Сапоги с подковками офицеров лейб-гвардии выстукивали единый ритм на отполированном до блеска паркете Саского Дворца. Про себя Генриетта даже начала придумывать мелодию под аккомпанемент столь необычной дроби, что помогало ей сохранить спокойствие и преодолеть желание задушить ближайшего солдата. Не слишком хорошо чувствовала она лишенной свободы, когда ее эскортировали по коридорам с высоченными потолками, а повсюду шастали штабные офицеры в идеально чистых мундирах, блестящих от эполет, аксельбантов и орденов. Фроляйн фон Кирххайм шла с гордо поднятой головой, совершенно не обращая внимания на любопытствующие взгляды и шепотки за спиной. Не удостоились ее внимания замечательные украшения на стенах, масляные лампы с хрустальными абажурами, что заливали светом интерьеры дворца; даже на мгновение на глянула на гигантский портрет царя Николая I, висевший на почетном месте. Всем своим поведением она хотела дать понять всем присутствующим, что ничего не боится, что знает себе цену и собственное достоинство, а на шик и блеск царского штаба ей глубоко наплевать.

Бивак русских войск на Саской (Саксонской) площади. Слева-Саский (Саксонский) дворец. Снимок 1861 года

К тому же, она немного устала, потому что ночью ей и глаз сомкнуть не позволили, мучая бессчетным числом повторяющихся по кругу вопросов. К счастью, для организма солдата с мехаборгической поддержкой отсутствие сна даже в течение нескольких дней особой нагрузки не представляло. Гораздо больше докучал голод, поскольку девушка приняла решение не принимать ничего из того, чем угощали ее следователи. Последнюю пищу в виде шоколадок пани Чверчакевич она вспоминала с умилением, ну а за чашку чаю готова была дать себя порезать на кусочки. Да, забылось уже, что означает быть на военном пайке, причем, когда в ходе военных действий снабжение не поступает. Несколько лет назад о еде она бы и не подумала. Да, размякла она на гражданке, живя примерной старой девой в крупном городе. А пригодилось бы взять себя в кулак, припомнить прусскую дисциплину. Закалка духа и тела! Мужество и подчинение, навык и порядок! Раз-два, раз-два, — отсчитывала Генриетта про себя и несколько автоматически согласовала свои шаги с маршем эскорта.

Когда ее наконец-то выпустят, нужно будет за себя взяться. Пора покончить с вечерними прогулками с заходом в кондитерские в кондитерскую, вместо них: пробежка до Чернякува и назад. С железными грузами в карманах. Хватит в каждую свободную минуту заходить в Благотворительное Общество, гораздо лучше будет поплавать против течения Вислы до самого Вилянува. К этому всему сон при открытых окнах, особенно в непогоду; мытье в ледяной воде, а парфюмерию, кремы, тонкие шелка, бархаты и кашемировые шали — в сторону. С нынешнего же дня: корсет из грубого полотна, к тому же стискиваемый изо всех сил, пока глаза не начнут вылезать наверх. Вместо пирожных — каша. Вместо кремовых тортиков — мясо с кровью. Вместо чтения французских романов — драки под пивной. Сражения, работа и песня. Ясное дело: песня маршевая, солдатская!

Остановились они перед дверью с золотыми, тяжелыми ручками. Один из офицеров исчез внутри, и его не было несколько минут. Генриетта стояла неподвижно, уставившись в стену. Оставшиеся трое гвардейцев с недоверием наблюдали за ней. Царская армия еще не столкнулась с егерями Железного Канцлера, но солдаты много чего о них слышали. Профессиональных военных не мог обмануть кринолин и несколько растрепанная, хотя еще вчера мастерски уложенная прическа. Они видели, что имеют дело со старым воякой, истинной машиной для убийства. Никто из них не осмелился провоцировать девушку зацепками, правда, всякие политесы и вежливость тоже были отброшены. Один солдат перед другим солдатом притворяться не должен.

Дверь открылась и Генриетту завели вовнутрь. Она очутилась в просторном кабинете с огромными, светлыми окнами, выходящими на Парк Саски. Стена напротив входной двери была украшена громадной картой Империи, истинной картографической игрушкой. Самым важным предметом мебели в помещении был массивный письменный стол из красного дерева в сильно устаревшем, но все еще применяемом стиле «ампир». За столом сидел засушенный старичок в дурацком рыжем парике и с подчерненными усами. Выглядел бы он, возможно, и смешно, если бы не нахмуренная мина и, несмотря чуть ли не восьми десятков лет за спиной, удивительно хитрые и злые глаза. Он был подключен к механическому медицинскому креслу — тихонько посвистывающему и урчащему — с помощью трех блестевших медью, вставленных в отверстия на шее трубок. Генриетта присела в книксене перед стариком, а тот, не говоря ни слова, указал ей на стоящий напротив стола стул. Генриетта скромно присела на краешек, тщательно поправив кринолин.

Девушка прекрасно знала, с кем имеет дело. Ее принял лично фельдмаршал Федор Федорович граф Берг, наместник Царства Польского. Самое важное лицо в этой части Империи, одно из страшнейших лиц во всей державе. Несмотря на то, что Генриетте не в чем было себя обвинить, она испытала волну холода. Ее так и подмывало протянуть руку к винту на лбу, открывающему боевой механизм, и впустить себе в кровь немножко боевых флюидов. Они убивали страх, а фроляйн фон Кирххайм бояться не любила.

— Дочь прусских юнкеров, к тому же бывший солдат, ветеран прусско-австрийской войны — и замешана в убийство австрийского посла. — Старичок обратился к Генриетте на прекрасном немецком языке, правда, исключив все любезности. — Уж в более паршивую ситуацию, девочка моя, ты попасть просто не могла. Так скажи же, что все это должно означать…

— Ваше превосходительство, клянусь всем святым, там я очутилась совершенно случайно…

— Случайно ничего не происходит! — Берг стукнул кулаком по столу.

Но он тут же опомнился и одарил Генриетту извиняющейся улыбкой, демонстрируя рядок белых фарфоровых зубов. Из ящика стола хозяин кабинета вытащил пачку документов и надел очки, чтобы присмотреться к ним.

— Твое досье, фроляйн, — буркнул он. — То-се, о чем это я? Ага! Здесь пишут, что я должен знать о твоем пребывании в Варшаве. Ты являешься так называемым спящим агентом, присланным пруссаками в качестве поддержки для нашей тайной полиции и разведки. А я спрашиваю, какой, собственно, разведки, тысяча чертей?! Царской или германской? Почему это я ничего не знаю о прусской скрытой сотруднице?! А вот здесь указано, что наша дамочка берет содержание еще и из кассы жандармерии, таким образом — подчиняется еще и мне. Это как, я спрашиваю? Почему мне никто об этом не сообщил, почему о дамочке не знают в варшавском гарнизоне или даже в Третьем Отделении? Почему это в архивах тайной полиции нет ни единого донесения или написанного вами рапорта? Так кто вы такая на самом деле, а?

— Как ваше превосходительство само сказало — спящим агентом, — не раздумывая, ответила Генриетта. — Понятия не имею, почему обо мне забыли, хотя денежное содержание и выплачивают. Я нахожусь на посту, в случае чего — всегда готова действовать!

— Господи Боже, — старец кашлянул и бессознательно поглядел на гостью над стеклами очков. — В случае чего?

— В Варшаве я очутилась благодаря сотрудничеству наших разведок путем обмена агентами. Ваши сотрудники были высланы в Берлин, Гданьск и Нюрнберг, чтобы поддерживать местные службы в случае появления инцидентов с участием жителей России или же связанных с Российской Империей. На той же самой основе я тоже очутилась в Варшаве. В настоящее время я нахожусь на посту в состоянии анабиоза, но в случае появления неприятностей я сразу же буду готова к действиям, связанным с жителями Рейха или связанными с Германским Рейхом. Мне будет легче проникнуть в их среду, опять же, у меня нет сложностей в плане обычаев или языка.

Берг почесал парик, снял очки, после чего задумчиво постучал пальцем в левый глаз. Судя по звуку, явно стеклянный. Генриетта начала размышлять, а не состоит ли наместник полностью из протезов.

— Тогда все замечательно складывается, — заявил в конце концов Берг с гробовым выражением лица. — Произошел инцидент, касающийся и Германского Рейха. В связи с этим, я призываю вас, девушка, на действительную службу.

— Но что это убийство имеет общего с моей родиной? — осмелилась спросить Генриетта.

— Решение этого дела находится в интересах всех трех держав, это, по-видимому, дискуссии не подлежит. А мой личный интерес заключается в том, чтобы разрешить дело как можно скорее и смыть позор с имени. Убийство дипломата в моем городе! В моем! — рявкнул он, в результате чего трубки, встроенные ему в шею, спазматически напряглись.

Медицинское кресло зашипело, выпустив клуб пара. Внутри него что-то громко застрекотало и щелкнуло. Наступила тишина. Генриетта сидела, не шевелясь, не проявляя эмоций, хотя старик все сильнее ее пугал. Он застыл с выпученными глазами и перекривленным париком. Выглядел он так, будто только что отдал Богу душу. Спустя несколько минут фроляйн фон Кирххайм дрогнула, еще через минуту — заставила себя поднять руку и помахать ладонью у графа перед глазами. Тот не реагировал.

— Ссора между тремя державами весьма на руку местным бунтовщикам, — отозвался он, словно ничего и не произошло. — Поляки дали бы шкуру с себя содрать, лишь бы спровоцировать нас на объявление войны друг другу. Они все еще мечтают о независимости, а она возможна лишь при условии, что Германия, Австрия и Россия набросятся один на другого. Мы обязаны довести до создания очередного Священного Союза и укрепить абсолютизм в Европе. Одни только наши страны дают отпор всем этим мерзопакостным типам: польским сепаратистам, либералам, революционерам, демократам, защитникам прав рабочих и крестьян. Чтоб они все сдохли! Если мы позволим им размножиться и править, наши страны могут перестать существовать, европейский мир рухнет в развалинах, придет время хаоса и разрушения. Так что, девушка, вы уже сами видите, сколь многое может утратить Германия в связи с данным убийством.

Генриетта кивнула. Одним словом: ее отпуск только что закончился. А она так радовалась ссылке в Варшаву, говоря по правде, сама ее просила. Как тогда надоел ей мундир, войны, сражения, кровь и насилие. Ей хотелось покоя, она мечтала жить как обычная женщина. Хотя бы немножко, хотя бы несколько месяцев: работать в канцелярии, помогать бедным, читать книжки, заботиться о ближних. Быть может, встретить какого-то красивого мужчинку. Ну ладно, пускай уже и не такого красивого, но джентльмена, с которым они нашли бы общий язык, родство душ. Вдруг перед ее глазами встал инженер Данил Довнар. Как жаль, что их роман не успел развернуться. А теперь уже поздно. Пора возвращаться на действительную службу.

— Фроляйн, вам нравится этот город? — спросил граф.

— Да, здесь весьма симпатично. Хотя пригодилась бы приличная канализация и больше заботы о…

— Какая еще канализация, — фыркнул Берг. — Во времена моей молодости в городах никаких каналов не было, но люди как-то жили. О чем это я, того-сего… Ага! Я со своей женой Варшаву очень даже люблю. После подавления восстания я себе пообещал, что превращу ее в самый веселый город Империи. А что, просто я очень даже добрый человек. Я дал ей много чего, разрешил свободно развиваться промышленности и ремеслам, вернул университет, заботился о театрах и искусствах. Город разрастается, горожане богатеют. Но если поляки вновь начнут устраивать заговоры против Его Величества, мое терпение лопнет. Я подавил уже два бунта, каждый последующий с большей суровостью и кровью… Третьего ждать не стану… Если ситуация быстро не выяснится и виновные не будут задержаны, я начну действовать более решительно. И все это вовсе не закончится расстрелами на площадях и виселицами на склоне Цитадели. Я выведу на улицу боевых големов, натравлю на город сотни пьяных в стельку казаков на механических лошадях. И тогда от Варшавы камня на камне не останется. Так что, если фроляйн дарит сей город теплыми чувствами и желает видеть его пульсирующим жизнью — фроляйн обязана приложить все усилия и старания.

— Я в вашем распоряжении, ваше превосходительство! — Генриетта вскочила со стула и встала по стойке смирно. Она даже не забыла щелкнуть каблуками, хотя в легких башмачках их тонкой кожи это было и нелегко.

Старец вновь усмехнулся и довольно погладил усы.

— Вскоре город с кратким визитом посетит еще один австрийский дипломат, — сообщил он. — Этот, в свою очередь, находится по пути из Петербурга в Вену, в Варшаве он собирается провести несколько дней. Это посол, которого должен был заменить барон фон Лангенау. Если у этого хоть волосок спадет с головы, я за себя не ручаюсь. Фроляйн присоединится к следственной группе, которая обязана решить дело еще до того, как австриец доберется до Варшавы. Все подробности определите с офицером, ведущим…

Слова графа перебил робкий стук в двери. В комнату сунулась голова юного офицера лейб-гвардии в фуражке с желтым околышем. Берг вопросительно поднял брови.

— У входа во дворец некий господин устроил скандал. Он утверждает, что пришел за панной фон Кирххайм, и что не уйдет пока ее не освободят. Я бы не стал морочить голову вашему превосходительству, но этот тип — мехаборг типа мертвяк. То есть, сшит из мертвецов, выглядит неким коллекционерским экземпляром. На всякий случай я приказал его задержать.

— Если поляк — так сразу палкой по лбу и передать кладбищенским на разборку, — махнул граф рукой. — Хотя, того-сего, погоди-ка, вьюнош! А откуда он знал, что фроляйн во дворце?

— Это мой знакомый, отпустите его, пожалуйста, — Генриетта положила руку на грудь в драматическом жесте, который подсмотрела вчера в Опере. — Лицо, которому можно доверять, инженер с множеством необычных умственных способностей. Он пригодится в следствии, разрешите мне его завербовать. Да, я забыла прибавить, что по национальности он русский.

Понятное дело, она солгала, но только затем, чтобы спасти жизнь Данилу. Она сделала это совершенно импульсивно, и сама была изумлена своей, столь противоречащей прусской дисциплине несубординацией.

— Русский? С этого следовало и начинать. — Граф снова махнул рукой. — Тогда посвятите его в дело, по своему разумению. Фроляйн может идти, но еще сегодня вечером ей следует отметиться в командовании корпуса жандармерии.

— Есть! — Генриетта еще раз щелкнула каблуками и вышла из кабинета.

Берг немножечко еще посидел, глядя на настенную карту, после чего латунным рычагом переставил кресло в лежачее положение. Пора немного и вздремнуть…