30. Работа полицейского переводчика имеет огромное значение для следствия и суда. Неопытный, недобросовестный или эмоционально неустойчивый специалист может, как говорится, потянуть одеяло на себя, то есть попытаться реализовать свое стремление выглядеть важной персоной, вместо того чтобы просто обеспечивать коммуникацию противостоящих друг другу сторон. Он может даже пытаться осуждать, судить и выносить приговор.

Переводчик может содействовать следствию или, наоборот, тормозить его. В крайнем случае он может даже совсем развалить дело.

Да-с, могу развалить любое дело! Вот ведь искушение.

Ведь никто, кроме меня, не знает оба языка. И каждый раз, когда я открываю рот, меня понимает только одна сторона конфликта гражданина с государством. Государство и не такое видывало и обладает всем необходимым опытом; эта мощная и уверенная в себе махарайка имеет столько власти – и силы, чтобы ее удержать – что так или иначе справится. Зато гражданин обычно испытывает стресс, страх, шок, да хоть бы и просто тяжелое похмелье; этого достаточно, чтобы подтолкнуть его в направлении, которое выберет переводчик на основании каких-либо собственных мотивов.

Зайдя в помещение, оснащенное магнитофонами, микрофонами, камерами, кнопками вызова и другими устройствами, я могу использовать слово «беседа», что помогает правонарушителю, успокоенному моей умеренной доброжелательностью, расслабиться и собраться с мыслями. А могу сказать «допрос» – и у бедолаги сразу встает перед глазами известный фильм с Кристиной Яндой. А если я еще придам голосу интонацию, характерную для холодной кагэбешной суки? Через минуту задержанный уже и своего имени не будет помнить.

– Боже милый, – выдыхает мой собеседник. – Никогда об этом не думал таким… ярким образом! А тот фильм хорошо кончается?

– Какой фильм?.. А, тот, польский «Допрос»? Не беспокойтесь, хеппи-энд: ребенок рождается в тюрьме, счастливо попадает в детский дом, а потом в конце концов к маме и ее мужу. В русской версии он мог умереть при родах, ребенок, в смысле. Вопрос кармы, – с энтузиазмом вещаю я на всю столовую, и тридцать полицейских голов поворачиваются в нашу сторону. – Так что, старший инспектор Ким, возьмемся за это грязное дело? За обучение следователей?

– Я должен подумать… А не лучше ли устроить one-woman show с вашими рассказами во время рождественского полицейского корпоратива? Укажем это на входных билетах…

– Одно другому не мешает. Факт тот, что мне постоянно попадаются совершенно изумительные холмсы и пинкертоны из вашего нового набора. Я им говорю: «В ходе допроса, пожалуйста, делайте паузу для переводчика после изложения вашей концепции», а они спрашивают: «А что такое концепция?».

– Да ладно! Хорошо хоть, не спрашивают, что такое допрос. Но если серьезно, что вы имеете в виду под концепцией?

– Это такая часть произносимой следователем речи, после которой он сделал бы естественную паузу, независимо от присутствия переводчика.

– А зачем ему эта пауза?

– Да хоть для того, чтобы воздух набрать в легкие. Обычно в процессе говорения люди делают паузу. Скажем, когда им нужна реакция допрашиваемого или его участие в диалоге: «Как вас зовут?» – пауза.

– Знаю.

– Я знаю, что ты знаешь! Не прерывай меня! После двух часов проводимого мною обучения следователь должен среди прочего усвоить, что разные языки имеют различные грамматические конструкции. Различный порядок частей предложения – существительных, глаголов, прилагательных, числительных и прочих предлогов и междометий. Следователю должно быть ясно, что при переводе, например, между славянскими и германскими языками имеется инверсия.

– А что с порядком слов в английском?

– Он относится к группе германских языков, так что…

– Ни фига себе! Германских, хей! А что такое инверсия? Что-то агрессивное? Звучит как-то так… Будто немцы на нас напали!

– Ничего подобного, мой дорогой. Просто нужно знать, как кончается английское предложение, чтобы сформулировать его польский эквивалент. Или словацкий. Или русский. Иногда конец предложения идет в начало. И тогда пауза в середине предложения недопустима, перевод не получится.

– А! Знаешь, мне уже нужно идти…

– Так как с этим обучением, старший инспектор?

– Начнешь в среду через две недели в девять утра, в учебном центре при западной штаб-квартире, в зале рядом с тиром.

– Супер! Два часа с перерывом на чашечку кофе. Не больше десяти человек в группе. А можно мне пострелять в тире?

– Только из своего оружия! Пневматического! Ха-ха-ха!

Не всегда было так легко с организацией курсов. Сейчас, когда у меня за плечами уже десятки занятий, сотни положительных отзывов и пара статеек в «Эхе Веймута», все решается одним разговором со старшим инспектором.

Помню, сколько горечи я испила, когда выступила с первым предложением провести курсы для офицеров дорожной полиции. Дело в том, что в разных странах существуют огромные различия в правилах дорожного движения, которые могут легко превратиться в ДТП с летальным исходом. Однако ни одну собаку это не волновало…

До поры до времени…

И – время пришло.

«Те, кто молчал, перестали молчать».

Год спустя после поданной по инстанции «телеги» меня срочно вызывают в управление нашей дорожной полиции. Какое-то важное совещание. Необычное событие в жизни переводчика-фрилансера. О боже, неужто меня опять выгонят с работы? А где письмо с объяснениями?

Тема совещания: «Последствия вчерашнего происшествия»; в зале сидят двадцать человек – одно начальстсво. Ведет старший инспектор чего-то там важного, черт их разберет с этими званиями. На каждом столике лежит программа наших посиделок и список выступающих старших офицеров, что рвутся к микрофону, как американский солдат на аэродром Приштины. Ну и поехало! Один говорит, что существуют различия в английских и континентальных правилах дорожного движения. Другой – что конкретно в польских. Третий – а почему бы не составить список таких различий. Четвертый – что можно было организовать специальное обучение эмигрантов-водителей. Пятый – что надо провести обучение наших патрульных. Шестой – что необходимо установить контакты с польской дорожной полицией. Седьмой – что, может, стоит разместить соответствующую справочную информацию на польских интернет-сайтах. Тут председательствующий объявляет перерыв на кофе. Я стою у стенки, защищенная непроницаемой броней английских улыбок. Никто здесь меня не знает. Я тоже никого не знаю.

После перерыва председательствующий вдруг обращается ко мне:

– Вашей фамилии нет в списке выступающих, прошу прощения. Ошибка секретарши. Однако меня интересует ваше мнение относительно предложений коллег.

– Я в восторге!

– Правда? Поясните, пожалуйста.

– Вижу, что ваши коллеги умеют читать. Дадим им еще год, и может быть, они научатся в публичных выступлениях ссылаться на источник своих знаний. Ведь если уж воровать чьи-то идеи и цитировать их почти дословно, надо хотя бы сказать: спасибо русско-польской переводчице, которая год назад изложила эти замечательные идеи на бумаге!

Наступила тишина.

Держим паузу, спасибо Станиславскому. Я – не винтик в их машине. Плевать мне на их субординацию и иерархию.

– Именно… – говорит, наконец, инспектор. – Именно о том вашем документе я хотел бы поговорить. Что-нибудь изменилось в течение года? Может, у вас есть новые предложения?

– Естественно. Но вначале я должна у вас спросить: что произошло вчера?

– Вы не читаете газет?

– Нет. Телевизор не смотрю и радио не слушаю. Нервы не выдерживают. А больше всего меня раздражает, когда кто-то отвечает вопросом на вопрос.

– Вчера на участке дороги, за который мы отвечаем, произошло столкновение. Погиб польский гражданин. Он ехал на мотоцикле, пытался совершить обгон с левой стороны. Столкнулся по касательной с фурой. Погиб на месте. Он находился в нашей стране неделю. Не был застрахован…

Тут я чувствую прилив крови и прочих физиологических жидкостей.

– Так вот почему вы вытащили из-под сукна мое прошлогоднее предложение! Сейчас?! Хотите воскресить этого польского мотоциклиста?!

Инспектор немедленно объявляет перерыв на обед. Два блюда. Двадцать минут. Приглашает меня к своему столику.

Я отказываюсь. У меня внизу в машине есть бутылка «Боржоми». Он настаивает. Я снова отказываюсь! Он идет со мной к машине, а потом сопровождает до столика.

От меня зависит сейчас его карьера…

– У нас через пару месяцев появятся новые должности, – говорит он, раскрасневшись от горячего чая. – Менеджер по вопросам обучения мигрантов. Должность гражданская, но со всеми социальными гарантиями, ну и пенсия.

– Дорогой мой, – отвечаю, – пенсию-то я себе как-нибудь устрою, не беспокойтесь. Это вы зарубили мои предложения год назад?

– Я. Недооценил масштаб проблемы. Наша система скорее реактивна, чем проактивна. Мы не в состоянии предвидеть, даже когда нам с годовым упреждением дают подсказку.

– Вы подаете в отставку?

– Наоборот! Хочу исправить собственные ошибки. Мне есть что усовершенствовать. А вы романтик! В отставку? Премьер нашего государства начал пару войн и об отставке даже не думает…

Вижу, что я почти у него в руках… Еще немного, и я бы оседлала своего антивоенного конька. Но как-то удержалась. Он немного удивлен моим самообладанием. Хоть ему и удалось просветить меня насквозь, как на рентгене. Он подсчитал все «за» и «против». Типичный бюрократ XXI века! Он не взобрался бы так высоко, если бы был не в состоянии нейтрализовать каждого, кто угрожает его пенсии. Я имею дело с человеком, манипулирующим людьми на уровне моего любимого, только не в том, что касается отношений между мужчинами и женщинами, а в государственно-административной области. У меня нет шансов.

– Ну хорошо… Когда мы начнем эти курсы? Кто их должен утвердить?

– Я лично. Независимо от того, кто будет принят на должность менеджера по обучению. Первый курс уже утвержден. Вы вернетесь на совещание?

– Стулья у вас неудобные.

– Первое занятие в девять утра через две недели. Естественно, я там тоже буду в качестве вашего прилежного курсанта.

Еду домой по скользкой неровной дороге.

Горько. Жаль этого мотоциклиста, погибшего на дороге в Пул.

Чувствую себя бесполезной, виноватой.

Внимательно рулю. Приеду – поплачу.