понять. Я очень переживаю. Может, я тебя чем-то обидел или ты не хочешь меня видеть? Хорошо, я согласен с любым твоим решением, только скажи мне, поговори со мной. Я не нахожу себе места. Я как больной сижу возле телефона и жду, когда ты перезвонишь. Я не могу есть и спать. Я соскучился. Прошу тебя, перезвони, мне трудно находиться в неведении…»
Шум в ушах заглушил его голос, я не могла его больше слышать. Горячие две слезы вытекли из уголков глаз, скатились по вискам на волосы, и я не знаю, упали они на пол или задержались в волосах.
«Поздно, я устала. От всего устала». Эта последняя мысль пронеслась в моей голове. Сил для рассуждений больше не было…
Я закрыла глаза…
