Ксения Аверкиева

[462]

Исправительные колонии: «последний» фактор сельского расселения на лесной периферии

Исследование вопросов, связанных с пенитенциарной системой России, упирается в закрытость этой структуры и, как следствие, в скудную статистическую базу. Тем не менее за последние несколько лет благодаря развитию правозащитных движений, повышению открытости данных региональных управлений ФСИН и появлению различной дополнительной информации в сети Интернет (форумы для родственников заключенных, для бывших заключенных и др.) исследования отдельных вопросов, связанных с деятельностью ФСИН, стали возможны.

В условиях ограниченного набора статистических данных в исследовании приходится делать несколько допущений. Поскольку ФСИН не публикует информации о количестве заключенных в каждом исправительном учреждении, этот показатель заменяется количеством мест в исправительных учреждениях. Такая замена позволительна в большинстве случаев, хотя в отдельных регионах отмечается превышение лимита наполнения для СИЗО, а также для большинства женских колоний. В то же время отмечается неполная наполняемость воспитательных колоний для несовершеннолетних преступников в связи с изменением законодательства и смягчением наказаний. Но в целом количество мест в исправительных учреждениях почти соответствует реальному количеству заключенных.

Еще одно допущение делается при анализе производственной деятельности в исправительных учреждениях. Точные сведения об объемах производства, занятости заключенных и специализации производства предоставляют только отдельные региональные управления ФСИН и отдельные учреждения. Анализировать общую картину на основании выборочных данных невозможно. Поэтому для анализа специализации производства в учреждениях ФСИН был использован показатель количества производственных цехов колоний. Такие данные есть о 80 % исправительных учреждений. Остальные 20 % представляют собой «белые пятна» для исследователей.

Общие характеристики территориальной организации ФСИН России

Всего в Российской Федерации насчитывается свыше 1000 исправительных учреждений в 81 из 83 регионов (по состоянию на 15.03.2014 г.). Исключения составляют Ненецкий АО и Чукотский АО. В каждом регионе существует как минимум следственный изолятор, как максимум – набор учреждений, куда входят СИЗО, тюрьма, исправительные колонии общего, строгого и особого режима (для мужчин и для женщин), колонии-поселения и воспитательная колония. Количество учреждений и их набор отчасти коррелируют с численностью населения региона, отчасти – со сложившейся системой исправительных учреждений, сохранившихся с советского периода. Тюрем как таковых сравнительно немного, они, в отличие от исправительных колоний, обычно расположены в крупных городах и тяготеют к наиболее плотно заселенным пространствам, так как в этом случае требуются особые условия охраны и возможность своевременного вмешательства оперативных групп.

Территориальная организация следственных изоляторов в данном исследовании подробно не исследуется. СИЗО имеются в каждом регионе: как правило, наиболее крупный расположен в региональном центре, а другие – в небольших городах (нередко – в исторических, тогда СИЗО расположены в старинных тюремных замках, что не всегда обещает адекватные современным требованиям условия содержания). Количество СИЗО в регионе во многом зависит от численности населения (за исключением республик Северного Кавказа, где удельное количество следственных изоляторов гораздо меньше, чем в среднем по регионам России).

На сегодняшний день система насчитывает порядка 800 исправительных, воспитательных, лечебных колоний, а также колоний-поселений. По количеству учреждений лидируют регионы ресурсного (в первую очередь, лесного) освоения – Красноярский и Пермский края, Республика Коми, Свердловская область (на каждый регион приходится по 30–50 учреждений).

«Сельские» исправительные учреждения есть в 77 регионах из 83. Как видно на рис. 1–2, доля заключенных, находящихся в сельских колониях, соответствует доле сельских жителей в среднем по стране. А доля тех, кто отбывает заключение в городах, ниже за счет большого количества заключенных, находящихся в поселках городского типа. Это вполне объяснимо, так как многие лесозаготовительные пункты имеют статус ПГТ и существуют во многом благодаря исправительным учреждениям.

К числу регионов с наибольшим количеством «сельских» исправительных учреждений относятся лидеры в общем количестве пенитенциарных учреждений – регионы Европейского Севера, Урала и Восточной Сибири: Красноярский и Пермский края, Республика Коми, Свердловская и Архангельская области, Кировская и Нижегородская области и Республика Мордовия. Замыкают десятку лидеров Приморский край, Ивановская область и Республика Удмуртия. По количеству мест в исправительных учреждениях состав лидеров почти такой же: добавляются Ставропольский край с 9 тыс. мест в «сельских» колониях и Рязанская область, вытесняя из топ-11 регионов Кировскую область и Приморский край.

Рис. 1–2. Распределение населения России и распределение заключенных в системе город-село

Источник данных: рис. 1 – данные Всероссийской переписи населения 2010 г. (www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/perepis_itogi1612.htm); рис. 2 – обработанные автором данные ФСИН РФ [1]Игнатьев Андрей Андреевич – кандидат философских наук, доцент, преподаватель Российского государственного гуманитарного университета.
.

Как видно из табл. 1, основное количество «сельских» исправительных учреждений расположено в регионах с минимальным количеством сельского населения (за исключением Ставропольского края) – на севере европейской части России и в ряде регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока. Это хорошо видно на картограмме (рис. 3): самые «несельские» регионы России отличаются наибольшей долей сельских учреждений и удельной численностью заключенных в сельских исправительных учреждениях.

Диспропорции в размещении населения и расположении «сельских» колоний усиливаются при рассмотрении территориальной организации исправительных колоний в границах слабоосвоенных регионов. Большинство колоний Архангельской, Свердловской, Кировской областей, Пермского, Красноярского краев и Республики Коми разбросаны по труднодоступным лесным районам и представляют собой дисперсную сеть. Если обратиться к истории создания большинства таких колоний, основными мотивами их создания были «освоение труднодоступных участков леса» или решение других освоенческих задач в условиях дефицита местного населения. Часть задач была решена, а учреждения продолжают обслуживать созданные руками заключенных объекты: созданы лесопромысловые хозяйства, выстроены железные дороги и др. Часть задач выполнена и более не нуждается в присутствии «спецконтингента» (предприятия остановлены, исчерпаны месторождения полезных ископаемых), некоторые задачи так и не были выполнены (например, строительство каналов для отвода вод рек бассейна Северного Ледовитого океана в бассейн Волги). Казалось бы, в случае остановки предприятий или отказа от принятого в советские годы пути экономического освоения территории колонии должны были быть ликвидированы, но это не всегда так. Безусловно, большое количество лагерей и зон передислоцированы и закрыты, но есть и такие, которые продолжают существовать.

Таблица 1

Количество учреждений ФСИН в сельской местности и количество мест в учреждениях ФСИН в сельской местности по регионам России (топ-11)

Источники данных: [1]Игнатьев Андрей Андреевич – кандидат философских наук, доцент, преподаватель Российского государственного гуманитарного университета.
.

Рис. 3. Количество мест в учреждениях ФСИН в сельской местности на 1000 чел. сельского населения, 2012 г.

Источник данных: расчеты автора по данным Всероссийской переписи населения 2010 г. (www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/perepis_itogi1612.htm) и открытой статистики ФСИН РФ [1]Игнатьев Андрей Андреевич – кандидат философских наук, доцент, преподаватель Российского государственного гуманитарного университета.
.

Роль исправительных учреждений в системе расселения

Каковы следствия подобных несоответствий? С одной стороны, насыщение сельской местности слабоосвоенных регионов учреждениями ФСИН способствует удержанию населения в сельской местности, снижает риск формирования незаселенных пространств. С другой стороны, заключенные в таких труднодоступных колониях лишены возможности регулярных свиданий с родственниками, в случае несоблюдения их прав к ним редко могут добраться представители правозащитных организаций. В удаленных от транспортной сети колониях трудно наладить производство.

Насколько заметны пенитенциарные учреждения в системе сельского расселения отдельных муниципальных районов, видно в табл. 2. Так, например, экстремальные показатели характерны для Гаринского района Свердловской области: заключенные (при условии, что исправительные учреждения не переполнены) составляют до 60 % от общей численности населения и до 90 % (!) от численности сельского населения. По счастью, такой район в России один. Но районов, где заключенные в общей численности составляют 20–25 %, а в численности сельского населения – 30–40 % уже больше. Столь высокий процент заключенных сказывается и на гендерном составе муниципальных районов: на фоне традиционно «женских» сельских районов приведенные в табл. 2 районы выделяются соотношением мужчин и женщин как 60 % к 40 %.

В таблице для сравнения приведен также Усть-Лабинский район Краснодарского края, где численность заключенных составляет свыше 5 тыс. человек (это довольно много для одного муниципального района). На фоне многочисленного сельского населения эта величина становится незначительной – заключенные составляют всего 5 %. Это еще раз подчеркивает, что пенитенциарные учреждения располагаются не только в слабозаселенных территориях, но и в ареалах с высокой плотностью сельского населения, но там их влияние на систему расселения и экономику территорий меньше.

Транспортная доступность «сельских» исправительных учреждений

Расположение исправительных учреждений в районах с чрезвычайно низкой плотностью населения предопределяет крайне низкую транспортную доступность колоний. В первую очередь, это оборачивается тяжелыми условиями содержания (трудности продовольственного снабжения удаленных колоний и слабая инфраструктурная обеспеченность: печное отопление бараков, отсутствие инженерных коммуникаций) и создает благоприятные условия для развития «неуставных» отношений – слишком далеко они расположены, чтобы на жалобы заключенных могли оперативно отреагировать региональные правозащитные органы: «От претензий со стороны правозащитников колонию спасает ее труднодоступность».

Таблица 2

Статистика учреждений ФСИН и доля контингента (заключенных) в населении по отдельным муниципальным районам РФ

Источник данных: данные Всероссийской переписи населения 2010 г. (www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/perepis_itogi1612.htm) и расчеты автора по открытым данным ФСИН РФ [1]Игнатьев Андрей Андреевич – кандидат философских наук, доцент, преподаватель Российского государственного гуманитарного университета.
.

До многих колоний, расположенных на территории лесного Севера, добраться можно только по лесовозным дорогам и далеко не круглый год. Как пример – пос. Пуксинка в Гаринском районе Свердловской области, где размещены самые труднодоступные колонии: «Поселок Пуксинка находится на левом берегу реки Тавды. Удаленность от Екатеринбурга 626 км. Расстояние до районного центра (Гари) – около 60 км по дороге (действует только зимой). На протяжении 8–9 месяцев в году Пуксинка не имеет наземного сообщения с внешним миром. В межсезонье добраться можно только вертолетом по маршруту: Сосьва – Гари – Пуксинка (2 раза в неделю). В период навигации – водным транспортом. Когда замерзают реки и болота, в Пуксинку прокладывается зимняя автодорога (зимник) из Гарей – районного центра». Неудивительно, что «зоны» в Пуксинке – одни из самых голодных и отличающихся суровыми порядками.

Положение ИК-14 в Пуксинке очень тяжелое: «ИК-14 имеет долги около 20 миллионов по налогам. Заблокированы счета. Зарплату платить нечем, спецконтингенту платить тоже нечем. На сегодня ИК-14 сама погасить долги не может – здесь нет производства, и его невозможно организовать. Раньше тут занимались лесом, но сегодня только транспортные расходы увеличат его стоимость в два раза». Очевидно, что строить дорогу к поселку не будут (слишком дорого в данных природных условиях), поэтому единственным решением становится закрытие колонии и передислокация спецконтингента, но этому препятствуют местные жители, которые не готовы уезжать из Пуксинки и понимают, что в случае закрытия ИК они не смогут найти другой работы.

Долгие переговоры с региональной и районной властью так и не дали результатов: пока лимит наполнения сократился с 1200 до 700 заключенных, ликвидирован участок колонии-поселения. В планах ГУФСИН Свердловской области был перевод заключенных в колонии «тюремной столицы» региона – в г. Ивдель. Тем не менее окончательного решения так и не принято: колония существует, местное население всеми силами старается ее удержать. На сегодняшний момент наиболее вероятным решением становится создание в Пуксинке небольшой колонии-поселения на 50 мест и 25–30 сотрудников при ликвидации ИК-14. Насколько такой шаг решит проблему занятости – непонятно.

До удаленных колоний трудно добраться не только правозащитникам, но и родственникам заключенных, а денежная поддержка, передачи и свидания с близкими – это важная часть жизни узников. В тех регионах, где наблюдается повышенная концентрация лагерей при наличии дорожной сети, местными АТП организованы специальные автобусные рейсы для доставки родственников заключенных в колонии (наиболее яркий пример – Чердынский, Губахинский и ряд других районов Пермского края, где расписание автобусов даже учитывает время приема передач в колониях). Но как быть тем колониям, которые расположены вдали от автомобильных трасс?

Можно рассмотреть пример пути на свидание с заключенным в Архангельской области. КП-27 в пос. Янгоры Плесецкого района располагается на конечной станции Заонежской узкоколейной железной дороги. Кроме узкоколейной дороги добраться до поселка по заболоченным лесистым краям почти невозможно. Чтобы туда попасть, надо сначала ехать поездом до ст. Плесецкая (16 часов от Москвы на скором поезде), затем автобусом до поселка Североонежск (еще 1 час), откуда раз в сутки отправляется поезд до Янгор, который следует еще 4–5 часов. «“Поезд” на самом деле никакой это не поезд, а всего лишь прицепной вагон. Вагон не простой, вагон столыпинский, старого образца, просто решетки у него сняли. Более того, там не обычная железная дорога, а узкоколейка, поэтому когда едешь в поезде, ощущение, как будто катаешься на американских горках. Иногда поезд сходит с рельс, но не переворачивается, а просто съезжает в траву». От станции до колонии добраться можно только на «уазике» или на КрАЗе.

Многие родственники заключенных не имеют ни средств, ни времени на такое продолжительное путешествие. Таким образом, заключенные лишаются одной из главных опор в жизни – связи с родными. Это вряд ли будет способствовать их перевоспитанию.

Экономическая «целесообразность» удаленных исправительных учреждений

Даже при более прагматичном взгляде на исправительные учреждения как на элементы региональных экономических систем удаленные колонии оказываются наименее «рентабельными» участниками экономических отношений.

Как видно на рис. 4, набор видов производственной деятельности в исправительных учреждениях сильно изменяется в зависимости от величины населенного пункта, где располагаются колонии. Чем ближе к крупным городам расположены учреждения, тем шире набор отраслей специализации и выше доля наиболее сложных, а также рыночных производств. В сельской местности и ПГТ минимально представлены такие виды рыночной деятельности, как оказание услуг (автосервис, ремонт, строительные работы и предоставление рабочей силы для местных предприятий), отсутствует машиностроение – наиболее сложная отрасль производства, которая обеспечивает рост трудовых навыков и может приносить неплохой доход заключенным. При этом основное количество производственных участков относится к отраслям деревообработки и лесозаготовки и швейному производству – наименее рыночным отраслям тюремной экономики с наименее прозрачными схемами организации производства.

Наиболее распространенный вид деятельности – лесозаготовки – упирается в исчерпание доступных запасов и снижение качества древесины, а также в трудности транспортировки: молевой сплав леса по рекам запрещен с 1995 г., а плоты не пройдут по обмелевшим засоренным рекам, узкоколейные дороги давно не ремонтировались, мосты не выдерживают груженые вагоны. Отсутствие дорог с твердым покрытием осложняет проезд лесовозов, а при больших расстояниях такие перевозки становятся нерентабельными. Сельское хозяйство, которое могло бы обслуживать учреждения и производить товарную продукцию, не просто организовать в сложных природных условиях, где размещено основное количество «сельских» исправительных учреждений. При этом на юге России практика производства сельскохозяйственной продукции и продуктов питания реализуется довольно успешно.

Рис. 4. Распределение цехов производства учреждений ФСИН с различной специализацией в зависимости от крупности населенных пунктов их расположения

Источник данных: расчеты автора по материалам открытых источников ФСИН и сайтов отдельных учреждений пенитенциарной системы.

Организация иных вариантов хозяйственной деятельности упирается в трудности доставки сырья и транспортировки готовой продукции. В сельских колониях Центральной России, обладающих высокой транспортной доступностью, возможна организация металлообрабатывающих производств, швейные цеха обслуживают заказы на пошив спецодежды и кожгалантерейных изделий для Москвы и Санкт-Петербурга, в сельских колониях производят строительные материалы и окна из ПВХ – продукцию, востребованную на рынке и приносящую доход колонии и заключенным. Организация подобных производств в удаленных колониях слабоосвоенных регионов, на которые приходится основное количество «сельских» исправительных учреждений, упирается в транспортные издержки и, иногда, в отсутствие энергетических мощностей.

При отсутствии производства заключенные не имеют возможности ни получать новые навыки, полезные после освобождения, ни зарабатывать деньги для погашения исков и накопления суммы, которая могла бы помочь после выхода из колонии. Хорошо организованная трудовая деятельность способствует оптимизации проведения «времени» заключения: отсутствие занятий, по мнению экспертов, препятствует исправлению преступников.

Роль исправительных учреждений на местных рынках труда

Еще одна группа последствий размещения исправительных учреждений на удаленных территориях – это формирование особого рынка труда для местного населения. В условиях отсутствия альтернатив занятость в охране колоний – это желанная для большинства молодых трудоспособных мужчин (а в последнее время – и женщин тоже) работа. Более того, отдельные администрации сельских и городских поселений начинают воспринимать пенитенциарные учреждения как желанные объекты экономики, которые дают стабильный заработок населению и дополнительный мультипликативный эффект.

Этическая сторона такой работы давно никого не беспокоит. К тому же почти все учреждения ФСИН предлагают своим сотрудникам дополнительные блага – свежие продукты из подсобного хозяйства, возможность пользоваться ведомственной инфраструктурой, участие в различных мероприятиях регионального масштаба (образовательные семинары, командные игры, конкурсы красоты «Мисс-УИС», соревнования по различным видам спорта и т. п.). Работа в структурах ФСИН воспринимается как стабильная, предоставляющая возможности для карьерного роста, высокооплачиваемая. Помимо рабочего места сотрудники получают форму и питание, что в сельской местности и малых городах бывает немаловажно.

В качестве примера – г. Новая Ляля в Свердловской области, градообразующим предприятием которого является целлюлозно-бумажный завод. На нем трудоустроено около 900 человек, заработная плата составляет около 6–7 тыс. рублей, только у сотрудников гидролизного цеха около 15 тыс. Еще около 1000 занятых – это сотрудники исправительной колонии, где заработная плата составляет не менее 15 тыс. рублей при лучших условиях труда и наличии социальных гарантий. Сейчас устроиться на работу в колонию очень трудно, огромный конкурс на каждую вакансию, в котором на равных участвуют мужчины и женщины.

Аналогичная ситуация – пос. Рудничный в Верхнекамском районе Кировской области: «Главная беда жителей Рудничного – отсутствие работы. Пока выручает расположенное на окраине поселка ФБУ ИК-3. В этой колонии трудится немало жителей поселка, в основном молодые здоровые ребята. Те, кому не повезло, ездят служить на север, в учреждения УРУОУХД УФСИН РФ по Кировской области (так теперь, после многочисленных реорганизаций, именуется печально знаменитый Вятлаг)». Как видно из приведенного материала, возможность работать в системе ФСИН воспринимается местными жителями как большое везение.

Автору известны случаи, когда охранниками в исправительные учреждения уходили работать даже сотрудники районной администрации с высшим образованием («заработная плата даже выше, спрос – меньше, все понятно, что надо делать»).

В таких условиях на рынке труда очевидно, что местное население будет прилагать любые усилия, чтобы сохранить исправительные учреждения на территории своих населенных пунктов и препятствовать переводу колоний в крупные и средние города. В случае перевода исправительного учреждения ФСИН готова содействовать переселению сотрудников, но в ее полномочия не входит забота об остальном населении поселков, которые были лишь косвенно связаны с обслуживанием колоний.

Еще одной проблемой в таких «моноспециализированных» поселках при исправительных колониях является определенная преемственность сотрудников и сохранение старых методов работы с заключенными, основанных на лагерном опыте работы охранников. Как в условиях ограниченного набора трудовых ресурсов реформировать работу с «контингентом» и совершенствовать программы исправления, а не изоляции преступников – неясно.

Вместо выводов

На основе дистанционного анализа территориальной организации ФСИН и роли исправительных учреждений в сельском расселении, проведенного в камеральных условиях, можно сделать несколько выводов. Безусловно, все гипотезы требуют более детального анализа в экспедиционных условиях, что не всегда возможно: в некоторые поселки пускают только родственников заключенных и сотрудников ФСИН, интервьюирование сотрудников ФСИН маловероятно без специального разрешения.

Исправительные учреждения в сельской местности есть в 77 из 83 регионов Российской Федерации (на 15.03.2014). Наибольшее количество «сельских» колоний – в регионах севера и центра европейской части России (Архангельская и Кировская области, Республика Коми, Нижегородская область, Республика Мордовия, Ивановская область), на Урале (Свердловская область и Пермский край), в Восточной Сибири (Красноярский край). Поскольку все эти регионы отличаются долговременной отрицательной динамикой сельского населения и низкой его плотностью, роль исправительных учреждений в системе сельского расселения становится все более значимой.

В условиях сокращения экономической базы многих сельских населенных пунктов (банкротство сельскохозяйственных предприятий, исчерпание ресурсной базы, изменение технологий лесозаготовки и деревообработки и др.) деформируется рынок труда. В таких условиях роль учреждений ФСИН в занятости местного населения приобретает все более важное значение. Работа в исправительных учреждениях привлекает своей стабильностью, более высокой на фоне других предприятий заработной платой, набором социальных гарантий, пакетом дополнительных благ (питание, форма, возможность участия в региональных ведомственных мероприятиях). На вакансии в исправительные учреждения всегда существует конкурс.

С другой стороны, транспортная доступность многих «сельских» колоний очень низкая: часть из них расположены на ведомственных железнодорожных ветках и не имеют другого транспортного сообщения, некоторые удалены от крупных поселков и дорог с твердым покрытием, добраться до них можно только на вездеходах и лесовозном транспорте. Реки утратили транспортное значение, а малая авиация, за счет которой осуществлялась связь с отдаленными сельскими районами, постепенно выходит из строя. В таких условиях заключенные оказываются в крайне тяжелом положении: всегда существует риск недостаточного снабжения, в условиях низкой транспортной доступности риск возникновения неуставных отношений очень высок, правозащитные организации редко добираются до подобных учреждений. Кроме того, до удаленных колоний очень трудно добраться родственникам, без поддержки которых заключенные теряют мотивацию к исправлению.

Не менее важной проблемой остается организация производственной деятельности в удаленных колониях: транспортные издержки делают большинство видов хозяйственной деятельности нерентабельными. Заключенные не имеют возможности трудиться, это лишает их возможности зарабатывать деньги и получать новые навыки, не считая того, что в отсутствие производственной деятельности вариантов «проведения времени» во время отбывания срока становится меньше, что опять-таки не способствует основной задаче пенитенциарной системы – исправлению преступников.

В итоге на одной чаше весов – удаленные сельские населенные пункты, для жителей которых исправительные учреждения остаются последним местом работы и от существования которых зависит судьба всего поселения. На другой чаше весов – заключенные, которые в условиях низкой транспортной доступности неформально лишаются многих прав, в том числе на свидания с родственниками, на труд, на помощь правозащитных организаций.

Как именно стоит реформировать ФСИН и чем жертвовать: правами заключенных или целыми поселками в сельской глубинке – вопрос непростой и требующий сопоставления многих аргументов. Для его решения требуется расширение полевых исследований поселков, где располагаются учреждения ФСИН, и более активное участие представителей этой структуры в диалоге с учеными и представителями общественных организаций.

[1]Игнатьев Андрей Андреевич – кандидат философских наук, доцент, преподаватель Российского государственного гуманитарного университета.
Использованные для построения диаграмм и карты источники:

1. Лукин М., Полонский Д. От Грозного до Керенского: обзор тюремной власти России // Коммерсантъ-Власть. 2005. 02.05 /www.kommersant.ru/doc/574707.

2. Материалы сайта «Тюремный портал России» / prisonlife.ru.

3. Материалы сайтов исправительных учреждений (более 200 электронных страниц).

4. Материалы форумов для заключенных и их родственников: В капкане (vkapkane.net), Все о жизни в тюрьме (www.forumtyurem.net), Форум зеков и сокамерников (www.syzo.org), другие (более 10 сайтов).

5. Статистическая информация с сайта ФСИН Российской Федерации (фсин. рф) и ее региональных управлений (81 сайт).

 

Джудит Пэллот

[468]

География тюремного заключения в России: от XX к XXI в

Моя статья основана на результатах двух научно-исследовательских проектов, которыми я занималась последние десять лет. Первый был посвящен исследованию опыта женщин-заключенных, отбывающих наказание вдали от их места проживания, второй – жизни родственников заключенных. В ходе моих исследований было проведено около 200 интервью с заключенными, бывшими заключенными, тюремным персоналом, родственниками заключенных, а также анкетный опрос в колонии для несовершеннолетних в Льгово Рязанской области и женской колонии в Мордовии, анализ интернет-сайта, поддерживаемого родственниками заключенных. По результатам вышли две книги.

Когда я изучала транскрипты интервью заключенных, рассказывавших о своем опыте, я испытывала состояние дежавю – казалось, что я уже читала это где-то прежде. И я действительно читала что-то подобное в свидетельствах узников ГУЛАГа, собранных на Западе в 1970-х гг. Я открываю свою книгу примером одного такого «эха ГУЛАГа». Я привожу длинную цитату из мемуаров Людмилы Ивановны Грановской, арестованной в 1937 г. и попавшей из Ленинграда в Мордовию, а затем привожу цитату из интервью 2007 г. с заключенной (я называю ее Соня), отправленной из Москвы в Мордовию на восемь лет тюремного заключения. Жизненные обстоятельства этих двух женщин разные: Людмила была политзаключенной, женой «врага народа», в то время как Соня осуждена за торговлю наркотиками и происходила из бедных социальных слоев. Отличались и контексты их наказания. Людмила Ивановна не была защищена Европейской конвенцией о защите прав человека. После окончания тюремного заключения ей не разрешили вернуться в Ленинград, ее сослали на север России. Соня вышла на свободу по амнистии в 2008 г. и вернулась в Москву. Это, конечно, важные различия, но то, что я нахожу поразительно схожим в обоих случаях, – как женщины описывали свой опыт – опыт унизительной транспортировки к месту заключения, отрицающей их индивидуальную личность. Это один из маркеров, который тюремные социологи определяют как «суровое наказание».

В ходе своих исследований я фокусировалась на вопросах преемственности сурового наказания в России. Почему конкретные уголовные практики наказания и их формы, которые применялись раньше, сохраняются, хотя их первоначальный смысл, кажется, давно остался в прошлом?

Ответы представителей пенитенциарной службы и некоторых ученых отсылают нас к советскому понятию «пережитков» – тяжелому наследию советской системы наказания. Подразумевается, что эти «пережитки» постепенно исчезают, по мере того как Россия приближается к мировым практикам гуманизации тюремного заключения. Причинами, по которым, спустя двадцать лет после падения коммунизма, это сближение все еще не произошло, называют то высокую цену реформ, то высокую преступность, связанную с «переходным периодом», то всяческие институциональные препятствия.

Другие ответы более радикальны, они указывают на продолжающуюся преемственность с советскими временами, отражающую частичную демократизацию постсоветской России: остатки ГУЛАГа не будут уничтожены до тех пор, пока Россия не демократизируется до конца. Такие критики определяют сегодняшнюю уголовно-исполнительную систему как «Нео-ГУЛАГ».

Оба этих подхода соответствуют теории модернизации. В классических формулировках Вебера, Дюркгейма и Монтескье современность характеризуется тенденцией к неуклонному смягчению социальных систем осуществления наказания, поскольку реституционные подходы и гражданские средства лучше подходят для рыночно-контрактных и подобных им отношений, чем уголовное регулирование и уголовное наказание. Из таких рассуждений следует, что чем более деспотично и менее демократично государство, тем более жестоко наказывает оно своих граждан. Но такое объяснение находится в противоречии с эмпирическими данными: так, развитая демократия Соединенных Штатов Америки оказывается страной количественных и качественных жестоких наказаний. Кроме того, существуют огромные географические различия между развитыми экономическими странами в суровости и умеренности режимов наказаний. В Европе, например, разница в наказаниях между Великобританией и странами Северной Европы особенно бросается в глаза.

Объяснения постструктуралистов кажутся не намного лучше. Считается, что историко-эмпирические данные трактатов Мишеля Фуко о тюрьме, дисциплине и наказании, опубликованные в 1970-х гг., засвидетельствовали движение в сторону все более обособленных систем поддержания порядка в обществе, точно совпав с тем, что мы называем «карательная очередь» в западных обществах. То есть с моментом, когда на Западе стали отправлять больше, а не меньше людей в тюрьму, подвергая их более суровым режимам наказания.

В связи с этим стоит отметить, что первоначальное высвобождение тюрем, сопровождавшее распад советской системы и политический переход России кдемократии, сменил в 1990-х гг. такой рост числа заключенных, что Россия сместила США с первого места в мире по уровню лишения свободы, т. е. по числу заключенных на 100 тыс. населения. Сегодня с уровнем лишения свободы 568 заключенных на 100 тысяч населения Россия занимает третье место в мировом списке, опередив целую толпу печально знаменитых авторитарных режимов.

Противоречия между теориями современности и практиками наказания привели западных криминальных социологов к размышлению о способах наказаний, опосредованных особенностями национальных культур. Если в прошлом криминальные социологи искали утилитарные или рациональные объяснения форм наказаний, то новое поколение рассматривает наказание как иррациональный акт, основанный на ритуале. Этот так называемый «культурный поворот» обращает внимание на то, каким образом наказание формирует «чувства преступника», отражает этос социальных забот. Эти чувства глубоко коренятся в национальных культурах, передаваясь от одного поколения к другому. Я нахожу этот подход полезным при рассмотрении современной российской уголовно-исполнительной системы и с его помощью пытаюсь объяснить долговечность некоторых суровых российских практик.

Советскому наследию – я это подчеркиваю как профессиональный географ – присущ особый пространственный характер уголовно-исполнительной системы. УИС России имеет характерное географическое разделение труда, оставленное в наследство от СССР. Эта система состоит из мест предварительного заключения (СИЗО), расположенных в крупных центрах, и «исправительных колоний», где осужденные отбывают наказание, в основном вне городов, в отдаленных районах, на периферии. Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) не публикует статистических данных о распределении заключенных в зависимости от географии регионов, но, используя информацию, размещенную на веб-сайте региональными тюремными властями, можно построить таблицу, отражающую географическую картину мест лишения свободы в России.

Мы подсчитали, что существует соотношение один к семи между регионами с самыми низкими и самыми высокими показателями лишения свободы. Эти различия не объясняются различиями в количествах людей, прошедших через суд. Это паттерны, которые покойный Валерий Абрамкин описывал как регионы доноры и реципиенты.

В российской судебной системе есть положение о том, что заключенные должны отбывать наказание в той области, в которой они проживали перед судом, но при этом допускаются исключения. Наша таблица свидетельствует, что «исключение является правилом». Это очевидно, если мы просто сопоставим количество СИЗО с исправительными учреждениями в различных субъектах Российской Федерации. Московская область, например, имеет десять следственных изоляторов (СИЗО) и всего три исправительные колонии. Республика Коми, с другой стороны, имеет три следственных изолятора (СИЗО) и 33 исправительных колоний.

Количество заключенных по регионам европейской части России, чел.

* По Башкортостану, Ингушетии и Астраханской области нет данных.

** Прочерк – нет данных.

Есть некоторые категории заключенных, которые находятся в неблагоприятном положении в географии уголовно-исполнительной системы России. К ним относятся женщины. Имеется 46 исправительных колоний для женщин, расположенных в 37 субъектах РФ.

На рис. 2 и 3 изображены кластер, состоящий из трех женских колоний, расположенных в нескольких минутах ходьбы друг от друга в Республике Мордовия, и кластер из четырех близлежащих женских колоний в Пермском крае. Имеются только три колонии для несовершеннолетних во всей России. Таким образом, несовершеннолетние женщины находятся в наиболее неблагоприятном положении, оказываясь вдали от дома. Социологический опрос в Льгово в колонии для несовершеннолетних в Рязанской области показал, что молодые женщины попадают туда в среднем за 600 километров от родного дома. В Мордовии это среднее расстояние составило 486 километров, но некоторые женщины оказались завезенными за тысячу и более километров.

Рис. 1. Исправительные учреждения (колонии) для женщин в РФ

Но даже если заключенные содержатся в их родной области, это не означает, что они отбывают наказание близко к дому. Многие колонии сосредоточены в таких отдаленных местах, куда трудно и дорого попасть.

В связи с этим географическим размещением я хочу сделать три взаимосвязанных утверждения.

Первое. Представляется, что в России имеется мощная культурная традиция противодействия политической оппозиции, преступности и социальной девиации через вытеснение всех их на периферию. В нашей книге мы называем это своеобразным «криминальным стилем» России, ее «культурой наказания», что возможно обнаружить и в других юрисдикциях. Такое «карательное изгнание» оказалось нормализованным российским способом борьбы с девиацией. Одним из признаков этой нормализации являются устойчивые социальные образы родственников заключенных, например образы «декабристок». Мы обнаружили в интервью с нашими заключенными, что декабристский троп, разрывая классовые и семейные структуры, может быть использован и используется для наименования тех, кто имеет родственников в тюрьме. Заключенные также принимают как данность длинную и долгую дорогу из дома в тюрьму в качестве формы изгнания. В интервью они говорили, без дополнительных вопросов, что были «в изгнании», «были изгнаны», находились «в чужой стороне» или «на чужбине» или что они даже не представляли, где они были.

Рис. 2. Учреждения ФСИН в Республике Мордовия

Рис. 3. Учреждения ФСИН в Пермском крае

Мы поражены сходством описаний у заключенных чувств тревоги с такими же чувствами, выраженными в рассказах беженцев, ищущих убежища, других перемещенных лиц, изгнанных из своих домов, взятых в плен, отправленных в ссылку.

Заметим, что заключенных в США также отправляют на далекие расстояния, но в их восприятие не проникают культурные смыслы, присущие русским военнопленным.

Изгнание было отменено как правовая форма наказания в конце советского периода, но оно живет в практике отправки заключенных на большие расстояния для отбытия наказания. Оно существует на протяжении многих столетий, являя собой мощное послание государства в борьбе с девиацией. Это может быть одной из причин того, почему государство не выделило необходимые ресурсы, чтобы переместить колонии в столичные центры, где и совершается большинство преступлений, поскольку живет большинство людей.

Второе. Я хотела бы подчеркнуть, что эта своеобразная пространственная уголовно-исправительная культура ощутимо калечит заключенных. Грешэм Сайкс много лет назад определил «боль в виде лишения свободы», которое тюремное заключение вызывает у людей, как потерю их автономии и т. д. С тех пор были добавлены оригинальные «пять болей», учитывая изменения с 1950 г. Нам кажется, в список Сайкса надо бы добавить и «расстояние». Не так уж и трудно проследить, каким образом у изгнанных на большие расстояния и на длительные сроки усугубляются «нормированные» боли от лишения свободы.

Во-первых, это транспорт. Мы видим, что транспортировка заключенных в России сегодня сопоставима с описанием историками XVIII и XIX вв. условий тюремных перевозок из Великобритании в Австралию как неотъемлемого компонента наказания правонарушителей. Неопределенность рейса, неопределенность судьбы и плохие условия транзита приводят к так называемым «ужасам транспорта».

Весной 2013 г. я задала бывшим заключенным вопрос, почему в XXI в. существуют такие мучения при этапировании, и получила однозначный ответ, что в этом-то и заключена сама цель наказания. Мой собеседник продолжил перечислять знакомые ему составляющие «транспортного террора». Другой респондент, также бывший заключенный, был убежден, что испытание «по этапу» призвано сломить заключенных еще до их прибытия в колонию: «Вы видите, что они уже сломленные жертвы, предназначенные для режима, который они находят в конце этапа». Российский пример показывает, что доставка заключенного может на самом деле быть конечным результатом обычного уголовного правосудия, а не его побочным продуктом.

Во-вторых, после прибытия к месту назначения само расстояние до дома усугубляет нормированные боли лишения свободы из-за того, что затруднены регулярные контакты с членами семьи. Возможности посещения заключенных в России ограничены по сравнению с другими юрисдикциями мира: согласно последней тюремной переписи в 2009 г. более 75 % заключенных не посещались родственниками. Наш собственный опрос в Мордовии показал, что возможность посещения заключенных родственниками используется не часто. Такое посещение происходит в среднем раз в полгода. Стоимость, время и сложность поездки часто упоминались в объяснениях, которые нам давали в ответ на вопрос: почему вас не посещают родственники? Именно потому, что они настолько редки, посещения родственников могут вызывать остро болезненные переживания у заключенных. Криминальная география России не позволяет родственникам стать частью жизненной повседневности заключенных.

Третье, мое последнее утверждение. Привязанность Российской Федерации к мерам «карательной высылки» препятствует подлинной и долгосрочной реформе пенитенциарной системы. С 1991 г. реформы повернули российскую пенитенциарную систему в сторону гуманизации и индивидуализации управления заключенными. Но существующее размещение пенитенциарных учреждений ставит ограничения на этом пути. Безусловно, тюремная служба предпринимает определенные усилия для поддержания семейных связей, совершенствуя правила посещения заключенных, проводя дни открытых дверей, внедряя новые интернет-технологии, включая Skype. Но все это мало приспособлено для регулярных посещений заключенных или к их встрече при выходе на свободу, которые могут происходить, только если тюрьма находится недалеко от дома.

Обширная география тюремных объектов также затрудняет координацию действий различных ведомств, занятых ресоциализацией заключенных. По выходе из тюрьмы вопросы проживания и трудоустройства решаются в переговорах удаленного «дистанционного управления» с неизбежно скромными результатами. В большинстве случаев местные власти просто не в состоянии отреагировать на письма, направленные из колоний с информацией о скором освобождении заключенных.

Есть и другие свидетельства тому, что территориальное размещение колоний является препятствием для реформ. В таких местах, как Мордовия, север Пермского края и Свердловской области, существуют целые кластеры колоний и поселений, сами себя обслуживающие.

Их удаленность означает, что единственным источником социальных отношений заключенных являются другие заключенные. Без внешних влияний со стороны родственников, друзей, волонтеров гражданского общества колонии остаются чрезвычайно автаркическими территориями. Изолированные тюремные территории, например, как в Мордовии, будут оставаться местами воспроизводства традиционных взглядов на управление заключенными, способными нейтрализовать усилия по проведению реформ, исходящих из центра.

Я рассматривала только одну из особенностей наследия ГУЛАГа, формирующую сегодня опыт российских заключенных. Я могла бы говорить о множестве других особенностей, основанных на преемственности мрачного прошлого, травмирующих заключенных, удерживающих российскую пенитенциарную систему на вершинах шкалы суровых наказаний, к которым относятся: коллективистский подход в управлении заключенными, использование общей жилой площади, система мобилизации труда заключенных для достижения экономических целей, и сегодня устанавливаемые пенитенциарным учреждением, а не государством. В 2012 г. Европейский суд по правам человека признал Россию виновной в нарушении статей 3 и 13 прав лиц, содержащихся под стражей в ожидании суда. Суд постановил, что существуют систематические и глубокоструктурные проблемы в самой российской пенитенциарной системе. Это одно из свидетельств того, что надежды 1990-х гг., когда Российская Федерация приступила к реформированию системы уголовного правосудия, направленному на коренное преобразование пенитенциарной системы, оказались несбывшимися.

Реформа застопорилась, в некоторых случаях повернула вспять. Сегодня, как и двадцать лет назад, России все еще предстоит преодолеть советское наследство уголовно-исполнительной системы, приступить к построению новой пенитенциарной культуры, основанной на убеждении, что люди могут успешнее преодолевать свое девиантное поведение, оставаясь членами общества, не отторгаясь на его географические задворки.

 

Светлана Игнатова, Олег Божков

[470]

Факторы успешности сельхозпредприятий в экстремальных экономических условиях

Исследование проблем современного российского села требует пристального внимания к такой категории сельского населения, как предприниматели. Руководители сельскохозяйственных предприятий погружены в проблемы современного села, имеют высокий уровень ответственности, с этой точки зрения они могут выступать как эксперты по вопросам развития сельской местности, оценить ее настоящее, прошлое и будущее. Одновременно их можно рассматривать как носителей систем ценностей и установок, которые вступают в конфликт со сложившейся на селе системой хозяйствования, способствуют ее преобразованию или коренной ломке. Даже небольшие успехи в развитии производства, которые специалистам показались бы мизерными и смешными, для них являются крупными достижениями, так как заработаны огромными усилиями в совершенно неблагоприятных экономических и правовых условиях. Функциональные обязанности руководителей этого уровня достаточно конкретны, но без развитой институциональной базы их деятельность во многих случаях требует постоянной инициативы и определенного риска.

Факторы успешности и неуспешности ведения сельскохозяйственного бизнеса

Многолетние исследования (2001–2009 гг.) на территории Северо-Запада РФ (обследование руководителей действующих сельскохозяйственных предприятий разных форм собственности, включая фермерские хозяйства, а также руководителей районных и муниципальных образований в семи районах Тверской, Новгородской, Вологодской и Ленинградской областей) позволили выявить условия формирования и воспроизводства данной социальной группы.

В результате систематизации и обобщения оценок нашими респондентами социально-экономических условий развития сельского хозяйства, анализа ресурсов и капиталов, которыми располагает сельский предприниматель, были обозначены факторы успешности/неуспешности предпринимательской деятельности на селе, которые в целом исследователи подразделили на внутренние и внешние, позитивные и негативные. «Успешность/неуспешность» в данном случае является экспертной оценкой, в рамках анализа она была определенным образом операционализирована через увеличение или уменьшение производственных показателей предприятия, финансовую обеспеченность, состояние техники и кадров, общую стратегию развития и т. д.

Конечно, разделение на «позитивные – негативные» факторы относительно условно. Скажем, такой фактор, как «Состояние с/х техники на предприятии»: если в хозяйстве новая, ухоженная техника – это, безусловно, позитив. Но в подавляющем большинстве хозяйств техника в удручающем состоянии, к тому же ее просто недостаточно. Поэтому мы отнесли этот фактор к негативным. Или «Региональная политика» – когда она есть и когда она стратегически ориентирована на развитие, это здорово. Но… особенно на уровне государства такая политика просто отсутствует, а те фрагменты, которые есть, реализуются из рук вон плохо, даже на уровне законодательства.

А. Негативные факторы. Остановимся сначала на негативных факторах развития сельской территории и бизнеса на селе.

Таблица 1

Общие характеристики обследованных районов

* Данные на момент обследования.

** Хотя в дер. Никола Устюженского района 69 реально работающих крупных и средних фермерских хозяйств («деревня фермеров»), некоторые из них являются КФХ или даже ЧП (такие формы отчетности встречаются среди фермерских хозяйств и в других районах). Мы логику статистической отчетности районов менять не стали и интервью брали только у руководителей тех хозяйств, которые шли по строке сельхозпредприятий. Поэтому в Устюженском районе указано 13 с/х предприятий.

Таблица 2

Факторы успешности/неуспешности

Внешние:

I. Финансовая политика государства (кредитная, налоговая, ценовая)

Предпринимаемые правительством усилия наладить ситуацию в сельском хозяйстве можно охарактеризовать как недостаточные. В отрасли крайне необходимы длинные кредиты, рассчитанные на срок эксплуатации сельскохозяйственной техники и оборудования; работа с организацией залоговой базы предприятий. Пока нет обоснованной и работающей системы дотаций сельскохозяйственным товаропроизводителям, создающей предприятиям условия для извлечения прибыли при крайне низкой отпускной цене на сельскохозяйственную продукцию. Система ценообразования ставит представителей среднего и малого бизнеса в положение экономических аутсайдеров, лишает их возможности развития своего предприятия. Общим местом уже стала критика чрезмерно объемной и сложной отчетности, часто меняющихся и неясных правил, огромного количества инструкций, проверяющих и регламентирующих инстанций.

II. Земельная политика государства

Земля могла бы стать существенной частью залоговой базы с/х предприятий. Однако проблемы с оформлением земельных паев, сложности содержания собственных земель, покупки земель муниципального назначения тормозят процессы формирования и развития экономической составляющей сельского бизнеса. Жители села, хозяйства как бы владеют землей, а по факту лишены права собственности на нее, так как не могут ее оформить, а также реализовать с максимальной выгодой.

III. Кадровая политика государства

Предельно сократилось количество профильных учебных заведений. Техническая и технологическая база большинства из них крайне низка, там практически невозможна подготовка кадров для работы на технике и оборудовании нового поколения. Кроме того, кадровая политика государства не стимулирует получение сельскохозяйственных профессий или работу по полученной специальности. Здесь бы помогла система налоговых льгот и различных преференций, как для предприятий, так и для самих специалистов.

IV. Региональная политика

Влияние этого фактора можно рассматривать на двух уровнях. На одном находится политика государства в отношении регионов: предельная концентрация ресурсов в руках федерального центра требует мощных программ распределения приоритетов их развития, с полноценной поддержкой любого жизнеспособного бизнеса на конкретной территории. На другом уровне находится собственно политика регионов в отношении сельского хозяйства – поддерживать ли эту отрасль и в какой форме, решают сами регионы. Для регионов это один из основных способов сохранения сельских территорий.

Внутренние:

I. Недостаток экономических ресурсов предприятия

К началу реформ в сельском хозяйстве предприятия подошли с разными стартовыми возможностями. Даже базовый технический и технологический набор, состояние стада, качество обрабатываемых земель и т. д. при прочих равных условиях создавали преимущества для одних предприятий и резко снижали потенциал других. Например, сохранившаяся ручная дойка во многих хозяйствах в отличие от более прогрессивной машинной в других, наличие автоматических линий подачи кормов или старые ручные методы и т. д. Существенным для дальнейшей «успешности» или «неуспешности» оказалось практически все: возраст и прогрессивность используемой техники и оборудования, обеспеченность кадрами, компетентность управления, новые, построенные с учетом требований времени производственные помещения. Процесс реорганизации хозяйств мог происходить за счет многочисленных разделов предприятия, продажи или распределения между работниками техники и оборудования; предприятия накапливали долги и вынуждены были с некоторой периодичностью перерегистрироваться с целью избежать банкротства.

II. Случайные люди в руководстве предприятия

Все вышеперечисленное сопровождалось постоянной сменой руководства хозяйств, когда «председателями», «директорами» выбирались или становились малокомпетентные люди, не имеющие опыта управления сложным организмом, что привело к невозможности организовать финансово успешную деятельность предприятий в новых экономических условиях. В управлении побывали все, от зоотехников и агрономов до доярок, трактористов, учителей, продавцов и фельдшеров. Руководители сменяли друг друга с удивительной скоростью, иногда задерживались в кабинете лишь на несколько месяцев. Некоторым удалось использовать сложившееся состояние дел в целях личного обогащения, а в результате предприятие потеряло и технику, и кадры, погрузилось в длительную убыточность.

III. Состояние сельскохозяйственной техники на предприятии

Техника, оборудование, помещения используются до сих пор, но либо полностью морально и физически устарели, и тогда спасти предприятие могут только большие инвестиции; либо за счет хорошего ухода, постоянного ремонта сохранили свои производственные качества, и тогда предприятие имеет больше вариантов для распределения как собственных, так и заемных средств.

IV. Нехватка кадров

Недостаток специалистов любой квалификации сказывается во всех отраслях российской экономики, в том числе в сельском хозяйстве. Не хватает топ-менеджеров, агрономов, ветеринаров, зоотехников, трактористов и комбайнеров, доярок, даже пастухов. Привлечь их в сельскую местность на работу крайне трудно: социально-бытовые условия проживания здесь неудовлетворительны. В то же время современное техническое оснащение даже небольших предприятий не требует множества рабочих рук, большинство руководителей видят будущее в максимальной механизации и компьютеризации производственного процесса. Вот только позволить себе хотя бы движение в этом направлении могут не многие.

B. Позитивные факторы. Теперь перейдем к характеристике тех факторов, которые позитивно, благоприятно влияют на развитие предпринимательской среды на селе.

Внешние:

I. Политика районного или областного руководства в области сельского хозяйства

Политика в области сельского хозяйства может складываться из множества позиций, их разнообразие зависит и от подхода к сельскому хозяйству со стороны руководства территории, и от объема бюджета:

– система дотаций и субсидий, а также разовая финансовая помощь предприятиям на решение определенных задач;

– помощь в уходе от долгов через ускорение процесса реорганизации или перерегистрации фирм, в том числе помощь в оформлении КФХ, ЧП, ИЧП;

– выступление гарантами при оформлении предприятиями различных кредитов;

– поиск перспективных руководителей и инвесторов;

– политика концентрации производства на территории.

Как правило, в руках у территориального руководства есть множество рычагов влияния – от формальных (сокращение финансовой, инфраструктурной и проч. помощи несговорчивым предприятиям) до неформальных (личное общение с руководителями предприятий, агитация работников и т. д.).

II. Неформальные связи с областным, районным, муниципальным руководством

Руководитель сельскохозяйственного предприятия может поддерживать длительные неформальные контакты с территориальным руководством, базирующиеся на родственных, дружеских, рабочих отношениях. Кроме того, предприятие может оказывать различные неформальные услуги территории социального или финансового плана. Наиболее распространенными формами являются финансирование различных мероприятий для населения, разнообразная помощь сельским жителям, помощь территориальному руководству с транспортом, техникой и специалистами.

III. Поддержка со стороны крупных предприятий

Некоторые сельскохозяйственные предприятия как самостоятельные юридические единицы входят в объединения, созданные на базе молокозаводов, или являются подразделениями диверсифицированного бизнеса других производителей (например, лесной или торговой отрасли). Крупные сбытовые организации могут осуществлять краткосрочную финансовую поддержку предприятий.

IV. Формальное взаимодействие с муниципальной властью

В настоящее время наиболее распространенной формой такого взаимодействия является совместное участие с/х предприятий и властей разного уровня в поддержании и развитии социально-бытовой инфраструктуры территории (водоснабжение, электричество, ремонт и содержание социальных объектов, мелкий ремонт дорог и т. д.).

V. Наличие в районе, области развитой инфраструктуры

Близость дорог федерального, регионального уровня, их удовлетворительное состояние создают благоприятные условия для организации сбыта продукции. Существование на территории сбытовой кооперации предприятий в любой (формальной или неформальной) форме также повышает шансы сельского хозяйства на выживание или даже развитие. Сложным вопросом является газоснабжение территорий, притом что использование газа значительно сокращает издержки производства.

Внутренние:

I. Человеческий капитал руководителя (образование, опыт руководящей работы, профессиональные навыки, авторитет)

Человеческий капитал руководителя становится важнейшим фактором успешности предприятия и включает в себя: хорошее знание процесса сельскохозяйственного производства, которое может быть дополнено высшим или средним специальным профильным образованием (по словам самих руководителей, это существенный ресурс, но лишь как дополнительная опция); опыт работы на руководящих должностях; освоение правил ведения бизнеса; предпринимательские навыки; авторитет среди районного, муниципального руководства, работников предприятия, односельчан (многие предприниматели, которых мы отнесли в категорию успешных, являются депутатами муниципальных или районных собраний).

II. Социальный капитал (социальные связи, неформальные связи с муниципальной, районной властью, социальный статус)

Ранее упомянутые неформальные (дружеские, родственные) связи с представителями различных уровней власти, руководителями значимых предприятий и организаций на территории становятся важнейшим ресурсом решения самых разнообразных проблем, встающих перед руководителем или хозяйством, от организации производственного процесса, поиска финансовых средств до кооперации на уровне сбыта продукции. Депутатские мандаты сельских предпринимателей также повышают их социальный статус на разных уровнях взаимодействия.

III. Культурный и личностный капитал (социальное происхождение, психологические характеристики, ментальная мобильность)

Руководители с/х предприятий в подавляющем большинстве крестьяне по происхождению. Их отличает высокая степень желания работать в сельском хозяйстве, жить на селе. Это можно назвать призванием. Многие держат или держали до последнего времени обширное личное подсобное хозяйство. Успешных руководителей отличает умение перестраивать мышление в меняющихся экономических условиях, его гибкость, подвижность, способность находить решение в самых неблагоприятных условиях, им свойственно стремление ставить цели, работать на результат, связанный с личным успехом и успехом предприятия.

IV. Кадровая и технологическая политика руководителя

Значимым ресурсом руководителя становится умение выстраивать и реализовывать соответствующую политику. Наиболее «успешные» занимаются поиском кадров, используя и экзотические способы подбора персонала (предприятие укомплектовано трудоспособными пациентами психоневрологического диспансера), и вполне традиционные (поиск по другим хозяйствам, в других районах, привлечение трудовых мигрантов, включение в программы поддержки специалистов). Кодирование является самой распространенной формой поддержания специалистов в работоспособном состоянии. Успешными оказались также те предприятия, которые все годы реформ проводили четкую политику в отношении технической обеспеченности, а именно – не допустили продажи техники, передачи ее в личное пользование крестьянам, скупали у банкротящихся предприятий все, что могло быть использовано в хозяйстве, а когда появились возможности, стали обновлять технический парк.

V. Ориентация на закрепление собственности в семье

Существенная часть руководителей успешных предприятий формируют хозяйства по принципу семейного бизнеса, будь это частное предприятие, крестьянско-фермерское хозяйство или рядовое СПК, ООО. На предприятии на ключевых должностях, на самых важных функциях заняты ближайшие родственники руководителя, в том числе дети, которым успешные предприниматели уже планируют или вообще хотели бы передать руководство.

Какие из факторов являются определяющими

Успешность предпринимательской активности в сельском хозяйстве по преимуществу определяется именно стратегией руководства района (и области) в отношении этой отрасли, а также человеческим и социальным капиталом руководителей самих предприятий.

Таблица 3

Состояние действующих с/х предприятий в обследованных районах

В табл. 3 представлена экспертная оценка результатов взаимодействия вышеуказанных факторов в разных районах; также видно, где такое взаимодействие дает наилучший результат. Наиболее отчетливо проявляется действие наличия или отсутствия региональной политики второго (локального) уровня. Так, в Вологодской области, похоже, выработана определенная стратегия относительно поддержки и развития сельского хозяйства на уровне области и на уровне обследованных районов, поэтому число успешных хозяйств здесь явно превышает число неуспешных. Даже в преимущественно промышленных районах (Бабаевский, Кадуйский) сельское хозяйство не только сохранилось, но и имеет шансы на развитие при выстраивании более прогрессивной политики на государственном уровне.

В Устюженском районе основой стратегии сохранения сельского хозяйства стало многообразие форм взаимодействия руководства района с производителями. Именно в этом районе наибольшее количество успешных предприятий, а также рекордное число эффективно действующих фермерских хозяйств в сравнении с любой территорией Нечерноземья. Совершенно иная картина в Максатихинском районе Тверской области. Там доминируют «неуспешные» сельхозпредприятия и такие, которые еле-еле сводят концы с концами, но умудряются пока уйти от полного банкротства. Слабая сельскохозяйственная политика обусловлена слабостью политики районного руководства, которое больше действует в собственных интересах, чем в интересах предпринимателей.

Третья – «демонстративная» – стратегия в Пестовском районе Новгородской области, где район оказывает поддержку исключительно крепким и «нужным» хозяйствам, а остальные «пущены на самотек», что отразилось в показателях количества успешных и неуспешных предприятий района. Подобный результат выявился и в Лесном районе Тверской области, руководство которого старалось в рамках своего небольшого бюджета максимально поддерживать предприятия, спасая их от полного невнимания со стороны области. Политика руководства Бокситогорского района состояла в полном дистанцировании от проблем сельского хозяйства, в результате чего оно практически исчезло, если сравнивать с прежними временами. Однако в последние годы курс изменился в сторону поддержки частной инициативы высокоресурсных, опытных и инициативных предпринимателей, что сразу отразилось на количестве успешных предприятий.

Заключение

При широком взгляде можно заметить, что институциональные факторы оказывают скорее негативное влияние на развитие предпринимательской среды в сельском хозяйстве, а личностные и ресурсные – позитивное. Можно сказать, что руководители действуют вопреки складывающейся социально-экономической ситуации на селе. Благосостояние сельскохозяйственных предприятий в основном зависит от личных качеств их руководителей, умения адаптироваться к постоянно изменяющимся условиям хозяйствования; стратегий развития, сформулированных территориальной властью; а также ориентацией сельских предпринимателей на закрепление собственности в семье. Резерв выживания села зиждется на личных амбициях и качествах руководителей среднего и низшего звена. Экономические же условия пока не создают достаточных предпосылок для реализации их идей.

Несмотря на территориальную близость и сходство географических и климатических условий, каждый из обследованных районов имеет свою тактику и стратегию ведения сельскохозяйственного производства в зависимости от целого ряда внешних и внутренних причин. В силу чего разработка единой модели и единого прогноза развития сельской территории сталкивается с определенными трудностями. В такой ситуации анализ должен быть направлен на поиск общего и особенного в практикуемых стратегиях различных субъектов хозяйствования.

 

Инна Копотева, Йоуко Никула

[471]

От социальных инноваций к инновационным системам. Подход Лидер на европейских и российских сельских территориях

От сельских исследований к политике сельского развития

Появление политики сельского развития в Европе совпало с «культурным поворотом» в социальных науках. В сельских исследованиях это означало подтверждение роли культуры как средства сельского развития. Вместо абстрактных макроструктур общества объектами исследования стали повседневная жизнь сельского населения, локальность, культурное наследие, природа и их значение. Это подразумевало также изменение в образе мышления. Деревня и сельские жители больше не были просто объектами приложения законов экономики и государства: знания, опыт сельских жителей также помогают найти верный путь, на котором сельская местность и местные ресурсы могут использоваться для развития сельских территорий. В этом отношении сельские исследования стали с начала 1980-х гг. ключевым фактором в формировании отдельной сельской политики в Финляндии.

В течение 1980-х гг. начался новый этап развития сельских территорий. Чтобы сделать работу местных сельских комитетов более институционализированной, они были зарегистрированы как общественные организации. Сельские общественные организации начали активно сотрудничать друг с другом, что привело к созданию в провинциях первых ассоциаций.

На правительственном уровне в 1988 г. начал реализовываться Проект сельского развития, в рамках которого в 1991 г. была развернута Первая сельская программа развития, создан Консультативный комитет по вопросам сельской политики. Первый сельский программный документ был издан правительством в 1987 г., он взял курс на диверсификацию экономики, поддержку местных инициатив, улучшение условий жизни в сельских районах, уменьшение разницы в доходах и занятости между сельскими и городскими муниципалитетами как главных целей сельского развития. На муниципалитеты возложили ответственность за реализацию этих задач. В конце 1980-х – начале 1990-х гг. акцент был смещен на преодоление границ различных секторов (например, региональная политика против аграрной политики, культурная политика против политики занятости) и разработку всесторонней политики, которая объединила бы усилия государственных служащих, политиков, исследователей и местных активистов с целью разработки последовательной стратегии развития. Юкка Окса ввел термин «блок развития», чтобы отобразить некую структуру, целью которой является политика сельского развития.

Членство в Европейском союзе означало также новые возможности при финансировании сельского развития, в частности через программу ЛИДЕР и национальные программы, такие как ALMA (Региональная программа сельского развития) или POMO+ (Национальная программа развития). Программа POMO (сельская программа, основанная на местной инициативе) была своего рода национальной версией программы ЛИДЕР со схожими принципами действия, финансировалась она полностью за счет государства. Программа ALMA действовала исключительно в Западной и Южной Финляндии и стремилась остановить сельскую миграцию и улучшить условия для развития местного предпринимательства.

ЛИДЕР как европейский инструмент сельского развития

Акроним «ЛИДЕР» происходит из французских слов «Liaison-sentre Acteursdu Développement Economique Rural», означающих «Связь активистов сельского экономического развития». Этот подход означает мобилизацию населения для развития местных сельских общин, а не фиксированный набор мер, которые будут осуществлены. Различие между ЛИДЕР и другими более традиционными сельскими политическими акциями заключается в том, что он указывает на то, «КАК» можно продолжить двигаться, а не «ЧТО» конкретно должно быть сделано. Семь главных особенностей суммируют подход ЛИДЕРА.

1. Территориальный подход основан на выборе небольшой, однородной, социально связанной территории, часто характеризуемой общими традициями, местной идентичностью, чувством принадлежности и общими потребностями и ожиданиями. Эта территория оценивается как целевая область для стратегического планирования и развития. Выбор такой территории облегчает выявление местных сильных и слабых сторон развития, угроз и возможностей, эндогенного потенциала и идентификации основных сложных, проблематичных аспектов развития в рамках идеи устойчивого развития.

2. Подход «снизу вверх» (или эндогенный) означает, что местные акторы участвуют в принятии решений по выбору стратегии развития и необходимых приоритетов, которых в будущем будут придерживаться на данной территории. Местные акторы – это местные население, представители бизнеса, государственные учреждения и власть. Подход ЛИДЕР считает местных жителей лучшими экспертами в области развития своей территории. Учет мнения населения, их активное участие в делах своего села может рассматриваться как инструмент демократии участия в дополнение к электоральной демократии.

Рис. Идеология подхода ЛИДЕР

Источник: The LEADER approach: a basic guide European network for rural development.

3. Партнерские отношения на местном уровне, необходимые для успешной работы по развитию территории, можно развивать через так называемые местные инициативные группы, которые должны связывать частных и государственных партнеров из разных секторов экономики, быть сбалансированными и представлять интересы всех местных заинтересованных в развитии территории сторон.

4. Мультисекторная интеграция. В целях разработки Стратегии местного развития подход ЛИДЕР требует, чтобы потребности и проблемы выбранной территории были исследованы интегрированным способом, а не рассматривали только нужды определенных секторов. Только так можно достичь желаемых результатов для всей территории. Различные проекты и задачи, реализуемые на выбранной территории, должны быть объединены в единое целое.

5. Нетворкинг, или организация сети. Местные инициативные группы – это тоже сети, но они также должны сотрудничать друг с другом и другими организациями на местном, региональном, национальном и международном уровнях. Сети – это средство передачи лучших практик, распространения инноваций и обучение на своих и чужих примерах, полученных в результате деятельности по развитию сельских территорий. Нетворкинг усиливает связи между людьми, различными проектами и сельскими территориями таким образом, что это позволяет преодолевать изоляцию, с которой сталкиваются многие отдаленные сельские районы. Нетворкинг может помочь стимулировать реализацию проектов сотрудничества, связывая инициативные группы друг с другом.

6. Инновации. Работа местных инициативных групп должна привнести новые элементы и решения по развитию территории. При выборе стратегии и проектов необходимо учитывать возможные риски и быть готовым к ним, иначе необычные и новаторские идеи не получат достаточного внимания и не будут реализованы.

7. Межрегиональное и международное сотрудничество. Оно вовлекает местные инициативные группы в совместные проекты с другими ЛИДЕР-группами, использующими аналогичный подход, но реализующими его в другом регионе или даже в другой стране. Сотрудничество с другими регионами зачастую является лучшим источником инноваций для местных инициативных групп. Взгляд на старую проблему с новой (другой) точки зрения может высветить новые возможности. В европейской программе развития сельских территорий подход ЛИДЕР несет главную ответственность за межнациональное сотрудничество.

Перечисленные выше семь отличительных особенностей объясняют суть подхода ЛИДЕР. Использование этих принципов на практике означает, что местное население самостоятельно разрабатывает стратегию местного развития и активно участвует в ее реализации. Операционный принцип подхода ЛИДЕР – это различные проекты, которые интерпретируются как некий организационный механизм, направленный на борьбу с непредвиденными обстоятельствами, сложностью и быстрыми изменениями эры постмодернизма. Реализация всевозможных проектов, которые соответствуют выбранным приоритетам территории посредством формирования партнерства, интеграции и сотрудничества, позволяют привнести реальные положительные изменения на селе.

ЛИДЕР в Финляндии

Финские местные инициативные группы – это зарегистрированные общественные организации, которые занимаются развитием сельских районов посредством финансирования различных проектов и поддержки местных предпринимателей. Всего в Финляндии насчитывается 56 таких инициативных групп, и они покрывают всю территорию страны. Согласно данным Министерства сельского и лесного хозяйства Финляндии, общее финансирование местных инициативных групп в течение программного периода 2007–2013 гг. составило 252,72 млн евро, т. е. на одну группу пришлось от 2,5 до 6,8 млн евро в течение указанного периода.

Инициативные группы возглавляются Советами, которые избираются на основе трехстороннего принципа. Это означает, что Совет, принимающий решения по финансированию тех или иных проектов, должен включать в себя представителей местной власти, местных организаций (предприятия и организации, в том числе общественные организации) и местного населения (сельские жители, местные предприниматели). Все эти группы должны иметь равное количество голосов в Совете. Члены Совета избираются максимум на шесть лет.

Успех ЛИДЕРа в Финляндии обусловлен двумя факторами: во-первых, это основанная на сетевых партнерских отношениях национальная политика развития сельских территорий; и во-вторых, жизнеспособность и функциональность финского гражданского общества. Но у ЛИДЕРа есть и обратная сторона медали, которую еще в 1999 г. отмечал Петри Раннико. С распространением ЛИДЕРа в Финляндии государство несколько отстранилось от сельских территорий и переадресовало ответственность по предоставлению различных услуг и вопросам местного развития в целом муниципальным властям. П. Раннико и другие ученые отмечают, что вместе с распространением ЛИДЕРа принципы и цели местного развития поменялись и общее благосостояние на местном уровне перестало быть главной задачей. Основным ориентиром теперь стала конкурентоспособность села. Усилия по развитию сельских территорий в настоящее время больше не основываются на добровольной активности местного населения, а выглядят скорее как обязанность действовать в «проектной среде». Работа по развитию территорий становится профессиональной проектной деятельностью, и часто цели определяются без учета мнения местного сообщества. Это, конечно же, противоречит первоначальной идее ЛИДЕРа. К. Кумпулайнен также отмечает, что современные села трансформируются в неолиберальные сельские сообщества, в которых старые традиции сочетаются со стратегиями развития, предпринимательством и эффективностью производства. Эти тенденции нашли отражение и в последних документах политики сельского развития страны. Официально сельская политика Финляндии трактует «сельское» как часть политики, целью которой являются: 1) гарантия адекватного внимания к сельским территориям и 2) ориентация специальных программ наразвитие сельских районов и повышение их конкурентоспособности. Как отмечается в документе «Сельская политика развития 2014–2020», главная цель всего этого – гарантия сбалансированного развития всей страны. Этот же документ определяет сельские территории как среду, которая поддерживает развитие предпринимательства и творчества, и также особо отмечает опыт функционирования сферы услуг, которая развивается за счет государства, частного бизнеса и местных сообществ и направлена на улучшение жизни на селе. Это означает, что развитие сферы услуг будет идти за счет частного бизнеса и третьего сектора, а не только за счет государства, как это было ранее. Таким образом, программа ЛИДЕР в Финляндии повлияла не только на развитие отдельных местных сообществ, но и на политику сельского развития в целом.

ЛИДЕР в России

В России пилотный проект ЛИДЕР был осуществлен благодаря программе «Приграничного сотрудничества в рамках Европейского соседства и партнерства 2007–2013» в течение двух лет (март 2011 – март 2013). В проекте принимали участие три муниципальных района (Лодейнопольский, Олонецкий и Питкярантский), расположенные на территории Республики Карелия и Ленинградской области, на побережье Ладоги, что и дало название проекту «Ладожская инициатива». Ведущим партнером в проекте выступал Институт Руралия Хельсинкского университета, расположенный в г. Миккели.

Три пилотных муниципальных района отличаются друг от друга. Питкярантский район – это промышленная территория, главные отрасли которой – горная и целлюлозно-бумажная промышленности, а также лесное хозяйство. Олонецкий район – типичная сельскохозяйственная зона. В начале 1990-х гг. здесь было девять сельскохозяйственных предприятий, из которых в наше время осталось только пять. У этих двух районов – общая история и общая система расселения, в то время как Лодейнопольский район, который находится всего в 40 км от Олонца, совершенно другая территория. Его экономическую основу составляет комбинация промышленности (главным образом, лесное хозяйство) и сельского хозяйства. Другой фактор экономического развития – туризм. Три крупных монастыря района ежегодно посещают более 100 тыс. туристов. Система сельского расселения Лодейнопольского района также отличается от Карельской территории. Одно сельское поселение может включать до 65 деревень, большинство из которых маленькие, до 20 жителей, тогда как на карельской пилотной территории сельские поселения включают максимум 10 деревень. В Лодейнопольском районе дороги между деревнями также хуже, чем в Карелии. Такие различия могут быть объяснены историческими, политическими и географическими факторами. Два района Карелии расположены в южной части республики, которая исторически практически всегда была относительно развитой. В наше время Олонецкий район – это главная сельскохозяйственная зона Республики Карелия и также ее наиболее плотно населенная территория, расположенная недалеко от Петрозаводска, столицы республики (в 130 км). Лодейнопольский район, с другой стороны, расположен на периферии Ленинградской области и не включен в приоритеты экономического развития региона. Экономические инвестиции направлены, главным образом, в Санкт-Петербург и соседние с ним муниципалитеты.

Общей целью данного проекта является стимулирование сельского развития на пилотных российских территориях на основе передачи знаний от финского партнера (подход ЛИДЕР). Эта цель достигается, во-первых, за счет поддержки местных инициатив для того, чтобы укрепить устойчивое экономическое развитие сельских территорий путем передачи опыта и объединения усилий партнеров по обе стороны границы, поощрения сотрудничества между различными сторонами на местном уровне, создания и развития партнерских отношений, а также посредством растущего понимания местным населением и местной властью нужд и возможностей местного развития. А во-вторых, за счет изучения перспектив и проблем адаптации подхода ЛИДЕР в России.

У проекта было несколько задач, и некоторые из них достаточно амбициозны. Первая задача – образовательная, она включала в себя передачу знаний от финских партнеров российским через организованные финскими экспертами семинары, тренинги с местными активистами и координаторами местных инициативных групп. Тренинги были важной составляющей проекта, так как методика ЛИДЕР как инструмент сельского развития не распространена и не известна в России. В начале проекта методика ЛИДЕР была представлена российским координаторам проекта, а также выбранным участникам местных инициативных групп. Семинары проходили на территории Финляндии и в России и имели разные цели. Российские семинары были направлены на знакомство с проектной работой в целом, в то время как обучение в Финляндии было нацелено на знакомство с опытом реализации методики ЛИДЕР в Финляндии.

Во время первого обучения в Финляндии российским координаторам проекта были представлены образцы практического внедрения ЛИДЕРа, проекты, которые возможно реализовать при помощи методики ЛИДЕР. Кроме того, российские координаторы познакомились с принципами работы общественных организаций, каковыми в Финляндии являются местные инициативные группы. Обучение включало также посещение офиса ЛИДЕРа и ознакомление с необходимыми документами конкретных проектов. Таким образом, координаторы получили всестороннее представление о деятельности методики ЛИДЕР в Финляндии.

Согласно полученной обратной связи от координаторов, общее впечатление от обучения было положительным. Обучение дало российским координаторам шанс изучить европейский инструмент и возможности его адаптации к российской действительности. Координаторы не только слушали теорию, но на месте, во время тренингов подготовили необходимые документы для реализации проекта в России, например анкету для местных жителей, формы заявки на мини-проекты, руководство пользователя для заполнения заявок, руководства для участников местных инициативных групп. Координаторы получили не абстрактные представления о возможности реализации методологии ЛИДЕРа в России, а ясное понимание этой методологии.

Мы бы хотели надеяться, что российское общество сможет решить проблемы без внешней помощи и что будут политические и гражданские институты, готовые поддерживать сельские территории таким же образом или, по крайней мере, в некоторой степени. Другими словами, мы – настоящие пионеры. После обучения мы очень хорошо поняли, что мы начинаем с нуля. В России мы еще не готовы работать в таком открытом обществе. Различие в менталитете русских и финнов действительно очевидно. Здесь [в Финляндии] общественные организации добровольны, и люди активно принимают участие в их работе. Сегодняшнее российское гражданское общество хотя и существует, но фактически никакого значительного влияния на жизнь людей и развитие территории не оказывает (интервью с координатором).

Первое обучение участников местных инициативных групп (МИГов), проходившее в России, касалось вопросов проектной работы, написания заявок для проектов, составления бюджетов. Члены местных инициативных групп, с одной стороны, учились писать заявки на проекты, чтобы потом распространять полученные знания среди местного населения, а с другой стороны, они сами оценивали написанные документы, так как в дальнейшем им пришлось оценивать все поступившие в «Ладожскую инициативу» заявки и выбрать лучшие для финансирования. Семь черновиков заявок на проекты были представлены и обсуждены во время обучения. МИГи работали не только в пределах их собственных групп (в рамках одного муниципального района), но и межмуниципальное и межрегиональное сотрудничество трех МИГов имело место. Второе было организовано в Финляндии, где они увидели, как работают финские инициативные группы, какие проекты могут быть осуществлены при помощи методики ЛИДЕР и что ЛИДЕР означает для Финляндии. Группа посетила различные сельские поселения и ознакомилась с достигнутыми результатами проектов. Этот семинар и знакомство с финским опытом произвели сильное впечатление на российских участников. Вот три главных урока, которые были извлечены из этих визитов и потом активно использовались в России:

● Реализация проекта не может быть осуществлена без позитивного отношения местного населения к идее и без огромной волонтерской работы местного сообщества.

● Проекты не могут быть реализованы только за счет внешнего финансирования, местное сообщество должно предоставить долю софинансирования.

● Реализовать большие дела малыми финансовыми ресурсами вполне возможно.

Вторая задача проекта – активизация местного населения, ответы на вопросы, как повысить интерес местного населения к развитию своей деревни, села, привлечь к участию в совместных мероприятиях. Это возможно осуществить путем проведения конкурса сочинений среди школьников «Будущее моей деревни», распространения листовок с приглашением на сельские встречи и непосредственно на сельских встречах. Отдельно каждое из этих действий не принесло достаточно хороших результатов, но комбинация различных методов позволила достигнуть намеченной цели.

Сельские встречи сыграли ключевую роль в активизации населения. Представитель каждого домохозяйства, получивший приглашение на такую встречу, должен был заполнить небольшую анкету, касающуюся жизни в деревне и насущных деревенских проблем. Организация сельских встреч преследовала несколько целей, а именно 1) информирование население о «Ладожской инициативе»; 2) обсуждение проблем конкретных деревень, участвующих в проекте, и выбор приоритетов развития в рамках проекта; 3) выбор кандидатов для Советов местных инициативных групп. Всего было проведено 27 сельских встреч в трех муниципальных районах.

На одной из пилотных территорий местное население очень тепло отреагировало на приглашение на сельскую встречу, потому что они были приглашены не просто на традиционное собрание или сход, а на встречу за чашечкой чая. Для них это было новой формой. Люди приехали, сели, налили чай, расслабились и охотно начали общаться друг с другом и с работниками проекта. Из-за длительного экономического кризиса, ужасного состояния многих сельских клубов у сельских жителей практически нет возможности встретиться, обсудить различные темы за рамками своей семьи и ближайших друзей или соседей. Растущая аномия означает, что социальные связи в российских деревнях становятся все слабее и слабее. Пришедшие на наши встречи интересовались будущим развитием их деревни. Говоря о проекте, люди также обсудили многие другие сельские проблемы. А вот в другом пилотном регионе люди не понимали, зачем они пришли на сельскую встречу, так же как и не понимали те, кто разносил приглашения с анкетой.

Уровень активности местного населения сильно различается в разных деревнях, поэтому сельские встречи не были похожи друг на друга. В некоторых деревнях на встречи пришли много людей, в то время как в других было всего несколько человек. В малых деревнях, где жители знают друг друга достаточно хорошо и осведомлены об общих деревенских проблемах, они были более активными и более солидарны, чем в крупных деревнях. В небольших деревнях хотели общаться и общались более активно, имели ясное представление об общих целях и общих интересах. В больших деревнях население более разобщено и менее активно, не готово вместе обсуждать проблемы своего села. Тем не менее активные люди есть в каждой деревне, в каждом селе. Обычно женщины более активно принимали участие в работе проекта, особенно представительницы социальной сферы и пенсионерки.

Часто сельские жители приезжали на сельские встречи с пессимистическим настроением, но во время обсуждений менялся психологический климат. Желание людей действовать усиливалось, когда появлялись конкретные идеи проектов. В некоторых случаях люди были готовы действовать даже без финансовой поддержки проекта «Ладожская инициатива». Например, в одной из деревень проекта стояла острая необходимость приведения кладбища в порядок.

Для этого нам не нужен проект. Давайте просто напишем объявление, повесим его где-нибудь в деревне, определим день, когда все люди должны будут приехать и убрать мусор на кладбище (из обсуждения на сельской встрече в одной из деревень Лодейнопольского района).

Первая задача сельских встреч – информирование населения об идее проекта – не была полностью достигнута из-за достаточно низкого уровня участия местного населения в сельских встречах. Причиной этого могли быть общая пассивность и пессимизм сельского населения, слабые информационные каналы внутри сельских сообществ, а также глубокое недоверие к политическим институтам, проявлявшееся в том, что сельские жители не хотели вступать в контакты с властью и очень часто не видели разницы между государственной и муниципальной властями. Несмотря на это, информация о сельских встречах и их результатах позднее распространилась среди местных жителей, главным каналом ее распространения до сих пор оказывается так называемое «сарафанное радио».

Второй задачей сельских встреч было обсуждение проблемы села и выбор приоритетов для каждого муниципального района и каждой деревни – участницы проекта. Эта часть встреч прошла в очень активном обсуждении. К сожалению, были выявлены проблемы, которые не могли быть решены в рамках «Ладожской инициативы». Уровень жизни сильно различается между деревнями, и, как следствие, идеи для местных проектов также разнились. Кто-то хотел посадить цветы на мосту (как они видели в Финляндии) или реализовать проект по ландшафтному дизайну, а где-то не были удовлетворены даже базовые потребности, как, например, нормальное водоснабжение или мост через реку.

Очень жалко и грустно говорить с людьми об их проблемах, когда понимаешь, что с небольшими проектными средствами невозможно сделать их жизнь лучше. Поэтому я серьезно обеспокоена рекламой проекта. Я не говорю, что люди смогут улучшить свою жизнь с нашим проектом (интервью с одним из российских координаторов).

Последняя часть встреч была посвящена выбору кандидатов в Совет местных инициативных групп. На каждой сельской встрече планировалось выбрать по три кандидата: один представитель от местной власти, второй – от бизнес-структур, и третий кандидат – от местного населения или общественных организаций. Активность населения разных поселений во время выборов кандидатов была далеко не одинакова. Так, на двух сельских встречах не было выбрано ни одного кандидата. Это две небольшие деревни с количеством жителей до 100 человек. Выбор кандидатов от представителей местной власти прошел достаточно гладко, среди выбранных членов советов оказались главным образом депутаты, работники сельских администраций. Лишь один глава сельского поселения вошел в состав Совета в своем районе.

Наибольшее количество желающих участвовать в работе проекта оказалось среди местного населения. В России на селе практически отсутствуют общественные организации, поэтому представителей гражданского общества среди членов Советов местных инициативных групп не было. Выбор кандидатов из представителей местного населения пришлось проводить в два этапа, так как было выдвинуто много кандидатов. Основная проблема проявилась при выборе представителей бизнеса. Основные причины – слабое развитие предпринимательства на селе и боязнь предпринимателей быть перегруженными работой в проекте, отсутствие у них свободного времени. На трех сельских встречах из шести в Олонецком районе не было выбрано ни одного представителя бизнеса. Такая же ситуация была и в двух других пилотных районах. Немногие представители бизнеса смогли найти время, чтобы поучаствовать в сельских встречах, еще меньшее количество готово участвовать в проекте. Поэтому во всех трех пилотных районах местные координаторы должны были изрядно потрудиться, чтобы найти кандидатов от бизнеса в Совет местных инициативных групп.

Основная проблема, с которой столкнулись при выборе участников для местных инициативных групп, состояла в том, что люди боялись быть перегруженными работой, боялись не справиться. Сыграли важную роль и сложности с участием в семинарах на территории Финляндии. Если в Карелии вопрос наличия загранпаспортов и виз практически не вставал, то для Лодейнопольского района это оказалось серьезной проблемой. В выборе участников местных инициативных групп также был учтен географический фактор. Участники должны были представлять разные сельские поселения и разные деревни. Несмотря на все это, три местные инициативные группы были сформированы.

Трансформативная задача проекта – это развитие новых, демократичных способов управления (снизу вверх) и партнерских отношений. Проект «Ладожская инициатива» изначально был спланирован и позднее реализован как эндогенный проект с целью развития сотрудничества на местном уровне, установления партнерских отношений между различными акторами, повышения ответственности населения и местной власти за развитие сельских территорий, своей малой родины. Все участники проекта – это местные жители пилотных территорий; все решения принимались на местном уровне. И примеры реализации эндогенного подхода можно было увидеть на всех стадиях реализации проекта.

Во время подачи заявок каждая местная инициативная группа выбрала свою стратегию реализации проекта. МИГ Олонецкого района решила разделить общую сумму финансирования на маленькие части, чтобы осуществить больше проектов в различных деревнях. В результате было получено 25 заявок, из которых 18 были одобрены. В Лодейнопольском районе МИГ, наоборот, предложила не распылять финансирование и выбрать несколько крупных проектов. В результате было получено 10 заявок, из которых пять одобрены. Питкярантский район объединил эти две стратегии и поддержал и маленькие и большие проекты (13 заявок, семь из которых были поддержаны и осуществлены).

Период подачи заявок длился четыре месяца, после которых проведена многоступенчатая процедура отбора победителей. Вся система отбора была основана на «голосах местных жителей» – членов местных инициативных групп. Оценка заявок включала несколько стадий. Предварительно была подготовлена система критериев для отбора. Местные координаторы подготовили все необходимые документы для оценки проектов, которые использовались каждым участником Совета местной инициативной группы. Каждый член Совета получил копии заявок, хотя оценивали они различное количество, так как не могли оценивать заявки из своей деревни, собственные заявки (если таковые имелись) и заявки из той же сферы, что и собственный проект. Последний критерий оказался лишним, потому что предлагаемые проекты (в основном это были заявки из сферы культуры) не конкурировали друг с другом. Хотя этот принцип ЛИДЕРа не был релевантным в российских условиях, он был соблюден.

Чтобы гарантировать беспристрастное и прозрачное принятие решения, каждый участник МИГ оценивал полученные заявки независимо от других, согласно указанным критериям и используя единую шкалу. Кроме того, члены Совета МИГ могли записать свое специальное мнение относительно заявок из своей деревни. Эта возможность была дана для того, чтобы получить дополнительное мнение, которое могло использоваться в случае спорных результатов. Хотя участники МИГ не оценивали заявки из своей деревни, они могли также высказать свое мнение о важности того или иного проекта для их деревни. Индивидуальные оценки проектов вносились в общие таблицы для каждого района, где проекты ранжировались в соответствии с полученными баллами. После этого на заседаниях советов МИГов прошло обсуждение проектов. Обсуждения эти проходили очень бурно, каждый проект рассматривали с точек зрения их соответствия выбранным приоритетам и важности для местного сообщества, оценивалась также реалистичность бюджета. Общая сумма фонда составляла 1 млн рублей в каждом районе. В Олонецком районе было подано 25 заявок на общую сумму 2 370 145,55 рубля. В Питкярантском – 13 заявок на общую сумму 2 492 276 рублей, в Лодейнопольском – 10 заявок на сумму 3 018 730 рублей.

Подготовленные заранее, ранжированные в соответствии с полученными баллами списки заявок гарантировали гладкую работу местных инициативных групп во время отборочного заседания. Обсуждение было проведено в несколько приемов. Для начала рассмотрены проекты с самыми низкими баллами, часть из которых не соответствовала установленным критериям, некоторые были отложены из-за необходимости пересмотра бюджета. После первого круга обсуждения общая заявленная сумма в каждом районе существенно сократилась. Во время второго круга обсуждение началось с проектов, набравших большее количество баллов. Здесь серьезное внимание было уделено бюджетам проектов – их реалистичности и возможности сокращения расходов. Работа над оценкой проектов оказалась очень плодотворной, были учтены особые мнения и комментарии. В Олонецком и Питкярантском районах обсуждение прошло успешно, не было никаких проблем при выборе проектов, а вот в Лодейнопольском процесс выбора оказался весьма болезненным. Поступило десять заявок, бюджет каждой из которых был значительным, и, кроме того, каждый из проектов оказался важен для своего поселения. Было трудно принимать решение. На помощь пришел географический принцип, согласно которому поддержанные проекты должны быть из разных сельских поселений и разных деревень. Во время обсуждений были высказаны сожаления в том, что заявки писались на большие проекты. Если бы бюджеты были меньшими, было бы больше возможностей осуществить по крайней мере хоть что-то в разных деревнях.

Бизнес-проекты не были поддержаны ни в одном районе. Жители не хотели финансировать предпринимателей, они не видят социально значимого эффекта от сельского бизнеса. Сохраняя советский менталитет, сельские жители частенько предпочитают ждать государственной помощи и надеяться на получение услуг бесплатно. Они не понимают, что те же самые услуги могут быть предоставлены и местными предпринимателями, даже если за плату. Создание новых рабочих мест было выбрано в качестве приоритета в каждом из пилотных районов, но сельские жители хотят видеть крупные сельхозпредприятия и фабрики, которые не так легко создать в настоящее время, и совсем не воспринимают малый бизнес как альтернативу. Очень часто срабатывает принцип «мы скорее будем бедны, но не позволим другим зарабатывать деньги» (цитата от интервью). Это предполагает, что российское сельское общество еще не готово рассматривать предпринимательство как реальный инструмент местного развития.

В процессе обсуждения были отобраны проекты-победители. Полный бюджет в каждом районе составлял миллион рублей, из которых 70 % – финансирование по программе «Приграничного сотрудничества в рамках Инструмента Европейского Соседства и Партнерства ЕИСП – ПС 2007–2013», 20 % – софинансирование муниципального района и 10 % – софинансирование заявителя. На завершающей стадии состоялось заседание «экспертного совета», в который вошли главы муниципальных районов, депутаты и координаторы проекта. В двух районах были поддержаны все проекты, отобранные для финансирования местными инициативными группами, а в одном районе один проект получил уменьшенное финансирование, потому что часть работ, заявленных в проекте, уже была выполнена за счет спонсорской помощи. Эта сумма финансирования была ассигнована другому проекту, оцениваемому достаточно высоко, но не отобранному МИГом.

Примеры осуществленных проектов на пилотной территории

1. Постройка поселковой бани, д. Шархиничи, Алеховщинское сельское поселение Лодейнопольского района Ленинградской области. Более 10 лет прошло с тех пор, как сгорела общественная баня в этой деревне. Далеко не каждая семья за это время смогла себе позволить строительство индивидуальной бани. Один из жителей деревни выступил с инициативой строительства и начал его вместе с другими сельчанами. В рамках проекта профинансированы расходы по строительству сруба, закупке котла и работы по электричеству.

2. «Музей жителей Приоятья: под крышей народного дома». Село Алеховщина, Алеховщинское сельское поселение Лодейнопольского района Ленинградской области. Идея данного проекта – сохранение здания музея, его экспонатов. В целях сохранения здания, построенного в традициях северного края, и его экспозиции была произведена замена кровли и реконструировано крыльцо, а также благоустроена территория вокруг музея.

3. Организация активного отдыха у водоема, п. Свирьстрой, Свирьстройское городское поселение Лодейнопольского района Ленинградской области. Результатом проекта стала оборудованная зона отдыха у озера в п. Свирьстрой: обследование дна, ограждение пляжа от автодороги, установка спасательных средств и общее благоустройство пляжа даст возможность жителям, туристам, гостям поселка безопасно проводить активный отдых на берегу озера, принимать участие в традиционных мероприятиях – празднике День Нептуна, соревнованиях по пляжному волейболу, сохранять и укреплять здоровье.

4. «Гости с сеновала», п. Ильинский, Ильинское сельское поселение Олонецкого национального района Республики Карелия. Это сельский фестиваль, направленный на повышение привлекательности региона как туристического объекта. В рамках фестиваля на полях были созданы скульптурные фигуры из сена. Для туристов и многочисленных гостей организован мастер-класс по росписи на камне и дереве, по выпечке карельских калиток, прошли выставка изделий декоративно-прикладного искусства, выступление фольклорных коллективов. Сенной фестиваль стал ежегодным событием в Олонецком районе.

5. «Имена родного края», п. Видлица, Видлицкое сельское поселение Олонецкого национального района Республики Карелия. В рамках проекта была организована инициативная группа, которая собирала фото– и видеоматериал о ветеранах войны, старейших жителях и истории села. Фотоматериалы оформлены в выставки и презентованы жителям на сельском празднике, в залах общественных помещений. Были организованы курсы с мастерами журналистики и фотожурналистики из газеты «Олония». Были закуплены фотоаппарат, сканер, цветной принтер и ноутбук.

6. Детские площадки в д. Нурмойла, п. Видлица, д. Устье-Видлица Олонецкого района Республики Карелия, д. Рауталахти и п. ХарлуПиткярантского района Республики Карелия, д. Вахнова Кара Лодейнопольского района Ленинградской области. В рамках проекта было оборудовано и установлено шесть детских площадок. Большая часть работ выполнялась на основе волонтерского труда.

7. Семейный досуговый центр «Родник», д. Хииденсельга, Ляскельское сельское поселение Питкярантского района Республики Карелия. Идея проекта – создание места для организации досуга детей и взрослых. Центр включает в себя мастерскую народных ремесел с ткацким станком, спортивно-тренажерный зал, детскую игровую комнату, зал для проведения различных мероприятий. Проект положительно повлиял на взаимоотношения внутри местного сообщества, у людей появилось чувство позитивных изменений в жизни деревни.

Заключение

В целом проект «Ладожская инициатива» был успешным в достижении своих главных целей: активизации местных жителей, развития сотрудничества для достижения общих целей, а также навыков проектной деятельности. Результаты можно увидеть в деревнях в виде игровых площадок, спортивных сооружений (футбольное поле, боксерский ринг) и проведенных культурно-массовых мероприятий, которые сочетают традиции ремесленничества, туризма и предпринимательства. Поэтому мы можем сказать, что в целом опыт «Ладожской инициативы» многообещающ.

Уровень активности местных акторов развенчал миф о пассивности сельского населения, их колхозном и потребительском менталитете. «Ладожская инициатива» подтвердила силу и преимущества совместных действий, направленных на развитие сельских территорий. Создание новых и поддержание старых партнерских отношений на местном уровне и с внешними акторами необходимы для решения местных проблем и развития территории. Партнерские отношения между сельскими администрациями и крупными предприятиями складывались исторически. Различные модели партнерских отношений между местным населением, местной властью и бизнесом были испробованы в рамках «Ладожской инициативы». Чтобы более четко и ясно увидеть взаимовыгоду от такого сотрудничества, необходимо больше работать, больше экспериментировать. Совместные проекты дают положительный опыт:

Население стало больше верить в то, что можно добиться результатов, проявляя инициативу (руководитель мини-проекта).

Первый опыт в реализации социально значимых проектов оказался удачным, поэтому мы готовы продолжать начатое (руководитель мини-проекта).

У меня есть опыт достижения цели, которая казалась недосягаемой (руководитель мини-проекта).

«Ладожская инициатива» была успешным пилотным проектом, но дальнейшее развитие в этом направлении требует более последовательной сельской политики государства и возможности участия местных жителей в разработке и реализации этой политики.

В наше время Россия разработала несколько важных документов, направленных на развитие сельского хозяйства и сельских территорий. Среди них «Концепция долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020», которая определяет главные цели государственной аграрной политики, в особенности устойчивое развитие сельских районов и улучшение уровня жизни сельского населения. «Доктрина продовольственной безопасности Российской Федерации» определяет направления государственной политики в области устойчивого развития сельских территорий. Для реализации положений этих документов была разработана Федеральная целевая программа «Устойчивое развитие сельских территорий на 2014–2017 годы и на период до 2020 года».

Государственная политика для устойчивого развития сельских районов осуществлена в соответствии с принципами, часть из которых присутствуют и в европейской методологии ЛИДЕР. Среди них:

● сотрудничество между государством, местными органами власти, бизнесом и сельским населением с целью достижения устойчивого развития сельских территорий;

● развитие местного самоуправления, гражданского общества, всех форм сотрудничества;

● увеличение участия сельского населения в принятии решений, связанных с доступом к природным ресурсам (земля, вода, лес), социальным обеспечением, а также перспективами развития сельских поселений.

Этот же документ определил и финансовую безопасность Концепции. Важное направление в нем – создание системы грантовой поддержки на поощрение местных инициатив. Внедрение Концепции должно быть выполнено за счет федеральных, региональных и местных бюджетов, а также внебюджетных источников, включая фонды предприятий, действующих в сельских районах, и средства сельского населения. Такая же схема софинансирования проектов поддерживается и ЛИДЕРом. В России это первый официальный документ федерального уровня, на котором были приняты во внимание демократические принципы сельского развития. Среди них формирование партнерских отношений, развитие местного самоуправления и гражданского общества, увеличение доли участия населения в принятии решений, поддержка местных инициатив и принцип совместного финансирования от разных уровней публичной власти и других источников, включая средства местного населения.

 

Александр Куракин

[474]

«Кулундар»: роль сельскохозяйственных предприятий в жизни сельских сообществ

[475]

Проводя полевые исследования в сельской России, сотрудники Центра аграрных исследований РАНХиГС (и автор в их числе) постоянно сталкивались со следующей ситуацией: наиболее крупное сельскохозяйственное предприятие в сельском поселении (или нескольких близлежащих поселений) оказывает всяческую поддержку местному сообществу по решению каждодневных насущных проблем. Эта помощь может быть значительной или небольшой, но в ответ предприятие не получает ничего, так что мы можем назвать такую помощь «даром», «спонсорством», «альтруизмом» и т. п.

Истоки таких взаимоотношений предприятий и сообществ уходят своими корнями в советское прошлое, которое по-прежнему заметно в сельской жизни современной России. Несмотря на распад Советского Союза и маркетизацию сельского хозяйства, патерналистские отношения между наследниками коллективных хозяйств и сельскими сообществами сохраняются до сих пор. Эти отношения позволяют защитить сельскую социальную сферу от враждебной среды рыночных отношений и противоречивой государственной политики.

Термином «патерналистский» можно обозначить самые разные практики, и поэтому он не позволяет получить детального описания того, что же на самом деле происходит. Как мы увидим далее, отношения предприятий и сообществ в российском селе заключают в себе сложное переплетение мотивов, расчетов, оправданий и моральных суждений.

Если коротко, то мы обнаружили два основных решения социальных проблем сельской местности: первое можно назвать государственническим, а второе – низовым или «естественным». Ярким примером данного подхода является Белгородская область, однако в данной статье мы сконцентрируемся на втором варианте и приведем эмпирические свидетельства из Алтайского края, из района Кулундинской степи. Отсюда и странное слово «кулундар» в названии статьи: в нем обыгрываются слова «Кулунда» и «дар», т. е. весьма специфические отношения дара в районе Кулундинской степи.

Оставим в стороне теоретические построения, хотя рано или поздно они должны быть рассмотрены. Обширная антропологическая литература по дарообменным отношениям, заложенная Марселем Моссом и Брониславом Малиновским, богатая современная литература по корпоративной социальной ответственности и концепция моральной экономики, введенная Эдвардом Томпсоном и Джеймсом Скоттом, предполагают, что отношения предприятий и сообществ в современном российском селе можно плодотворно включить в этот дискурс. Мы же остановимся на эмпирических результатах нашей полевой работы в Кулундинской степи Алтайского края и Белгородской области. Таким образом, статья выстроена на интервью с участниками взаимоотношений предприятий и сообществ.

Экономические и социальные предпосылки

Прежде всего, кратко опишем новейшую историю сельской России, акцентируя внимание на социальной инфраструктуре, которая во многом определяет качество жизни. Хотя это лишь набросок, уяснение базовых фактов постсоветского сельскохозяйственного развития необходимо для понимания того, как советское наследие влияет на сегодняшнюю сельскую жизнь.

Социальная инфраструктура села в Советском Союзе. В Советском Союзе была создана специфическая система сельского социального обеспечения, при котором вся социальная инфраструктура поддерживалась за счет коллективных предприятий. Последние, конечно, получали за это субсидии от государства, но это не влияло на характер взаимоотношений между коллективным предприятием (колхозом или совхозом) и сельсоветом, где председатель колхоза или директор совхоза был больше чем просто руководителем предприятия. Он отвечал не только за экономические показатели предприятия, но и за благополучие сельских поселений, относившихся к предприятию. Как правило, коллективное предприятие включало в себя несколько соседних поселений, жители которых на нем работали.

Кроме работы на коллективном предприятии, каждое домохозяйство имело (и имеет теперь) собственный приусадебный участок, который обеспечивал существенную часть общего дохода домохозяйства. Такая двойная занятость создала феномен своего рода симбиоза: коллективное хозяйство использовалось работниками как ресурсная база для своего домашнего хозяйства, которое благодаря этому было довольно эффективным. Логику этих взаимоотношений можно кратко описать словами известной советской песни: «Все вокруг колхозное, все вокруг мое».

Таким образом, в советском сельском хозяйстве развились патерналистские отношения двух видов: отношения между предприятиями и местными администрациями и отношения между предприятиями и домохозяйствами их работников.

Постсоветская эволюция сельскохозяйственных производителей. В ходе ельцинской деколлективизации советская аграрная структура, державшаяся на двух столпах (коллективных предприятиях и ЛПХ), была дополнена третьим сельхозпроизводителем – частными индивидуальными фермерами. Кроме того, коллективные предприятия были реорганизованы в частные фирмы различных организационных форм (СПК, ООО, ЗАО, ОАО и т. п.). Нередко (особенно в самом начале реформ) организационная форма была всего лишь вывеской, ничего не говорящей о действительных внутриорганизационных отношениях.

Наследников советских коллективных хозяйств часто называют просто сельхозпредприятиями (в том числе в официальной статистике), которые остаются на сегодняшний день одним из ключевых типов сельхозпроизводителей в стране, несмотря на все чаяния реформаторов, рассчитывавших, что ядром российского сельского хозяйства станут индивидуальные фермеры. Роль последних по-прежнему крайне скромна, и для роста их значимости нет серьезных предпосылок. Напротив, в ходе рыночных реформ значительно возросла роль ЛПХ, поскольку они стали главным средством выживания обедневшего сельского населения. Таким образом, чисто внешне советская бимодальная структура сельскохозяйственного производства в целом сохранилась, несмотря на радикальные рыночные реформы. Однако среди сельхозпредприятий происходит все нарастающее расслоение, как с точки зрения экономической эффективности, так и по их отношению к местным сельским сообществам.

Упадок сельской социальной инфраструктуры и сельское расслоение. Указанное расслоение привело к поляризации сельхозпредприятий. На дне можно видеть медленно умирающие бывшие коллективные хозяйства, а наверху – быстро растущие предприятия. На первых порах ведущую роль в трансформации сельхозпредприятий играли бывшие главы коллективных хозяйств вместе с колхозно-совхозными элитами, которые пытались собрать у себя земельные паи и взять под контроль хозяйства. Позднее на земельный рынок вошли несельскохозяйственные инвесторы, включая зарубежные компании. Это привело к образованию агрохолдингов, которые стали доминировать в некоторых регионах.

Практики советского симбиоза также претерпели изменения. Упадочные хозяйства сохранили и усилили свою прежнюю функцию ресурсной базы для работников. Неспособность вести эффективное производство и, как следствие, обеспечить своих работников приемлемым уровнем доходов, привела к негласному неформальному соглашению: ресурсы в обмен на лояльность. Напротив, руководство успешных хозяйств старалось прекратить патерналистский симбиоз (в том числе мелкое воровство, которое было так распространено еще в коллективных хозяйствах) и перейти на новые капиталистические рельсы.

Немецкий социальный географ Петер Линднер описал этот процесс расслоения с помощью понятия «репродуктивные круги», введенного Энтони Гидденсом. Он считает, что экономический успех или неудача усиливается соответствующей логикой акторов (которую можно грубо разделить на два типа: патерналистскую и капиталистическую), мотивами и действиями руководства, что приводит лишь к усилению расслоения между успешными и проигравшими или, по крайней мере, к его воспроизводству. Тем не менее бескомпромиссная логика свободного рынка может угрожать социальной стороне сельской жизни.

Муниципальная сфера полностью перешла на баланс местных сельских администраций. Большинство только что реорганизованных в ходе реформ сельхозпредприятий были рады избавиться от социальной инфраструктуры, чтобы уменьшить нагрузку на свой бюджет. Тогда многие хозяйства находились в кризисе, так что они пытались урезать любые издержки. Это обозначило очевидную и острую проблему: у большинства местных администраций банально не было денег на поддержание социальной сферы.

Неэффективные хозяйства сохранили советскую патерналистскую логику во взаимоотношениях с домохозяйствами и муниципальными администрациями. Проблема этих предприятий состоит в том, что у них не хватает ресурсов для выполнения своих социальных обязательств. А что можно сказать об успешных предприятиях? Переключились ли они на рыночную логику и, следовательно, перестали замечать нужды сельских сообществ? Мы утверждаем, что этого не произошло. Но в отличие от отсталых хозяйств, чья функция состоит в том, чтобы служить ресурсной базой для своих членов, развитые хозяйства ориентированы на экономические результаты и устанавливают иные формы взаимоотношений с сельскими сообществами.

Итак, процесс расслоения в постсоветском селе играет роль естественного отбора со всеми его «за» и «против». Поляризация сельхозпредприятий привела к поляризации соответствующих сельских районов. Независимо от успешности предприятий сельская социальная инфраструктура сильно обветшала. Сегодня она поддерживается как отсталыми, так и успешными хозяйствами, хотя в каждом из этих случаев с муниципалитетами установились разные отношения. Рассмотрим относительно успешные хозяйства, так как их мотивация менее очевидна и изучена, нежели мотивация хозяйств, находящихся в режиме выживания.

Эмпирические свидетельства из Белгородской области и Алтайского края представляют два варианта решения задачи по спасению сельской социальной сферы. Сперва кратко рассмотрим Белгородскую область как пример решения с помощью государства.

Белгородский вариант: государственная модель

Эта глава основана на результатах полевых исследований в Белгородской области, проведенных в 2010 и 2011 гг. Были собраны неформализованные интервью, групповые дискуссии, проведены наблюдения. Мы охватили максимально широкий спектр информантов: фермеров, менеджеров и работников сельхозпредприятий, чиновников, рядовых сельских жителей, работников социальных организаций (школ, поликлиник, детских садов, домов культуры и даже местных музеев).

Наша коллега из Новосибирска, Ольга Фадеева, которая принимала участие в этих исследованиях, была впечатлена белгородской моделью и в своей статье особо выделила ее нацеленность на диверсифицированное сельское хозяйство и успешную координацию разнообразных (и нередко разнонаправленных) интересов: государства, крупных агрохолдингов, мелких семейных хозяйств и сельских сообществ.

Общее впечатление от этих поездок сложилось однозначное: это очень централизованный регион с жесткой вертикалью власти. Местное руководство стремится стать чем-то вроде государства развития и уже добилось определенных успехов. Белгородская область демонстрирует прекрасные экономические результаты в сельском хозяйстве (в сравнении с другими российскими регионами), а главным локомотивом такого роста являются гигантские агрохолдинги. Правительство также уделяет пристальное внимание развитию социальной сферы села. Для этой цели в области работают разнообразные региональные программы.

Региональные программы. Областные социальные программы можно разделить на три типа: программы для домохозяйств, инфраструктурные проекты и программы для развития муниципальной сферы.

Примером первого типа может служить программа сельского жилищного строительства. Она подразумевает субсидии из областного бюджета тем, кто решит построить собственный дом в сельской местности. Областное правительство рассчитывает, что этот проект будет стимулировать людей переезжать из городских квартир в частные сельские дома и тем самым поспособствует популяризации сельского образа жизни и ослабит процессы урбанизации и сельской депопуляции.

Также нужно упомянуть о проектах сельской газификации и дорожного строительства. Белгородская сельская местность полностью газифицирована, что далеко не всегда можно встретить в России. Относительно хорошие (по российским меркам) дороги доходят до каждого сельского поселения, даже до самых маленьких и удаленных. Это тоже нетипично для российского села.

Программы развития муниципальной сферы села включают в себя строительство (или капитальную реконструкцию) ключевых социальных объектов. В Белгородской области это называют «кластерным» подходом. Типичный сельский кластер включает школу, детский сад (в деревнях они часто находятся в одном здании), церковь, кладбище, оздоровительный центр, дом культуры и т. п. Конкретный набор социальных организаций зависит от статуса поселения. Другой особенностью этого подхода является стандартизация: здания имеют типовой план и возводятся, что называется серийно. Это дешевле, но приводит к потере индивидуальности.

Все областные социальные программы идеологически подкреплены гранд-проектом «солидарного общества», сформулированным самим губернатором. Под «солидарным обществом» он понимает сплоченное общество, объединенное общими целями, традиционными ценностями (т. е. традиционной семьей, религией и т. п.), доверием, сочувствием, патриотизмом, ответственностью. Эта общественная модель противопоставляется обществу потребления. Будучи идеологически романтичной, эта концепция, тем не менее, заключает в себе ряд конкретных политических инициатив и направляет мировоззрение бюрократии (мы видели эту губернаторскую брошюру на столах многих чиновников).

Эта концепция интересна прежде всего из-за ее акцента на социальной ответственности, в том числе во взаимоотношениях предприятий и сельских сообществ. Помимо социальных программ, осуществляемых непосредственно правительством, белгородское руководство старается вовлекать в сельское развитие бизнес. Местному бизнесу довольно трудно избежать участия в решении социальных проблем. Для мобилизации ресурсов частных предприятий местные власти используют стратегии торга (переговоров) и принуждения.

Отношения государства и бизнеса: принуждение и торг. Местные власти имеют весомый «дипломатический» рычаг при переговорах с бизнесом – землю, которую они в свое время скупили у населения, а теперь сдают в аренду местным агрохолдингам. Поэтому белгородское правительство может выдавить из области тех, кто уклоняется от социальных обязательств. Кроме того, правительство предоставляет частному бизнесу множество программ субсидирования и может исключить из них тех, кто нарушает местные правила игры. Тем не менее прямое принуждение применяется редко: правила понимают все. Поэтому принуждение дополняется торгом. Мы приведем живой пример того, как это работает.

Летом 2011 г. нам удалось присутствовать на еженедельном районном совещании глав населенных пунктов, которые отчитывались перед районным главой о текущей ситуации. Обсуждались наиболее острые проблемы. Все вроде как обычно, но вот присутствия там представителей местного бизнеса мы не ожидали. Причем они приходят на эти совещания каждый раз, еженедельно, в рабочем порядке. Возможны самые разные оценки такой практики (как негативные, так и позитивные). Мы не будем выдвигать оценочных суждений, этим примером мы показываем переплетение интересов деловых и властных кругов и демонстрируем один из механизмов координации этих интересов.

Итак, неформальные правила гласят, что участвовать должен каждый. Местные власти ожидают от бизнеса определенного уровня социальной ответственности. Действительно, когда мы посещали различные муниципальные организации (школы, детские сады, спорткомплексы, парки, пункты врачей общей практики и т. п.), то наблюдали присутствие местного бизнеса (крупного и мелкого, сельскохозяйственного и иного) в повседневной жизни этих учреждений.

В итоге мы можем сказать, что белгородская модель предполагает широкое государственное участие в отношениях между предприятиями и сообществами. Государство не просто является посредником в этих отношениях, но в значительной степени конструирует их. Совсем иные свидетельства мы получили из Алтайского края, где влияние государства заметно слабее. Здесь местные сообщества вынуждены искать иные пути выживания.

Алтайский край: путь снизу

Данные, собранные на Алтае, представляют то, что можно назвать «естественным» дарообменом в отношениях предприятий и сообществ. Это значит, что отношения выросли снизу, из взаимодействий между сельхозпроизводителями и местными сообществами, без вмешательства внешних сил, в том числе государства.

Мы посетили все типы сельхозпроизводителей: крупные предприятия и мелких семейных фермеров, наследников советских коллективных хозяйств и тех, кто попал под управление внешних собственников, никак не привязанных к местным сообществам, – везде они оказывают местным сообществам помощь.

Полевой этап в Алтайском крае проходил весной и осенью 2013 г. Здесь мы используем данные из одного района, собранные автором. Ниже мы рассмотрим пять случаев: неприватизированное государственное предприятие (бывший совхоз), ЗАО (приватизированный совхоз), агрохолдинг, сельскохозяйственный кооператив (приватизированный колхоз) и семейные фермеры.

Мотивы «спонсорства» со стороны менеджмента сельхозпредприятий можно грубо разделить на два типа.

1. Мотив заботы о работниках, которые являются соседями, друзьями, бывшими одноклассниками и т. п. Как правило, большинство работников на этих предприятиях жители близлежащих поселений. Часто руководство состоит из выходцев из тех же самых деревень, что и работники. Менеджеры считают работников «своими» (в противоположность «чужим»); поэтому увольнения случаются редко. Этот мотив не основан на экономическом расчете (к примеру, борьба за квалифицированный персонал), но, напротив, аргументируется самими акторами исключительно социальными причинами.

2. Мотив заботы о поселении в целом. Менеджеры помогают поселку, в котором они обычно сами живут и поэтому считают его своим домом. Даже если они родились в другом месте, но живут здесь уже давно, они идентифицируют себя с этим местом, чувствуют ответственность за людей. Нередко менеджеры помнят советские практики отношений предприятий и сообществ и высоко их ценят. Таким образом, можно сказать, что советское наследие еще живо и помогает сельским муниципалитетам получать дополнительную помощь от местных сельскохозяйственных предприятий.

Теперь мы покажем, как эти мотивы работают на практике и как они меняются в зависимости от внешних условий. Каждый случай, рассмотренный ниже, представляет особое сочетание экономических и социальных обстоятельств, определяющих природу и отличительные черты отношений между предприятием и сообществом. Все названия и фамилии мы изменили в целях анонимности. Мы также скрыли многие детали о наших респондентах, предприятиях и муниципалитетах.

Случай 1. Государственное предприятие в новых условиях. Первый случай описывает взаимоотношения между государственным хозяйством и муниципалитетом, который был создан как придаток хозяйства во время советской целинной кампании. Хозяйство сначала было совхозом и сумело избежать приватизации. Сегодня многие по-прежнему называют его совхозом. С самого начала предприятие замысливалось как научно-производственное, опытное хозяйство, и до сих пор оно контролируется московской государственной организацией, которая нанимает директора предприятия как наемного работника. С другой стороны, доход управленческого звена и работников теперь напрямую зависит от полученной прибыли, т. е. от успешности хозяйствования. Поэтому, если сравнивать с советским временем, можно сказать, что статус хозяйства и внешняя среда частично сохранились, а частично изменились. Мы оставим в стороне многие темы и сфокусируемся на центральном для нас вопросе: природе отношений предприятия и сообщества в современных условиях.

Наиболее драматичная перемена в этих отношениях произошла из-за того, что вся сельская социальная инфраструктура перешла в собственность муниципалитета. Теперь муниципалитет вынужден нести дополнительные расходы для поддержания ее в надлежащем состоянии. Но, подобно многим другим сельским муниципалитетам, у него нет на это средств.

Работа социальной сферы в значительной степени зависит от спонсоров, которыми являются предприятия в поселении. Они помогают в расчистке и ремонте дорог, водоснабжении, выделяют деньги на текущие нужды, организуют праздники. Иногда спонсоры жертвуют довольно крупные суммы. Например, церковь в поселке построена полностью на деньги одного уроженца села, бывшего главы района, а теперь довольно крупного предпринимателя.

Социальные организации сталкиваются с разнообразными трудностями, вызванными недостатком средств. Вот, например, история дома культуры в поселке. Здание построено в 1960-х гг. В настоящее время часть помещений сдается в аренду (фотоателье, магазинчик). В клубе проходят дискотеки (основная статья доходов), кружки пения, есть театральный кружок. Работают в клубе четыре человека. Руководство постоянно ищет спонсоров и иногда находит. Например, их главный спонсор (тот, что построил в поселке церковь) недавно организовал концерт (с приглашенными звездами) на центральной площади. Это довольно крупный предприниматель, владелец завода по производству подсолнечного масла; в поселке ему принадлежат магазин и кафе (единственное в поселке). Недавно он подарил клубу киноаппаратуру, вскоре планируется начать показ фильмов. Клуб смог даже в трудные годы реформ зарабатывать на дискотеках, когда по личным связям пригласили умельца, который бесплатно реанимировал музыкальную аппаратуру. Они до сих пор ее используют, хотя и планируют купить новую.

Ряд местных предпринимателей помогают сельской социальной сфере, но главным спонсором остается крупнейшее предприятие – бывший совхоз. Для любого сельского муниципалитета жизненно важно иметь «свое» крупное предприятие. Например, в деревне из соседнего района бывший колхоз в конце концов обанкротился и раздробился на несколько семейных фермерских хозяйств, которые тоже находятся на грани выживания. Это означает, что муниципалитет потерял все более-менее надежные источники средств: фермеры слишком малы, чтобы предоставлять помощь в достаточном объеме, да к тому же исчезла ресурсная база бывшего колхоза. В результате социальная инфраструктура там намного хуже, чем в данном поселке.

Бывший совхоз является социально ответственным в двух смыслах: он заботится о своих работниках и о поселке в целом.

Несмотря на текучку кадров, менеджмент предприятия старается избегать массовых увольнений. Например, предприятие держит дойное стадо, которое не приносит прибыли. Хозяйство обзавелось им еще в советские времена и сохранило его в непростые времена перестройки и рыночных реформ. Не сократили даже численность поголовья.

Стадо сохраняется по нескольким причинам. Во-первых, это требование московского начальства, которое хочет, чтобы хозяйство сохраняло статус «опытного». Во-вторых, это политика краевой администрации, которая выдает субсидии тем хозяйствам, которые держат дойное стадо. Однако, кроме указанных административных и финансовых причин, руководство просто не хочет выкидывать на улицу своих работников.

«– Но Вы его [стадо] держите почему? Потому что должны?

– Потому что должны (смеется). Потому что все-таки рабочие там у нас, 420 человек сейчас работают. В животноводстве много занято. Это [значит] – оставить людей без работы. Ну и все-таки в зимний период какой-то доход дает, хоть какой-никакой».

Тем не менее численность занятых постепенно уменьшается. Основная причина – переход на зарубежную эффективную сельскохозяйственную технику. Любая европейская или американская машина или агрегат может заменить несколько (а порой и десяток) российских аналогов. Несмотря на это, увольнений на предприятии не наблюдается. Вот отрывок интервью с агрономом:

«– Вот если не брать вынужденное сокращение из-за техники, Вы часто увольняли, увольняете работников?

– Работников мы, так скажем, стараемся не увольнять. Это, скорее, происходит естественным путем».

Под словом «естественный» агроном подразумевает, что текучка кадров происходит в основном по собственному желанию. Значительная часть тех, кто покидает хозяйство, стараются найти работу в Барнауле. Это общая тенденция: несельскохозяйственная занятость в городе, как правило, более предпочтительна, чем сельскохозяйственная занятость в деревне. С другой стороны, предприятие привлекает рабочую силу из депрессивных сельских поселений, где сельхозпредприятия обанкротились, люди вынуждены искать работу за пределами поселка (а иногда и района) и поэтому предъявляют меньшие запросы к условиям труда и зарплате. Таким образом, наше поселение оказывается как бы в середине трудового потока, берущего начало в депрессивных сельских районах и заканчивающегося в привлекательном региональном центре – Барнауле. Агроном так описал эту ситуацию.

«Ну, текучка кадров у нас как бы есть, потому что близость к городу сказывается. Понятно, что зарплата у нас (уровень зарплаты) все равно ниже, чем в Барнауле. Есть желающие, которые увольняются. Такой костяк механизаторов, он у нас сохранился. Были отдельные, которые уехали, там поработали, потом вернулись. В общем, сейчас у нас более или менее постоянный [состав] <…> С новичками… молодых очень мало приходит, т. е. все равно постепенно этот состав механизаторов… старший возраст повышается <…> Близость города очень сказывается. Все равно ищут они, что полегче, где полегче, где зарплата повыше. У нас много сейчас работников, которые приезжают из отдаленных районов <…> Особенно на животноводстве сейчас работают. Наших работников эта работа уже не устраивает».

Описанная ситуация является примером российской модели трудовых отношений, которая была широко распространена в кризисные 1990-е гг. Помимо прочего, она подразумевает скрытую безработицу, совмещенную с задержками зарплат и вынужденными отпусками, нежеланием предприятий увольнять излишнюю рабочую силу даже в период жесткого кризиса и т. п. Здесь мы можем видеть, что и после кризиса данная модель частично сохраняется (с учетом сельской специфики).

Другая социальная забота предприятия состоит в предоставлении муниципалитету ресурсов для поддержания в рабочем состоянии социальной сферы. Как мы упомянули выше, такая форма взаимоотношений возникла в советской колхозно-совхозной системе. Тем не менее сегодня она претерпела некоторые изменения.

С одной стороны, руководство хозяйства осознает, что муниципальные власти сталкиваются с множеством проблем, которые в одиночку им не решить. У них просто нет на это средств. С другой стороны, менеджмент понимает, что предприятие не может помогать поселку в том же объеме, как в Советском Союзе, когда государственные субсидии были намного больше. К тому же, в отличие от совхозных времен, сейчас хозяйство спонсирует муниципалитет из своего кармана.

Менеджеры также отдают себе отчет, что в переговорах с муниципалитетом они являются сильной стороной. Муниципалитет может только просить и не способен дать что-либо взамен. Поэтому помощь со стороны хозяйства можно назвать даром (весьма условно, так как отсутствует ответный дар) или благотворительностью. Тем не менее эта помощь содержит элементы обязательства, потому что менеджмент понимает, что эти подарки являются скорее их моральной ответственностью, нежели абсолютно добровольным жестом. Ниже приведен отрывок разговора, где перемешаны все эти разнообразные мотивы.

«– Понятно, что от социальной сферы мы избавились когда-то, и сейчас муниципальным органам намного тяжелее. Помогаем, чем можем.

– А что просят в основном?

– Деньги просят, что еще просят.

– Они просят деньги на что-то или просто приходят: “Дядя, дай денег”?

– Допустим, на водоснабжение в поселке, в основном на водоснабжение.

– А что-то сделано было для водоснабжения?

– Таких кардинальных, допустим, чтобы там заменить водопровод <…> насосную скважину поменять <…> Латаем дыры, таких масштабных средств у нас, конечно, нет, чтобы там …

– Эта помощь получается добровольная или, скорее, вынужденно-принудительная? Как Вы ее оцениваете?

– Ну, наши же работники все-таки в поселке живут, поэтому стараемся.

– Хорошо. А муниципалитет как-то поощряет Вас за то, что Вы участвуете в социальной жизни таким образом?

– Как они нас поощрят? “Спасибо” и все. Где-то на каком-то мероприятии, если доброе слово скажут в пользу …

– Т. е. в ваших взаимоотношениях они просители, а Вы более сильная сторона? Можете дать [а можете не дать…]

– Да, мы более сильная сторона».

Теперь посмотрим на эти же самые взаимоотношения, но с другой стороны – со стороны реципиента. Мы смогли побеседовать с недавно избранным главой муниципалитета. Одной из его первых после избрания задач было налаживание отношений с местными предпринимателями.

«У нас со всеми договоренность есть, магазины отвечают за что-то. Мы вот таким образом определились сразу с начала моей работы, т. е. определенную территорию они убирают, т. е. на определенные объекты они делают отчисления свои, кто-то там помогает тому же клубу краской или еще чем-то. Другие вот магазины помогают детсаду, тот же снег с крыши счистить».

Можно видеть, что упомянутая помощь крайне невелика, так что вряд ли можно рассматривать эту ситуацию как непомерное давление на бизнес. Из всех проблем наиболее важной для местной администрации является проблема водоснабжения, так что обе стороны дарообменных отношений одинаково оценивают главную проблему поселка. Приведем слова главы муниципалитета.

«На наш поселок по всем технологиям должно быть минимум 4 скважины, у нас в наличии осталась одна в прошлом году, и та в аварийном режиме работала <…> Вот, благодаря помощи совхоза… они 400 тысяч выделили, районная администрация – там определенный процент, значит, и сельсовет. Ой, задолженность еще большая, не знаю, когда полностью рассчитаюсь <…> Система вся изношена, надо все менять».

Проблемы с оборудованием возникают постоянно и непредвиденно. Глава администрации сказал нам, что месяц назад в одном из поселков вышла из строя единственная скважина. Поселок на целую неделю остался без источника питьевой воды. Муниципалитет получил помощь от пожарных и МЧС, которые на своем транспорте подвозили питьевую воду в поселок. В конце концов администрация нашла деньги на ремонт. В другом поселении скважина тоже может сломаться в любое время.

Так что муниципальная администрация живет в ситуации нависшей угрозы. Изношенное оборудование может отказать в любое время. Администрация должна быть всегда готова отреагировать на вероятные происшествия. И они делают все возможное. Они ищут помощь от любого, кто готов чем-то помочь. Поэтому привлечение пожарных и МЧС вполне естественно в сложившейся ситуации.

Кроме решения неотложных проблем, местная администрация старается улучшить общую ситуацию. К сожалению, они могут себе позволить лишь небольшой ремонт для поддержания оборудования в более-менее рабочем состоянии. Но даже для этого они обращаются за помощью к местным предпринимателям, а в первую очередь к крупнейшему из них – бывшему совхозу. Глава муниципалитета понимает, что это не решение проблемы.

«– И как выкручиваетесь?

– Как выкручиваемся? Где-то с предпринимателями, где-то своими силами, но это не решение проблемы, понимаете?

– Вам по-прежнему помогает хозяйство?

– Да, хозяйство помогает, предприниматели помогают. Помогают, ну понимаете, нужна комплексная программа для того, чтобы вложить один раз деньги, сделать подключение».

Помимо главной проблемы водоснабжения, администрация сталкивается с мелкими ежедневными проблемами. Тем не менее их тоже надо решать, какими бы незначительными они ни были. А бюджет настолько мал, что не дает решить своими силами даже такие вопросы. И опять приходится обращаться к местному бизнесу.

«– Буквально, сейчас вот перед Вами, приходила, значит, директор школы № 1, и в субботу надо детей везти на выступление <…> района. А у меня обе машины стоят на приколе, в сельсовете нет денег, негде денег взять.

– То есть они исправны, на бензин нет денег?

– Заправить нечем. Вот она приходила, надо детей везти каким-то способом, ну вот сейчас буду обращаться либо в совхоз, либо к предпринимателям. Где-то надо 1,5 тысячи найти, чтобы проплатить и увезти ребятишек».

Способность жертвовать на социальные нужды зависит от экономического состояния местных предприятий. Муниципальное руководство четко это понимает. Например, в 2012 г. для местных предприятий было тяжелое время. На селе все это знали, так что бизнес мог снизить свою социальную нагрузку, и это было бы оправданно в глазах окружающих. Действительно, есть неявная, неформально определенная доля ресурсов, которую предприятие тратит на социальные нужды. Обе стороны взаимоотношений знают ее, или лучше сказать – чувствуют. Например, если поселковый глава попросит существенные ресурсы, то в будущем он будет стараться просить меньше. Кроме того, он постарается разделить бремя между всеми местными предприятиями согласно их возможностям. В разговоре глава муниципалитета использовал слово «совесть», когда описывал пределы оказываемой помощи.

«Но иной раз, знаете, из-за того, что взял сегодня, например, К 700 [трактор], завтра идти просить тысячу, уже иногда даже и совесть не позволяет. По предпринимателям идешь, еще где-то, как-то, что-то находим, решаем эти проблемы».

Итак, отношения между предприятием и муниципалитетом состоят из сложной смеси разнообразных мотивов, расчетов и чувств. Их трудно описать с помощью какого-либо одного термина. Перейдем ко второму примеру.

Случай 2. Приватизация с советским хвостом. Здесь мы остановимся на интервью с директором приватизированного совхоза (сейчас это ЗАО). Предприятие – преемник зерносовхоза, который просуществовал до 1999 г. Держался он долго, и даже сейчас нынешний директор ЗАО отрицательно относится к тому, как прошло акционирование. Он до сих пор является сторонником государственной собственности на землю.

«Я на сегодняшний день уверен и убежден и никто меня не переубедит, потому как я, ну, на себе это испытывал, земля должна принадлежать государству, не нужно никому раздавать. Аренда – столько-то лет, пожалуйста, но только принадлежать она должна государству».

Несмотря на приватизацию, предприятие сохранило производственные мощности и землю, т. е. никто не выделился. Собственность также значительно распылена, несмотря на некоторое перераспределение паев. Чаще всего перераспределение происходит за счет пенсионеров, которые хотят получить более-менее приличные деньги за землю, а не крохотные дивиденды. Кто-то из пенсионеров уезжает в город к детям, а свой пай продает.

Чем плохо перераспределение собственности, по мнению директора? Во-первых, выделения означают дробление хозяйства и снижение его устойчивости. Хотя выделиться довольно трудно. Во-вторых, есть опасность прихода чужих собственников, которые перестанут заботиться о работниках и о селе. Помимо прочего, это может изменить отношения между предприятием и сообществом. Директор ЗАО сомневается в готовности внешних акционеров сохранить существующий уровень социальных обязательств. Освобождение от них будет тяжелым ударом для муниципалитета, так как это означает полную разруху всей социальной сферы, что в ближайшем будущем приведет к депопуляции и деградации сельского поселения.

По словам директора ЗАО, его предприятие ответственно за всю коммунальную и социальную инфраструктуру трех поселков, входящих в сельский административный округ. Отопление, вода, газ и т. п. – все на плечах предприятия. Отапливают как частные дома (так называемую старую часть села, которая не подключена к центральному отоплению), так и учреждения социальной сферы – школу, дом культуры, сельсовет, магазины. Мощности для оказания коммунальных услуг достались с советских времен (с совхоза). Сегодня ЗАО их ремонтирует, поддерживает в рабочем состоянии.

Для района такая ситуация – чтобы вся «социалка» оставалась на балансе предприятия – нетипична. Большинство предприятий в трудные постсоветские годы сбросили ее на муниципалитеты. Другой пример подобных сверхобязательств мы приведем ниже.

Поддержание коммунальной инфраструктуры не является единственным социальным обязательством основного сельхозпроизводителя. Недостаток средств вынуждает руководство местных социальных объектов (школа, дом культуры) обращаться за помощью к предприятию. Типичные просьбы все те же: мелкий ремонт зданий, бензин, ремонт оборудования, услуги специалистов предприятия (например, электрика) и т. п.

Нужно отметить, что оказание коммунальных услуг не приносит прибыли предприятию, а иногда даже убыточно. Например, водоснабжение прибыли не приносит, а отопление убыточно. Основная причина убыточности отопления – старое и неэффективное оборудование, но предприятие не может себе позволить его модернизацию. Поэтому директор признает, что коммунальные услуги являются довольно тяжелым, хотя и не смертельным бременем для хозяйства. Во-первых, как мы уже отметили, они не приносят прибыли. Во-вторых, коммунальные услуги не являются профильной деятельностью для сельскохозяйственного предприятия и тем самым отвлекают, распыляют ресурсы.

«Потому что для нас это тоже сложности. Во-первых, это не наше производство, как бы мы держим там людей, содержим. Это отвлечение средств от основного производства. Ни для кого не секрет, я не буду таить, что нам не хватает для развития средств».

«Вода да, на воде мы где-то в пределах ноль, чуть в плюс, ну мы это как бы не считаем целью. Мы стараемся, чтобы все-таки, чтобы жители наши, работники в основном наши. Тут других предприятий нет. Мы пытаемся цены, чтобы были на эти услуги как можно пониже. Канализацией занимаемся то же самое, ну я еще раз говорю, это тоже мы стараемся, чтобы все это было пониже».

Из приведенной цитаты становится понятным, что предприятие не рассматривает коммунальные услуги как бизнес-проект. Так что эта деятельность не приносит прибыли во многом потому, что предприятие само не хочет зарабатывать на этом. Более того, предприятие готово снизить тарифы за коммуналку, но правила этого не позволяют.

«– А как тарифы устанавливаете?

– На сегодняшний день мы тарифы не устанавливаем, то есть мы готовим, нам утверждают, как и везде в крае. Как правило, одни и те же, как для всех теплоснабжающих организаций. Конечно же, тоже, может быть это и не для записи, но для нас это не совсем понятно. Почему? Частное предприятие, мы производим тепло. Мы захотели, продаем его подешевле, нам это позволяет наше производство, потому что доля этого направления очень небольшая в нашем производстве …

– То есть вы готовы дешевле [продавать]?

– Мы готовы делать это дешевле, но мы этого не можем делать. Потому что тарифы установлены, будьте добры. Иначе тут же налоговая инспекция – вы, ребята, недоплачиваете, и пошло и поехало. Имея меньшую прибыль с этого направления, следовательно, мы недоплачиваем налоги. Все, будьте добры …»

Здесь налоги перевешивают соображения об общественном благе, а добрая воля наталкивается на формальное регулирование. Ситуация парадоксальна: предприятие, которое является ключевым фактором общественного благосостояния, никак не стимулируют для расширения его общественной деятельности, но, напротив, государство создает препятствия для социально ответственного поведения.

Почему же предприятие не хочет зарабатывать на оказании коммунальных услуг? Почему не хочет воспользоваться своим монопольным положением? Более того, его поведение прямо противоположно поведению монополиста. Здесь мы видим противостояние экономической логики и логики социальной ответственности. Тем не менее будет неверным рассматривать это поведение как абсолютно альтруистическое.

«Ну да, конечно, если подходить с точки зрения бизнеса, то конечно, если имеется производство, оно должно быть прибыльное… Но не нужно исключать тот факт (его мало кто учитывает), что все-таки мы живем в деревне. Деревня – это немножко другое, тут нужно учитывать, что это, во-первых, все-таки это люди, которым больше некуда идти – это первое. Второй момент – это все-таки, как бы, ну не хочется этим словом называть, но мы монополисты. Больше это никто не будет делать. Если даже мы прекратим этим заниматься – вряд ли кто-то будет этим заниматься».

Кроме альтруистических мотивов, мы видим здесь долгосрочный расчет, который учитывает взаимозависимость между хозяйством и поселком. Еще одна причина состоит в том, что акционерами являются в основном местные жители, которые понимают важность поддержания социальной сферы и голосуют соответствующим образом. Помогает и распыленная собственность, она позволяет учитывать множество голосов местных жителей, что было бы невозможно при концентрированной собственности.

После всего сказанного можно лучше понять, почему директор предприятия является противником привлечения любых внешних акционеров, особенно когда они могут захватить контрольный пакет акций. Дело не только в возможной несправедливости в отношении местных акционеров. По словам директора, главная опасность состоит в том, что чужаки могут угрожать поселку, привнеся с собой рыночную логику.

Случай 3. Приручение агрохолдинга . В третьем примере показана ситуация, когда рассмотренные выше опасения становятся явью. Ключевое предприятие в данном поселении – сахарный завод. В советское время вокруг него возникла так называемая новая часть поселения. Позднее завод был приватизирован, причем изначально акции распределялись среди трудового коллектива. Однако недавно сахарный завод был захвачен московским агрохолдингом, который назначил нового директора.

Для описания гигантских частных сельскохозяйственных предприятий, возникших на месте бывших колхозов или совхозов, Александр Никулин использует термин «олигархоз». Многие постсоветские коллективные хозяйства, которые Никулин называет «постколхозами», вошли в состав новообразованных агрохолдингов, зачастую основанных несельскохозяйственным капиталом. Этот капитал может иметь олигархическую природу. Никулин утверждает, что одной из ключевых слабостей олигархозов является недостаточная укорененность в жизни сельских сообществ, что может привести к негативным экономическим последствиям для самого предприятия. Вместе с землей и собственностью олигарх «покупает» и проблемы местного сообщества. Их игнорирование неизбежно ведет к коллапсу социальной сферы. Кроме того, стоит учесть, что сельская социальная сфера страдала от недофинансирования весь постсоветский период и, как правило, уже находится в полуразрушенном состоянии.

В описываемом нами поселке многие социальные объекты, построенные в советское время, заметно обветшали. В советский период здесь были больница и поликлиника с довольно хорошим оборудованием, в том числе машинами скорой помощи, и широким спектром специалистов (терапевты, педиатры, гинекологи, дантисты и т. п.). В 1990-х в социальные объекты ничего не вкладывали, не проводили даже косметического ремонта.

В 2000-х гг. начался процесс так называемой оптимизации. Он подразумевал, что сельские поселения должны были урезать свои расходы, закрывая «ненужные» или «излишние» социальные объекты. Этот процесс затронул многие области социальной сферы: медицину, образование, культуру. В результате больницу закрыли, и здание постепенно разрушается. Сейчас ради экономии на отоплении используется только половина здания поликлиники, доступны только самые простые виды врачебной помощи; за более сложным лечением надо ехать в Барнаул. Упомянутый процесс оптимизации затронул и другие области. Например, библиотека переехала в дом культуры, чтобы уменьшить коммунальные расходы.

Общее ощущение упадка социальной сферы выразила заместитель главы местной администрации. Она приехала в поселок в середине 1980-х гг. с мужем-горожанином, который был по-настоящему впечатлен условиями жизни на селе. По ее словам, село сильно деградировало по сравнению с советским периодом. Тем не менее поселок нельзя назвать депрессивным, его экономика развивается, ключевые предприятия находятся в хорошей форме. Получается своего рода парадокс: экономическое развитие происходит наряду с социальным упадком.

Упадок социальной сферы села усугубила смена собственника на сахарном заводе. Как мы сказали выше, завод перешел под контроль агрохолдингу со штаб-квартирой в Москве. Процесс концентрации собственности не прошел безболезненно для предыдущих собственников, т. е. для рабочего коллектива. Это был самый настоящий захват, когда завод был доведен до грани банкротства: он работал несколько месяцев в году, а работники, соответственно, не получали зарплату. Таким образом, работников вынудили продать свои акции новому собственнику. Смена собственности повлияла и на интенсивность социальных отчислений предприятия, хотя это и произошло с некоторой задержкой, только после прихода нового директора. Заместитель главы администрации так описала ситуацию.

«– Хуже стало. Раньше все держалось на этих предприятиях: сахарный завод и птицефабрика. Мы были “в шоколаде”. Перелом наступил года три назад. Нам стали выставлять счета по очистке дорог, за электроосвещение.

– Это вам их на баланс передали?

– Нет. Сахарный завод уже был “под Москвой” [– принадлежал москвичам] … Но [название агрохолдинга] закрывала на это глаза. Возможно, зависит от руководителя. Руководитель, который проработал здесь больше 20-ти лет, и, видимо, ему было доверие, и в финансовых вопросах ему было дано больше полномочий, поэтому он очень много помогал. Даже мало сказать, что “много”.

– Сейчас другой руководитель?

– Сейчас другой, молодой руководитель, он третий год.

– А они все приезжие, что предыдущий, что этот, они не местные?

– Тот был местный. Этот приезжий. У него супруга – наша местная, выросла здесь, родилась, [по направлению] от завода получила образование и вернулась на завод и привезла с собой мужа, он был специалистом, потом мастером, начальник смены, главным инженером, замом, а потом его утвердили на главу. Другой подход: молодой».

Здесь мы можем видеть сочетание организационных и личных факторов. Наиболее опасная комбинация для сельского сообщества – это внешний собственник плюс директор-чужак. Как раз это здесь и случилось, хотя и не сразу, а постепенно. Тем не менее оказалось, что ситуация не столь драматична, как ее описали в муниципалитете. Действительно, социальная сфера в селе не в лучшем состоянии, но и полной разрухи мы тоже не видели (бывает и хуже). Оказалось, что даже новый директор не отвернулся от нужд муниципалитета.

Как и в первом примере, нам удалось поговорить с другой стороной дарообменных отношений – новым директором сахарного завода. Действительно, он оказался человеком, который в своем стиле управления, речи и манерах пытается быть похожим на современного бизнесмена (или на свои представления о таковом). После разговора с ним мы отчетливо поняли, почему заместителю главы столь не просто найти с ним общий язык. Кроме того, несмотря на все его усилия, он больше напоминал русского помещика, нежели западного делового человека.

Тем не менее его мотивы оказались сложнее, чем о нем рассказывали в муниципалитете. Он, без сомнения, привязан к поселку и считает его своим домом. В самом деле, он живет там уже довольно долго, карьеру свою он сделал на сахарном заводе, а его жена местная уроженка. В разговоре он старался скрыть свои чувства, но они все равно были видны.

«– Вы уже считаете это родным селом?

– Ну да, конечно, а как же, где живешь … »

С другой стороны, что касается помощи муниципалитету, то здесь у него связаны руки, так как за непомерные траты придется отчитываться перед руководством (завод – член холдинга, где, по-видимому, довольно жесткая дисциплина). Отсюда его жалобы, что лично ему хотелось бы помогать больше, да никак. И тут же, как водится, он «переводит стрелки» на государство (он хочет налоговых послаблений).

«– Жители – половина наших работников, во-вторых, мы живем тут в селе, какая помощь? Хотелось бы побольше.

– Обращается администрация?

– Нет, как, обращается, конечно, администрация, куда ей обращаться еще? Не в полном объеме, вы же видите, вы же ехали, видели, как кругом все запущено.

– Была бы возможность, вы бы больше помогали, да?

– Конечно».

Даже при наиболее неблагоприятном для сельского сообщества случае – приходе чужого собственника и чужого директора – возможности для социального партнерства все равно остаются. Наши данные подтверждают утверждение Никулина, что зарождающимся агрохолдингам (олигархозам) волей-неволей приходится иметь дело с сельской социалкой. Иначе им будет трудно добиваться экономических результатов.

Случай 4. Фермеры: пределы личных интересов. Четвертый пример касается семейных фермеров. Мы провели групповую дискуссию с фермерами по теме, не связанной с взаимоотношениями предприятий и местных сообществ. Поскольку были затронуты вопросы государственной политики в сельском хозяйстве, фермеры стали раздражительными (это всегда случается, когда разговор заходит о государственной политике) и резко критиковали российское правительство. Тем не менее вопросы взаимоотношений фермеров и сообществ мы не обошли стороной, так как они возникли сами собой. Оказалось, что фермеры также оказывают помощь муниципалитетам и простым жителям.

Российские фермеры обычно считаются крайне индивидуалистичными, эгоистичными и не склонными к сотрудничеству. Глава одного сельхозпредприятия на Алтае сказал, что если у одного фермера будет плуг, а у другого трактор, то поле не будет вспахано ни у одного из них (они просто не смогут договориться). Кроме того, у фермеров меньше ресурсов и они менее устойчивы, чем крупные хозяйства. Выше мы описали ситуацию, когда распад бывшего коллективного хозяйства на несколько фермерских хозяйств привел к разрушению социальной инфраструктуры села. Так что от фермеров не особенно ждут, что они будут нести на себе социальные обязательства. Но на самом деле они это делают.

Как и крупным хозяйствам, фермерам нужно приспособиться к окружающей среде; иначе им будет трудно преуспеть. Ключевыми являются отношения с властью и рыночными контрагентами, но и взаимоотношения с местным сообществом также важны. Отношение сообщества к индивидуальным предпринимателям является очень важным фактором делового успеха. Фадеева считает, что изначально враждебное отношение сельчан к вновь возникшему классу индивидуальных предпринимателей потихоньку улучшается. Согласно ее исследованию, сельские жители начали понимать, что они зависят от успеха фермеров, особенно если бывшее коллективное хозяйство приказало долго жить. Фермеры, со своей стороны, понимают, что они должны нести на себе социальную нагрузку обанкротившихся крупхозов, чтобы избежать проблем в своем собственном хозяйстве. Время от времени им приходится совершать экономически невыгодные поступки.

Собранная нами информация подтверждает выводы Фадеевой. Несмотря на экономические проблемы и бесконечную борьбу за выживание, фермеры жертвуют часть ресурсов сельским сообществам. Местные администрации постоянно просят их о помощи, и они стараются ее оказать. «А потому что в селе никого не осталось», – говорят фермеры, имея в виду, что не осталось никого, кто бы мог помочь. Они подписывают договоры социального партнерства и стараются их выполнять. «Заключаем договоры и выполняем эти обязанности», – говорят фермеры.

Просьбы муниципалитетов в целом такие же, как и в предыдущих примерах: чистка снега, содержание кладбищ и т. п. Объяснение фермеров, почему они оказывают помощь, широко распространено в сельской местности.

«– А как же, т. е. вы и так все в кредитах и тут еще [помогаете]?

– А как это же? Это же своя деревня ».

Другая сторона социального поведения фермеров – это их взаимоотношения с пайщиками, у кого они арендуют землю. «Мы им поставляем солому там, вспашка огородов, кормов, отходов, зерноотходов. Много чего». И все это бесплатно. Таким способом они поддерживают сельские домохозяйства. Эти отношения также имеют социальную сторону, хотя у фермеров здесь есть очевидный экономический интерес: сохранить за собой арендованную землю. В ситуации жесткой конкуренции за землю между фермерами можно ожидать с их стороны бόльшую помощь владельцам паев.

Как уже было сказано, большинство фермеров не способны предоставить помощь в том же объеме, что и крупные хозяйства. Они просто меньше и менее устойчивы по отношению к рыночным колебаниям. Тем не менее они, как и крупные хозяйства, не могут избежать социальных обязательств. Они предоставляют помощь муниципалитетам и домохозяйствам, особенно владельцам арендуемой ими земли. Таким образом, здесь мы наблюдаем пределы пресловутого фермерского эгоизма.

Случай 5. Административные барьеры. Последний пример напоминает второй, где вся социальная сфера поддерживается местным сельхозпроизводителем. В этом аспекте они похожи, хотя во втором речь шла о ЗАО, а здесь о кооперативе (СПК). Кооператив образовался на месте колхоза в 2000 г. Сейчас в хозяйстве около 100 учредителей и 200 работников (большинство – жители поселка).

Будучи кооперативом, хозяйство предрасположено принимать в расчет интересы сельских жителей, так как многие из них являются членами кооператива. Так что здесь можно ожидать естественное переплетение интересов сообщества и предприятия. Наши ожидания подтвердились, когда мы поговорили с председателем кооператива и с рядовыми членами.

Этот случай интересен для нас, потому что он показывает, как местные чиновники и формальные правила могут подрывать отношения между предприятием и сообществом и становиться препятствием для проявлений доброй воли местных сельхозпроизводителей. Ключевым здесь стал разговор с председателем кооператива. Оказалось, что, помимо прочего, кооператив за свой счет отапливает администрацию, дом культуры и школу. В ходе разговора обнаружилось, что недавно им запретили начинать отопление, пока не будут оформлены какие-то документы, хотя до этого они отапливали эти помещения 12 лет.

«Вот на сегодняшний день, да, вот до чего дошло наше федеральное законодательство. У нас есть реальная возможность заморозить школу и клуб. В этом году Федеральное законодательство вышло, закон вернее, что у нас лицензия есть на пожароопасные эти объекты. В этом году она закончилась, чтобы ее продлить, надо представить правоустанавливающие документы на клуб, на школу, на контору, на все помещения, которые отапливаются. Надо установить право собственности. То есть строил это все Иван Петрович, да. Хозспособом, никаких проектов, ничего нету, теперь, чтобы это восстановить, надо заплатить бешеные деньги. Вот из-за одной бумажки, да, чтобы нам продлили лицензию, мы сейчас должны выкинуть массу денег, которые можно было бы людям отдать. Сейчас платим за техническую экспертизу клуба и школы 60 000 руб. Все это на плечах СПК».

Председатель был действительно в замешательстве от такого абсурда. Он думал, что хозяйство все делает правильно, по совести, но его добрая воля наталкивается на странные требования. Возможно, сами требования и не являются абсурдными, но никто не пожелал помочь им с ними справиться, выйти из ситуации. Бюрократическая машина оказалась глуха.

«Вот в <…> вся социальная сфера передана администрации района. Они за это дело платят. А нам не платят ничего, мы вот топим школу и клуб, нам никто копейки не заплатил. А сегодня еще дайте нам денег, чтобы мы разрешили вам топиться».

Заключение: нерыночный ответ на рыночные угрозы

К процессу маркетизации отношений в постсоветском селе ученые проявляют определенный интерес. Например, О’Брайен и другие утверждают, что новые рыночные институты ослабили вовлеченность в коллективные действия. Мы же рассмотрели другой аспект маркетизации – трансформацию социально ориентированных коллективных хозяйств в рыночно ориентированные частные предприятия. Мы показали, что, несмотря на рыночные реформы, местные сельхозпроизводители по-прежнему оказывают покровительство местным сельским сообществам. Эта практика имеет свои плюсы и минусы.

С одной стороны, она сковывает экономическое развитие предприятия, так как отнимает ресурсы. С другой стороны, она является, возможно, последним средством сохранить жизнь в сельской местности в отсутствие государственной поддержки. В этом смысле мы рассматриваем «устаревшее» советское наследие как способ смягчить слабости как государственной политики, так и рыночного саморегулирования.

Советские отношения между предприятиями и сельскими сообществами претерпели огромные изменения, но их морально-этическое ядро сохранилось, хотя мы должны отметить, что оно может сильно варьировать от случая к случаю. Отношения предприятий и местных сообществ в современном российском селе лежат между традиционной моральной экономикой и спонсорством рыночного типа. Их можно описать как смесь дара, пожертвования, расчета, эгоистического интереса и обязательства.

Как сказал один успешный и богатый фермер в Алтайском крае: «Попы жалеют и отпевают, хирурги безжалостно и цинично вырезают, сам стремлюсь находиться посередине – меж этими двумя методами».

 

Алие Сергиенко, Оксана Иванова

[496]

Социально-экономическое развитие сельских районов Алтайского края: где концентрируется неблагополучие?

В настоящее время сельские муниципальные районы становятся объектами пристального внимания государственных органов управления как на федеральном, так и на региональном уровне. Во-первых, это вызвано необходимостью реализации Концепции устойчивого социально-экономического развития сельских территорий в Российской Федерации до 2020 г. и принятых на ее основе региональных программ. Во-вторых, обусловлено вступлением России во Всемирную торговую организацию, социально-экономические последствия которого специалисты во многом связывают с потенциальными угрозами для сельского хозяйства и сохранения сельского сообщества. В связи с этим представляется важным обратиться к анализу современного состояния и произошедших за последнее десятилетие изменений в социально-экономическом развитии сельских районов Алтайского края как одного из аграрных регионов Сибири, выявить территориальные особенности такого развития и очаги неблагополучия.

В настоящее время Алтайский край представляет собой в социально-экономическом отношении зону относительного неблагополучия, это один из регионов с самыми низкими доходами населения в Сибири. И с начала 2000-х гг., несмотря на более высокие темпы сокращения бедности и роста реальных доходов, край представляет собой очаг бедности даже среди регионов аграрной специализации, которые за этот период развивались гораздо более высокими темпами. В 2011 г. бедность в Алтайском крае была в полтора раза масштабнее среднего уровня аграрных регионов и почти в два раза выше среднего уровня по России (22,9 %).

По результатам проведенных нами в Алтайском крае массовых выборочных опросов, сельские жители среди основных социально-экономических проблем села в последние 5–6 лет называют низкую зарплату и безработицу. Среди отраслей социальной сферы наибольшую неудовлетворенность у населения вызывают состояние и произошедшие за этот период изменения в жилищной сфере и коммунальном хозяйстве, в здравоохранении (здесь более 60 % неудовлетворенных).

Низкая зарплата и безработица являются лидерами и в оценках экспертов (руководителей местных органов власти и сельхозпредприятий); высокую значимость получили также тесно связанные с ними проблемы нехватки квалифицированных специалистов, бедности и алкоголизма. В целом все эти проблемы формируют основу социально-экономического неблагополучия на селе.

Эффективным инструментом изучения территориальных процессов социально-экономического развития села, выявления конкретных территорий концентрации неблагополучия, является, на наш взгляд, типологический анализ. Для того чтобы увидеть, какие сдвиги произошли в территориальном распределении существующих на селе социально-экономических проблем в первом десятилетии 2000-х гг., нами осуществлен:

– во-первых, факторный анализ 25 статистических показателей социально-экономического развития сельских муниципальных районов края в 2000 и 2010 гг. (в том числе показатели развития здравоохранения, общего и дошкольного образования, культуры, потребительского рынка товаров и услуг, доходов и занятости сельского населения, его обеспеченности жильем и качества последнего, демографического воспроизводства);

– во-вторых, кластерный анализ по сформированным факторам.

В результате типологизации выделено по три типа районов, значительно различающихся уровнем социально-экономического развития в 2000 и 2010 гг.: относительно благополучные районы (7 в 2000 г. и 18 в 2010 г.), районы со средним уровнем развития (39 и 38) и относительно неблагополучные районы (14 и 4).

Относительно благополучные районы отличались наиболее высокими значениями большинства показателей за исключением обеспеченности населения жильем и учреждениями культуры и, кроме того, в 2010 г. – за исключением обеспеченности медучреждениями и средним медперсоналом. Неблагополучные районы, соответственно, отличались наиболее низкими значениями большинства показателей социально-экономического развития. Однако именно здесь в 2010 г. наблюдалась самая высокая в регионе обеспеченность населения домами культуры и библиотеками.

Сравнительный анализ показателей социально-экономического развития сельских муниципальных районов в 2000 и 2010 гг. позволяет говорить о положительной в целом динамике социально-экономического развития сельских районов Алтайского края в первом десятилетии 2000-х гг. не только в абсолютном выражении, но и в изменении их позиций относительно друг друга. В 2000-х гг. 22 из 60 районов края повысили свой относительный статус (переместились в более благополучные группы), в том числе 13 районов поднялись до уровня наиболее благополучных, тогда как ухудшили свои позиции на фоне других только три пограничных района.

Изменение показателей дисперсии и коэффициентов вариации по характеристикам социально-экономического развития районов в 2010 г. по сравнению с 2000 г. свидетельствует о том, что за прошедшее десятилетие, с одной стороны, значительно выросла дифференциация сельских районов по показателям рождаемости, первичной заболеваемости, обеспеченности населения жильем и его ветхости, развитию потребительского рынка товаров и услуг, сети учреждений культуры; а с другой стороны, существенно снизилась дифференциация районов по уровню миграции, обеспеченности населения медицинскими учреждениями и кадрами, качеству жилищного фонда (по большинству показателей), обороту платных услуг, оплате труда, уровню безработицы.

Пересечение двух полученных типологий позволило сформировать общую типологию сельских районов Алтайского края по уровню и характеру динамики социально-экономического развития в 2000-х гг., где на одном полюсе размещаются 18 благополучных районов, сохранивших или повысивших свой относительный статус за прошедшее десятилетие, а на другом – 4 наиболее неблагополучных района-«аутсайдера» (Ельцовский, Суетский, Солонешенский, Солтонский), сохранившие такие позиции в рассматриваемый период или «угодившие» в эту категорию. Отличительной особенностью географического расположения неблагополучного кластера районов является их периферийность, пограничность (либо близость к границе Алтайского края), наряду с удаленностью от авто– и железнодорожных магистралей, тогда как наиболее благополучный кластер территориально тяготеет преимущественно к Барнаулу и другим наиболее крупным городам и селам-райцентрам, где расположены крупные предприятия сельхозпереработки.

Наиболее значимые различия между выделенными 18 благополучными и 4 неблагополучными районами сложились в 2010 г. по показателям ввода и качества жилья (в 11,1 раза – по ветхости жилья, в 9,3 – по вводу жилья, в 3,2 – по доле жилья с горячей водой), обеспеченности сельских жителей медучреждениями (в 2,7 раза – поликлиниками, в 2,2 – больницами), интенсивности миграционного оттока (в 3,4 раза); вместе с тем различия по уровню заработной платы, безработицы, обороту торговли, рождаемости не превышают 20–30 %.

Районы-«аутсайдеры» в 2010 г. отличались наиболее низкими коэффициентами произведенной сельскохозяйственной (74,7 тыс. руб. на одного жителя) и промышленной продукции (13,9 тыс. руб. на 1 чел.), а также инвестиций в основной капитал (4,3 тыс. руб. на 1 чел.). Как следствие, в этих районах самая низкая средняя заработная плата по всем отраслям (9,1 тыс. руб.) и особенно в сельском хозяйстве (7,0 тыс. руб.), что повлекло за собой формирование самого низкого оборота платных услуг (4,5 тыс. руб. на 1 чел.) и общественного питания (0,8 тыс. руб. на 1 чел.). Здесь самый низкий ввод жилья (0,6 %) и, соответственно, наиболее высока доля ветхого жилья (38 %).

Вместе с тем эти районы характеризуются, наряду с наиболее низкой в регионе обеспеченностью квалифицированными медицинскими кадрами (18 чел. на 10 тыс. жителей), самой развитой в сравнении с другими типами районов сетью медучреждений (3 на 10 тыс. жителей) и высокой обеспеченностью средним медперсоналом (98 чел. на 10 тыс. жителей), что способствует снижению заболеваемости (761 случай первичной заболеваемости на 1 тыс. жителей), хотя не исключено, что за этим стоит более низкий уровень диагностики. Кроме того, показатели обеспеченности населения учреждениями культуры зафиксированы на уровне значительно выше среднекраевого (15 библиотек и 18 культурно-досуговых учреждений на 10 тыс. жителей). Тем не менее в целом уровень социально-экономического развития в районах-аутсайдерах в 2010 г. был существенно ниже среднего по краю и уступал остальным типам районов.

Таким образом, выделенные по результатам факторного и кластерного анализа статистических показателей четыре типа сельских муниципальных районов Алтайского края качественно различаются между собой по уровню и динамике социально-экономического развития в 2000-х гг. и могут стать основой для разработки дифференцированных политик. Наряду с устойчивым центром со средним уровнем развития, образованным почти половиной районов края, к концу десятилетия середину заполнили также ранее неблагополучные районы с положительной динамикой (15 %). Положительный полюс образуют около трети районов с относительно высоким уровнем и позитивной динамикой социально-экономического развития, которые можно рассматривать как территории социально-экономического благополучия и «роста», привлекательные для инвестиций. Отрицательный полюс наполнен только четырьмя районами с наиболее проблемной социально-экономической ситуацией, концентрирующими неблагополучие не только в статике, но и в динамике. По отношению к таким районам могут быть применены различные меры федеральной и региональной социально-экономической поддержки. Узлы проблем этих районов-аутсайдеров сосредоточены в сфере сельхозпроизводства и сельхозпереработки, что формирует низкие оплату труда и платежеспособность сельских жителей, отражающиеся на развитии потребительского рынка товаров и услуг, низких объемах строительства жилья и, как следствие, высоких показателях миграционного оттока населения, низкой привлекательности этих территорий для квалифицированных работников.

Результаты проведенной нами ранее типологизации сельских районов Алтайского края за предыдущие десятилетия позволили выявить, насколько устойчивыми являются позиции регионов-«аутсайдеров» и чем это может быть вызвано. История изменений статуса выделенных четырех районов на фоне других показала, что еще в середине 1980-х гг. все эти районы имели только средние или худшие позиции. В советское время в результате инвестиционной политики районы урбанизированные, расположенные близко к большим городам, имели более низкий уровень развития социальной инфраструктуры в отличие от периферийных, пограничных районов, но «выигрывали» в экономическом развитии. За пять последующих лет влияния советской социальной политики, направленной на поддержку удаленных от городов, периферийных районов, к началу 1990-х гг. два района из выделенной проблемной четверки заняли наиболее благополучные позиции, удержать которые удалось даже в годы активных рыночных реформ благодаря открывшимся возможностям бартерного взаимодействия с соседями (например, Ельцовского района с Кемеровской областью). Но далее, с середины 1990-х гг. усилилась зависимость не только экономического развития, но и развития социальной инфраструктуры сельских районов от их географического положения.

В 2000-х гг. усилилась зависимость социально-экономического развития сельских районов от их географического положения. Во-первых, наблюдалось расширение влияния крупных городов, что отразилось на улучшении не только экономического, но и социального положения каждого четвертого района на фоне всех сельских районов Алтайского края. Во-вторых, в целом более благополучные позиции заняли 15 % районов, расположенных вблизи автомагистралей и железных дорог на границах с экономически более сильными соседними регионами страны (Кемеровской и Новосибирской областями) и Казахстаном (в отдельных случаях эффекты влияния этих факторов накладывались друг на друга).

Соответственно, в наиболее неблагополучной ситуации оказались районы, не имеющие таких явно выраженных преимуществ. Особенностью всех выделенных районов-«аутсайдеров» является высокий природный потенциал, что может стать перспективной основой их социально-экономического развития. Внимание властей и предпринимателей к проблемным территориям со значительным природным потенциалом привело к тому, что в настоящее время в крае уже запущены различные программы и проекты с опорой на природную составляющую («Программа устойчивого социально-экономического развития сельских территорий Алтайского края до 2020 г.», «Комплексное развитие Алтайского Приобья», «Бирюзовая Катунь» и др.). Например, в Солонешенском районе в последнее десятилетие активно развивался туристический кластер, с 2013 г. формируется новый природно-археологический парк на средства гранта губернатора Алтайского края. По объемам инвестиций Солтонский район попал в последние годы в группу лидеров, одобрен инвестиционный проект строительства в этом районе Алтайской конденсационной электростанции мощностью 660 МВт.

Итак, только во втором десятилетии пореформенной России в Алтайском крае получен ярко выраженный эффект взаимосвязи экономического благополучия и развития социальной сферы через влияние крупных городов и другие выгоды географического положения. К этому периоду влияние советской инвестиционной политики на развитие социальной сферы было нивелировано. Следовательно, для сбалансированного пространственного развития страны и ее регионов необходимо более эффективное применение современных государственных инструментов снижения масштабов социально-экономического неравенства сельских территорий, сближения стандартов жизни между городским и сельским населением.