Александр Невский. «Не в силе Бог, а в правде»
Дмитрий Зубов
Для русской земли настали тяжелые времена. В третий день августа 1237 года, отметил летописец, «бысть знамение в солнци… бысть тьма с запада в нем, а с востока светло, и опять с востока тьма бысть». Вслед за «небесным знамением», подтверждая страшные предсказания, три бедствия разом обрушились на нашу землю…
Поздней осенью, лишь только встали реки, двинулось на Русь многотысячное Батыево войско. Смертельной лавиной пронеслись потомки Чингисхана по русским просторам. «От множества воинов земля стонала; от громады войска обезумели дикие звери и ночные птицы». Один за другим пали города Рязань, Суздаль, Москва, Владимир. Пепелищами и людским горем был отмечен путь Батыевых орд. «Казалось, что огненная река промчалась от восточных пределов до западных, что язва, землетрясение и все ужасы вместе опустошили их». В 1240 году взят Киев. Некогда цветущая столица сильного княжества ушла в небытие – «множество мертвых лежали, и город разорен, земля пуста».
А с запада подступала другая беда. В мае того же года папа римский Григорий IX благословил объединение ливонского и тевтонского орденов. Разгром крестоносцами Византии, предрешил судьбу России – последнего препятствия на пути к господству Рима в христианском мире.
П. Д. Корин. Александр Невский
После бесплодных попыток уговорами склонить русских князей под власть папского престола, Григорий IX в своих буллах дает недвусмысленные указания по поводу всех инакомыслящих: «Если они не образумятся и не вернутся покорными, то необходимы самые суровые меры, ибо там, где лечение не помогает, необходимо действовать мечом и огнем». Не только тевтоны, но и многие европейские феодалы восприняли призыв папы как повод послужить Римской церкви, а заодно и возможность пограбить богатые северные русские земли, пока еще не тронутые Батыем.
И еще одна, самая страшная беда раздирала Русь… Мужественно сражались русские люди. Ни один город не сдался на милость захватчиков, ни одна дружина не отступила без боя. Но, увы, не было единства в их рядах – каждый бился сам за себя. Каждый князь «хоте сам сотворити брань» и погибал в одиночестве, неспособный малой дружиной противостоять врагу. Даже перед лицом общей опасности не смогли князья позабыть прежних раздоров и обид. Даже угроза погибели всей Русской земли не смогла заставить их взглянуть дальше своих личных интересов.
А тем временем гибла Русь… Кругом «только дым, и земля, и пепел»!
Его назвали Александр. Много было излюбленных имен в княжих семьях: Константин, Юрий, Глеб. Наши предки полагали, что имя может повлиять на судьбу человека, развить те или иные черты его характера. Вот и появлялись владеющие миром Владимиры, яростные Ярославы, божьи судьи Даниилы. Среди них Александр, что по-гречески значит «защитник людей», оказался впервые.
Рождение наследника – всегда радостное событие. Но даже посреди праздничного веселья почувствовало, наверное, отцовское сердце, какая нелегкая судьба уготовлена новорожденному Богом. Потому и дал князь Ярослав Всеволодович такое имя своему сыну.
До грозных событий 1237 года оставалось еще 17 лет…
В то время на Руси взрослели рано. Не исключение и княжеские дети. В четыре года ждал юного Александра средневековый рыцарский обряд – постриги. В стенах переяславского собора мудрый епископ Симон подрезал вьющиеся кудри на голове княжича. А значит – кончилось детство, остались позади беспечные забавы. Для Александра начиналась новая, княжеская жизнь. Ярослав за руку вывел сына из храма, прилюдно впервые посадил на боевого коня, опоясал маленьким мечом. Отныне должен был покинуть маленький князь женскую половину терема – впереди были годы учебы. Под руководством воеводы-боярина и книжников-монахов постигал Александр грамоту: русскую, греческую, латинскую. Учился основам счета, справедливому княжескому суду – «русской правде». Жадно слушал он рассказы о русских богатырях, зачитывался летописными повестями о славных деяниях своих предков, не раз открывал любимую «Александрию» – книгу с рассказами о походах его далекого тезки Александра Македонского. Не забывал и ратную науку. Ездил верхом, бился на мечах, стрелял из лука. К двенадцати годам Александр уже ни в чем не уступал взрослым воинам из отцовской дружины. Со спокойным сердцем отправлял Ярослав своего сына на княжение в Новгород – такой не подведет.
Дальше, казалось бы, все известно – победа на Неве и Ледовое побоище, заслуженные слава и почести. Но…
Среди ученых-историков, особенно западных, часто можно встретить мнение, что не совершил Александр Невский ничего такого, что было бы достойно столь громкого его прославления. Невская битва, по их словам, лишь небольшая пограничная стычка, каких в то время было немало. А одержанная на Чудском озере победа – временный успех, не решивший острых проблем в отношениях с северо-западными соседями.
И правда, даже русские летописи не уделяют этим битвам много внимания – всего несколько строк; не больше, чем другим подобным сражениям, столь частых в то смутное время. Не стало после побед легче жить и новгородцам. Еще не раз самому князю и его сыновьям придется отбиваться от притязаний на русскую землю литовских, шведских, немецких феодалов.
Если это так, тогда в чем же секрет многовековой славы Александра? Почему в памяти народа живет образ именно этого героя и его победы?
Если рассматривать только внешнюю, фактическую сторону жизни Александра Невского, то вслед за западными историками мы вынуждены будем удивляться популярности этого имени и признать надуманность значений его ратных побед. Но ведь не только мечом ведут сражения и одерживают победы. Главные битвы совершаются не на поле брани, а внутри самого человека, в его душе. И победы, одержанные в таких сражениях, зачастую ценятся и современниками, и потомками гораздо выше.
У Александра на выбор было два пути. Узнав о том, что в устье Невы большим войском на ладьях вошли «свеи», он мог, как это делали ранее другие князья, отсидеться со своей дружиной в прекрасно укрепленной Ладоге, дождаться помощи из Владимира от своего отца Ярослава, попытаться договориться со шведами, откупиться наконец. И, наверно, его бы никто за это не осудил: ни княжеская дружина, ни жители Новгорода. Ведь у Александра не было ни опыта (князю было в то время всего 20 лет), ни достаточно сил (шведы имели четырехкратный перевес в людях)… Но, вместе с тем, Александр знал и другое. Избрав такой путь, он ставит под удар Новгород – последний островок родной земли, свободный от власти чужеземцев.
Александр выбрал – он выступил на врага с малой дружиной и победил. Но победил он даже раньше, чем началось само сражение. Победил он в тот момент, когда, отбросив сомнения, решился пойти против превосходящего силой врага. Он победил уже там, на площади, когда перед войском произнес ставшие историческими слова: «Не в силе Бог, а в правде… Они поколебались и пали, мы же восстали и стоим прямо». Решимость князя передалась людям. Вместе с ним победил себя и весь русский народ – на какое-то время, забыв о горестях и потерях, оставив в стороне обиды и раздоры – объединился, встал, как один, на защиту родной земли. Не за эту ли победу и воздана князю людская благодарность?
Потом было еще трудней. Одно дело – с оружием в руках защищать родную землю. Совсем другое – бороться со стихией, которую ни мечом, ни копьем не одолеть. После смерти отца, Ярослава Всеволдовича, именно Александру, старшему сыну, предстояло налаживать отношения с Золотой Ордой и ее коварными властителями.
Каково же было ему, русскому князю, победителю многих битв, униженно склонять голову перед ханом? Каких усилий требовало, смирив свою гордость, не отвечать на все обиды, нанесенные вражескими ордами родной земле? Как ему, сильному и храброму человеку, не броситься и не отомстить за отравленного в ордынской столице отца?.. А честь? А доброе имя? Ведь и сейчас нетнет да и появляются в книгах обвинения в малодушии, лицемерии, осторожности. А тогда…
Родной брат Андрей предпочел «лучше бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами». Даниил Галицкий, которому показалась «злее зла честь татарская», принял католичество и отдал свое княжество на многие века под иго Запада.
Знал все это Александр, но помнил и другое. С детства запали ему в сердце слова его дяди Константина: «А яз испытал и уразумел, что у князя тягчайшая жизнь, ему не только о себе едином, но обо всех во всякую годину надо помышлять и пещься…и став в день судный, даст он Богу ответ за себя и за всех своих подданных».
Презрев свои личные страдания и унижения, Александр пожертвовал собственной независимостью, чтобы облегчить участь всего народа. Он с видимой легкостью расстался с прошлой славой храброго воина и великого полководца, взамен сохранив для всех русских людей самое главное – надежду. Рискуя сам в любой момент погибнуть от ханского гнева, он прикрыл собой родную землю от посягательства татар и дал всей Руси шанс выжить.
«Александр имел достаточно силы и самоотречения, чтобы воплощать в своей деятельности идеалы будущего, сообразно с ними устраивать судьбы своего народа». Нельзя не согласиться с бесспорными словами историка, но не стоит забывать, что у этой «невидимой брани» есть и еще один аспект. Это сейчас, столетия спустя, мы можем уверенно сказать, что подвиг Александра Невского не пропал даром. Следующие поколения, ведомые примером князя, нашли силы прекратить вражду, собрать воедино разрозненные русские земли, освободить Русь от зависимости. А тогда Александр не знал и не мог знать всего этого. Он делал шаг в неизвестность… Оказалось – в вечность.
Александр Невский еще при жизни стал легендой. Факты его жизни, обрастая новыми подробностями, приобрели почти былинный характер. Его роль покровителя русской земли становилась ярче и заметнее всякий раз, когда Россия переживала трудные времена: Куликовская битва, рождение империи при Петре, Великая Отечественная война… Память о нем – не просто воспоминания о далеких событиях русской истории. Его образ, в первую очередь, олицетворяет для нас те вечные идеалы самопожертвования и бескорыстного служения, которые одни только и могут стать опорой в трудное для государства время. Урок, преподнесенный нам Александром Невским, можно выразить одной древней мудростью: «Путь к Богу состоит из одного шага – шага от себя».
Александр Непобедимый. Портрет полководца Суворова
Максим Козырев
Июль 2004 года. Территория музея-усадьбы Кончанское-Суворовское, что в Новгородской области. 300-летний дуб. На нем – человек с бензопилой. Под ним – люди с веревками. Спилить высохший сук дуба – не дров наколоть, да еще если сук в обхвате с доброе дерево! А вдруг в тени этого дуба когда-то сидел сам Суворов?..
Воспоминания
Он идет по аллее прохладным утром июля 1798 года, легко взбегает по крутому склону горы Дубиха (в свои-то 68!), а там – любимый летний домик. Ветер колышет верхушки дубов, вдали виднеется озеро Шерегодро с изумрудными островами и домики имения Кончанское. С восходом солнца природа ожила и заиграла летними красками.
Прохор Дубасов, верный спутник Суворова, застает своего барина в кабинете на втором этаже погруженным в думы. «Да… Александр Васильевич – великий человек! – произнес про себя Прохор. – Родился он хиленьким, тощим мальчиком. Болезней – и не сочтешь! Батька не хотел отдавать его на военную службу. Но дух богатырский с малых лет поселился в нем.
Й. Крейцингер. Портрет Александра Васильевича Суворова. 1799 г. Эрмитаж
Читал он о походах заморских Александра Македонского. Цезаря знал да философов всяких – Плутарха и других. В 11 лет их читал! Сказал себе, мол, буду как эти герои. Закалялся, зимой в летней одеже ходил, обливался холодной водой. Батька не одобрял его. Кабы не Ганнибал, арап Петра-батюшки, не видать России славных побед. Узнал он, что мальчик так хочет военным быть, да и уговорил отца устроить его на службу в полк Семеновский».
…«Осторожно! Допиливаю! Тяните!» Веревка натянулась, как струна. Сук слегка покачнулся. «Не идет!» Похоже, время еще есть… Да, уважаемый читатель, прошу прощения, забыл представиться. Автор статьи, ваш покорный слуга, – участник добровольческой экспедиции Культурного центра «Новый Акрополь» в музей-усадьбу Кончанское-Суворовское. Отдавая дань уважения великому полководцу, мы по мере сил обустраиваем территорию его усадьбы, в том числе и валим сухие деревья. Но довольно о себе! Вперед!
«Душа моя, сестрица Суворочка! Помни, что вольность в обхождении рождает пренебрежение; остерегайся сего; привыкай к естественной вежливости…» Военачальник отложил перо. Представил тонкое и нежное лицо дочери Наташи и мужественный не по годам взгляд сына Аркадия. Повидаться бы с ними… Им овладели воспоминания. Он думал о детстве, о том, как мечтал стать военным. О том, как мечта эта претворилась в жизнь.
Непобедимый
Фельдмаршал прекрасно помнил, как был солдатом. Усердие, с каким он изучал военное дело, всю жизнь помогало ему понимать простых солдат и говорить на их языке, будучи прекрасно образованным, хотя и самоучкой.
Перед его взором проносились первые военные кампании, в которых довелось ему участвовать. Ни одной битвы он не проиграл. Почему? Ведь ни в одном из сражений обстоятельства не были на стороне Суворова. Ни одну из битв он не выиграл за счет численного перевеса. Да все очень просто! Не умел он отступать, не было в его словаре слов «не знаю» и «невозможно», и среди офицеров своих не мог он терпеть «немогузнаек».
Его размышления прервал Прохор, аромат чая, наполнивший комнату, и любимое блюдо – хлеб с редькой.
«Нет войны, так я и не нужен России… Напишу я прошение государю, чтобы позволил мне удалиться в Нилову новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу». – «Да что вы говорите, барин! Вспомнит государь еще о вас, уверяю, вспомнит!»
…«Ребята, поднажми!» Крик вырвал меня из воспоминаний и вернул в ХХI век. Дубовый сук повержен, пора возвращаться в лагерь. Сегодня вечером – семинар, посвященный жизни и походам Суворова…
А здесь и вправду красиво – недаром фельдмаршал желал провести в Кончанском остаток своей жизни. Солнце выглянуло из-за облака, похожего на римскую колесницу, подмигнуло озеру и окрасило золотом верхушки сосен. Сделалось жарко.
Последний поход
Стоял февраль 1799 года. По озеру, теперь покрытому льдом, свободно, с радостными криками бегали ребятишки. Александр Васильевич склонился над книгой в своем кабинете. «Молод еще эрцгерцог Иосиф, – думал полководец, – негоже ему русско-австрийской армией командовать. Ужели не найдется кого богаче опытом в государстве русском?» Стук копыт за окном. В кабинет вбегает Прасковья. «Барин! Батюшка! К вам этот… флигельадъю… тьфу ты! Курьер царский. Толбухин. С письмом от самого…» – «Вели принять! Да самовар поставь!»
Флигель-адъютант Толбухин оглядел скромное убранство кабинета графа Рымникского и с почтением посмотрел на одетого по-домашнему фельдмаршала. Простая рубашка, на одной ноге сапог, на другой, больной, – туфля. Единственным свидетелем заслуг непобедимого полководца был орден Анны на шее.
Суворов жадно впился глазами в царское письмо: «Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы вашей времени, а у меня удовольствия вас видеть».
«Что прикажете доложить императору, граф?» – Толбухин вытянулся по струнке. «Доложите, что Суворов придет!»
Полководец не любил долгих сборов. Тут же по деревне был отдан приказ: «Час собираться, другой – отправляться. Поездка с четырьмя товарищами, я в повозке, а они в санях. Лошадей надобно 18, а не 24. Взять на дорогу денег 250 рублей. Егорке бежать к старосте Фомке и сказать, чтоб такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку, да я же тут служил за дьячка и пел басом, а теперь буду петь Марсом».
Итак, Суворов, как и обещал, «пел Марсом»: за полтора месяца вся Северная Италия была отбита у французов. Еще через месяц союзники под командованием Суворова разгромили превосходящую по численности армию французского генерала Макдональда. «В воздаяние за славные подвиги» Павел I возвел Суворова в княжеское достоинство с титулом Светлейшего Италийского.
А далее был знаменитый переход через Альпы. Не получив оговоренных с австрийцами обозов с провиантом, выдержав жестокое сражение у Чертова моста и выбив французов, обученных сражаться в горах, с перевала Сен-Готард, армия двинулась дальше. Но как перебраться без проводников? И здесь личность полководца сыграла свою роль.
Одна из исторических версий гласит, что житель тех мест, Антонио Гамба, поговорив с князем Италийским, был поражен его величием настолько, что согласился на безумное предприятие – перевести русских горными тропами в Швейцарию. Историки считают, что после всех тягот русская армия должна была быть уничтожена, но Суворов вновь доказал, что его не зря называли непобедимым. В конце итальянской кампании Павел присвоил ему звание генералиссимуса и повелел, чтобы даже в присутствии государя войска отдавали Суворову «воинские почести, следующие по уставу только особе императора».
Не позабыть бы!
Апрель 1800 года не баловал хорошей погодой – то ветер подует и холодно сделается, то с неба льют потоки воды, то солнце печет. Кибитка неслась по набережной Крюкова канала, рассекая лужи. Северная столица готовилась ко сну. Кучер остановил лошадей напротив Никольского рынка у ворот небольшого дома, принадлежавшего графу Хвостову. Из кибитки, сильно кашляя и прихрамывая на правую ногу, вышел худощавый седой старик. Он постучал в дверь и вошел в дом. «Видать, воевать приходилось», – подумал кучер, заметив на шее у старика орден Анны.
Суворов лежал в постели уже вторую неделю. Резкие перемены в настроении императора, его немилость, кажется, окончательно убили в нем желание бороться за жизнь. Граф Хвостов, состоящий в родстве с генералиссимусом, склонился над ним, видя, что губы князя с неимоверным усилием пытаются что-то произнести. «Передай сыну, Аркадию, и Суворочке, Прохора освободили чтоб от крепостничества».
6 мая 1800 года в Петербурге граф Рымникский, Светлейший князь Италийский, граф Российской и Римской империй, генералиссимус российских сухопутных и морских сил, генерал-фельдмаршал австрийских и сардинских войск, Сардинского королевства гранд и принц королевской крови, кавалер бесчисленных орденов Александр Васильевич Суворов скончался от болезни, мучавшей его последние полгода.
Прохор Дубасов, верный спутник и друг великого полководца, был освобожден от крепостной зависимости. А Суворов? Обрел вечную славу и право стоять в одном ряду с героями, не потерпевшими за свою жизнь ни одного поражения, – Александром Македонским и Александром Невским.
Но стоп! Вечную славу? Уверен, что у нас в стране многие о Македонском знают гораздо больше, чем о Суворове, – я грешил тем же. За более чем сто лет после смерти полководца ему был поставлен всего один памятник. Кстати сказать – Павлом I, который, говорят, Суворова страшно не любил.
Не ждет ли забвение непобедимого героя? Конечно, военные стратеги не забудут его советов. Пусть процветает музей в Санкт-Петербурге, открытый еще Николаем II. Но много ли в него заходит посетителей? Уверен, еще меньше туристов добираются до музея-усадьбы Суворова в маленьком селе Кончанское. Да и местные жители, по словам директора музея-усадьбы, не ценят свое достояние – из-за актов вандализма в летнем домике пришлось оставить лишь вещи, непригодные в домашнем хозяйстве. Неужели такова участь великого полководца, отдавшего всю жизнь свою служению Отечеству? Полвека он защищал нашу страну и отстаивал честь русского оружия. Кто защитит его память сегодня?
Суворов – не только солдат. Он не просто единственный в мире, кто прошел путь от солдата до генералиссимуса. Не позабыть бы Суворова-поэта, любившего писать письма в стихах; Суворова – образованнейшего человека, знавшего около десятка языков. Суворова-писателя, автора нескольких литературных произведений, и Суворовафилософа, сказавшего: «Трудолюбивая душа должна быть занята своим ремеслом, и частые упражнения для нее столь же живительны, как обычные упражнения для тела».
В сердце моем навсегда останется правило, которым полководец руководствовался всю жизнь, считая его главным, – «Торопиться делать добро».
Напоследок
Летом 1749 года Семеновский полк обеспечивал в Петергофе караульную службу. Суворов стоял на посту у Монплезира. Он так ловко отдавал честь, что императрица Елизавета Петровна, проходя мимо, остановилась около него и спросила, как его зовут. Услыхав, что он – сын Василия Ивановича, которого она знала, вынула рубль с намерением отдать его Суворову. Но тот отказался, сказав, что по уставу караульный не имеет права брать денег. Императрица похвалила его за «знание службы», похлопала по щеке, дала поцеловать свою руку и положила рубль на землю, сказав: «Как сменишься, так возьми». Суворов всю жизнь хранил эту монету.
Взятие Туртукая
В 1773 году, в первую турецкую кампанию, Суворов получил назначение в дивизию генерал-поручика графа Салтыкова, который послал его с небольшим отрядом наблюдать за турками в Туртукае. Имея около 500 человек пехоты, 6 мая Суворов произвел разведки на Туртукай, причем опрокинул и обратил в бегство отряды турок (около 900 человек). Не дав неприятелю опомниться, он в эту же ночь назначил атаку, несмотря на то что армия турок насчитывала около 4000 человек и имела четыре сильные батареи. Ночью совершилась переправа через Дунай. Один за другим были взяты три неприятельских лагеря с их батареями, а затем – крепость Туртукай. Донесение Суворова фельдмаршалу Румянцеву состояло из двух строк:
Битва при Рымнике (вторая турецкая кампания)
Неприятельская армия (115 000 человек) более чем в четыре раза превосходила соединенные силы русских и австрийцев. Несмотря на это Суворов решил неожиданно напасть на противника. Союзники начали наступление ночью, переправились вброд через реку Рымну и в полной тишине двинулись двумя колоннами на турецкий лагерь. Битва началась с восходом солнца и продолжалась почти весь день. Турки были разбиты и обратились в дикое бегство. За эту победу Екатерина пожаловала Суворову графский титул с прибавлением «Рымникский», орден Георгия I степени, бриллиантовый эполет и шпагу, осыпанную бриллиантами, с надписью «Победителю Визиря».
Денис Давыдов. «Моя жизнь – сражение»
Дмитрий Зубов
В его честь слагали хвалебные оды Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Вяземский, Баратынский. Гоголь читал ему своего «Ревизора». Вальтер Скотт, знаменитый автор рыцарских романов, восхищался этим человеком и имел в своем кабинете его портрет… О ком это? Не узнали? Тогда добавим к описанию два слова: поэт-партизан.
«Малый рост препятствовал ему вступить в Кавалергардский полк без затруднений. Наконец, привязали недоросля нашего к огромному палашу, опустили его в огромные ботфорты и покрыли святилище поэтического его гения мукою и треугольной шляпой». Давыдов писал эти строки, когда уже стал блестящим офицером, признанным героем и мог себе позволить иронизировать по поводу своих первых шагов в армии. Лихой наездник, отважный рубака, хитрый стратег, он заслуженно пользовался репутацией прекрасного воина.
Отважные и смелые герои в русской армии были всегда, особенно в те времена. И все же почему-то именно Денису Давыдову мы отдаем свои симпатии, выделяя его фигуру из всех представителей той героической эпохи. В чем секрет обаяния этого человека? Может быть, в том, что имя героя-партизана неразрывно связано с интереснейшим явлением дворянской жизни XIX века, имя которому – гусарство.
Мастерская Д. Доу.
Портрет Дениса Васильевича Давыдова.
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Гусары – род войск, вид легкой кавалерии. Но не только. Со временем это понятие приобрело еще один, более глубокий смысл. Оно стало символом особого типа поведения, взгляда на жизнь, образа мыслей.
* * *
Думаете, перед вами отрывок из стихотворения? Вовсе нет. Это фрагмент прошения Дениса Давыдова на имя генерала А. А. Башилова, возглавлявшего «Московскую комиссию по строениям» (Москомимущество того времени), с просьбой о продаже своего особняка на Пречистенке. Сухая казенная бумага, написанная поэтическим языком, – в этом весь Давыдов. Представляете себе лица чиновников, прочитавших такое? А какой шок пережили высшие военные начальники, когда Давыдов прислал им описание своих ратных подвигов с приложением списка чинов и наград, кои ему хотелось бы получить! И что самое смешное, он их получил, а сам при этом не переставая ворчал, что «даже каждый знак отличия должен был брать грудью».
Его «Военные записки» – шедевр во всех отношениях. Чего тут только нет: яростные баталии, лихие партизанские набеги, отважные герои… Но чего уж точно нет – так это ложной скромности самого автора. Кутузов, Багратион, Наполеон и Денис Давыдов действуют в «Записках» бок о бок, на одной исторической сцене. «Благо есть что про себя сказать, почему не говорить?» – благодушно отвечал Давыдов на очередной упрек в свой адрес.
«Каков наглец!» – подумаете вы. Осторожно! Не стоит путать образ, созданный литературными трудами поэта, с реальной личностью самого Дениса Давыдова. Не надо забывать, что время, в которое он жил и действовал, не способствовало вольности и проявлению личной свободы. Жесткие требования военных уставов, правила светского этикета, вездесущая российская бюрократия и вечный произвол самодуров-начальников накладывали множество ограничений на человека, загоняя его в узкие рамки дозволенного. Не попасть в болото обыденности, противостоять рутине можно было только одним способом – взрастить в своей душе подлинного гусара.
В мирной жизни гусаров узнавали по озорным проделкам, веселым пирушкам, дуэлям и донжуанским похождениям. В военное время – по отваге и подвигам. Вчерашний ловелас и кутила становился отважным героем.
Подвиг – это всегда шаг за край. Кто никогда не рисковал, не бросался сломя голову в самые отчаянные приключения, кто не смеялся перед лицом опасности, тому трудно понять поведение таких людей, как Денис Давыдов.
Быть гусаром – значит любую жизненную преграду преодолевать лихим штурмом. Гусар – человек, берущий на себя исполнение самых сложных и опасных предприятий. Для гусара умение дерзновенно мечтать – то же самое, что умение дерзновенно любить. И неважно, какого полка на тебе мундир. Гусар – это не тот, кто носит доломан, а тот, кто не мыслит свою жизнь без сражений. Ты можешь быть и гражданским человеком, лишь бы желание спокойной, тихой жизни не убило в тебе азарта борьбы.
«Я всегда был уверен, – пишет Давыдов, – что в ремесле нашем тот только выполняет долг свой, который переступает за черту свою, не ровняется духом, как плечами, в шеренге с товарищами, на всё напрашивается и ни от чего не отказывается».
Свои слова Денис Давыдов подтверждал ежедневно. Не довольствуясь только участием в боевых действиях регулярной армии, он придумывает себе новое испытание. Он мечтает о широкомасштабной партизанской войне, в успех которой поначалу никто не верит. На предложение главнокомандующего самому возглавить первую партию гусар-партизан он отвечает дерзко, по-давыдовски: «Я бы стыдился, князь, предложить опасное предприятие и уступить исполнение этого предприятия другому».
Чего искал молодой офицер, оставляя почетное место адъютанта Багратиона ради невзгод партизанских будней? Славы, почета, наград? Едва ли.
Дальние рейды в глубокий тыл противника, полные неизвестности и подстерегающих на каждом шагу опасностей. Удалые кавалерийские набеги, сеющие панику и ужас в рядах врага. Драматические эпизоды, когда от твоего верного решения зависит жизнь сотен людей… Все это было для Давыдова тем живительным воздухом, без которого он задыхался. Жить иначе он просто не мог.
Уйдя в отставку, он и в мирную жизнь перенес дух сражений. Повесив саблю на стену и взяв в руки перо, он в лихой гусарской атаке штурмом взял литературный Парнас. К моменту выхода первого его стихотворного сборника все места на поэтическом небосклоне, казалось, были уже заняты. Россия зачитывается стихами Жуковского и Вяземского, уже написано «Горе от ума», во всей своей чарующей красе звучит лира Пушкина. Что нового может сказать, а тем более спеть, отставной солдат? А ведь смог.
Его творчество навсегда осталось образцом военной лирики. В поэзию Давыдов привнес все лучшее, чем жил на войне. Его юмор остр, как его сабля. Его сатира бьет наповал, подобно меткому выстрелу из пистолета. Его рифмы напористы и неудержимы, как кавалерийская атака.
Многие пытались запечатлеть на бумаге историю войны 1812 года. Получались подробные, точные, но сухие описания фактов – и только. Давыдов сделал из войны поэму. Он создал новую поэзию – «поэзию подвигов, побед и славы». И именно его взгляд на события понравился и прижился. В его стихотворениях и дневниках – не просто хроника событий, здесь бесценные рецепты побед.
Война во все времена – страшное испытание. Холод, голод, бытовая неустроенность, постоянная угроза для жизни… Но если сокрушаться по поводу всех тягот и невзгод походной жизни, то кроме этих тягот ничего и не увидишь. Какие уж тут подвиги! А смерть герою не страшна. Погибнуть на поле боя – честь для офицера. Гораздо хуже сытость и покой – вот где настоящая погибель для гусара.
* * *
«Я генерал легкой кавалерии, то есть существо никогда не стареющее», – говорил он. Вечная молодость души – должно быть, именно в ней заключается главный рецепт искусства побеждать, который оставил для нас Денис Давыдов.
Живая сила русского рыцарства
Дмитрий Зубов
В канун роковых событий 1917 года, размышляя о судьбе России, философ и провидец Николай Бердяев пришел к выводу, что самый опасный недостаток русской интеллигенции и, шире, всего русского народа – отсутствие в нем мужественного начала, дающего чувство личного достоинства, чести, то есть «того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством». Веком раньше, словно предчувствуя надвигающуюся беду и стремясь исправить историческое упущение, один за другим несколько человек пытались основать в России рыцарские ордены. Об одной из таких попыток и пойдет речь.
Благодаря опере «Юнона и Авось» в легендарной постановке Марка Захарова мы хорошо знаем имя государственного деятеля и путешественника Николая Петровича Резанова. Впрочем, история любви русского командора и дочери коменданта крепости Сан-Франциско – прекрасной Кончиты Аргуэльо – волновала сердца поэтов еще задолго до ленкомовского спектакля. И, как часто бывает, в тени ярких романтических событий вовсе незамеченным остался другой визит русских моряков к берегам Америки.
Дмитрий Завалишин
Спустя восемнадцать лет после Резанова на далекую землю Калифорнии ступили участники кругосветной экспедиции адмирала Лазарева. Среди них был молодой мичман Дмитрий Завалишин. Но никто не поспешил воспеть его приключений. Чему удивляться: не ради прекрасных испанок оказался он так далеко от дома. Он пришел затем, чтобы основать рыцарский орден. И 5 февраля 1824 года его заветная мечта осуществилась: в рядах войска великого магистра Дмитрия Завалишина появился первый рыцарь – испанский монах Хосе Альтамира. Новый орден, по замыслу основателя, должен был способствовать восстановлению в человеческом обществе нравственных начал, почему получил название – Орден Восстановления. Но обо всем по порядку…
В то самое время, когда разыгрывались финальные трагические сцены уже упомянутой любовной истории, в Астрахани в семье генерал-майора Иринарха Завалишина подрастал мальчик. С рождения он был чрезвычайно серьезен, не знал обычных детских игр и в три года сам попросил научить его грамоте, а уже в четыре преподнес отцу на именины необычный подарок – пришел в его кабинет и начал читать вслух.
Запомнилось Завалишину и то, как он «подолгу стоял перед географическими картами, развешенными по стенам в кабинете отца», а летом, с балкона, внимательно всматривался в ночное небо, словно стараясь что-то отгадать. Когда мальчик родился, ему предсказали блестящее будущее и особое предназначение, и с тех пор Завалишин «считал каждую мечту свою за определение небес».
В 1811 году, когда ему исполнилось семь лет, на небе появилась звезда. С каждым днем она росла, принимая все более грозный вид, пока не превратилась в комету. Многие тогда предчувствовали в ней вестницу страшных бед. «Начались сравнения, – вспоминал Завалишин, – кто говорил, что хвост кометы – это пучок розог, кто уподоблял метле, чтобы вымести всю неправду из России». Комета исчезла, в прошлом остались несчастья, пришедшие вместе с ней, но мысль «вымести всю неправду из России» навсегда поселилась в беспокойном сердце мальчика.
«Мистических настроений» в его характер добавил и преподававший богословие в Морском кадетском корпусе иеромонах Иов. «Он говорил хорошо и увлекал нас в высшие сферы мышления, что составляло совершенный контраст с преподаванием других наук… Нет никакого сомнения, что мистическое направление глубоко в нас проникло, и если впоследствии и изгладилось, то у немногих». В Морской корпус Завалишин поступил двенадцати лет от роду, в пятнадцать, успешно сдав все экзамены, получил первый офицерский чин мичмана, а уже через год вернулся в корпус преподавателем, стал обучать астрономии и математике своих бывших товарищей, многие из которых были старше него годами.
«Голова его всегда была полна реформ», – чуть позже скажет о нем адмирал Лазарев. Касалось ли дело офицерской службы или шла речь о работе корпусного учителя, всюду Завалишин, остро чувствовавший любую несправедливость, разыскивал недостатки, нарушения, злоупотребления, чтобы затем, поняв их причину, найти способ их исправить. Он стремился внести живую струю всюду, куда забрасывала его переменчивая судьба. «Я постоянно беседовал с воспитанниками, – вспоминал Завалишин, – стараясь всегда вывести их мышление из тесного круга сухих школьных учебников и особенно стараясь показать, до какой степени недостаточно школьное учение».
Но не только дела корпуса волновали его. Судьба России и всего мира – вот о чем он постоянно размышлял. Подобно многим реформаторам той поры, Завалишин жил надеждой на скорые перемены. После войны 1812 года и славной победы русского оружия все ждали рождения новой России, сильной, справедливой, свободной от рабства и бюрократии. Каждый предлагал свои пути к этому. Завалишин не был исключением: «Я всегда верил в силу нравственных начал и был всегда уверен, что лишь бы удалось только отыскать правильную идею, возбудить живую силу, а они совершат свое дело, разовьются сами собой по собственной силе, присущей всякой не формальной, а живой истине».
Особые надежды связывали в то время со Священным союзом, общеевропейской организацией, возникшей по инициативе императора Александра I. Союз видел своей целью возращение в послевоенную европейскую политику христианских ценностей, но очень скоро из общества примирения народов он превратился в орган подавления революционных движений и борьбы со свободолюбием. Разочарованию Завалишина не было предела: «Священный союз, вместо того чтобы заботиться о восстановлении нравственных начал, устремил все свои усилия на то, чтобы восстановить прежние, разрушенные революцией формы, которые и были так легко разрушены, что в них не было уже духа жизни, не было живого нравственного начала». И тогда потребность личными усилиями противостоять несовершенству мира привела юного мичмана к простой мысли – создать Общество Восстановления Правды и Истины. «Учреждение всякого рода обществ не было в то время делом несбыточным, а у меня не было недостатка в решимости на что бы то ни было, в чем я был убежден». Напомню, Завалишину в ту пору было 16 лет!
В свое общество (позже он назовет его Орденом) Завалишин собирался принимать не всех, кто пожелал бы, но лишь людей «способных на постоянную неослабную борьбу со злом, на полное пожертвование собою в безвестных даже случаях». Настоящих рыцарей не может быть много, и для будущего великого магистра было важно не число последователей, а их нравственная надежность, чистота, духовная общность. Без этих внутренних качеств любой реформатор рискует превратиться в бунтовщика или тирана. Завалишин был убежден, «что всякий, стремящийся к преобразованию общества, должен наперед совершить это преобразование в самом себе, хотя бы то требовало совершенного перевоспитания».
Может быть, поэтому, сдержав первый порыв поскорее встретиться с Александром и поведать ему о своих далеко идущих планах преобразования России и мира, мичман принял предложение Лазарева и отправился в морской поход вокруг света. Он рассчитывал, что «знакомство с заграничными странами, большая возмужалость и опытность, самое развитие характера в борьбе с опасностями могут предоставить впоследствии лучшие условия для успеха задуманного дела».
Уже в пути, от берегов Англии, он все же отправил письмо императору с просьбой о встрече: «Ты узнаешь, Александр – и всю жизнь посвящу тебе и отечеству. Не хочу более оставаться в неизвестности – призови, требуй. Да явлюсь перед тобой и не замедлю – время дорого…» Александр, получив это странное, полное намеков письмо, повелел вызвать Завалишина в столицу, но корабль с дерзким офицером на борту был уже у берегов Америки.
В Калифорнии, где на зиму встало судно экспедиции, Завалишин без промедления начал действовать. Пользуясь тем, что Испания уже не могла поддерживать свою бывшую колонию, а Мексика, новая хозяйка калифорнийских земель, и не собиралась этого делать, магистр еще не существовавшего Ордена решился на неслыханный шаг. В этой уникальной исторической ситуации он видел реальную возможность присоединить Калифорнию к России и сделать эти земли штаб-квартирой своего ордена. Казалось бы, безумная идея! Но родилась она не на пустом месте и не была плодом разыгравшейся фантазии молодого офицера. Ко времени, когда Лазареву пришло предписание отправить мичмана Завалишина в Петербург для встречи с императором, дон Деметрио, как называли его местные жители, успел заручиться поддержкой нескольких испанских монахов, членов Тайной Юнты (органа управления штатом), и склонил некоторых из них к вступлению в орден.
Долгое путешествие от Охотска до столицы России Завалишин проделал в новом для себя статусе великого магистра. «С самого вступления на землю русскую, – вспоминал он эту поездку, – я стал действовать как человек, истинно принадлежащий Ордену Восстановления Истины. Я говорил правду, обличал ложь и неправосудие».
В пути Завалишин напряженно работал, доводя до совершенства начатое предприятие: по собственным рисункам изготовил медный рыцарский шлем, разработал знаки и одежды Ордена, а приехав в Петербург, заказал короткий орденский меч.
Еще в Калифорнии он начал писать устав Ордена, «образовывая его по примеру Мальтийского». Под пером молодого магистра рождались пункты «Обязанностей членов Ордена»: «подавать помощь всякому притесненному, защищать всякого обиженного, покровительствовать бедным и сиротам», «говорить всегда правду, не лицемерить, не уклонятся ни перед кем», «быть примером чести и помогать друг другу во всяком случае». Тогда же окончательно сложились и требования к желающим вступить в Орден. Завалишину было важно, «чтобы жизнь новопринимаемого… подходила к правилам рыцарским», «чтобы в нем заметна была решительность и сила характера», «чтобы не был один из тех, кои холоднокровно смотрят на бедствия ближнего». Орден все более приобретал законченные черты – было с чем предстать перед государем.
Увы, с Александром он так и не встретился: помешало знаменитое наводнение 1824 года. Нева, вышедшая из берегов, преградила путь смелым мечтам юного рыцаря, но открыла перед ним совсем иные возможности.
Близкое знакомство с членами Северного тайного общества в корне изменило судьбу великого магистра. Не разделяя многих идей и особенно образа жизни будущих декабристов, он отдавал должное их бескорыстию: «Они жертвовали не только жизнью, которой рискуют иногда из-за пустяков, из тщеславия, не имея притом в виду ответственности в последствиях, но и состоянием, и положением в обществе, и тем, что, наверное, имели бы при том порядке вещей, который искали изменить вопреки выгоде». Тщетными оказались его попытки остановить заговорщиков, отговорить от политических амбиций, вернуть к нравственно-просветительским целям. Внутренне не соглашаясь с планами мятежников, он все же пошел с ними до конца. И хотя 14 декабря 1825 года Завалишин не был на Сенатской площади, двадцать лет каторги и последующее поселение в Чите стали платой за его бескомпромиссность.
На этом можно было бы поставить точку в истории Ордена Восстановления. Итог, казалось бы, печальный: меньше двух лет существования, всего несколько человек последователей, трагический финал самого магистра… Но нет, не поворачивается язык назвать жизнь Завалишина трагедией, да и он сам таковой ее не считал. Напротив, был счастлив и тем возможностям, которые перед ним возникали. И оставался прежним: несговорчивым, острым, неудобным. Он продолжал отстаивать Правду и Истину всюду, где оказывался: в суде, в каземате Петровского завода, на вольном поселении в Чите. Нетерпимый к любым человеческим слабостям и недостаткам, самоуверенный, желчный, он так допек читинского генерал-губернатора своими замечаниями и претензиями, что в русской истории возник уникальный прецедент: Завалишин оказался дважды сосланным, во второй раз уже обратно – из Сибири в европейскую часть России!
Да и Орден Восстановления, хотя официально не существовавший, продолжал действовать, пусть лишь в лице единственного человека – самого основателя. Жизнь распорядилась так, что кодекс чести рыцаря он создал не для кого-то, а для самого себя и был ему верен до конца. Кодекс чести помогал Завалишину оставаться живым и деятельным. А судьба «одинокого волка» ни капли не смущала его, поскольку с самого начала владело им убеждение, что «лишь бы зародилось живое начало в одном человеке, и тогда оно может наполнить собою и целые народы, и целые эпохи».
Как тут не вспомнить слова русского историка Василия Ключевского, сказанные, правда, по другому случаю, но уместные и здесь: «Но ведь и в тесто немного нужно вещества, вызывающего в нем живительное брожение. Нравственное влияние действует не механически, а органически». И то, что жизнь Завалишина не вызвала «живительного брожения», а сам он, в одиночку восстанавливавший в России Правду и Истину, оказался «лишним человеком», – не его вина, а наша общая беда. Кто не согласен с этим, пусть вернется к размышлениям Бердяева, приведенным в начале статьи. Лишенная рыцарского духа Россия в ХХ веке, на мой взгляд, уже достаточно испила из чаши страданий, чтобы иметь неосторожность и дальше не прислушиваться к его пророчеству: «Мир вступает в период длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен».