Глава 4

Таинственный остров

На рассвете, желтом и страшном, в путь отправились два корабля. Первый, длинная черная галера, нес косой латинский парус с тамплиерским крестом. «Поморник» вышел из порта и, пройдя мимо острова Иф и цепи островков под общим названием «Лез Иль», устремился на запад, в висящую над волнами нездоровую мглу. Ветер почти стих, словно набираясь сил перед новым рывком, и парус с красным крестом бессильно обвис. Мерно вздымались ряды весел. Море лежало свинцовым блином, гладкое и обманчиво спокойное, как лицо, скрытое маской.

Второй корабль отделился от южной оконечности острова Иф, где он выжидал в мелком заливе — так притаившийся хищник терпеливо ждет появления добычи. Если бы это судно заметили с берега, моряки города Марселя были бы изрядно удивлены. Они, повидавшие все от Саутгемптона [46] до пролива Отранто [47] , никогда не встречали похожего корабля. Небольшое, изящное, трехмачтовое судно шло со спущенными парусами, но и весла не тревожили воду у его бортов. Корабль быстро рассекал серую гладь, и движение его сопровождалось ровным механическим ревом. Подобных звуков в этих краях не услышат еще больше шести сотен лет.

***

Плавание на галере оказалось совсем не похожим на прошлогоднее путешествие Томаса. Торговый когг с командой вольных моряков шел под парусами, а здесь полуголые, прикованные за ноги гребцы трудились под мерные крики надсмотрщика-комита, расхаживавшего по куршее [48]. На носовой площадке устроились угрюмые арбалетчики со своим офицером, и даже узорчатая ткань командирского шатра на корме не радовала глаз. Вода, плескавшаяся всего в нескольких футах ниже фальшборта, казалась маслянистой и воняла потом. Потом пропахло все на корабле. Сквозь желтые пыльные облака смотрело подслеповатое солнце. Ветер то затихал, то покусывал корабль, словно пробуя его на прочность. Когда марсельский берег сгинул в туманной пелене, галера повернула к востоку. Там, за горизонтом, лежали Корсика и Италия — по крайней мере, так утверждал монах, обучавший Томаса земным и небесным наукам. В мореходстве монах ничего не смыслил, зато разговорчивый Джон Кокрейн с «Неутомимой» успел поведать земляку, что галеры стараются не отходить далеко от берега. Особенно боевые галеры. И особенно тогда, когда надвигается шторм. Длинное приземистое судно было неустойчиво и легко могло перевернуться или переломиться пополам. Томас, стоявший на носовой площадке рядом с арбалетчиками, нахмурился. Почему они идут в открытое море?

Спрыгнув на куршею, Томас быстро добрался до кормовой надстройки. Гуго де Шалон, после памятной схватки в лесу проникшийся к юноше добрыми чувствами, успел похвастаться особым устройством корабельного руля. Вместо двух «латинских» рулевых весел «Поморник» был оснащен новеньким «наваррским рулем», что сильно упрощало управление судном. Сейчас на кормовой площадке стояли рулевой, капитан и приор. Остальные тамплиеры, вероятно, отсыпались в шатре после утомительного пути.

Поднимаясь на площадку, Томас уловил обрывок разговора. Кажется, его дядя и капитан спорили.

Капитан по имени Винченцо Фиори был родом из Генуи и водил суда тамплиеров по Средиземному морю уже более тридцати лет. Из-под черных нахмуренных Фиори бровей смотрели проницательные глаза цвета агата, а борода, которую по уставу носили все рыцари Храма, у него курчавилась особенно густо. Сейчас старый моряк запустил в бороду пятерню и, сам не замечая, выдергивал один волосок за другим.

— Мы движемся в самое сердце шторма, — тихо говорил он. — Это слишком рискованно.

Томас покосился направо, туда, где в желтых тучах зарождалось черное зловещее пятно. Море на юге горело пронзительным и недобрым блеском. Качка усиливалась — и, хотя юноша и приспособился к волнению на «Неутомимой», ему все трудней было удерживаться на ногах. Через борт перелетали тучи брызг. Чайка, метнувшаяся над волнами, крикнула тревожно и полетела к невидимому берегу. Что-то надвигалось, что-то жуткое и смертельно опасное.

Приор в ответ на слова приора улыбнулся.

— Иначе нам от них не уйти. Они быстрей и маневренней.

— Я, тридцать лет глотавший морскую соль, не знаю, что это за проклятое судно — похоже, им управляет сам дьявол, и бесы там вместо гребцов…

— Ты уверен, брат, что нас преследуют?

Рука капитана глубже зарылась в бороду.

— Я знаю, как ты доверяешь этой своей игрушке… — тихо продолжил де капитан. — И все же…

— Не игрушка, брат. Тебе не хватает веры.

Томас высунул голову из-под лестницы — как раз вовремя, чтобы увидеть сжатый в кулаке приора кожаный шнурок. На шнурке болталась небольшая серебристая фигурка… дельфин.

Юноша ощутил, как правую щеку обдало холодком. Резко обернувшись, он успел заметить прозрачное мерцание над волнами. Воздух на мгновение вспыхнул серебром, но уже в следующий миг видение слилось с грозовым блеском моря.

Шторм грянул на закате следующего дня, когда на горизонте уже замаячила неровная темная полоска — гористый берег Корсики. Желтое марево, три дня висевшее над морем и дышавшее близкой угрозой — это марево вдруг разошлось, и на секунду за кормой корабля показалось багровое, царственно опускающееся в воды светило. А затем ударил вихрь.

Томас, вжавшись в гудящий, полощущийся бок шатра, наблюдал за тем, как лихорадочно носятся матросы. Большой парус вместе с реей спустили, а вместо него поставили «малый» штормовой. Убрали весла, загнали в трюм гребцов, потушили очаг за мачтой. Кто-то из команды весьма нелюбезно толкнул Томаса — и только со второго тычка юноша понял, что его просят посторониться. Шатер тоже свернули и спустили в трюм. Набежавший Гуго де Шалон подхватил Томаса под руку и потащил в квадратный люк. Такие же люки на палубе уже закрыли кожами. Томас представил, как там, под кожами, в тесной утробе судна вповалку лежит больше сотни гребцов. В центральной части трюма даже нельзя было встать в полный рост. Молодого шотландца затошнило, и не от качки. И это оказалось лишь началом.

Рев. Грохот. Сочащаяся сквозь щели вода. Соль. Запах рвоты и испражнений, пота и опять — рвоты. Каждый глоток воздуха давался с трудом. Приступы тошноты сменялись жестокой жаждой — питьевой воды не хватало. Волны перехлестывали через борт, заливая весь корабль, кроме носовой и кормовой надстройки. Но Томас не видел этого. Только темнота, вой и скрип корпуса. Когда люк наверху открывался, пропуская офицеров и матросов, из тьмы выплывали белые перекошенные лица. Люди кричали, но слова тонули в грохоте. В какой-то момент Томас разглядел рядом Жака: вжавшись в плечо друга, парнишка сжимал в ладони нательный крестик и горячо молился. Жак верил в свой крестик, капитан — в серебряную безделушку, а Томас никак не мог ни во что поверить. И, когда желудок раз за разом ухал вниз, сердце замирало, а страшный скрип резал уши, он мог только сжимать зубы и вспоминать солнечные лучи на лице, ажурную тень листьев, и морщинистую кору старого дуба, отдающую человеческим пальцам дневное тепло. Однажды он, кажется, задремал — и в видении ему явился рвущийся сквозь штормовое море корабль. Чернобородый капитан на корме левой рукой вцепился в румпель, направляя галеру в ревущий ад, а в правой держал светящуюся фигурку дельфина — и этот свет был единственным на много-много миль вокруг. А где-то далеко, очень-очень далеко, отброшенный штормом на север трехмачтовый парусник рыскал по волнам — словно гончая, потерявшая след…

Остров лежал в ласковых объятьях моря, как ребенок на руках у матери. Бирюзовый шелк волн был его пеленками, белая кромка прилива — кружевом, осенявшим младенческое лицо. Загорелое, здоровое дитя юга, со смуглой кожей скал и шерсткой темных волос — зарослями кустарника по склонам. Остров взирал на мир широко распахнутыми глазами голубых лагун. На секунду его внимание привлекла черная изломанная щепка. Щепка медленно подкатилась к красноватой ладони малыша — нежному песку пляжа. От щепки отделилась щепочка поменьше, которая лихорадочно поплыла вперед, преодолела кипящую полосу прибоя и замерла, бессильно уткнувшись в песок. Ребенок с интересом смотрел, как со щепочки посыпались крупные муравьи, как они спрыгивали прямо в волны, как, шатаясь, брели к берегу и падали, едва достигнув прогретой солнцем суши. Некоторое время малыш размышлял, а не сжать ли ладонь и не раздавить ли этих забавных букашек. Но потом решил — пусть живут — и вновь устремил безмятежный взгляд в чистое, отстиранное недавним штормом небо.

Томас был среди тех, кто лежал, уткнувшись лицом в песок, лежал, жадно впитывая тепло, позволяя гибельной ломоте уйти из костей и холоду — из крови. Они лежали долго, до тех пор, пока закат не окрасил скалы и пляж во все оттенки красного. Первым поднялся приор, и сразу за ним — Гуго де Безансон. Пора было разводить костер и искать пресную воду.

Пляж был засыпан плавником. Вскоре матросы притащили длинный, выбеленный морем и солнцем древесный ствол. Затюкали топоры. Томас и Жак поднялись на скалы, надеясь найти кустарник с толстыми ветками. Но на скалах росли только какие-то колючие желто-зеленые подушки и ломкие травяные зонтики. Жак, ловкий, как обезьяна, прыгал по валунам. Томас взбирался медленнее, цепляясь за сухие стебли. Он успел занозить руку. От вершин протянулись длинные тени, и сделалось зябко. Томас уже хотел спускаться, когда Жак крикнул:

— Эй, смотри!

Мальчишка стоял на камнях, выпрямившись во весь рост, и указывал пальцем куда-то влево. Там в красновато-желтом теле скалы темнел узкий треугольник. Вход в пещеру. Перед ним виднелись грубо вырубленные ступени.

— Смотри! — возбужденно проверещал Жак. — Это, наверно, древнее святилище! Или жилище святого отшельника. Может, там лежат его мощи!

— Если мы не спустимся к остальным, — резонно заметил Томас, — то сами рискуем превратиться в мощи. Монсеньор изрядно рассержен.

— Если бы я пять дней просидел в трюме без питья и еды, да еще мне бы на голову то и дело выливалось по целой бочке морской воды, я тоже был бы рассержен… ой! Да ведь и я был там!

Жак улыбался от уха до уха. Стоило мальчишке ступить на твердую землю, как к нему вернулась вся жизнерадостность.

— Пойдем посмотрим, — искушал он. — Все равно у костра от нас никакого толку.

Томас взглянул вниз. Там, на пляже, уже расцвел рыжий цветок огня — еще бледный в последних закатных лучах, но с каждой минутой набирающий яркость. Вокруг костра собрались рыцари и матросы. Несчастные гребцы остались на судне —

завтра «Поморнику» предстояло обогнуть остров, и только там, у южного берега, рабов и вольнонаемных раскуют и позволят прогуляться по бережку. Так сказал Гуго де Шалон.

— Пойдем, — продолжал упрашивать Жак. — Может, там спрятан клад?

Томас усмехнулся. Вряд ли клад спрятан в этой пещере. И какой клад? Тамплиеры на корабле говорили о золоте, о тайной казне ордена, а флорентийский поэт — о святых реликвиях. Приор отмалчивался. Впрочем, ему было не до того.

Решительно отвернувшись от приветливых языков огня, Томас запрыгал с камня на камень. Жак, радостно гикнув, помчался следом.

Пещера, впрочем, быстро разочаровала их обоих. Почти у самого входа путь преграждала стена — след давнего обвала. Ни сундуков с сокровищами, ни мощей святого, ни даже крысиного или голубиного скелетика не было на чистом, чуть присыпанном каменной крошкой полу. Сверху сквозь щель в скале пробивался розовый закатный луч. Зато вид с разбитых ступеней открывался чудесный: нежно-бирюзовое, лазурное, темнеющее на востоке море и карминно-красный полумесяц пляжа в окружении бежевых и лиловых скал.

— Пить хочется, — вздохнул Жак. — Аж горло сводит.

От скал к берегу тянулась темная полоска. Когда-то это было руслом ручья, но сейчас ручей пересох. Томас облизал потрескавшиеся губы. Во рту остался привкус соли. Этим вечером каждому достанется по три-четыре глотка тухлой воды. Если они не найдут источник, все впустую — люди погибнут от жажды.

На востоке над морем показались первые звезды. Одна, желтая, переливчатая, нависла совсем низко над водой — помигала и пропала. Томас нахмурился и сухо сказал:

— Пошли, Жак. Воинам Храма негоже стонать и охать. Завтра мы найдем воду.

Костер выстрелил вверх сноп рыжих искр. Пламя тянулось к рукам. На берегу распустилось уже целых три огненных цветка. Бежавшие из Парижа тамплиеры собрались вокруг того, что потрескивал рядом с руслом пересохшего ручья — подальше от матросов и офицеров «Поморника». С наступлением темноты резко похолодало. Томас беспокойно поеживался: лицу и коленям было горячо, а спина мерзла. И все же ни за какие коврижки юноша не согласился бы сейчас вернуться на корабль. По правую руку от Томаса устроился Жак. Молчаливый брат Жака сидел тут же, а приор и Гуго де Шалон расположились напротив. Остальные рыцари уже спали, завернувшись в плащи.

Сержант подкинул в костер ветку. Пламя на мгновение приникло к углям, а затем вспыхнуло ярче. Затрещали сучки.

— Я заметил, что ты ходил к пещере, — сказал рыцарь Гуго.

Он смотрел прямо на Томаса, щуря холодные серо-голубые глаза.

— Да, мы с Жаком, — кивнул молодой шотландец. — Только вряд ли это можно назвать пещерой. Она завалена почти у самого входа.

— Значит, ничего интересного? — усмехнулся де Шалон.

— Брат Гуго, — тихо, и, как показалось Томасу, предостерегающе произнес приор.

Пламя выхватило из темноты его резкие черты.

— Между тем, — как ни в чем ни бывало продолжал Гуго, — пещера эта известна издревле. Говорят, здесь обитала нимфа Калипсо, пленившая греческого моряка Одиссея и семь лет продержавшая его в заточении.

«Семь лет». Томас внутренне напрягся, но внешне ничем не выдал беспокойства. Он пожал плечами:

— Я не верю в сказки.

— Волшебница, семь лет продержавшая в плену смертного, — хмыкнул де Шалон.

— Гуго, замолчи, — резко бросил приор.

Де Шалон обернулся к нему.

— Зачем мне молчать, брат? Парнишка имеет право знать.

— Знать что? — спросил Томас.

Он выпрямился, глядя через костер на старших рыцарей. Приор кривил губы. Де Шалон смотрел прямо и твердо.

— Мы ведь не случайно попали сюда, — негромко сказал он, обращаясь к де Вилье. — Парень должен знать, что происходит.

— Узнает в свое время, — процедил приор.

— Узнает что? — громко повторил Томас.

Гуго де Шалон поворошил прутиком в костре и сказал:

— Много лет назад твой отец уплыл за море с венецианцем Бартоломео Дзено. Ту экспедицию возглавлял брат Пьер де Вилье, магистр Аквитании…

Лицо приора пряталось в тенях, и Томас не смог разглядеть его выражения.

— Не смотри так на брата Жерара, мальчик, — спокойно заметил рыцарь Гуго. — Ему тогда не было и двенадцати лет. Как и мне. Никто из нас не видел, как отплывал корабль… Мы знаем лишь, что из плавания не вернулся никто, кроме твоего отца. Он отправился с магистром искать западные земли, а нашелся через семь лет здесь, на этом острове. На этом самом пляже. Его подобрали рыбаки с Мальты. Твой отец уверял, что ничего не помнит, что очнулся в той пещере…

Де Шалон ткнул пальцем в темноту.

— А на допросе показал, что галера попала в шторм, — неожиданно проговорил Жерар де Вилье. — Что его выбросило за борт. И это звучало бы вполне правдоподобно, не будь при нем золотой арфы, и не исчезни он на семь лет. Брату де Пейро следовало проявить большую настойчивость.

Томас оглянулся через плечо туда, где чернел бок скалы. Ни пещеры, ни ступеней не было видно — лишь верхнюю кромку утеса и плывущие над ней созвездия. Камни должны были отдавать дневной жар, но несло оттуда лишь холодом.

Томас проснулся оттого, что журчала вода. Он распахнул глаза и уставился в небо. Луны не было видно. Орион успел перекочевать к западу в своей вечной погоне за Плеядами. В черном бархате неба мерцала крупная голубая звезда, имени которой Томас не знал.

Он приподнялся на локте. В темноте призрачно светилась белая кромка прибоя, а за ним чернота моря смыкалась с небесной чернотой. Вода журчала совсем неподалеку, и это не было звуком волн, плещущих о песок. Обернувшись, Томас увидел, что слева от него блестит узкая полоса — словно сброшенная змеиная шкура. Нет. Это ожил ручей и, перескакивая по вымытым из скал камешкам, бежал к морю. У юноши перехватило дыхание. На четвереньках он подполз к воде и погрузил в нее лицо, губы, иссушенные жаждой. Он ожидал, что сейчас проснется и ощутит во рту привкус соли и разочарования, однако вода была настоящей. Ледяной — аж зубы сводило, чистой, самой вкусной на свете водой. Томас пил долго и жадно, а потом набрал благодатную влагу ладони. Юноше показалось, что он держит полные пригоршни жидкого серебра. Вода светилась.

Взглянув выше, Томас обнаружил, что бледный жемчужный свет исходит не от воды. В воздухе перед Томасом висело светящееся, переливающееся пятно. Чем-то оно напоминало вход в пещеру — если бы тьма обернулась светом, так и выглядели бы врата в храм нимфы Калипсо.

— Томас…

Юноша мог поклясться, что этот голос он услышал ниоткуда, прямо у себя в голове, но, тем не менее, быстро обернулся по сторонам, лишь убедившись, что тут кроме него никого нет. Голос был женский, тихий, спокойный и пронизывающий холодом сильнее, чем самая ледяная вода.

— Это линза, — сказал тот же бестелесный голос. — Я открыла ее для тебя. Ты можешь войти. Ты можешь остаться. Войдя, навсегда изменишься. Оставшись, будешь вечно сожалеть о том, что не вошел. Выбор за тобой, Томас.

Оторвать ногу от земли оказалось трудно. Сделать шаг вперед — еще трудней.