Ночь… Рождество. Центральная больница. Второй этаж, палата номер пять. — Вам плохо, баба Маша? — Нет… — Не спится? (во тьме тихонько скрипнула кровать) — Пойти што ль побродить по коридору? — старушка, встав, прошаркала к окну, раздвинула коротенькие шторы: — А снегу-то… а снегу!!! Ну и ну. Ты глянь, дорогу снова завалило — машины завтра будут буксовать. Ох, Господи… кого-то на носилках завозят в отделение опять. — Не к нам ли? — К нам! А Пётр-то Иваныч устал, поди — хирург наш дорогой. Днём на ногах, а тут ещё и на ночь больных везут. — Работа… — Боже мой. Мороз ложился красочно на стёкла. В загадочном сиянье фонарей снежинки оседали неохотно на кружево берёзовых ветвей. И ангелов невидимые лица, сквозь инея узоров колдовство смотрели в окна маленькой больницы в таинственную ночь под Рождество. Слышна из коридора суматоха: — Скорее! Пётр Иванович… Сюда! К нам новенький… Больному очень плохо… — В сознании? — В сознании… да-да… И снова тишь. — Ложитесь, баба Маша. — Да, правда… чтой-то мне не хорошо… Разволновалась… (в возрасте-то нашем волнение уже запрещено). Но вдруг в окно увидела случайно, как женщина спускается с крыльца, — она лишь час назад сопровождала больного — то ли брата, то ль отца. Расстроена (ещё бы!) Прячет слёзы. И вдруг: — Ох, поскользнулась… Ай-яй-яй! Упала… не встает. Помилуй, Боже! Вставай, моя хорошая… Вставай! — Вы что там говорите, баба Маша? — (соседка по кровати всё не спит) — Да здесь…… упала женщина…… бедняжка. — Не вижу… Где? — Ну, вот же…… вот…… лежит. Помочь ей надо как-то. — Кто ж поможет? Врачи теперь все заняты больным. Старушка заметалась: — Это что же? Там человек…… упал…… а мы стоим. Ночь на дворе — она не шелохнётся — того гляди — замёрзнет через час. Ох… сердце непривычно как-то бьётся… Я мигом… я бегу уже… сейчас! — Куда же Вы? Постойте, баба Маша! Ну, что за беспокойная душа?!!! Бабуленька, набросив старый плащик, покинула палату, чуть дыша. А ангелы участливо смотрели старушке опечаленной во след, фиксируя последние мгновенья семидесяти выстраданных лет. Не правда! Жизнь — не только цепь страданий. Ведь счастье невозможно испытать, другим свою любовь не отдавая. Она привыкла радостно сгорать — дарить тепло души и сердце людям — незримо… бескорыстно и легко. Смеялась: мол, от сердца не убудет. «Я, кажется, забыла валидол… на тумбочке, наверное, остался. не важно…… мне бы женщине помочь… как тяжело…… по лестнице спускаться…» Метельная, рождественская ночь на белых-белых крыльях уносила тепло души уже к иным мирам — старушки, что смогла прожить красиво, и столь же благородно умерла — не на людях — на лестничной площадке, к перилам прислонившись головой. Лишь ангелы седой касались прядки невидимой, заботливой рукой.