— Ты должна остаться с нами на обед, Джинджер, — сказала Агнесс. — Мы бы угостили нашу Битси нежным филе, — добавила она важно. — Пожалуйста, Джинджер! Я скажу повару, что ты согласна?

— Но, дорогая, мы не можем, — сказала Джинджер, вспыхнув, словно юная девушка, и с детской гордостью оглядела свое огромных размеров платье. — Что ты сказала насчет своих негров?

— Ты имеешь в виду повара и его помощников? — удивилась Агнесс. — Почему ты так говоришь, Джинджер? Что ты по этому поводу думаешь, Гай?

— Извините, не расслышал, — сказал Гай.

— Ох, Джинджер, кажется, думает, что наши повара могут… могут быть…

— Что они совсем рехнулись со своими скотскими желаниями и надо послать их ко всем чертям, ты это хочешь сказать? — резко спросил Гранд. — Хмм, Джинджер, может, и права. В таких делах, знаешь ли, береженого бог бережет, я это всегда говорил.

Гай, безусловно, любил притворяться дурачком, хотя некоторые считали, что в его ужимках не было ничего, кроме желания поиздеваться. Следующим его развлечением стала игра в Великого гурмана в нескольких всемирно известных дорогих ресторанах.

В один из обычных, тихих, спокойных вечеров Гай приходил в ресторан со своим бесстрастным камердинером. Камердинер вслед за Гаем вносил в помещение специальный стул для гурмана и огромный саквояж с необходимыми приборами. Стул, специально утяжеленный снизу, чтобы его было трудно повернуть, был также оснащен большим ремнем, который плотно застегивался вокруг пояса Гранда, как только тот усаживался за ужин. После этого камердинер брал из саквояжа огромный резиновый нагрудник и надевал его на шею Гранду. Сам Гранд в это время изучал меню, советуясь при этом с обслуживающим персоналом, состоящим из метрдотеля, старшего официанта, сомелье и как минимум одного из помощников шеф-повара.

Гай Гранд был последним из величайших транжир нашего времени. Именно по этой причине он был желанным и любимым гостем во всех ресторанах. Но из-за его эксцентричного поведения за ужином официанты старались посадить его как можно дальше от центра зала — на край террасы, в слабоосвещенный альков, или, в лучшем случае, за стол, полностью огороженный специальной ширмой. После первого визита Гранда многие рестораны специально держали наготове такую ширму на случай, если Гранд решит заявиться снова.

После долгого обсуждения блюд делался выбор, затягивался ремень, и Гай усаживался на стул, складывал руки домиком и замирал в предвкушении заказанных яств.

Когда приносили первое блюдо, начинался убийственный спектакль. Едва только унюхав аромат кушанья, Гранд, по-прежнему сидя далеко от стола, как фанатичный стоик, начинал экстатично извиваться на стуле, вращать глазами, вертеть головой, истекать и брызгать слюной. Потом внезапно приходил в себя и с крайне деловитым видом провозглашал: «К столу!». После этого резко наклонялся вперед, и, как дикарь, начинал зачерпывать руками все, что лежало на столе, и запихивать себе в рот. В результате всей этой катавасии Гранд оказывался перепачканным едой с ног до головы. Затем его бесстрастный камердинер наклонялся, отстегивал пояс стула, и Гай вываливался из-за стола и в возбуждении бежал на кухню, весь перемазанный едой, протягивал руку, как бы для приветствия, и кричал во все горло: — Мои поздравления шеф-повару! Потом он возвращался за стол, его снова пристегивали к стулу, поливали водой из маленького шланга, который камердинер доставал из саквояжа, вытирали большим полотенцем, и — как только приносили следующее блюдо, представление повторялось.

Даже те рестораны, которые прятали Гранда от остальных посетителей за специальной ширмой, тем не менее подвергали себя значительному риску. В тот момент, когда Гранд заканчивал с очередным блюдом, он с космической скоростью летел на кухню. И если официанты оказывались не настолько расторопны и решительны, чтобы сдернуть занавеску, он выносил ее прямо на своей голове, как плащ-палатку. Он бился внутри нее, переворачивал стол, а иногда и запутывался в ней ногами. Тогда он спотыкался, падал, продолжая двигаться вслепую через весь ресторан, валился на посетителей, сея по пути панику и вызывая суматоху. Если же он, не успев выбраться из занавески, добирался до кухни, там начинался самый настоящий погром.

Официанты, посетители ресторана и другие очевидцы застывали с открытыми ртами. Всеобщую панику едва ли мог свести на нет разговор между метрдотелем и вторым участником представления, — камердинером.

— Шеф-повар Бернез угостил его на славу, — невозмутимо сообщал камердинеру метрдотель. — Это точно.

Камердинер с достоинством кивал, наблюдая за тем, как Гранд штурмует ресторан.

— Сегодня он в ударе.

— У Бернеза, — неожиданно добавлял метрдотель возбужденным шепотом, — добавляется немолотый черный перец, он его просто бросает и все! — они понимающе посмотрели друг на друга в связи с этим открытием.

Когда приносили последнее блюдо, Гранд был уже измучен вконец, и изысканный десерт, оказывался безусловно, лишним для его организма. Едва притронувшись к блюду, он начинал биться в судорогах, после чего попросту отключался. Из ресторана его обычно выносили на носилках, а официанты и посетители наблюдали за процессией, разинув рты. Метрдотель с несколькими своими помощниками почтительно замирал у двери.

— Да этот парень — крепкий орешек! — восклицал молодой официант, стоявший рядом с метрдотелем и наблюдавший с выпученными глазами за выходящими из ресторана людьми. Метрдотель делал вид, что не слышит.

— Последний из великих гурманов, — говорил он с крайней печалью на лице. Он медленно возвращался от двери на свое место. — Нет, сэр, больше никто не вкушает пищу вот так.

Добиться со стороны метрдотелей дорогих ресторанов молчаливого согласия на все эти выходки обошлось Гранду в приличную сумму. Однако в итоге они послужили хорошей встряской для ветеранов ресторанного бизнеса. Те, кто в результате потерял работу, теперь могли бы открыть свои собственные неплохие рестораны. Разумеется, у них не было никакого желания покупать рестораны, из которых их уволили.