Положение и перспективы рабочего класса Украины в условиях современного кризиса неолиберализма

В. А. Буткалюк

Рассматривается эволюция неолиберализма как ведущей экономической парадигмы развития капиталистических стран с начала 1980-х годов. В статье анализируется влияние неолиберализма на трансформацию государства благосостояния в странах Западной Европы. Исследуются проблемы неолиберального реформирования постсоветских стран, в частности Украины, показывается воздействие результатов реформ на уровень жизни и социально-экономическое положение рабочего класса Украины.

Ключевые слова: рабочий класс, неолиберализм, неолиберальное реформирование, глобальный кризис, социально-экономическое положение, государство благосостояния, уровень жизни.

Введение

На протяжении нескольких веков ведущие умы человечества занимались изучением вопросов происхождения богатства, причин и последствий социального неравенства, возможностей преодоления социальных барьеров на пути развития человека и построения общества, свободного от таких социальных болезней и патологий, как имущественное расслоение, социальная несправедливость, бедность и нищета.

Вместе с тем мировое сообщество до сих пор не разрешило проблемы социально-экономического неравенства между богатыми и бедными странами, а также внутри тех и других. Специалисты ООН в 2013 году справедливо отмечали, что, несмотря на рост с 1990 года валового внутреннего продукта (ВВП) на душу населения в странах с низким и средним уровнем доходов более чем в два раза в реальном исчислении, на сегодняшний день более чем 1,2 млрд человек по-прежнему живут в крайней нищете. В то время как богатейший 1 % населения планеты владеет 40 % мировых активов, на долю нижней половины человечества приходится не более 1 % мирового богатства (Humanity… 2013: 1).

Очередной виток глобализации, начавшийся в 70-х годах XX века, не принес человечеству обещанного объединения на основе ценностей демократии и глобального роста благосостояния. Наоборот, он усугубил противоречия, существовавшие в XIX и XX веках. Существующие проблемы социально-экономического развития мировой системы наиболее остро проявились в ходе первого в истории мировой цивилизации глобального финансово-экономического кризиса, начавшегося в 2007 году в США. Многие исследователи отмечают, что этот кризис четко обозначил крах неолиберализма как теории и практики построения глобального порядка. При этом необходимо подчеркнуть, что применение на практике неолиберальной парадигмы привело к кризису во всем мире: как в развитых странах, в том числе и Западной Европе, результатом чего стал демонтаж «государства всеобщего благосостояния», так и в постсоветских странах, которые в результате проведения неолиберальных реформ были выброшены на задворки мировой экономической системы.

Сегодня с большой долей вероятности можно констатировать, что именно развал плановой экономики и навязанные Западом неолиберальные реформы привели не только к деиндустриализации экономики страны и массовому обнищанию подавляющего большинства населения Украины, но и к росту социальной напряженности в результате активизации крайне правых движений, развязывания гражданского противостояния и военных конфликтов, которыми было ознаменовано начало 2014 года. На наш взгляд, результаты неолиберального реформирования наиболее остро на себе ощущают представители трудящихся слоев, так как, несмотря на усложнение мировой экономической системы в период глобализации, именно в трудовых отношениях заложены основные противоречия капиталистической экономики. Потому изучение социально-экономического положения рабочего класса может помочь не только увидеть целостную картину социально-экономического состояния нашей страны, но и сделать прогнозы ее дальнейшего развития.

Неолиберализм как идеология и практика глобального доминирования Запада

Капиталистическая система в последнее столетие прошла несколько основных этапов. Как известно, один из наиболее трудных периодов своего развития, известный как Великая депрессия, капитализм пережил в 30-е годы XX века. Выход из этого кризиса стал возможен во многом благодаря применению на практике теории Дж. Кейнса, однако окончательно освободиться от этого кризиса мировая капиталистическая система смогла только после окончания Второй мировой войны. Как известно, в своей теории Кейнс обосновал необходимость внесения элементов управления в систему капиталистической экономики. Эта мысль представляет собой тот критерий, который отделяет экономистов кейнсианского образа мышления от сторонников неолиберального направления, пришедших на смену кейнсианству (Яцкевич 2014). Период, когда кейнсианство занимало центральное место в экономической политике США и других стран Запада, вошел в историю как «славное послевоенное тридцатилетие» капитализма (1945–1973). Именно на этом этапе была разработана и относительно успешно применена на практике концепция «государства благосостояния», основной функцией которого провозглашалось повышение социальных стандартов жизни посредством формирования и претворения в жизнь социальной политики, направленной на удовлетворение базовых потребностей населения.

Однако в конце 70-х ― начале 80-х годов в научном и политическом дискурсе были подняты вопросы о необходимости отказа от социально ориентированного государства, построенного по кейнсианской модели и перехода к неолиберальной экономической политике. Капиталистическая экономика, столкнувшись с очередным кризисом, встала перед вопросом выбора дальнейшей социально-экономической модели развития. Все больше представителей научного и политического дискурса выступали за необходимость отказа от политики государства всеобщего благосостояния и перехода к неолиберальной модели развития. Сворачивание государства благосостояния на практике, начавшееся с 80-х годов XX века, связывают с приходом к власти Маргарет Тэтчер (1979) и Рональда Рейгана (1981), которые желали «укротить» социальное государство, после чего начались приватизация многих, в том числе и социальных, сервисов, уменьшение роли государства в экономике, снижение расходов на социальные программы (Сидорина 2013: 198). Неолибералы видели в государстве благосостояния тормоз экономического развития, считая, что излишне большие непроизводственные расходы подрывают основы капиталистической производительности и процветания. Выход из кризиса виделся им в отказе от интервенционистской политики государства и переходе к неолиберальной концепции высвобождения «естественного самовосстанавливающегося потенциала конкурентных рыночных сил в целях активизации частного капитала». Они требовали сокращения роли государства, поскольку в новых условиях его деятельность становится слишком дорогостоящей, и передачи выполнения задач социальной политики иным силам ― рынку, семье или негосударственному сектору (Глобализация… 2008: 107).

Как отмечает американский исследователь проблем глобализации Д. Харви, с 1970-х годов в большей части государств мира наметился серьезный поворот в сторону неолиберальной экономической политики и мышления. «Дерегулирование, приватизация и уход государства из сферы социального обеспечения стали повсеместной практикой. Почти во всех странах ― от новых государств, образовавшихся в результате распада Советского Союза, до таких стран с социальной демократией старого образца, как Новая Зеландия и Швеция, ― в том или ином виде, сознательно или под давлением мировых сил, были восприняты идеи неолиберализма. За этим последовали реальные изменения экономической политики» (Харви 2014: 2).

Несмотря на то что переход к неолиберальной политике был объявлен еще в начале 80-х годов, четко проявленные шаги по его практическому осуществлению начались с 90-х годов XX века и совпадают с моментом прекращения существования альтернативного капитализму социалистического проекта в лице СССР. Факт развала СССР был объявлен приверженцами рыночной экономики идеологической победой капитализма, якобы подтвердившей несостоятельность социализма, и использован для тотального наступления капитала на «государство благосостояния». Нобелевский лауреат Дж. Тобин так комментировал эту победу: «Празднуя крах коммунизма… Запад восхвалял это событие как историческую победу рыночного капитализма и демократической формы правления. Наконец-то завершилось стопятидесятилетнее столкновение идеологий, символами которых были Адам Смит и Карл Маркс. Победил Адам Смит» (Тобин 2012). «Коллапс коммунистической альтернативы в 1980-е годы сделал возможным провозгласить интересы глобального капитала интересами всего человечества» (Castles 1998: 180), ― подчеркивает австралийский социолог С. Кастлз.

С уничтожением социалистической системы перестал существовать и двухполюсный мир, на смену ему пришел однополюсный «новый мировой порядок» во главе с единственной сверхдержавой ― Соединенными Штатами Америки, «которые в своих интересах узурпировали глобализацию как естественно-исторический процесс, перепроектировали ее в глобализацию по-американски и приступили под ее прикрытием к реализации своих давних намерений об установлении “американского века”, опираясь на свою корпоративную и военную мощь» (Арсеенко 2010: 115).

США как сильнейший глобальный игрок использовали объективный процесс глобализации, начавшейся в 70-х годах XX века, для претворения в жизнь амбициозных проектов по глобальному доминированию и перепроектированию мира согласно своим идеологическим проектам. Основной идеологической направленностью глобализации была объявлена неолиберальная концепция, в связи с чем сегодня часто понятия глобализации и неолиберализма используют как синонимы и отождествляют с попыткой американского капитала осуществлять глобальное управление над остальными странами мира.

Как отмечает российский исследователь А. Горелов, процесс глобализации связан с новой эпохой существования человечества, а именно с эпохой научно-технической революции, характеризирующийся следующими показателями: 1) созданием ядерного оружия как средства уничтожения и устрашения всего человечества; 2) широким распространением транснациональных корпораций, служащих экономическим базисом глобализации; 3) развитием информационных поясов массовых коммуникаций; 4) созданием новых средств передвижения и транспортировки грузов ― в том числе военных (Горелов 2014: 11). Глобализация является следствием развития мировой капиталистической системы в результате создания мирового рынка производства и торговли, которые ускорились в результате становления империализма как высшей стадии капитализма. Вместе с тем этот объективный процесс ведущие глобальные игроки под эгидой США пытаются использовать для того, чтобы перекроить весь мир с его многообразием экономических и культурных форм по своему образцу, заставляя более отсталые в экономическом и военном плане страны работать в интересах западного капитала, в первую очередь финансового капитала США. Такие попытки навязывания своих правил игры ряд исследователей характеризуют даже как попытку создания системы глобального неоколониализма, осуществляемого после разрушения СССР победителями в холодной войне ― странами Запада, и прежде всего США (Горелов 2014: 7).

В условиях глобализации «несущей конструкцией всей современной международной экономики являются транснациональные корпорации, для которых заграничная деятельность имеет не менее, а все чаще и более важное значение, чем внутренние операции» (Долгов 1998: 42). Вполне объяснимо, что, работая ради прибыли, ТНК принимают решения о размещении производственных мощностей исходя из наиболее конкурентного сочетания факторов, обеспечивающих максимизацию прибыли, то есть с учетом качества и стоимости трудовых ресурсов в той или иной стране, доступности новых технологий, наличия структурных преимуществ и, самое главное, подходящей бизнес-среды, что подразумевает, помимо прочего, низкие ставки налогов на прибыль и на предпринимательский доход (Глобализация… 2008: 21), что в конечном итоге негативно влияет на социальную политику государства, где осуществляется ее деятельность и где ТНК выжимают максимально возможную прибыль.

Впрямую о глобализации как о форме международной конкуренции говорит М. Интрилигейтор: «Под глобализацией понимается… огромное увеличение масштабов мировой торговли и других процессов международного обмена в условиях все более открытой, интегрированной, не признающей границ мировой экономики». Он связывает эту форму не только с традиционными разновидностями внешнеэкономических связей, но и со следующими процессами, усиливающими интенсивность последних: 1) технологический прогресс; 2) либерализация торговли и другие формы экономической либерализации; 3) расширение сферы деятельности организаций на основе применения новых средств коммуникаций; 4) единые стандарты рыночной экономики и свободной торговли; 5) переход от традиционных форм общения к коммуникациям (особенности культурного развития 2-й половины ХХ века) (Интрилигейтор 2014). Как отмечает российский исследователь К. Рожков, глобализация является новым этапом международной конкуренции, для которого характерно доведение до абсолюта процесса транснационализации мировой экономики. Новое качество транснационализации возникает в тот период, когда благодаря интенсивному, поставленному на индустриальную основу экспорту поведенческих образцов воспроизводимость ресурсов (продуктов) увеличивается, а страновые, территориальные факторы международного разделения труда сводятся к минимуму, уступая свое место факторам корпоративным, организационным (Рожков 2000: 33).

Деструктивное влияние ТНК на социально-гуманитарную сферу в эпоху глобализации отмечается в документах Исследовательского института социального развития при ООН: «Руководители корпораций считают, что социальное развитие ― это не их дело, главными для них являются интересы акционеров, поэтому они не станут организовывать никаких действий, которые бы могли принести пользу персоналу или обществу в целом, но при этом навредили бы интересам долгосрочной рентабельности» (States… 1995: 160).

По словам американских исследователей Р. Кирана и Т. Кенни, глобализм «настаивает на том, что доминирование над миром незначительного количества транснациональных корпораций, распространение информационных технологий, а также свободное движение товаров и капитала в поиске самых низких затрат и самых высоких прибылей представляют собой непреодолимую силу, которой все другие интересы ― интересы слабых государств, национально-освободительных движений, профсоюзных движений, защитников окружающей среды ― должны уступить дорогу» (Kerran, Kenny 2004: 9).

Наряду с ТНК ведущими игроками глобализации по-американски сегодня выступают и наднациональные организации, такие как МВФ, ВБ, ВТО и др. Нельзя не согласиться с высказыванием Д. Харви о том, что «сегодня защитники неолиберализма занимают ведущие позиции в области образования (в университетах и других “мозговых” центрах), в средствах массовой информации, в советах директоров корпораций и финансовых организациях, в ведущих государственных институтах (министерства финансов, центральные банки). Они заняли “круговую оборону” в таких мировых институтах, как Международный валютный фонд (IMF), Всемирный банк, Всемирная торговая организация (ВТО), которые занимаются регулированием мировых финансовых потоков и торговли» (Харви 2014: 3).

Как уже было сказано, основной идеологической компонентой глобализации по-американски служит неолиберальная парадигма. По мнению Дж. Дюмениля, неолиберализм, возникший в результате структурного кризиса 1970-х годов, имеет под собой четко выраженную классовую сущность, являясь «стратегией капиталистических классов в союзе с высшим менеджментом, в частности финансового сектора, по укреплению своей гегемонии и расширению ее по всему миру» (Dumenil, Levy 2011: 1).

После того как в результате реализации неолиберальной политики было зафиксировано возрастание социального неравенства, рост бедности и другие «социальные издержки», все большее число исследователей стали достаточно критически относиться к этому процессу. Так, по мнению украинских социологов, высказанному в коллективной монографии «Вызовы глобализации и Украина», неолиберализм правильно определить как «совокупность классовых политических, экономических, социальных и идеологических стратегий, нацеленных на сохранение гегемонии и расширение возможностей атлантического капиталистического класса осуществлять бесконечное накопление капитала, опираясь на использование силы государственного аппарата, находящегося под контролем финансовой элиты» (Арсеенко, Малюк, Толстых 2011: 339). К примеру, российский исследователь А. Зиновьев, рассматривая глобализационные процессы под эгидой США, отмечает, что «…идея “глобального общества” есть лишь идеологически замаскированная установка западного мира, возглавляемого США, на покорение всей планеты и установление своего господства над всем прочим человечеством. Идея “глобального общества” есть идея прежде всего американская. После краха советского блока и самого Советского Союза США остались единственной сверхдержавой с претензией диктовать свой порядок всей планете» (Зиновьев 2014: 500).

Установление неолиберального экономического порядка, в основе которого лежит жесткая конкурентная борьба корпораций за максимизацию прибылей, усиливает противоречия капиталистической экономики, усугубляя проблемы экономического, социального, экологического и духовного развития общества. Последствия разрастания этих кризисных явлений грозят человечеству множеством проблем, разрешение которых, скорее всего, находится вне системы глобального доминирования США и капиталистической системы как таковой. Как подчеркивает М. Интрилигейтор, угрозы долгосрочного характера определяются природой процессов глобализации, одну из основных проблем которой он связывает с вопросом, «кто оказывается в выигрыше от глобализации». «Фактически основную часть преимуществ получают богатые страны или индивиды. Несправедливое распределение благ от глобализации порождает угрозу конфликтов на региональном, национальном и интернациональном уровнях» (Интрилигейтор 2014).

Наиболее полно противоречия, порождаемые осуществлением неолиберальной политики, проявились в результате первого в истории человечества глобального финансово-экономического кризиса. «Кризис, начавшийся в 2007 году в США, знаменовал собой начало особого этапа в истории капиталистической системы. К сентябрю 2008 года стало очевидным, что капитализм вступает в глубокий и продолжительный кризис, который напоминает Великую депрессию», ― отмечает Ж. Дюменил (Dumenil, Levy 2011: 1). И этот кризис в своей сути означает именно кризис самой неолиберальной идеологии как таковой, ставит под сомнение и теорию, и практику неолиберального переформатирования мира по американскому образцу.

Одной из основных проблем, наиболее остро проявившейся в результате кризиса неолиберализма, является неравенство и имущественное расслоение общества, которое фиксируют исследователи во всем мире. Как отмечает российский ученый В. Люблинский, растущее неравенство в большинстве развитых стран отчасти является следствием таких процессов, как, прежде всего, передислокация производства, рост импорта, либерализация рынков труда и товаров (Люблинский 2013: 157). В настоящее время в США верхнему 1 % населения принадлежит 36 % национального богатства, что превышает совместное богатство нижних 95 % американцев. 400 самых богатых индивидов в США обладают большим богатством, чем нижних 150 млн американцев. В середине 1970-х годов верхний 1 % в США получал 8 % всего национального дохода, к 2010 году его доля в доходе страны выросла до 21 % (Marshall 2013).

Напряженность, возникающая в результате неравенства, фиксируется и данными, полученными в результате опросов субъективного мнения граждан. Так, исследователи фиксируют возрастание чувствительности населения к проблемам неравенства в результате финансово-экономического кризиса (2008–2009). Например, во Франции показатель общественной оценки неравенства по 10-балльной шкале составил «7», а неравенства доходов ― «8», причем около 75 % опрошенных заявили, что в предстоящие годы неравенство будет усиливаться. Большинство респондентов отметили, что неравенство носит невыносимый характер, 89 % выступают за сокращение дифференциации доходов, а 58 % считают, что живут в несправедливом обществе. Для подавляющего большинства французов справедливое общество должно гарантировать каждому гражданину удовлетворение базовых потребностей, хотя они считают, что определенный уровень дифференциации необходим в связи с различием результатов работы, индивидуальными заслугами и способностями (84–95 %) (Люблинский 2013: 156).

Исследователи, занимающиеся исследованием проблем глобализации, расходятся во мнениях относительно будущего мировой экономической системы. Так, некоторые из них полагают, что в ближайшие годы мы можем стать свидетелями противоборства двух глобальных тенденций регионального развития: тенденции к усилению регионального акцента в политике государств, который будет приобретать все более отчетливо выраженное социальное измерение, и тенденции к распаду существующих региональных объединений под влиянием и в интересах вдохновляемых неолиберальной идеологией сил, что приведет к формированию макро– и мегарегиональных экономических блоков (Глобализация… 2008: 54).

В то же время некоторые эксперты отмечают опасность возможного варианта перехода власти к правым авторитарным режимам, способным ввергнуть мир в новую мировую войну. В качестве аргументов возможности такого развития событий приводятся аналогии с периодом Великой депрессии 1930-х годов, завершением которого стала самая кровавая в истории человечества Вторая мировая война (Новые… 2013: 7). Эксперты отмечают, что после начала глобального кризиса во многих странах Запада существенно усилились националистические, расистские и ксенофобские настроения. «Глобальный финансовый и экономический кризис 2008–2009 годов не только существенно сократил экономические показатели развития, но и резко обострил многие этнические, социальные и культурные проблемы практически во всех регионах мира, что в целом способствовало значительному усилению этносоциокультурных конфликтов… Так, во многих странах ЕС… усилились национализм и сепаратизм, возникли противоречия между странами Северной и Центральной Европы (Германия, Франция, Великобритания, скандинавские страны), с одной стороны, и странами Южной Европы (Греция, Португалия, Испания, Италия), с другой» (Новые факторы… 2013: 11).

Демократическое разрешение нынешнего кризиса, по мнению А. Вейла, возможно в результате изменения баланса сил в обществе, что требует массовой мобилизации трудящихся. Это произойдет только в том случае, если классовые профсоюзы и другие прогрессивные социальные движения будут достаточно сильны, чтобы представлять угрозу для существующего экономического порядка, спекулянтов и их политических лидеров. Именно от этого зависит дальнейшее развитие событий: «или профсоюзам, рабочим и общественным движениям удастся защитить социальный прогресс, полученный в результате политики “государства всеобщего благосостояния”, или они рискуют остаться с правыми авторитарными сторонниками “жесткой руки” в социально деградированной Европе» (Wahl 2012: 193).

Высказанные предположения по дальнейшему развитию и возможному разрешению кризиса неолиберализма делают особенно актуальным изучение положения, состояния и перспектив трудящихся слоев и рабочего класса во всем мире.

Демонтаж государства благосостояния в результате осуществления неолиберальной политики

Социальные стандарты, достигнутые «государствами благосостояния» в западных странах после Второй мировой войны, часто приводятся властями на постсоветском пространстве в качестве образца для подражания. Однако в последнее время в научном и политическом дискурсе все чаще появляются признания, свидетельствующие о том, что теория и практика «государства всеобщего благосостояния» терпят крах. Демонтаж последнего существенно ускорился под воздействием первого в истории человечества глобального финансово-экономического кризиса. Новая Великая рецессия 2008–2009 годов до основания потрясла устои капиталистической экономики и вынудила европейские страны пойти на резкое сокращение, а в некоторых случаях полное упразднение многих социальных программ и гарантий.

Как известно, большинство современных интегративных оценок благосостояния человека было разработано в западных социальных науках в основном после Второй мировой войны в рамках популярных в то время теорий «социального благосостояния» и «государства благосостояния». В американском «Словаре социальной работы» социальное благосостояние определяется как национальная система программ, льгот и услуг, помогающих людям противостоять психологическим, социальным и экономическим критическим ситуациям, которые являются существенными для обеспечения благополучия индивидов и общества (Macarov 1995: 15).

Термин «государство благосостояния» был впервые введен в оборот лейбористским правительством Великобритании (1945–1950), а затем получил широкое распространение в западноевропейских и скандинавских странах. Понятие «государство благосостояния» обозначает политическую систему, принимающую на себя государственную ответственность за защиту и обеспечение социальной безопасности и благосостояния своих граждан на протяжении всей жизни (The Harper… 1977: 905). На основании обобщения исторического и эмпирического материала шведский экономист и социолог Г. Эспинг-Андерсен выделил три типа государства благосостояния (Сидорина 2010: 316): неолиберальный, социально-демократический и консервативно-корпоративистский. В рамках этой типологии представлены основные модели социальной политики в экономически развитых странах, а все три типа государств характеризуются уровнем декоммодификации (широтой социальных прав); стратификацией общества (дифференциацией по доходам), государственным вмешательством (интервенцией).

Неолиберальный (или американский) тип государства благосостояния отличается низким уровнем декоммодификации, высокой стратификацией общества и государственным вмешательством в форме регулирования рынков. Социально-демократический (скандинавский) тип характеризуется высоким уровнем декоммодификации, низкой стратификацией общества и вмешательством государства в форме прямого предоставления финансового обеспечения. Консервативно-корпоративистский (франко-германский) тип характеризуется высоким уровнем декоммодификации, высокой стратификацией общества и вмешательством государства в форме прямого предоставления финансового обеспечения и регулирования рынков (Сидорина 2010: 318).

Во время анализа трех типов государства благосостояния Г. Эспинг-Андерсеном (Esping-Andersen 2006) в 1980-е годы в Европейском союзе (ЕС) были представлены все три модели социальной политики, однако в нем превалировали консервативные и социально-демократические модели при ограниченном распространении либеральной модели. С тех пор в рамках ЕС произошли значительные социально-экономические изменения, которые поставили на повестку дня вопрос: «способны ли европейцы поддерживать их высокий уровень социальных расходов, или они должны согласиться с радикальным демонтажом государства благосостояния, на который зачастую ссылаются как на “неолиберальный” путь, негативным примером которого обычно служат США» (Werner 2006: 7‒8).

Следует отметить, что становление государств благосостояния в западных странах было, с одной стороны, результатом упорной борьбы трудящихся за повышение жизненного уровня, а с другой ― ответом правящих кругов Нового и Старого света на вызовы мировой социалистической системы, которая в первые десятилетия после Второй мировой войны демонстрировала высокие темпы экономического роста и повышения материального благосостояния народов. «Новый курс в Соединенных Штатах и послевоенных европейских государствах благосостояния был частично результатом объединения социальных сил, продвигающих введение новых ограничений на функционирование рынков и пересмотр отношений между индивидами и обществом», ― отмечает британская исследовательница Рей Пейтел (Patel 2009: 15).

Тот достаточной высокий уровень благосостояния, который был достигнут странами Запада в рамках «государства благосостояния», это не сентиментальное желание бизнеса и правящей элиты поделиться своими доходами с более бедными слоями населения, а всего лишь «компромисс между трудом и капиталом в специфической исторической ситуации» (Wahl 2012: 192), на который вынуждены были пойти правительства и бизнес под сильным давлением боевого массового рабочего движения.

Почетный профессор социологии университета Бингхамптон в Нью-Йорке Дж. Петрас отмечает, что кризис государства всеобщего благосостояния не оставляет камня на камне от утверждений буржуазных экономистов о том, что зрелость капитализма и его «передовое государство», высокие технологии и разветвленные услуги принесут большинству населения колоссальный рост благополучия, доходов и уровня жизни. Такие наиболее серьезные проблемы, как сокращение социальных услуг, выходных пособий, занятости населения, пенсионного обеспечения, бесплатного здравоохранения и образования, усугубляются регрессивным налогообложением, ростом платы за обучение, увеличением пенсионного возраста, а также ростом социального неравенства и ухудшением условий труда (Petras 2014).

Во второй половине XX века модель государства всеобщего благосостояния пережила три кризиса: экономический, идеологический и философский (концептуальный), которые привели к необходимости кардинального обновления и модернизации общих оснований самой концепции (Сидорина 2013: 167).

Профессор социологии Калифорнийского университета в Беркли и исследователь Центра европейской социологии в Париже Л. Уэйкквант считает, что нынешний кризис государства благосостояния является прямым следствием неолиберальной экономической политики, получившей широкое распространение на Западе на исходе ХХ века. В отличие от превалирующих концепций неолиберализма, являющихся по существу экономическими, он определяет неолиберализм как транснациональный политический проект, который «приводится в исполнение новым глобальным правящим классом, находящимся в процессе формирования и состоящим из глав и старших исполнительных лиц транснациональных фирм, высокопоставленных политиков, государственных менеджеров, высших официальных лиц международных организаций (ОЭСР, ВТО, МВФ, Всемирный банк, Европейский союз), а также работающих на них культурно-технических экспертов» (Mandell 2011).

На протяжении последних лет, особенно с началом втягивания экономик стран Европейского союза в первый глобальный финансово-экономический кризис, многие обязательства всех вышеописанных моделей государства социального благосостояния были или полностью ликвидированы, или существенно урезаны. Многие исследователи в своих публикациях отмечают наличие кризиса теории и практики государства благосостояния в современном мире. Так, Клаус Буш подчеркивает, что демонтаж европейских государств всеобщего благоденствия особенно четко виден, если анализировать ситуацию за последние два десятилетия через призму нескольких составляющих элементов, в частности, демографических изменений, кризиса занятости, государственного долга. Анализ динамики социальных пособий, начиная с середины 1990-х годов, показывает, что во многих странах ЕС (Дании, Эстонии, Финляндии, Ирландии, Латвии, Литве, Нидерландах, Словакии, Испании, Швеции и Великобритании) демонтаж государства благосостояния уже обозначился в макроданных. Основной движущей силой этих преобразований являются реформы пенсионной системы и системы здравоохранения, на которые приходилось 70–80 % всех социальных расходов государства (Busch 2013). На самом деле, в последние несколько лет по Европе прокатилась волна реформ в пенсионной и медицинской сферах. И, несмотря на достаточно массовые и даже радикальные протесты населения, правительствам удалось продавить принятие данных реформ, которые заключались в резком сокращении финансирования медицины, снижении размера пенсий и повышении пенсионного возраста. Так, за последние годы в наиболее кризисных странах Европы пенсии были сокращены до 15–20 %, уровень зарплаты в госсекторе сократился от 5 % (Испания) до более чем 40 % (в странах Балтийского региона) (Wahl 2012: 191–192).

Безусловно, глобальный кризис нанес сильный удар по экономике стран Европы и намного ускорил процесс демонтажа социальных программ в данных странах. Однако, как справедливо отмечается в вышедшей в 2012 году монографии «Взлет и падение государства всеобщего благосостояния», деструктивный эффект от перехода к неолиберальной политике был намного большим, чем тот, который оказал кризис, начавшийся в 2007 году. Более того, не нужно забывать, что «кризисы ― естественная часть системы капитализма, его природы» (Wahl 2013).

Ситуация в странах Европы начала обостряться задолго до нынешнего глобального кризиса. С 1970-х годов проблемы безработицы и социального обеспечения нарастали медленно, но они уверенно приближали все западное «общество изобилия» и «государства благоденствия» к неминуемому краху. Как отмечают аналитики Института мировой экономики и международных отношений РАН, устойчивая безработица превратилась в проблему в странах Европы, начиная с 70-х годов ХХ века. А уже в 1994 году безработица в 15 странах Евросоюза превышала 11 % (Стержнева, Прохоренко 2013: 133). В последние годы правительства стран ЕС вводят меры жесткой экономии, пытаясь посредством «затягивания поясов» уменьшить дефицит государственных бюджетов и таким образом вытянуть свои страны из кризиса. Эти меры, ограничивающие роль государства в обеспечении благосостояния, сокращают государственные расходы и общественные услуги, приводят к снижению уровня потребления и, соответственно, к падению уровня жизни подавляющей части населения. Так, эксперты ПРООН в своем последнем Докладе о человеческом развитии ― 2013 утверждают, что данные жесткие программы экономии стран Европы «не только становятся причиной многих затруднений для их собственных граждан, но к тому же подрывают перспективы человеческого развития миллионов других людей по всему миру» (Доклад… 2013: 21). Более того, в данном докладе отмечается, что продолжение данного курса приведет к еще большему росту безработицы, а в долгосрочной перспективе ― к ухудшению состояния здоровья населения, качества рабочей силы, состояния научных исследований и инноваций.

Одной из самых больших проблем экономик сегодня является безработица. Международная организация труда (МОТ) в своем Докладе‑2013 отметила, что проблемы на рынке труда продолжают носить острый характер и рост безработицы продолжится в ближайшие годы (Global… 2013). В Докладе МОТ за 2014 год эксперты отметили, что в мировом масштабе в 2014 году безработица ожидается на уровне 6,1 %, и такой она останется до 2017 года, только в 2018 году уменьшится всего на десятую долю процента (Global… 2014: 103). Что касается стран Европейского союза, безработица по состоянию на 2018 год будет равняться 7,9 %, в странах Центральной и Юго-Восточной Европы (не членах Евросоюза) и СНГ ― 8,1 % (см. табл. 1).

Таблица 1

Зарегистрированный уровень безработицы и прогнозы развития, %

Источник: Global Employment Trends 2014: Risk of a jobless recovery? / International Labour Office. Geneva: ILO, 2014. Р. 103.

Если рассмотреть уровень безработицы в количественном измерении, то в 2013 году число безработных во всем мире равнялось 201,8 млн человек, в будущем безработица будет расти и охватит 215,2 млн человек в 2018 году (см. табл. 2).

Таблица 2

Численность безработных, млн чел.

Источник: Global Employment Trends 2014: Risk of a jobless recovery? / International Labour Office. Geneva: ILO, 2014.

Особенную тревогу вызывает высокий уровень безработицы среди молодежи. Являясь наиболее активной частью населения, молодежь фактически исключена из экономической жизни страны и лишена не только возможности работать сегодня, но и реализовать свой трудовой потенциал в будущем. Так, в Докладе МОТ отмечается, что проблема безработицы среди молодежи является очень болезненной в Европе. «Молодая» безработица здесь продолжает расти и уже достигла более чем 50 % в таких странах, как Греция и Испания, и более 22 % в зоне евро в целом (Global… 2013: 47).

Как видим, глобальный финансово-экономический кризис привел к огромным потерям на рынке труда и, как отмечают эксперты РАН, «за короткий срок похоронил многие достижения политики занятости за предшествующее десятилетие» (Стержнева, Прохоренко 2013: 134).

О непростом положении в странах Евросоюза свидетельствуют и результаты социологических опросов. Так, в январе 2013 г. 72 % опрошенных французов полагали, что этот год будет хуже предыдущего с точки зрения покупательной способности всего населения, 64 % ― их личной покупательной способности, 69 % ― в плане борьбы с безработицей (Новые… 2013: 96).

Достаточно показательны и результаты социологического исследования, проведенного Институтом социологии НАН Украины в рамках общеевропейского мониторингового проекта «Европейское социальное исследование (ESS)», в котором принимают участие более 20 стран Европы. Так, согласно исследованию за 2011 год при ответе на вопрос «Насколько Вы удовлетворены сегодняшним положением экономики в стране?» (0 ― совсем не удовлетворен, 10 ― полностью удовлетворен) были получены следующие результаты: Бельгия ― 5,04, Болгария ― 2,38, Англия ― 3,49, Греция ― 1,34, Дания ― 5,4, Ирландия ― 2,52, Испания ― 2,74, Португалия ― 2,38, Франция ― 3,36, Хорватия ― 2,55 (Головаха, Горбачик 2012: 37). 27,7 % респондентов Греции отметили, что при их доходе они испытывают серьезные материальные трудности, такой же ответ был получен от 36,4 % респондентов в Болгарии, 15,9 % респондентов в Венгрии, 9,6 % ― в Ирландии, 12 % ― в Португалии (Головаха, Горбачик 2012: 41).

Сегодня уже является очевидным, что попытка западных стран построить «государство всеобщего благосостояния» в рамках капиталистической системы потерпела крах. В этом контексте авторы книги «Новые факторы глобального и регионального развития: обострение этносоциокультурых противоречий» отмечают: «Социальное государство, это порождение индустриальной эпохи, пыталось адаптироваться к новым условиям, выдвигались концепции “третьего пути”, социальной ответственности бизнеса. Но они больше остались лозунгами, чем реальностью. Не нашел решения вопрос финансового обеспечения политики социального государства» (Новые факторы… 2013: 111). Причиной отсутствия экономической основы для финансирования социальных программ является, в первую очередь, неравное распределение доходов в сфере общественного производства, обусловленное самой сущностью капиталистической системы и наличием частной собственности. И если, проводя политику кейнсианства, западные экономики могли осуществлять финансирование ряда социальных программ в рамках теории «государства благосостояния» и существенно повысить благосостояние своих граждан, то с переходом к неолиберальной экономической модели это стало невозможным и привело к демонтажу и краху «государства всеобщего благосостояния». На это обращают внимание зарубежные исследователи социальной политики стран Европы, говоря о том, что «проблема бедности не может быть решена в рамках неолиберализма» (Wahl 2013: 170). Используя риторику о повышении эффективности экономики благодаря использованию неолиберальной парадигмы, Запад поставил точку в истории «государства благосостояния», что привело к росту неравенства, безработицы, снижению уровня жизни населения и сильно ударило по благосостоянию большинства населения.

Положение рабочих Украины в результате осуществления неолиберальных реформ

Переход плановой экономики Украины к рынку осуществлялся по неолиберальным рецептам Вашингтонского консенсуса, разработанным экономистами США, МВФ и ВБ после их «апробации» в странах Латинской Америки. В своей книге «Многообразнее инструменты, шире цели: движение к пост-Вашингтонскому консенсусу» Дж. Стиглиц так описал основные идеи этой реформаторской установки Вашингтона: «Согласно концепции Вашингтонского консенсуса, для успешной экономической деятельности требуются либерализация торговли, макроэкономическая стабилизация и рыночное ценообразование. Как только правительство решит эти проблемы, то есть “уйдет с дороги”, частные рынки эффективно распределят ресурсы и будут стимулировать экономический рост на здоровой основе» (Стиглиц 2013).

Навязывание постсоциалистическим странам неолиберальной модели реформ объясняется не только экономической и военной мощью США. Большое значение сыграла пропагандистская кампания сторонников неолиберальных реформ: в мировой прессе, в научных кругах, на международных форумах, в заявлениях лидеров стран «семерки» превозносилась идея полного освобождения экономик постсоциалистических стран от издержек государственного регулирования. Поддержанная влиятельными структурами, эта модель реформирования нашла своих приверженцев среди политиков и экономистов с мировым именем, которые заявляли об универсальности, эффективности и даже легкости предлагаемого ими метода реформ. По мнению Дж. Стиглица, упрощенный, лишенный глубокого научного анализа подход к проблемам трансформации одного типа экономики в другой обеспечил неолибералам успех: «Успех Вашингтонского консенсуса в качестве научной доктрины зиждется на ее простоте: его политические рекомендации могут быть реализованы экономистами, использующими весьма упрощенные модели расчетов. Несколько экономических показателей ― инфляция, рост денежной массы, процентные ставки, бюджетный и торговый дефициты ― служат базой для набора политических рекомендаций. Действительно, в некоторых случаях экономисты прилетали в страну, рассматривали и уточняли эти данные, а затем давали макроэкономические рекомендации по политике реформ ― и все в течение пары недель» (Стиглиц 2013).

В настоящее время результаты внедрения рекомендаций Вашингтонского консенсуса, в том числе в странах бывшего СССР, дают основания не только критиковать, но и полностью опровергать адекватность этих рекомендаций. Сам Джон Уильямсон, которого считают автором «Вашингтонского консенсуса», еще в 2002 году в работе «Провалился ли Вашингтонский консенсус?» оценил итоги 1990-х годов в плане их воздействия на экономический рост, снижение уровня бедности и занятость населения как «по меньшей мере неутешительные» (Уильямсон 2011: 4).

После «шоковой терапии» последовало вовлечение экономики Украины, вступившей в стадию деградации, в мирохозяйственные связи в соответствии с императивными предписаниями «триады» ВБ – МВФ – ВТО, которые являются движущими силами современной глобализации под эгидой США. Что представляют собой эти три наднациональные организации, убедительно показывают американские социологи К. Корген и Дж. Уайт: «Всемирная торговая организация (ВТО), надзирающая за соблюдением условий глобальной торговли; Международный валютный фонд (МВФ), управляющий глобальными финансовыми рынками; и Всемирный банк, предоставляющий займы для экономического развития, в основном контролируются странами глобального Севера и находятся под влиянием глобальных корпораций. В целом эти организации оказывают суммарное воздействие на увеличение власти и богатства стран глобального Севера и в то же время уменьшают власть, благосостояние и качество жизни в странах глобального Юга» (Korgen, White 2007: 79). Следование Украины в русле политики ВБ – МВФ – ВТО привело к резкому падению уровня и качества жизни ее населения.

Более 20 лет следования украинской социально-экономической системы курсом западной «транзитологии» и «догоняющего» развития не только не привели к достижению обещанного в годы перестройки роста благосостояния населения, но и, наоборот, вылились в деиндустриализацию экономики, рост бедности и нищету подавляющего большинства людей труда, колоссальное расслоение общества и другие негативные явления. Наиболее сильно рыночные реформы ударили по трудовой сфере, где «реформирование» с первых дней повлекло за собой потерю высокотехнологичных рабочих мест в массовых масштабах, рост бедности, снижение уровня и качества жизни и т. д.

Как известно, одним из основных индикаторов социально-экономического положения рабочих является уровень занятости. Со времени старта радикальных рыночных реформ безработица стала постоянным спутником жизни трудового народа Украины. Согласно докладу Государственной службы статистики за 2013 год уровень безработицы в стране среди трудоспособного населения составил 7,6 %, больше половины которых ― женщины. Вместе с тем помощь по безработице в прошедшем году получили всего 82,4 % от общего количества людей, имеющих официальный статус безработного (Праця… 2013). При этом необходимо отметить, что уровень зарегистрированной безработицы в нашей стране существенно меньше по сравнению с реально существующим, зафиксированным социологами на уровне 15–17 %.

Одним из важнейших показателей положения трудящихся является уровень заработной платы. По данным Государственной службы статистики, в январе – ноябре 2013 года размер среднемесячной номинальной зарплаты в Украине составил 3234 грн. (примерно 400 долл. США) (Праця… 2013). Несмотря на то что этот показатель в несколько раз превышает уровень прожиточного минимума, в Украине наблюдается достаточно весомая доля тех рабочих семей, которые с трудом борются с бедностью и еле сводят концы с концами. Так, при оценке материального положения своих семей каждый четвертый респондент (29,6 %) отметил, что доходов его семьи хватает только на продукты питания, делают же сбережения всего 5,1 % семей украинских рабочих. Острый политический и экономический кризис, который переживает Украина в последние месяцы, уже привел к значительному обесцениванию национальной валюты и росту цен, что, безусловно, еще сильнее снизило покупательную способность населения. Можно предположить, что разрыв экономического сотрудничества Украины с Российской Федерацией приведет к резкому росту уровня невыплат зарплат, снижению уровня занятости и увеличению резервной армии труда.

Наряду с низкими заработными платами большинства рабочих украинское общество живет в реалиях колоссального имущественного расслоения ― отношение доходов самых богатых 10 % и самых бедных 10 % населения, то есть верхней и нижней децили, достигает 40:1 (Нерівність… 2012: 13). Еще больше усилилось расслоение общества в результате глобального финансово-экономического кризиса 2007–2008 годов, который разразился в эпицентре капиталистического мира ― США. В то время как большинство трудового населения пострадало в результате кризиса, представители крупного бизнеса и финансового мира существенно повысили свои сверхприбыли. По данным журнала Forbes, в 2013 году список самых богатых украинцев пополнился 13 новыми олигархами, а капитал 100 богатейших украинцев вырос по сравнению с прошлым годом на 1 млрд долл. США ― до 55 млрд долл. США (100 богатейших… 2014). Это наглядно подтверждает тот факт, что «Неолиберализм ― это стратегия имеющих богатство классов предотвратить падение их богатства и привилегий и расширить их в глобальном масштабе… Неолиберализм не столько вытесняет государство, сколько переформулирует его, превращая “нацию-государство” в “рыночное государство”» (Mahmud 2013).

Чтобы наиболее полно и всесторонне оценить влияние неолиберальной политики на трудовую жизнь и социально-экономическое положение рабочих, следует проанализировать субъективные характеристики, полученные в результате проведения социологических опросов. С этой целью в рамках исследования темы «Состояние, проблемы и перспективы рабочего класса в системе социально-экономических отношений современного украинского общества» отделом экономической социологии Института социологии НАН Украины совместно с центром SOCIS был проведен опрос рабочего класса Украины. В ходе этого опроса только треть опрошенных (35,8 %) отметили, что они удовлетворены своим положением в обществе (см. табл. 3).

Таблица 3

Удовлетворенность рабочих положением в обществе (2013, n=1800)

Что касается мотивации труда современных рабочих Украины, то только каждый пятый представитель рабочего класса (22,6 %) отметил, что он работает на сегодняшней работе потому, что его устраивает и заработная плата, и характер труда. В то же время каждый четвертый респондент (24,8 %) отметил, что его не устраивает ни работа, ни уровень зарплаты, однако никакой другой работы он найти не может (см. табл. 4).

Таблица 4

Мотивация труда современных рабочих Украины (2013, n=1800)

Анализ результатов опроса рабочих также свидетельствует о том, что даже наличие работы не обеспечивает минимальный уровень жизни и большая часть рабочих Украины находятся на грани физиологического выживания. Так, на вопрос «Хватает ли Вам в сегодняшней жизни полноценного качественного питания?» менее половины опрошенных рабочих (43,4 %) ответили утвердительно. В то время как отрицательно («не хватает») ответил каждый третий представитель рабочего класса (36 %). Таким образом, несмотря на наличие работы, многим трудящимся Украины не хватает заработка на обеспечение полноценного качественного питания для себя и своих семей, что дает все основания отнести их к категории «работающих бедных».

Как известно, одним из главнейших показателей качества труда и качества жизни в целом является наличие возможности полноценного отдыха для воспроизводства рабочей силы и трудового потенциала. При ответе на вопрос о наличии возможности полноценного проведения отпуска нами были получены следующие результаты: хватает такой возможности только каждому пятому респонденту (19,1 %), в то время как не хватает более чем половине рабочих страны (58,6 %). Еще одним важнейшим условием для воспроизводства рабочей силы является возможность доступа населения к качественной медицинской помощи. О том, что им хватает возможности оплачивать необходимые медикаменты и медицинские услуги, сказали 21,8 % респондентов. Не хватает такой возможности 41,7 % рабочих страны (см. табл. 5).

Таблица 5

Хватает ли рабочим… (2013, n=1800,%)

Несмотря на крайне низкие показатели качества занятости, трудящиеся страны опасаются возможного ухудшения условий труда в ближайшем будущем (см. табл. 6). В результате опроса было установлено наличие высокой доли рабочих, которые опасаются за возможное ухудшение условий труда, в частности более половины опрошенных (59,4 %) отметили, что они опасаются увольнения с работы в ближайшем будущем. Перевода на неполный рабочий день опасаются 56,7 %, уменьшения зарплаты ― 65,1 %.

Таблица 6

Опасения рабочих страны (2013, n=1800)

Анализ основных показателей занятости свидетельствует о том, что реализуемая последние два десятилетия модель социально-экономического развития Украины не обеспечивает даже самые непритязательные потребности большей части населения. Можно с высокой долей вероятности утверждать, что одной из основных причин протестов, которые проходят в последние месяцы в стране, является именно низкий уровень жизни большинства населения. Представляет практический интерес анализ, как представители рабочего класса воспринимают современную политическую систему и что они считают основной причиной бедности украинского общества. Отвечая на вопрос об основной причине бедности в украинском обществе («Вы согласны: одна из главных причин бедности в нашем обществе в том, что экономика основана на господстве частной собственности на средства производства?»), большинство респондентов (67,3 %) согласились (варианты ответа «согласен» и «скорее согласен») с мнением о том, что основная причина бедности в нашем обществе заключается в господстве частной собственности на средства производства. Не согласны или скорее не согласны с такой трактовкой всего десятая часть респондентов (суммарно 13,8 %). Следует отметить, что существенных отличий в ответах на данный вопрос среди разных возрастных категорий респондентов не наблюдается (см. табл. 7). Так, даже среди самой молодой категории представителей рабочего класса страны в возрасте 18–29 лет, воспитанной в новых «рыночных» условиях, каждый третий (31 %) согласен с утверждением, что именно частная собственность является основной причиной бедности в стране. Примерно такая же доля опрошенных среди рабочих в возрасте 18–29 лет заявили, что «скорее согласны» с данным утверждением.

Таблица 7

Оценка рабочими Украины причины бедности в обществе (2013, n=1800, %)

О видении рабочими будущего развития украинского общества можно судить по ответам на вопрос о возможных вариантах изменения социально-экономической модели страны. Ответы рабочих свидетельствуют о том, что многие из них испытывают ностальгию по советскому прошлому. Выбирая возможную модель дальнейшего развития страны, каждый пятый респондент (23,7 %) выбрал социалистический строй (как было в СССР), примерно такая же доля ответивших (27,2 %) выбрала вариант «социалистический (с устранением недостатков, имевших место в бывших социалистических странах)», «социалистический (как в современном Китае)» выбрали 8,7 % опрошенных. То есть суммарная доля респондентов, выбравших социалистический вариант развития страны в той или иной модификации, равняется 59,6 %. Неолиберальную модель развития по типу США и Великобритании, которую на протяжении более чем двадцати лет навязывают нашей стране, выбрал только каждый десятый респондент (10,1 %).

Анализ состояния рабочего класса страны свидетельствует о провале навязанной Украине неолиберальной политики, приведшей украинское общество к экономической и социальной катастрофе и породившей такие проблемы, как массовое обнищание населения, вымирание, фашизация, гражданское противостояние и т. д. На наш взгляд, только отказ от неолиберальной политики и переход к усилению роли государства в регулировании экономики и социально-трудовых отношений с целью более равномерного распределения национального дохода сможет привести к повышению не только материального благосостояния людей труда, но и всей совокупности условий, определяющих физическое, психологическое и социальное благополучие трудового народа Украины. В этом контексте следует согласиться с российским ученым В. Я. Ельмеевым, что «как прошлое, так и будущее ― за обществом труда, в котором властелином станет труд и только труд» (Ельмеев 2007: 545).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что переход мировой экономической системы на рельсы неолиберализма существенно повлиял на благосостояние большинства населения во всем мире. Неолиберализм, реализованный на Западе, привел к сворачиванию государства благосостояния, что в первую очередь сказалось на малозащищенных слоях населения, а также на трудящихся этих стран. От реализации неолиберального идеологического проекта выиграли только крупнейшие ТНК, подавляющее же большинство населения существенно пострадало в результате снижения уровня благосостояния, ставшего прямым следствием неолиберализма в действии. Еще более деструктивное влияние имеют неолиберальные радикальные реформы на постсоветском пространстве, в том числе в Украине, где они привели не только к обнищанию страны, но и к возможной потере территориальной целостности и развязыванию кровавого противостояния.

Глобальный кризис существенно усилил и обострил существующие противоречия экономической системы и знаменует собой неспособность капиталистической экономики, особенно в ее неолиберальном варианте, к дальнейшему конструктивному развитию. Каким способом глобальная экономическая система сможет выйти из этого кризиса, покажет время. Однако и сейчас понятно, что и подтверждают многие исследователи, что выход из кризиса капитализма в его неолиберальном варианте в полном объеме представляется возможным вне рамок этой системы. Объективные законы развития общества поставили перед глобальным сообществом вопрос о «едином порядке», ― однако тот вариант, который реализуют США и сильные мира сего в лице мировой олигархии, абсолютно неприемлем для большинства населения Земли, более того ― он делает целые государства и миллиарды людей «лишними», толкая их в хаос и нищету. Сегодня мир требует перехода к гуманному «глобальному общежитию» на основе равных прав на развитие, а не в угоду мировому капиталу.

Источники

Арсеенко А. Г. Глобализация как она есть на пороге XXI века // Социология: теория, методы и маркетинг. 2010. № 4. С. 115–137.

Арсеенко А. Г., Малюк А. Н., Толстых Н. В. Вызовы глобализации и Украина. Киев: Институт социологии НАН Украины, 2011. 517 с.

Головаха Є., Горбачик А. Тенденції соціальних змін в Україні та Європі: за результатами «Європейського соціального дослідження» 2005–2007–2009–2011. Київ: Інститут соціології НАН України, 2012. 119 с.

Горелов А. А. Глобальный неоколониализм и русская идея. М.: Ленанд, 2014. 256 с.

Долгов С. И. Глобализация экономики: новое слово или новое явление? М.: Экономика, 1998.

Ельмеев В. Я. Социальная экономия труда: общие основы политической экономии. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2007. 576 с.

Зиновьев А. А. Запад. Феномен западнизма. [Электронный ресурс]. URL: http://royallib.ru/read/zinovev_aleksandr/zapad_fenomen_zapadnizma.html#0 (дата обращения: 15.05.2014).

Интрилигейтор М. Глобализация как источник международных конфликтов и обострения конкуренции. [Электронный ресурс]. URL: http://www.PTPU.ru/Issues/6_98/pu6_1.html (дата обращения: 10.05.2014).

Люблинский В. В. Социальная политика и проблемы развития общества. Опыт стран Запада // Политические исследования. 2013. № 5 (137). С. 155‒166.

Рожков К. Л. Процесс глобализации и национальная экономика: дис. … д. э. н. М.: Дипломатическая академия МИД РФ, 2000.

Сапир Ж. Вашингтонский консенсус и российские реформы: история провала. [Электронный ресурс]. URL: http://rusref.virtbox.ru/sapir4.html (дата обращения: 10.05.2012).

Сидорина Т. Ю. История и теория социальной политики. Учебное пособие. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2010. 549 с.

Сидорина Т. Ю. Государство всеобщего благосостояния: от утопии к кризису. М.: РГГУ, 2013. 349 с.

Стержнева М. В., Прохоренко И. Л. Управление экономикой в Европейском союзе: институциональные и политические аспекты. М.: ИМЭМО РАН, 2013. 155 с.

Стиглиц Дж. Многообразнее инструменты, шире цели: движение к пост-Вашингтонскому консенсусу. [Электронный ресурс]. URL: http://www.r-reforms.ru/cons.htm (дата обращения: 14.07.2013).

Тобин Дж. Вызовы и возможности. [Электронный ресурс]. URL: Режим доступа: http://rusref.virtbox.ru/tobin.html (дата обращения: 16.02.2012).

Уильямсон Дж. Американоцентричный мир исчезнет в любом случае // Русский журнал. 2011. № 7 (49). С. 4.

Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. [Электронный ресурс]. URL: http://revbel.org/wp-content/uploads/Дэвид_Харви_-_Краткая_история_неолиберализма. pdf (дата обращения: 16.04.2014).

Яцкевич В. Глобализация и экономическая теория Джона Кейнса [Электронный ресурс]. URL: http://sbiblio.com/biblio/archive/jackevich_glo/ (дата обращения: 12.05.2014).

Глобализация и социальная политика развитых стран: сб. обзоров и рефератов / Рос. акад. наук, Ин-т науч. информ. по обществ. наукам; отв. ред. и сост. С. Я. Веселовский. М.: ИНИОН РАН, 2008. 280 с. (Социально-экономические проблемы глобализации.)

Доклад о человеческом развитии 2013. Возвышение Юга: человеческий прогресс в многообразном мире. ООН. [Электронный ресурс]. URL: http://hdr.undp.org/en/media/HDR_2013_RU.pdf (дата обращения: 24.05.2013).

Новые факторы глобального и регионального развития: обострение этносоциокультурных противоречий / под ред. Е. Ш. Гонтмахера, Н. В. Загладина, И. С. Семененко. М.: ИМЭМО РАН, 2013. 119 с.

Нерівність в Україні: масштаби та можливості впливу / за ред. Е. М. Лібанової. Київ: Інститут демографії та соціальних досліджень імені М. В. Птухи НАН України, 2012. 404 с.

Праця. Соціально-економічне становище України за 2013 рік. Повідомлення Державної служби статистики України. [Електронний ресурс]. URL: http://ukrstat.gov.ua (дата обращения: 14.01.2014).

100 богатейших ― 2013. Forbes представляет очередной список 100 самых богатых украинцев. [Электронный ресурс]. URL: http://forbes.ua/business/1351729–100-bogatejshih‑2013 (дата обращения: 10.01.2014).

Batić J. Crisis of the Welfare State in the European Union. Megatrend Review // Graduate School of International Economy. Megatrend University. Beograd. 2011. Vol. 8 (2). Р. 141–168.

Busch K. World Economic Crisis and the Welfare State [Electronic resource]. URL: http://library.fes.de/pdf-files/id/ipa/07000.pdf (date of access: 20.03.13).

Castles S. Globalization and Migration: Some Pressing Contradictions // International Social Science Journal. Jun 1998. № 156.

Dumenil G., Levy D. The crisis of neoliberalism. Harvard: The Harvard University Press, 2011. Р. 369.

Esping-Andersen G. The Three World of Welfare Capitalism. Princeton: Princeton University Press, 1990.

Kerran R., Kenny T. Socialism Betrayed: Behind the Collapse of the Soviet Union. N. Y.: International Published, 2004.

Korgen K., White J. The Engaged Sociologist: Connecting the Classroom to the Community. Thousand Oaks; London, New Delhi: Pine Forge Press, 2007.

Macarov D. Social Welfare: Structure and Practice. Thousand Oaks, California: Sage Publications, 1995. 341 р.

Mahmud T. Debt and Discipline: Neoliberal Political Economy and the Working Classes 101 KY. L. J. 1 (2013). [Electronic Resource]. URL: Access: http://digitalcommons. law. seattleu. edu/faculty/125 (date of access: 20.03.13).

Mandell B. The Crime of Poverty // New Politics. URL: http://newpol.org/node/395 (date of access: 10.02.11).

Marshall A. G. Global Power Project, Part 1: Exposing the Transnational Capitalist Class [Electronic resource]. URL: http://www.zcommunications.org/global-power-project-part‑1-exposing-the-transnational-capitalist-class-by-andrew-gavin-marshall (date of access: 03.08.13).

Patel R. The Value of Nothing: How to Reshape Market Society and to Redefine Democracy. London: Portobello Books Ltd., 2009. 250 p.

Petras J. The Great Transformation: From the Welfare State to Imperial Police State // The Official James Petras Website [Electronic resource]. URL: petras. lahaine. org/?p=1903 (date of access 20.05.14).

Wahl A. Austerity Policies in Europe: There Is No Alternative // Global Labour Journal. 2012. Vol. 3. Р. 191–193.

Wahl A. The Rise and Fall of the Welfare State. [Electronic resource]. URL: http://ru. scribd. com/doc/126144307/The-Rise-and-Fall-of-the-Welfare-State-pdf (date of access 21.06.13).

Werner W. The European Social Model: Cause of, or Solution to, the Present Crisis of the European Union? // Intereconomics. 2006. January/February. Р. 4–14.

Global employment trends 2013: Recovering from a second jobs dip / International Labour Office. Geneva: ILO. [Electronic resource]. URL: http://www.ilo.org/wcmsp5/groups/public/—dgreports/—dcomm/—publ/documents/publication/wcms_202326.pdf (date of access: 15.06.13).

Global Employment Trends 2014: Risk of a jobless recovery? // International Labour Office. Geneva: ILO, 2014.

Humanity Divided: Confronting Inequality in Developing Countries. United Nations Development Programme Bureau for Development Policy. N. Y., 2013.

States of Disarray. The social effect of globalization // An UNRISD report for the World Summit for Social Development. 1995. March.

The Harper Dictionary of Modern Thought. New and Revised Edition / ed. by A. Bullock and S. Trombley. Assisted by B. Eadie. N. Y.: Harper and Row Publishers, 1977. 917 p.

 

Ценностные ориентации населения и профессиональные стратегии на современном белорусском рынке труда

Л. Г. Титаренко

В статье рассматриваются проблемы, связанные с изменениями в ценностных ориентациях на труд белорусского населения. Сначала дается общая характеристика современной Беларуси по параметрам, имеющим отношение к сфере труда. Затем автором определяются доминирующие парадигмы, в рамках которых в литературе рассматривается постсоветское развитие, включая перемены в сфере труда. Далее на основе эмпирической информации европейского и мирового исследований ценностей раскрываются базовые ценностные ориентации белорусского населения в сравнении с аналогичными российскими ориентациями. Наконец, на базе эмпирического исследования автор подробно характеризует современные профессиональные стратегии выхода на рынок труда выпускников белорусских вузов как наиболее перспективной группы молодежи, вливающейся в рынок труда и в значительной мере способной определять качество белорусского рынка труда в ближайшем будущем.

Ключевые слова: ценностные ориентации, рынок труда, профессиональные стратегии, выпускники вузов, Беларусь, Россия, европейские исследования ценностей.

Введение

Сегодня социология труда развивается в рамках ряда парадигм, различающихся как общим концептуальным подходом к объяснению либо интерпретации социальных процессов и явлений, так и перспективным видением тех направлений и тенденций, которые будут определять будущее сферы труда. В постсоветской социологии России и Беларуси имеются различия в доминирующих подходах к определению места труда в современном обществе, перспектив его развития в конкретном обществе, использовании разных эмпирических показателей для замеров изменений, имеющих место в сфере труда.

Тематика труда, находившаяся в центре внимания советских ученых-социологов (Человек… 1967; Чангли 2010), была отодвинута на периферию научных исследований в последние десятилетия в обеих странах, хотя в Беларуси несколько меньше, чем в России: социология труда сохранила свое место в числе вузовских дисциплин, исследования в этой сфере проводились на национальном уровне, хотя и значительно реже, чем раньше (Социальные… 1998; Куропятник 2002; Социальные… 2008). Вместе с тем, поскольку труд сохраняет важность и в нынешней системе общественных отношений, трудовая тематика должна занимать достойное место в современных социологических исследованиях.

Новая ступень развития постсоветского общества естественным образом изменила и сферу труда: в ней появились новые формы трудовых отношений, новые проблемы и противоречия. Исследование труда и занятости помогает глубже понять общество и происходящие в нем перемены. Например, изменения в занятости могут свидетельствовать о переменах не только в нормативной системе оплаты труда, но и в системе ценностей населения, их смысложизненных ориентациях. Поскольку изменения в трудовых ориентациях складываются уже в процессе социализации личности, особый интерес представляет исследование отношения к труду, его различным характеристикам у молодежи, которая только вступает в рынок труда.

В условиях затяжного финансово-экономического кризиса, начавшегося в мире в 2008 году и не миновавшего ни Беларусь, ни Россию, но сильнее ударившего более слабые в экономическом отношении страны (в нашем случае ― Беларусь), важно рассмотреть, как возможности сопротивления последствиям кризиса (безработице, снижению доходов) используются молодыми людьми, выходящими на рынок труда в нынешних неблагоприятных экономических условиях. Насколько эффективны среди них мобилизационные стратегии? Наконец, какой потенциал существующие стратегии выхода на рынок труда молодых специалистов имеют для трансформации всей системы социально-экономических отношений? Напомним, что в Беларуси до сих пор преобладает государственная форма собственности, поэтому большинство занятых ― государственные наемные работники.

Особо отметим, что в поле зрения исследователей должны входить как традиционные типы работников (рабочие, служащие), так и те группы, которые только вливаются в рынок труда ― прежде всего, студенты-выпускники и старшеклассники (для последних актуально изучать не только мотивы и стимулы выхода на рынок труда, но и на рынок образования).

Какое место занимают молодые люди, вступая на рынок труда? Учитывая специфику Беларуси (сохранение многих прежних черт системы перераспределения материальных благ, государственную ориентацию на социальную поддержку бедных слоев населения, относительно низкий коэффициент Джини и др.), следует признать, что уровень жизни белорусов далек от того, на который ориентирована молодежь, социализированная постсоветскими средствами массовой информации скорее как потребитель, нежели производитель товаров и услуг.

В какой мере рыночные (в том числе потребительские) ориентации в сфере труда закрепились в белорусском обществе? Как они соотносятся с фиксируемой социологами преимущественно позитивной ориентацией занятого населения на труд как важную жизненную ценность?

В одной статье невозможно дать ответы на все эти вопросы. Постараемся хотя бы поставить проблемы, связанные с изменениями в трудовых ориентациях белорусского населения. Для этого дадим сначала самую общую характеристику современной Беларуси по параметрам, имеющим отношение к сфере труда; определим доминирующие парадигмы, в рамках которых рассматривается постсоветское развитие (включая сферу труда); осветим базовые ценностные ориентации белорусского населения в рамках этих парадигм (включая трудовые); а затем подробнее остановимся на профессиональных стратегиях выхода на рынок труда вузовских выпускников как наиболее перспективной группы молодежи, вливающейся в рынок труда и в определенной мере качественно определяющей его (белорусского рынка труда) будущее.

Современная Республика Беларусь: социальные достижения и экономические противоречия

Республика Беларусь ― государство, возможно более других постсоветских республик сохранившее ценности и ориентации своего прошлого. Это касается в значительной мере и сферы труда.

По своим размерам Беларусь несравнимо меньше России и Украины. Численность населения Республики Беларусь на 1 января 2014 года, по данным Национального статистического комитета Республики Беларусь, составила 9468,1 тыс. чел.

Численность экономически активного населения в 2013 году составила около 4540 тыс. чел., а численность занятых ― 4517 тыс. чел.

Существенная характеристика нынешнего социально-экономического развития Республики Беларусь ― практическое отсутствие (по крайней мере, официально фиксируемое) безработицы среди трудоспособного населения. В нынешнем веке только в 2003 году безработица фиксировалась на уровне 3 %, тогда как в 2006–2007 годах она была на уровне 1 %, после чего стала снижаться далее. В 2013 году безработица фиксировалась на уровне 0,5 %.

В то же время негосударственные источники утверждают, что уровень безработицы выше и может составлять до 5 % трудоспособного населения. Однако в официальной статистике такая оценка не отражена.

В целом по количественным показателям Беларусь выглядит противоречиво среди других стран постсоветского региона. С одной стороны, по сравнению с Россией, Республика Беларусь достигла более высоких показателей по индексу развития человеческого потенциала. Так, в 2013 году Беларусь заняла 50 место из более чем 185 стран мира по этому показателю. Это высокое место было обеспечено такими показателями, как образование и ожидаемая продолжительность жизни населения.

Так, за постсоветский период в Беларуси достигнут более высокий, чем ранее, уровень образования занятого населения. По данным переписи 2009 года, более 25 % занятых имели высшее образование, около 40 % населения ― среднее специальное, 12 % ― профессионально-техническое и более 21 % ― среднее образование.

Доля лиц с высшим образованием достигла 25 % среди взрослого населения Республики Беларусь, а на 10 тыс. чел. населения ― 450 чел.

Что касается ожидаемой продолжительности жизни населения страны, в 2013 году она превысила 72 года (выше, чем в России). Хотя в этой сфере острейшей проблемой остается разница между продолжительностью жизни мужчин и женщин, превышающая 10 лет.

С другой стороны, и это очень важно при анализе проблем труда, Беларусь уступает России и ряду других постсоветских стран по показателям среднего дохода на душу населения. Так, годовой доход на душу населения в Беларуси (в пересчете по покупательной способности населения), по белорусским данным, составил в 2013 году 13 385 долл. (61-е место из 187 стран мира). Если за основу анализа взять месячный доход, то картина выглядит следующим образом.

В 2013 году доходы белорусов были значительно меньше, чем доходы россиян (573 долл. в Беларуси против 942 долл. в России), а сама Беларусь была названа в том же 2013 году швейцарским банком Credit Suisse в числе беднейших наций Европы. Такие доходы устраивают далеко не всех жителей Беларуси, особенно среди молодого поколения занятых, и заставляют многих искать дополнительные источники доходов, менять место жительства и т. д. Большинство молодых людей хотели бы быть занятыми в частном секторе, чтобы иметь возможность получать больше денег, однако до настоящего времени в Беларуси преобладает государственная форма занятости. Последнее повышает гарантии трудоустройства и защиту права на труд, но существенно ограничивает возможности роста доходов и карьерного продвижения, что важно для части представителей молодого поколения.

Таким образом, социально-экономическая ситуация современной Беларуси создает условия, в которых вполне объективно появляются и сохраняются различия в мотивации труда, ориентаций в сфере труда, формируются другие трудовые стратегии.

Исследовательские парадигмы

Одна из задач данной статьи ― постановка проблемы социологического осмысления процессов в сфере труда, одновременно соотнося их и как со страновыми особенностями, так и с концептуальной рамкой, задающей теоретическую модель понимания и объяснения происходящим изменениям. Выбранный нами подход, на наш взгляд, позволяет рассматривать имеющие место изменения в сфере труда в постсоветском регионе как постоянно идущий процесс, развивающийся не по единому предопределенному сценарию, а имеющий разные варианты своего развертывания ― варианты, конструируемые деятельностью людей как субъектов социального развития. Необходимо помнить, что сегодня социологи имеют дело не со стабильным обществом как объектом исследования (в отличие от стабильности советского общества или модели современного капитализма, представленной в модернизационной теории Парсонса). Постсоветское общество находится в постоянном движении и изменении, является примером так называемого «общества риска» (Бек 2000; Яницкий 1998), причем создаваемая этими изменениями реальность не гомогенна: каждая страна не только создает свою картину социальной реальности, конструируя ее по собственным калькам, но и дает им определенную интерпретацию ― ту, которая выгодна доминирующим элитам или широко поддерживается современными теоретиками. Поэтому сходные изменения могут совершенно по-разному трактоваться в каждой из постсоветских стран ― как показатели позитивных сдвигов, как аномия либо как «случайные отклонения». Что будет с этими множественными сконструированными реальностями, какую роль будет играть в них труд ― остается открытым вопросом.

В 1990-х годах, когда Россия, Беларусь и другие постсоветские страны постепенно включились в ряд важных международных (глобальных) исследований социальных проблем и явлений, были приняты (открыто либо по умолчанию) некоторые общесоциологические теории трансформации социализма, а также собран эмпирический материал в рамках этих подходов, позволяющий: 1) включить эти страны в сравнительные исследования с другими странами (и регионами) мира; 2) наметить общие пути и проблемы постсоветской трансформации стран и тенденции изменения труда как системообразующего процесса индустриального общества (каким прежде всего и было советское общество), и тем самым 3) дать критерий оценки идущим в постсоветских странах на национальном уровне процессам изменения сферы труда с точки зрения преобладающих в ней ценностей и возможности будущей интеграции той или иной постсоветской страны в Евросоюз как более развитое (постиндустриальное, информационное) общество (Куда идет Россия… 1995; Лапин 1998).

Здесь мы, прежде всего, имеем в виду теорию постматериалистической трансформации ценностей Р. Инглхарта, согласно которой переход общества от индустриальной к постиндустриальной стадии развития сопровождается двумя процессами изменения ценностей: переходом от ценностей материализма к ценностям постматериализма, с одной стороны, и от коллективистских (традиционных) ценностей к рациональным ценностям (индивидуализму) ― с другой (Inglehart 1997). По мнению автора, данные сдвиги зримо проявляются в изменении важности базовых жизненных ценностей, рефлексирующих принятые в нем за основу ориентации общественного развития: роль трудовой сферы уменьшается, а роль и значимость сфер потребления и досуга возрастает, ибо она позволяет личности реализовать себя в них (Inglehart 1997: 104). Ведущие западные (постиндустриальные) страны, по Инглхарту, уже пережили данную трансформацию: там труд перестал быть жизненной необходимостью и важной сферой самореализации (эти функции перешли к досугу). Постсоветские страны, пережившие крах коллективистских ценностей индустриализма, также «обречены» на подобные изменения, если они ориентированы на вторую, современную ступень модернизации: она связана именно с ростом ценностей индивидуализма (Inglehart, Welzel 2005).

В разных модификациях эта теория укоренилась в социологии постсоветских стран, участвующих в международных исследованиях (Обзорный доклад о модернизации… 2011; Россияне… 2012; Титаренко 2004; Ценностный мир… 2009).

Принятие данной теории означает молчаливое признание того, что постсоветская трансформация положила конец холодной войне между двумя мировыми системами, результатом которой является признание «по умолчанию» капитуляции социализма и его ценностей. На уровне массового сознания этот факт породил у населения желание перенять ценности потребительского общества. В среде теоретиков он привел к отказу от прежней парадигмы и поиску новых ориентиров общественного развития, связанных с моделью, так или иначе являющейся противоположной социализму. Политические элиты незамедлительно стали конкурировать между собой, склоняя общество (в зависимости от своих интересов) к выбору того либо иного пути дальнейшего развития.

В реальной действительности перемены были неоднозначны и разнонаправлены (что явно проявилось сегодня в Украине, но имеет место и в других постсоветских странах). Социальные изменения никогда не осуществляются линейно, следуя единой доминирующей линии развития ― тенденции прослеживаются лишь на большом исследовательском материале и за достаточно длительный период времени.

Оценка значимости ценности труда в постсоветских обществах

В 1990-е годы в постсоветских странах отмечался резкий взлет ценностей материализма, связанных с необходимостью экономического выживания людей в новых условиях. Этот всплеск был зафиксирован в исследованиях, проведенных в 1990-е годы в рамках Европейского исследования ценностей Инглхартом и его единомышленниками по всему миру (www.europeanvaluesstudy.eu; www.wvsevsdb.com). По мере дальнейшего исторического развития в постсоветских странах произошли иные ценностные перемены, которые были зафиксированы в «исследовательской волне» 2008 года. Ниже мы покажем, насколько адекватным может быть теоретическая интерпретация произошедших на постсоветском пространстве перемен в сфере труда в рамках теории Инглхарта и других модернизационных теориях, актуализировавшихся на постсоветском пространстве.

Что касается России, то, начиная с момента Послания тогдашнего президента Д. А. Медведева Федеральному Собранию РФ в 2009 году, страна открыто провозгласила теорию модернизации общества как основную для осмысления и направления собственного развития (Проблемы… 2011; и др.). Таким образом, к ней в особенности применимы критерии теории Инглхарта, а также вариации теорий модернизации, предложенные Н. И. Лапиным, Т. И. Заславской и другими авторами (Заславская, Ядов 2008; Лапин 2011; Россияне… 2012). В Беларуси и Украине модернизационные критерии также стали популярны. Вышесказанное позволяет считать, что в теоретическом плане сегодня постсоветское пространство характеризуется значительным влиянием теорий модернизации.

В эмпирическом плане представляет интерес сравнение опросных данных по указанным трем странам, полученных в нескольких волнах проектов Европейского и Мирового исследования ценностей.

Поскольку ни одна постсоветская республика пока не достигла экономического уровня, позволяющего причислить ее к информационному обществу, уместно будет проследить изменения, начиная с труда как базовой сферы индустриального общества, и сравнить по параметрам его изменения указанные три страны. Наша гипотеза состоит в том, что достигнутый этими тремя странами экономический уровень и современные ценности, превалирующие в трудовой сфере, свидетельствуют о сохранении сходства в постсоветской трансформации ценностей труда данных стран, несмотря на проявление ими фиксируемых учеными «расходящихся траекторий» (Куценко 2006). На наш взгляд, эти расхождения характерны для политической сферы, но не для сферы экономики и сферы труда.

Прежде всего, рассмотрим, какое место занимает труд в жизни человека, насколько значимым и важным он признается. В трех странах на первом месте в сфере труда оказалась материальная (инструментальная по функциональному критерию) ценность зарплаты, денег. Для середины 1990-х, когда проводилась вторая волна Европейского исследования ценностей (EVS), в которой впервые участвовали постсоветские страны, такая ситуация была легко понимаемой и объяснимой: старые социалистические ценности рухнули, стабильная работа канула в лету, зарплата резко упала у большинства работников. Тем не менее работа сохранила в иерархии ценностей второе место. Страновые различия были невелики. Конкретно, выше всего труд ценился в Беларуси, и здесь же было наименьшее стандартное отклонение показателей от средней позиции. Чуть ниже важность труда оценили в Украине и еще меньше ― в России. С точки зрения теории Инглхарта, это можно трактовать как преобладание традиционных материалистических ценностей труда, типичных для индустриального общества. При этом везде труд заметно уступал в признании его жизненной значимости доминирующей ценности ― семье: на порядок меньше респондентов признавали работу «очень важной» жизненной ценностью, тогда как семью признавали таковой более трех четвертей опрошенных. Ни о каком новом модернизационном сдвиге в постсоветских обществах не было и речи; скорее, можно было констатировать упадок ценности труда, коллективизма при росте сугубо материалистических ориентаций в труде и жизни в целом.

Следующая сравнительная волна исследования проводилась в 2008 году. За это время Россия и Беларусь существенно стабилизировались в социально-политическом отношении, в обеих странах президенты пользовались высокой степенью доверия населения, тогда как Украина сохранила ценностный разрыв как между массами и элитами, так и внутри политических элит. Рассмотрим, в каком направлении шло изменение ценностей труда в каждой стране и как эти изменения можно трактовать по теории Инглхарта (табл. 1).

Таблица 1

Насколько важна работа в Вашей жизни? %

Источник: European Values Study 2008 (взвешенная выборка).

Как видно из таблицы 1, важность труда стала несколько выше оцениваться в Украине, чем в Беларуси и России, хотя по-прежнему материалистические ценности, преобладавшие в индустриальном советском обществе, доминировали во всех трех странах (так как более половины респондентов продолжало считать труд очень важным для себя). Вместе с тем конкретные цифры не следует абсолютизировать, так как они фиксируют моментный срез ценностей. Так, в Мировом исследовании ценностей (WVS, 2006) те же страны показали несколько иные результаты: ценность труда в Украине оказалась ниже, чем в России.

Важно отметить, что же именно ценилось в трудовой сфере респондентами в конце первого десятилетия текущего века ― инструментальные или витальные аспекты труда. Судя по данным, практически везде главной ценностью труда являлось для респондентов денежное вознаграждение, то есть экономическая сторона труда, а не возможности трудовой самореализации.

Постматериалистические ценности самовыражения в труде оценивались ниже, хотя интересный труд уже оценивали высоко существенно больше респондентов, чем в середине «лихих 1990-х». Ниже других характеристик труда оценивались такие, как «возможность проявить инициативу в труде», «ответственный труд».

Важно также отметить, что лишь около четверти опрошенных признавали труд общественным долгом каждого человека и лишь от 20 до 30 % соглашались с тем, что получать деньги, вообще не работая, является унизительным для человеческого достоинства (Muradyan, Shirokanova, Matosyan 2012). Эти данные можно трактовать как дальнейший отказ от коллективистских социалистических трудовых ориентаций.

В рамках теории Инглхарта существенным показателем постматериализма служит высокая удовлетворенность трудом, а также степень свободы работника в принятии решений в данной сфере. Если оба показателя высокие, можно констатировать рост витальной ценности труда и рост степени свободы личности, если низкие ― инструментализацию труда, что характерно для индустриализма. Заметим, что прежние исследования показали непрямую зависимость удовлетворенности трудом от материальных факторов: мировая тенденция состоит в том, что социальный капитал, связанный с вовлечением в трудовую сферу, оценивается как более значимый фактор, чем материальное вознаграждение.

Если проранжировать результаты выборов важности разных сторон трудовой деятельности, сделанные респондентами трех стран в 2008 году (табл. 2), то получится следующая картина (для замеров изменений использовалась шкала из 10 позиций, где 1 ― минимум качества, а 10 ― максимум).

Таблица 2

Удовлетворенность работой и свобода принимать решения на работе

Источник: European Values Study 2008, взвешенная выборка.

Как видно из таблицы 2, удовлетворенность работой в России и Украине находилась практически на одинаковом уровне, хотя в Украине показатели удовлетворенности могут отклоняться от среднего значения чуть меньше, чем в России. В Беларуси удовлетворенность трудом была ниже, чем в двух других странах. Вполне вероятно, что низкий показатель связан (среди прочих факторов) и с тем, что белорусы меньше, чем украинцы и россияне, отмечали свободу своих решений на рабочем месте: показатель 5,8 при стандартном отклонении 2,3 можно считать средним, тогда как российские и украинские показатели свободы решений выше, но при более высоком среднестатистическом отклонении. Принимая во внимание объективные данные о господстве в Беларуси авторитарных методов управления (включая экономику), можно с уверенностью сказать, что показатели свободы принятия решений там ниже, а это, в свою очередь, снижает общую удовлетворенность трудом. По Инглхарту, это также можно трактовать как более медленный отход от традиционных ценностей материализма в стране. В то же время эти различия между тремя странами не отменяют вывода: общий ход ценностных трансформаций в сфере труда происходит в одном направлении, лишь с некоторыми различиями в степени выраженности изменений.

Поэтому можно согласиться с выводом, сделанным на основе целостного анализа данных двух волн исследования ценностей в ряде постсоветских стран: «Страны новой Восточной Европы (т. е. Восточной Европы кроме новых стран ― членов Европейского союза) демонстрируют сходный ценностный паттерн как в 1990-е годы, так и в 2008 году»: ценности самовыражения и индивидуализма выросли в этих странах незначительно (Muradyan, Shirokanova, Matosyan 2012).

Таким образом, когда исследователи отмечают рост различий в постсоветских России, Беларуси, Украине, это касается не различий в оценке ценности труда (она везде снизилась); различия характеризуют политические ориентации элит. Так, вывод украинского социолога О. Д. Куценко по поводу общих и особенных характеристик постсоветского развития Украины и России состоит в утверждении своеобразия каждой страны, «в расхождении траекторий их постсоветского развития», поэтому навязывать им общую схему развития неправомерно (Куценко 2006: 44). В XXI веке Россия и Украина вошли в «продвинутую фазу развития», на которой в России развернулся активный процесс консолидации правящих элит и общества, мобилизация национально-имперского самосознания, а в Украине с середины 2000-х ― «взрыв» гражданской идентичности, развитие более либерального политического режима (Куценко 2006: 57)

Что касается Беларуси, то социологи, участвующие в сравнительных международных исследованиях постсоветской трансформации, делают неоднозначные выводы о направленности развития страны, поскольку белорусское общество демонстрирует высокий уровень ситуативности, неопределенности и противоречивости. Так, например, некоторые авторы констатируют: «Противоречивая картина сопряжения различных социальных ценностей и ориентаций, характерная для белорусского населения, относится к большинству основополагающих моментов социокультурных процессов в современной Беларуси» (Зеленков, Ротман, Херпфер 2013). В частности, эта неоднозначность имеет место в выборе типа экономического развития и доминирующих форм собственности в Беларуси, а также в определении приоритетных целей внешней политики и гармонизация отношений с соседними странами. На основе полученных данных белорусские социологи обосновали два возможных сценария будущего развития Беларуси: эволюционный и либеральный. Почти два десятилетия страна развивалась по первому сценарию (модель «тактической модернизации» существующей социально-экономической системы с целью не допустить в ней принципиальных дисфункций). Именно по ней страна функционировала почти все первое десятилетие XXI века, вплоть до кризиса 2011 года. Реализация данной модели, по сути, привела Беларусь в тупик и к настоящему времени полностью исчерпала себя. Второй сценарий предполагал ориентацию на ценности и цели рыночно-либеральной модели развития, включая и сферу труда. Именно такая модель ориентировала бы Беларусь на ценности постиндустриализма, как утверждают авторы. Парадокс в том, что оба пути развития называются белорусскими авторами постиндустриальными, что мешает гражданам понять, на какие ценности ориентировано белорусское общество и какими нормами надо руководствоваться при выборе и реализации жизненных стратегий.

Проблема, однако, в том, что состояние неопределенности и балансирования между полюсами долгое время имело место и в Украине (Шульга 2011). Такое балансирование всегда неустойчиво и обречено рано или поздно на разрушение, если оно не поддержано внутренними консолидирующими импульсами и не имеет помощи извне. Развитие событий в Украине зимой-весной 2014 года тому подтверждение: страна оказалась расколотой политически, тогда как экономически она приближается, по данным украинских опросов, к коллапсу.

Экономическое развитие России представляется более определенным благодаря ее огромным материальным ресурсам. В то же время, несмотря на советскую политическую униформность в недавнем историческом прошлом, сегодня эти три страны оцениваются западными учеными и политиками чуть ли не как принадлежащие разным цивилизациям, особенно ввиду нынешнего политического кризиса.

На наш взгляд, судя по изменениям в сфере труда, интерпретируемым в рамках теорий модернизации, преждевременно делать столь категорические выводы. Эти государства объединяют общая «постсоветская» экономическая ситуация, в которой они ищут свой путь, дают свои ответы на «вызовы времени», имея исторические «шансы», обусловленные наличной исторической ситуацией, а также прошлым каждой страны. Очевидно, постсоветская реальность обусловливает множественность путей дальнейшего социетального развития и требует проработки концептуального аппарата.

Значимость ценности труда у разных поколений белорусов

На эмпирической базе уже рассматривавшихся выше исследований EVS/WVS, проводимых в Беларуси и России, как и многих других странах мира, продемонстрируем общее и особенное в ценностных ориентациях молодого поколения каждой страны. При этом сфокусируем внимание на той значимости, которую имеет труд у молодого поколения.

Покажем, насколько ценности белорусской молодежи отличаются от ценностей белорусского населения в целом, и означает ли такое различие рост индивидуализации ценностей молодежи по сравнению с другими группами населения.

Проанализируем отдельно динамику изменения ценностей белорусского населения старше 30 лет и молодежи в постсоветские годы, опираясь на социокультурный подход. Для этого сравним доминирующие ценности в годы, предшествовавшие трансформации, и непосредственно в период трансформации. В рамках WVS/EVS это были опросы 1990, 1999 и 2008 года. Респондентам задавался ключевой вопрос: «Пожалуйста, ответьте, насколько важно (очень важно, скорее важно, скорее не важно или совсем не важно) в Вашей жизни: работа, семья, друзья знакомые, досуг, политика, религия?» Ответ «очень важно» интерпретировался как подтверждение, что эти институты представляют для респондентов важнейшую ценность.

Таблица 3 содержит данные EVS/WVS по системам ценностей, характерным для населения Беларуси старше 30 лет, таблицы 4–5 ― для молодежи Беларуси и России в 1990–2008 годы. Приведены ответы тех, кто ответил, что выделенные ценности для них «очень важны».

Таблица 3

Ценности белорусского населения в 1990, 1999 и 2008 годах по данным EVS/WVS, %

Таблица 4

Ценности белорусской молодежи в 1990, 1999 и 2008 годах по данным EVS/WVS, %

Таблица 5

Ценности российской молодежи в 1990, 1999 и 2008 годах по данным EVS/WVS, %

* Процент подсчитан от числа ответивших «очень важно» из всех ответивших на каждый вопрос (valid percent). Расчет произведен по: EVS (2011), WVS (2008).

Как видно из таблиц 3–4, в 1990 году иерархия ценностей белорусской молодежи не совпала с иерархией ценностей остального населения Беларуси: если у последних работа сохранила второе место, то у молодежи второе место заняли друзья, а работа разделила 3–4 позиции (наряду с ценностью досуга). Разница между этими группами проявилась также в том, что у молодежи разрыв между первой и второй по значимости позицией оказался равен 27 %, а между второй и третьей ― всего 7 %, тогда как у остального населения разрыв между первой, второй и третьей по значимости позициями составлял везде около 20 %. Практически это означало, что накануне развала СССР ценность работы у белорусской молодежи упала намного ниже, чем у более старших поколений. Что касается политики и религии, значимость этих ценностей у обеих групп оказалась низкой, что позволяет заключить, что эти ценности являлись для них периферийными.

В 1999 году иерархия ценностей населения Беларуси полностью сохранилась, она стала еще более четкой: разрыв между первыми двумя ценностями составлял 30 %, а между второй и третьей ― более 20 %.

Что касается ценностей молодежи, то уже в 1999 году произошел существенный сдвиг в отношении ценности работы: она выросла на 13 % и вышла на второе место. Можно сказать, что к этому времени молодежь вновь признала фундаментальность труда в своей жизни. В этом исследовании у более взрослого и молодого населения ценность труда была одинаковой. Что касается остальных ценностей, то, за исключением некоторого роста ценности семьи, существенных изменений не отмечено. В 2008 году произошло дальнейшее закрепление указанных тенденций: опять (хотя и незначительно) выросла значимость семьи и труда. Поскольку постсоветское общество к этому времени стабилизировалось, оценки населением уровня своей социальной безопасности, гарантий, ориентации на материальное благосостояние были устойчиво высокими.

Сравнение ценностных ориентаций молодежи Беларуси и России (табл. 4–5) показывает, что динамика их изменения почти сходна, за исключением оценки друзей (белорусы постоянно оценивали их как очень важные на уровне 41–43 %, россияне в 1990 и 1999 годах ― на порядок ниже, а в 2008 году ― близко к 50 %) и досуга (у белорусов высокую важность досуга постоянно признавало около трети молодежи, у россиян в 2008 году эта цифра превысила 50 %, что, вероятно, отразило рост уровня их жизни и особенно доходов, позволяющих больше тратить в свободное время и проводить его разнообразнее).

Интерес представляет оценка белорусской и российской молодежью значимости различных аспектов трудовой деятельности. В исследовании был задан вопрос, насколько важным или неважным являются для респондента такие аспекты труда (работы), как зарплата, общественная значимость, соответствие интересам респондента и т. п. Таблица 6 дает представление об общих ориентациях молодежи обеих стран (в опросах участвовали молодые люди 18–29 лет, 62 % опрошенных белорусов и 64 % россиян на момент исследования работали.

Таблица 6

Что из перечисленного важно для Вас в работе? (множественный ответ), %

Источник: http://zacat.gesis.org/webview/

Три высших рейтинговых места у молодежи обеих стран заняли: высокая зарплата, интересная работа, хороший коллектив. Только первый мотив является явно рыночным, два другие были популярны и у советской молодежи. Главное отличие от той эпохи состоит в низкой оценке общественной пользы работы и нежелании принять ответственность за ее выполнение. Оба мотива нельзя отнести к чисто рыночным: рынку тоже нужны ответственные работники. Можно предположить, что в массе у молодежи пока не сформировались качества, которые нужны для успеха и продвижения в рынке.

Сравнительный анализ трех замеров (1990, 1999, 2008) базовых ценностей молодежи Беларуси показывает, что за неполные двадцать лет в иерархии ее ценностей произошли существенные изменения именно в отношении труда: ценностная ориентация на труд выросла на 18 %. Разрыв значимости между ориентацией на первые две сферы (семья и работа) достигает 25 %, тогда как разрыв значимости между второй, третьей и четвертой сферой составляет лишь около 10 %. Наконец, у молодежи практически не выросла ценность политики и религии, несмотря на то что в Беларуси имеет место общий рост постсоветской религиозности населения (Титаренко 2013; 93). Значимость ценности семьи осталась абсолютно доминирующей как у всего населения, так и у молодежи, несмотря на то что на практике в Беларуси широко распространено сожительство без вступления в официальный брак, то есть брак как традиционный институт трансформировался. Значимость друзей прочно сохраняет у молодежи третье место в иерархии ценностей: она не изменилась за прошедшие годы постсоветской трансформации вообще. Значимость досуга также изменилась мало, однако лишь три из десяти молодых белорусов определяют ее как очень важную, что свидетельствует о том, что эта постматериалистическая, по классификации Инглхарта и Вельцеля (Инглхарт, Вельцель 2011: 77), ценность сильно отстает от значимости традиционных для молодежи базовых ценностей семьи, работы, друзей, занимающих первые три места в иерархии ценностей.

В целом, по данным 2008 года, можно заметить, что в ценностном сознании современной белорусской молодежи имеют место некоторые тенденции, свидетельствующие о том, что у молодых людей наблюдается разрыв между теми ценностями, которые они декларируют, и жизненными ориентациями, проявляемыми в поведении. Также наблюдается значимая разница между уровнями индивидуализма молодежи и более старшего населения Беларуси: первый значительно превышает второй. Этот факт говорит о росте индивидуализма постсоветского поколения, что соответствует общим тенденциям изменения молодежных ценностей в современную эпоху глобализации (Bauman 2008). Вполне естественно, что Беларусь и другие постсоветские страны не глобализируются так же стремительно, как страны Запада, но общее направление этих ценностных изменений совпадает. Как утверждают Инглхарт и Вельцель (Инглхарт, Вельцель 2011: 10) ценности эволюционируют в мире в предсказуемом направлении под влиянием социально-экономических перемен и «изменение ценностей, в свою очередь, ведет к важным социально-политическим последствиям, способствуя утверждению гендерного равенства и демократических свобод, и совершенствованию государственного управления». Таким образом, у Беларуси и России есть хорошие перспективы будущего развития.

Исследование профессиональных стратегий выхода на рынок труда белорусской молодежи (кейс-стади)

Остановимся теперь на исследовании профессиональных стратегий выхода на рынок труда выпускников вузов Беларуси как наиболее перспективной группы молодежи, выходящей на рынок труда. Поскольку речь идет о профессионалах, именно от них в значительной мере будет зависеть будущее страны.

Предварительно отметим, что в постсоветском обществе ― будь то российское или белорусское ― существует устойчивая мотивация на получение молодежью высшего образования. В Беларуси картина аналогичная. Более того, в последние годы число молодых людей, принятых в вузы на разные формы образования, превысило число выпускников школ указанных лет (Доступность… 2004).

Целью нашего эмпирического исследования было выявление сформированных профессиональных стратегий выпускников вузов на рынке труда. В частности, предполагалось выявить основные профессиональные стратегии на будущее место трудоустройства и дать характеристику каждой стратегии с учетом других ценностных ориентаций выпускников и их социально-демографических данных.

В качестве базы проведения исследования был выбран БГУ (Белорусский государственный университет) ― старейший университет в стране. БГУ был также выбран как вуз, который является одним из самых престижных в Беларуси: это вуз, который имеет самый высокий официально рассчитанный рейтинг в Беларуси и один из самых высоких в СНГ (Рейтинги 2005; Абламейко 2013). Высокий рейтинг БГУ, особенно его наиболее престижных факультетов (юридического, факультета международных отношений и др.), означает, в частности, что сюда поступают наиболее подготовленные абитуриенты, которые проходят сквозь сито «отбора», которое можно условно назвать конкурентным звеном на начальной стадии вхождения в профессию.

В то же время, поскольку это классический университет, многие выпускники не чувствуют рыночной востребованности своих профессий (например, таких как школьный учитель истории, языка и литературы) и потому не имеют высокой мотивации на учебу и будущую профессиональную деятельность.

Исследование профессиональных стратегий выхода на рынок труда выпускников БГУ проводилось в 2011–2012 годах кафедрой социологии БГУ под научным руководством автора данной статьи. Материалы исследования хранятся в архиве кафедры социологии БГУ. Объектом исследования стали выпускники всех факультетов БГУ, которые опрашивались как в аудиториях, так и в общежитии. Генеральная совокупность выпускников 2012 года составила 3056 человек, выборочная (конструировалась методом расслоенного систематического отбора) ― 935 человек, в которой были пропорционально представлены факультеты разной направленности и студенты платной и бюджетной форм обучения. При сборе информации использовался метод раздаточного анкетировании. Опрос проходил осенью 2011 ― зимой 2012 года.

В исследовании ставились задачи выявить мотивы получения высшего образования или определить «тип потребления образовательных услуг» (рыночные, личностные, престижно-формальные или неопределенные), ориентации на будущее трудоустройство (работа по специальности, по смежной специальности, не по специальности), целевые установки на работу по специальности (зарплата, интерес, стабильность, интересы семьи, общественная полезность). Студенты самостоятельно выявляли свою позицию (значимость того или иного аспекта) на шкале от 0 до 6, где ноль означал безразличие студента либо его нежелание отвечать, 1 ― минимальную значимость для респондента, а 6 ― максимальную значимость. При агрегировании показателей были определены три группы: с высоким уровнем ориентации (на рынок, другой тип деятельности), средней и минимальной.

Например, по типу потребления студентами образовательных услуг оказалось, что две главные ценности ― значимость высокой оплаты труда и значимость для выпускника интересной работы. Рисунок 1 наглядно демонстрирует результаты.

Рис. 1. Средние оценки значимости разных ориентаций на труд выпускников БГУ

Как видно из рисунка, первые два места получили те же самые мотивы значимости труда, которые были выявлены в общенациональном опросе белорусского населения в рамках международных исследований EVS (2008) и относились ко всей молодежи Беларуси, независимо от уровня ее образования (см. табл. 6). На этом основании мы можем заключить, что вся белорусская (да и российская тоже) молодежь в трудовой сфере ориентируется на занятость трудом с высокой оплатой и интересным содержанием. Если считать, что средние оценки значимости интересной работы и оплаты труда являются высокими, тогда оценку значимости интересов семьи при выборе стратегий на рынке труда можно назвать средней, а остальные параметры (значимость общественной пользы труда, значимость работы по полученной специальности, а также стабильной работы) получили низкую оценку.

Среди мотивов получения высшего образования первое место занял личностный (образование как основа личностного развития ― 37 %), второе ― чисто прагматичный, связанный с массовизацией образования (получить диплом о высшем образовании ― 28 %). Самый важный, на наш взгляд, мотив получения высшего образования ― получение востребованной в обществе специальности ― указали лишь 18 %, то есть менее пятой части выпускников. Вполне возможно, что при поступлении в вуз реальные мотивы были несколько иными и что выпускники (при отборе первой позиции) руководствовались социально одобряемым вариантом ответа. Однако остается фактом, что ко времени выхода на рынок труда лишь немногие выпускники осознают важность полученной профессии, возможности трудоустройства в соответствии с профилем образования.

Комбинация выявленных ориентаций позволила сконструировать и затем эмпирически подтвердить наличие у выпускников двух основных типов рациональных ориентаций (стратегий) выхода на рынок труда: рыночный (13 % выпускников) и нерыночный (87 %). В рамках нерыночной стратегии также были выделены подтипы (академический, формалистский, неопределенный). Оба типа являются рациональными, в их основе лежат разные ценности, выбираемые, как правило, сознательно. В случае рыночно-рационального типа главными ценностными ориентациями являются следующие:

–высокая оплата труда,

– личный интерес к работе,

– соответствие работы специальности,

– осознание рыночной востребованности своей специальности (вырабатывается только в процессе обучения в вузе).

Итак, носитель рыночной профессиональной стратегии хорошо осознает востребованность своей специальности на рынке труда, самостоятельно и заранее ищет возможности своего будущего трудоустройства на высокооплачиваемую работу по специальности. Главным фактором выбора места работы является ее высокая оплата, а само получение высшего образования рассматривается именно как средство доступа к такой работе. Такие выпускники хорошо понимают, что им нужен опыт работы по специальности, поэтому они уже с 3–4-го курса работают на такой работе (меняя места занятости, если есть возможность найти лучшее). Большинство таких выпускников учатся на факультетах естественно-научного профиля. Они не являются отличниками, так как не нацелены на академическое будущее: они тщательно изучают те дисциплины, которые, по их мнению, могут принести им пользу, то есть адекватные рыночные знания. В целом это активные молодые люди, чаще выходцы из города, неженатые, мечтающие о карьере и не размышляющие о вечных истинах, общественной пользе труда и т. п.

Есть объективное препятствие на пути свободного выбора студентами трудовой стратегии ― государственная система распределения. Нынешние белорусские студенты ― молодые люди, в основном «обреченные» нынешним Кодексом о высшем образовании Республики Беларусь на отработку обязательных двух лет по месту первого распределения. Обычно такие места не предполагают большую зарплату, так как это госсектор. Поэтому в материальном отношении выпускники вузов, в большинстве, работая на таком рабочем месте, будут чувствовать себя маргиналами на рынке труда, не имеющими шансов на изменение ситуации в первые годы трудовой деятельности. Свободное распределение возможно только для студентов, обучавшихся на платной основе. Поэтому к концу учебы некоторые студенты переводятся на заочное отделение, чтобы избежать распределения и связанных с ним материальных проблем. Это упреждающая стратегия выхода на рынок труда с обходом обязательного распределения. Те, кто ее используют, вместо маргинального (по заработку) трудоустройства получают шанс сразу войти в рынок труда, заняв в нем вполне приемлемое (по крайней мере, с точки зрения выпускника) место. Можно сказать, что такие выпускники используют данную (старую, известную с советских времен) стратегию в чисто рыночных целях ― не теряя двух лет, устроиться на «приличную работу».

Видимо, концепция труда, имеющаяся (хотя бы подспудно, бессознательно) у этой части выпускников, соответствует рыночной ориентации. Более того, чтобы найти такое «приличное место» трудоустройства, эти молодые люди, как правило, уже в студенческие годы приступают к работе, так что к концу вузовского обучения могут сменить несколько мест и найти то, которое им больше нравится (по доходу и другим критериям) и куда их готовы принять.

Судя по исследованию, практически большинство выпускников имеют опыт трудовой деятельности ко времени окончания вуза. Однако наибольшее число студентов, работающих по специальности, среди выпускников с рыночной стратегией, тогда как студенты с другими стратегиями могут работать на любой работе или вообще не работать.

Большинство выпускников без определенных стратегий на рынке труда (а таких оказалось две трети всех опрошенных) ― студенты гуманитарных факультетов, часто не интересующиеся своей специальностью или разочарованные в ней. Данный факт подтверждает, что именно на такие факультеты чаще поступают те молодые люди, кому просто нужен диплом о высшем образовании, или те, кто с помощью диплома хочет остаться жить в большом городе (в данном случае ― в столице), а призвания к определенному виду трудовой деятельности или интереса к выбору профессии, высоко ориентированной на рынок, у них нет. Вряд ли можно рассчитывать на то, что такие выпускники способны проявлять инновационные качества в своей будущей работе, какой бы она ни была. Массовизация высшего образования сделала для них диплом о высшем образовании доступным, но уровень экономического развития общества не обеспечил им работы по специальности, которая отвечала бы их современным (высоким, как правило) потребительским запросам. Да и сам белорусский рынок труда не нуждается в таком большом количестве специалистов-гуманитариев, какие выходят из стен вузов: рынку нужны инженеры, технические специалисты, а они в дефиците.

Рис. 2. Численность зарегистрированных безработных, окончивших вуз

Таким образом, массовизация высшего образования внесла свой вклад в рост женской безработицы среди лиц, получивших диплом о высшем образовании гуманитарного профиля. Как правило, это на 80–90 % девушки. Поэтому, согласно официальной статистике, среди лиц со статусом безработных, получивших высшее образование, в 2011 году было 14,4 % женщин и 8,8 % мужчин (рис. 2). За период времени с 2005 по 2012 год количество безработных женщин, имеющих высшее образование, выросло, а мужчин ― осталось прежним (Женщины… 2013: 108). До сих пор сохраняется ощутимый гендерный разрыв в оплате: согласно статистике, средняя заработная плата белорусских женщин в 2012 году составляла 75 % от средней заработной платы мужчин, несмотря на то что женщины Беларуси являются более образованными, чем мужчины (Женщины… 2013: 108).

Можно выстроить следующую цепочку взаимосвязанных проблем образования и рынка труда: выпускники, у которых не было опыта работы по специальности, не могут сами найти себе место на рынке в соответствии с полученной квалификацией. В лучшем случае они будут работать в госсекторе на малооплачиваемой работе, а после двух лет отработки будут искать любую работу с более высокой оплатой. Однако в ряде случаев они будут вынуждены соглашаться и на работу с более низкой оплатой труда. Такая перспектива реальна в том случае, когда выпускник ― женщина с гуманитарным дипломом. Ехать на периферию, чтобы работать по специальности за невысокую зарплату они не хотят, поэтому готовы на любую работу в столице. Исследование выявило, что из выпускников ― выходцев из сельской местности – готов вернуться в село лишь один из десяти. Остальные хотят остаться в Минске на любой работе. Вуз становится средством перемещения из села в город, а не средством получения качественного образования, востребованного на рынке.

Сегодня в белорусском обществе бытует мнение, что работа не по специальности ― это нормальное явление. Однако на самом деле за этим стоят большие социально-экономические проблемы, впустую растраченные ресурсы общества. Исследователи отмечают, что за работой не по специальности «скрывается не только формальное несоответствие между записью о квалификации в дипломе и реальным характером и содержанием труда» (Кочетов 2011: 85).

Таким образом, выявляются проблемы депрофессионализации кадров с высшей квалификацией, несоответствие заработной платы уровню полученного образования. Этот известный с более ранних периодов времени феномен объясняется тем, что экономика не может абсорбировать возрастающее количество специалистов с высшим образованием из-за рассогласования системы образования и рынка труда. Когда и кто может осуществить такое согласование, остается открытым вопросом. Коммерциализация высшего образования и его доступность (массовизация) не способствуют решению данной проблемы.

Очевидно, что решение выявленных в исследовании проблем согласованности системы высшего образования потребностям рынка труда, формирование рыночной стратегии выпускников вузов на рынке труда, как и выбор стратегий развития рынка труда в целом, его соответствия вызовам современности остаются среди важнейших проблем современного общества. Социологи труда могут внести в их решение свой вклад, хотя их решение зависит от государственной политики.

Источники

Абламейко С. В. Авторитет БГУ среди вузов мира с каждым годом растет. [Электронный ресурс]. URL: http://news.mail.ru/inworld/belorussia/society/16262113/?frommail=1 (дата обращения 25.12.2013).

Беларусь в цифрах. Статистический справочник / Национальный статистический комитет Республики Беларусь. Минск, 2013.М [Электронный ресурс]. URL: http://belstat.gov.by/bgd/public_compilation (дата обращения: 02.04.2013).

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 383 c.

Доступность высшего образования в России / отв. ред. С. В. Шишкин; Независимый институт социальной политики. М., 2004. 500 c.

Женщины и мужчины Республики Беларусь. Статистический сборник / Национальный статистический комитет Республики Беларусь. Минск, 2013. 214 c.

Занятость населения по образованию. Данные переписи 2009 г. / Национальный статистический комитет Республики Беларусь. Минск, 2010. [Электронный ресурс]. URL: http://belstat.gov.by/bgd/public_compilation (дата обращения: 02.04.2013).

Заславская Т., Ядов В. Социальные трансформации в России в эпоху глобальных изменений // Социологический журнал. 2008. № 4. C. 8–22.

Зеленков А., Ротман Д., Херпфер Х. Качество жизни как приоритет социальной модернизации трансформирующихся обществ. [Электронный ресурс]. URL: http://www.bsu.by/Cache/pdf/376713.pdf (дата обращения: 01.07.2013).

Инглхарт Р., Вельцель К. Модернизация, культурные ценности и демократия: Последовательность человеческого развития. М.: Новое издательство, 2011. 464 c.

Кочетов А. Н. Профессиональное образование и рынок труда: проблемы взаимодействия // Социологические исследования. 2011. № 5. С. 82–90.

Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития / общ. ред. Т. И. Заславской. М.: Аспект-Пресс, 1995. 309 c.

Куропятник И. И. Управление трудовыми ресурсами: социально-экономический аспект. Минск: ФУ Аинформ, 2002. 61 с.

Куценко О. Д. Расходящиеся общества: особенности системной трансформации в России и Украине // Мир России. 2006. № 3. С. 43‒61.

Лапин Н. И. Изменение ценностей и новые социокультурные структуры // Куда идет Россия? Трансформация социальной сферы и социальная политика. М., 1998. С. 78–85.

Лапин Н. И. Социокультурные факторы российской стагнации и модернизации // Социологические исследования. 2011. № 11. C. 3–18.

Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010) / гл. ред. Хэ Чуаньци; пер. с англ. под ред. Н. И. Лапина. М.: Весь мир, 2011. 256 с.

Образование в Республике Беларусь. Статистический сборник / Национальный статистический комитет Республики Беларусь. Минск, 2013. [Электронный ресурс]. URL: http://www.belstat.gov.by/ (дата обращения: 01.12.2013).

Проблемы развития рыночной экономики / под ред. В. А. Цветкова. М.: ЦЭМИ РАН, 2011. 280 c.

Рейтинги в высшем образовании. Специальный выпуск // Высшее образование в Европе. Русская версия. 2005. № 2.

Россияне и китайцы в эпоху перемен: сравнительное исследование в Санкт-Петербурге и Шанхае начала XXI века / под общ. ред. Е. Н. Даниловой, В. А. Ядова, Пан Давэя. М.: Логос, 2012. 452 с.

Социальные механизмы регулирования рынка рабочей силы / Г. Н. Соколова и др.; под ред. Г. Н. Соколовой. Минск: Тэхналогiя, 1998. 230 с.

Социальные сети в системе трудовых отношений / под ред. Г. Н. Соколовой. Минск: Право и экономика, 2008. 135 с.

Титаренко Л. Г. Ценностный мир современного белорусского общества: гендерный аспект. Минск: Университетское изд-во, 2004. 205с.

Титаренко Л. Г. Социальная ответственность и христианские ценности: Беларусь в европейском контексте // Кафоликия: сборник материалов конференции, посвященных межконфессиональному диалогу. Минск: 4 четверти, 2013. C. 93‒98.

Труд и занятость в Республике Беларусь: статистический сборник / Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2013. [Электронный ресурс]. URL: http://belstat.gov.by/bgd/public_compilation/ (дата обращения: 02.04.2013).

Ценностный мир современного человека: Беларусь в проекте «Исследование европейских ценностей» / Д. Г. Ротман [и др.]. Минск: БГУ, 2009. 231 с.

Человек и его работа (социологическое исследование) / под ред. А. Г. Здравомыслова и др. М.: Мысль, 1967. 392 с.

Чангли И. И. Труд. Социологические аспекты теории и методологии исследования. 4-e изд. М.: ЦСПиМ, 2010. 608 с.

Шульга Н. А. Дрейф на обочину: двадцать лет общественных изменений в Украине. Киев: Бізнесполіграф, 2011. 448 с.

Яницкий О. Н. Россия: риски и опасности «переходного общества». М.: Институт социологии РАН, 1998. 237с.

Bauman Z. New performance of the old vs. young drama. Barcelona: Generalitat de Catalunya, 2008. 58 p.

Inglehart R., Modernization and Postmodernization. Cultural, Economic and Political Change in 43 Societies. Princeton: Princeton University Press, 1997. 440 р.

Inglehart R., Welzel C. Modernization, Cultural Change and Democracy. New York: Cambridge University Press, 2005. 333 р.

Muradyan O., Shirokanova A., Matosyan T. Value change in New Eastern Europe // European Visions and Divisions [Electronic resource]. URL://http://evd-reset.org/data/upload/ FinalLectures/ Value_Changes_in_NEE.pdf. (Date of access: 01.02.2012).

www.europeanvaluesstudy.eu;

 

Социальные проблемы занятости и безработицы в условиях модернизации рынка труда

Г. Н. Соколова

Раскрывается зависимость функционирования рынка труда от факторов не только экономической, но и социальной эффективности занятости. Главная проблема состоит в том, что факторы, снижающие экономическую эффективность, прямо или косвенно способствуют повышению социальной эффективности занятости. По сути, наблюдается конфликт между необходимостью достичь экономической эффективности занятости и не допустить при этом снижения ее социальной эффективности. Рассматривается поиск способов приведения рынка труда в равновесное состояние, основанных на соблюдении баланса между экономической и социальной эффективностью занятости.

Ключевые слова: рынок труда, занятость, безработица, экономическая эффективность занятости, социальная эффективность занятости.

Концепция рынка труда как социального феномена

Рынок труда как составная часть рыночной экономики представляет собой механизм согласования интересов работодателей (предъявителей спроса на труд) и наемной рабочей силы (продавцов последней). Главными элементами этого механизма являются совокупный спрос как синоним общей потребности экономики в наемной рабочей силе и совокупное предложение, охватывающее всю рабочую силу из числа экономически активного населения. В сфере рынка труда не только переплетаются интересы работника и работодателя, но и, как в зеркале, отражаются все социально-экономические явления, происходящие в обществе. От того, насколько успешно функционирует экономика, в какой фазе экономического цикла она находится, каково поведение основных субъектов рынка труда, зависит спрос на рабочую силу и ее предложение, а соответственно уровень и структура занятости, незанятости и безработицы. Основное различие региональных рынков труда в Беларуси ― не между собой, а между ними и рынком труда г. Минска. В результате того, что управление в течение десятилетий было приспособлено к требованиям командно-административной системы, ее организационно-правовому и экономическому механизму, регионы (области) Республики Беларусь социально как бы «на одно лицо», а экономически сохраняют отраслевую окраску и находятся в экономической и политической зависимости от центральных органов власти.

Обоснование актуальности. Белорусский рынок труда характеризуется традиционностью форм и структуры занятости и не может быть отнесен к разряду гибких и эффективно регулируемых рынков. Современные тенденции социально-экономического развития Беларуси обусловливают, с одной стороны, сохранение негативных для нашей действительности социальных явлений на рынке труда (качественное несоответствие структур спроса и предложения рабочей силы, неполная занятость), а с другой ― наполнение новым перспективным содержанием уже имеющихся явлений и процессов (гибкие формы занятости, человеческий потенциал в сфере труда, конкурентоспособность трудовых ресурсов). Именно в ходе эволюционного экономического развития возможна и необходима трансформация структуры занятости как ключевого условия рационального изменения структуры национального производства (создание высокотехнологичных производств, развитие сферы услуг и т. д.).

Эффективность функционирования рынка труда с количественной стороны предполагает полную занятость (вовлечение максимальной численности трудовых ресурсов в сферу общественного производства), а с качественной ― экономически (рациональное использование трудовых ресурсов) и социально (оптимальное согласование интересов работников, работодателей и государства) эффективную занятость. В основе преобразования традиционной занятости в экономически и социально эффективную занятость просматривается, прежде всего, ориентация на потребности и интересы как общества и производства, так и индивида (населения); движение, по Д. Беллу, от «экономизации» к «социологизации» рынка труда, в ходе социально-экономических преобразований (Белл 2004: 3–59).

Проблемное поле исследования. Общая проблема связана с переходом от эволюционного к инновационному пути развития, заложенному в Программах социально-экономического развития 2005–2015 годов. Эволюционный путь развития Беларуси создал условия для устойчивого развития, обеспечив необходимую инерцию движения. Вместе с тем эволюционный путь порождает социальные проблемы, связанные с замедленным формированием институтов рыночной инфраструктуры и затрудняющие переход от экстенсивной к интенсивной экономике рыночного типа в контексте трансформационных процессов.

Новые тенденции, связанные с поворотом государственной социальной политики в направлении инновационного развития, внутренне противоречивы. Внешне они еще положительны, но внутри уже отягощены грузом социальных проблем начавшихся преобразований.

Так, позитивная тенденция улучшения материального благосостояния и социального настроения в обществе основана на проведении курса социально ориентированной экономики рыночного типа. Государственный выбор республики в пользу социально ориентированной экономики характеризуется позитивными тенденциями в социальном настроении практически всех групп общества. Однако эти тенденции сопровождаются рядом социальных проблем, главная из которых ― проблема баланса социального и экономического компонентов, так как издержки, сопровождающие внедрение неэкономических ценностей, предполагают потерю экономической эффективности производства. В экономической практике поднятие денежных доходов бедных слоев населения до уровня бюджета прожиточного минимума (БПМ) и создание определенных гарантий для социально уязвимых слоев населения, связывается, с одной стороны, с темпами повышения ВВП и, соответственно, повышением заработной платы. С другой стороны, это связано с перераспределением денежных доходов между обеспеченными и бедными слоями населения в пользу последних. Социальным следствием этих в целом позитивных процессов являются снижение трудовой мотивации в силу выравнивания оплаты труда разной природы и разного уровня квалификации, а также смещение профиля экономической стратификации общества в сторону малооплачиваемых слоев населения.

Наблюдается позитивная тенденция в отраслевой структуре занятости в процессе перераспределения рабочей силы по отраслям производства; это касается, прежде всего, перетока работников из производственной в непроизводственную сферу. Однако это движение лишь отчасти свидетельствует об увеличении доли умственного труда по сравнению с физическим, что является основным показателем научно-технического и социального прогресса. В основном это возрастание доли рутинного труда, не связанного с расширением НТП. Несмотря на рост занятости в непроизводственной сфере в целом, темпы прироста здесь не превышают 1 % в год. Во-первых, наблюдается сокращение расходов государственного бюджета на развитие социальной сферы экономики; многие предприятия не имеют средств для финансирования социальной инфраструктуры. Во-вторых, приватизация ряда предприятий сферы услуг в условиях невысокой платежеспособности населения зачастую ведет не к росту, а к сокращению числа рабочих мест. В-третьих, приток работников в эту сферу сдерживается более низким уровнем оплаты труда, по сравнению с производственными отраслями, и низким уровнем социальных гарантий, связанных с условиями труда.

Наблюдается позитивная тенденция снижения уровня регистрируемой безработицы. Но об ее устойчивости говорить преждевременно. Санация экономики, направленная на снижение доли убыточных предприятий, неизбежно вызовет рост общей безработицы, а модернизация производства ― возникновение и рост структурной безработицы, а следовательно, снижение уровня жизни временно высвобожденного населения. Приоритетное развитие производств, в которых страна имеет конкурентные преимущества, не может не сопровождаться свертыванием других, неэффективных производств, что чревато возникновением структурной безработицы. В конечном счете структурная безработица повышает эффективность производства, способствует улучшению качества рабочей силы за счет возникновения спроса на новые профессии, стимулирует развитие профессионального образования. Но ее социальные последствия необходимо предвидеть и просчитывать, в частности, с помощью такого инструментария, как социологическая экспертиза экономических преобразований.

Позитивная тенденция уменьшения дисбаланса между спросом и предложением рабочей силы наблюдается лишь в количественном отношении (в республике ― в 2 раза больше, а в Минске ― в 6 раз больше вакансий, чем безработных). В качественном аспекте структура спроса на рабочую силу существенно не изменилась. Рынок труда по-прежнему ориентирован на рабочие профессии, которые составляют 80 % от общего числа вакансий. И такая ситуация остается устойчивой в течение ряда лет (Соколова 2011: 40–52).

Определение в качестве генеральной проблемы преобразования традиционной занятости в экономически и социально эффективную занятость заставило нас обратить внимание на понятия и феномены «экономическая эффективность» и «социальная эффективность» и попытаться объяснить их взаимосвязь во временных контекстах. Отметим, что страны сегодня конкурируют между собой по двум направлениям: экономической и социальной эффективности. Разрыв между двумя видами эффективности не может быть слишком большим, поэтому одна с другой периодически приводятся в соответствие. И этот процесс в каждой стране подчиняется собственному ритму.

Если «экономическая эффективность» определяет результативность экономической системы, выраженную в соотношении полезных конечных результатов ее функционирования к затраченным ресурсам, то «социальная эффективность» ― степень удовлетворения конечных потребностей общества, и прежде всего потребностей, связанных с развитием человеческой личности. Социально-экономической эффективностью обладает та экономическая система, которая в наибольшей степени обеспечивает удовлетворение многообразных потребностей людей: материальных, социальных, духовных, гарантирует высокий уровень и качество жизни. Экономической основой такой эффективности служит оптимальное распределение имеющихся у общества ресурсов между отраслями, секторами и сферами национальной экономики. Социальной основой является развитие систем образования, здравоохранения, науки и культуры, обеспечиваемое эффективной социальной политикой государства.

Во всех странах процессы наращивания экономической и социальной эффективности проходят неравномерно и, казалось бы, несинхронизированно. Но на самом деле они непосредственно связаны с переходом государственного организма от одного технологического уклада к другому в русле теории больших циклов конъюнктуры и связаны с «реорганизацией» общественных и производственных отношений (по Н. Д. Кондратьеву). Суть этой реорганизации в сфере рынка труда заключается в переходе от традиционной к экономически и социально эффективной занятости трудоспособного населения страны.

Эффективность занятости определяется по-разному. Так, одни авторы под эффективной занятостью в условиях социально ориентированной рыночной экономики понимают такую занятость населения, которая обеспечивает достойный доход, здоровье каждого члена общества на основе роста общественной производительности труда. Другие считают, что эффективная занятость ― чисто теоретическое понятие, подразумевающее использование рабочей силы без потерь, когда достигается наибольший материальный результат. Третьи в понятие эффективной занятости включают условия, благоприятствующие высокопроизводительному труду, полной реализации индивидуальных способностей людей и получению такого трудового дохода, который бы позволил без ущерба для здоровья наиболее полно удовлетворять личные интересы работников.

Обобщая разные точки зрения, можно сказать, что эффективная занятость ― это занятость на экономически эффективных рабочих местах, реализуемая в выпуске качественного продукта и позволяющая рационально воспроизводить человеческий капитал страны, обеспечивая доходами граждан и государство.

Экономически эффективная занятость означает такую целесообразную деятельность, на результаты которой есть платежеспособный спрос в обществе, доход от которой позволяет занятому населению успешно воспроизводить свой человеческий капитал. На уровне Республики Беларусь она определяется динамикой ВВП и ростом производительности труда, на региональном уровне ― качеством региональной инфраструктуры рынка труда, на предприятиях и организациях ― динамикой производительности и оплаты труда. Об экономически неэффективной занятости свидетельствуют наличие и поддержание избыточной занятости; рост безработицы выше естественного уровня, преобладание в ее структуре молодежной, женской и длительной безработицы; существование и рост теневой занятости и др.

Социально эффективная занятость означает результативность занятости с точки зрения создания условий для развития человеческого потенциала страны, улучшения его характеристик, расширения возможностей удовлетворения социокультурных потребностей населения, возможностей полноценного существования социально уязвимых демографических слоев населения. Социально неэффективная занятость может проявляться в сверхзанятости в целях обеспечения для себя и своей семьи приемлемого уровня жизни; отсутствии возможностей работы для социально уязвимых категорий населения (женщин, молодежи) и др.

Концептуальное видение рынка труда как социального феномена. Согласно концепции анализа рынка труда, в плане соотнесения структур спроса и предложения рабочей силы совокупный рынок труда представляет собой механизм согласования интересов нанимателей и наемных работников при посредничестве государства. Главными элементами этого механизма являются совокупный спрос как синоним общей потребности экономики в наемной рабочей силе и совокупное предложение, охватывающее всю наемную рабочую силу из числа экономически активного населения. Спрос на рабочую силу отражает природу и структуру занятости и определяется числом и структурой рабочих мест, существующих в экономике и требующих заполнения. Предложение отражает состояние незанятости и безработицы в экономике и охватывает все категории населения, претендующего на работу по найму. Совокупный рынок труда играет важную роль в процессе воспроизводства ВВП и создании благоприятного климата в обществе.

Для углубления содержательной характеристики рынка труда дополним основную концепцию анализа концепцией сегментации совокупного рынка труда (Loveridge, Mok 1989: 90–115), которая исходит из анализа различий между двумя секторами в экономике ― первичным и вторичным сегментами с разной заработной платой, и характеристиками занятости (рис. 1).

Первичный сегмент рынка труда обладает высоким статусом работ, высокой заработной платой, хорошими предложениями со стороны работодателей в плане режимов рабочего времени и условий труда. Вторичный сегмент рынка труда характеризуется наличием безработицы, а также низкоквалифицированными работами, не требующими длительного обучения. Каждый из сегментов подразделяется в свою очередь на внутренний рынок труда (предприятие, организация, где уровни занятости и заработной платы определяются набором административных правил и процедур) и внешний рынок труда, где решения о ценообразовании, размещении и профессиональном обучении контролируются экономическими показателями. Эти два вида рынка труда связываются движением рабочей силы между ними через определенные входы и выходы, при этом работы на внутреннем рынке защищены от непосредственных влияний конкурентных сил внешнего рынка.

Работы в первичном внутреннем сегменте являются типичными для работников, стабильно занятых на предприятии (организации); требуют долговременного обучения специальностям, нужным предприятию; обладают гарантиями и хорошими перспективами продвижения, высоким уровнем автономии и высокими материальными поощрениями. Для первичного внешнего сегмента типичны востребованные специальности и профессии, прием на работу по набору профессиональных качеств специалистов.

Вторичный внешний сегмент рынка труда продуцирует работы низкой квалификации, с малой автономией и низкой ответственностью, малыми и нестабильными заработками, неудовлетворительными условиями труда, включая сезонные работы. Вторичный внутренний сегмент предлагает работы в основном низкого класса (статуса), с низкими гарантиями и малыми перспективами продвижения. Движение между первичным внутренним и вторичным внешним сегментами является скорее исключением из правил. Варьирует в определенных количествах и направлениях движение между смежными сегментами (первичным внутренним и первичным внешним, а также вторичным внутренним и вторичным внешним рынками труда), определяемое изменениями в спросе и предложении рабочей силы на рынке труда.

Рис. 1. Взаимодействие первичного и вторичного рынков труда

Занятость как характеристика рынка труда

В настоящее время происходит усиление неравномерности экономической деятельности, что обусловливает неравномерность регионального развития. В рамках совокупного рынка труда Беларуси можно выделить промышленные и преимущественно сельскохозяйственные рынки труда; многофункциональные рынки труда крупных городов и монопрофильные рынки труда малых городов; по степени развития ― развитые рынки труда, депрессивные (вызванные промышленной депрессией) и отсталые (вызванные общей отсталостью региона, преобладанием в его экономике сельского хозяйства с устаревшими формами хозяйствования, слабым развитием инфраструктуры, недостаточным объемом капиталовложений, низкой степенью переработки сельскохозяйственного сырья). Характеристика совокупного рынка труда в каждой из областей Республики Беларусь представлена в таблице 1.

Таблица 1

Характеристика совокупного рынка труда Беларуси в 2012 г., %

Источник: Трудовые ресурсы и занятость населения Республики Беларусь в 2013 году. Минск: Нац. стат. ком. Респ. Беларусь, 2014. С. 6–7.

В течение ХХ века на рынке труда сформировалось устойчивое представление о стандарте занятости как о занятости по найму на постоянной основе и на полный рабочий день. Стабильная занятость у одного работодателя, гарантировавшая постоянный доход, считалась нормой. Однако в последние десятилетия во многих странах занятость становится все менее стабильной. Частая смена работы превращается в норму, а длительная и гарантированная занятость у одного работодателя встречается все реже. С другой стороны, частая смена работы может приводить к потере человеческого капитала, поскольку сами работники делают «инвестиции» в свой человеческий капитал, только когда уверены в продолжительности трудовых отношений с данным работодателем. В Республике Беларусь сохранение стабильной ситуации в сфере занятости является одним из основных приоритетов социально-экономического развития, что определено в государственных программах и на что направлены меры государственной социальной политики в области занятости. Статистические данные о текущем рынке труда, который характеризуется числом вакансий и лиц, занятых поиском работы, свидетельствуют о его стабильности, что выражается в низком уровне регистрируемой безработицы (0,5 % от экономически активного населения), сбалансированной структуре безработных по полу (48,0 % женщин и 52,0 % мужчин), в ситуации, когда на одну заявленную в органы по труду, занятости и социальной защите вакансию условно приходится 0,5 безработных (табл. 2).

Таблица 2

Характеристика текущего рынка труда в регионах Республики Беларусь в 2012 г.

Источники: Статистический ежегодник Республики Беларусь, 2013. (Стат. сб.) / Нац. стат. ком. Респ. Беларусь. Минск, 2013. С. 158–169; Женщины и мужчины Республики Беларусь, 2013. (Стат. сб.) / Нац. стат. ком. Респ. Беларусь. Минск, 2013. С. 105.

Социологические исследования, в отличие от статистических данных, представляют ситуацию в сфере занятости исходя из мнений и оценок населения. Так, Институтом социологии НАН Беларуси в конце 2013 года проведено республиканское социологическое исследование, посвященное различным вопросам труда и занятости, в ходе которого было опрошено 2530 человек, из них 844 неработающих респондента. Среди опрошенных неработающих белорусов 20 % определили свой социальный статус как «безработный» (остальные 80 % ― это пенсионеры, учащиеся, женщины, занятые домохозяйством и находящиеся в отпуске по уходу за ребенком). Из них только 11,2 % зарегистрированы в органах по труду, занятости и социальной защите населения, то есть имеют официальный статус безработного. Основной причиной отказа от регистрации в качестве безработного является отсутствие уверенности в получении реальной помощи по поиску работы. Остальные причины, такие как низкий размер пособия, необходимость участвовать в общественных работах, нежелание терять время на оформление и др., являются менее существенными.

Нестабильность занятости характеризуется не только уровнем безработицы. Здесь значимы и другие показатели, такие как распространенность непостоянной занятости (временной, сезонной, разовой и др.), срок трудового контракта, продолжительность работы у одного нанимателя (специфический трудовой стаж), субъективные оценки угрозы потери работы и др., которые изучаются в ходе социологических опросов.

Распространенность непостоянной занятости

По данным социологического исследования, большинство опрошенных белорусов работают на постоянной основе, а занятых на временной, сезонной, разовой и случайной работах только 3,4 % (табл. 3). Из тех, кто занят постоянно, почти 90 % работают полный рабочий день (неделю), остальные заняты на неполное рабочее время.

Таблица 3

Типы занятости белорусских работников (процент от числа ответивших)

Социально-демографические характеристики нестабильной занятости следующие. Распространенность временной, сезонной, разовой занятости в большей степени характерна для мужчин, чем для женщин. Выше удельный вес таких работающих среди молодежи до 30 лет, чем в других возрастных группах. Среди холостых и разведенных больше доля непостоянно занятых, чем среди семейных респондентов. Чем выше уровень образования, тем меньшее число представителей такой образовательной группы имеют временную, сезонную или разовую работу. Занятых на временной основе практически нет среди руководителей различного уровня и специалистов (производственной и непроизводственной сферы). Напротив, определенная доля таких занятых есть среди служащих без специального образования, рабочих промышленности, работников сельского хозяйства. А вот предприниматели, фермеры, самозанятые и работающие студенты довольно активно подрабатывают на непостоянной основе.

Что касается отраслевой специфики, то данные исследования показали, что «нестабильных» работников больше всего в строительстве, торговле и общественном питании, а меньше всего ― в промышленности, образовании, науке, культуре, здравоохранении.

Срок трудового контракта и трудовой стаж у одного нанимателя

Кроме нынешней занятости, для работников имеет значение ее перспективная стабильность, которая может определяться по форме и срокам найма, обозначенным в условиях трудового договора (контракта). На сегодняшний день, по данным проведенного исследования, в Беларуси преобладает контрактная форма найма: по трудовым контрактам работают 2/3 респондентов, у 1/4 опрошенных трудовые отношения оформлены бессрочным трудовым договором (табл. 4). Стоит также отметить случаи неоформленных трудовых отношений, так называемой устной договоренности между работником и работодателем.

Таблица 4

Формы трудовых договоров, контрактов (процент от числа ответивших)

Сроки трудовых контрактов, на которые чаще всего оформляются трудовые отношения между работниками и работодателями следующие: 1 год (34,8 %), 3 года (21,9 %) и 5 лет (26,2 %). Гораздо реже (11,2 %) трудовой контракт заключается на 2 года. Практически не встречаются долгосрочные контракты сроком больше 5 лет.

Несмотря на преобладание контрактной формы найма, занятость у одного работодателя приобретает скорее постоянный, нежели временный характер, когда трудовой контракт может продлеваться из года в год. Поэтому для оценки стабильности занятости важно также использовать такой показатель, как специфический трудовой стаж, который представляет собой продолжительность работы у одного нанимателя.

Как и в случае со сроком трудового контракта, чем больше величина (продолжительность) специфического трудового стажа, тем стабильней может считаться занятость работника. По данным опроса, свыше 10 лет на своем рабочем месте трудятся 34,3 % респондентов (см. рис. 3). Значителен удельный вес (28,4 %) тех, кто работает на одном предприятии 1–2 года. Практически совпадают доли работников, имеющих трудовой стаж на своем рабочем месте 3–5 лет (18,8 %) и 6–10 лет (18,5 %). Средняя величина специфического трудового стажа, рассчитанного по ответам респондентов, составила 9,7 лет, что является достаточно длинным трудовым стажем для современного рынка труда.

Рис. 2. Продолжительность работы белорусских работников у одного нанимателя

Социально-демографические характеристики специфического трудового стажа показывают, что женщины имеют больший стаж (11,8 лет) у одного нанимателя, чем мужчины (10,8 лет). Молодые люди (до 30 лет) чаще меняют работу, чем старшее поколение, поскольку они более мобильны и находятся в процессе поиска наиболее подходящего рабочего места. Так, более 80 % молодежи имеют стаж менее года, 1–2 года и 3–5 лет. С увеличением возраста увеличивается специфический трудовой стаж и доля работников с длинным трудовым стажем у одного работодателя. Холостые респонденты в большей степени тяготеют к короткому трудовому стажу у одного нанимателя, чем семейные и разведенные, но это обусловлено скорее возрастными особенностями. Среди респондентов каждой образовательной группы 1/3 имеют длинный специфический стаж. Более 40 % руководителей, служащих и специалистов непроизводственной сферы, работников сельского хозяйства имеют длинный трудовой стаж у одного работодателя. Для руководителей это закономерно из-за хороших статусных позиций. Специалисты непроизводственных отраслей (среди которых врачи, учителя, другие работники социальной сферы) также склонны оставаться на одном рабочем месте в силу специфики их профессии и заинтересованности нанимателей удерживать таких работников. Длинный специфический стаж у работников сельского хозяйства объясняется их низкой трудовой мобильностью, обусловленной тем, что крестьяне, как правило, трудятся в том же населенном пункте, где живут и ведут свое личное подсобное хозяйство. Служащие без специального образования больше других подвержены нестабильной занятости. Среди занятых в различных отраслях экономики работники промышленности, сельского хозяйства и социальной сферы менее других подвержены нестабильной занятости, определяемой по специфическому трудовому стажу. В этих сферах около 40 % работников имеют длинный трудовой стаж. Самыми мобильными, по данным опроса, являются работники торговли и общепита, а также строители.

Оценки вероятности потери работы

Субъективные оценки перспектив своей занятости ― уверенности в сохранении рабочего места или, напротив, вероятности потери работы в ближайшем будущем ― среди опрошенных работников следующие: 70,8 % считают, что, скорее всего, им не грозит потеря работы; 11,1 % отмечают такую вероятность. Значима доля тех респондентов (18,0 %), кто затруднился ответить определенно (да/нет) о наличии угрозы потери работы (табл. 5). Схожие данные мы получили при ответе на вопрос о вероятности продлении трудового контракта: большинство опрошенных (70,1 %) выражают определенную степень уверенности в продлении трудового контракта; сомневаются в продлении трудовых отношений с нанимателем 8,0 % респондентов. Достаточно высок удельный вес (21,9 %) тех занятых, кто затруднился ответить на данный вопрос (табл. 5).

Таблица 5

Оценки вероятности потери работы (процент от числа ответивших)

Возможности формирования социально эффективной занятости

В контексте статистических данных экономическая эффективность занятости оценивается по таким параметрам, как отсутствие роста зарегистрированной безработицы, позитивная тенденция снижения женской безработицы и др. Что касается социальной эффективности занятости, то особое значение приобретает уровень удовлетворенности занятого населения различными аспектами своей трудовой деятельности, которые условно можно подразделить на гигиенические и мотивационные. Согласно Ф. Херцбергу, гигиенические факторы трудовой деятельности ― это, главным образом, коллективные условия деятельности, общие для всех или многих работников на данном предприятии, мотивационные факторы касаются каждого в отдельности и связаны с личностными характеристиками индивида (Соколова 2010: 258–269). В качестве социологических индикаторов удовлетворенности гигиеническими аспектами трудовой деятельности выступают ответы на вопрос об удовлетворенности размером заработной платы, условиями труда и режимом работы, отношениями в коллективе; мотивационные аспекты анализируются по уровню удовлетворенности содержанием выполняемой работы, уровнем своего образования и профессиональной подготовки. Вопрос, который является обобщающим для гигиенических и мотивационных аспектов: «В какой степени Вы удовлетворены своей работой в целом?» (табл. 6).

Из таблицы видно, что размером получаемой зарплаты в той или иной степени удовлетворены 35,3 % респондентов, не удовлетворены ― более половины работников. Удовлетворенность другими аспектами трудовой деятельности значительно выше: условиями труда и режимом работы удовлетворены 67,7 % работников; отношениями в коллективе ― 83,2 %; уровнем образования и профессиональной подготовки ― 74,0 %; содержанием своей работы ― 71,1 %. В целом своей работой удовлетворены 71,1 % работников (29,6 % удовлетворены и 42,1 % скорее удовлетворены); не удовлетворены в той или иной степени около 1/5 работающих респондентов (табл. 6).

Таблица 6

Уровень удовлетворенности белорусских работников различными аспектами трудовой деятельности, %

Таким образом, удовлетворенность содержанием выполняемой работы выдвигается респондентами на приоритетное место, по сравнению с удовлетворенностью размером заработной платы. Это позволяет говорить о повышении социальной эффективности занятости работников при условии обеспечения заработной платой уровня и качества жизни белорусского населения.

Выводы

В целом занятость в Беларуси характеризуется традиционностью форм. Так, почти 90 % работников трудятся по найму и примерно столько же работают полный рабочий день/неделю. Несмотря на преобладание контрактной формы найма (по трудовым контрактам работают 2/3 респондентов), занятость у одного работодателя нередко приобретает постоянный характер. Следует отметить, что руководство белорусских предприятий и организаций, по данным опроса работающего населения, практически не прибегает к сокращению штата работников, а использует такие финансовые стратегии поддержания стабильной занятости, как снижение или несвоевременность оплаты труда, вынужденные социальные отпуска, сокращение рабочего времени. Однако такие меры не являются повсеместными и затрагивают относительно небольшую (примерно 15 %) долю работающих белорусов. Официальные статистические данные характеризуют текущий рынок труда низким уровнем зарегистрированной безработицы и трудонедостаточностью ― превышением числа заявленных работодателями вакансий над числом зарегистрированных безработных. Данные социологического опроса работающего населения относительно оценок вероятности угрозы безработицы показывают, что большинство (примерно 70 %) белорусских работников уверены в сохранении своего рабочего места, а доля тех, кто опасается потерять работу, невелика.

По данным статистики, к факторам, способствующим повышению экономической эффективности занятости, относятся снижение уровня и длительности зарегистрированной безработицы, а также позитивная тенденция снижения уровня женской безработицы. К факторам, снижающим экономическую эффективность занятости, относятся: наличие и поддержание избыточной рабочей силы при одновременном дефиците квалифицированных кадров, дисбаланс между спросом и предложением рабочей силы по профессионально-квалификационному составу, ослабление конкуренции за рабочие места и др. Но эти же факторы способствуют повышению социальной эффективности занятости (отсутствие угрозы потерять работу, удовлетворенность работой, условиями труда, уровнем образования и профессиональной подготовки). По сути, мы имеем конфликт между необходимостью достичь экономической эффективности занятости и не допустить при этом снижения ее социальной эффективности. Возникает необходимость поиска таких способов приведения рынка труда в равновесное состояние, где был бы соблюден баланс между экономической и социальной эффективностью занятости.

Для соблюдения этого баланса необходимо, по мнению экспертов (Ванкевич 2013: 41‒55), от ценовой подстройки перейти к долгосрочной количественной и качественной подстройке, поддерживаемой соответствующими институтами на рынке труда. Основными векторами усилий должны стать: повышение эффективности использования рабочей силы на предприятиях и в регионах; согласование рынка образовательных услуг и рынка труда; диверсификация инфраструктуры рынка труда; повышение его институциональной гибкости. Принимая современные вызовы и пытаясь сохранить достигнутые социальные эффекты, белорусскому рынку труда предстоит повысить свои адаптационные способности, скорректировав их направления.

Источники

Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Academia, 2004. 788 с.

Ванкевич Е. В. Структурные изменения экономики и рынок труда: эффективность элементов подстройки // Белорусский экономический журнал. 2013. № 3. С. 41–55.

Соколова Г. Н. Рынок труда в регионах Беларуси: анализ тенденций // Социологические исследования. 2011. № 5 (325). С. 40–52.

Соколова Г. Н. Экономическая реальность в социальном измерении: экономические вызовы и социальные ответы. Минск: Беларус. навука, 2010. 460 с.

Loveridge R., Mok A. Theories of Labor Market Segmentation. Brussels, 1989. 230 p.

 

Заработная плата и уровень жизни работников промышленности Поволжья

Ю. В. Васькина

Статья посвящена анализу заработной платы работников промышленности и уровня удовлетворения потребностей. Используются данные социологических исследований, проведенных в одном из Поволжских регионов, которые иллюстрируют потребительские возможности работников с разным уровнем заработной платы. Делается вывод о том, что, несмотря на наметившиеся положительные тенденции в росте номинальной заработной платы, ее реальная величина практически почти не изменилась, что не способствует росту уровня жизни работников. Приводятся результаты анализа ряда аспектов уровня жизни, в частности потребительских возможностей семей работников, жилищных условий и рекреационных возможностей.

Ключевые слова: заработная плата, уровень жизни, прожиточный минимум, трудовые отношения, жилищные условия, рекреация.

Ситуация с оплатой труда

Ситуация в сфере формирования доходов населения и потребительских практик находится под нашим постоянным наблюдением в рамках регионального мониторинга социально-трудовой сферы. Несоответствие размеров заработной платы – основного источника дохода большинства населения – социально приемлемым в обществе стандартам потребления является, как показывают эти исследования, серьезной проблемой современности. Сегодня в стране обостряется реальная угроза социального кризиса, в значительной степени связанного с отсутствием научного подхода и стереотипами еще советского мышления в организации оплаты труда. Это проявляется, в частности, в отсутствии внятной политики государства в вопросах о сущности и назначении такой устанавливаемой законодательно минимальной заработной платы и размеров основных социальных гарантий. Создаются проблемы, связанные с невозможностью обеспечить достойную жизнь, свободное развитие и удовлетворение потребностей в важнейших сферах жизни значительной части работников промышленности и членам их семей.

Состояние оплаты труда и оценка уровня жизни являются одними из главных направлений социологических исследований, проводимых с 1995 года НИИ социальных технологий Самарского государственного университета на предприятиях обрабатывающих производств региона. В статье использованы, главным образом, результаты исследования, выполненного в IV квартале 2013 года.

Оно проводилось на предприятиях пяти видов экономической деятельности:

– производство транспортных средств и оборудования;

– производство машин и оборудования;

– химическое производство;

– производство прочих неметаллических минеральных продуктов;

– производство пищевых продуктов.

Объектами исследования стали 10 предприятий, расположенных в трех городских округах. Были осуществлены анкетный опрос и интервьюирование 700 респондентов – работников и экспертов – руководителей и специалистов предприятий.

Использовались исследователями и данные, полученные в Территориальном органе Федеральной службы государственной статистики. Они, в частности, свидетельствуют о том, что динамика изменения величины средней заработной платы, начисленной работникам в 2013 году, была положительной. Среднемесячная заработная плата (без выплат социального характера), включая организации малого предпринимательства, начисленная за сентябрь 2013 года, составила 22 616 рублей (по сравнению с сентябрем 2012 г. произошел рост на 13,1 %). Реальная заработная плата, рассчитанная с учетом индекса потребительских цен, в сентябре 2013 года к соответствующему периоду 2012 года составила 106,4 %, то есть увеличилась в течение года на 6,4 %.

В организациях обрабатывающих производств региона, не относящихся к субъектам малого предпринимательства, за сентябрь 2013 года величина среднемесячной номинальной заработной платы (без выплат социального характера) составила 26 067 рублей. Это на 15,3 % выше среднего по региону уровня. По сравнению с сентябрем 2012 года она выросла на 9,3 %. При этом наиболее высокие темпы роста величины среднемесячной номинальной заработной платы среди организаций обрабатывающих производств отмечаются в химическом производстве. Соотношение величины среднемесячной заработной платы в целом по обрабатывающим производствам в сентябре 2013 года в процентах к январю – сентябрю 2012 года составило 109,0 %.

Во всех обследованных отраслях темпы роста заработной платы выше среднего по обрабатывающим производствам значения. Но, несмотря на это, ее соотношение с величиной прожиточного минимума остается практически таким же, как и в прошлом году (см. табл. 1).

Таблица 1

Уровень средней заработной платы работников

Источник: данные Территориального органа Федеральной службы государственной статистики.

С 2006 года покупательная способность работников обрабатывающих производств выросла на 0,33 ПМ, что нельзя считать значительным изменением. Состояние покупательной способности работников в соответствии с видом экономической деятельности предприятий и соотношение уровня среднего заработка их работников со средней по региону величиной заработной платы представлены в таблице 2.

Таблица 2

Оплата труда работников предприятий обрабатывающих производств

Источник: данные Территориального органа Федеральной службы государственной статистики.

Средняя номинальная заработная плата работников обрабатывающих производств составляет 3,2 прожиточных минимума, при этом наибольшее превышение зарплатой величины прожиточного минимума – в химическом производстве, но все обследованные виды производств незначительно отличаются по показателю «соотношение с прожиточным минимумом», значение которого колеблется в пределах 3,0–3,5. Приведенные выше данные рассчитаны на основе сведений государственной статистики. Величины заработной платы, сообщенные респондентами в ходе опроса, ниже официальных, что связано с рядом причин, в числе которых – специфика отраслевой принадлежности, а также состав выборки, в которую не входят представители администрации предприятий и руководящий состав. Это одна из особенностей данных опроса. Респонденты сообщали о размере «чистой» зарплаты, полученной на руки после выплаты налогов. (Необходимо отметить, что на одном из предприятий руководство завода запретило задавать работникам вопрос о заработной плате, поэтому ответы получены не во всех организациях, участвующих в выборке.) Размеры зарплаты, сообщенные работниками, приведены в таблице 3.

Средняя заработная плата работников, по полученным от них сведениям, составляет 17 887 рублей, что превышает ПМ в 2,2 раза. Наибольшая величина зарплаты – в металлургическом и химическом производствах. Наименьшая – в производстве машин и оборудования и электрооборудования.

Таблица 3

Размер оплаты труда работников предприятий различных видов производственной деятельности и территорий (по данным опроса)

* Для расчета средней величины заработной платы учитывались ответы только тех работников, которые проработали полный месяц.

Рабочие высоких разрядов, естественно, имеют более высокую оплату труда, чем остальные категории опрошенных работников:

Таблица 4

Заработная плата по категориям работников

За 2013 год соотношение средней заработной платы с величиной прожиточного минимума у значительной части работников не изменилось, то есть их покупательная способность не увеличилась, несмотря на рост номинальной зарплаты (см. табл. 5).

Таблица 5

Мнения респондентов об изменении своей заработной платы в 2013 г., %

Половина опрошенных сообщили, что за прошедший год их зарплата увеличилась. Наибольшая доля тех, кого коснулось повышение зарплаты, в химическом производстве – здесь практически нет работников, чья зарплата снизилась. В наименьшей степени повышение заработной платы коснулось производства транспортных средств и оборудования, а также производства резиновых и пластмассовых изделий.

Распределение ответов в 2013 году почти повторяет распределение 2012 года, что говорит о продолжении той же тенденции роста начисляемой заработной платы, которая была характерна для 2012 года. Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что доля работников с зарплатой ниже прожиточного минимума по сравнению с прошлым годом не уменьшилась, хотя речь идет о нескольких десятках работников, причем в основном о молодых специалистах (см. табл. 5).

В некоторых производствах, в химическом и металлургическом, отсутствуют работники с зарплатой ниже величины ПМ. В этих же производствах и в производстве транспортных средств и оборудования около четверти опрошенных получают зарплату выше уровня, соответствующего 3 ПМ. В 2012 году ни в одном виде производств не было столь высокой доли работников с зарплатой выше 3 ПМ. Но все же почти половина работников получают зарплату от 1 до 2 прожиточных минимумов, оставаясь в зоне бедности, – такой уровень оплаты может обеспечить лишь биологическое выживание работника, однако для него закрыты возможности медицинского, культурного и спортивного обслуживания, не говоря уже о жилье и транспортных расходах.

Наибольшая доля работников с зарплатой ниже прожиточного минимума – среди рабочих низкой квалификации и молодых работников.

Таблица 6

Распределение работников по размеру заработной платы в соотношении с величиной прожиточного минимума, доли ответов работников, %

А вот как выглядит распределение работников, получающих зарплату в размере ниже величины ПМ по категориям:

Таблица 7

Доля работников с заработной платой ниже прожиточного минимума

По сравнению с 2012 годом доля работников с низкой зарплатой в разных производствах изменилась неодинаково.

Таблица 8

Доля работников с заработной платой ниже прожиточного минимума по видам производств, %

В двух видах экономической деятельности, которые были обследованы в 2012 и в 2013 годах, доля работников с зарплатой ниже прожиточного минимума снизилась: в химическом производстве и производстве транспортных средств и оборудования. В производстве машин и оборудования доля таких работников выросла. Остальные виды деятельности не были обследованы в 2012 году, поэтому о динамике судить нельзя, однако в целом доля работников, получающих зарплату ниже прожиточного минимума, не сократилась, но незначительно выросла: на 1,8 %. Сам этот факт является нарушением Трудового кодекса РФ.

По данным Территориального органа Федеральной службы государственной статистики на 1 октября 2013 года, просроченная задолженность по заработной плате составила 52,4 млн рублей (увеличилась за год на 10,3 млн рублей, или на 24,4 %). Численность работников, перед которыми организации имеют просроченную задолженность по заработной плате, осталась на уровне 2012 года и составила 900 человек. Размер задолженности в расчете на 1 работника, перед которым имеется задолженность, в среднем составил 57 995 рублей (на 1 октября 2012 г. – 44 094 руб.).

Таблица 9

Доля работников, сообщивших о задержках заработной платы*, %

* Приведенные данные включают ответы о том, что задержки были, но ликвидированы, и о том, что задержки имеются в настоящее время.

Задержки заработной платы не характерны для большинства обследованных предприятий за исключением химического производства – здесь каждый десятый опрошенный сообщил, что столкнулся в течение последнего года с несвоевременной выплатой зарплаты, но на момент опроса долги уже выплачены.

В ходе проведенного исследования изучался и субъективный показатель состояния оплаты труда – степень удовлетворенности работников размером заработной платы (см. табл. 10).

В целом лишь треть работников (31,1 %) в той или иной мере удовлетворены уровнем оплаты, в то время как более половины (58,5 %) не удовлетворены. Все обследованные отрасли по степени удовлетворенности зарплатой можно разделить на 2 группы: с высокой долей неудовлетворенных (производство резиновых и пластмассовых изделий, производство машин и оборудования, производство электрооборудования) и относительно низкой долей неудовлетворенных (остальные производства).

Соотношение долей удовлетворенных и неудовлетворенных зарплатой демонстрируется и индексами удовлетворенности. Во всех отраслевых группах предприятий, кроме двух, они имеют отрицательное значение, и это означает, что доля неудовлетворенных зарплатой превышает долю удовлетворенных.

Таблица 10

Степень удовлетворенности работников размером заработной платы, %

Таблица 11

Удовлетворенность заработной платой по видам производств

Индекс удовлетворенности уровнем оплаты труда продолжает оставаться в «минусовой зоне». В 2013 году только в химическом и металлургическом производствах индекс принял положительные значения. Для сравнения: в 2012 году ни в одной группе производств положительных значений индекса не было. Особенно заметно изменение индекса в химическом производстве. В целом значение индекса удовлетворенности зарплатой повысилось, но осталось в области отрицательных значений, доля неудовлетворенных в 2 раза выше доли удовлетворенных оплатой труда. В связи с низким уровнем удовлетворенности оплатой труда представляет интерес мнение работников о том, каков же должен быть размер заработной платы, отражающий их трудовой вклад и соответствующий принципам справедливости.

В ходе опроса работники отвечали на вопрос о том, каким с их точки зрения должен быть размер заработной платы, соответствующий их уровню квалификации и опыта. Желаемая зарплата превосходит официальные данные в среднем в 1,66 раза (см. табл. 12).

Таблица 12

Средняя величина желаемой заработной платы

* Под «реальной» зарплатой имеется в виду тот размер, о котором сообщили работники в ходе опроса.

При этом наибольший разрыв между реальной и желаемой величинами заработной платы характерен для работников производства машин и оборудования и производства электрооборудования, то есть предприятий с самой низкой заработной платой. Среди категорий работников рабочие низкой квалификации считают свою заработную плату наиболее несправедливой и низкой. По сравнению с 2012 годом представления о величине желаемой заработной платы не изменились, и эта величина близка к 30 000 рублей. За счет роста номинальной заработной платы, произошедшего в 2013 году, разрыв желаемой и реальной зарплаты сократился с 1,83 до 1,66 раз, но уменьшение разрыва произошло не во всех отраслях (см. табл. 13).

Таблица 13

Соотношение среднего значения заработной платы работников и среднего желаемого ее уровня (по видам деятельности, ранжировано по мере уменьшения разрыва, в разах)

У работников производств машин и оборудования рассогласование реальной получаемой зарплаты и представлений о ее должном размере увеличилось.

Подводя некоторый итог анализа состояния оплаты труда на промышленных предприятиях, прежде всего следует обратить внимание на то, что, несмотря на рост номинальной заработной платы, который подтверждается как статистическими данными, так и результатами опроса, ее соотношение с величиной прожиточного минимума существенно не изменилось. Почти половина респондентов получают зарплату в размере 1–2 прожиточных минимума. Это не может быть признано достаточным уровнем оплаты труда, поскольку обеспечивает лишь поддержание жизнеспособности самого работника, но исключает возможность удовлетворения потребностей других членов семьи, и прежде всего детей. Исключает возможность удовлетворения медицинских и культурных потребностей, не говоря уже о приобретении жилья, то есть затраты, которые прожиточным минимумом не предусмотрены. Доля удовлетворенных зарплатой работников, как и в прошлые годы, в два раза ниже доли неудовлетворенных.

Невысокая заработная плата заставляет работников искать дополнительные заработки. Поступив на вторую работу, такие люди становятся работниками с рабочим днем, значительно превышающим законный 8-часовой рабочий день. Они подрывают свое здоровье, работают на износ, с меньшей отдачей на основном рабочем месте, теряют заинтересованность к качеству своего труда и соблюдению всех видов дисциплины по основному месту работы.

Уровень жизни работников промышленности региона

Учитывая невысокий в целом уровень заработной платы промышленных работников, представляется важным выяснение того, какие же возможности по обеспечению потребностей семьи дает заработная плата работникам, другими словами – каков уровень жизни работников предприятий обрабатывающих производств.

Анализируя качество жизни работников предприятий, исследователи рассматривают достигнутый ими уровень обеспеченности материальными благами и услугами, необходимыми для удовлетворения своих потребностей и потребностей членов их семей. Такая обеспеченность зависит, прежде всего, от доходов работников и членов их семей, а также от числа членов семей. Поэтому основное внимание в ходе исследования было уделено изучению среднедушевых доходов семей работников, структуры семей, а также самооценке респондентами материального положения семей и его динамики. Нельзя не учитывать и того, что уровень жизни в широком понимании подразумевает учет жилищных условий и возможностей проведения отдыха и досуга. Перечисленным аспектам уровня жизни соответствовали показатели, рассмотренные нами в следующих разделах.

Материальное положение семей работников оценивалось с помощью выяснения размера среднедушевых доходов, сравнения их с величиной прожиточного минимума и самооценки респондентами изменения материального положения и потребительских возможностей своих доходов.

Об изменении материального положения семей работников дают представление их ответы, приведенные в таблице 14.

Таблица 14

Оценка работниками динамики материального положения своей семьи в течение 2013 года, %

Треть опрошенных (32,5 %) сообщили о том, что материальное положение их семьи изменилось к лучшему, об ухудшении сообщила пятая часть (18,2 %) респондентов. Самые заметные улучшения произошли в семьях работников химического производства – здесь 56,2 % респондентов отмечают положительные перемены. Благополучна ситуация и у работников металлургического производства – 40 % ответов об улучшениях, и в производстве электрооборудования (36,4 %). Напротив, отрицательными ответами выделяются работники производства резиновых и пластмассовых изделий (у 29 % из них материальное положение ухудшилось) и производства транспортных средств и оборудования (об ухудшении сообщают 27,3 %). Именно в двух последних видах деятельности наименьшая доля работников сообщала об увеличении зарплаты в 2013 году. Зарплата является наиболее значимым, а часто единственным источником доходов семей, и именно с ее изменениями связаны изменения в уровне жизни работников. Ее значимость подтверждается и корреляционным анализом: коэффициент Кэндалла между изменениями в заработной плате и в материальном положении составляет 0,4. По сравнению с 2012 годом в оценках динамики материального положения семей значительных изменений не произошло, за исключением увеличения на 7,5 % доли тех, кто сообщает о стабильности положения.

На основе ответов работников был рассчитан размер среднедушевого дохода семей (см. табл. 15).

В целом по массиву опрошенных величина среднедушевого дохода составила 13 453 рубля, что на 1247 рублей (или 10,2 %) выше, чем в 2012 году. Тем не менее соотношение с размером прожиточного минимума осталось практически на уровне прошлого года и составило 1,81, и это означает, что покупательная способность работников промышленности за год не изменилась из-за роста цен на потребительские товары первой необходимости.

Ни в одном из обследованных видов обрабатывающих производств соотношение среднедушевых доходов и прожиточного минимума не превышает сегодня двух крат. Между тем эта величина рассматривается в настоящее время многими исследователями, как порог бедности (Тукумцев 2008: 319–338). Наиболее высок среднедушевой доход семей работников в производстве транспортных средств и оборудования, а наименьшим он является в производстве резиновых и пластмассовых изделий.

Таблица 15

Размер среднедушевого дохода в семьях работников и его соотношение с величиной прожиточного минимума

* Величина прожиточного минимума составила в III квартале 2013 г. в расчете на душу населения 7449 руб.

Более четкое представление о доходах семей работников дает таблица 12, где приводятся данные соотношения среднедушевого дохода и величины прожиточного минимума.

Почти две трети респондентов (63,4 %) располагают доходами ниже 2 ПМ на члена семьи, при этом каждый седьмой работник имеет доходы ниже одного прожиточного минимума, то есть не обеспечивает минимально допустимых по биологическим критериям норм потребления членов своей семьи. Такой уровень доходов соответствует уровню жизни, который относится к нищете. Работники с доходами от 1 до 2 ПМ, проживая в бедности, не могут обеспечить потребления по социально приемлемым стандартам. Только треть опрошенных с доходами выше 2 ПМ могут считаться относительно обеспеченными.

Наибольшая доля «нищих» и «бедных» работников – в производстве резиновых и пластмассовых изделий (72,4 %), а «высокодоходных» – в производстве транспортных средств и оборудования и в производстве электрооборудования.

Таблица 16

Распределение работников по уровню среднедушевого дохода семьи, кратного прожиточному минимуму, %

Распределение работников по соотношению среднедушевого дохода и прожиточного минимума, по данным за 2013 год, не претерпело изменений.

Совершенно очевидно, что доходы семьи зависят от ее структуры – количества членов семьи, их занятости и статуса в занятости. Ниже приведены структуры семей, выделенных по различным критериям, и их среднедушевые доходы.

Таблица 17

Зависимость среднедушевого дохода от числа несовершеннолетних детей

Только семьи без детей могут располагать доходами выше 2 прожиточных минимумов, то есть не считаться бедными. А семьи с 1–2 детьми попадают в «зону бедности». Многодетные – в «зону нищеты».

Соотношение числа работающих и неработающих членов семьи (так называемая экономическая нагрузка в семье) также влияет на размер их доходов.

Таблица 18

Зависимость среднедушевого дохода от экономической нагрузки в семье

В семьях, где все члены семьи работают (в семьях без нагрузки), среднедушевые доходы в 2,3 раза выше прожиточного минимума. В том случае, если есть хотя бы один неработающий член семьи (несовершеннолетний ребенок, безработный и т. п.), доходы семей становятся меньше 2–1,7 ПМ, а в семьях с высокой нагрузкой (где работающих меньше, чем не работающих) приближаются к границе нищеты (1,3 ПМ).

В ходе исследования потребительские возможности семей работников, наряду с распределением их на основе указанной ими величины дохода, дифференцировались также и по их оценкам своих возможностей в сфере потребления, которая приведена в таблице 19.

Самые распространенные ответы работников (по трети от всех опрошенных) приходятся на варианты «на ежедневные расходы хватает, но покупка одежды вызывает трудности» и «при покупке товаров длительного пользования наших доходов недостаточно». Пятая часть работников полагают, что не могут позволить себе только очень дорогих приобретений: квартиры, автомобиля. Лишь очень небольшая часть респондентов считают, что могут позволить себе любые расходы.

Таблица 19

Характеристика респондентами уровня жизни своей семьи, %

Возможности потребления основной массы респондентов характеризует следующая выдержка из интервью с одной из работниц предприятия, относящегося к производству резиновых и пластмассовых изделий: «Хотелось бы получше жить. Например, мебель я могу приобрести только в кредит или в рассрочку. Денег хватает только на самое необходимое – питание, бытовая химия. С покупкой одежды – проблемы».

Таким образом, потребительские возможности большинства респондентов ограничены повседневными расходами и покупкой одежды и обуви.

Это согласуются с их невысокими оценками при опросе материального положения своих семей (см. табл. 20).

Таблица 20

Оценка работниками материального положения своих семей, %

Половина опрошенных полагают, что их семьи можно считать обеспеченными на среднем уровне, и еще более трети – на уровне ниже среднего. Ответы о высокой обеспеченности и даже обеспеченности выше среднего уровня практически отсутствуют, следовательно, судить о степени обеспеченности можно на основании доли ответов о низком материальном положении. Наименьшая доля работников, считающих свои семьи обеспеченными ниже среднего и не обеспеченными самым необходимым, в химическом (28 %) и металлургическом производстве (34 %), наибольшая – на предприятиях по производству машин и оборудования (53,8 %). Так, в интервью одна из работниц этого вида производства назвала свою семью менее обеспеченной, чем семьи многих знакомых и соседей: «Я не могу себе позволить купить какую-то вещь без кредита, тот же телевизор».

По сравнению с 2012 годом произошло некоторое смещение оценок в сторону средних: за счет уменьшения доли высоких и низких оценок, но заметной динамики не выявлено.

Итак, материальное положение работников характеризуется среднедушевыми доходами на уровне 1,8 ПМ, что при двух работающих членах семьи и одном неработающем позволяет обеспечить поддержание жизнеспособности членов семьи на минимально допустимом уровне. Две трети опрошенных сообщают о доходах на члена семьи ниже 2 ПМ, то есть их семьи относятся к бедным и нищим. 40 % респондентов испытывают постоянные проблемы с нехваткой средств на покупку одежды и даже продуктов питания. Почти половина работников считают свои семьи обеспеченными на уровне ниже среднего и совершенно необеспеченными. Следовательно, материальное положение работников, характеризуемое через возможности потребления и величину доходов, является низким, и в течение последних лет оно существенным образом не менялось.

Жилищные условия работников промышленности

Жилищные условия работников являются важным показателем уровня их жизни, поскольку жилье выполняет целый ряд значимых для жизнедеятельности человека функций: обеспечивает быт семьи, предоставляет возможности поддержания здоровья, проведения отдыха, досуга, общения и т. д.

Жилищные условия работников предприятий промышленности изучались посредством вопросов о типе и размере жилья респондентов, о степени удовлетворенности им и о способах его улучшения, доступных работникам. Распределение респондентов по типам жилья приведено в таблице 21.

Таблица 21

Типы жилья, в которых проживают работники, %

Собственным жильем (квартирой или домом) обеспечены три четверти работников. Остальные проживают в съемном жилье (чаще всего), в коммунальной квартире, общежитии или в жилище родственников. Заметных отраслевых или территориальных отличий в уровне обеспеченности жильем не выявлено. По сравнению с 2012 годом изменений в обеспеченности разными типами жилья не произошло.

В ходе опроса работники сообщали не только о типе жилья, но и о его размере. На основе их ответов рассчитаны средние показатели площади жилых помещений в расчете на 1 члена семьи работников.

Таблица 22

Жилобеспеченность по видам производств

Средняя обеспеченность жилой площадью составила около 17 кв. м на человека. Наблюдается незначительная дифференциация обеспеченности жилплощадью. Однако в каждом производстве есть достаточно большая группа работников, чьи семьи имеют недостаточную площадь жилья (см. табл. 23).

Таблица 23

Распределение работников по площади жилья, %

Треть опрошенных проживает в жилье, площадь которого в пересчете на каждого члена семьи составляет менее 11 кв. м. Самая низкая обеспеченность жилплощадью – в семьях работников предприятий по производству машин и оборудования, самая высокая – у работников металлургического производства и производства электрооборудования.

Кроме размера жилья важными его характеристиками являются планировка, состояние здания, уровень технического обслуживания, район проживания и др. Эти характеристики не изучаются в ходе данного исследования, но оказывают влияние на степень удовлетворенности работников своим жильем. Таблица 24 дает представление о том, насколько устраивают работников их жилищные условия.

Таблица 24

Степень удовлетворенности работников своими жилищными условиями, %

Менее половины работников (46,1 %) удовлетворены своими жилищными условиями и почти столько же (47,7 %) не удовлетворены. Наибольшая доля удовлетворенных – в химическом производстве, неудовлетворенность жильем характерна в большей мере для работников предприятий по производству машин и оборудования, резиновых и пластмассовых изделий. Индексы удовлетворенности жильем во всех видах деятельности приведены ниже.

Таблица 25

Удовлетворенность жильем

В представленных данных преобладают отрицательные значения индекса удовлетворенности жильем. Только в двух видах деятельности – химическом производстве и производстве электрооборудования – значения индекса положительны. По сравнению с 2012 годом общий индекс удовлетворенности снизился незначительно, на 0,07 пункта, но при этом перешел важный порог между положительными и отрицательными значениями.

Таблица 26

Зависимость удовлетворенности жильем от жилобеспеченности

Таблица 27

Зависимость удовлетворенности жильем от числа детей в семье

Индексы удовлетворенности жильем приобретает положительные значения только в группах тех работников, которые обеспечены жилплощадью большей, чем 12 кв. м на человека, а также у работников, не имеющих детей. Жилье большинства работников с несовершеннолетними детьми, по всей видимости, не может обеспечить условия для удовлетворения потребностей всех членов семьи. Работникам, неудовлетворенным жилищными условиями, задавался вопрос о том, собираются ли они улучшать эти условия. Две трети опрошенных не имеют возможности изменить ситуацию к лучшему (см. табл. 28).

Только 7,2 % опрошенных приступили к улучшению жилищных условий. Еще 16,2 % имеют план улучшения, но не готовы его реализовать. Большинство же работников не строят конкретных планов из-за отсутствия средств. Чаще других на невозможность улучшить жилищные условия жалуются работники предприятий по производству машин и оборудования, электрооборудования. Наибольшую активность в улучшении своего жилья проявляют работники химического производства.

Таблица 28

Намерения работников улучшить свои жилищные условия, %

В решении жилищной проблемы работникам зачастую не могут помочь их предприятия. Большинство предприятий, попавших в выборку мониторинга 2013 года, не имеют ни общежитий, ни программ, предусматривающих участие в ипотечном кредитовании или компенсацию аренды жилья, и тем более не имеют средств для собственного жилищного строительства. Лишь на двух предприятиях представители руководства сообщили о том, что помогают работникам оплачивать съемное жилье, при этом только на одном из них эта помощь оказывается на постоянной основе и имеет документальное оформление. Между тем в ходе одного из интервью с работниками предприятий прозвучала мысль, что нерешенность жилищной проблемы может стать причиной открытого конфликта с администрацией.

Таким образом, несмотря на то что три четверти работников обеспечены жильем, нельзя говорить о том, что для них жилищный вопрос решен. Треть работников имеют низкую обеспеченность жилплощадью – менее 11 кв. м на человека. Более половины опрошенных не удовлетворены своими жилищными условиями, особенно те респонденты, в семьях которых есть дети. При этом те, кто желает улучшить жилищные условия, практически лишены возможности это сделать, а предприятия не оказывают поддержки в решении этой проблемы.

Возможности для отдыха и физического развития

Об уровне жизни работников можно судить и на основе того, имеют ли они возможность восстанавливать свои физические и интеллектуальные силы, поддерживать свое здоровье и полноценно отдыхать. Наличие таких возможностей обеспечивает восстановление способности к труду, воспроизводство трудового потенциала, и в этой связи предприятия не могут не быть заинтересованы в том, чтобы создавать условия для сбережения здоровья и организации отдыха своих работников.

Менее половины респондентов сообщают о том, что их предприятие предоставляет возможности оздоровления и отдыха, пятая часть не информированы об этих возможностях, и треть уверены, что таких возможностей нет. Наибольшими возможностями оздоровления и отдыха располагают работники предприятий по производству машин и оборудования, транспортных средств и оборудования, а также химического производства, наименьшими – металлургического производства.

Таблица 29

Мнение работников о наличии у них на предприятии возможностей посещать спортивные комплексы, проходить медосмотры, приобретать путевки и т. п., %

По сравнению с 2012 годом уменьшилась доля тех респондентов, кто знает об имеющихся возможностях, и возросла доля тех, кто сообщает об их отсутствии.

Не все работники, знающие о предоставляемых предприятием оздоровительных и рекреационных возможностях, пользуются ими.

Таблица 30

Использование рекреационных и оздоровительных возможностей

Наибольшая доля пользователей дополнительными возможностями – в химическом производстве, наименьшая – в металлургическом производстве. Не все пользователи назвали, какие именно возможности они предпочитают, но те работники, которые назвали, чаще всего упоминали медосмотр – 85,3 %, отдых на турбазе – 5,8 %, лечение в оздоровительных учреждениях (санатории или профилактории) – 5,8 %, посещение спортивных залов, бассейнов, катков и др. – 7,8 %.

В интервью с руководителями предприятий на вопрос о том, имеют ли работники возможности отдыхать и восстанавливать здоровье, используя помощь предприятия, большинство руководителей отмечали, что работники проходят бесплатный медосмотр, реже упоминались разовые мероприятия – выезды на природу, дни здоровья, профессиональные праздники (День химика, День машиностроения), в которые организовываются оздоровительные и развлекательные мероприятия. Лишь на отдельных предприятиях производства машин и оборудования, а также транспортных средств и оборудования и руководители, и работники в своих интервью говорили о том, что предприятие оплачивает часть путевок в санатории и профилактории, имеет свой дом отдыха или турбазу, где работники имеют возможность отдохнуть по льготной цене.

Материалы интервью с работниками показывают, что сами они, за счет обычных доходов семьи, не способны организовать полноценный отдых и чаще всего отпуск проводят дома.

Как уже отмечалось, и руководители предприятий, и работники оказываются в выигрыше от того, что предприятие предоставляет помощь в организации отдыха и оздоровления работников. Руководство должно учитывать, что помимо очевидной пользы для улучшения здоровья работающих создание таких рекреационных условий способствует формированию идентификации с деятельностью предприятия, приверженности предприятию, снижает социальную напряженность. Учитывая столь многогранные последствия заботы об отдыхе и оздоровлении работников руководителям предприятий следует обратить внимание на изыскание ресурсов, которые необходимы для реализации такой социальной политики.

Подводя итоги анализа заработной платы и предполагаемого ею уровня жизни работников промышленных предприятий, следует согласиться с выводами других российских исследователей рынка труда (В тени… 2014; Капелюшников 2007, Барсукова 2003: 3–15), согласно которым экономический рост России с начала XXI века практически никак не отражается на доходах и, следовательно, на уровне жизни и восприятии своего материального положения значительной части работающего населения России. Объяснения этому феномену следует искать в особенностях российской модели рынка труда, которая характеризуется неблагоприятной институциональной средой и неэффективным государственным регулированием. В стране практически не работает коллективно-договорной механизм, профсоюзы лишены эффективных средств отстаивания интересов работников наемного труда. Федеральная инспекция по охране труда почти не осуществляет контроля за соблюдением трудового законодательства в сфере коллективно-договорной практики и нарушением законов об оплате труда. Органы государственной власти не выполняют собственное законодательство об установлении минимального размера оплаты труда. Все эти негативные тенденции в совокупности не позволяют качественно изменить уровень жизни работников, консервируя их социальную уязвимость.

Источники

Барсукова С. Ю. Формальное и неформальное трудоустройство: парадоксальное сходство на фоне очевидного различия // Социологические исследования. 2003. № 7. С. 3–15.

В тени регулирования: неформальность на российском рынке труда / под ред. В. Е. Гимпельсона, Р. И. Капелюшникова. М.: ГУ – ВШЭ, 2014.

Капелюшников Р. Механизмы формирования заработной платы в российской промышленности // Заработная плата в России. Эволюция и дифференциация. М.: ГУ – ВШЭ, 2007.

Кобзарь Е. Н. Минимальная заработная плата и региональные рынки труда в России: Препринт WP15/2009/06. М.: ГУ – ВШЭ, 2009.

Тукумцев Б. Г. Бедность и нищета работников промышленного производства // Журнал исследований социальной политики. 2008. Т. 6. № 3. С. 319–338.

 

Модернизационные эффекты социального предпринимательства

[15]

С. Г. Климова, И. А. Климов

В статье предлагаются определение и эмпирические признаки социального предприятия, пригодные для идентификации и выяснения социального эффекта деятельности таких предприятий. На примере 15 предприятий, работающих, преимущественно, в малых и средних городах России, анализируется деятельность руководителей по освоению и созданию новых правил и практик, значимых для достижения не только производственных, но и для социальных целей. Предложена типология социальных предприятий, различающихся своими социально-культурными проектами, и описаны формы бытования таких проектов.

Ключевые слова: социальное предприятие, правила, практики, образцы, солидарность, социальный эффект, социально-культурный проект, комплектность, взаимодействие с работниками.

Социальное предприятие: определение и основные признаки

Научные исследования социального предпринимательства начаты относительно недавно: за рубежом ― около 20–30 лет назад, в России ― примерно 5 лет назад. Первые аналитические работы по этой теме были инициированы фондом «Наше будущее», созданном в 2007 году «для реализации долгосрочных социально значимых программ и проектов, где могут быть применимы принципы социального предпринимательства» (Фонд «Наше будущее»… http://www.nb-fund.ru/about-us/).

Этот феномен изучается в рамках экономической социологии, которая отвечает, в частности, на вопросы: как соединить принципы экономической эффективности с гуманитарными целями (Г. Слезингер), а идеал «справедливого распределения» ― с идеалом «личной свободы» (М. Фридмен), каковы моральные критерии эффективности рыночных процессов (Дж. Бьюкенен). В социальной политике стран Запада эти концепты воплотились в идеологии государства всеобщего благосостояния. Основа этой идеологии ― ориентация на социальный компромисс, а не на классовую борьбу, как у Маркса и его последователей.

Российские социологи пока мало интересуются социальным предпринимательством. С одной стороны, считается, что отсутствует само явление. С другой ― эта тема превратилась в своеобразный медийный феномен и конъюнктурно раскрученный жанр наряду с «корпоративной социальной ответственностью» и до определенной степени оказалась «приватизированной» бизнес-средой. В результате собственно социологическое прочтение темы не обнаруживается; проблематизации приходят по большей части со стороны менеджмента и PR-служб компаний, заинтересованных в позитивной публичности. Однако ответ на то, есть или нет какой-то объект исследования, какими могут быть социологическая проблема и исследовательский вопрос, зависит от того, как определить этот объект.

До сих пор существует большое разнообразие в определении понятий «социальное предпринимательство» и «социальное предприятие». В статье «Социальные предприятия в США и Европе: понять различия и извлечь из них уроки» Дж. А. Керлин обращает внимание на то, что это понятие во многом зависит от контекста и различается в Америке и в Европе. В Америке социальными предприятиями называют и социальные проекты бизнеса, и предприятия двойного назначения, сочетающие извлечение прибыли с социальной деятельностью, и коммерческую деятельность общественных организаций, если она направлена на реализацию уставных целей. В Западной Европе социальными предприятиями называют чаще всего компании, ориентированные на социальный эффект от своей производительной деятельности, и кооперативы, где члены участвуют в прибыли. Социальное предприятие в Европе рассматривается в рамках «социальной экономики», где основной движущей силой является благо для общества, в то время как в Америке понятие «социальная экономика» не используется, и деятельность некоммерческих социальных предприятий зачастую рассматривается в рамках рыночной экономики (Керлин 2006).

Предварительный анализ данных о функционировании предприятий, называемых социальными, показал, что к таким часто относят те, которые работают в социальной сфере, либо работают как обычные производственные предприятия, но с ориентацией на предоставление рабочих мест для тех категорий людей, которые сравнительно менее конкурентоспособны на рынке труда (Тажибай, Дубина 2011: 3–4).

Нам эти критерии кажутся недостаточными, поскольку предприятия, работающие в социальной сфере, вполне могут работать как обычные коммерческие структуры, ориентированные на прибыль владельцев. Можно также вполне успешно эксплуатировать социально незащищенных работников, превращая их труд в капитал владельцев.

Наиболее обстоятельная работа, посвященная социальному предпринимательству в России и в мире, ― это книга группы исследователей Высшей школы экономики под руководством А. А. Московской (Социальное предпринимательство… 2011). В идентификации социального предпринимательства как явления и понятия ключевой характеристикой авторы считают социальное изменение, новаторский подход к решению социальных проблем (Социальное предпринимательство… 2011: 9). Новаторский подход, по мнению авторов, это новая идея для решения социальной проблемы и новая комбинация социальных и экономических ресурсов для достижения целей (Социальное предпринимательство… 2011: 15–16). Как результат ― социальное предпринимательство повышает совокупную экономическую эффективность, так как вводит в оборот ресурсы, которые ранее в таком качестве не использовались: отходы производства, социально исключенные группы, солидарность (Социальное предпринимательство… 2011: 16).

В этом, несколько производственном на наш взгляд, определении новаторства нам бы хотелось усилить социальную составляющую. Имеются в виду те характеристики социальных предприятий и деловой стратегии их руководителей, которые меняют правила и практики, существующие не только в границах целей предприятия, но и тех, что определяют жизнь более широкого сообщества, а солидарность рассматривается не как ресурс, а как результат, эффект деятельности.

Для целей исследования нам пришлось создать свое определение социального предпринимательства, которое, как мы полагаем, может быть пригодно и для других целей (например, при идентификации социального предприятия для выработки законов и других регламентов их деятельности). Социальное предпринимательство характеризуется следующими признаками:

1. Институциональное оформление (регистрация юридического лица или официальная регистрация как ПБЮЛ ― предприниматель без образования юридического лица). Подчеркнем, что благотворительный проект бизнеса не является социальным предприятием.

2. Социально ориентированный бизнес должен давать прибыль, которая частично идет на развитие предприятия; частично распределяется внутри сети участников (пайщиков, совладельцев); частично идет на социальные проекты и (или) на благотворительность. На каком-то этапе или в какой-то части могут использоваться средства спонсоров или государственной поддержки, но эти деньги не должны быть единственным источником существования предприятия, поскольку зависимость от грантов делает неустойчивой всю социально-экономическую конструкцию.

3. Вокруг бизнеса формируется сеть социальных контактов ― более или менее устойчивое сообщество, в котором контакты с центром сети дополняются горизонтальными связями. При этом контакты (получение благ) не односторонние, а сетевые, то есть сама сеть мультиплицирует распространение благ. Сеть ― это не только поставщики сырья и получатели продукта, но и разнообразные дочерние структуры, а также партнеры, добровольные помощники и другие акторы, включенные в сферу деятельности предприятия.

4. Социальное предприятие участвует в решении социальных проблем. Отличие социального предприятия от благотворительности бизнеса в том, что проекты социального предприятия не разовые, а более или менее долговременные, прямо или косвенно связанные с основной деятельностью социального предприятия и ориентированные на благополучие социума, в котором существует это предприятие.

5. Социальный предприниматель совмещает позиции предпринимателя и социального новатора, то есть он создает правила жизни социума (уставы, декларации, регламенты деятельности) или добивается изменения правил, регулирующих близкую ему сферу деятельности.

Такое понимание не противоречит определениям, даваемым А. Московской и ее коллегами, но смещает акценты от экономической эффективности к социальной и облегчает эмпирическую верификацию этих признаков. Исходя из этого определения, мы можем считать предпринимателя социальным новатором тогда, когда он стремится изменить сложившиеся практики и институты либо создать новые.

Социальное новаторство, как ключевой признак социального предпринимательства, должно быть ориентировано не столько на повышение эффективности бизнеса, сколько на изменение правил жизни и повседневных практик людей, прямо или косвенно включенных в деятельность предприятия. На наш взгляд, социальное предпринимательство отличает от просто предпринимательства то, что оно влечет за собой какие-либо социальные преобразования ― изменение правил жизнедеятельности социума, в котором действует данное социальное предприятие. Предприниматель ― социальный новатор создает образцы таких практик в той сфере, в которую он вошел со своей предпринимательской идеей. Эти образцы не становятся «коммерческой тайной». Они тиражируются (или, по крайней мере, становятся доступными для тиражирования) в более или менее широком сообществе. Этот критерий сейчас признан в нашей стране и важен для идентификации предприятия как социального, в частности, тогда, когда предприниматель претендует на получение грантов фонда «Наше будущее» (Фонд «Наше будущее»… http://www.nb-fund.ru/about-us/). Но он, на наш взгляд, недостаточно операционализирован для того, чтобы можно было выстраивать предпринимательскую стратегию с точки зрения ее социальных характеристик.

Цель нашего анализа состояла в выяснении того, как социальный предприниматель следует установленным правилам и образцам деятельности тогда, когда он реализует идею своего предприятия, чтобы в итоге модернизационный эффект был важен для достижения не только производственных, но и социальных целей; не только для непосредственных участников производства и потребителей продукта или услуги, но и для более широкого сообщества. В соответствии с поставленной целью выделяются следующие задачи:

1. Являются ли для предпринимателя наличные правила ресурсом или тормозом; стремится он приспособиться к ним или изменить; что он делает для изменения правил, которые касаются внешних по отношению к предприятию условий жизни и деятельности.

2. Идея и алгоритм функционирования предприятия заданы извне, посредством копирования образцов, или предприниматель их сам придумал (полностью или частично).

3. Какова «культурная концепция» предпринимательского замысла, то есть бизнес-предложение существует в комплекте с социально-культурным проектом или оно ориентировано на производственную моноцель.

4. Какова «культурная концепция» взаимодействия с персоналом, то есть в какой степени персонал, партнеры являются средством достижения производственной цели, а в какой ― объектом попечения.

5. Каково место создания и трансляции социальных ценностей в определении эффекта предприятия.

Эмпирическая база исследования

В соответствии с концепцией исследования мы отобрали руководителей или владельцев социальных предприятий, ориентируясь на максимально возможное разнообразие сфер деятельности. С самого начала мы исключили кооперативы (производственные, кредитные, снабженческие и пр.), несмотря на то что в нашей стране и за рубежом они относятся к типу социальных предприятий и число их в нашей стране велико. Социальная функция кооперативов, на наш взгляд, должна анализироваться особо, с учетом эволюции этих социально-экономических образований за годы советской власти и в постсоветский период. Для анализа мы отобрали «новые» социальные предприятия, работающие в городах (преимущественно в средних или малых) в сфере услуг или в производстве.

Всего получено 15 интервью с владельцами или руководителями предприятий, признанных социальными в соответствии с критериями фонда «Наше будущее». Бизнес наших респондентов ориентирован, чаще всего, на население, частных лиц. Только одно предприятие ― Картонно-переплетная фабрика в г. Волжском имеет среди потребителей продукции другие предприятия или организации.

Функционируют в образовании, педагогике три социальных предприятия: негосударственное образовательное учреждение «Академический лицей им. Н. И. Лобачевского» в Казани; АНО «Международный образовательный центр Монтессори-педагогики» (Тихвин); образовательное учреждение «Светоч» (Химки, Московская обл.).

Оказывают оздоровительные услуги, работают в сферах туризма, спорта или досуга пять предприятий: конно-спортивный клуб «Golden Horse» («Золотая лошадь») в Камышине; ООО «Горький Хостел» в Нижнем Новгороде; ООО «Сервис-парк “Юго-Камские горки”» (Юго-Камск, Пермский край); ИП Филимонов В. В., тренажерный зал «Атлант» (Тольятти); Коломенский центр развития познавательного туризма «Город-музей».

Занимаются производством три предприятия: ИП «Веселый пряник» (производство имбирных пряников, Тольятти); ООО «Картонно-переплетная фабрика» (Волжский); ООО «Темп-Протект» (производство промышленной автоматики для хранения зерна, Краснодар).

По одному предпринимателю работают в сферах: социальной помощи (ООО «Обсервер», обслуживание импортных инвалидных колясок, Калининград); торговли (социальный магазин «Благодарение», Волгодонск); медицинских услуг (АНО «Медицинское объединение “Реалмед”», Пермь).

Организационная форма вошедших в выборку социальных предприятий оказалась самой разнообразной: ООО, ИП (индивидуальный предприниматель), НКО (некоммерческая организация), АНО (автономная некоммерческая организация), НП (некоммерческое партнерство). Руководители и владельцы всех предприятий, если судить по материалам интервью, считают их социальными предприятиями: во‑первых, потому, что они либо работают в социальной сфере (например, в образовании), либо выполняют важную социальную функцию (например, дают работу инвалидам или молодежи без опыта работы); во‑вторых, поскольку их считают социальными предприятиями другие, и прежде всего представители фонда «Наше будущее», который дает гранты на развитие социальных предприятий.

Самоидентификация социального предпринимателя и наличные правила

В освоении наличных правил деятельности и их развитии мы зафиксировали два типа стратегий: 1) вначале деятельность, а потом знакомство с правилами и опытом других; 2) вначале знакомство с правилами и опытом, а потом развертывание деятельности.

Первый тип ― это те, кто, реализуя свою производственную программу и социальную миссию, не идентифицировали себя в качестве социального предпринимателя. Ключевым моментом для самоидентификации в таком качестве и, соответственно, принятия правил, заданных этим концептом, служит какая-то внешняя инициатива. Это либо проекты властей, ориентированные на развитие социальной сферы, задающие нормативные рамки и дающие какие-то льготы, либо концепт, заданный грантодателем. В нашем случае ― фондом «Наше будущее». Человек начинал какой-то бизнес, не очень задумываясь о том, к какой сфере он относится, и есть ли какие-то особые правила, регламентирующие эту сферу. Затем он обнаруживал, что есть какие-то правила деятельности и институционализированные практики ее ведения. Дальше происходило понимание того, что следование правилам и освоения опыта тех, кто уже занимается подобной деятельностью, выгодно. Так происходит первый вариант морфогенеза социального предпринимательства ― сначала собственно деятельность, затем ― идентификация ее как социальной благодаря заимствованию концепта, а затем ― освоение образцов и конструирование собственных практик, развивающих и обогащающих внешний концепт. Рефлексии по поводу своей деятельности и правил, по которым она должна вестись, возникают у них тогда, когда происходит знакомство с требованиями властей или доноров.

Для предпринимателей, отнесенных к первому типу, понятия «социальное предпринимательство», «социальное предприятие» поначалу существовали отдельно от практик. Во многих интервью встречается фраза: «Я не знал, что то, чем я занимаюсь, называется социальным предпринимательством». Это значит, что предприниматели более или менее интуитивно выбирают стратегии ведения бизнеса, реагируя на внешние вызовы; формируют собственные практики там, где, возможно, уже есть какие-то образцы для решения проблем. Так, хозяин тренажерного зала «Атлант» в Тольятти говорит, что обнаружил, что занимается социальным предпринимательством только тогда, когда пришел регистрировать свое ИП, «чтобы не закрыла милиция». Потом он обнаружил, что на развитие дела можно даже получить грант в фонде «Наше будущее».

Так же происходило знакомство с концептом «социальное предприятие» и соответствующими этому концепту практиками у хозяина ООО «Сервис-парк “Юго-Камские горки”» и у владельца конно-спортивного клуба «Золотая лошадь»:

У меня не было цели заниматься социальным предпринимательством, на тот момент я даже не знал, что это такое. Я планировал заниматься делом, которое мне приносит удовольствие, и пытался, чтобы оно же приносило мне деньги (конно-спортивный клуб «Golden Horse», Камышин).

Человек начинает размышлять по поводу того, может ли он считать себя социальным предпринимателем не только для того, чтобы получить льготный кредит, но и для того, чтобы развивать свою деятельность в определенном направлении. Тем самым возникает рефлексивное действие: конструируются практики, соответствующие внешним критериям, и формулируются собственные критерии, дополняющие и развивающие те, что заданы извне. Директор ООО «Сервис-парк “Юго-Камские горки”» сформулировал критерии социальности применительно к своему бизнесу как «доступный спорт». Соответственно, понадобилось найти критерии «доступности»: цены на услуги, соответствующие заработкам окрестного населения; скидки для пенсионеров, студентов, воспитанников детских домов и других малоимущих. Но принцип доступности вступил в противоречие с принципом прибыльности бизнеса. Похоже, предприятие сейчас находится в сложном экономическом положении. Судя по интервью, трудности возникли не столько из-за излишней нагрузки социальных программ, сколько из-за интуитивной стратегии бизнеса, которая привела к материальным потерям. Хозяин лишь по ходу строительства, требующего больших капиталовложений, обнаружил, что существуют ограничения, препятствующие его первоначальному замыслу.

Мне администрация Пермского района пошла навстречу, земельный участок не так долго оформляли. Помощь была практически на всех уровнях. Но возникла одна трудность, потом вторая, потом третья. Там была линия электропередач, пришлось нам укоротить нашу трассу немножко. Потому что под ней строительство запрещено канатной дороги. Вторая трудность ― это меня не поставили в информации поставщики канатной дороги, что это является особо опасным объектом и что нужно пройти главную гос. экспертизу России. Я два года проходил эту экспертизу. И естественно, большие финансовые затраты произошли. Поэтому пришлось часть имущества своего продать (директор ООО «Сервис-парк “Юго-Камские горки”», пос. Юго-Камск).

Но так действуют немногие из тех, кто попал в нашу выборку.

Второй тип ― это предприниматели, кто вначале осваивал правила и знакомился с успешными образцами подобной деятельности, создавал проекты, а лишь потом начинал развивать свой бизнес. Такая стратегия реализуется, прежде всего, теми, кто решил начать свое дело в социальной сфере, связанной с образованием, здравоохранением и воспитанием. Эти сферы строго регламентируются действующими законами и стандартами, и освоить их «по ходу дела» невозможно, потому что предприятие просто-напросто не будет зарегистрировано, не получит лицензии, если не будет всех необходимых документов, а в дальнейшем ― если деятельность не будет в чем-то соответствовать стандартам. В образовании «шаг вправо, шаг влево» от государственных стандартов карается немедленным отзывом лицензии. Поэтому предприниматели, работающие в этих сферах, как правило, имеют большой опыт работы и репутацию профессионала. Наиболее впечатляющий пример такого подхода ― деятельность Академического лицея им. Н. И. Лобачевского в Казани.

Мы в своей деятельности должны строго действовать по нормативным актам. Их огромное множество. Это и Конституция Российской Федерации, Конституция Республики Татарстан, Закон Российской Федерации «Об образовании», закон Республики Татарстан «Об образовании», «О языках народов РТ». Не надо забывать и Типовое положение об общеобразовательном учреждении Республики Татарстан, различные нормативные акты Министерств образования Российской Федерации и Республики Татарстан, муниципального образования города Казани. Естественно, что какие-то дополнения мы вносили, все это зафиксировано в Уставе нашего лицея. Программы образования мы разрабатываем и реализуем самостоятельно, но опять-таки на основе государственных образовательных стандартов. Самым тяжелым (но это не только для нас, это для любой школы) является очень жесткое следование учебным программам на основе федерального стандарта (директор Академического лицея им. Н. И. Лобачевского, Казань).

Следование стандартам необходимо и тогда, когда при создании организации используется известный бренд, как, например, в случае АНО Международный образовательный центр «Монтессори-педагогика» в Тихвине. Но и здесь есть некоторая свобода действий. Например, с детьми занимаются айкидо, потому что директор сам профессионал в этом виде спорта, и ведется работа по реабилитации детей с ограниченными возможностями, потому что возникла такая потребность.

Помимо законов и государственных стандартов, регулирующих предпринимательскую деятельность в социальной сфере, существуют образцы подобной деятельности, которые стараются освоить предприниматели, начиная свой бизнес. Для некоторых освоение опыта становится не просто возможностью копировать образец, но и поводом для его критического осмысления, что приводит к необходимости создания собственных стандартов и проектов. Пример такой деятельности в нашей выборке ― развитие центра познавательного туризма «Город-музей» в Коломне.

Генеральный директор центра ― разносторонне образованный человек. Она окончила Университет культуры, два факультета ― «менеджмент в социальной сфере» и «связи с общественностью»; Московскую высшую школу социально-экономических наук; приобрела опыт работы в администрации Воскресенска как специалист по сохранению культурного наследия. Но, как она сама говорит, «встроиться в отлаженную государственную машину» со своим проектом «города-музея» она не смогла из-за чрезмерной для таких проектов регламентации деятельности. Образования и опыта работы в структуре городского управления оказалось мало. Понадобилось большая проектная работа.

В течение года 20 специалистов из разных областей знаний исследовали эту территорию с одной задачей ― найти острые индивидуальности, уникальность, то, что отличает эту территорию от соседних исторических городов (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Знакомство с аналогичными проектами в западных странах стало для директора Коломенского центра не просто копированием. Образцы стали лишь толчком для раскрытия потенциала города, его истории и сегодняшней жизни. Руководитель последовательно реализует идею живого города-музея, то есть такого места, где жизнь идет не только в часы работы музея, а всегда: художники живут и работают в бывшей коммуналке и здесь же организуют выставки; жители выращивают сады и работают в кондитерском производстве, которое открыто для туристов; театр-музей принимает зрителей; историки пишут в массовых изданиях о новых открытиях в Коломне, школьники и студенты приходят в музеи работать добровольцами.

Это место было замороженное, спящее, безжизненное, с маргинальным населением. И сейчас то, что мы делаем эти объекты, ложится в лоно культурной политики. У людей меняется отношение к этому месту. Люди понимают, что это важное место, что это место может служить ресурсом развития города (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Похожие стратегии, ориентированные на творческое освоение опыта аналогичных организаций, прежде всего в западноевропейских странах, демонстрируют и другие предприниматели.

Это зарубежный опыт и опыт, который сейчас преподают на президентской программе повышения квалификации управленческих кадров, которую мы все успешно прошли. На обучении нас призывают использовать положительный зарубежный опыт, а немецкая сторона, германская клиника, нам предоставляет результаты своей работы (АНО «Реалмед», Пермь).

Примеры образцов были. За прошлый год мы были в командировках в Германии, на учебе именно, на фабриках в Голландии, Швеции, Дании. Везде мы пытаемся договориться с партнерами о том, чтобы они нам показали, как у них реализуются вот эти социальные функции, как действует государство, как действует общественная организация. И где-то что-то подсматриваем, пытаемся применить на нашей почве. Но у нас, мы абсолютные пионеры, я прямо, не скромничая, могу сказать. Пляжей до нас в России не было ни одного. Мы создаем это с нуля. Аэропорты! Мы 18 аэропортов за два года полностью оборудовали под инвалидов-колясочников! Так что их не тащат, как мешок с дерьмом, а их садят на ступенькоход, который шагает по лестнице, также замечательно проезжает внутрь салона, где инвалида пересаживают. В Калининграде мы обучили четыре смены полностью, как пользоваться, как делать (ООО «Обсервер», организация инвалидов «Ковчег», Калининград).

Опрошенные руководители чаще всего работают как институциональные предприниматели (Ресурсы… 2013: 44), то есть меняют процедуры деятельности и создают новые образцы в рамках существующих законов и правил. Это внутренние регламенты, новая логистика решения задач, новая мода или стиль жизни.

А что касается правил поведения лицеиста, то тут мы, исходя из общероссийских правил, которые зафиксированы как локальный акт, конкретизировали их. Тут мы, да, советовались и с учителями, и с учениками. Мы не останавливаемся и выдаем новые идеи: сейчас, вот, например, Шекспировский фестиваль или кинофестиваль (директор Академического лицея им. Н. И. Лобачевского, Казань).

Руководители подчас признают, что позаимствовать опыт бывает очень сложно, коллеги настороженно относятся к потенциальным конкурентам и не делятся информацией, а тем более внутренними регламентами деятельности. Причем с заграничными образцами подчас познакомиться легче, чем с отечественными.

Единственный хостел, в котором я была сама до того, как открыть, это один хостел в Москве. Прожила там одну ночь, специально взяла самую большую комнату и просто посмотрела. А до этого списывались по Интернету с собственниками хостелов в регионах, узнавали, как, что. Их было единицы на тот момент. Конечно, никто не хочет делиться опытом, никто! Было безумно сложно собрать, поэтому фактически все с нуля придумывали: какие-то документы, базы и прочее (ООО «Горький хостел», Нижний Новгород).

Поэтому не случайно алгоритмы деятельности социальных предприятий становятся товаром. Так, сотрудники АНО «Реалмед» смогли продать свою модель управления, которую сейчас внедряют на 48 территориях; Министерство развития и торговли Российской Федерации планирует выделить предприятию 1,5 миллиона на просветительскую деятельность.

Один из опрошенных предпринимателей оказывает консалтинговые услуги социальным предпринимателям. Это инфраструктурный проект, ориентированный, в частности, на тех предпринимателей, кто проходит этап становления своего бизнеса.

Это площадка для взаимодействия социальных предпринимателей, а мы насыщаем этот проект собственными компетенциями, знаниями, ресурсами, возможностями, видениями. Отчасти это бизнес-консалтинг ― маркетинг, логистика, право, финансы. Это место, куда можно прийти задать вопрос «Что такое социальное предпринимательство?», прийти со своим проектом для поиска комфортных моделей, это создание совместных проектов (ООО «Бренд-Стор», Москва).

Руководитель называет свою бизнес-идею разновидностью франчайзинга, но это, судя по интервью, скорее совместная проектная работа, а не копирование образца, имеющего успешный товарный знак. Возможно, само понятие «социальное предприятие» может стать товарным знаком, но это произойдет тогда, когда и в среде самих предпринимателей, и у потребителей сформируются критерии различения социальных предприятий и предприятий, работающих в социальной сфере. Многие наши собеседники говорили, что им мешает работать отсутствие закона о социальном предпринимательстве. Но закон может появиться тогда, когда будут найдены и согласованы основания такого отнесения и модели, формы, которые может иметь этот вид деятельности.

Желание встроиться в имеющиеся стандарты и правила, соответствовать этим стандартам, не исключает неудовлетворенности существующими законами и правилами, желания изменить их. Но нам не встретилось упоминания инициатив, ориентированных на изменение законов и правил, хотя бы на локальном уровне. Видимо, для этого нужна встроенность социальных предпринимателей в более широкое сообщество ― предпринимательское или общественно-политическое. Чаще всего упоминалась проблема отсутствия законодательного оформления статуса социального предпринимательства и социального предприятия. Судя по высказываниям респондентов, закон о социальном предпринимательстве нужен, прежде всего, для того, чтобы получать льготные кредиты.

В Европе, например в Германии, а также в арабских странах люди, которые работают для медицины, здравоохранения, сельского хозяйства, получают только беспроцентные кредиты. Нам, если мы создаем медицинское предприятие, ни один банк не даст беспроцентный кредит (ни государственный, никакой). Поэтому фонд «Наше будущее» создан для того, чтобы люди, живущие в России, имели бы такие же возможности, которые имеют граждане Германии, Швейцарии, жители арабских стран (АНО «Реалмед», Пермь).

Но для новых видов деятельности (в частности, для хостелов) отсутствуют законы, определяющие их статус, регламентирующие стандарты оказания услуг и условия сертификации, что создает почву для произвола со стороны разнообразных проверяющих органов.

Было непонятно, по каким нормам действовать, законодательства по хостелам нет в России вообще. Мы даже не знали, какой вид деятельности выставлять, чтобы регистрироваться в налоговой. Даже в налоговой не могли этого сказать. Мы сидели и советовались с юристами, бухгалтерами, и сами выбирали просто. Взрослые люди вообще не верили, что какая-то молодежная гостиница, где 450 рублей проживание, сможет оплатить аренду в центре города. Мы очень много нормативных документов сами сделали: что нужно для бронирования, для заселения, для фиксирования. Должностные инструкции обновили. Мы сидим очень много пишем ночами, очень большую базу создаем (ООО «Горький хостел», Нижний Новгород).

Помимо специфических проблем, связанных с кредитной и налоговой политикой государства, у социальных предпринимателей те же проблемы, что и у их коллег из других сфер деятельности. Это, прежде всего, излишняя забюрократизированность и неповоротливость государственных служб, с которыми приходится иметь дело.

Социально-культурные проекты предпринимателей

Социально-культурный проект в нашем случае ― это бизнес-стратегия, которая предполагает достижение заявленной социальной цели. Это, с одной стороны, развитие предприятия с опорой на человеческий творческий потенциал как главный ресурс развития и конкуренции. С другой ― это принятие некоторой миссии ― создание новой ценностной и коммуникативной среды, тиражирование новых форм общежития, оказания социальных услуг (например, лечение, реабилитация больных). Фактически социально-культурная концепция предполагает формирование особого стиля жизни среди людей, так или иначе включенных в сферу деятельности социального предприятия, и создание неких «идентификационных матриц», когда человек осознает себя членом некоего сообщества и пространства коммуникаций: профессионального общения и неформальных связей, обусловленных личной симпатией или общим интересом. Этот процесс современные теоретики описывают как становление креативной (творческой) экономики (Флорида 2011).

Типы социально-культурных проектов, которые встретились нам в интервью с социальными предпринимателями, варьируют от самых простых, содержащих лишь идею предприятия как места коммуникации, до очень разветвленных, организационно сложных, требующих для реализации немалых финансовых и креативных усилий. Организационная сложность возникает, когда необходим альянс разных организационно-правовых структур. Чаще всего это альянсы бизнес-организаций и НКО, которые создаются тогда, когда выполнение социальной миссии требует особой профессионализации, организации деятельности, а также государственной финансовой поддержки или средств благотворителей.

Мы взяли для различения социально-культурных проектов, попавших в нашу выборку предприятий, два основания.

Первое ― это ориентация на широкие круги потребителей либо на какие-то конкретные социальные группы, в том числе признаваемые социально незащищенными.

Второе основание ― это ориентация бизнес-стратегии на производственную моноцель либо на диверсифицированные цели, когда продукт или услуга предоставляется в комплекте с социально-культурной программой, которая предполагает некую социальную миссию, культурную концепцию. Такая культурная программа может сопутствовать основной услуге, развивая ее, а может отстоять довольно далеко от основной производственной программы, но именно благодаря этой культурной концепции стать коммерчески успешной, делая предприятие более конкурентоспособным, интересным для потребителя.

Все анализируемые предприятия мы распределили в пространстве этих двух осей (см. схему).

Схема классификации предприятий социального бизнеса

Опишем содержание социально-культурных проектов социальных предприятий, попавших в нашу выборку.

Первый тип: Ориентация на моноцель и широкие слои потребителей.

Предприятие «Веселый пряник» в Тольятти ― кондитерское производство. Заявленный социальный проект ― предоставление рабочих мест инвалидам. Здесь монопроизводство, и социальный монопроект не исключает участия предпринимателя в некоторых разовых благотворительных акциях. Предприниматель дарит пряники детям на общегородских праздниках. Под давлением конкуренции хозяйка подумывает о диверсификации бизнеса в сторону реализации долговременного социального проекта. Этот проект содержит культурную концепцию, которая, по ее замыслу, содержит некоторую культуртрегерскую миссию (обучать и развлекать детей в «Пряничном городке») и вместе с тем потенциально способен приносить хотя бы небольшую прибыль и быть средством рекламы продукта.

Второе предприятие, ориентированное на моноцель и широкие слои потребителей, ― картонно-переплетная фабрика в г. Волжский. Эта фабрика работает со времен советской власти и принадлежит Обществу инвалидов, которое получает отчисления с прибыли. Социальный проект предприятия ― предоставление рабочих мест инвалидам и их обучение ― мало изменился в содержательном отношении с момента его создания. Предприятие в трудном экономическом положении, и руководитель считает благом уже то, что инвалиды «не болтаются на улице и получают хоть какую-то копейку».

Третье предприятие, отнесенное нами к первому типу, это ООО «Темп-протект», которое занимается разработкой и производством приборов учета и контроля условий хранения и переработки зерна. Социальный проект ― предоставление места работы молодым специалистам, не имеющим опыта работы.

Все три предприятия свою концепцию социальности строят лишь на предоставлении рабочих мест социально незащищенным людям. Для картонно-переплетной фабрики эта миссия была задана изначально и обоснована фактом организационной принадлежности обществу инвалидов. Два других встроили идею социальности в наличное производство дополнительно, тогда, когда узнали о возможности получить грант от фонда «Наше будущее». Мы не можем сказать, насколько эффективны социальные проекты на втором и третьем предприятии, но, судя по тому, что руководители говорили о них крайне скупо, можно предположить, что перспектив развития у них немного.

Второй тип: ориентация на моноцель и специализированные слои потребителей, которые можно назвать слаборесурсными группами. В случае магазина «Благодарение» в Волгодонске ― это откровенно бедные люди, которые покупают дешевую поношенную одежду. Здесь социально-культурная концепция предполагает идею коммуникации. Судя по словам респондента, этот культурный проект возник стихийно. Хозяйка говорит, что поняла, что общение нужно клиентам, потому что они считают необходимым объяснить ей, почему они покупают поношенные вещи.

Им стыдно приходить в этот отдел, и они приходят и рассказывают все о своей семье. Ей надо сына одеть, у того брата, у той пять детей нарожала и подбросила дедушке с бабушкой. Они у меня все Лиды, Ани, Маши, я их уже знаю, всех, а людям это нужно, чтобы их приняли вот так тепло… Приучила людей здоровкаться заходить. Приходят, как к себе домой. Я так культурно выхожу и говорю: «Здравствуйте, давайте договоримся: придете ― поздоровкайтесь, возьмете ― скажите “Спасибо”. Я говорю людям спасибо, когда они приносят для вас, а вы мне говорите». Вы знаете, как это было сложно приучить? (хозяйка магазина «Благодарение», Волгодонск.)

Бизнес-идея, которая возникла из этой потребности, но которая пока не реализована ― создание центра помощи «Гражданская инициатива» в Волгодонске. Проект предполагает установку чистых контейнеров у подъездов, чтобы люди складывали в них ненужные вещи, сбор, чистку этих вещей, открытие больших торговых площадей, где люди могли бы посмотреть и померить вещи, а потом отдохнуть, выпить чаю и пообщаться.

Пользователи услуг АНО «Реалмед» в Перми ― это те больные, у которых нет денег на платное лечение, но есть потребность в специализированных медицинских услугах. Идея, которая реализована для них в «Реалмед», ― это принятие полисов ОМС в счет оплаты и предоставление комплекса услуг по срочной медицинской помощи, лечению и реабилитации.

Социально-культурная концепция АНО «Реалмед» состоит в том, чтобы тиражировать организационные и управленческие решения. Тем самым достигаются три цели: во‑первых, тиражированная инновация становится нормой, принятой практикой, и ее не нужно постоянно обосновывать во властных кабинетах; во‑вторых, в сообществе профессионалов возникают согласованные стандарты оказания медицинской помощи и, в‑третьих, организационно-управленческие технологии становятся источником дополнительного дохода.

В декабре 2012 года в Перми проходил форум «Доброволец России». Там было 220 делегатов. Из Петропавловска-Камчатского приехали, познакомились с нашим опытом и купили у нас эту модель управления. Наш опыт и сейчас в 48 территориях внедряют. Нам Министерство развития и торговли РФ планирует выделить 1,5 миллиона на просветительскую деятельность. Проект законченный. Если его купить, там все понятно, там пошаговая инструкция ― что делать (АНО «Реалмед», Пермь).

В АНО «Реалмед» есть идея, пока не реализованная, диверсификации услуг ― профилактика и лечение суставных болей и болей в спине на базе спортивно-досуговых учреждений.

Вот есть какое-то учреждение, в которое люди водят детей заниматься спортом. И в этом учреждении есть центр, который лечит боли в спине, которыми страдают 2/3 взрослого населения. Человек, приходя туда, получает весь комплекс услуг. Или открыть центр реабилитации после травм. Травмы у нас ― вторая причина нетрудоспособности (АНО «Реалмед», Пермь).

Хозяин тренажерного зала «Атлант» из г. Тольятти видит свою социальную миссию в том, чтобы увести молодых людей с улицы, привить им ценности здорового образа жизни. Предпринимательский проект является одновременно и социальным проектом. Потребители услуг тренажерного зала ― те самые ребята из групп риска, которым предприниматель предлагает спорт как альтернативу привычному образу жизни с алкоголем, наркотиками и криминальной перспективой.

Мне приятно слышать, когда ребята рассказывают: «Мне неинтересно больше сидеть в подъезде бухать», – конкретно ихние слова. «А я, ― говорит, ― лучше пойду, пожму». Они уже между собой меряются, кто сколько раз подтянулся, у кого какой бицепс (ИП тренажерный зал «Атлант», Тольятти).

Третий тип: ориентация на диверсифицированные цели для специализированных слоев потребителей, которые можно назвать слаборесурсными группами. В этот тип у нас попало только одно предприятие ― ООО «Обсервер», которое занимается ремонтом и техническим обслуживанием инвалидных колясок и реализует разнообразные социальные проекты для инвалидов-колясочников. Роман Аранин, руководитель ООО «Обсервер» из Калининграда, определяет свою миссию как создание безбарьерной среды для инвалидов, которые не хотят «сидеть и смотреть в окошко». Именно этим концептом, как считает респондент, его организация отличается от тех, что только «организуют утренники и чаепития» или просят помощи.

Если для инвалида создать правильные условия, выдать коляску, обустроить доступ из дома и на работу, то он фору даст многим ходячим! У нас красивая, успешная организация. Люди, которые работают! Люди, которые путешествуют, которые хотят развиваться в этом направлении! ООО «Обсервер» ― это дружественная коммерческая структура, которая полностью содержит КРООИ «Ковчег». Мы делаем, к примеру, выезд на пляж. Техника ― из «Обсервера», автобус ― из «Обсервера». Собираем инвалидов, берем плавающую коляску, выезжаем в Янтарный, ставим палатку, делаем шашлыки. Купаем всех, все загорают, родственники отдыхают, а работают работники «Обсервера» (ООО «Обсервер», организация инвалидов «Ковчег», Калининград).

Примечательность этого социального проекта в том, что его автору удалось операционализировать идею создания безбарьерной среды до стадии конкретных организационных решений и соединить эти решения с основным бизнес-проектом ― ремонтом импортных инвалидных колясок. Совершенно очевидно, что здесь бизнес существует в комплекте с социальным проектом: коляски нужны инвалидам, которые хотят вести активный образ жизни.

За прошлый год мы оборудовали комплексно шесть пляжей в Тамбове, в Сочи, в Новороссийске. В Калининграде пока не реализован проект. И есть еще один проект ― это социальное такси, но не такое, как государственное социальное такси. Оно больше туристическое (ООО «Обсервер», организация инвалидов «Ковчег», Калининград).

Четвертый тип: ориентация на диверсифицированные цели для всех слоев потребителей. В этот тип вошло больше всех обследованных случаев: 8 из 15. Здесь мы выделили три группы:

1) бизнес существует автономно, являясь донором для реализации социальных проектов;

2) бизнес является основой и центром социального проекта, предметно связан с ним. Здесь функция социальных проектов для бизнеса ― как можно полнее реализовать возможности основной цели организации;

3) бизнес и социальные проекты предметно не связаны, но дополняют друг друга, создавая эмерджентный эффект, который не мог бы возникнуть, если бы бизнес-проект и социальные проекты существовали автономно.

Первая группа: бизнес ― донор для реализации социальных проектов

Хозяин предприятия «Светоч» занимается монтажом и эксплуатацией оборудования для использования солнечной энергии. Основная производственная площадка ― в Хургаде. Там он обнаружил, что большая русскоязычная диаспора в Египте испытывает острую потребность в образовании на русском языке для детей. С другой стороны, предприятие нуждалось в квалифицированных работниках. Поэтому проект школы в Египте вырос естественным образом из потребностей производства. Второй проект ― тоже образовательный ― школа для одаренных детей с углубленным изучением физики и математики. Третий ― сеть домов для престарелых в Московской области. Основные капиталовложения сделаны предпринимателем, а функционируют они за счет родителей и родственников.

У меня международная компания, и занесло меня в Египет по солнечной энергетике, где я обнаружил, что работать некому. И я начал с обучения, открыл школу для русских. Многие из них там потом остаются, чтобы дальше они работали с нами. Здесь ― некоммерческая школа. Я построил за свой счет здание школьное и оснастил его полностью. Я даже губернаторскую премию получил за сеть домов для престарелых в Московской области. Это точно такая же система, то есть без прибыли на некоммерческой основе. Платят родственники и опекуны пожилых людей, они там находятся на полном обеспечении, обслуживание квалифицированное и собираемые деньги идут на оплату нянечкам, сиделкам, врачам. Основные расходы ― капитальное строительство. А это мои собственные деньги. Я обычно размещаю свои проекты в коттеджных поселках, и, по моему наблюдению, отношение жителей поселка меняется в корне, когда там появляется социальный проект: дом престарелых или школа. Когда люди чувствуют добро, а не жажду наживы (предприятие «Светоч», Химки, Московская обл.).

Зачем предпринимателю вкладываться в заведомо неприбыльное дело? Сам он говорит об этом как о моральном долге. Но есть еще один вид дивидендов, о которых говорится вскользь: это репутация и создание социальных сетей, которые могут трансформироваться в какие-то новые проекты.

Мы же в любом случае должны свою жизнь посвятить чему-то. Я считаю, это правильно. Это несет личное моральное удовлетворение. Когда было тяжело и этих проектов не было, было очень морально плохо. Тут есть отдача. Деньги ― это ответственность: человек, получая деньги, должен их куда-то вложить, куда-то отдать. И это выбор человека: пойти в ресторан или помочь людям. А это сложно ― найти достойный объект для отдачи денег (предприятие «Светоч», Химки, Московская обл.).

Вторая группа: бизнес ― основа и центр социального проекта

В эту группу мы включили случаи, когда бизнес включается в реализацию социальных проектов, поскольку существует в социальной сфере, и новые проекты естественным образом дополняют ту деятельность, которая является основной. Дополнительные виды деятельности делают основной продукт более привлекательным для людей, поскольку услуги становятся разнообразными, ориентированными на разные категории потребителей. Это, прежде всего, предприятия, которые работают в сфере образования, воспитания и досуга.

Случай негосударственного образовательного лицея в Казани ― организационно сложен, впрочем, как и другие случаи этого типа. Сложность его реализации в том, что создателям и сотрудникам нужно было провести немалую работу, чтобы соответствовать государственным образовательным стандартам. Это с одной стороны. С другой стороны, нужно было давать детям среднее образование такого качества, которое стало бы образцом и для государственных школ, сделало бы детей конкурентоспособными при поступлении в вузы и в дальнейшей карьере. Для этого учредитель и директор школы по максимуму использует те институциональные возможности, которые может дать сотрудничество с академическими и образовательными учреждениями, инновационными предприятиями, общественными организациями. Это конкурсы, научно-исследовательские проекты, в которые включаются ученики лицея, фестивали, конференции.

Один проект был с Академией наук ― республиканский конкурс «Люди Татарстана». Второй проект ― с Казанским научным центром (Академические чтения), это уже научно-исследовательская работа. Потом выиграли грант ВИТЕК ― это фестиваль исторический детский в Булгаре, затем Министерство образования к нам обратилось, чтобы мы провели конференцию республиканскую. Мы теперь всегда принимаем участие в подобных проектах. Технопарк «Идея» всегда отмечают нашу совместную деятельность… Мы организуем ежегодные языковые стажировки в Великобритании, участвуем в программе интеграции Top Level в русско-английской школе Истборна (директор Академического лицея им. Н. И. Лобачевского, Казань).

Потенциальный жизненный успех ученикам лицея обеспечивают не только уровень знаний и коммуникативных навыков, но и контакты с представителями большой науки, которые задают ориентиры для развития творческого потенциала ребенка и дают понимание того, как, собственно, эта наука устроена. В лицее существует практика создания собственных творческих проектов, включающих фестивали, балы, концерты, кружки.

Благодаря проекту «Академические чтения» мы можем встречаться с директорами любого научно-исследовательского института. Детям нужно привить творческое начало, навыки публичного выступления, отсюда и наше стремление к проведению балов, различных фестивалей и к своим мероприятиям, которые мы проводим в виде капустника… У нас проходят занятия по актерскому мастерству и хореографии. Результаты этих занятий можно видеть на наших праздниках (директор Академического лицея им. Н. И. Лобачевского, Казань).

Директор лицея озабочена не только тем, чтобы обеспечить ученикам конкурентные преимущества на рынке труда в будущем, но и тем, чтобы сформировать у них навыки гражданского поведения. Тем самым лицей берет на себя функцию трансляции гражданских ценностей.

Мы хотим создать фонд «Честь и надежда» с участием различных общественных объединений, в том числе и военных, по патриотическому воспитанию молодежи. И первая акция, которую мы хотим провести, это очистка кладбищ, не только где захоронены участники Великой Отечественной войны, но и где профессора, где погибшие в Первую мировую войну (директор Академического лицея им. Н. И. Лобачевского, Казань).

Таким образом, в комплекте со знаниями, необходимыми для дальнейшей образовательной карьеры, ученики в лицее получают самые разнообразные ресурсы: от навыков научной работы до привычек к активному творчеству и в профессии, и в быту.

Замыслы у учредителя и директора ООО «Сервис-Парк “Юго-Камские горки”» пока полностью не реализованы, но примечателен тот факт, что сама идея комплектности существует изначально, задавая перспективу развития. Хозяин комплекса предполагает соединить занятия спортом с возможностями для общения, разнообразными видами туризма (спортивный, экскурсионный, сельский) и досуговых занятий (авиамоделизм, прогулки на лыжах, снегоходах и внедорожниках).

Хорошо иллюстрирует идею комплектности в бизнес-стратегии социального предприятия, когда бизнес и социальный проект существуют в комплекте с ориентацией на широкий круг потребителей, случай конно-спортивного клуба «Golden Horse» в Камышине. Основное социальное направление ― это иппотерапия, занятия с детьми, больными аутизмом и ДЦП. Руководитель понял, что предприятие, которое требует больших капиталовложений и на начальном этапе, и в процессе эксплуатации, будет успешным, только если будут мобилизованы все возможности клуба. В клубе обучают верховой езде, содержат частных лошадей, организуют праздники, прогулки на лошадях, дают напрокат кареты. Хозяин клуба подчеркивает, что каждое направление в отдельности невыгодно, и только их сочетание даст экономический эффект и позволит выполнить социальную миссию. Однако работа с больными детьми все-таки требует донорских ресурсов, и средство их привлечения ― это создание НКО, что позволит участвовать в государственных субсидированиях, привлекать частные инвестиции.

Идея формирования нового стиля жизни и пространства общения легла в основу бизнес-проекта «Горький хостел». Директор гостиницы объясняет, что дешевая гостиница отличается от хостела именно тем, что хостел ― это не место для ночлега и не общежитие. Мероприятия, которые организуют в «Горьком хостеле» ― это не просто рекламные акции. Это услуги, которые предлагаются в комплекте с ночлегом, но так, что превращают обыденное дело в событие.

Музыканты, молодые таланты нижегородские, которые сами пишут песни, поют их. Ну, платят за входной билет, он обычно в пределах 100 рублей. Какие-то мероприятия по типу Хеллоуина и прочего, конкурсы проводим. Кино показывать хотим, после него ― какое-нибудь обсуждение. Ресторанный день сейчас стал популярным в Нижнем Новгороде. Мы раздвигали кровати, ставили столики, стульчики, пуфики, кто-то на подушечках на полу сидел, то есть такой формат. Ну и соответственно официанты, повара ― это сотрудники, администраторы. Как оказалось, все можно ― первое, второе, третье и компот (ООО «Горький хостел», Нижний Новгород).

Генеральный директор АНО «Международный образовательный центр Монтессори-педагогики» говорит, что новые проекты, которые развивают основную идею, возникают из потребностей получателей услуг: нужно не просто присматривать за детьми, но и развивать их физически и духовно, заниматься реабилитацией тех, у кого обнаружены какие-то проблемы. Руководитель признает, что такие виды деятельности, как занятия с детьми-инвалидами, не приносят дохода. Но выгоду он видит в другом ― в приобретении репутации как особого вида капитала. Он не был готов четко сформулировать свою социальную концепцию, но было очевидно, что он склонен разделять идею неэквивалентного обмена, противопоставляя ее идее конкуренции и расчета на прибыль, потому что такая концепция создает вокруг бизнеса атмосферу сотрудничества.

Вот эта поддержка, которая в социуме была, она как-то все-таки переходит из поколения в поколение, ее вытравливают, но все равно она остается. И моральное удовлетворение от того, что кому-то стало немного лучше. Есть родители, которые сочувствуют нашим идеям, которые готовы потрудиться даже в простых вещах: уборка территории или ремонт помещений. Даже занятия с детьми по своему какому-то уровню способны люди давать. У каждого добровольца есть свой дар, который он мог бы донести до детей (АНО «Международный образовательный центр Монтессори-педагогики», Тихвин).

Третья группа: бизнес и социальная программа предметно разделены, но формируют цельный проект

Широко известный проект этого типа представлен в нашей выборке Коломенским центром развития познавательного туризма «Город-музей». Центр с самого начала был спроектирован как органичное единство трех компонентов: музей, инфраструктура, культурное предложение. И именно это комплектное предложение позволило руководителям Центра сделать проект успешным, притом что сами по себе эти три компонента не дали бы такого результата. Здесь требует некоторой расшифровки концепт «Культурное предложение», поскольку он заинтересовал потребителей и принес известность музею. Культурное предложение ― это активность, реальная жизнь в музейных комплексах, в которую на час или на несколько недель могут включиться желающие:

В промы (пустующие промышленные предприятия) селятся какие-то творческие индустрии, на эту территорию притягивается креатив, творчество, свежая кровь, интеллект, новый взгляд на жизнь, который, конечно же, производит какой-то творческий продукт. Мы получили под офис случайно 120 квадратных метров ― бывшая коммуналка. В историческом здании, для центра культурных инициатив. Выяснилось, что внизу, на первом этаже, находился магазин «Огонек», гастроном «Огонек» в советское время, где в винном отделе грузчиком работал Венедикт Ерофеев. Получилось такое трехчастное пространство. Часть ― это музей, который коррелируется с 1962-м годом, когда жил Венедикт Ерофеев, это коммуналка. Другая часть ― это выставочное пространство по центру, оно предназначено для художников, которых мы приглашаем к себе в Коломну. Это шесть грантов, которые мы каждый год выделяем из своих средств. В этом году мы провели конкурс, он был международным, мы получили 72 заявки, включая Европу и даже Африку и весь Советский Союз бывший, Россию (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Социально-культурным проектом можно считать и коломенскую пастилу, которая, с одной стороны, дала работу местным жителям, а с другой ― стала известным брендом Коломенского музея. Вряд ли сама по себе пастила без культурной концепции стала бы столь популярной. Примечательно, что концепция эта постоянно обогащается, снабжается новыми смыслами и социальными функциями (сохранение традиций, уникальность, праздничность, и пр.).

Часть этих музеев является мини-производством, которое и есть бизнес-составляющая, позволяющая этим музеям самостоятельно жить. У нас на один день, 13 января, случилась эта пастила, и никто не думал тогда делать никакого музея. Но такой получился резонанс со знаком «плюс», и губернатор, тогда еще Борис Громов, и министр культуры Галина Константиновна Ратникова ― всем надо, интересно, то есть рассказать, сделать подарки и так далее. И стало понятно, что с этим расстаться невозможно, и нас поддержали с созданием Музея коломенской пастилы, поскольку продукт этот имеет многовековую историю, даже не 100 лет, а больше, очень интеллектуально нагружен. И не имеет аналогов не только в России, но и за рубежом, как мы сейчас уже понимаем, являет собой образ такого абсолютно национального русского продукта и не имеет аналогов (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Но и производство пастилы становится серьезным материальным и репутационным ресурсом для музея.

В 2011-м мы открываем музейную фабрику пастилы в Коломне. Получили от фонда «Наше будущее» беспроцентный беззалоговый кредит. Мы нашли здание, в котором именно и размещалось производство в Коломне в 1852-м году. Это было очень важно для нас ― вот эта сила места, что именно в этих стенах производили это. Это очень важно для туристических объектов, для посещений, чтобы был соответствующий дух, атмосфера. И на наше счастье великое это здание было пустым, в четвертой степени разрушения. И мы из руин делаем посещаемый объект, фабрику в прошлом году посетили 50 тысяч человек. И сейчас уже почти выходим на те мощности, которые нам нужны. Полтора года прошло, и там работают порядка 30 человек и половина из них ― это люди с ограниченными возможностями. Часть из них работает дома, им развозим упаковки домой, а часть приходят в офис, те, кто может прийти (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Пастила оказалась только началом, запустив процесс мультиплицирования музеев, связанных с бытом коломчан. Эта деятельность оформлена в концепт «доступность наследия»: возможность не только увидеть или попробовать что-то связанное с жизнью предков, но и шанс понять их: образ жизни, ценности, печали, радости.

20 сентября мы открыли четвертый музей ― «Калачная», который связан с забытым брендом ― коломенским калачом, хлебом, который производили. И там тоже работают уже порядка 15 человек. И первый спектакль у нас был в музее, очень интересная тема была: накануне открытия музея 23 января 2009 года в одном из шкафов, который мы купили для музея, мы нашли клад, самый настоящий ― с любовными письмами и всякими делами, золото-бриллианты. Решили сделать спектакль, так как у нас труппа, так сказать, подросла наша, ― спектакль на основе этого клада, использовали в текстах эти письма любовные, они легли в основу сюжета. Это был наш первый спектакль, а сейчас их порядка 20. Весной, 18 мая, будем открывать следующий музей, который связан с коломенской деньгой, и вот к его открытию делаем сейчас новый спектакль, уже о средневековье, временах Дмитрия Донского. Да, и деньга эта коломенская знаменитая, которая сейчас лежит по одной монетке в Эрмитаже, Русском музее и Историческом… Доступность наследия. Это имеется в виду и физическая доступность, то есть вход почти во все музеи бесплатный. И ментальная доступность, чтобы людям было понятно на любом уровне, что до них хотят донести, что сказать (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Руководитель Коломенского музейного центра мечтает о том, чтобы иметь такую организацию, которая включала бы весь комплекс услуг для туриста: музеи, сувениры, открытое для посетителей производство этих сувениров (фактически продолжение музея), гостиница, ресторан, театр.

Успешность туристического объекта измеряется количеством повторных возвращений ― чтобы у людей была причина сюда вернуться. К каждой новой программе мы подходим концептуально, и мы реконструируем что-то новенькое. Соответственно, это новенькое появляется и в сувенирном магазине. Мы планируем помимо музеев сделать еще свои музейные гостиницы с такими историческими интерьерами, сделать свое кафе и ресторан. Как только появится здание, которое мне нужно для этого, в аренду нам если дадут его, то мы сделаем такую ресторацию XIX века, вот именно с театром. И это было вообще развито, театр «Модерн» назывался в начале ХХ века, когда собирались все вообще эстрадные искусства вот в эти питейные и ресторанные заведения. У нас будет и ресторан, у нас будет и гостиница, и еще будут музеи (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Культурные концепции взаимодействия с персоналом

Культурные концепции взаимодействия с персоналом мы попытались типологизировать по ориентации предпринимателей преимущественно на производственные функции при подборе сотрудников либо на работника, когда под него подбирается производственная функция.

Поскольку все включенные в выборку предприятия заявлены как социальные, их руководители в большинстве ориентируются на вторую стратегию ― когда функция подбирается под работника. Они подчеркивают, что предоставляют рабочие места социально незащищенным людям. Это специалисты без опыта работы (ООО «Темп-протект», Краснодар; ООО «Горький хостел», Нижний Новгород); безработные жители округи в городе (Центр развития познавательного туризма, Коломна) и чаще всего инвалиды.

Выгода для предприятия в том, чтобы брать на работу студентов и молодых специалистов, ― это подготовка будущих работников. Для молодых людей это возможность подрабатывать во время учебы, приобретать опыт и строчку в резюме для дальнейшей карьеры.

В основном я стараюсь брать студентов, потому что понимаю, как сложно найти в студенческие годы работу по направлению. Берем тех, кто уже на «туризме» учится, либо с иностранными языками, но планирует в туристической сфере работать. Они пишут дипломы, курсовые. Практику проходят. Плюс для них это хорошая возможность получать денежку, совмещая работу с учебой, что тоже сложно найти! Они сами распределяют смены и работают. И практика языка здесь хорошая. Ну и я вот готовлю сейчас кого-то, кто-то будет старшим администратором (ООО «Горький хостел», Нижний Новгород).

Наиболее развернутое обоснование того, почему нужно брать на работу безработных жителей города или района, где расположено предприятие, есть в интервью руководителя Центра развития познавательного туризма в Коломне. Она убеждена, что стратегия «брать своих» мотивирует людей на усердный труд, создает хорошую репутацию среди горожан, делает сам прилегающий район благополучным и тем самым привлекательным для туристов. Кроме того, такую стратегию она рассматривает как компенсацию неудобств, связанных с большим потоком туристов для окрестных жителей.

И когда мне приносят несколько заявлений на работу, я говорю: посадские в первую очередь. Потому что вот они так спокойно жили, у них было как у Христа за пазухой, а сейчас там у нас двухэтажные автобусы, туристы едут в калитку, за калитку, фотографируют, создается напряжение определенное. И чтобы люди эти, которые живут вокруг нас, чувствовали, что мы одна команда, я всегда беру их на работу. Коломна, Воскресенск, Егорьевск, Луховицы. Такой радиус порядка 200 километров. При этом начинали ― у нас был один работник, потом три работника, 20 работников, а теперь у нас где-то, если считать с коробками, наверное, человек 135. Открытие каждого нового музея дает порядка 30 рабочих мест (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Для тех, кто берет на работу инвалидов, задача сложнее. Нужна такая работа, чтобы она была, во‑первых, по силам, а во‑вторых ― не выглядела как эксплуатация тех, кому просто невозможно найти другое место.

В основном прибыль идет на создание новых рабочих мест для инвалидов. Мы получили премию «Янтарный меркурий» как самое социально ориентированное предприятие. В этом, 2013 году, мы создали три рабочих места для инвалидов, эти люди работают. У меня в мастерской есть спинальник, девочка рекламой командует ― тоже спинальница, и взяли мальчика ДЦПэшку, он пока слабенький, пока толку от него большого нет, но тем не менее человек получает 12 000 рублей. Я могу сказать, что ДЦПэшку в городе, кроме меня, никто не взял бы (ООО «Обсервер», организация инвалидов «Ковчег», Калининград).

Самую развернутую концепцию кадровой работы с инвалидами предлагает руководитель Коломенского музейного центра. Она считает, что подобрать функцию под работника ― это не просто дать шанс заработать деньги, но и показать человеку, что он нужен.

Пандусы у нас есть для людей с ограниченными возможностями, и на работу берем людей с ограниченными возможностями. У нас в штате есть сотрудники, которые на колясках работают. Занимается этим мой старший сын. Он говорит: «Мама, она не может работать, у нее трясутся руки». Я говорю: «Сынок, она твоя. Ты не можешь ей сказать “уходите”. Пусть она тебе подметет пол в этой коляске, что угодно…». И вот я у него спрашиваю спустя какое-то время: «Ну как?» Он говорит: «Мама, через неделю она пришла с макияжем, потом она пришла в новой блузке, а теперь она сидит и под радио поет песни себе под нос». Я говорю: «Сынок, вот ради этого можно жить. Она счастлива благодаря тебе, потому что она вырвалась из дома, приходит на работу, еще поет под радио» (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Соответствие работника производственной функции как критерий подбора персонала используется тогда, когда эта функция связана с выполнением задач, требующих глубоких профессиональных знаний, например воспитание и обучение детей, лечение, организационное и финансовое обеспечение деятельности предприятия. Но и здесь наиболее продвинутые руководители социальных предприятий задумываются о мотивации сотрудников как способе повышения эффективности производства. Реализуются социальные проекты, которые сами респонденты называют инвестициями в персонал и которые в нашей стране имеют традиции социальной поддержки работников на советских предприятиях. Конечно, практически нет случаев, когда такая поддержка носила бы системный характер, как при советской власти, и включала бы весь комплекс услуг: обучение, лечение, питание, отдых, досуг. Но те или иные элементы кадровой социальной политики встречаются и рассматриваются не как «накладные расходы», а именно как инвестиции, способные конкурировать за работника на рынке труда, делать его работу более эффективной за счет повышения квалификации и дополнительной мотивации.

Предпосылка успеха ― наверное, во многом, получение удовольствия от выполнения работы каждым из сотрудников. Когда человек работает только за деньги, то он всегда будет работать хуже, нежели чем он будет работать с душой. Тогда он делает все как для себя (конно-спортивный клуб «Golden Horse», Камышин).

Так же, как и большинство крупных предпринимателей, хозяева обследованных социальных предприятий предпочитают персонифицированные инвестиции в персонал, когда реализуется один или несколько проектов социальной поддержки или когда учитываются особенности и интересы конкретного работника. Такой подход к работе с персоналом, в частности, использует руководитель АНО «Реалмед» в Перми. Он встроил работу с персоналом в заимствованную на передовых западных предприятиях систему BSC ― сбалансированная система показателей достижения стратегических целей предприятия.

Человек, приходя в организацию, желая получать эту зарплату, которая его устраивает, должен выполнять корпоративные стандарты. А сбалансированная система заключается в следующем: если предприятию нужен сотрудник (врач УЗИ, травматолог) и этот сотрудник по ряду критериев это предприятие устраивает, то его руководитель выясняет, что он ждет от своей работы, и создает для него такие условия, чтобы его пожелания оправдались. Таким образом инициативы человека используются на сто процентов. Нужно создать такие условия, которые не мешали бы ему самореализовываться. В таком случае не надо контролировать, делает ли он то, что нужно. Он реализует свои задачи, и предприятие получает от него максимальный результат. И вот если эта система BSC внедрена, то управленческого персонала не нужно столько, не нужно контролеров, видеокамер, которые наблюдает, что человек делает на рабочем месте, выполняет ли он стандарты или нет. Стандарты создаются на основе потребностей человека, то есть должностные инструкции составляются индивидуально (АНО «Реалмед», Пермь).

О похожих проектах рассказывает и директор Коломенского музея.

Мы с людьми общаемся, предлагаем поучиться, оплачиваем учебу. В 2012 году получили специальный приз Европейского музейного форума. И одним из трех пунктов, за что нам этот приз был выдан, назван вклад в умения сотрудников. Это для нас очень важно, мы нащупали это направление, которое позволяет людям «гореть» на работе и приходить сюда с удовольствием, это творчество. Мы взяли в штат профессионального режиссера, сценариста, людей, которые работали в театре, для того, чтобы они с девочками занимались актерским мастерством, учили держать спину, улыбаться, разговаривать и так далее (Коломенский центр развития познавательного туризма).

Фактически все перечисленные проекты взаимодействия с персоналом являются проявлением социального новаторства, поскольку они не просто воспроизводят патерналистские идеи советского времени и не копируют буквально западные «гуманистические» стандарты управления персоналом, а встраивают и те и другие в свой особый контекст, обусловленный особенностями предметной деятельности и социума, среди которого существуют.

Выводы

1. Рассмотрение социального предпринимательства как инновационной деятельности позволило найти эмпирические индикаторы критериев, которые используются для идентификации этого вида предпринимательской деятельности. Предприятие не может считаться «социальным» лишь потому, что оно оказывает услуги в социальной сфере или обеспечивает рабочими местами представителей низкоресурсных групп. Эти критерии могут быть необходимыми, но их недостаточно, потому что предприниматель может получать хорошую прибыль на этом бизнесе и эксплуатировать инвалидов. Все включенные в выборку предприятия заявлены как социальные, поэтому руководители подчеркивают, что они предоставляют рабочие места социально незащищенным людям (молодым специалистам, студентам, инвалидам). Конечно, само по себе рабочее место для инвалида ― уже благо. Но качество этого рабочего места (например, посильная интеллектуальная сложность работы) и отношение к работнику-инвалиду не как к «нагрузке», а как к ценному сотруднику, ― это особая культурная концепция, которая встречается далеко не везде.

2. На наш взгляд, важными составляющими социального предпринимательства являются: 1) социальное новаторство и 2) социальные сети, сообщества, которые складываются вокруг социальных предприятий. Мы анализируем эти признаки не как ресурс, а как результат деятельности социальных предпринимателей. Это позволяет обогатить концепт «социальное предпринимательство», сделать его более прозрачным и тогда, когда это нужно для исследовательских целей, и для разработки обоснования закона о социальных предприятиях, и тогда, когда встает практическая задача: оценить «социальность» социального предприятия.

3. Исследование зафиксировало, что морфогенез социального предпринимательства идет двумя способами: 1) сначала собственно деятельность, затем идентификация ее как социальной благодаря заимствованию концепта; 2) сначала знакомство с правилами и образцами, а затем деятельность. Первый способ чреват ошибками, убытками и потерей темпов развития. Второй демонстрируют более успешные предприниматели. Мало этого, именно вторые демонстрируют большую активность не только в освоении существующих правил и образцов деятельности, но и новаторский подход к этим правилам и образцам. Они чаще становятся инициаторами экономических, организационных, социальных новшеств. Это внутренние регламенты, новая логистика решения задач, новая мода или стиль жизни.

4. Освоение опыта коллег для социальных предпринимателей становится важным направлением работы. Здесь у социальных предпринимателей часто возникают проблемы, связанные с закрытостью, нежеланием коллег делиться наработками. Логистику решения задач, технологии производства, внутренние регламенты деятельности бывает подчас легче получить за границей, чем у отечественных предпринимателей, занятых аналогичной деятельностью. Поэтому актуальной задачей становится создание инфраструктурных проектов, консалтинг в сфере социального предпринимательства. Алгоритмы деятельности социальных предприятий могут стать и уже становятся товаром, но пока нет закона о социальном предпринимательстве, сохраняются большие области неопределенности. Закон может появиться тогда, когда будут найдены и согласованы основания для статуса «социальное предприятие» и модели, формы, которые может иметь этот вид деятельности.

5. Обследованные социальные предприятия находятся на разных стадиях развития. Общая тенденция для большинства ― это подъем. Одни только планируют выйти на ожидаемые результаты, другие собираются расширяться ― в любом случае с помощью решения текущих проблем, в расчете, прежде всего, на собственные силы и в надежде на улучшение условий деятельности со стороны в первую очередь местных властей. Большинство планируют развивать заданное направление деятельности. Немногие, самые успешные, ориентированы на диверсификацию, освоение новых направлений. Те, кто существует на грани рентабельности, подумывают о сокращении, а то и полном свертывании социальных программ, если не будет средств спонсоров или государственного финансирования.

6. Исследование позволило выделить феномен, который мы назвали «социально-культурный проект» предпринимателей. На наш взгляд, это ключевой момент в идентификации предприятия как социального. Мы предложили эмпирические признаки, типологию и описали формы существования социально-культурных проектов. Социально-культурный проект в нашем случае ― бизнес-стратегия, которая предполагает достижение заявленной социальной цели. Это, с одной стороны, развитие предприятия с опорой на человеческий творческий потенциал как главный ресурс развития и конкуренции. С другой ― принятие некоторой миссии: создание новой ценностной и коммуникативной среды, тиражирование новых форм общежития, оказания социальных услуг. Наиболее успешные сейчас и имеющие лучшие перспективы развития ― это социально-культурные проекты, ориентированные на диверсифицированные цели для всех слоев потребителей.

Источники

Керлин Дж. А. Социальные предприятия в США и Европе: понять различия и извлечь из них уроки // Международное сообщество исследований третьего сектора и Университет Джона Хопкинса, 2006. [Электронный ресурс]. URL: http://www.nb-forum.ru/userfiles/file (дата обращения: 18.04.2014).

Ресурсы добровольческого движения. Аналитический доклад по результатам исследований фонда «Общественное мнение» 2012‒2013 гг. М.: ФОМ, 2013. 106 с.

Социальное предпринимательство в России и в мире. Практика и исследования / ред. А. А. Московская. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ, 2011. 283 с.

Тажибай А., Дубина А. Социальное предпринимательство: новые перспективы. Пособие по теории и практике социального предпринимательства. Бишкек, 2011. 38 c.

Флорида Р. Креативный класс: люди, которые меняют будущее. М.: Классика-XXI, 2011. 432 с.

Фонд «Наше будущее». О фонде. [Электронный ресурс]. URL: http://www.nb-fund.ru/about-us/ (дата обращения: 18.04.2014).

 

Добровольческий труд: масштабы, потенциал и факторы развития

Л. А. Кудринская

Добровольческий труд (волонтерство) рассматривается в контексте социологии труда. Данный ракурс позволяет оценить масштабы, потенциал и факторы развития добровольческой деятельности в мире и в России. Использован подход, в котором рассматривается связь правительственного, коммерческого и добровольческого секторов современного общества. Приведены результаты российских и авторских социологических исследований по теме статьи.

Ключевые слова: добровольчество, волонтерство, труд, некоммерческий сектор, масштабы добровольческого труда, потенциал, факторы развития, социологические исследования.

Введение

Добровольчество (волонтерство) как социальный феномен изучается российской наукой сравнительно недавно – с 1990-х годов, тогда как на Западе этой теме посвящено довольно много работ. В последнее время и в России наблюдается всплеск научного интереса к данному феномену (Бусыгин, Попова 2014). Это связано с тем, что масштабы волонтерства с каждым годом становятся все заметнее. Наиболее ярким примером является многотысячное участие волонтеров в организации и проведении ХХII Олимпийских игр в Cочи, которое вызвало со стороны россиян значительный интерес к волонтерской деятельности.

Масштабы волонтерства в мире

Межстрановые сравнительные исследования труда волонтеров с использованием экономических показателей начали проводиться с 90-х годов ХХ века. Наиболее известными в современной социологической и экономической науке являются исследования, проводимые американским институтом имени Дж. Хопкинса. Главная цель одного из проектов этого института под названием «Третий сектор в сравнительной перспективе» – отражение масштаба и источников дохода некоммерческого сектора в обследуемых 22 странах, а позднее в 36 странах (Монография института Дж. Хопкинса «Глобальное гражданское общество», 1999).

На Западе в исследованиях волонтерства используется трехсекторная модель общества: первый сектор – государственные, правительственные организации, второй сектор – коммерческие организации (сфера экономики) и третий сектор – некоммерческие неправительственные организации. По данным исследований института Дж. Хопкинса, общее число волонтеров в 36 странах мира в 1998 году равнялось 131,557 млн человек и масштабы добровольчества имели следующую структуру в разрезе 36 стран мира, которые отражены в таблице 1.

Таблица 1

Масштабы добровольческого труда по 36 странам мира

Как видно из таблицы 1, в странах с переходной экономикой уровень добровольчества на тот период был значительно ниже, чем в развитых странах. Следует отметить, что данные по России отсутствуют – таких исследований у нас не проводилось.

Кроме того, в тех же межстрановых исследованиях труда волонтеров были выделены четыре ключевые переменные: расходы, занятость, количество добровольцев и доходы. Добровольчество здесь рассматривается как неоплачиваемая занятость. Такой подход реализован в практике рынка труда развитых стран (особенно в периоды спада производства), где существуют бюро по найму добровольцев, с которыми оформляются контракты, а волонтерам оплачивают в 90 % случаев проезд и в 50 % – питание на рабочем месте (Великобритания). Работа волонтером по контракту в США засчитывается в трудовой стаж, причем в этом случае волонтеры должны быть не моложе 18 лет. Вследствие межгосударственных различий в ставках заработной платы и других затратах занятость оказалась лучшей основой для сравнения масштаба некоммерческого сектора по всем странам, чем расходы. Число работников НКО (некоммерческих организаций) было переведено с помощью государственных стандартов в эквивалент полной занятости (ЭПЗ) работников, так как многие некоммерческие работники заняты на неполную ставку. Также был использован эквивалент полной занятости добровольцев. Были собраны данные относительно количества добровольцев, работающих в некоммерческих организациях разных стран, посредством опроса населения. Этот подход позволил рассчитать стоимость труда добровольцев для использования главным образом в оценках дохода (через умножение числа ЭПЗ работников на среднюю заработную плату в отдельной отрасли). С использованием эквивалента полной занятости распределение рабочей силы организаций третьего сектора с выделением штатных сотрудников и волонтеров в разрезе развитых стран и стран с переходной и развивающейся экономикой выглядит следующим образом (см. рис. 1).

Рис. 1. Структура работников организаций гражданского общества

Существуют и другие данные о масштабах добровольческой деятельности, их достаточно много. Многие из источников были проанализированы нами еще в 2006 году (Кудринская 2006: 9–28).

Важные показатели деятельности третьего сектора в США представлены в статье А. А. Шлихтера «Некоммерческие организации и добровольческий труд в США» (Шлихтер 2000: 39–54). По этим данным, в деятельность неприбыльных организаций в той или иной степени вовлечено свыше 100 млн американцев, относящихся к различным социально-профессиональным и половозрастным категориям, в том числе свыше 8 млн оплачиваемых работников. Число некоммерческих организаций всех типов в США возросло с 309 тыс. в 1967 году до 1,1 млн в 1977 году и до более 1,5 млн в 1998 году (из них около 22 тыс. – общенациональные). В указанный сектор входят 70 % больниц общего профиля, более 40 % учреждений детского дошкольного воспитания, 50 % колледжей и университетов, 60 % агентств социального обслуживания, тысячи гражданских ассоциаций на федеральном и местном уровнях, 65 % музеев, 95 % библиотек и информационных центров. В данном секторе осуществляется 67 % фундаментальных научных исследований. К нему также относятся тысячи крохотных столовых для бездомных, религиозные общины, да и просто добровольцы, оказывающие бесплатно или по низким расценкам юридические, воспитательные, консультативные, социальные и иные услуги; потребительские организации, миллионы активистов – защитников окружающей среды. Этот сектор развивается даже более активно, чем коммерческий сектор США. В 1996 году текущие расходы на услуги приблизительно 750 тыс. гражданских организаций США, которые обслуживают нуждающиеся категории граждан, составили около 433 млрд долл., что превосходит ВВП Австралии, Индии, Мексики, Нидерландов и всех других стран за пределами первой десятки крупнейших стран. С учетом труда работающих в этих организациях добровольцев совокупный объем названных расходов возрастет еще на 80–100 млрд долл.

Динамика безвозмездного добровольческого труда показывает его подверженность подъемам и спадам, хотя общая тенденция направлена вверх как с точки зрения совокупной стоимости труда добровольцев, выраженной показателем стоимости затраченного времени, так и с точки зрения доли вовлеченных в него людей. Например, стоимость их трудозатрат с 1987 по 1998 год выросла со 149 млрд долл. до 225 млрд долл. Наименьший за этот период процент вовлеченного в добровольческий труд взрослого населения пришелся на 1987 год (45 %); в 1991 году наметился подъем (51,5 %), а затем, в 1995 году, снижение до 49 %. Однако в 1998 году доля вовлеченных в добровольческий труд граждан достигла небывалого уровня в 56 %.

Американский ежегодник «Statistical Abstract of US» за 1998 год, на который ссылается И. Городецкая, приводит данные об участии в добровольчестве в зависимости от нескольких демографических и социальных характеристик. Они получены в ходе опроса 1996 года и относятся к 1995 году. Основной вывод И. Городецкой: «Волонтерство – устоявшаяся, общепринятая норма, тем более обязательная, чем более образован, обеспечен и интегрирован в общество американец» (Городецкая 2001: 78–86).

Волкова С. И. пишет, что «согласно данным канцелярии премьер-министра Японии на 1993 год, чуть более 30 % населения страны занималось волонтерской деятельностью, а около 60 % хотели бы ею заняться, если бы представилась возможность. В том же году отдел молодежной политики Агентства управления и координации приводил следующие данные: 30 % молодых людей Японии в возрасте от 13 до 25 лет имели опыт волонтерской деятельности, а подавляющее большинство (более 70 %) считали, что такая деятельность обретет более весомое значение в будущем. Для удобства и повышения эффективности волонтерской деятельности в стране создана система центров волонтеров, в которую входят общенациональные, префектуральные и муниципальные центры. Они являются своего рода посредническими организациями, которые связывают людей друг с другом и предоставляют им возможность заняться волонтерской деятельностью. В 1995 году уже 18 министерствам было вменено в обязанность заниматься активизацией волонтерской деятельности. По данным японского Национального центра распространения добровольческой деятельности, более 10 миллионов японцев в той или иной форме приобщены к движению добровольчества» (Волкова). Данные по Японии разноречивы (особенно если сравнить с показателями табл. 1), тем не менее и в Японии волонтерство – тоже привычное для граждан дело.

Российские ученые А. Аузан, В. Тамбовцев (Аузан, Тамбовцев 2005: 28–49) указывают, ссылаясь на зарубежные источники, что, например, в США в 1992 году масштабы добровольческого сектора оценивались в 508,5 млрд долл., не включая стоимости труда волонтеров. С добавлением труда волонтеров этот сектор оценивался в 6,5 % национального дохода США и охватывал около 10,6 % всех занятых. В Великобритании объемы добровольческой деятельности выросли с 7,9 млрд ф. ст. в 1980 году до 12,6 млрд ф. ст. в 1986 году. При этом авторы применяют термин «добровольческий сектор» как синоним третьего сектора, указывая тем самым на специфику этого сектора.

Однако данные института Дж. Хопкинса представляются наиболее полными, поскольку являются межстрановыми и используют одни и те же количественные индикаторы для измерения волонтерского труда. Поэтому для написания данной статьи нами был проведен поиск самых свежих результатов исследований института Дж. Хопкинса. Оказалось, что в 2012 году вышла новая монография «Состояние глобального гражданского общества и волонтерство (по данным справочника ОНН по некоммерческим организациям)». Авторами выступили: Лестер М. Саламон, С. Войчич Соколовски, Меган А. Хеддок, Хелен С. Тайс (Саламон, Войчич-Соколовски, Хеддок, Тайс 2012: 1–40).

Приведем данные по 13 странам, в которых были проведены исследования. Как видим, данных по России здесь также нет (табл. 2).

Таблица 2

Рабочая сила организаций гражданского общества как часть экономически активного населения по странам с различным уровнем развития

По данным таблицы 2 можно сделать вывод, что в развитых странах наблюдается больший масштаб волонтерской деятельности, чем в странах с переходной экономикой. Кроме того, заметен общий рост доли рабочей силы в организациях гражданского сектора (сравнение данных рис. 1 и табл. 2): в 1998 году – 4,4 %, в 2012 году – 7,4 %. Конечно, следует принимать во внимание, что в 2012 году есть данные только по 13 странам, однако тенденция к росту масштабов как самого гражданского общества, так и волонтерства, на наш взгляд, проявляется вполне отчетливо.

Вместе с тем нужно помнить, что сугубо экономический подход к оценке добровольческого труда некорректен. Лестер М. Саламон замечает, что у приверженцев третьего сектора возникает сильное искушение представить в качестве панацеи всех социальных болезней «некоммерческий сектор» и возлагать все надежды только на него. Все же не следует ожидать от него больше, чем он может дать, хотя он и имеет большой потенциал.

Масштабы волонтерства в России

Особое место в ряду исследования добровольческой деятельности занимает социология, предлагающая широкий полипарадигмальный спектр подходов: социетальный, культурологический, социально-исторический, социально-экономический, социально-правовой, социально-управленческий, с позиций социальной работы, социально-психологический и т. д. Например, для экономической социологии характерно рассмотрение вопросов добровольчества и благотворительности, меценатства, социального предпринимательства. Для нашего подхода – социологии труда – характерно рассмотрение его организации, трудозатрат, мотивов добровольческого труда и т. п.

Общероссийские добровольческие действия нового несоветского формата массово проявляются в России с начала 1990-х гг. Они представляют ежегодные общественные и образовательные кампании и акции, являющиеся частью международной стратегии продвижения добровольчества в обществе и позитивного развития молодежи. Один из главных организаторов этого движения в тот период – Добровольческий центр «Созидание», возглавляемый Г. Бодренковой. Общероссийские добровольческие действия проводятся с целью содействия повышению гражданского созидательного потенциала и воплощению на практике механизмов эффективного партнерства между органами государственной власти, институтами гражданского общества и бизнес-организациями в совместном решении социальных проблем общества.

Результаты общероссийского опроса, проведенного Фондом «Общественное мнение» в июне 2001 года, показывают, что о существовании в России общественных организаций знают или что-то слышали 65 % опрошенных. Членами общественных организаций себя считают только 5 % россиян: из них 3 % состоят в профессиональных союзах, 1 % – в организациях, поддерживающих пенсионеров, инвалидов и ветеранов, и 1 % – в других общественных организациях. На вопрос «Хотели бы Вы участвовать в работе какой-либо общественной организации?» большинство опрошенных россиян (73 %) ответили отрицательно, 15 % выразили такое желание и 11 % затруднились с ответом.

По данным неправительственных источников, в России в добровольческой деятельности участвуют около 1,5–2 % трудоспособного населения (для сравнения: в экономически развитых странах – в среднем около 15 %). В то же время опросы ВЦИОМ (1999, 2003) выявляли, что более 40 % российских граждан желали бы участвовать в общественно полезной деятельности на добровольных началах. Расчеты показывают, что создание условий, позволяющих вовлечь 10 % российского населения в добровольческую деятельность, позволило бы ежегодно инвестировать в социальную сферу ресурсы, эквивалентные сумме до 3 млрд долларов США.

Отметим, что 1,5–2 % трудоспособного населения в РФ на 1 января 2004 года составляло около 1,348–1,797 млн человек (по данным Росстата, трудоспособное население в РФ на 1 января 2004 года составило 89,896 млн человек).

Обращаем внимание, что разные авторы приводят различные и, очевидно, весьма приблизительные, ориентировочные цифры. По данным 2011 года И. В. Мерсияновой, добровольной деятельностью когда-либо занимались 33 % россиян. В эту группу входят как волонтеры, которые сотрудничали с общественными организациями (НКО, НПО), так и те, кто занимался добровольчеством самостоятельно или в неформальной группе (Мерсиянова 2011).

Данные по количеству волонтеров, действующих в рамках зарегистрированных НКО, можно приблизительно рассчитать. Мы провели свои расчеты, выделяя при этом светское (нерелигиозное) и религиозное волонтерство. Известно, что во многих странах мира именно религиозные организации заложили ценности соучастия и деятельные практики помощи ближним в трудных жизненных ситуациях. До сих пор они зачастую выполняют самые трудные виды помощи людям (хосписы, больницы, работа с наркоманами, воспитание сирот и т. д.). Светские НКО появились в XIX веке, а их расцвет начался в ХХ веке. По официальным данным Росстата, на 1 января 2013 года зарегистрировано 104 949 общественных объединений и 25 541 религиозных организаций. Если предположить, что в среднем каждое общественное объединение привлекло от 10 до 20 добровольцев в год на различные общественные акции и проекты, то мы получим следующие цифры:

светское добровольчество:

(10–20) × 104 949 = 1 049 490–2 098 980 чел., т. е. от 1,05 млн до 2,1 млн чел.

религиозное добровольчество:

(10–20) × 25 541 = 255 410–510 820 чел., т. е. от 0,26 млн до 0,51 млн чел.

Общая цифра светского и религиозного добровольчества в РФ на 1 января 2013 года составит: от 1,31 млн до 2,52 млн человек. С учетом того, что на 1 января 2013 года экономически активное население в РФ составило 75,75 млн человек, мы получаем следующий масштаб добровольческой деятельности – от 1,7 до 3,3 % экономически активного населения.

Применяя такой инструмент, как социологические опросы населения, можно получить данные о неформальном волонтерстве как в незарегистрированных социальных группах, движениях, так и в рамках НКО.

В этом контексте интересные данные были получены в еженедельном опросе «ФОМнибус» 18–19 мая 2013 года в 43 субъектах РФ (100 населенных пунктов, 1500 респондентов). Опрошенным был задан вопрос: «Среди Ваших знакомых есть люди, которые занимаются добровольчеством (волонтерством), или таких людей нет?» и были получены ответы:

Таблица 3

Распределение ответов на вопрос «Среди Ваших знакомых есть люди, которые занимаются добровольчеством (волонтерством), или таких людей нет?», %

Был задан также другой вопрос: «А Вам лично в последнее время приходилось или не приходилось работать в качестве волонтера (по собственному желанию и без вознаграждения) в составе какой-либо группы или организации? Если приходилось, то в каких направлениях добровольчества Вы участвовали?» (Карточка, любое число ответов)

Таблица 4

Распределение ответов, %

Таким образом, по данным опроса, масштабы волонтерства (формального и неформального) составили от 11 до 17 % от числа опрошенных. Следовательно, неформальное волонтерство значительно превосходит добровольную безвозмездную работу в зарегистрированных НКО.

Подводя итоги рассмотрения масштабов добровольчества в России и в мире, следует отметить, что перед учеными стоит актуальная задача разработки методик измерения различных аспектов этого явления. Есть положительные примеры в этой области. Статистический аспект явления может быть рассмотрен с позиций занятости. Например, такой подход вслед за западными авторами развивает А. В. Трохина. Она отмечает, что регулярные обследования волонтерства проводят только статистические службы Австралии, Германии, Канады, Нидерландов, Норвегии, США и Швейцарии. В целом же экспертные обследования по волонтерству проводятся в мире нерегулярно и охватывают незначительную долю населения, в то время как есть реальная потребность в регулярной и надежной информации по данному типу занятости, что позволило бы проводить сравнения данных по странам и годам. В связи с этим в международном научном сообществе проходит обсуждение вопроса, в какие существующие обследования населения наиболее целесообразно включить блок, посвященный добровольчеству. А. В. Трохиной была предложена методология обследования данного явления в России, которая была апробирована в ходе проекта Федеральной службы государственной статистики «Развитие системы государственной статистики – 2» по проведению «пилотного» обследования волонтеров России (Трохина 2014).

Волонтерство: проблема информированности и самоидентификации

Рост масштабов такого явления, как волонтерство/добровольчество, указывает на наличие важных закономерностей развития общества, которые вызывают исследовательский интерес ученых. Одним из фокусов исследования добровольчества является информированность населения о самом феномене. В рамках того же социологического опроса «ФОМнибус» 18–19 мая 2013 года респондентам был задан вопрос: «Людей, которые по собственному желанию и без вознаграждения в свободное от работы (учебы) время делают общественно-полезные дела либо помогают нуждающимся, мы будем называть добровольцами или волонтерами. Вы знаете, что-то слышали или ничего не знаете о деятельности добровольцев (волонтеров) в вашем городе (селе, поселке)?» и получены ответы:

Таблица 5

Распределение ответов, %

Как мы видим, только 18 % респондентов достоверно знают, а более половины ничего не знают об этом явлении или затруднились с ответом, треть – что-то слышали.

По данным нашего исследования, которое было проведено в 2011 году в форме анкетного опроса (N=970) среди студентов ОмГТУ бакалавриата и специалитета технической направленности, получены следующие ответы на вопрос «Знаете ли Вы что такое волонтерство, добровольчество?»

Таблица 6

Распределение ответов, %

Эти результаты мы объясняем тем, что студенты вузов более всего задействованы в волонтерской деятельности, и это очень оптимистично, поскольку в наших университетах учатся те, кто в будущем станет элитой общества, в том числе технической.

Другой фокус исследований касается самоидентификации участников волонтерского движения. По данным исследования И. Ивановой, Р. Илюмжановой, Е. Петренко (Иванова, Илюмжанова, Петренко 2013: 98), участники добровольческой деятельности несколько чаще предпочитают себя именовать «активистами». Такое самоназвание выбрали без малого треть (31 %) респондентов. Для сравнения, за «добровольца» высказались 25 %, за «волонтера» – 23 %, за «общественника» – 16 %. По мнению авторов соцопроса, такое распределение ответов свидетельствует, пожалуй, о том, что на массовом уровне социальные статусы и роли активистов пока еще не четко проявлены, размыты. Дискурс добровольчества, как и сам феномен, сейчас переживает стадию активного развития.

Потенциал волонтерского труда в России

Россия сегодня ориентируется на новые экономические и социальные стандарты жизни общества, что требует привлечения огромных ресурсов и трудовых усилий. Как верно отмечает Г. П. Бодренкова, существующая в России государственная социальная политика не учитывает, что потребность граждан – это не только получать услуги и помощь от государства, но и отдавать свое время, силы, талант и энергию на общественное благо. Старые подходы не позволяют задействовать огромный человеческий и социальный потенциал российского общества, его внутренние ресурсы. Необходимы нестандартные решения и новые подходы. Государственная поддержка развития добровольчества, добровольных гражданских инициатив в значительной степени является ответом на запросы времени, поэтому необходимо рассмотреть вопрос о создании условий для развития этих инициатив (Бодренкова).

В сборнике «Личность, экономика, гражданское общество» А. Н. Аринин пишет: «Международный опыт и история самой России неоспоримо свидетельствуют о том, что социально-экономическое и политическое развитие любого общества и государства не столько зависит от природных условий и других внешних условий, сколько от силы человеческого фактора, способности людей к самоорганизации и свободному производительному творчеству». В нынешних условиях кризиса цивилизации и перехода от эпохи индустриализма к эпохе информационного общества роль человеческого фактора возрастает. «Пора бы перейти… к привлечению самого гражданского общества к заботе об устойчивом развитии безопасности, к освобождению еще во многом потенциальной социальной энергии и превращению ее в энергию кинетическую», – резюмирует автор (Аринин 2000: 101–102).

Важной задачей в этом контексте является выявление того, что определяет потенциал российского добровольчества. Несомненно, потенциал добровольчества относится как к человеческому, так и к социальному потенциалу.

Человеческий потенциал связан с характеристиками человека. Потенциал человеческого развития – социальная категория и концепция, выражающая (в качественных и количественных показателях) состояние здоровья и уровень жизни, степень образованности и культуры населения той или иной страны или социальной группы, то есть совокупность социально значимых качеств, способностей, знаний, умений и навыков, сформированных на основе природных задатков людей и в результате социальных взаимодействий (Социологический словарь Андреев 2008: 351–352). В настоящее время существует специальный показатель ИРЧП – индекс развития человеческого потенциала, который используется для ежегодного межстранового сравнения.

Индекс развития человеческого потенциала – интегральный показатель уровня и качества экономического, социального, экологического развития страны, который содержит четыре парадигмы и измеряется тремя показателями.

К парадигмам развития человеческого потенциала относятся:

1) продуктивность как результат эффективной деятельности, направленной на повышение дохода и экономического роста;

2) равенство, понимаемое как равенство возможностей в реализации способностей и пользовании благами;

3) устойчивость, позволяющая обеспечить доступ к возможностям цивилизации не только нынешним, но и будущим поколениям;

4) расширение возможностей, предполагающее, что развитие осуществляется не только в интересах людей, но и их усилиями.

Индекс развития человеческого потенциала колеблется в пределах от нуля до единицы и рассчитывается по методике, предложенной экспертами ООН. В числе ведущих показателей, определяющих рассматриваемый индекс, выделяются три:

1) индекс ожидаемой продолжительности жизни – означает продолжительность предстоящей жизни при рождении и устанавливается в минимальном и максимальном значениях в интервале от 25 до 85 лет;

2) индекс уровня образования – на две трети производно от грамотности среди взрослого населения (от 0 до 100 %) и на одну треть от совокупной доли учащихся среди молодежи в возрасте до 24 лет (тоже от 0 до 100 %);

3) индекс уровня жизни – зависит от реального душевого ВВП (валового внутреннего продукта) и колеблется в пределах от 100 до 40 000 долл.

Взятые вместе, они отражают три главных качества: здоровую жизнь, знания, достойные человека условия жизнедеятельности. Конечно, методики расчетов индекса и его ценностные основания могут быть подвергнуты критике. В индексе развития человеческого потенциала, например, акцент сделан на возможностях, а не на целях развития человека. В нем не акцентированы субъективные составляющие человеческой жизни. Но отметим главное: индекс ИРЧП учитывает объективные условия развития и самореализации человека, следовательно, и его ограничения, доступные средства, ресурсы, возможные перспективы.

Человеческий потенциал и социальный потенциал тесно связаны и взаимно влияют друг на друга. Развивая один, мы увеличиваем другой.

Социальный потенциал – интегральное понятие, характеризующее возможности различных социальных субъектов (общество в целом, государство, отрасли хозяйства, регионы, коммерческие и некоммерческие организации, общности группы, личности) в решении перспективных задач социального развития. Потенциал формируется в ходе развития общества и включает в себя используемые и неиспользуемые источники, средства, силы, резервы, существующие в настоящий момент, и их предпосылки, которые могут появиться в будущем при создании определенных условий, достижении более высокого уровня и качества жизни, обеспечения социального благополучия населения (Осадчая 2003: 236).

Гражданский, или активистский, потенциал может быть выявлен социологическими методами. Ранее мы отмечали, что опросы ВЦИОМ (1999, 2003) выявляли, что более 40 % российских граждан желали бы участвовать в общественно полезной деятельности на добровольных началах.

По результатам нашего исследования в ОмГТУ в 2011 году (N=970) были получены следующие ответы на вопрос «Представьте, что в ОмГТУ организуется акция, в результате которой выиграют все, а ОмГТУ станет более чистым, красивым, удобным. Примите ли Вы участие в этой акции при условии, что будете трудиться добровольно и безвозмездно?»

Таблица 7

Распределение ответов, %

По нашим данным, 72,9 % опрошенных студентов типичного российского технического вуза будут участвовать в акции. Вновь играет роль уровень образования респондента как характеристика человеческого капитала.

В рамках того же социологического опроса «ФОМнибус» 18–19 мая 2013 года респондентам был задан вопрос: «Скажите, пожалуйста, Вы допускаете или исключаете для себя возможность в будущем заниматься добровольной общественнополезной деятельностью? Если допускаете, то Вы скорее хотели бы действовать в одиночку или в составе какой-либо группы, организации?» Получены следующие ответы:

Таблица 9

Распределение ответов, %

Около 40 % опрошенных допускают для себя занятие добровольчеством, и большая часть из них скорее готовы работать в рамках группы или организации.

Мы получили очень важные результаты, которые показывают, что у добровольчества очень высокий незадействованный пока потенциал. Отметим два важных момента. Во-первых, развитие человеческого потенциала у студенчества выше, чем у других групп (уровень образования и здоровья), и это повлияло на результат опроса. Во-вторых, как любой труд, добровольчество должно быть организовано, это показывает наш опыт изучения этого явления. Следовательно, нам нужно учиться организации активистских инициатив, волонтерских акций. Нужен поиск и обучение (самообучение) субъектов активизма, которые становятся лидерами этого движения и притягивают к этому других.

Думается, что сегодня все мы заинтересованы в создании крепкого активного гражданского общества в России на основе развития потенциала добровольческого труда. Поэтому перед российским обществом стоит задача по осознанному созданию правовых, организационных, информационных, экономических, культурных условий для развития этой деятельности. Каковы же возможности в реализации этой задачи?

Современные российские факторы развития трудового потенциала добровольчества

Каковы же плюс-факторы, способствующие развитию третьего добровольческого сектора?

Самыми актуальными, востребованными, наболевшими, на наш взгляд, являются такие факторы:

1) развитие законодательной базы для деятельности третьего сектора;

2) доступ организаций третьего сектора к СМИ;

3) создание механизмов ресурсной поддержки этих организаций;

4) развитие государственной системы образования, способной осуществлять гражданскую социализацию новых поколений россиян;

5) формирование сообщества ученых и педагогов, лучших представителей элит первого, второго и третьего секторов, разделяющих единые ценности социального партнерства, нравственных ценностей, социальной ответственности.

Самым проблемным фактором развития добровольческого движения является современная российская законодательная база. Отсутствие соответствующих нормативных актов и, как следствие, невозможность стимулирования труда волонтеров препятствует во всех отношениях прогрессу этой деятельности в нашем обществе.

Перечислим основные законодательные положения, регулирующие некоммерческий сектор. В статье 30 действующей Конституции РФ (1993) записано, что каждый гражданин «имеет право на объединение», причем «свобода деятельности общественных объединений гарантируется». В 1994 году конституционные положения получили дальнейшее развитие в Гражданском кодексе. Кроме этого, до 1995 года на территории России действовал Закон СССР «Об общественных объединениях» (принятый в октябре 1990 г.), который впервые заменил разрешительный порядок возникновения общественных организаций в нашей стране на регистрационный и положил начало правовому регулированию некоммерческого сектора. В дальнейшем на его основе был разработан одноименный Закон РФ, который вступил в действие в мае 1995 года. Следует заметить, что Закон содержит ряд противоречивых положений, которые существенно затрудняют функционирование НКО без образования юридического лица и тем самым противоречат Конституции РФ.

Определенные противоречия существуют также между различными законами, регулирующими некоммерческий сектор. В настоящее время количество законов и подзаконных актов, содержащих нормы, регулирующие деятельность НКО, исчисляется уже сотнями, а сами нормы относятся к различным отраслям права. Они присутствуют в международных договорах и иных международных документах, имеющих силу на территории России. Основы деятельности некоммерческого сектора на территории России заложил Федеральный закон РФ «О некоммерческих организациях», вступивший в силу 12 января 1996 года.

Правовое регулирование благотворительной деятельности началось в 1995 году с принятия Федерального закона «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях», который закрепил особенности создания и деятельности благотворительных организаций, цели благотворительной деятельности и возможные формы ее поддержки органами государственной власти и органами местного самоуправления. Для благотворительных организаций установлен более строгий, чем для других НКО, режим контроля над расходованием денежных средств и имущества. К сожалению, данный закон до сих пор по существу не работает, поскольку он слабо подкреплен другими законодательными актами.

Тем не менее, какая бы ни раздавалась критика в адрес действующего Федерального закона «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях», именно он установил основы правового регулирования благотворительной деятельности, заложил первые стандарты современной российской благотворительности. В соответствии с этим законом разработаны и приняты соответствующие законы на региональном уровне. Таким образом, Федеральный закон «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» стал базовым для юридических и физических лиц, занимающихся благотворительной деятельностью. В совокупности с другими законодательными актами он сыграл важную роль для развития российской благотворительности на начальном этапе ее становления.

Кроме перечисленных документов, отдельные виды некоммерческой деятельности регулируются Законами РФ «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26 сентября 1997 года, «О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности» от 12 января 1996 года, «О поддержке молодежных и детских общественных объединений» от 28 июня 1995 года. Законодательством достаточно подробно определена деятельность некоммерческих организаций в сфере образования, науки и культуры.

Несмотря на обилие нормативных документов, затрагивающих вопросы функционирования некоммерческого сектора, правового определения требует еще множество существенных моментов. Одним из них, бесспорно, является вынужденная коммерческая деятельность НКО.

С целью урегулирования этого и ряда смежных вопросов в начале 2000 года на рассмотрение в Государственную Думу был внесен проект Федерального закона «О порядке введения основной и предпринимательской деятельности неправительственными некоммерческими организациями», который пока не принят. Нигде также не определен статус добровольцев, работающих в НКО, поэтому им нельзя на законном основании оплатить командировочные расходы, их подпись неправомочна, они являются причиной множества конфликтов с внебюджетными фондами. В настоящее время законопроект еще дорабатывается, но уже сейчас не вызывает сомнения, что его принятие будет способствовать дальнейшему развитию правовой базы некоммерческого сектора.

В отличие от американского законодательства, закрепляющего предоставление добровольцам разнообразных скидок на продукцию организации, получение бесплатных образовательных и культурных услуг, российское законодательство этого не допускает (согласно статье 5 Закона «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» труд добровольца безвозмезден). В результате многие российские организации для привлечения волонтеров вынуждены отходить на практике от действующего законодательства, предоставляя им привилегии. Кроме того, на развитие отечественного волонтерства отрицательно влияет то, что эта деятельность не засчитывается в трудовой стаж. Благополучатель-организация не имеет права заключать трудовой договор с добровольцем, делать записи в трудовую книжку. Одним из выходов является заключение гражданско-правового договора между добровольцем и НКО, а именно «Договора о добровольческой деятельности».

Улучшить ситуацию могло бы внесение дополнений в Закон «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях», прежде всего касающихся изменения формулировки о «безвозмездности труда волонтера», исключающей любое материальное и нематериальное поощрение, а также определения механизмов стимулирования добровольного труда и его контроля.

Итак, можно резюмировать, что действующая законодательная база российского добровольческого сектора требует существенного уточнения. Она значительно отстает от темпов развития самого сектора и в ряде случаев становится препятствием его дальнейшего становления. С одной стороны, это вполне объяснимо, так как первый на территории бывшего СССР закон, регулирующий деятельность общественных объединений, появился в 1990 году, то есть законодательное оформление некоммерческого сектора охватывается уже более чем двадцатилетним периодом. В последние годы законотворческая работа в этом направлении активизировалась.

Мы можем наблюдать это на примере обсуждения проекта Федерального закона «О добровольчестве (волонтерстве)». Разработчиками закона выступили эксперты Общественного совета Центрального федерального округа, Росвоенцентра и Российского государственного социального университета. Необходимость и своевременность закона «О добровольчестве» авторы объяснили недостаточным нормативно-правовым регулированием деятельности и назревшей необходимостью развести понятия «благотворитель» и «доброволец».

На наш взгляд, во многих формулировках закона достаточно явно прослеживается такая особенность понимания феномена добровольчества со стороны разработчиков как государственно-центричное мышление. Это проявляется в их желании стимулировать и урегулировать деятельность волонтеров. Так, например, один из авторов законопроекта, член комитета Совета Федерации по социальной политике Александр Борисов, в попытке убедить оппонентов сказал: «Я вижу волонтерство как отдельный вид деятельности и надеюсь, что виды волонтерской деятельности будут расширяться. Задача уполномоченного органа – иметь представление, как идут дела. Когда обсуждали проект, в голове мы держали название “Закон о стимулировании волонтерской деятельности”. Предполагалось, что волонтерством можно заниматься не только от организации, но и в порядке индивидуальной деятельности, и за это в будущем предусматриваются какие-то бонусы и прочее» (информация приведена по статье «Добро в законе»).

Такой государственно-центричный подход был сразу замечен добровольческим сообществом и воспринят как фактор риска для будущего развития волонтерства в России. В той же статье «Добро в законе» высказано в целом негативное отношение к проекту закона. Волонтеры заявляют: «Нам закон не нужен». Сенаторы, которые разрабатывали документ, возражают: «Так ведь для вас стараемся». Однако в той редакции, которая представлена общественности, проект выглядит как стремление усилить контроль за добровольцами и ограничить их возможности.

По задумке авторов, должен быть определен уполномоченный орган, «который будет разрабатывать государственную политику в области поддержки и стимулирования добровольческой (волонтерской) деятельности». Пока речь не идет об отдельной структуре, полномочиями планируется наделить один из действующих исполнительных органов власти. Его и обяжут «оказывать содействие в реализации государственных добровольческих (волонтерских) программ и стимулировать на территории РФ добровольческую (волонтерскую) деятельность». Он же будет заниматься регистрацией добровольцев, выпуском личных книжек и ведением общероссийского реестра. Выглядит как учет, контроль и централизованное управление.

Закон определил, что «добровольцы – граждане, осуществляющие благотворительную деятельность в форме безвозмездного труда в интересах благополучателя, в том числе в интересах благотворительной организации». К сожалению, законодатель привязал добровольцев к благотворительности и благотворительным организациям. Но на практике формы добровольческой активности, круг работ и организаций, привлекающих добровольцев, намного шире.

Представители волонтерского движения, напротив, уверены, что существующей правовой базы достаточно для развития инициатив. В том или ином виде добровольческая деятельность описана в Гражданском и Налоговом кодексах, законах о некоммерческих организациях, общественных объединениях, благотворительности, добровольной пожарной охране и ряде других. Помимо этого, действует концепция содействия развитию благотворительной деятельности и добровольчества в России и концепция социально-экономического развития страны до 2020 года, где обозначено развитие институтов гражданского общества, включая поддержку благотворительности и волонтерства. По мнению противников нового закона, достаточно внести ряд изменений в существующие законы, а не создавать новый, по крайней мере в такой редакции (см. статью «Добро в законе»).

Мне бы хотелось привести еще несколько аргументов в сторону необходимости доработки проекта закона после ознакомления с его текстом. При этом следует отметить, что есть и положительные стороны в законопроекте. В целом там правильно сформулированы принципы волонтерства, прослеживается направленность к расширению волонтерства через его стимулирование. Однако явно виден и государственно-центричный подход с усилением роли государства в этой сфере.

В статье 3 «Основные принципы добровольческой (волонтерской) деятельности» (Глава 1 «Общие положения») сказано, что «Добровольческая (волонтерская) деятельность не подменяет деятельность органов государственной власти и органов местного самоуправления по осуществлению их полномочий». Казалось бы правильный посыл, но на практике будет ли это означать невозможность вмешательства добровольцев в решение проблем, которые относятся к профессиональной сфере деятельности госструктур (если те не справляются)? Ведь мы наблюдаем зачастую иные жизненные реалии.

В статье 5 законопроекта «Основные формы и виды добровольческой (волонтерской) деятельности» (Глава 1 «Общие положения») сказано, что добровольческая (волонтерская) деятельность может осуществляться в форме:

1) индивидуальной добровольческой (волонтерской) деятельности;

2) добровольческой (волонтерской) деятельности в составе незарегистрированного объединения или группы;

3) добровольческой (волонтерской) деятельности через добровольческую (волонтерскую) организацию.

Однако нет определения, что понимается под добровольческой организацией, как она соотносится с теми общественными объединениями, которые уже прописаны в законодательстве России. Или это будут уже государственные организации? Как будет выглядеть индивидуальное волонтерство, возможно ли оно в принципе?

В главе 2 «Организация добровольческой (волонтерской) деятельности» вводится понятие уполномоченного органа (федеральный орган исполнительной власти, осуществляющий поддержку и стимулирование добровольческой (волонтерской) деятельности в Российской Федерации), который наделяется самыми широкими полномочиями. К таким полномочиям в законе отнесли в том числе: регистрацию добровольцев (волонтеров), выпуск личных книжек добровольцев (волонтеров) и ведение общероссийского реестра добровольцев (волонтеров); организацию электронной упрощенной регистрации добровольцев (волонтеров); ведение реестра добровольческих (волонтерских) вакансий; организацию информационной сети добровольчества (волонтерства).

Действительно, такие полномочия уполномоченного органа направлены на контроль и регистрацию волонтеров, что усложнит, формализует их деятельность. Неизвестно, что это будет за орган, как он будет строить работу с волонтерским сообществом, но, зная ментальность и исторические особенности становления нашей государственности, можно ожидать усложнения реализации самой добровольческой деятельности. Главное, чтобы это в России не обернулось уходом волонтерства в тень, как это происходит с бизнесом. Желание посчитать число добровольцев не должно привести к тому, чтобы у потенциальных добровольцев отпало желание ими стать.

Стоит отметить еще один момент. Во время обсуждения проекта между волонтерской общественностью и разработчиками не произошло конструктивного взаимопонимания и взаимодействия, диалог складывается плохо (о чем говорит, например, обсуждение этого проекта в телеэфире на канале «Ц» в 2013 году). На наш взгляд, этот диалог в эфире – микромодель будущего взаимодействия госслужащих и добровольцев. Без предварительного, до принятия закона снятия всех непониманий, удаления точек напряжения судьба его может быть печальной для судеб волонтерства в России. Однако диалог нужно продолжать, поскольку в нем проявляются многие важные, нерешенные пока стороны взаимодействия власти и общества. Нужно искать взаимоприемлемые пути их решения.

Для эффективной благотворительной деятельности в форме добровольческого труда необходимо взаимодействие волонтера или посредника-организатора с благополучателями, что невозможно без средств массовой информации. Поэтому особое значение для развития третьего сектора, межсекторного партнерства между всеми тремя секторами имеет инфраструктура средств информации как основа этого взаимодействия. На практике это выглядит как информирование сообщества со стороны НКО о своей деятельности и доступ к такой информации будущих благополучателей и партнеров. Без деятельности переговорной площадки или публичной сферы гражданское общество сегодня просто невозможно. С учетом того, что гражданское общество в России пока не так развито, как хотелось бы россиянам, эта проблема выхода на широкие слои общественности для структур гражданского общества является одной из самых актуальных. Лишь через создание информационного поля субъекты гражданского общества могут начать самоорганизовываться, вырабатывать и реализовывать совместные действия, находить друг друга для совместного труда, транслировать культурные ценности, нормы и т. д.

Достаточно долго добровольческий сектор действовал в ситуации информационного вакуума. В период с 1990-х по 2000-е годы явно проявлялось отсутствие реального интереса большинства российских СМИ (и прежде всего наиболее массового и влиятельного из них – телевидения) к конкретной практике гражданского общества. Это было связано с общим вектором эволюции средств массовой информации – их растущей коммерциализацией и ориентацией на развлечение и сенсационность в ущерб осмыслению происходящего, в том числе событий общественной жизни. Особенно это было характерно для телевидения.

В современный период мы наблюдаем улучшение ситуации благодаря сети Интернет, в результате чего благодарители и благополучатели стали достаточно быстро находить друг друга, сформировались и формируются новые общества взаимопомощи. По Интернету теперь можно на сайтах различных формальных организаций или неформальных социальных групп записаться в качестве добровольца на конкретную акцию. Кроме того, в 2013 году, во многом благодаря активности гражданского общества и политике государства, в России появилось наконец «Общественное телевидение», что, несомненно, является положительным фактором развития гражданской активности россиян.

К положительным моментам можно отнести деятельность сформированной с участием Президента Общественной палаты РФ, которая имеет большие возможности выхода на массовую аудиторию, чем рядовые НКО. Однако реальная практика выхода в социальное пространство для многих рядовых НКО, инициативных групп все же затруднена. Возможности использования глобальной информационной сети ограничены низким уровнем жизни большинства россиян, которым недоступен Интернет. Пока положение отчасти сглаживают ресурсные центры третьего сектора, существующие часто за счет небольших грантов. Однако в наиболее влиятельных российских СМИ тематика гражданского общества крайне узка и касается зачастую сбора средств для различных благотворительных фондов, прежде всего для больных детей.

В то же время мы должны отметить улучшение ситуации в области информационного фактора развития третьего сектора, но возможности его только начинают раскрываться перед гражданскими активистами.

Недостаточная активность российского добровольческого сектора в России непосредственно связана с его скудным финансированием. Основная причина отказа россиян от участия в общественной жизни в качестве «активистов» – это зачастую низкий финансовый потенциал. Людям бедным, что нередко связано с проблемами здоровья, низким уровнем образования, особенностями местного рынка труда, безработицей и пр., очень трудно проявлять социальную активность, даже если эта активность будет направлена на защиту их собственных интересов. Число бедных в нашей стране снижается, однако составляет еще значительную долю населения – в 2012 году эта цифра была равна 11 % (в 2009 году – 13 %).

Достаточно известным фактом является следующий: в развитых странах средства на деятельность НКО в форме благотворительных взносов отчисляют, прежде всего, представители среднего класса (представители среднего и мелкого бизнеса, мелкие и средние служащие, государственные чиновники и т. п.). Крупный бизнес реже осуществляет такие отчисления. В России средний класс значительно меньше по масштабам, он еще формируется, поэтому и средняя величина взноса в благотворительность меньше, чем в экономически развитых странах. Основными благотворителями у нас в основной массе являются обычные граждане, имеющие стабильный заработок. Главная особенность наших доноров в наличии положительных социальных и эмоциональных характеристик – неравнодушие к чужой беде, активная доброта, эмпатия и др.

После финансового кризиса 2008 года этот источник благотворительных поступлений от населения несколько обмелел. Однако в последние годы государство стало менять направленность своей политики в отношении НКО. Стало выделяться значительно больше государственных и муниципальных средств на развитие гражданских инициатив. Например, в Омском регионе на поддержку НКО в 2013 году было выделено 12 млн рублей, а в 2014 году – 25 млн рублей. Деньги выделяются на конкурсной основе в форме грантов на социально значимые проекты.

Следует отметить важный ресурс развития финансового благополучия третьего сектора – налоговый режим в современной России, который тормозит его развитие. Поскольку вся коммерческая деятельность некоммерческих организаций облагается налогами на прибыль, эквивалентным налогам с коммерческих организаций, основной проблемой действующей системы налогообложения НКО является сегодня отсутствие четкого разграничения между целевой некоммерческой деятельностью и предпринимательской деятельностью НКО. Это приводит как к опасности обложения «предпринимательскими» налогами некоммерческой деятельности и целевых поступлений, так и к вынужденному отказу НКО от выполнения любых договорных работ. Последнее служит одним из основных источников дохода НКО во многих экономически развитых странах и обеспечивает их финансовую стабильность, увеличивая потенциал НКО в решении социальных задач.

В России существующая налоговая система вынуждает многие честные организации балансировать на грани закона и в то же время не ставит барьеры на пути злоупотреблений со стороны нечистоплотных дельцов, так как отсутствует необходимая степень прозрачности финансовой отчетности НКО и адекватные возможности для государственного и общественного контроля.

В отличие от России, в большинстве развитых европейских стран государство предоставляет некоммерческим организациям благоприятный налоговой режим. При налогообложении там действует особый механизм, учитывающий их неприбыльный характер и социальную значимость. Виды налогов и их ставки определяются исходя из статуса НКО (благотворительные они или неблаготворительные), который определяется на основании уставных целей и характера основной деятельности. Нынешнее российское налоговое законодательство подобного системного подхода к налогообложению НКО не предусматривает, тормозя дальнейшее развитие сектора, сокращая возможные объемы денежных поступлений в социальную сферу и парализуя отечественную филантропию (О состоянии некоммерческого сектора в России… 1999: 5–47).

Исключение составляют лишь некоторые категории НКО (организации инвалидов, религиозные организации), деятельность которых освобождается от уплаты таких, например, налогов, как налог на прибыль. Именно этим фактом обусловлена организация движения 647 организаций – участников Общероссийской коалиции некоммерческих организаций «За справедливое налогообложение НКО».

Нужен, кроме сказанного, закон о льготах в отношении предприятий, фирм и физических лиц, которые оказывают спонсорскую помощь НКО. Во всем мире такая практика открывает огромные возможности как для активизации гражданского общества, так и для развития самого бизнеса. Особенно интересен опыт США, Франции, Японии, где благоприятный налоговый климат позволяет благотворительным фондам получить значительные средства для решения проблем охраны окружающей среды, здравоохранения и социального обслуживания.

Рассмотрим еще одну составляющую стимулирования волонтерской деятельности – фандрейзинг. Фандрейзингом обычно называются способы (приемы, инструменты) привлечения средств для некоммерческой деятельности. Таким образом, при успешном фандрейзинге могут быть решены финансовые вопросы НКО. Но фандрейзинг – это не только комплекс различных инструментов и процедур добывания средств для некоммерческой организации. Это, прежде всего, наука об успешном убеждении других в том, что деятельность вашей организации заслуживает внимания (и поддержки). Для успешной деятельности по привлечению средств в независимый добровольческий сектор необходимы как обучение сотрудников НКО, так и привлечение к этой работе СМИ, а также оптимальное налоговое законодательство. Если учесть, что сегодня у российских НКО отсутствует постоянная финансовая поддержка (от гранта к гранту), в отличие от зарубежных организаций, бюджет которых пополняет также и национальное правительство, то ясно, что деятельность третьего сектора сегодня крайне нестабильна при ее высокой востребованности у граждан.

Роль образования, влияющего на гражданскую социализацию россиян, в росте потенциала добровольчества

Подготовка, формирование человека, готового полноценно трудиться и творить в современном российском обществе, выстраивающемся на принципах правового государства, рыночной экономики и гражданского общества, должна проходить на основе соответствующих стратегических принципов. Их осознание и реализация современной российской системой образования позволит создать такое общество с наименьшими потерями и избежать многих личностных трагедий из-за ощущения несоответствия, отчуждения личности от общества.

Рассмотрим социализацию индивида в контексте трехсекторной модели. Индивид выступает одновременно в трех ипостасях: 1) как член конкретного государства с определенными правами и обязанностями, то есть определенным статусом в государстве; 2) как субъект экономической жизни, частнопредпринимательского сектора (место в системе профессионально-должностных статусов); 3) как член гражданского общества (место в системе гражданских статусов, где критерием выступает социальная активность личности, гражданская позиция). Отсюда три типа социализации: государственная, экономическая, гражданская. Для каждого типа характерны свои специфические ценности, знания, умения, навыки, опыт. Экономическая социализация изучена достаточно глубоко – это профессионализация в процессе образования, экономическая адаптация и т. д. Государственная социализация представляет процесс приобретения индивидом необходимых качеств для выполнения конституционно-правовых ролей в конкретном государстве (примат государства над личностью). Она включает политическую и в основном правовую социализацию. Гражданская же социализация представляет усвоение роли члена гражданского общества, независимо от государства реализующего собственную сущность, защищающего свои интересы (примат личности над государством).

Мы вслед за рядом российских ученых рассматриваем образование как труд (Табакаев 1996). Этот образовательный труд формирует индивида, создает его как личность во всех ипостасях. В труде же в дальнейшем раскрывается все богатство физического, интеллектуального и духовного потенциала индивида. По мнению Ю. В. Табакаева, в педагогическом процессе труд выступает как субъектно-субъектное взаимодействие: учащийся рассматривается как творящий себя субъект и выступает одним из субъектов процесса социализации, координатором труда обучаемых при этом является педагог.

Социализация в рамках института образования осуществляется, прежде всего, через труд самого индивида и связанные с ним процессы мышления, чувствования, действия. Роль социальных агентов социализации заключается в организации такого труда и привитии навыков самоорганизации. Обратим внимание на связь гражданской социализации и свободы человека. По мнению Э. Гидденса, «социализация не только когда нас вгоняют в шаблоны, приготовленные заранее обществом». Она также «источник той самой индивидуальности и свободы. В ходе социализации каждый обретает способность к самоотождествлению, к самостоятельному мышлению и свободе» (Гидденс 1999: 92).

В сходном ключе Э. Берджесс определяет: «Социализация индивида означает, что он сознательно приводит свои цели и устремления в гармонию с увеличением координированного благосостояния всех членов общества. Индивид будет признан активным агентом социальной реконструкции. Личность – центр инициативы и изобретения». Социализация, по Э. Берджессу, – центральный процесс в социальной эволюции. Фактор социализации, по его мнению, сегодня существенно подорвал значимость факторов географической среды и врожденных умственных способностей для социального прогресса и для развития личности (Берджесс 2003: 153–160).

С позиций системной парадигмы речь идет о процессе эволюционного формирования нового качественного элементного состава современного российского общества. Эти новые элементы социума формируются в процессе социализации, в том числе гражданской.

В этом контексте возрастает роль системы государственного образования, в том числе общего и высшего для формирования граждан новой формации, развития у них чувства гражданственности и социальной ответственности, гуманизма и альтруизма, без которых невозможно успешное и устойчивое развитие гражданского общества. Однако отвечающая вызовам времени эта роль образования в нашем обществе в полной мере не осознана. В статье И. А. Бутенко «Способствуют ли программы высшего образования становлению гражданского общества?» (Бутенко 2001: 108–119) рассмотрена обозначенная проблема и дан отрицательный ответ на поставленный автором вопрос.

И. А. Бутенко анализирует эволюцию советской системы образования в отношении к общественно-политическим ассоциациям, организациям гражданского общества и фактически ставит важную проблему переосмысления нашей истории, преодоления старых стереотипов, связанных с псевдодемократией той эпохи и навязыванием «добровольного» труда. Участие в жестко централизованных общественных организациях (профсоюз, природоохранные, спортивные объединения) предполагало обязательное, принудительное членство, которым неоднократно были охвачены все работающие и учащиеся в СССР. Регулярной была помощь студентов колхозам при уборке урожая, обязательным было участие в политинформациях, субботниках, митингах мира, первомайских демонстрациях. «Очевидно, – пишет автор, – что все эти формы социальной активности в силу принудительного характера оказывались фактически ее имитацией».

На рубеже 1980–1990-х годов ситуация стала меняться. С 1991 по 1996 год численность добровольных объединений снизилась. С отменой былой принудительности явным стало нежелание большинства студентов участвовать в какой-либо общественной работе вообще. Среди молодежи стала массовой социальная апатия. Многочисленные молодежные объединения, образовавшиеся во время общего подъема социальной активности на рубеже десятилетий, вскоре, как и другие НКО, трансформировались в коммерческие структуры либо распались. Автор констатирует, что самоорганизации в студенческой среде не происходит, любая социальная активность студентов организуется «сверху» администрацией вузов, факультетов, социальная активность студентов за последние 20 лет изменила свое содержание, из принудительной превратилась в добровольную, из всеобщей – в деятельность единиц.

Бутенко называет неудачной попытку поддержать становление и развитие гражданского общества «сверху» посредством навязывания единого общеобразовательного стандарта: 1) стандарт ориентирует студентов на изучение истории, то есть ретроспективный анализ, а не знание российской и мировой современности; 2) его содержание мало связано с собственно развитием гражданского сознания, поскольку сугубо академично и никак не учитывает рост прагматизма студентов, все более жаждущих получить знания, готовые к применению «здесь и сейчас»; 3) научными знаниями об обществе студенты не обогащаются, этот пробел они восполняют за счет мистики и вульгарного социологизма.

Далее И. А. Бутенко делает вывод о том, что содержание учебных программ высшей школы РФ не только не стимулирует, но и препятствует возникновению у студентов желания изучать современность и не дает представления о возможности сознательного, осмысленного участия в деятельности институтов гражданского общества.

Мы солидарны с И. А. Бутенко. Действительно, образовательная стратегия развития истинной свободной гражданственности у нас пока не является государственной стратегией образования. Российская школа, в том числе высшая, отстает от процессов становления гражданского общества.

Задача по выработке гражданских стратегий образования сегодня очень актуальна, и решать ее необходимо совместными усилиями сообщества гуманитариев, педагогов, руководству и специалистов Министерства образования и науки РФ, членов Общественной палаты всех уровней. Для чего советский опыт организации процессов социализации молодежи в советской России через добровольный труд сегодня как никогда востребован для переосмысления, естественно на других теоретических и практических основаниях. В этом контексте стоит отметить положительный факт введения самоуправления студенчества на уровне вузов, развитие студенческих волонтерских отрядов, проведения общероссийских молодежных форумов и школ.

В итоге все же мы закончим на положительной ноте, поскольку, несомненно, за последний период мы наблюдаем положительные сдвиги в ряде направлений гражданской активности в форме добровольческой деятельности. Выросли масштабы волонтерства, появилось больше социологических исследований этого явления, потенциал добровольчества растет вместе с ростом благосостояния населения, научно-педагогические коллективы вузов ставят новые важные проблемы развития гражданского самосознания студенчества и предлагают их интересные решения.

Источники

Андреев Э. М. Социологический словарь / отв. ред. Г. В. Осипов. М.: Норма, 2008. С. 351–352.

Аузан А., Тамбовцев В. Экономическое значение гражданского общества // Вопросы экономики. 2005. № 5. С. 28–49.

Берджесс Э. Функция социализации в социальной эволюции // Социальные и гуманитарные науки. 2003. № 3. С. 153–160.

Бодренкова Г. П. Добровольчество в России: состояние, проблемы, перспективы // URL: www.sbornet.ru

Бутенко И. А. Способствуют ли программы высшего образования становлению гражданского общества? // Вестник Московского университета. Сер. 18. Социология и политология. 2001. № 4. С. 109–118.

Бусыгин В. П., Попова Е. В. Некоммерческие организации и волонтерство // Финансы и бизнес. 2014. № 2. С. 14–27.

Волкова С. И. Концепция и практика волонтерской деятельности в Японии // URL: www.ivr.org.uk

Гидденс Э. Социология. М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 92.

Городецкая И. Добровольческое движение в США // МЭиМО. 2001. № 1. С. 78–86.

Иванова И. И., Илюмжанова Р. В., Петренко Е. С. Гражданский климат и гражданское поведение – социокультурный контекст добровольческого движения в России // Социс. 2013. № 11. С. 98.

Личность, экономика, гражданское общество. Серия научных трудов. Кн. II. М., 2000. С. 101–102.

Мерсиянова И. В. Проблемы эмпирических исследований добровольчества: материал доклада. 2011. URL: http://grans.hse.ru/sem_26_05_2011

Кудринская Л. А. Добровольческий труд: опыт теоретической реконструкции. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. 203 с.

Осадчая Г. И. Социологическая энциклопедия. В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 2003. С. 236.

О состоянии некоммерческого сектора в России и его вкладе в социально-экономическое развитие страны / под ред. А. Р. Севортьяна; Центр развития демократии и прав человека. М., 1999.

Общественные организации в России // Поле мнений. Доминанты. 2001. 28 июня. URL: http://www. fom. ru/survey/dominant/224/566/1880. html

Трохина А. В. Оценка трудового потенциала и экономических эффектов волонтерства [email protected]

Шлихтер А. А. Некоммерческие организации и добровольческий труд в США // Труд за рубежом. 2000. № 4. С. 57–69.

Табакаев Ю. В. Образование как труд. М.: Прометей, 1996.

Якимов В. Создание работающих механизмов социального взаимодействия – шанс для возрождения России // Профессионалы за сотрудничество. М., 2000. Вып. 4. С. 105–113.

www.worldvolunteerweb.org

www.Takingitglobal.ru

www. sozidanie.ru

http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/state

Добро в законе. URL: http://wciom. ru/index.php?id=269&uid=113579

http://pda. pravmir. ru/proekt-federalnogo-zakona-o-dobrovolchestve‑11–01–2013

Global Civil Society. Dimensions of the Nonprofit Sector. The Hopkins Center for Civil Society Studies. Baltimore, MD. 1999.

Lester M. Salamon, Sokolowski S. Wojciech, Haddok Megan A. and Tice Helen S. The State of Global Civil Society and Volunteering: Latest findings from the implementation of the UN Nonprofit Handbook. Baltimore: Johns Hopkins Center for Civil Society Studies, 2012.

www. jhu. edu/ cnp/country