Джалаладдин Руми. «Окно между сердцем и сердцем»

Дмитрий Зубов

После смерти ищите меня не в земле, А в сердцах просвещенных людей.

Джалаладдин Руми – величайший поэт-суфий, живший в ХШ веке на территории Малой Азии. Благодарные современники называли его Мевляна («Наш господин»), считая Руми своим духовным наставником. Cегодня, как и 700 лет назад, поэзия Руми жива и актуальна. Люди вновь и вновь обращаются к его произведениям, ища у «проводника в страну Истины» ответы на вечные вопросы. Поистине пророческими оказались слова Руми:

В тот день, когда умру, вы не заламывайте руки,

Не плачьте, не твердите о разлуке!

То не разлуки, а свиданья день.

Светило закатилось, но взойдет.

Зерно упало в землю – прорастет!

Джалаладдин Руми

У Руми нет абстрактных фраз, избитых выражений. Каждая строка прожита, выстрадана, заслужена. За внешним благополучием судьбы – жизнь, полная внутреннего поиска. В его стихах одновременно можно услышать волю могущественного владыки и проповедь отшельника, отказавшегося от всех земных благ, даже от собственного имени. (Известно, что многие произведения Руми подписывал именем своего учителя – Шанса Табризи.)

Места рождения и смерти Руми доподлинно известны, но настоящая «география» его жизни значительно шире. Границы его империи пролегают там, где берут начало источники, в которых поэт черпал мудрость и вдохновение, – от Греции на западе до Индии на востоке и еще дальше – за пределами видимого мира. Истинная его Родина – страна Любви и Мудрости, страна Философии. Этой страны вы не найдете ни на одной карте, она вне границ пространства и времени.

Именно здесь Руми и воздвиг свой город – город Воспоминаний. Не тех воспоминаний, которые мы храним в семейных альбомах, а тех, что составляют сокровищницу нашей души.

В этом городе по воле поэта слиты воедино все эпохи; здесь под одним небом живут Моисей и Платон, Иисус и Мухаммад. Здесь можно увидеть мерцание звезд в ночи, ощутить прохладу ручья в знойный день, испить тишину пустыни или окунуться в шум битвы.

В этот город может попасть каждый. Руми ждет. Он сам здесь и страж, и правитель, и мудрый дервиш, и зазывала бродячего цирка. Сюда приходят отдохнуть и поделиться радостью, спросить совета или просто поговорить с другом. Главное – не забыть:

Ворота в этот город отыскать не трудно. Достаточно открыть книгу со стихами поэта – и вы уже на пороге. Я сам люблю гостить у Руми. И каждый раз, с нетерпением переворачивая новую страницу, радуюсь долгожданной встрече с «великим караванщиком». Давайте попробуем на этот раз вместе. В путь!

Мудрость и знание существуют для того, чтобы можно было отличить дорогу от бездорожья.

Будь дорога повсюду, мудрость была бы излишней.

Но где же искать Мудрость? Как не сбиться с пути? Где взять силы преодолеть крутые подъемы? Как не впасть в отчаяние при виде человеческого горя, болезней, смерти?

Руми не случайно называют «наставником с сияющим сердцем, ведущим караван любви» (Джами). Каждый найдет в его стихах ответы на эти и на многие другие вопросы. Его строки – это одновременно и карта маршрута, и памятка путешественнику.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

«Любовь – астролябия истины!»

Любовь, безумие, опьянение – понятия для Руми одного порядка. Они вобрали в себя и радость бытия, и милосердие, и почитание Бога, и невиданный полет души, и сияние сердца. Любовь – движущая сила и награда для Путника. Пусть вас не смущает, что у Руми часто рука об руку идут любовь, смерть, вино, благочестие. В его стихах эти слова приобретают иной смысл, исполненный настоящей глубины.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Нет разлук и расставаний. Есть только Путь – встретимся на нем. Пусть нас разделяют с поэтом семь веков и сотни километров пространства. Город, построенный Джалаладдином Руми, существует здесь, рядом. Приходите…

«Напиток вечности» Омара Хайяма

Анатолий Смоляр

Поэтическое наследие Омара Хайяма – математика и философа, поэта – вызвало больше споров, чем творчество любого другого персидского стихотворца. В своей знаменитой работе «Омар Хайям и странствующие четверостишия», вышедшей в 1897 г., русский ориенталист проф. В. А. Жуковский, суммируя существующие в науке характеристики Хайяма и его творчества, писал: «Он вольнодумец, разрушитель веры; он безбожник и материалист; он насмешник над мистицизмом и пантеист; он правоверующий мусульманин, точный философ, острый наблюдатель, ученый; он – гуляка, развратник, ханжа и лицемер. Он не просто богохульник, а воплощенное отрицание положительной религии и всякой нравственной веры; он мягкая натура, преданная более созерцанию божественных вещей, чем жизненным наслаждениям; он скептик-эпикуреец, он персидский Абу-л-Ала, Вольтер, Гейне».

Бюст Омара Хайяма в Нишапуре. Иран

Известно, в какой трудной обстановке протекала вся деятельность Омара Хайяма. Если даже «спокойные» историки писали о его стихах, что это «ядовитые змеи, жалящие шариат», то понятно, какой опасности он подвергался со стороны фанатичных богословов. Сам В.А. Жуковский склонен был толковать рубаи Хайяма в мистическо-суфийском духе, считал поэта «стремящимся к царству вечного, светлого и прекрасного, глашатаем созерцательной жизни и теплой любви к богу».

Религия любви

Ранний суфизм впитал в себя так много внеисламских элементов (от эллинистической философии до христианских тенденций), что воспринимался арабскими традиционалистами как ересь, и его сторонников зачастую подвергали гонениям и даже казнили. Суровый и неприступный образ Аллаха, Творца и Вседержителя, в суфийском учении преображался в объект любви всего живого.

Как всякое мистическое учение, суфизм облекал свои догматы сложной словесной символикой, используя, в частности, любовную лексику и фразеологию для обозначения стремления к Богу, к постижению Его, для познания вечной истины. К XI–XII веку многие поэты, писавшие по-персидски, создают произведения, которые под воздействием суфизма могут быть прочитаны двояко: первая, так сказать житейская версия повествует «о земном» – о тяготах (реже радостях) жизни, о страданиях любви, о странствиях по горам и долам, но за нею таится иной, истинный смысл, доступный посвященным: любовь к Богу, муки отдаления, «разлуки» с Ним, ослепительные озарения на этапах Пути постижения Его. Разумеется, все это составляло так называемый неконтролируемый подтекст, что создавало известную свободу как для поэтов-творцов, так и для их критиков-толкователей.

Подобной свободы, конечно, не лишен и современный читатель, и не исключено, что в рубаи Омара Хайяма он найдет больше логики ученого, наивного материализма и даже реализма, нежели суфийской мистики. Однако в хороших стихах каждый находит то, что ищет, все дело только в восприимчивости, чувстве меры, которые, в свою очередь, определяются уровнем знаний и духовного опыта.

Шьющий палатки

Омар Хайям… Что мы о нем знаем?

Начнем с того, что его полное имя звучит так: Гияс ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим. Родился он в 1048 году в деревушке Хорасан близ города Нишапур на востоке Ирана. Отец Омара, небогатый ремесленник, всю жизнь занимался изготовлением палаток (отсюда и пошло прозвище «Хайям», что в буквальном переводе означает «шьющий палатки») и не щадил средств, чтобы дать сыну образование, соответствующее его блестящим способностям.

Учебу молодой Омар начал в нишапурском медресе, которое славилось своими культурными и просветительскими традициями. Там он близко сходится со своим сверстником Абдул-Кассемом, стяжавшим впоследствии громкую славу визиря (о его успехах и государственной мудрости с похвалой отзываются персидские летописи). Именно Абдул-Кассем позже проявил трогательную заботу о судьбе Омара и предоставил ему возможность свободно заниматься наукой.

По окончании медресе Омар первое время добывал себе пропитание ремеслом, унаследованным от отца, а весь свой досуг отдавал математике, астрономии, философии и поэзии. Сведений об этой поре его жизни крайне мало, но точно известно: именно тогда Омар подружился с дервишами и проникся доктриной суфиев, что со временем отозвалось серией образов и мотивов в его поэтическом творчестве.

Через несколько лет Хайям заканчивает свой замечательный труд «Трактат о доказательствах задач алгебры и алмукабалы». Его замечают в далеком Исфахане, и главный визирь Малик-шаха, сына и преемника Алп-Арслана, приглашает 27-летнего ученого в тогдашнюю столицу сельджукидов. Там Хайям приступает к переработке устаревших астрономических таблиц и обоснованию знаменитой схемы нового летосчисления (с 15 марта 1079 года), известной под названием эры Джелал-ал-Дина (Малик-шаха). Новый календарь Хайяма получил название «Джалали» и некоторыми специалистами считается точнее современного.

Малик-шах распорядился построить обсерваторию для Омара Хайяма, по его чертежам и под его руководством, в Исфахане, но в наши дни от нее не осталось и следа. Осталась только мечеть Джаме, купол которой вознесся на высоту 35 метров.

Астроном и математик

В обсерватории Хайям и его сподвижники собрали наиболее точные в то время инструменты – астролябии, квадранты. Точность расчетов Омара Хайяма стала легендарной. Она достигалась ценой многократных – тысячи раз! – наблюдений и сравнений, что уменьшало возможность ошибки в счислениях в тысячу раз соответственно!

Биографические сведения о поэте малочисленны и отрывочны, и каждое письменное свидетельство о его жизни и творчестве бесценно, ибо Хайям был не только выдающимся математиком и великим поэтом, но и в подлинном смысле энциклопедистом. Его волновало многое, в том числе и параллельные линии, те самые параллельные линии, которые послужили основой для всей евклидовой геометрии. Вот как сформулировал постулат сам Евклид: «И если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы меньше двух прямых, то продолженные эти две прямые неограниченно встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых». И Хайям пишет «Комментарии к трудностям во Введениях книги Евклида».

А если углы равны двум прямым? Тогда линии параллельны, и они нигде не встретятся. Даже в бесконечности? А что такое бесконечность? Можно ли всерьез принимать то, что нельзя проверить измерением?

И Омар Хайям берется за решение этой проблемы. А решали ее ученые и за тысячу лет до него. И будут решать еще много веков после него, пока не появятся Лобачевский и Риман… Хайям, сам того не подозревая, вплотную подошел к проблемам, которыми начнут заниматься в далеком будущем, начиная с того места его изысканий, где он допустил существование треугольников только со всеми острыми или только со всеми тупыми углами…

В одном из документальных источников под названием «Рай жизни», датированном 1405 годом, говорится: «Омар Ибрахим Хайям в большей части наук, и особенно в астрономии, был в свое время выдающимся. Ему принадлежат всему свету известные трактаты и несравненные стихи».

Поэзия любви

Омар Хайям писал стихи всю жизнь, писал на полях ученых трудов в часы раздумий, писал обо всем, что дорого его сердцу, в котором хватало места любви и к прошлому, и к настоящему, и к будущему. Могут спросить: почему он так много писал о вине? Он что – много пил? Ответ дал французский ориенталист Дж. Дермстетер еще в прошлом веке: «Человек непосвященный сначала будет удивлен и немного скандализирован местом, какое занимает вино в персидской поэзии. Вспомним, что Коран запрещал вино (Мухаммед запретил пить вино, ибо не мог смириться с тем, что его дядя Хамза, напившись, срезал саблей горбы верблюдам). Застольные песни Европы – песни пьяниц, здесь же это бунт против Корана, против святош, против подавления природы и разума религиозным законом. Пьющий для поэта – символ освободившегося человека, попирающего каноны религии». Это целиком относится и к поэзии Омара Хайяма.

Стихотворцем он себя всерьез не считал – писал свои рубаи «для души», иногда чтобы отвлечься, иногда подводя вкратце итог наблюдениям над жизнью, философским раздумьям, ученым трудам. Но при этом не думал о славе. По крайней мере, поэтической. У него была своя «настоящая» работа: математика, астрономия, философия.

Царь философов

Когда восставшие исмаилиты убили Малик-шаха и разрушили обсерваторию, Омар Хайям остался не у дел и вернулся в родной Нишапур после более чем сорокалетнего отсутствия. Со многим пришлось смириться: вольнодумная поэзия вызывала нарекания со стороны всего темного, реакционного. Враги поэта обличали его в богохульстве. Чтобы как-то парировать это грозное обвинение, он совершил хадж (паломничество) в Мекку и Медину.

Последние годы своей жизни Омар Хайям провел в Ни-шапуре, читая, размышляя над бытием. Умер он в 1131 году.

Имам Хорасана, Ученейший муж века, Доказательство Истины, Знаток греческой науки, Царь философов Востока и Запада – таков, по утверждениям историков, далеко не полный перечень почетных титулов Омара Хайяма в зените его славы.

Низами Арузи Самарканди оставил такой рассказ: «В городе Балхе… во время беседы и веселия я услышал слова Омара, который сказал: „Моя могила будет в таком месте, где два раза в году деревья будут осыпать ее лепестками цветов“. Эти слова показались мне невероятными, но я знаю, что он не говорит пустых слов. Когда я прибыл в Ни-шапур, то прошло уже несколько лет с тех пор, как тот великий муж прикрыл лицо завесой из праха и мир лишился его. А я был обязан ему как ученик. В пятницу я отправился на могилу Хайяма… Мой проводник привел меня на кладбище Хайра по левую сторону от Кашле. У основания садовой стены находится могила Хайяма. Абрикосовые и грушевые деревья из сада протянули ветви через стену, и на его могиле было столько цветочных лепестков, что под ними не было видно земли. Я вспомнил слова, которые слышал от него в Балхе, и заплакал, ибо нигде во всем мире, от края до края, я не видел равного ему…»

О переводе рубаи

Омару Хайяму приписывается авторство около 5000 рубаи, причем значительное их количество изобилует повторами. Это объясняется тем, что Хайям и не помышлял о собирании и распространении своих четверостиший: будучи ученым-математиком, он не считал их чем-то серьезным. Они записывались слушателями на память и переписывались в множестве вариантов.

Европейцам Омар Хайям стал известен с 1859 года, когда Эдвард Фицжеральд вольно переложил 75 рубаи на английский язык. А в 1928 году И. Тхоржевский опубликовал в Париже сборник стихов Омара Хайяма на русском языке. Хотя уложенные в короткий размер пятистопного ямба рубаи передавали настроение и смысл четверостишия, но содержание оригинала заметно обеднялось.

В этом-то и сложность: современные переводы Хайяма, многие из которых сами по себе превосходны, не учитывают того, что в древности стихи читались нараспев, протяжно, по-разному, а не в рамках одного размера. Причем смысл скрывался между строк, так сказать, в душевной глубине.

Именно поэтому родилась попытка заново переложить на русский язык все рубаи Омара Хайяма. В библиотеке Кембриджского университета хранятся подлинники древних рукописей, содержащих 293 рубаи, которые, по мнению востоковедов, достоверно принадлежат ему. По подстрочникам этих стихов и был сделан перевод, в котором я старался как можно точнее передать не только мелодику стиха, но и нюансы бездонной души великого поэта.

Данте Алигьери

Андрей Букин

Есть в истории человечества личности, которые своей жизнью определяют переход, точку поворота к новым эпохам, новым состояниям. И если пытаться найти такую точку, таких людей на переходе из Средневековья к Возрождению, то по крайней мере одним из них, несомненно, будет Данте Алигьери. Поэт, к творчеству которого вот уже 700 лет обращаются и философы, и ученые, и литераторы. Он не был так плодотворен, как Пушкин или Лопе де Вега, но только одно его произведение – «Божественная Комедия» – увековечило имя своего создателя.

Люди всегда пытались разгадать тайну рождения гениальных, великих людей. Решаются ли их судьбы на небесах, или каждый способен стать гением, приложив определенные усилия, мы не знаем. Но очень хочется понять, выяснить слагаемые такого взлета, подробности появления таких людей.

Данте Алигьери. Прежде чем рассказать о жизни великого флорентийца, перенесемся в XIII век и посмотрим, что же происходило в Европе на стыке Средневековья и Возрождения.

Неизвестный художник. Аллегорический портрет Данте.

Флоренция, 1530

Это время вместило в себя очень многое. Это наивысший подъем средневековой культуры, это подведение итогов и зарождение проектов, впоследствии свершившихся – может быть, правда, не совсем так, как планировалось. XIII век – это расцвет городов, ставших истинными центрами ремесел и торговли, культуры и политики, это крестовые походы, соединившие Запад с Востоком и обогатившие Западную Европу финансово и духовно. Именно в эти времена утверждаются – и окончательно – новые слои общества: юристы, медики, ученые, богословы. Но самое интересное – это расцвет искусств и культуры, теологии и философии. Активную роль в этом процессе сыграли духовно-рыцарские ордена и различные движения: иоахимиты, альбигойцы, тамплиеры, францисканцы. Стоит сказать о каждом из них несколько слов, так как каждое в какой-то мере оказало воздействие на мировоззрение Данте.

Особенно интересны его связи с одним из самых таинственных, могущественных рыцарских орденов – орденом тамплиеров, или рыцарей Храма. Этот орден, основанный в 1118 году в Иерусалиме, за короткое время превратился в организацию, обладавшую огромной военной, экономической и духовной силой. Его идеология до сих пор остается загадкой: это сложный синтез античной и исламской мистики, идей гностиков и катаров. В 1307 году орден прекратил свое существование… Но воистину не случайно, что в своем шедевре – «Божественной Комедии» – в самом конце путешествия через Ад, Чистилище и Рай Данте встречает Бернара Клервоского – человека, который участвовал в создании ордена тамплиеров.

Не менее интересно движение иоахимитов, названное по имени его создателя Иоахима Флорского – аббата, выдвинувшего в канун XIII века идею о том, что мир развивается по замыслу Создателя от состояния рабства к состоянию свободы, проходя при этом три стадии, соответствующие лицам Троицы. Первая стадия – жизнь по законам плоти, вторая – переход к духовной жизни и третья – эра духовной любви, непосредственное созерцание Бога. Иоахимиты пытались возродить идеалы аскезы, созерцательности и любви, а три эпохи развития человечества отражали рядом триад: испытание – действие – созерцание, страх – вера – любовь, рабы – сыновья – друзья, звезды – заря – день, зима – весна – лето и т. д.

Безусловно, Данте почерпнул немало из идей Иоахима Флорского, но не менее явное воздействие на великого поэта-философа оказало еще одно «еретическое» течение – францисканцы. Главными идеями основателя движения Франциска Ассизского стали смирение, бедность и любовь и главное – углубленный, подлинный интерес к внутреннему миру человека, попытка вернуть ощущение счастья и радости общения с Богом через простые общечеловеческие эмоции, руководимые Любовью. Франциск, впоследствии канонизированный церковью, также персонаж «Божественной Комедии», и, как говорят все исследователи, в его словах звучат мировоззренческие идеи самого Данте. А они вырастали на фоне расцвета средневековой науки, философии, культуры. К моменту рождения Данте уже можно было бы нарисовать портрет истинного философа XIII века: Бернар Клервоский, Роджер Бэкон, Бонавентура, Фома Аквинский – или, выражаясь другим языком: мистик, психолог, математик, логик, поэт, естествоиспытатель.

А теперь – странички биографии. И мы не станем отступать от канонов: родился, жил, вырос и т. п., – ибо очень важно увидеть гения в тех условиях, в которых он развивался. Многие исследователи и по сей день спорят о том, кем в первую очередь был Данте – гениальным поэтом, политическим деятелем или ярким философом. Мы попытаемся увидеть не одну, а по возможности все грани его таланта.

Итак, Данте происходил из достаточно знатного и богатого флорентийского рода Алигьери (или Алигери). Его предки принадлежали партии гвельфов и во времена политических коллизий несколько раз переживали изгнание из Флоренции. Нам известно, что поэт родился во Флоренции в конце мая 1265 года. Ему дали имя Дуранте, сокращенно Данте. Под этим именем он и вошел в историю. О родителях автора «Божественной Комедии» нет практически никаких сведений, нигде в своих произведениях он о них не упоминает, и поэтому мы не можем представить, каково было влияние семьи на духовное развитие и воспитание Данте. Также ничего не известно о том, где он учился, кто были его учителя, и это, безусловно, дает почву для размышлений о самодостаточности гения. Об одном из людей, повлиявших на поэта, мы знаем из строк самого Данте:

Встреча с поэтом Брунетто Латини произошла, возможно, в Болонском университете. Многие сходятся в том, что именно Латини положил начало классическому образованию Данте. Исходя из принципа «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты», можно утверждать, что Данте любил живопись и музыку, ибо его друзьями были знаменитые в те времена певец Кассела, художник Чимабуэ, поэты Чино да Пистойя и особенно Гвидо Кавальканти. Двое последних особенно интересны: Чино да Пистойя был одним из лучших критиков и впоследствии стал учителем Петрарки, а Гвидо Кавальканти, лучший друг Данте, считается основателем новой флорентийской поэтической школы; в своем творчестве он объединил древнюю историю, мифологию и философию. Данте был знаком и с Джотто, которого считают реформатором итальянской живописи. Именно благодаря этому художнику мы имеем знаменитый портрет Данте, найденный в середине XIX века на стене часовни Del Podesta во Флоренции.

Отправной точкой в поэтической судьбе Данте стала встреча с Беатриче. На весеннем празднике девятилетний Данте встречает дочку соседа – Беатриче, которая примерно на год моложе его. «С той минуты, когда я увидел ее, любовь овладела моей душой, моим сердцем… Она показалась мне скорее дочерью Бога, нежели просто смертною.» Через девять лет Данте опять встречает Беатриче: она идет по улице в сопровождении двух женщин, поднимает на него взгляд, кланяется ему так скромно и красиво, что наш поэт буквально ошеломлен, опьянен восторгом любви. Почти сразу же он пишет сонет, в котором рассказывает о видении, пришедшем ему во сне: Амур несет в руках сердце Данте, будит спящую даму, покрытую вуалью, отдает ей сердце и потом убегает, плача.

Этот сонет, отправленный Данте в 1283 году своему будущему другу Гвидо Кавальканти, становится для него своеобразным пропуском в мир поэзии. В лирике того времени продолжались традиции трубадуров, певцов Любви, воспевающих Даму как идеал красоты, морального совершенства, подчеркивая этическую сторону любви. Данте повествует о своей любви в поэтическом сборнике «Новая Жизнь», который стал исповедью поэта, историей глубокого чувства, одновременно представив основные мотивы творчества Данте – философию любви, оригинальную связь глубоко личного и теологии, математики, науки.

Первые две встречи с Беатриче с перерывом в девять лет показывают, как изменилось чувство поэта, как оно трансформировалось. Сны, видения, реальные события готовят его к третьему свиданию. которое происходит уже в «Божественной Комедии». Беатриче умирает, и эта смерть заставляет Данте переосмыслить свое мировоззрение, представление о цели земного бытия, о любви. В последнем сонете «Новой Жизни» любовь Данте превращается в «интеллигенцию» (дух), созерцающую Беатриче как ангельское существо. Так в своей поэзии Данте объединяет религиозно-философские идеи и очень простые, понятные каждому человеку внутренние стремления и чувства, любовь к Богу и к Даме; но самое интересное то, что он наделяет свою Беатриче святостью, делает ее символом. Когда умерла реальная Беатриче, Данте было 25 лет. Ценность «Новой Жизни» в том, что перед нами предстает удивительная история платонической любви, очень тонкой, красивой, лишенной налета страстности, любви возвышенной и по-настоящему духовной. Благодаря этой любви Данте проходит сложный путь становления как философ, ибо «Новая Жизнь» – это еще и философский трактат, здесь уже заложены зерна идей, которые прорастут впоследствии в «Божественной комедии».

Если давать психологический портрет поэта, то, несмотря на поэтический идеализм, мы увидим решительного энергичного человека, твердого в своих взглядах и очень честного. В ранней молодости он сражается в первых рядах флорентийских войск в битве при Кампальдино, участвует в осаде Капроны. Дальнейший его путь тесно связан с политикой и общественными делами Флоренции. Вершиной в политической судьбе Данте стало его пребывание с 15 июня по 15 августа 1300 года «приором порядка и слова», по сути главой исполнительной власти во Флоренции. И в то же время Данте оказывается внутри конфликта Черных и Белых гвельфов – двух партий, борющихся за власть во Флоренции. С 1302 года начинается период скитаний доселе знатного уважаемого гражданина. И хотя сам Данте писал: «Для меня отечество – весь мир, как для рыб – море», в нем остается тоска по родине. В изгнании он пишет несколько поэтических сборников, но основной его заслугой становится обращение к итальянскому языку, к тому, что просвещенные люди называли «volgare», а не к латыни, – ибо до него никто в исследованиях, обращенных к метафизике, истории, философии, не осмеливался употреблять народный язык. Благодаря этому его называют первооткрывателем народного итальянского языка. В эти годы он пишет «Пир» – философский трактат, в котором излагает философские истины и раскрывает свои политические идеалы, – нечто напоминающее платоновское «Государство». В его глазах всемирный монарх равен всем, он должен охранять справедливость и свободу и по природе своей склонен покровительствовать, а не порабощать. В этом же трактате видны взгляды Данте на различные аспекты человеческой жизни: «философия – любящее общение с мудростью», «наука – изучение известного предмета умом, влюбленным в этот предмет». Во всех его суждениях чувствуется индивидуальность, красота образов, поэзия.

А теперь о главном труде, о «Божественной Комедии», которая стала итогом, квинтэссенцией всех поэтических и философских идей Данте. Он пишет ее в изгнании. Очень явно видно, что это произведение – результат долгой внутренней работы на протяжении всей жизни. Название «Комедия» дал своей поэме сам Данте, а эпитет «Божественная» был добавлен намного позже как обозначение высочайшей степени совершенства произведения.

Эту поэму сложно отнести к какому-либо из привычных жанров: это буквально смесь различных направлений поэзии. В письме к своему другу Данте объясняет суть своего произведения так. Смысл – разносторонний: и буквальный, и аллегорический нравственный, поэтому, с одной стороны, это состояние души после смерти, а с другой стороны, описание того, какой может быть судьба человека в зависимости от его стремлений и действий. «Комедией» Данте назвал свое произведение только потому, что начинается оно «ужасно и печально» («Ад»), а конец – прекрасен и радостен («Рай»). Цель поэмы, как писал сам автор, – освободить живущих на земле от состояния греховности и привести на путь к блаженству.

«Божественная Комедия» состоит из 100 песен и заключает в себе 14230 стихов. Стоит сразу же отметить, что все числа в «Комедии» неслучайны, и для математиков изучение этого труда доставляло истинное удовольствие.

Так начинает свой рассказ Данте. Он не понимает, как очутился в этом месте, и собирается подняться на гору, подошву которой видит перед собой. Но Барс, Лев и Волчица, пересекая его дорогу, возвращают его обратно в долину, где он встречает Вергилия – величайшего поэта древности, которого Данте считал своим Учителем и наставником. Вергилий рассказывает ему о злом нраве волчицы, о том, что она принесет еще много зла и несчастий, пока гончий пес не прогонит ее обратно в Ад. Вергилий объясняет поэту, что ему предстоит путь в Ад и Чистилище до Порога Земного Рая, где «встретит тебя Душа достойнее меня, ей передам тебя и удалюсь». Так начинается путешествие Данте по кругам Ада, в преддверии которого он встречает стон «ничтожных», то есть ни живых, ни мертвых, кто никак не проявил себя в земной жизни. Этим душам в «Комедии» не уделяется внимания ни на йоту: Данте резко осуждал тех, кто сохранял нейтралитет в борьбе добра и зла.

Далее, переходя рубеж, Данте теряет сознание и попадает в первый круг Ада, где находятся люди добродетельные, но не просвещенные христианством, жившие до пришествия Христа. Здесь Данте встречает целый сонм древних поэтов, гениев, мудрецов и философов: Гомера, Горация, Овидия, Лукиана, Аристотеля, Сократа, Платона, Демокрита, Фалеса, Анаксагора, Зенона, Гераклита, Сенеку,

Орфея, Цицерона, Евклида, Птолемея, Гиппократа, Авиценну и др. Порядок перечисления немаловажен, ибо таким образом Данте сближает кажущиеся противоположными философские идеи.

В следующих кругах Данте встречает души, грех которых – в нарушении естественной меры. Здесь сладострастники, чревоугодники, скупцы и расточители, гневливые и унылые. В описаниях того, что происходит с ними, Данте настолько ярок и безжалостен, что именно «Ад» всегда считался наиболее эффектной частью «Комедии»: жертвы чувственной любви увлечены безжалостным вихрем, обжоры вязнут в нечистотах, моты и скопидомы идут стенка на стенку с криками «Чего копить?» и «Чего швырять?», вялые и унылые погружены в ил болотного дна.

В процессе своего путешествия Данте спрашивает Вергилия об участи страдальцев, задает ему различные вопросы, выслушивает жалостные рассказы обитателей Ада. Через все это поэт постигает мудрость, скрытую за аллегориями. Так, в VI песне он узнает о том, что чем совершеннее природа существа, тем сильнее переживаются состояния. Встреча с Фуриями, во время которой Вергилий закрывает Данте глаза, говорит нам о том, что «созерцание зла губит душу и лишает ее сил, нельзя безнаказанно всматриваться в ужас и безобразие». Может быть, аллегория в том, что Разум, символом которого является Вергилий, должен вовремя остановить гипнотизирующее действие. Очень интересно движение Данте в кругах Ада, Чистилища и Рая. Он все время идет по спиралям – нисходящей в Аду, восходяще-сужающейся в Чистилище и восходяще-расширяющейся в Раю.

В шестом круге Ада – еретики, и здесь Данте узнает, что для обитателей Ада скрыто настоящее и неизвестно будущее, то есть для них Ад – постоянное настоящее, а их знание постоянно тает с неотвратимостью времени. Пройдя две трети путешествия по Аду, Вергилий рассказывает Данте об устройстве преисподней. Обманщикам определено место на самом дне Ада. Далее круг, где карается насилие против ближних, против себя, против Бога, природы и искусства. А все последующие круги карают разного рода невоздержанность. Кого-то, может быть, удивило бы такое расположение, но дантовское представление таково: чем более материальный характер носит грех, тем меньшее наказание, чем сильнее грех касается духовных связей, тем страшнее кара. Именно поэтому на самом дне – предатели, нарушившие духовный союз доверия.

В путешествиях через Ад очень важен момент, что Данте осмысленно повторяет тот путь, который до него проходили немногие, и ему приходится преодолевать тяжелые испытания. Описание восьмого круга занимает двенадцать песней «Ада», и это чуть ли не самостоятельная эпопея с пестрым миром исторических персонажей и современников. Наконец, странники достигают самого центра Земли, где царит вечная ночь, теснота, холод, тяжесть и ужас и, самое страшное, отсутствие любви, мертвая правильность кристаллов вместо асимметрии Жизни. Страшный путь пройден, но главное – Данте познал себя, в том числе косвенно узнавая свои черты в некоторых грешниках. Но его ждет еще одно испытание – гора Чистилища, в основании которой Предчистилище, затем семь кругов, где очищаются от семи грехов, и, наконец, плато на вершине – Земной Рай.

Кто такой был Петрарка, не ясно, но какой он был поэт!

Илья Бузукашвили

8 апреля 1341 года в Риме на Капитолийском холме при большом стечении народа состоялось поэтическое венчание Франческо Петрарки. В тот день ярко светило солнце, гремели трубы и в глазах у многих стояли слезы. Поэту было 37 лет, когда исполнилось его желание стать признанным королем всех образованных людей. Но не только жажда личной славы влекла его на Капитолий. Петрарка придавал своей коронации историческое значение и верил, что она откроет новую эпоху в истории Италии, Европы и всего человечества. Вот почему он так старался, чтобы коронация состоялась именно 8 апреля, в пасхальное воскресенье, – этот день должен был стать первым днем Возрождения.

И действительно, коронация произвела впечатление и далеко за пределами Италии: вся Европа оценила талант Петрарки и назвала его своим духовным наставником и учителем.

Андреа дель Кастаньо. Франческо Петрарка. Ок. 1450

Петрарке посвящено много работ, однако все они так противоречивы, что подчас трудно поверить, что речь в них идет об одном человеке. Еще труднее увидеть за множеством мнений и оценок – лестных или суровых, но редко объективных – Петрарку-человека, гуманиста, философа, общественного деятеля…

Франческо Петрарка родился в 1304 году в Ареццо (Тоскана), где жил его отец, друг и единомышленник Данте, изгнанный из Флоренции. С 1312 года семья поэта поселилась в Авиньоне (Франция), где пребывал тогда папский престол. В те годы это был маленький, «скудный домами», но чрезвычайно многолюдный городок, поэтому женщины и дети семьи обосновались в одном из его пригородов – Карпантре. Здесь прошли самые безмятежные годы Франческо – детство и отрочество. По настоянию отца, нотариуса, который рассчитывал увидеть в своем сыне преемника, Петрарка отправился изучать право сначала в Монпелье, потом в Болонью. Восемь лет учебы ясно показали, что душа юного Петрарки живет другим: премудрости средневекового законодательства, не вызвав особого интереса, так и остались для него китайской грамотой, зато глубоко взволновала и увлекла поэзия. Тем не менее, пока был жив отец, Франческо продолжал учиться, хотя и не очень усердно.

Общее образование в XIV веке состояло из двух ступеней: тривиума (логика, риторика, грамматика) и квадривиума (арифметика, геометрия, музыка, астрономия). Тривиум, гуманитарный цикл, оценивался тогда так же, как сегодня – начальное образование, и только знание наук квадривиума позволяло человеку приобрести статус ученого и уважение в обществе. Ограничиться только тривиумом значило прослыть недоучкой. Но это не испугало Петрарку и не помешало ему сделать свой выбор – бросить университет и посвятить жизнь поэзии и филологии. Это был поступок. Профессии поэта тогда не было, и Петрарке пришлось искать средства для существования, поэтому в 1326 году, после смерти отца, он вернулся в Авиньон и принял духовный сан – стал светским аббатом (клириком). Это позволило ему, не исполняя обязанностей священника, жить при папском дворе и заниматься любимым делом.

В Авиньоне Петрарка много работал, но не сторонился и светской жизни. Молодой, красивый, галантный поэт быстро стал любимцем прекрасных дам. Очень многие ругали Петрарку за его чрезмерное внимание к своей внешности – но, как сказал русский поэт, «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Все дело в обычае…

6 апреля 1327 года в страстную пятницу на утренней службе в церкви св. Клары Франческо Петрарка встретил даму, которую полюбил с первого взгляда. Кто была эта женщина, прославленная поэтом в веках под именем Лауры, достоверно не известно. Говорят, что она была прекрасна, добродетельна и умна, любила мужа и детей, умерла в 1348 году от чумы и никогда не отвечала Петрарке взаимностью. Говорят еще, что она была самой обыкновенной светской красавицей, кокетливой и тщеславной… А может быть, и не было никакой Лауры, может быть, она миф Петрарки, его выдумка, мечта?.. Однако сам поэт очень сердился, слушая подобные речи. Он-то знал правду: любовь к ней изменила его жизнь.

Следуя куртуазным правилам, влюбленный поэт посвящал своей даме стихи. Так как Лаура не знала высокой латыни – языка мудрецов, Петрарка писал на италийском разговорном наречии volgare и, видимо, поэтому не относился к своим сонетам и канцонам – а их было около тысячи! – серьезно, называл пустяками, безделками, многие сжег. Та же малая часть, что уцелела, вошла в «Книгу песен» и пережила века…

Над «Канцоньере» – «Книгой песен» – Петрарка работал долго, почти всю жизнь. Впервые он попробовал собрать лучшие из созданных им стихов в одну книгу в 1336 году (тогда ему было 34 года). Окончательная же – девятая! – редакция «Песенника» появилась только в 1373, почти перед самой смертью поэта.

В «Книгу песен» Франческо Петрарка включил 317 сонетов, и каждый из них стал отдельной страницей в рассказе о его чувстве к Лауре. Поэт говорил о своей личной страсти, которая заставляла его восторгаться и отчаиваться, благословлять и проклинать, которая то погружала его в глубокие сомнения о греховности чувства и вынуждала горько каяться, то примиряла с самим собой и окружающим миром. В лучших сонетах его земное чувство возносится до высот божественной Любви.

Но не одна Лаура занимала ум и сердце Петрарки. В Авиньоне он много времени проводил за изучением римских классиков. Цицерон и Вергилий – вот имена его любимейших учителей, творения которых он знал почти наизусть.

Как известно, Возрождение в Италии началось с интереса к памятникам древности, изучая которые гуманисты осознали себя наследниками великого прошлого и поставили перед собой цель восстановить его лучшие традиции. И Франческо Петрарка стал одним из первых, благодаря кому под небом Италии вновь воскресли античные идеи.

Страстный собиратель и исследователь древних текстов, Петрарка много путешествовал в их поисках, и его сердце учащенно билось каждый раз, когда впереди показывались стены монастыря: там поэт надеялся отыскать какую-нибудь еще не известную классическую рукопись. И удача часто ему улыбалась. Многочисленные друзья и почитатели Петрарки также привозили ему найденные в самых разных уголках Европы сочинения Горация, Сенеки, Квинтиллиана, Цицерона. На загородной вилле в Воклюзе поэту удалось собрать обширную классическую библиотеку, его святая святых, с которой он никогда не расставался.

Петрарка не ограничился чтением только латинян, его интересовали и сочинения эллинов. И хотя сам поэт больших успехов в изучении греческого не достиг, благодаря ему Италия и вся Европа узнала не искаженных средневековой традицией Гомера, Платона, Аристотеля…

Часто Петрарка писал, что чувствует себя по-настоящему счастливым только тогда, когда читает своих обожаемых классиков, когда мысленно переносится в их эпоху. Свое негероическое время поэт не любил, однако довольно активно участвовал в общественной жизни. Он был страстным патриотом и всеми силами пытался возродить былую мощь своей страны. Он верил, что достаточно одного только напоминания о доблестном прошлом Италии, чтобы встряхнуть ее и вернуть на прежний путь славы. «Воры и бандиты» снова станут Брутами и Сципионами, как только вспомнят, что они – потомки героев.

Эти идеи легли в основу «Африки», латинской поэмы о подвигах римского полководца Сципиона, которую Петрарка начал писать в 1338 году и за которую намеревался получить лавровый венок. Она задумывалась не просто как героическая поэма, но как национальная эпопея, читая которую итальянцы ощутили бы себя одним – великим – целым.

Весть об «Африке» разлетелась по всем городам и весям, и Роберт Анжуйский, самый образованный монарх Европы, пригласил Петрарку к себе на. экзамен. Они беседовали три дня, после чего король Роберт признал поэта достойным лаврового венка и подарил мантию со своего плеча.

Три города приглашали певца Лауры на коронацию – Рим, Париж и Неаполь. Он выбрал первый.

После коронации правители многих городов, соперничая друг с другом, стали стараться заполучить к себе автора «Африки», и он принимал их приглашения, подарки и почести, правда, нигде не задерживался долго. Возможно, многочисленные переезды нужны были ему для решения самых разных проблем жизни Италии. То он обращался в Авиньоне к папам и требовал их возвращения в Рим, то давал советы Кола ди Риенцо и императору Карлу IV, то убеждал венецианского дожа прекратить войну с Генуей. Сильные мира сего хотя и не понимали Петрарку и чаще всего поступали по-своему, но старались к нему прислушиваться и почтительно благодарили за советы, дорожили его мнением. Поэта любил и, как святого, почитал народ. Солдаты воюющих армий прекращали стрелять друг в друга, чтобы он мог проехать… Словом, жизнь Петрарки была блестяща!

Но этот блеск обходился порой довольно дорого. В 1342–1343 годах, через год после коронации, увенчанный славой, он пережил острый внутренний кризис: враждебное всему новому средневековье не захотело так просто отпустить Петрарку. Видимо, в момент глубокого внутреннего разлада им был создан латинский трактат «О презрении к миру, или Моя тайна», не предназначавшийся для широкого распространения. Он написан в форме диалога, который ведут Франциск (Петрарка) и св. Августин Блаженный в присутствии молчаливой Истины. «Моя тайна» – это спор Петрарки с самим собой, в котором воплощением совести поэта является Августин, а сам Петрарка отстаивает законность мирского. Упреки отца церкви всегда попадают в самое слабое место поэта; Августин с необыкновенной проницательностью перебирает все «грехи» Петрарки: жажду знания, упоение своим красноречием и красотой, погоню за славой, любовь к Лауре – и доказывает тщету всего этого. Поэт ужасается, глядя на себя со стороны и слушая Августина, чувствует его правоту и не оправдывается, но читателю становится понятно, что жить и чувствовать иначе он не может. Поэтому в исповеди борьба не приводит к какому-либо результату: Петрарка дает неопределенные обещания подумать и исправиться и продолжает любить Лавр (Славу) и Лауру и искать истину.

Для XIV века «Моя тайна» стала явлением: поэт первый заглянул в свою душу и сумел – предельно откровенно – изобразить царящую в ней смуту. Конечно, в средневековой литературе существовали уже памятники самоанализа: предшественниками Петрарки были св. Августин, Абеляр, Гиберт Ножанский, Томас. Но они писали о страданиях грешника вообще или влюбленного вообще. Переживания же Петрарки, о которых он говорит в своей «Тайне», подчеркнуто индивидуальны, неповторимы, – человек Возрождения провозгласил право своего Я на существование и бесконечное совершенствование.

«Моя тайна» и «Африка» – не единственные латинские сочинения Петрарки. За последние два десятилетия своей жизни, которые поэт провел в уединении и размышлении, он написал громадное количество писем: 24 (!) книги «Писем частного характера» и 17 (!) книг «Старческих писем». Все они адресованы реальным людям, но предназначены для широкого круга читателей, так что многие из них больше напоминают газетную статью на злобу дня или философский трактат. И действительно, латинские послания Петрарки были очень популярны: их читали, переписывали, комментировали. Обращаясь к своим корреспондентам, поэт много размышляет о временах и нравах, подводит жизненные итоги, пытается объяснить свои прежние поступки, опровергает слухи.

Убеленный сединами Петрарка уже на многое смотрел по-другому: Лавр и Лаура перестали мучить его, и лишь любовь к знанию, к Истине осталась по-прежнему сильной.

Франческо Петрарка прожил 70 лет. Он все время думал о том новом мире, во имя которого жил, работал, любил, писал стихи и не поступился своей свободой. Незадолго до смерти поэт сказал: «Я хочу, чтобы смерть пришла ко мне в то время, когда я буду читать или писать». Говорят, что его желание сбылось: он тихо заснул, склонившись над рукописью. Это случилось в ночь с 18 на 19 июля 1374 года.

Поэт итальянского Возрождения, певец Лауры, автор «Книги песен», первый гуманист… Вот, наверное, и все, что вспомнит современный читатель о Франческо Петрарке, жившем почти семь веков назад. Что ж, наверное, это немало. А за этим – жизнь длиною в 70 лет, жизнь, полная взлетов и падений, страсти, сомнений, поиска не только славы и любви, но истины и своего пути.

Гете

Илья Бузукашвили

«Благороден будь, скор на помощь и добр» – такова была его формула счастья. Он искал ее долгие годы. Всю свою жизнь.

Иоганн Вольфганг Гете родился «в полдень, с двенадцатым ударом колокола» 28 августа 1749 года во Франкфурте-на-Майне. Роды были трудными. Они длились без малого трое суток. И в самый решающий момент повивальная бабка совсем растерялась. Спасла малыша бабушка, фрау Корнелия. Она усердно встряхивала и растирала вином маленькое тельце. «Он жив!» – растроганно возвестила старая женщина, когда ее внучек широко раскрыл глаза, большие и темно-карие…

так писал о Гете Евгений Баратынский. У Гете и в самом деле были особые отношения с природой. Он любил ее, учился у нее, доверял ей свои тайны. Мальчиком ходил на рассвете к самостоятельно сооруженному алтарю, чтобы воздать хвалу Господу и принести ему в дар плоды. В студенческие годы в Лейпциге и в Страсбурге предпочитал общество тех, кто изучал естественные науки.

Йозеф Карл Штилер. Портрет Иоганна Вольфганга фон Гете.

Фрагмент

Гете занимало все, что имело отношение к природе: ботаника, минералогия, геология, сравнительная анатомия, физика, химия. Он изучал развитие скелета у позвоночных, создал целое учение о цвете, потратив на свои естественнонаучные труды больше времени, чем на создание литературных произведений. «Природа всегда серьезна, – писал Гете уже зрелым человеком. – Она всегда сурова. Она всегда подлинна. Любые заблуждения всегда исходят от человека. Перед убогим природа замыкается, и только способному объять ее, настоящему, чистому она с готовностью отдает себя, раскрывая ему свои тайны».

В «Поэзии и правде» Гете признался, что все его сочинения – это фрагменты одной большой исповеди. В его сочинениях мы не встретим идеальных героев – мы увидим в них его самого. «Я не знаю таких ошибок, каких не совершил бы сам», – заметил поэт однажды. Через промахи и заблуждения подняться выше, вырасти – вот смысл для Гете. Многие ошибки уже не исправить, но их можно искупить.

«Фауста» Гете писал 60 лет. Он был и Фаустом, и Мефистофелем одновременно, так как их устами высказывал мысли, мучившие его самого.

«Пусть все ярче разгорается во мне идеал чистоты», – молил он. Еще во Франкфурте его первая любовь Гретхен просила его всегда и во всем оставаться честным. Позднее путь к чистоте и добру больше десяти лет указывала ему Шарлотта фон Штейн. Ей он адресовал в письме эти строки: «Твоя любовь – как утренняя и вечерняя звезда: она заходит после солнца и встает до солнца. Словно полярная звезда, что, никогда не заходя, сплетает над нашими головами вечно-живой венок. Я молю богов, чтобы они не заставили ее померкнуть на моем жизненном пути».

Александр Пушкин называл Гете «патриархом поэтов». Настало время, и «патриарх» тоже услышал о «солнце русской поэзии». От русского художника Ореста Кипренского, который летом 1823 года в Мариенбаде писал портрет 74-летнего Гете. Во время сеансов они говорили об Италии, об античности, и Кипренский однажды процитировал строки Пушкина «К Овидию».

«Что это за стихи?» – живо заинтересовался Гете и попросил перевести их на итальянский. А услышав перевод, сказал: «Я думаю, ни итальянский, ни французский, ни даже немецкий не в состоянии передать той мощи и музыки, которые я услышал, когда вы читали эти стихи на своем родном языке».

Портрет, написанный Кипренским, понравился Гете и его друзьям. Провожая русского художника, он на прощание пожал ему руку и сказал: «За портрет благодарю вас. А увидитесь с Пушкиным, передайте ему мое восхищение и благословение». Потом уже, через несколько лет, он передал с Василием Жуковским для Пушкина гусиное перо со словами: «Передайте моему собрату: вот мое перо…»

Австрийский драматург Грильпарцер писал о Гете: «Он имел наполовину царственный, наполовину отеческий облик». В его больших чудесных глазах было выражение величественности, а строгие черты лица довершали портрет олимпийца. Таким он казался многим, но таковым на самом деле не был.

Да, в его характере и поведении были недостатки. Было непонятно, почему он, чьи чувства были так горячи, во многих случаях напускал на себя холодность. Почему порой так и сыпал саркастическими замечаниями, будто сам Мефистофель говорил его устами.

И все же те его современники, которые были хорошо знакомы с ним, отзывались о Гете с восхищением. «Меня привязывают к нему вовсе не высокие достоинства его ума. Если бы он как человек не обладал для меня высочайшей ценностью, превосходя в этом всех, кого я когда-либо знал лично, я восхищался бы его гением издали», – писал Шиллер графине Шиммельман. «Его сердце, которое знали лишь немногие, было таким же большим, как и его ум, который знали все», – сказал Юнг-Штиллинг, друг Гете еще со Страсбурга.

Под маской величественности скрывались его истинные скромность и чуткость. Он никогда не отворачивался от того, кто в нем действительно нуждался. И не жалел ни времени, ни денег, чтобы оказывать поддержку людям. От его врача Фогеля нам известно, что Гете давал ему средства для оказания помощи нуждающимся и беднякам. До самой своей кончины он не переставал кому-нибудь помогать. Он считал, что, если человек несет в своем сердце любовь, она должна проявляться на деле.

Глубокая потребность в служении жила в его большом сердце. Для Гете не было границы между великим и незначительным: все, что он делал, он делал хорошо. С 1775 года он усердно исполнял свой долг на посту министра, управляющего делами Веймарского герцогства. С вдохновением приводил в порядок финансы этого маленького герцогства, рассматривал проекты целесообразного размещения закладываемых улиц и мостов, занимался развитием сельского и лесного хозяйства, годами трудился над восстановлением заброшенной шахты. Всем этим мирским делам, казалось бы далеким от поэзии, он посвящал себя сознательно, чтобы, как сам писал, «использовать до последней капли все мои силы».

За год до того, как поэт принял приглашение в Веймар, его друг, швейцарский проповедник и писатель Конрад Лаватер, сказал: «Гете мог бы великолепно вести дела у какого-нибудь герцога; именно там его место. Он мог бы быть королем».

В мыслях Гете, как и в его поэзии, – правдивость и простота: «Существует вежливость сердца. Она сродни любви»; «Делать добро исключительно из любви к добру»; «Величайшее счастье мыслящего человека в том, чтобы постигнуть постижимое и молча чтить тайну непостижимого»; «Если только есть на свете чудо, чудо – в чистых, любящих сердцах». Его слова не расходились с делами. Он все прожил и прошел сам.

Ему достаточно было знать, что во всем временном проявляет себя вечное. Что во всем материальном открывается духовное. Что такое долг? Требование дня. Надо внимательно вглядываться в окружающий мир, чтобы определить, каковы наши первейшие обязанности, и взять их на себя. «Очень тих голос Бога в нашем сердце; очень тихо, очень внятно говорит он нам о том, к чему надо стремиться и чего бежать»; «Превыше всех добродетелей одна: постоянная устремленность ввысь, борьба с самим собой, неутолимая жажда все большей чистоты, мудрости, доброты, любви».

Почему такую скромную задачу ставят перед собой под конец жизни герои Гете – Фауст и Вильгельм Мейстер? Фауст, который прежде требовал от мирового духа доскональных познаний о мироздании, кончает тем, что отвоевывает у моря участок земли, чтобы она рождала для людей плоды. А Вильгельм Мейстер осознает, что его предназначение – служить лекарем у переселенцев. Много это или мало? Гете знает ответ.

К моменту своей смерти он был знаменит, но не пользовался всеобщим признанием. В последний день, в девять часов утра, он, чувствуя себя выздоравливающим после внезапной мучительной болезни, выпрямился в кресле, в котором провел ночь, и спросил: «Какое сегодня число?» Услышав, что 22 марта, сказал: «Значит, началась весна, и тем быстрее дело пойдет на поправку». Когда-то – 22 марта 1825 года – в пламени погиб Веймарский театр, где они вместе с Шиллером пережили так много счастливых мгновений. Но Гете не вспоминал о том фатальном для него дне. Его переполняла радость оттого, что на небе сияло весеннее солнце. Потом, когда у него уже начали путаться мысли, он на мгновение пришел в сознание и попросил отворить ставни, чтобы впустить в комнату побольше света. Еще несколько мгновений – и он вступил в царство света вечного…

Заветы Гете просты. Они для каждого: не поступайся идеалом личной человечности, даже если он противоречит сложившимся условиям. Оставайся самим собой, «благороден будь, скор на помощь и добр». Эти простые слова, как некий всемирно-исторический пароль, могут придать нам мужества.

Кто-то скажет: «Как старо и банально! Все и так это знают». Кто-то задумается…

Гете, великому Гете, для того чтобы прийти к этой очевидной истине, понадобилось 83 года. Вся его жизнь…

Тагор – солнце Индии

Светлана Обухова

Когда 7 мая 1861 г. в семействе Тагоров, бенгальских пирали-брахманов, родился 14-й ребенок, этому событию не придали особенного значения – в доме и так полно было детей и внуков. Мальчика отдали под защиту Солнца – имя Рабиндранат, которое он получил, по-бенгальски означает «Тот, кому покровительствует Солнце» – и препоручили слугам.

Кто же мог знать, что песни, которые сочинит Роби, будет петь вся Индия, а Махатма Ганди назовет его Великим Стражем индийской культуры?

Два слова о «мамонтах» 

Читатель нынче капризный: ему не нравятся истории, которые начинаются до появления на сцене главного героя – «от мамонтов», как говорят редакторы. И в самом деле, что может быть скучнее всех этих «культурно-исторических ситуаций», предшествовавших, сопутствовавших и повлиявших.

Рабиндранат Тагор

Но старшие Тагоры – случай особый. И не только потому, что родовое их имя на бенгальском означает «Святой мудрец», а индийцы, как известно, слов на ветер не бросают. Среди Тагоров были философы, поэты, художники, музыканты, композиторы, артисты, писатели, яркие общественные деятели, меценаты, предприниматели, даже математики. И почти каждый из них вошел в историю своей Родины как в чем-то первый: старший брат Рабиндраната, например, был признанным мастером философской прозы и изобретателем стенографии на бенгальском языке, одна из сестер стала первой в Бенгалии женщиной-писательницей, двое племянников – замечательными художниками, создателями нового стиля в современной индийской живописи, племянница – одаренной певицей. И все они вместе за прогрессивность своих взглядов считались, мягко говоря, не совсем нормальными брахманами.

…И еще два слова

В становлении 14-го Тагора самую важную роль сыграл отец. Махарши, «Святой», – так уважительно называли отца Рабиндраната. Он был религиозным реформатором и мистиком, создал общество «Татвабодхини Сабха», которое исповедовало индуистскую веру в Единого Бога, очищенную от догм и суеверий. Махарши много времени проводил в Гималаях, а его возвращения в Калькутту превращались для Тагоров – и взрослых и маленьких – в настоящий праздник, и каждый стремился хоть на мгновение поймать взгляд святого подвижника.

В одно из путешествий в Гималаи Махарши взял 11-летнего Рабиндраната. Этой чести удостаивался не каждый, и мальчик был вне себя от счастья. Отец учил с ним санскрит и английский, читал отрывки из «Упани-шад», мудростью которых восхищался, а вечерами под высоким гималайским небом объяснял сыну основы астрономии. Он привил Рабиндранату привычку к самодисциплине и здоровой и чистой жизни, которую вел сам, воспитал любовь к индийской культуре, научил понимать других людей и уважать их веру.

Пробуждение потока

Однажды Джоти, 14-летний племянник Рабиндраната, заявил своему восьмилетнему дяде: «Ты должен писать стихи!» Это же так просто: нужно только заполнить словами 14-строчный стихотворный размер – и все дела! Как подобная мысль (насчет сочинительства) пришла ему в голову, осталось загадкой. А последствия…

Когда Роби, написав несколько слов, заметил, что у него получился пояр, его робость перед таинственной дамой по имени Поэзия исчезла – и с тех пор он, по его собственному выражению, «не знал удержу». Стихи полились рекой, точнее, посыпались на головы домочадцев: не мог же юный поэт таить их в себе! А больше всех в рекламировании молодого дарования преуспел его старший брат, который очень гордился талантами Роби и «в поисках слушателей рыскал по всему дому». Вскоре поэтические опусы уже не помещались в первую тетрадь, за ней последовала вторая, третья, и еще, еще…

В те времена мальчик, обладавший поэтическим талантом, считался редким явлением природы, и к нему трепетно относились не только родные, но и многочисленные друзья семьи, и даже суровые учителя. Как тут не задрать нос?

Однако Тагор всегда был очень требовательным к себе и главным достоинством своих юношеских стихов считал то, что они… потерялись. А если и цитировал что-то «из раннего», то только чтобы повеселить окружающих.

Тагор прожил 80 лет и все это время, почти не переставая, писал: рассказы, драматические произведения и романы, критические очерки, статьи на темы, волновавшие тогда Индию. Его значение для литературы Бенгалии, наверное, так же велико, как значение Пушкина для литературы русской.

Но прежде всего Рабиндранат Тагор был вдохновенным певцом Бенгалии. К сожалению, оценить по достоинству его поэзию нам нелегко: перевод, пусть даже самый точный, способен передать лишь смысл. А ритм и мелодику, звучание бенгальской речи, шум дождя и шелест листьев, которые так любил Тагор, все то, благодаря чему стихотворение продолжает звучать и тогда, когда слова уже произнесены, благодаря чему «фраза завершается, но не затихает ее перезвон», – могут почувствовать только индийцы. И они, хотя не сразу, назвали Тагора своим национальным поэтом. Его песни исполняют на концертах и во время религиозных праздников, их пели участники освободительного движения Индии, две из них стали гимнами Индии и республики Бангладеш. Его стихами объясняются в любви.

Нобелевская премия

Переводы стихов Тагора, быть может, и не впечатлят формой, но глубина, и сила, и внутренняя красота, и стремление к гармонии, благородство, отзывчивость и вера в Человека – звучат и в переводах.

В 1912 г. накануне поездки в Англию Тагор внезапно заболел, и доктора запретили ему отправляться в путешествие до полного выздоровления. Несколько дней поэт провел на берегу своей любимой Ганги и от нечего делать переводил на английский стихи из сборника «Гитан-джали» («Жертвенные песни»). Он не придавал этому занятию особенного значения, потому что не так уж хорошо знал английский. Но тетрадка с переводами однажды оказалась у английского художника Уильяма Ротенстайна, а тот показал их Йитсу. Йитс долго не мог расстаться со стихами Тагора, перечитывал их где только было можно – и часто захлопывал тетрадь, чтобы кто-нибудь не увидел, как он растроган. Немного времени спустя уже вся Англия говорила о появлении нового Поэта.

28 января 1912 г. Рабиндранат Тагор перевел на английский свое первое стихотворение, а уже 13 ноября ему присудили Нобелевскую премию за выдающиеся заслуги в области литературы. Ни один поэт в Индии и на всем Востоке до Тагора не получал такого признания. Как всегда, нашлось много недовольных: разве это видано, говорили они, – присудить столь почетную премию человеку с таким смешным именем, да еще и индусу?! А Индия ликовала. Счастлив был и Тагор, для него это событие стало первым шагом на пути сближения Востока и Запада, к которому он всегда стремился.

Обитель Сарасвати

Тагор, прекрасный поэт и музыкант, знаток древней истории и литературы, нобелевский лауреат, не получил академического образования и даже аттестата об окончании обычной школы.

Сменив несколько учебных заведений, в 14 лет Рабиндра окончательно бросил школу. Муштра и зубрежка, скука и формализм не могли увлечь истинного почитателя Сарасвати – богини мудрости, искусств и наук. Он хотел служить ей по доброй воле и бунтовал против любых форм навязывания знаний.

Он много размышлял и писал о проблемах образования и 22 декабря 1901 г. – тогда ему, уже известному в Индии поэту и общественному деятелю, было 40 лет – в поместье Шантиникетон открыл небольшую экспериментальную школу, чтобы опробовать свои идеи на практике. Тагор мечтал создать школу, в которой учителя, как мудрецы древности, жили бы рядом со своими учениками и обучали их простой жизни и возвышенным размышлениям. Он мечтал заменить «фабрику образования», доставшуюся индийцам в наследство от англичан, новой, творческой системой обучения. Он мечтал о том, чтобы его соотечественники снова стали мудрецами и героями.

Знания не мертвый груз, а опыт ума и сердца, подобный сокровищу, которое находят, чтобы оно служило для всеобщей пользы, – этот принцип Тагор положил в основу новой системы обучения и старался последовательно выдерживать его в Шантиникетоне.

Занятия в школе проходили на свежем воздухе, в тени огромных мангровых деревьев. И дети приучались любить природу в любых ее проявлениях. Преподавание точных наук опиралось на наблюдение, и это развивало детское любопытство и тягу к знаниям. Но развитие интеллекта не ставилось во главу угла, столь же важным Тагор считал воспитание души, поэтому в Шантиникетоне всегда почитали искусства, особенно музыку, и юные воспитанники поэта учились заботиться друг о друге. Пристальное внимание уделялось совместным делам и начинаниям. Школа жила как единый организм и была почти самоуправляемой.

Забота о Шантиникетоне отнимала у поэта много времени и сил: Тагор сам следил за всем, что было связано со школой, сам вел уроки, составлял учебники и хрестоматии на бенгальском языке, искал средства на ее содержание (что было самым трудным, а порой и унизительным). Но именно эта маленькая индийская деревушка стала для поэта настоящим домом, тихой гаванью, в которой он набирался сил после бурь, которых было так много в истории его страны, а значит, и в его жизни.

«Если они боятся и молчат… говори один»

13 апреля 1919 г. в Амритсаре английские войска расстреляли мирную демонстрацию – почти 400 человек тогда погибли и 1200 были ранены. Два месяца власти скрывали это преступление, однако о нем все-таки стало известно, как и о последовавших бомбардировках, чрезвычайно суровых приговорах, повешениях и расстрелах…

Узнав о трагедии, Тагор попробовал организовать митинг протеста, как делал это всякий раз, когда англичане жестокими репрессиями пытались подавить освободительное движение, волна которого в начале XX в. поднялась в Индии. Но никто не откликнулся на призыв поэта: все были слишком подавлены и запуганы.

«Если они боятся и молчат, сжимаются от страха, отвернувшись к стене, о ты, несчастный, не скрывай своих мыслей, говори один», – когда-то написал в одном из своих стихотворений Рабиндранат Тагор, и теперь поступил именно так. Втайне от всех он отправил письмо тогдашнему вице-королю Индии лорду Челмсфорду, в котором отказывался от титула баронета, пожалованного ему за Нобелевскую премию. Через два дня письмо появилось во всех газетах.

«Самое малое, что я могу сделать для своей страны, – писал поэт, – это навлечь на себя все последствия, дав голос протесту миллионов моих соотечественников, загнанных в безвыходную западню ужаса. Пришло время, когда знаки почестей становятся знаками стыда, бесстыдно сверкая среди всеобщего унижения. Я хочу встать, лишенный всех наград, на сторону тех из моих соотечественников, которые из-за своей так называемой незначительности становятся жертвами угнетения, недостойного человека». Английские власти не простили Тагору подобной дерзости. Но отвага, с которой он выразил гнев своего народа, вернула самоуважение, отвагу и веру всей нации. Неслучайно лидер движения гражданского неповиновения Махатма Ганди назвал Тагора совестью индийского народа – совестью, которая не молчала никогда.

Тагор не стал участником движения Махатмы Ганди (хотя эти два человека всегда с огромным почтением относились друг к другу. Это Тагор первым назвал Ганди Махатмой, а тот именовал поэта Гурудевом – «Божественным учителем»). В то время, когда Индия стремилась обрести независимость и свободу, оградиться от любого влияния Запада, Рабиндранат Тагор, словно глядя в далекое будущее, призывал к объединению с ним. И если на митинги протеста, которые устраивал поэт, собиралось множество индийцев, то подобные высказывания не находили у них сочувствия.

Мечта о едином мире

«Ты читала в книжках, что некоторые птицы в определенное время оставляют свое гнездо и улетают за океан. Вот и я такая птица. Время от времени что-то зовет меня из заморских краев, и крылья мои трепещут», – писал Рабиндранат Тагор одной маленькой девочке, своей почитательнице и доброму другу.

Он всегда любил путешествовать. Но его манила не только красота чужих краев – Тагору важно было глубоко понять западную культуру, почувствовать ее особенную вибрацию, увидеть то ценное, что она могла бы дать всему миру. А вместе с тем – он стремился открыть Западу настоящий Восток, не музейный экзотический экспонат, а живой, многоликий, хранящий древнюю мудрость и традиции.

Тагор объездил почти всю Европу, несколько раз был в США, любил Японию (и даже пробовал писать хайку), посетил СССР, Иран, Китай, Индонезию, Канаду, Бали, Яву, Перу. Он встречался со многими философами и учеными Запада, людьми искусства и политиками. Уже упоминавшиеся Йитс и Ротенстайн, Г. Уэллс, Б. Рассел, Дж. Голсуорси, Б. Шоу, Р. Эйкен, А. Бергсон, А. Эйнштейн, Р. Роллан, Т. Манн, Г. Гауптман, С. Лагерлеф, К. Гамсун, К. Брантинг (первый президент Лиги Наций), М. Вин-тернитц и В. Лесна (чешские индологи), К. Чапек, итальянский философ Б. Кроче, Дж. Фрезер, А. Безант, В. Окампа – вот лишь неполный список тех, с кем был знаком поэт.

Многие города Европы, Америки и Азии слышали его голос – Тагор никогда не упускал случая встретиться с простыми людьми и, читая лекцию либо отвечая на вопросы, поделиться своими наблюдениями, размышлениями, надеждами и тревогами. Он умел отдавать должное ценному и никогда не молчал, если что-то казалось ему недостойным или опасным. Поэта, например, покорили японцы – своей работоспособностью, жизнерадостностью, стремлением следовать духу времени. Но их подражание западным «воспитателям» в погоне за властью и наживой не могли не вызвать упрека. Похвалу любят все, а вот правду… Властей Японии мало обрадовали подобные высказывания, а интеллигенция страны по достоинству оценила смелость и прямоту Тагора. То же «разочарование» испытали и американцы: поэта восхищала энергия молодой нации, но ее склонность ко всему материальному и пренебрежение духовной жизнью очень встревожили.

Тагора упрекали, обвиняли, не понимали, и он расстраивался, переживал, но никогда не опускал рук и никогда не переставал верить в свою Мечту. 22 декабря 1918 г. он привел в свой дом весь мир: маленькая школа для маленьких детей в Шантиникетоне стала всемирным университетом Вишвабхарати – исследовательским центром, средоточием индийской культуры, местом встречи Востока и Запада. «Где весь мир соединяется в одном гнезде» – этот древний санскритский стих стал девизом нового университета.

Тагор не верил, что у разных народов существуют разные истины. Он верил, что знание едино и всеобще, но каждый народ получает и осваивает его собственным путем. «На каждой нации лежит долг хранить огонь своего светильника, одного из многих, освещающих этот мир. Разбить светильник всякого народа – значит лишить его законного места на всемирном празднике», – говорил поэт. Постепенно Вишвабхарати действительно стал «гнездом мира»: в него не просто съезжались ученые из разных стран мира – в него слетались близкие по духу люди, такие же энтузиасты и идеалисты, как Тагор.

А вокруг по-прежнему чаще не понимали и осуждали, чем поддерживали. Но дело Объединения для Рабиндраната Тагора было важнее всего в жизни, и ради него поэт готов был терпеть оскорбления и насмешки.

Вечный закон Тагора

Наверное, у большинства из нас знакомство с Рабиндранатом Тагором началось с «Последней поэмы»:

Каждый раз звуки этой песни, будто касаясь тонких струн души, пробуждают в ней воспоминания – о чем-то очень далеком, недостижимом – и самом дорогом сердцу, о том, к чему все время стремишься – и что неизменно от тебя ускользает, и ведет душу из жизни в жизнь, с отмели к отмели, к новым встречам и новым разлукам…

Любовь была его верой, его философией. Он любил людей, любил свою Индию, любил ее воздух, ее ливни, ее деревья и рассветы, любил жизнь и смерть, и тайну, которая их соединяет, и тайну, которая оживляет каждое явление природы и каждого человека. Любовь помогла ему вместить в свою душу боль и радость всего мира и каждого человека, ощутить свою ответственность за все, что происходит на земле, чувствовать глубокую нежность ко всему живому…

И заслужить ответную любовь и нежность.