Рис. В. Карабута
Разговор о фантастике, о ее связях с будущим, начатый статьей А. Азимова «Фантастика — живая ветвь искусства» («ТМ» № 2 за 1973 год) и очерком Д. Пеева «Третье тысячелетие» (№ 2, 4 и 5 за 1973 год), продолжает Брайн Вильсон ОЛДИС — один из известнейших и популярнейших английских писателей-фантастов.
В 1960 году он был избран президентом Британской ассоциации научных фантастов. Его перу принадлежит более полутора десятков романов. Б. Олдис дважды лауреат премии «Хьюго» — высшей литературной премии для писателей-фантастов.
Произведения Брайна Олдиса неоднократно публиковались в советской печати.
Мне представляется, что два основных направления в научной фантастике суть следующие: фантастика, обращающаяся к технике, и фантастика, обращающаяся к невероятному. Я, правда, никогда не встречал именно такого деления, но не буду претендовать на приоритет. Эти два направления часто смешивают в одно целое, но различие становится очевидным, стоит только привести имена основоположников каждого — это Герберт Джордж Уэллс и Льюис Кэролл. (Мое собственное мнение таково, что вклад последнего в научную фантастику весомей.)
Современная научная фантастика — это именно та Страна Чудес, по которой путешествовала в свое время маленькая Алиса и по которой странствует ныне и современный читатель. Я лично больше люблю именно такую фантастику, предпочитая ее другой ветви, занимающейся в основном популяризацией науки.
К примеру, в рассказе Клиффорда Саймака «Схватка» меня поразила одна фраза. По-моему, это типичная научная фантастика. Дело происходило следующим образом. На героя рассказа смотрит маленькая, похожая на крысу машинка. Казалось бы, ничего особенного, но… «у нее не было ни малейшего признака глаз, да и вообще лица, и тем не менее он знал, что на него пристально смотрят». Однако этот страшный маленький механизм вряд ли является иллюстрацией очередной научно-технической идеи. Скорее уж я склонен предположить, что образ этот навеян все тем же сюрреалистичным Чеширским Котом. Вы помните: «Алиса заметила странное явление в воздухе: сначала она была поражена, но, вглядевшись, поняла, что это ухмылка…»?
С другой стороны, в рассказе Айзека Азимова «Приход ночи» читатель сталкивается с фантастической ситуацией, базирующейся на строго научных предположениях. Представители цивилизации, существенно отличной от нашей (планета имеет два солнца, ночь отсутствует длительный промежуток времени и т. д.), обсуждают формы, которые может принять жизнь на других планетах. И мы встречаем следующее высказывание: «Предположим, планета имеет только одно Солнце…» Следует пауза, затем докладчик добавляет: «Вряд ли есть вероятность найти там жизнь, разве что она не будет существенно зависеть от своего Солнца…»
Как видно, парадоксальные и неожиданные решения в фантастике можно найти, достаточно по-новому взглянуть на научные концепции.
Самые лучшие образцы научной фантастики убеждают нас, что этот род литературы для достижения требуемого эффекта не нуждается в рабской приверженности к точным данным науки. Скорее всего, основным компонентом научной фантастики является то, что уже доказало свою жизненность в литературе, — воображение… Но даже и у воображения должны быть свои границы.
Я недолюбливаю писателей-фантастов, чьи представления о собственно научной стороне изображаемого настолько поверхностны, что они полагают (встречаются и такие!), что Марс старше Земли, а между изобарой и простым баром разница только в ассортименте. Тем более достойны сожаления авторы, произведения которых часто представляют собой сухие выдержки из учебников.
По-видимому, то, что иные мыслители пытаются подать как различие двух культур — технической и гуманитарной, — является на самом деле бескультурьем. Вот что писал об этом Артур Кларк:
«Я не верю, что в действительности существуют две культуры; следует, на мой взгляд, лишь делать различие между культурой и ее имитацией. Человек, знающий пьесы Аристофана назубок, но понятия не имеющий о 2-м законе термодинамики, в моих глазах столь же невежествен, сколь невежествен специалист в области квантовой теории, всерьез полагающий, что купол Сикстинской капеллы расписан Ван-Гогом. Пожалуй, подобные крайности не существуют, но „отклонения“ имеют место. Я не взялся бы сегодня утверждать, что научная фантастика выполняет роль моста, связывающего подобные две „культуры“, но несомненен тот факт, что она выступает как один из таких мостов. Не сказал бы, что сейчас на этом мосту оживленное движение, но в будущем оно, несомненно, усилится».
Теперь мне хотелось бы вкратце остановиться на вопросе соотношения понятий «фантастика» и «будущее». Я рискну высказать несколько неожиданных, быть может, заявлений.
По моему мнению, научная фантастика более, чем какой-либо другой вид литературы, есть литература сегодняшнего дня. В этом-то и таится секрет ее притягательности — она описывает то, что происходит с миром сегодня.
Видимо, этот тезис следует пояснить. Сфера научной фантастики — воображение, а не предсказание; в противном случае она оперировала бы глаголами в будущем времени, а не в прошедшем. В самом деле: когда начаться будущему? В 1984 году? Через пять лет? Через год? Завтра? В следующую минуту? Сейчас? Каков бы ни был ответ, когда бы, по нашему мнению, будущее ни начиналось, мы вечно у его истоков. Один шаг по направлению к завтрашнему дню — и этот день уже нынешний! Все, что в наших силах, это только вообразить себе будущее, и, конечно, каждый представит себе свой вариант, в соответствии со своими надеждами, стремлениями, идеалами. Нужна в буквальном смысле машина времени (ее еще изобретут!), чтобы одолеть безбрежные просторы грядущих времен.
Наши представления могут основываться только на том, что мы предполагаем или знаем наверняка. Отсюда вывод: наш образ будущего составлен из бесчисленного множества индивидуальных представлений о настоящем.
Так пишут (и писали) лучшие писатели-фантасты.
Однако XX век несколько отличается от прочих. И пожалуй, как никакой другой, этот век создан для научной фантастики.
Сравнивая теперешнюю жизнь с жизнью даже 30-х годов нашего же столетия, со временем, когда умудрялись обходиться без антибиотиков, телевизоров, магнитофонов, космических полетов, моющих средств, электронных машин, ядерной физики — без всех этих достижений современной цивилизации, — начинаешь с особенной остротой ощущать, что мы воистину живем в век фантастических возможностей.
Большая же часть читателей, претендующих на образованность, полностью (или почти полностью) игнорирует этот факт. По-прежнему фантастика считается какой-то побочной ветвью литературы. В современном литературном мире фантасты — изгои. А между тем научная фантастика, как уже справедливо замечено ее исследователями, единственный род литературы, не поворачивающийся спиной к будущему.
В Англии это положение усугубляется тем, что привычка к категоричности содержится в самой натуре англичанина: если вы читаете Шекспира, то вы просто не можете читать научной фантастики, а если вы приверженец фантастики, то, следовательно, вы не заслуживаете особого уважения…
По-моему, такая категоричность — крайность и, как всякая крайность, отпадет со временем. Те же, кто считает себя идейным противником фантастики, по-видимому, просто не любят (или не умеют) думать. Мозг, как и тело, не может существовать (или хотя бы по-настоящему функционировать) без гимнастики. Я полагаю, что это тоже одна из главных причин, почему одни пишут (а другие читают) научную фантастику. Она привлекает не только своей исключительной занимательностью, но и расширяет наш кругозор, стимулирует и укрепляет мышление. Можно добавить, прибегая к образным сравнениям, что фантастика похожа на скальпель, расслаивающий единое целое на составные части для Анализа…
Ну и в заключение собственно о жанре.
Научная фантастика занимается всем, что не случилось: это может быть то, что, весьма вероятно, случится, либо то, что с той же степенью вероятности не произойдет. Но как бы ни поступил автор, в соответствии с законами жанра он должен постараться убедить вас, что это могло бы случиться. Если он не предпринимает подобной попытки, то из-под его пера выходит современная сказка. В качестве формального определения научной фантастики можно привести слова, сказанные, к сожалению, не мной:
«Научно-фантастический рассказ предполагает наличие открытия в науке, или технике или его эффекта, следствием которого оказывается нарушение привычных норм жизни. Характер данного открытия таков, что оно не может быть совершено на том этапе развития человечества, которого оно достигло ко времени создания рассказа».