20. Еду в тюрьму. Сегодня я провожу там консультацию для заключенных – русских и поляков. Недалеко от нашего городка находится Гора, на горе стоит Цитадель, а в Цитадели – Ворота, ведущие в тюрьму категории «Би». Здесь содержатся в основном иностранцы, представители сорока двух национальностей. Среди них двадцать восемь славян – они и есть клиенты моей консультации. Раз в две недели мы встречаемся в комнате при буддийской молельне. Моя основная задача заключается в том, чтобы помочь им понять содержание многостраничных официальных писем различных тюремных служб. На некоторые из них стоит ответить, чтобы, например, получить возможность выйти за ворота тюрьмы парой месяцев раньше, или купить себе в камеру канарейку. Правда, не сразу: вначале клетку, через месяц – пакетик с кормом, со следующим платежом – ветеринарную страховку канарейки и, уже в последнюю очередь, саму птичку – идеального товарища для заключенного, отбывающего пожизненный срок. Потому что канарейку разрешается держать только тем, кто приговорен к пожизненному заключению (а отсидит-то до условного освобождения, может, всего лет семь). Остальные могут любоваться золотыми рыбками в пруду на тюремном плацу, а по весне – головастиками.

Итак, я еду. А тут бах! Безо всякого предупреждения, ни с того ни с сего, здравствуйте-приехали – мой любимый! На капоте моего «Rav». Голышом! Ааааааааах… Мммммммм…

Лежит, как микеланджеловский Адам, только в тысячу раз прекрасней, а ручку со своими замечательными бицепсами и трицепсами протягивает мой милочек к своему Всемогущему Макбуку. Бабочки над ним порхают, аж темно от них, как под английским небом в ноябре. Ничего не касается эта прекрасная мужская рука, ничего не нажимает, не гладит, не ласкает, не щупает, не хватает, не щекочет, не царапает, не толкает, не вламывается, не вкрадывается (а ведь умеет, чертовка!). Его глубокие голубые озерца смотрят на экран ноутбука. Так внимательно-внимательно. На меня ни взгляда. Понятно, он всматривается в свое отражение. В фотографию, даю слово, из его блога в интернете, на которой он в черной фирменной рубашке с выступающим из кармана красным колпачком фирменной шариковой ручки! С этой огромной сигарой в правой чемпионской руке. Боже, храни президента Клинтона за его идею хранить сигары в особом месте! Господи, как он красив! Как я от него, выражаясь с родным белорусскам акцентом, балдзею! Не от Клинтона! A от моего любимого. Менеджера кризисов и катаклизмов. Божественного. Великолепного. Наивкуснейшего на свете! Ммммммммм… Ааааааааааах…

Как я жалею, что он не одет. Я люблю, когда у нас кровь уже начинает закипать, a мы как ни в чем не бывало: как дела, да ничего особенного, а у тебя, спасибо, в порядке. А потом, неизвестно как и почему, наша одежда уже летает повсюду… нет-нет, это бабочки и овечки кружатся, как танцующие дервиши-мевлеви, как циклон (не «циклон-Б», прошу учесть, наш циклон – амброзия), а в глазу этого циклона – мы. Вдвоем. А он как будто нехотя раскручивающийся, весь такой cool – аж сил нет. А я уже вся трепещу, как флаг на «Авроре». Меня внутри просто разносит, но внешне я еще как-то держусь. А сейчас вот спокойно возьму и дотронусь до одного места. Да не того, o котором каждый подумал. У него есть другое! Секретное. Не скажу какое… Оно переключает его такой невыносимо прекрасный cool на «ближний бой! oгневой контакт! фас!», оно только для нас, эксклюзив. Может у меня быть что-то эксклюзивное с этим неземным любовником? Благодарю. Ну и зачем так гудеть, дорогой водитель движущегося справа от меня «мерседеса» цвета «серебристый металлик»? Ну, болтает меня немного из стороны в сторону на этом дурацком шоссе, так видимость у меня ограничена, не ясно, что ли? Я не потеряла контроль над органами чувств, понял, дубина? Просто эти чувства сместились на периферию моего женского внимания. Я не слепая, наоборот, смотрю на мир третьим глазом, который открывается у меня во лбу при виде самого прекрасного в мире раздетого и распаленного любимого человека! И если даже я врежусь в ту фуру, которая едет впереди меня, ничего со мной не случится – просочусь сквозь стекло и полечу, не зря же любовь окрыляет! Глотни хотя бы «Ред Булла», ты, балбес несчастный, не знающий, что такое любовный пыл. Ты ведь пристегнут ремнем безопасности, идиот толстомордый? Не крути своей сарделькой у виска, и так вижу, что ты полный придурок. На капоте твоего гроба на колесах едет голая любовница? Нет? Воображения не хватает? Или ты из другой ориентации, типа из задней бочки для засолки огурцов? У тебя есть педали, жирный хряк? Ну так жми на них, дави изо всех сил, убирайся с моего третьего глаза долой!

Помню, что в таком любовном томлении была я пару месяцев назад на заседании пожилых аятолл той самой тюрьмы, куда я еду. Мы обсуждали стратегию и тактику нашего джихада против расовой дискриминации. Заместитель главного аятоллы говорит мне при всех:

– Дорогая леди, у вас сегодня другие духи. Рекомендую вернуться к предыдущим. Просим считать, что у нас тут монастырь.

А по окончании заседания подошел ко мне, грязный старикашка, и спросил: а как, собственно, называется эта чудесная амброзия? Жене бы такую на Рождество… Духи «Агент-Провокатор», говорю, мистер заместитель по дисциплине и режиму. А что я должна была сказать? Что не пользуюсь духами? Что это совсем не запах, а какой-то электромагнитный заряд, который иногда образуется вокруг меня. Сам по себе, но обычно тогда, когда я благосклонно думаю о своем любимом. Неблагосклонно думать я себе не разрешаю, потому что зачем нам в Англии Хиросима?..

Ну вот, таким образом без особых приключений доехала до ворот. Когда-то читала-слышала, где – уже не помню, что в тексте каждого произведения есть строчка, которая несет наибольшее количество информации. Например, у Пушкина это предложение: «Ах, наконец достигли мы ворот Мадрида!».

Пушкин говорит устами Дон Гуана, который обращается к Лепорелло. И эта строка прямо насыщена информацией. А сколько в этом информативном предложении докторских и кандидатских степеней! Ну и я не буду изобретать велосипед, а возьму за образец вышеуказанный шедевр: уф, наконец достигли мы Ворот Тюряги!

Не понимаю, что тут происходит. Что это за толпа папарацци? Телеобъективы, штативы, «никоны» да «лейки».

Вижу знакомого журналюгу из нашего «Эха Урюпинска». Он спрашивает меня:

– ТЫ ЕДЕШЬ ТУДА?

– Тут больше некуда ехать. У меня приемный день по переводу славянским зекам. У тебя новая прическа…

– Так это был твой клиент? Тот, что спрыгнул?

– Может и мой, – говорю. Потому что я загадочная женщина и к тому же во фривольном настроении. – Классные у тебя часы. А куда он спрыгнул? С койки на парашу?

– Нет. С крыши корпуса «А». Полчаса назад. Его уже в морг увезли. Ты, наверное, встретила скорую?

Помню один «мерседес». Скорой не было. Может, он поэтому так и гудел… А в чем дело? ЧТО ТЫ МНЕ ТАКОЕ ГОВОРИШЬ?!

– Заключенный спрыгнул с крыши корпуса «А». После трехчасовых переговоров с двумя офицерами. Он, когда упал на тротуар, еще вроде минут пятнадцать прожил и только потом умер.

Меня впускают без слов. Хотя висящий на стене телевизионный экран показывает, что на территории тюрьмы действует КРАСНЫЙ УРОВЕНЬ ТРЕВОГИ – ВСЯКОЕ ДВИЖЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО. Естественно, сразу ведут в отдел охраны для допроса.

«Двадцать лет спустя» выхожу из Ворот на свободу. Еду вниз до поворота к военно-морскому кладбищу. Потому что только тут есть покрытие – на кладбище. Звоню Роберту. Не отвечает. Наговариваю ему на автоответчик: «Роберт, я жутко тоскую по любимому. А тут заключенный взял и спрыгнул с крыши и разбился насмерть. Спрыгнул вниз на землю. То есть на асфальт. Потому что у него зуб болел три недели. А дантист у них уволился. И у них не хватает надзирателей, чтобы возить людей в больницу из-за одного зуба. Два тюремщика пытались его уговорить, чтобы не прыгал, но ближе к ланчу им уже осточертело, и дождь собирался, и один тогда сказал: «Ну, или давай уже прыгай, или кончай нам мозги компостировать…».

Роберт перезванивает через десять минут, когда я уже в дороге. Я не отвечаю. Не хочу. Он диктует на автоответчик: «Жду тебя завтра в два часа». Через пару минут снова: «Не очень понимаю, что там с тюремщиками и компостированием мозгов, ты что, в настроении слово-за-слово? Понимаю, что ты тоскуешь. Понимаю, что заключенный совершил самоубийство, прыгнув с крыши корпуса. Ты желтую бумажку с его именем сожгла? Если не смогла сжечь сразу после выхода за ворота, пожалуйста, сделай это дома. При этом переживай осознанно то, что чувствуешь. До завтра».

Он никогда не позволяет мне приехать сразу. Зачем он мне, этот Роберт?

Человек спрыгнул с крыши. Разбился. Прожил еще пятнадцать минут на асфальте и умер. Меня провели на допрос мимо огромного влажного пятна, оставшегося после него. Когда я шла назад, это пятно уже разлилось по всем тротуарам, по центральной дороге, по аллее, ведущей на кухню, по всему плацу! Вышло за ворота. Даже поднялось на все крыши. Потому что идет дождь. Меня трясет. А тот сейчас лежит в морге. Зэк из корпуса «А», где содержится половина русско-польской группы. Мне не разрешили ни с кем встретиться, даже не позволили отдать готовые бумаги. Консультации приостановлены на время следствия. На месяц? Два?

А ты мне, Роберт, плетешь о своих дурацких ритуальчиках, о желтых бумажках. О том, как я себя чувствую. А я себя не чувствую… O, люди…