Введение

Цель этой работы – представить экономику Османской империи в период, когда перед ней встали проблемы, связанные с крупными социально-экономическими преобразованиями в Европе. Рассматриваемый период более известен как «эпоха перифериализации», поскольку считается, что накопление капитала на Западе достигло тогда такого уровня, при котором ему необходимо было искать благоприятную среду для сохранения роста, и другие регионы постепенно становились периферией западной экономической мир-системы. Важно рассмотреть силы, стоящие за процессом превращения Османской империи в периферию Запада и повлекшие в конечном счете ее распад. В данной статье предпринимается попытка объяснить это явление, рассмотрев структуру османской экономики, финансов и системы налогообложения; а также то, в какой степени было достигнуто вхождение Османской империи в мировую экономику и играли ли государство, социальная структура и местные предприниматели существенную роль в этом процессе. Необходимо также проанализировать различные аспекты государственной экономической политики и участие в ней европейцев с тем, чтобы понять, почему в Османской империи не было индустриализации и не происходило накопления капитала. Другие темы – налоговые реформы, децентрализация и рост местных элит – будут рассматриваться в связи с процессом превращения империи в периферию. Последствия этого процесса для экономики или социальной структуры общества – важные аспекты, которые помогают понять, почему похожий конец ждал две другие империи – Россию и Австро-Венгрию.

 

1

Денежные потоки между центром и периферией

СОЗДАНИЕ ЦЕНТРАЛЬНЫХ КАЗНАЧЕЙСТВ Османская империя обладала хорошо организованной финансовой системой, которая базировалась на разумных принципах и вековом опыте государств Ближнего Востока. Структура и организация финансового ведомства по своему характеру была типичной для аграрных империй. Так, с самого начала османской финансовой администрацией управлял один чиновник – defterdar (дефтердар). Он находился в подчинении у великого визиря. По мере расширения империи число дефтердаров возросло. Появились управления дефтердаров в Анатолии, Румелии (европейские территории), Египте и некоторых других важных провинциях. Однако, создание этих новых управлений никак не было связано с децентрализацией империи в XVIII веке и никоим образом не сказалось на денежных потоках между центром и периферией. Во все времена главный дефтердар, или ba§defterdar (баштерфердар), нес главную ответственность за все финансовые операции. В его обязанности входили подготовка годового бюджета и его представление, а также доклад о жаловании военным лично султану. Пост баштерфердара приобрел особенно большую значимость после XVIII века, когда он ограничил полномочия провинциальных дефтердаров, возможно для того, чтобы минимизировать отрицательные последствия процесса децентрализации1.

В период правления Селима III, который прославился серией реформ, известных как Nizam-i Cedid («новый порядок»), функции казначейства изменились. Увеличилось число казначейств в государственной финансовой системе. Главная их задача состояла в финансовом обеспечении заново создаваемой армии. Чтобы лучше понять систему налогообложения и экономической деятельности в плане распределения полномочий между центром и провинциями, пожалуй, достаточно назвать самые важные казначейства, которые появились в правление Селима III (1789–1808). Вплоть до последней четверти XVIII века в Османской империи было два казначейства: Hazine-i Amire (внешнее казначейство), в котором собирались доходы государства и из которого производились расходы; и резервное казначейство, Enderun Hazinesi (иначе называемое ic hazine или Hazine-I Hassa). Султаны Абдул-Хамид I и Селим III приняли серьезные решения по функциям казначейства. Первое радикальное изменение коснулось Монетного двора (Darphane). Начиная с 1773–1774 годов, в правление Абдул-Хамида I, он стал функционировать как резерв для Hazine-i Amire, в качестве Центрального банка. Доходы некоторых важных округов по сбору доходов (mukataa) Мекки и Медины поступали в Монетный двор2.

В период правления Селима III в финансовой политике империи были произведены более важные изменения. Прежде всего, учредили специальное казначейство irad-i cedid (буквально: новые источники дохода), с тем чтобы оплачивать расходы на заново созданную армию, а также военные кампании. Еще одно вновь созданное казначейство называлось Зерновым (zahire). Его обязанностью было обеспечивать более регулярное снабжение зерном столицы и армии. Еще одно казначейство, Терсейн (Tersane), официально начало функционировать в 1805 году. Оно занималось, главным образом, счетами государственных верфей. После упразднения в 1826 году корпуса янычар создавались новые казначейства с аналогичными функциями под другими названиями. Реформы Танзимата, проводившиеся после 1839 года, охватывали и управление казначейством. В мае 1840 года все казначейства были подчинены министерству финансов, и с того времени существовало уже только одно казначейство и единый бюджет. Доходы, поступавшие в казначейство Maliye, включали доходы, собираемые заново созданными конторами по сбору налогов (muhassillik), таможенные сборы, торговый налог, налог на алкогольные напитки, а также доходы от руд, карантинов и кофейных жаровен. Султан получал средства на личные расходы также из казначейства. Таким образом, можно сделать вывод, что Османская империя предпочитала иметь единое казначейство, пока государство было способно держать под своим контролем периферию.

ПРОБЛЕМЫ ДОЛГА И ФИНАНСИРОВАНИЕ ИМПЕРИИ Вследствие длительных войн и поражений Османская империя столкнулась с серьезными экономическими проблемами, особенно после поражения Османской армии во время второй осады Вены в 1683 году3. Однако было бы несправедливо считать это поражение началом «черных дней» и полного хаоса. Как утверждал Решат Касаба, несмотря на серьезные просчеты, – фальсификацию монет, широкомасштабные конфискации, увеличение налогов и т. д., – «на протяжении XIX века османская экономика не только не была в состоянии развала, а, напротив, продемонстрировала впечатляющие признаки жизнеспособности»4. Большинство исследователей упускали это обстоятельство из внимания. Я, как историк, занимающийся XVIII веком, также констатирую, хотя и с некоторой осторожностью, что этот век не был потерянным временем. Можно с уверенностью сказать, что уже в первой четверти XVIII века были видны признаки важных преобразований, и необходимость реформирования казначейства рассматривалась чиновниками финансового ведомства. Некоторые меры были предприняты: увеличение налогов, уменьшение расходов, сокращение численности янычарского войска и т. п., но они лишь доказали неэффективность методов сбора средств для оплаты расходов империи в эпоху реформ и роста внешних угроз.

Таким образом, возникла настоятельная необходимость поиска новых источников доходов. Одним из способов увеличения доходов стала продажа iltizam пожизненно. Использование системы iltizam, конечно, не было абсолютным новшеством. Она восходит еще к XIV веку, но Мехмед II (Завоеватель) систематизировал ее принципы. Подобно тому, как в наше время частный сектор управляет государственными предприятиями, система налоговых хозяйств ввела монополию на сбор государственных доходов, таких как таможенные сборы на море и суше, сборы на управление монетными дворами, рудниками и на закупку продукции. В этой системе источник дохода, продаваемый на аукционе, назывался mukataa (единица дохода), а предприниматели назывались mültezim (налоговый откупщик)5. Однако, продолжительность аренды (iltizam) в классическую эпоху ограничивалась максимум тремя годами. В XVIII веке эта система отличалась от более ранних эпох продолжительностью и условиями контракта. Казначейство внесло некоторые изменения в применение системы mukataa еще в начале века, особенно после Карловицкого договора 1699 года. С того времени mukataa не только продавались в пожизненное пользование тем, кто давал самую высокую цену на аукционе, но и земли mukataa раздавались казначейством некоторым солдатам и чиновникам центрального аппарата вместо жалованья. Конечно, участникам таких аукционов было важно, чтобы в контракте была указана продолжительность аренды. Как отмечает Мехмет Генч, эксперт по данному периоду и системе mukataa, государственное казначейство оказалось в большом выигрыше, так как ему не нужно было тратить деньги на выплату жалованья. С другой стороны, так как большинство покупателей (на аукционах) составляли правительственные чиновники, ростовщики и купцы, между ними всегда заключались секретные соглашения, чтобы держать цены на низком уровне. Несмотря на недостатки такого рода, эта практика, по утверждению М. Генча, давала подданным возможность самим, в своих собственных интересах заботиться об источнике прибыли, который становился для них пожизненным источником дохода. Во всяком случае, благодаря этой системе, государство получало платежи один раз в момент заключения контракта и затем ежегодно. Учитывая, что первый платеж представлял собой крупную сумму, выгода для казначейства очевидна6. Согласно исследованию Сезара, с 1775 по 1793 год казначейство выставило на продажу 29 mukataa и получило 13 312,5 акче (akge – серебряная монета). Самым прибыльным mukataa была Стамбульская табачная таможня, которая в первый год дала прибыль в 400 000 акче7. С другой стороны, согласно исследованию Генча, менее чем за 100 лет совокупная сумма полученных доходов показала, что рост составил 1400 %®.

Тем не менее, в системе вскоре обнаружились серьезные недочеты. После смерти владельца malikane (договоры о пожизненном праве сбора налогов) должны были расторгаться и вновь выставляться на аукцион. Однако со временем эти mukataa стали переходить из рук в руки еще при жизни владельца. В результате государство недополучало значительную часть доходов, так как в этом случае оно могло взимать налог в размере ю% от суммы malikane. Если бы malikane выставлялась на аукцион второй раз после смерти инвестора, то доход, безусловно, был бы выше. Во всяком случае, в плане сбора налогов эта система работала очень медленно, при том, что казначейство испытывало большую нужду в деньгах. Чтобы компенсировать недостатки системы, государственное финансовое ведомство разделило прибыльные malikane на определенное число долей (паев) и продавало свои паи по цене, в 5–6 раз превышающей их стоимость. Таким образом государство получало ежегодные прибыли от этих tnalikane заранее, но при этом, как прибыльный источник дохода, они продолжали оставаться государственной собственностью. Система была хороша тем, что переход собственности malikane привел к дифференциации граждан по богатству, чему всегда противился весь уклад Османской империи.

Начиная с XVII века, но особенно в XVIII, у казначейства появился еще один источник сбора денег. Все больше феодальных земель (timar) превращалось в поместья и выставлялось на продажу. По сути, это было скорее естественным процессом децентрализации, нежели сознательной государственной финансовой политикой. В XVIII веке число владельцев феодальных земель timar, которым удалось превратить свои земли в поместья, возросло. Суммируя вышесказанное, можно констатировать, что на начальном этапе осуществления этого процесса государство получило огромную прибыль, но позднее казначейство не смогло выплачивать проценты по mukataa, прибыль от которых резко упала в бурные годы турецко-австрийско-русских войн. Более того, казначейству оказалось трудно вернуть распыленные паи в казначейство, чтобы вновь выставить их на аукцион.

У государства был еще один способ создания новых источников доходов. Казначейство выпустило акции на надежные и стабильные источники своих доходов. Важным источником были налоговые поступления от земель mukataa. На практике это работало так: установленные налоговые поступления от mukataa делились на акции и продавались физическим лицам, которые получали пожизненные права в обмен на оплату наличными. Таким образом, чем дольше жил владелец акций, тем более прибыльным становилось это капиталовложение. После смерти данного лица земля возвращалась государству и вновь выставлялась на продажу. Однако, экономический кризис не был преодолен. Новые войны с Россией и Австро-Венгрией усугубили положение, и кризис продолжался и в XIX веке. Поскольку внутренние источники уже были исчерпаны, представлялось логичным заняться поиском иностранных займов. Но Голландия и Великобритания, к которым Османское государство обратилось в первую очередь, не дали положительного ответа. Позже Франция также отклонила просьбу султана. В результате казначейству пришлось выставить на продажу и другие прибыльные источники дохода.

По мере того, как положение казначейства ухудшалось, Абдул-Месиду I пришлось прибегнуть к выпуску бумажных денег, известных как kaime-i mutebere-i nakdiye (буквально: законное замещение наличных), чтобы как-то ослабить нагрузку на казначейство. В обращение были выпущены бумажные рукописные банкноты. Так как у казначейства не было золотого запаса для их обеспечения, они воспринимались не как настоящие деньги, а как разновидность казначейских облигаций. Тем не менее, эти банкноты были рукописными платежными 8-процентными поручениями, но принцип их применения состоял в том, что процент выплачивается через 8 лет.

Из-за того, что на рынке появились фальшивки, в 1842 году государство выпустило печатные банкноты. Однако, в этот период государственный бюджет все время был дефицитным. В 1845 году идея создания банка, поддерживаемого местным капиталом, представлялась удачным решением проблемы поддержания обменного курса для новых бумажных денег, напечатанных в соответствии с Актом Tashih-i Sikke 1844 года, а также предотвращения постоянного падения стоимости банкнот.

Когда в середине XIX века война с Россией стала неизбежной, Франция и Великобритания, как союзники империи в войне, согласились предоставить заем в размере 55 000 000 франков в 1850 году и в размере 2 500 500 фунтов стерлингов – в 1854 году. Поскольку этого оказалось недостаточно, казначейство ввело в обращение еще больше бумажных денег. Рост их числа в обороте способствовал распространению фальшивых банкнот. Проникновение на рынок 120000 фальшивок, отпечатанных в США, понизило обменный курс бумажных денег. В ходе войны было напечатано и пущено в обращение еще больше беспроцентных банкнот, называемых ordukaimesi (буквально: армейские облигации).

Возросшие долги ухудшили финансовое положение империи, и в 1855 году возникла острая необходимость во втором иностранном займе. В качестве гарантии государство предложило оставшуюся часть государственных доходов из Египта и доходы таможен Сирии и Смирны. После Крымской войны один заем следовал за другим. Некоторые займы использовались для выплат по предыдущим. В 1875 году государственное казначейство обанкротилось и объявило, что процентные выплаты и погашение займов будут сокращены на 50 % в течение 5 лет. В 1876 году и вплоть до декабря 1881 года были полностью прекращены ассигнования на выплаты по займам. Последовавшее в результате падение цен акций вызвало кризис в ряде банков.

Поражение в войне с Россией и необходимость выплачивать военные репарации, в свою очередь, ухудшили положение османского казначейства. Империи пришлось передать все важные и прибыльные источники доходов Администрации государственного долга, учрежденной иностранными кредиторами для управления внутренними и внешними долгами Османской империи и их погашения. Однако, займы продолжались вплоть до Первой мировой войны. Одновременно делались все новые финансовые и экономические уступки странам, предоставляющим займы. Вновь созданное государство Турецкая Республика сумело компенсировать долги Османской империи и упразднило Администрацию долга.

ПРЕВРАЩЕНИЕ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРИФЕРИЮ МИР-СИСТЕМЫ В Османской империи в последние два века ее существования происходили быстрые изменения социальной и экономической структуры. В этот период менялось отношение правящих групп к контролю над ресурсами вследствие воздействия внутренних и внешних факторов (те и другие были связаны с тенденциями в мировой экономике). Регионы, которые до сих пор оставались вне централизованных экономических отношений или капиталистического мира, быстрыми темпами включались в общемировой процесс. Происходило вхождение Османской империи в мировую капиталистическую экономику.

Процессы, происходившие в Османской империи, весьма схожи с процессами на периферии тогдашней Европы. Развитие денежно-кредитной экономики и децентрализация в империи так напоминают европейские, что сравнение напрашивается сразу. Два названных признака также сходны с «двойным процессом» включения в мировую экономику, описанным Кейдером9. Пожалуй, наряду с этим можно указать на возникновение местных центров производства, межрегиональной и международной торговли, что помогло установлению более тесных связей местных производителей с иностранными купцами. Османская империя включилась в этот процесс с XV века. Собственно говоря, она с самого начала не была государством, изолированным от остального мира. Но что отличает XVIII и XIX века, когда процесс присоединения к мировой экономике набирал силу, от ранних периодов – так это то, что эффективные силы мировой экономики стали действовать и в экономике империи. Представляется, что децентрализация Османской империи с появлением местной знати – аянов, бесспорно ускорила ее включение в мировую капиталистическую экономику. Как это происходило? Этот процесс, конечно, обсуждался историками с разных сторон. Согласно широко принятой точке зрения, политические перемены внутри империи следует рассматривать в качестве главного фактора.

Так, длительные войны, в которых участвовала Османская империя с самого конца XVI века, были причиной напряженности в отношениях между центром и периферией. Неудачные кампании вызывали обеспокоенность в региональных армиях и усиливали нежелание участвовать в новых войнах. Длительные войны в Европе, особенно последствия Венской кампании, ухудшили положение сельского населения. За эту политику пришлось расплачиваться ростом беспорядка в провинциях, начавшимся вслед за демобилизацией. Процесс децентрализации, ускоренный бесполезными и безуспешными кампаниями, набирал силу. В результате османская бюрократия утратила большую часть принципов служебной этики и в определенной степени свою обособленность от общества. В связи с тем, что было широко распространено использование личных агентов и союзов элит, власть перетекала от центра в провинции и обратно, обслуживая личные интересы10.

Характерной чертой того века был проводимый в центральных провинциях эксперимент: сбор налогов и набор солдат в войска передали провинциальным элитам. Закончился эксперимент непреднамеренным и полным изменением отношений между разными уровнями власти, и это сыграло почти роковую роль для государства и династии. Центр пытался контролировать местные группы, используя в качестве инструмента свое право распределения источников доходов в форме феодов. После каждой кампании все большее число феодалов лишалось своих источников доходов по той или иной причине. Чем чаще проводились военные кампании, тем больше налогов вводилось для крестьян, знати и элит. Непосредственным следствием этого стало то, что крестьяне просто бросали свои земли, чтобы начать новую жизнь в больших городах, особенно при покровительстве владельцев крупных хозяйств, которые образовывались по мере ухода крестьян. С другой стороны, требования наличных денег для восстановления армии и экономики со стороны центрального правительства не только не уменьшались, но и приобрели приказной характер. Новые армейские подразделения необходимо было держать в боевой готовности и вооружить более современным оружием. Это означало увеличение численности солдат-пехотинцев, получающих жалование, а также винтовок и пушек. Для этого требовался переход к денежно-кредитной экономике. Осуществить переход было возможно, только изменив методы налогообложения.

Важным моментом, который необходимо здесь осветить, является связь между изменением в методах сбора налогов и процессом превращения империи в периферию экономической мировой системы. С одной стороны, государство нуждалось в наличных деньгах немедленно, поэтому передача сбора налогов местным участникам торгов была обязательной процедурой. Но, с другой стороны, следовало избежать разделения властных полномочий между центром и местной знатью в провинциях, а это явление уже зарождалось. С введением системы налоговых хозяйств в начале XVIII века процесс децентрализации стал неизбежным. Численность proteges на сельскохозяйственных землях (или лучше будем называть их на османском жаргоне – malikane) возросла так же, как власть и влияние местной знати, которая теперь получила легитимность и как сборщик налогов, и как владелец крупных частных земельных участков11.

Также имелось в виду, что влияние провинциальных аянов не ограничивалось экономической деятельностью, но с административной точки зрения имело и политический вес. Не приходится сомневаться в том, что контроль местной знати (аянов) в сельской местности привел там к динамичному промышленному развитию, которое, что важно, не зависело от ограничений со стороны гильдий в городских районах. Однако, по моему мнению, ограниченные возможности производства в сельской местности служили интересам только иностранных капиталистов, для которых периферия служила лишь источником дешевого сырья и дешевой рабочей силы для их отрасли. Сумели ли капиталистические государства максимально воспользоваться такой ситуацией – вопрос спорный. Согласно Элдему, «какие бы формы [иностранного] господства ни существовали, они играли весьма поверхностную и второстепенную роль и не могли подорвать экономику Османской империи»12.

Укрепляя свои позиции, аяны наверняка делали все возможное, чтобы сохранить большую часть экономических доходов в своей местности в ущерб политическому центру. Прибылью, полученной в провинции, делились с иностранными купцами. Сотрудничество с европейскими деловыми кругами определенно усиливало влияние аянов в регионе, а также в глазах центрального правительства. Немногие из провинциальной знати были способны на это, вот почему существовала лишь небольшая группа семей аянов с большой властью. Большинство семей аянов в империи по размеру можно классифицировать как средние. Правомерно утверждение, что отделение от центра (здесь я сознательно избегаю слова «независимость») не было полным. По той же причине политический и экономический контроль центра над периферией оставался достаточно сильным, чтобы не допустить полномасштабного процесса «феодализации».

Это явление должно изменить наш взгляд на вхождение Османской империи в мировую экономику. Согласно прежнему взгляду на отношения между центром и периферией в Османской империи, участие местной знати в деле правления являлось доказательством «упадка Османской империи». Однако, в последние годы более правильной стала считаться иная интерпретация, которая в большей степени учитывает различия между провинциями и в то же время отмечает гибкую политику османской центральной администрации.

В XVIII веке османское правительство проявляло достаточную гибкость, допуская участие в правлении местной знати, когда это было желательно, и в то же время не утрачивая окончательно контроля. Гибкость центральной администрации следует расценивать как источник силы, а не слабости, стойкости, а не упадка. Однако, растущая потребность в новых источниках дохода вынудила центральное казначейство возложить дополнительные функции на администраторов в провинциях. Вследствие этого провинциальные администраторы тоже стали все больше нуждаться в источниках доходов; их реакцией было взимание специальных налогов с жителей своих провинций13. Характерным для налоговой политики Османской империи XVIII века было также то, что финансовое ведомство часто поручало сбор доходов номинальным губернаторам, редко посещавшим свои «провинции». Таких губернаторов, постоянно находившихся в кампаниях или оставленных в столице, представляли заместители (mütesellim), которые собирали налоги. Заместителей выбирали из числа жителей провинций. Например, Karaosmanogullan, которым предстояло в XVIII веке господствовать в регионе Айдын, Измир и Маниса, поднялись на такие высокие должности из числа налоговых откупщиков и сборщиков налогов14. Рост влияния провинциального слоя с двойственными правами, которые эти посредники могли использовать либо в интересах династии, либо в своих собственных, типичен для XVIII века и тесно связан с его проблемами. Это подводит нас к обсуждению весьма распространенного вопроса:

БЫЛА ЛИ ПЕРИФЕРИЯ ОБУЗОЙ ДЛЯ ЦЕНТРА ИЛИ НЕТ? Существует сравнительно немного исследований, которые проливают свет на финансовое бремя некоторых провинций и на изменения в их политико-экономическом положении в эпоху децентрализации. Например, МакГован проанализировал имеющиеся налоговые архивы по региону Монастыр и сделал вывод, что в этом регионе центр был обузой для провинции15. Однако, для процесса периферизации Монастыр – не совсем удачный пример, поскольку у него не было крепких связей с внешним миром и он не находился под непосредственным воздействием мировой капиталистической экономики, во всяком случае, если сравнить его с городами западной Анатолии. Нам следует обратить внимание на те исследования, в которых рассматриваются либо регионы, открытые для международной торговли, либо провинции, в которых периферия с особым социальным слоем провинциальных подрядчиков не подчинялась власти центра.

В XVIII веке периферия могла удерживать у себя большую часть своих дополнительных доходов и пользовалась некоторой автономией, но нити, связывающие центр и периферию, никогда не обрывались. Однако, в начале XIX века судьба местной знати опять оказалась во власти центра, хотя это стоило жизни султану (Селиму III) и многим аянам. Рецентрализация империи в XIX веке свидетельствует о том, что вхождение Османской империи в мировую экономику осуществлялось по каналам, созданным и контролируемым центральной властью, а не через местных нотаблей. Централизованная система налогообложения в Османской империи привела к тому, что отношение государства к купцам формировалось в зависимости от интересов казначейства. Вот почему накопление капитала среди подданных Османской империи происходило только в пределах, допускаемых властями. В связи с этим ознакомление с политикой в сфере налогообложения в Османской империи также важно для понимания процесса провинциализации.

РЕФОРМЫ В ОБЛАСТИ НАЛОГОВОЙ ПОЛИТИКИ ИМПЕРИИ В XVIII–XIX ВЕКАХ Османская империя была аграрным государством. Поэтому ее налоговая система базировалась в основном на земельной собственности. Закон ислама, с другой стороны, делал необходимым введение некоторых других налогов, связанных с религиозной принадлежностью. Однако, эти налоги не отличались от налогов в других аграрных империях, где общество было поликонфессиональным. В методах сбора налогов в таких империях было тоже много общего: собирали их на местном уровне; собранные налоги частично тратились на местные нужды, передавались местным органам или добавлялись к жалованию местных чиновников. Естественно, что при этой системе налоги платились в основном натурой, а сбор налогов часто осуществлялся на контрактной основе. Но когда в начале XVII века начались военные преобразования, государство оказалось перед необходимостью модернизировать армию. Отличительной чертой армейских частей стало то, что они за свою службу получали жалованье, а не наделы (timar). Это означало, что казначейству требовалось больше и больше наличных. По мере увеличения числа армейских подразделений в течение XVII века эта потребность росла. Поэтому с XVIII века и далее Османская центральная администрация все чаще требовала наличные деньги.

 

2

Роль государства в экономическом развитии

Хорошо известно, что экономика Османской империи формировалась в условиях, когда сама империя была центром торговли трех континентов. Это делало османскую экономику открытой воздействию со стороны других культур и стран. Несомненно, с самого начала султаны Османской империи стремились к созданию здоровой экономики, но, как это прекрасно описал Инальчик, согласно их экономическим воззрениям, государство не участвует напрямую в деловой и торговой деятельности. Однако, создание безопасной среды путем защиты и развития торговых путей определенно находилось в компетенции государства.

Отличие султанов от руководителей государств в эпоху капитализма, пожалуй, состоит в их подходе к экономическому благосостоянию своих, местных бизнесменов в плане их конкурентоспособности. Их интересовал рынок и то, сколько налоговых сборов поступает в казначейство, а не раса и цвет кожи бизнесменов. Национальность или происхождение купцов не играли никакой роли в отношении султанов к коммерции и торговле, поскольку на первом месте было государство и интересы казначейства. Что их действительно интересовало, так это снабжение городов, в первую очередь, Стамбула, но не то, откуда привезены товары, коль скоро уплачены таможенные пошлины. В соответствии с этой политикой государство вмешивалось, так сказать, только в экспортную часть внешней торговли, не налагая никаких ограничений на импорт.

Можно сказать, что пределы вмешательства государства в экономическую жизнь определялись военным характером государства. И в самом деле, потребности армии «спасли» Османскую империю от того, чтобы она считалась «либеральным государством», т. к. единственной сферой государственного участия в промышленном развитии было производство вооружений и амуниции. Мехмет Генч писал, что «в первой половине XVIII века, наряду с общим расширением промышленного производства, наблюдалось создание государством беспрецедентного числа новых производственных мощностей в обрабатывающей отрасли путем инвестирования в отрасли, заменяющие импорт. Эта скромная попытка индустриализации осталась в рамках классической экономической парадигмы Османской империи и не могла привести к важным изменениям. Но все-таки эта попытка не была полным провалом»16.

На протяжении XVIII века государство делало прямые инвестиции в некоторые предприятия или выступало как кредитор, но к концу века очень немногие из них смогли сохраниться в условиях жесткой конкуренции со стороны европейского импорта.

Несмотря на попытки создать промышленные предприятия, все-таки можно утверждать, что Османскую империю следует характеризовать как аграрное государство. Правительство без колебаний бросало местных производителей на произвол судьбы, когда закупки в Европе оказывались дешевле. Государство закупало промышленные товары по официально объявленным ценам. Это скорее наносило ущерб производителям, потому что во время войны производственные издержки возрастали, а фиксированные цены (narh) почти не менялись. Таким образом, неудивительно, что, за исключением фабрик, производящих якоря и шелк, и мелких хлопкопрядильных фабрик, предприятия в Османской империи были обречены на разорение, тогда как европейские промышленники к концу XVIII века, после 200–300 лет развития, накопив опыт и капитал, достигли расцвета.

Когда в первой половине XIX века торговые соглашения с европейскими индустриальными государствами были возобновлены или подписаны с большими уступками, перспективы развития османской промышленности стали совсем призрачными и роль государства уменьшилась17. Единственными сохранившимися промышленными предприятиями были те, которые работали на нужды дворца или армии (благодаря щедрым субсидиям и тому, что себестоимость продукции не имела значения). Попытки открыть школы, чтобы удовлетворить потребности промышленности в квалифицированных рабочих кадрах, предприняли с большим запозданием; первая такая школа была открыта лишь в 1863 году18.

Таким образом, попытки чиновничества в рамках реформ Танзимат согласовать организационную структуру государства с требованиями мировой капиталистической экономики не привели к развитию промышленности империи. Напротив, накопление капитала, обеспеченное европейской капиталистической системой, набирало обороты, и иностранные компании, банкиры и их немусульманские посредники получали немалые прибыли. Подданные Османской империи оказывали на правительство давление, с тем чтобы приобрести такие же права, какие были у их капиталистических конкурентов. Это не осталось полностью без внимания: так, например, казначейство ввело 5-процентный таможенный налог на товары, которые продавались европейцами внутри страны. Интересно отметить, что тариф, который французские купцы считали возмутительно высоким, был точно таким же, как для подданных Османской империи19. Еще одной формой защиты государством своих подданных было присвоение торговцам с Европой статуса Avrupa tüccari (торговцы с Европой). Он означал лишь пользование теми же привилегиями, какими пользовались подданные западных стран при режиме капитуляции, но все-таки это был большой плюс. Действительно, благодаря росту числа Avrupa tüccari, греческие и армянские купцы взяли под свой контроль значительную часть внутренней и международной торговли в первой половине XIX века. Статистика это подтверждает. В списке первых сорока финансистов Стамбула не было мусульман-турок20.

В таком свете позиция Кейдера представляется обоснованной. Причиной деиндустриализации (термин Кейдера) был процесс рецентрализации империи, проходивший в первые три десятилетия XIX века. Согласно его тезису, «история деиндустриализации в Анатолии в первой половине XVIII века – это не только история того, как европейские производители своими дешевыми товарами вытеснили местные изделия с рынка. Это и крах ставших хрупкими гильдий; это и рецентрализация империи за счет местных центров экономической и политической власти»21.

Суммируя вышесказанное, можно констатировать, что роль Османского государства в развитии экономики оценивается с двух точек зрения. Первая состоит в том, что Османское государство было движущей силой накопления иностранного капитала в стране и процесса интегрирования османской экономики в мировую экономическую систему. Эта формулировка ясно указывает, что перед османской экономикой не стоял вопрос, является ли она частью мировой экономической системы или нет. Проблема была в том, что развитие экономики в Османской империи не привело к индустриализации страны. Государственная экономическая политика была направлена на то, чтобы обеспечить снабжение необходимыми товарами, независимо от их происхождения, и увеличить государственные доходы. Вторая точка зрения состоит в том, что экономическая политика Османской империи не была направлена на защиту национальной промышленности, торговли или коммерции, находящихся под контролем мусульман. Для властей национальность торговца или банкира тогда не имела значения, по крайней мере, вплоть до конца XIX века. Хотя это выходит за рамки данной работы, я не могу не отметить, что позиция государственных деятелей Османской империи полностью соответствовала исламской экономической системе. Не следует забывать, что даже после образования Комиссии по развитию промышленности правительство подходило к проблеме упадка ремесел и ремесленников, по словам Кейдера, «в основном в ее социальном, а не экономическом аспекте».

ИНОСТРАННЫЙ КАПИТАЛ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ Политическая и военная слабость Османской империи на международной арене облегчала конкурентам получение большого количества концессий на торговлю и коммерческую деятельность. Россия, Австрия и другие европейские страны получали разрешения на грузовые перевозки в территориальных водах Османской империи под своими национальными флагами. Иностранное присутствие и рост коммерческой активности на рынках вызвали беспокойство в местных деловых кругах, что подтверждает огромное количество найденных в архивах петиций, требующих защиты от «чужестранцев». Однако, озабоченность была не настолько сильна, чтобы изменить экономическую политику Османской империи в отношении иностранных инвестиций. Напротив, в течение этого периода начался необратимый процесс интеграции империи в европейскую и мировую экономику.

Денежные (наличные) расчеты в сельском хозяйстве и переход от феодального землепользования к фермерским хозяйствам давно вошли в практику, и это каждый день вынуждало все большее количество крестьян оставлять свою землю.

В дополнение к этому, аккумулирование капитала как результат создания больших фермерских хозяйств в сельских регионах и рост населения городов создавали благоприятные условия для ищущих рынки инвесторов, как местных, так и иностранных.

В результате малые и большие города процветали под наплывом иностранных инвестиций. Среди них Салоники в Европе, Измир в Анатолии и, что особенно важно, Стамбул, который вышел на первое место. В самом деле, эти города, где французские и английские торговцы действовали очень активно, завоевали международную репутацию коммерческих центров.

Изменения прежних форм иностранного заимствования и потребительских привычек набирали силу и открыли османские города миру. Однако, западные центры развивались другим, по сравнению с османскими городами, путем. Они также росли в размерах, но получали больше инвестиций и создавали одну за другой промышленные зоны.

Османские земли были лишь свободными рынками и/или источником сырьевых материалов для западной промышленности. Более того, когда европейские страны начали проводить общую политику по установлению торговых барьеров и ограничений для иностранных торговцев, чтобы защитить собственную промышленность, в османском экономическом мышлении изменений не произошло. Из-за отсутствия знаний как в международной торговле, так и в политике, местные дельцы потеряли конкурентоспособность и, в конечном счете, ушли из бизнеса. В то же время преференции и наем на работу европейскими предпринимателями немусульманских граждан Османской империи создали напряженность между общинами, которые жили вместе на одной территории.

Со второй половины XIX столетия в Османской империи бурно развивалась иностранная торговля, но инвестирование производства товаров отставало. На протяжении XIX века там не было никаких симптомов развития промышленного производства. Никогда процент готовой продукции и полуфабрикатов не превышал ю% всего османского экспорта. С другой стороны, позитивным знаком было изменение подхода правительства к промышленности и возникшее понимание, что существующий уровень развития промышленности сулит лишь хаос и коллапс. Создание Комиссии по развитию промышленности (Islah-iSanayiKomisyonu) можно связать с этим изменением в политике правительства. Главными целями Комиссии было повышение таможенной пошлины на 5 %, содействие промышленности путем организации выставок и торговых ярмарок, поддержка создания профсоюзов, открытие технических школ. В конце существования империи, хотя индустриализация и не была проведена как планировалось, инфраструктура заметно улучшилась.

Османскому государству не удалось также создать подходящий экономический климат для отечественных производителей, не было достигнуто накопление капитала, среди мусульманских предпринимателей особенно. Напротив, во второй половине

XIX века иностранные инвестиции в османскую экономику выросли чрезвычайно. Однако, они стали только инструментом проникновения на Ближний Восток, который завоевывал свою будущую стратегическую роль. Интересы конкурирующих европейских государств также не могли не столкнуться при инвестициях в стратегически важные отрасли, такие как железнодорожный транспорт, порты и маяки, водные ресурсы, газовые и нефтяные месторождения, шахты и т. д. Например, одним из самых больших достижений Deutsche Bank было строительство железной дороги Анатолия – Багдад, которое поставило под угрозу интересы Британской империи в регионе. Поэтому Англия спровоцировала и поддержала борьбу мусульманских арабов за независимость от Османской империи. Важно, что даже арабские кочевники боролись против продления железной дороги до региона Хиджаз.

Султаны, в отличие от королей Европы, не были хорошо знакомы с международной экономикой и торговлей. Например, Селим III без колебаний покупал во Франции оборудование, оружие и даже униформу для своей новой армии за кредиты, контроль над которыми осуществлял лично Наполеон. Он не понимал и того факта, что османская территория начала играть ключевую роль в развитии транзитной торговли между Дунаем и направлением Трабзон – Тебриз, хотя процветание этой торговли угрожало благополучию традиционных розничных торговцев и производителей страны, а также отрядам янычар, которые уже активно сотрудничали с этими гильдиями. В конце концов, некомпетентность султана стоила ему трона и даже жизни после начала восстания.

Торговые соглашения, подписанные с Англией, Америкой и Францией в 1830-х годах, сыграли важную роль в привлечении европейского капитала и его финансовых институтов в империю. Один из наиболее ярких примеров – неофициальная фондовая биржа в Галате. Биржа, включившая в свой бизнес торговлю ценными облигациями и акциями, имела огромное значение для создания многочисленных компаний. Хотя спекулятивные сделки подорвали ее престиж и вызвали массовое недовольство работой брокеров и агентов, Биржа способствовала общественному пониманию экономики и новых предпринимательских возможностей и, безусловно, внесла свой вклад в рост числа компаний, основанных мусульманами в последней четверти XIX века.

В заключение можно отметить, что конкуренция между торговлей и притоком иностранных инвестиций способствовала ускоренному включению Османской империи в мировую экономику. Учитывая последние исследования, можно присоединиться к мнению Валлерштайна и Табака, которые считают, что «нельзя изображать османов как нацию, следующую своим, отличным ото всех путем, как „провизионистов и фискалистов“, в то время как остальная часть Европы оставалась меркантилистами; при этом Европа в конечном итоге пришла к успешному капитализму, а Османская империя прокладывала дорогу к подчинению своей страны Европе»22.

БАНКИ И БАНКОВСКАЯ СТРУКТУРА ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ До XIX века в Османской империи не было банков в современном понимании этого слова. Однако, были ростовщики, банкиры, кредиторы, религиозные фонды и т. п., которые выполняли все банковские кредитные трансакции в империи. В 1847 году правительство позволило банкирам Галаты создать Банк Дерсаадет (известный как Стамбульский банк), который впервые начал осуществлять международные платежи Османской империи. В 1856 году был создан Османский банк совместно с французским и британским капиталом, а в 1863 году он частично принял на себя функции Центрального банка, став государственным Имперским Османским банком. Капитал Банка состоял из 135 000 акций, из которых 80 000 принадлежали английской группе, а 50 000 – французской группе; оставшиеся 5000 были выделены подданным Османской империи. Имперский Османский банк со штаб-квартирой в Лондоне обладал монополией на выпуск банкнот. Имея филиалы в Стамбуле, Измире, Бейруте и Салониках, он, безусловно, играл важную роль не только как центральный банк, но и как коммерческий институт. Банк давал кредиты государству на значительные суммы. Более того, предоставляя кредиты, он поддерживал коммерческие и промышленные предприятия. Одной из важных функций Банка было посредничество при переводе денег в страну и из нее. Банк имел неоспоримый успех в обеспечении оборота бумажных денег и в стабилизации пошатнувшейся экономики империи из-за бесконечных войн и притока беженцев после поражений на различных фронтах.

Во второй половине XIX века в Стамбуле появились мелкие банки. Кроме того, были банки региональные, такие как Банк Салоник. Евреи, французы и бельгийцы основали его в 1888 году с капиталом 2 млн французских франков, и он сыграл важную роль в качестве примера акционерной компании. У него было 14 филиалов и отделений по всей стране. В начале XX века в банковском бизнесе появился целый ряд небольших банков. Иностранные банки также отрывали свои филиалы и отделения в течение всего этого периода.

 

Заключение

Анализ экономической структуры, финансов и системы налогообложения, а также экономического мышления показывает, что в Османской империи не было современного понимания экономики. Финансовое ведомство целиком занималось созданием источников финансирования, чтобы удовлетворять запросы центральной бюрократии и армии, которая была втянута в длительные военные кампании. В течение исследуемого периода османские правители начали понимать, что они больше не в состоянии расширять сферу влияния ислама, поэтому им надо сохранить то, что осталось. Эта необходимость заставила их обратить внимание на нужды армии, в интересах которой должны были быть предприняты все усилия по проведению налогообложения и индустриализации. Эта приоритетная задача решалась за счет предоставления новых уступок как местным правящим элитам, так и европейским группам интересов, которые нуждались в сырьевых материалах и рынках для своих процветающих экономик.

Таким образом, политические уступки местным элитам были причиной децентрализации в течение XVIII века, с одной стороны, а с другой – облегчили экономическое проникновение западных бизнесменов в османские провинции. Поскольку в Османской империи экономическая мысль была сосредоточена в первую очередь на снабжении, накопление иностранного капитала откровенно приветствовалось государством, которое мало волновали возможные последствия этой политики для внутренней экономики. Так или иначе, отрицательные последствия стали сказываться только со второй половины XIX века. К тому моменту западные предприниматели не только создали большую часть промышленных предприятий, финансировали их и управляли ими, но и вся инфраструктура османской финансовой системы была под их контролем. Османский банк, выступавший в качестве Центрального банка всей империи, был таковым только по названию. Фактически это был иностранный банк с центром в Париже. Вскоре именно на него возложили ответственность за сбор важных налогов на территории империи для погашения подлежащих оплате займов.

Османская империя была в центре политической и экономической жизни Европы, и в этом смысле ее никак нельзя рассматривать как периферию. Повторю, проблема заключалась не в том, является или нет османская экономика частью мировой экономической системы, а в том, что ее развитие не вызвало процесса индустриализации в стране. Напротив, экономическая политика Османской империи поставила страну в зависимость от европейцев и привела к ее упадку.

 

Примечания

1 Kütükoglu М. The Structure of the Ottoman Economy // History of the Ottoman State, Society and Civilization / Ed. by E. ihsanoplu. Istanbul, 2001.

2 Ibid. P. 571.

3 Cigek K. Second Siege of Vienna and the Retreat from Central Europe (1683–1703) // The Turks. Ankara, 2002. Vol. 3. P. 387–404.

4 Kasaba R. The Ottoman Empire and the World Economy. Albany: State University of New York Press, 1988.

5 Qzakga M. The Evolution of the Ottoman Domestic Loans From the 15th to 19th Centuries // The Great Ottoman Turkish Civilization / Ed. by

K. Qigek, Y. Türkiye. Ankara, 2000. Vol. 2. P. 128–131.

6 GengM. The Developments of The Ottoman Industry and The Involvement of the State in the 18th Century // Ibid. P. 163–167.

7 Cezar Y. Osmanli Maliyesinde Bunalim ve Degi§im Dönemi, Alan Yay. Istanbul, 1986.

8 GengM. Osmanli Maliyesinde Malikane Sistemi // Turkiye iktisat Tarihi Semineri. Ankara, 1975. P. 231–291.

9 Keyder Q. Manufactoring in the Ottoman Empire: 18th and 19th Centuries // The Great Ottoman Turkish Civilization… Vol. 2. P. 175–184.

10 McGowan B. Economic Life in Ottoman Europe. Taxation Trade and The Struggle For Land, 1600–1800. Cambridge University Press, 1981.

11 Ibid. P. 60–94.

12 Eldem E. French Trade in Istanbul in the Eighteenth Century. Leiden: Brill, 1999. P. 288.

13 Qgek K. Aspects of Taxation and Economy in the Province of Trabzon in the Beginning of the Eighteenth Century (Доклад на 3-м Davo Congress, Mainz Universität, Mainz, Germany, 11–14 октября 2000 года).

14 Nagata Y. Tarihte ayanlar: Karaosmanogullari üzerine bir inceleme, Türk Tarih Kurumu. Ankara, 1977.

15 McGowan B. Op. cit.

16 GengM. Op. cit.

17 Shaw S. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. Cambridge, 1976. Vol II.

18 Kodaman B. Tanzimattan II. Meerutiyete kadar Sanayi Mektepleri, Social and Economic History of Turkey (1071–1920) // Ist International Congress on the Social and Economic History of Turkey / Ed. by H. Inalcik, O. Okyar. Ankara, 1980. P. 287–293.

19 Eldem E. Op. cit.

20 Issawi Ch. The Transformation of the Economic Position of the Millets in the Nineteenth Century // Christians and Jews in the Ottoman Empire: The Functioning of a Plural Society / Ed. by B. Braude, B. Lewis. New York: Holmes and Meier Publishers, Inc., 1982. Vol. 1; BoztemurR. The Impact of the 19th Century Capitalist World-Economy on the Formation of the Modern State in the Ottoman Empire // The Great Ottoman Turkish Civilization… Vol. 2. P. 168–174.

21 Keyder £. Op. cit. P. 177.

22 Wallerstein I., Tabak F. The Ottoman Empire, The Mediterranean, and The European World-economy // The Great Ottoman Turkish Civilization… Vol. 2. P. 120–127.

Перевод с английского Галины Зиборовой

 

Введение

Экономическое развитие России XVIII–XIX веков традиционно ассоциируется с такими процессами, как формирование банковской системы, вхождение России на европейский рынок капиталов, индустриализация промышленности. Не менее значимой чертой рассматриваемого периода в истории российской экономики является влияние «фактора империи» – ее территориального расширения и, как следствие, качественного изменения структуры экономики. По сути, все финансовые мероприятия правительства с начала XVIII столетия – реорганизация бюджетной системы, заключение внешних займов, реформы налогообложения – были вызваны необходимостью мобилизовать ресурсы для имперской политики.

В течение двух столетий в состав империи вошли территории, обладавшие различными уровнями экономического развития, особыми хозяйственными укладами и традициями финансового быта. Перед имперским правительством стояла задача не только удержания окраин методами административно-военного воздействия, но и включения вновь приобретенных территорий в экономическое пространство империи.

В этой статье предпринята попытка проследить, как имперский фактор сказывался на финансах, бюджете, денежном обращении и кредитной системе России XVIII–XIX веков, а также обозначить основные результаты влияния имперского фактора на развитие экономики и, наоборот, экономического фактора на имперскую политику России.

 

1

Формирование и территориальная структура имперского бюджета

Первые сознательные шаги в направлении оформления финансовой системы империи были предприняты в первой четверти XVIII века. В числе задач реформы государственного управления Петра I была реорганизация системы управления финансами. Активная внешняя политика и военные действия требовали новых финансовых ресурсов, а прежняя система управления не обеспечивала государству стабильных и постоянных источников дохода, а главное – единства и централизации бюджета.

Одна из первых реформ финансового управления была направлена на обеспечение взаимодействия местных и центральных органов, участвовавших в сборе доходов и распределении расходов. Областная реформа разделила страну на губернии, ставшие основными территориальными единицами налогового и финансового управления. Таким образом, была ликвидирована ведомственная раздробленность бюджета, ранее рассредоточенного между сметами многочисленных приказов.

Итогом реформ финансового управления стало создание новой бюджетной системы, основанной на административно-территориальной организации. В переходе к этому принципу формирования бюджета отчетливо просматривается желание не только упорядочить сбор и расходование бюджетных средств, но и приспособить организацию финансового управления к новым, имперским принципам управления пространством. Первые, основанные на этом принципе проекты государственных росписей на 1710 и 1711 годы ввиду недостоверности данных о доходах и расходах не дают представления о механизмах распределения денежных средств между территориями1.

Каждая из восьми губерний пересылала средства на определенные общегосударственные статьи расходов, остальные деньги предназначались на местные нужды. Недостаток доходов на местные расходы в «дефицитных» губерниях должен был покрываться из бюджета «прибыльных». По смете на 1710 год таковых не оказалось; в смете на 1711 год дефицитными оказались 6 из 8 губерний, и недостаток их доходов покрывался из бюджетов Московской и Казанской губерний. В результате общий баланс сводился без дефицита. Кроме того, для каждой губернии была определена «доля» участия в военных расходах: она определялась из расчета количества дворов по отношению к общему числу дворов в империи. Таким образом, за каждой губернией было «закреплено» содержание определенных полков армии. Суммы, предназначенные на военные расходы, должны были высылаться в Воинский приказ и затем распределялись между отдельными полками. Впоследствии посредничество Воинского приказа оказалось излишним, и определенные суммы из губернских доходов прямо поступали в кассы полков2.

По мнению П.Н. Милюкова, именно в формировании новой системы военного хозяйства и территориальной финансовой организации состояла цель первой губернской реформы Петра3. С 1711 года финансовая деятельность губернаторов была поставлена под контроль Сената, а с 1718 года к участию в бюджетном управлении привлекли созданные Петром I камер-коллегию, штатс-контор– и ревизион-коллегии. Таким образом, концентрация финансового управления на губернском уровне оказалась дополнена общегосударственной централизацией бюджета и финансового контроля. В том же году ввели новую систему подушного налогообложения.

Описанный механизм составления бюджета был обусловлен принятым в то время принципом специализации доходов на определенные расходные статьи. Но на практике система специализации доходов оказалась невыполнимой: доходы, предназначенные для удовлетворения некоторых определенных нужд, собирались позднее, чем это было необходимо, или же поступали на совершенно другие статьи расхода. Отсутствие периодически поступавших сведений о собираемых доходах и практически недействующая система финансовой отчетности значительно осложняли планирование: по сути, государственная финансовая система функционировала без бюджета: после первой «окладной книги», составленной по новому регламенту камер-коллегии в начале 1720-х годов, следующая роспись появилась лишь в 1769 году4.

Регулярность и централизацию в бюджетный процесс внесли реформы Екатерины II. Вся система бюджетного и ревизионного управления была сосредоточена в учрежденной в 1773 году сенатской экспедиции о государственных доходах (впоследствии разделенной на четыре экспедиции: доходов, расходов, ревизии счетов и доимочную), а органы кассового управления подчинялись центральным «остаточным» и «штатным» казначействам. Централизация финансового управления положила конец архаичному принципу специализации доходов на особые предметы расходов и создала основания для объединения бюджета5. С 1780 года государственные росписи ежегодно представлялись государственным казначеем на подпись императрицы. Одну из главных задач – упорядочение территориального финансового управления – решили с помощью созданной Учреждением об управлении губернией системы местных финансовых органов – казенных палат и казначейств. На губернские казенные палаты были возложены задачи составления первичных смет и финансовой отчетности, а уездные казначейства под руководством губернского казначея занимались сбором всех общегосударственных повинностей.

Часть доходов, собираемых на местах, предназначалась на местные расходы, другая – поступала в Санкт-Петербургские и Московские «статные» и остаточные казначейства, на военные расходы в Комиссариат и Адмиралтейство, причем для каждой территориальной единицы (наместничества или губернии) была определена особая сумма «участия» в государственных расходах. По этой сумме, а также по ее соответствию поступающим доходам можно судить о «дефицитности» или «доходности» территории6.

Учитывая несовершенство государственной бухгалтерии второй половины XVIII века, не стоит полностью полагаться на приведенные в росписях цифры. Тем не менее, благодаря территориальному принципу построения росписи и в то же время ее централизации, эти цифры дают вполне отчетливое представление о распределении доходов и расходов в государстве. Отметим, что в организационном отношении принципы финансового управления были едины для всех губерний и областей, включая вновь присоединенные. Централизация предполагала практически полное единство кассовой, сметной и ревизионных систем, а также постепенное распространение на окраинах общегосударственной налоговой системы. В 1765 году подушная подать распространилась на Слободскую Украину, в 1773-м – на белорусские губернии, присоединенные по разделу Польши. В 1783 году подушное обложение ввели на всей территории Украины и Белоруссии, в Рижской, Ревельской и Выборгской губерниях7.

С учреждением министерств функции составления бюджета были переданы министру финансов, а сбор сведений о поступавших доходах и производимых расходах поручался отдельным ведомствам. Первоначально «сведение» бюджета в общую роспись осуществлял Комитет министров, затем эта функция перешла в ведение Комитета финансов, а с 1810 года бюджет должен был утверждать Департамент экономии Государственного совета. В государственной росписи вместо бюджетов губерний и наместничеств, как ранее, главными единицами доходов и расходов стали министерства и их территориальные органы. Таким образом, территориальное начало, преобладавшее в росписях екатерининского времени, уступило место ведомственному.

 

2

Территориальные бюджеты окраин и проблема бюджетного единства империи

С начала XIX века в связи с присоединением новых территорий в бюджетной практике возникает новое явление: территориальные бюджеты. Обособление бюджетов окраин обусловливалось различными причинами. Так, например, руководство финансовым управлением в Грузии в 1801 году передали главнокомандующему российской армией на Кавказе. Это было вызвано, главным образом, желанием продемонстрировать «некорыстные» намерения русской власти (все доходы были «обращены в пользу» края) и вынужденной концентрацией бюджетных полномочий в руках местной администрации ввиду отсутствия развитых коммуникаций между центром и окраиной, а также военных действий. Попытки Министерства финансов установить контроль над местными доходами и расходами увенчались успехом лишь в 1840 году: административная реформа законодательно закрепила включение бюджета Закавказья в общегосударственную роспись и подчинила администрацию края в вопросах финансов непосредственно Министерству. Но уже в 1858 году по просьбе наместника на Кавказе А.И. Барятинского бюджетную автономию восстановили. Смета доходов и расходов края должна была составляться главным управлением наместника отдельно от смет министерств и вноситься ежегодно на рассмотрение Кавказского комитета, а органы закавказской администрации были освобождены от государственного финансового контроля.

Бюджетная автономия Великого княжества Финляндского, предоставленная ему в 1809 году, и Царства Польского, закрепленная конституцией 1815 года, соответствовала особому административно-политическому статусу этих регионов в составе империи. Финансовая самостоятельность предполагала сохранение собственного бюджетного и налогового законодательства, независимость финансового управления края от Министерства финансов империи, строгое разделение касс и казначейств империи и региона и обязанность самостоятельно нести ответственность по долгам.

В полной мере бюджетная автономия не была реализована в Царстве Польском (польский сейм не участвовал в обсуждении бюджета, как предписывали местные законы) и в Финляндии до 1863 года, где сейм не собирался до этого времени. Предоставление представительным органам права участвовать в обсуждении бюджета и затем отказ от этого принципа отчасти можно объяснить существовавшими и не реализованными намерениями федерализации империи и разделения имперского бюджета на территориальные бюджеты областей. Хорошо известная исследователям Государственная уставная грамота Российской империи, составленная в 1819 году по указаниям Александра I, предполагала предоставление сеймам автономных наместнических областей права определения налогов и сборов и составления областных бюджетов. «Главный» бюджет должен был составляться на основе территориальных росписей, рассматриваться общегосударственным сеймом и утверждаться императором. Отказ от идей федерализма и конституционализма, очевидно, охладил стремление к развитию финансовых автономий окраин.

Взаимосвязь политики и финансов в области бюджетных прав окраин становится еще более очевидной, если проследить развитие бюджетных отношений между империей, с одной стороны, и Польшей и Финляндией, с другой. Ограничение финансовой автономии Польши началось после восстания 1830 года. Первым шагом стало установление контроля Министерства финансов над действиями местной администрации в области финансового управления. Затем последовал перевод основных статей доходов Царства Польского в пользу имперского казначейства (таможенных пошлин). В итоге к 1863 году его бюджет уже находился в жесткой зависимости от бюджета имперского. Изъятие из польских доходов акцизов в 1864 году довершило процесс разрушения бюджета Царства. Поэтому объединение бюджетов и финансового управления в 1866–1867 годах выглядело логичным не только с политической точки зрения, но и из финансовых соображений.

Тенденция к наступлению на политическую автономию княжества Финляндского в начале 1890-х годов проявилась, в частности, в попытках ограничить бюджетные права финляндского сейма. Финалом в длительной борьбе за бюджетные полномочия представительства стало принятие бюджетных правил в 1913 году. Использовав традиционное разделение финляндского бюджета на правительственные и сеймовые фонды, правительство фактически ограничило бюджетную автономию княжества только рамками сеймовых средств. Таким образом, оно гарантировало себя от вмешательства депутатов в решение вопросов, связанных с важнейшими расходными и доходными статьями бюджета – финансированием администрации и военных расходов, точнее, передачей денежной «компенсации» в имперский бюджет за неисполнение воинской повинности финляндскими подданными.

Итак, бюджет Российской империи XIX – начала XX века отнюдь не представлял собой единое целое. Правда, за исключением Закавказья, Царства Польского и Финляндии, большинство губерний управлялись на общих основаниях: их бюджеты были полностью инкорпорированы в государственную роспись, собираемые доходы вливались в сметы ведомств и затем – в единый бюджет. Свои особенности имела система взаимодействия государственной казны и администрации Бессарабской области: Учреждение для управления Бессарабской областью 1828 года обязало казенную палату области ежегодно перечислять в бюджет империи ю% собранных доходов, оставляя остальные 90 % на местные нужды.

Принцип единства бюджета был подтвержден введенными в империи в 1862 году новыми сметными правилами, реформой касс и финансовой отчетности. Строго говоря, основной задачей бюджетной реформы 1860-х годов было преодоление ведомственной, а не территориальной раздробленности бюджета. Но, вместе с тем, введение новых норм составления росписи стало поводом для централизации бюджетного процесса: бюджетные правила распространялись на Царство Польское и отчасти на Закавказье.

Однако концепция централизации бюджета не всегда полностью реализовывалась на практике. Регламентировавший деятельность администрации Туркестанского генерал-губернаторства Проект Положения об управлении Семиреченской и Сыр-Дарьинской областей 1867 года, ссылаясь на «отдаленность края от центральных учреждений Министерства финансов», предоставил туркестанскому генерал-губернатору «особые права» по управлению финансами края8. В 1868 году на Туркестанское генерал-губернаторство были распространены действовавшие в империи правила финансового управления. Тем не менее, полномочия генерал-губернатора в области финансового управления были достаточно широки. Кроме того, в 1870-1880-х годах туркестанский генерал-губернатор К.Ф. Кауфман провел в некоторых областях края налоговую реформу, не просто не согласовав ее принципы с Министерством, но действуя вопреки протестам финансового ведомства.

Финансовая самостоятельность туркестанских властей, наличие автономных бюджетов Закавказья (до 1882 года), Царства Польского (до 1866 года) и Великого Княжества Финляндского были одними из «больных» вопросов для имперского финансового ведомства и создавали почву для хронического конфликта Министерства финансов с местными администрациями окраин. Бюджетная автономия не только давала реальную свободу действий местным властям, но и ограничивала возможность использования финансовых ресурсов окраин на нужды империи. Этим вполне понятным стремлением привлечь окраины к экономическому росту империи объясняется и столь ожесточенная борьба местных администраций и представительств, с одной стороны, и Министерства финансов, с другой, за определение доли участия окраин в общеимперских расходах.

 

3

Проблема распределения доходов и расходов между окраинами и центром

Проблема распределения бремени общегосударственных и, прежде всего, военных расходов между окраинами и центром возникала практически с момента присоединения новых территорий, несмотря на то, что финансовые и экономические мотивы завоеваний всегда уступали место геополитическим интересам. В 1802 году, назначая на должность главнокомандующего Кавказской армии П.Д. Цицианова, император поручил ему «паче всего» обратить внимание «на состояние доходов Грузии» и не допустить, чтобы «тяжесть управления его (края) пала единственно на Россию»9.

Бюджет Закавказья, особенно до середины столетия, был, несомненно, убыточным для империи. Но и окончание Кавказской войны не принесло существенного облегчения государственному казначейству. По данным Государственного контроля, превышение совокупных расходов над доходами на Северном Кавказе и в Закавказье в 1881 году составляло 32 миллиона рублей. В среднем за 1868–1890 годы дефицит этого региона составлял более

24 миллионов в год (в 1877–1878 годах в связи с военными действиями эта цифра достигала соответственно 67 и 56 миллионов рублей)10. Доход Закавказья и Кавказа составлял 2,78 % общей суммы доходов империи, а расходы – 6,6 % общеимперских расходов, причем 5,287 % приходилось на Закавказье11.

Эти цифры стали доступны для общества через публикацию бюджетов и отчетов Государственного контроля еще с начала 1860-х годов. С 1880-х годов в российской политике и публицистике весьма распространенным стал взгляд на Закавказье как на богатую провинцию империи, живущую за счет коренных жителей России. Укреплению этого взгляда способствовал начавшийся в 1880-х годах интенсивный рост нефтяной промышленности в Закавказье, приносивший достаточно высокие прибыли предпринимателям, но не дававший практически ничего государственной казне.

С другой стороны, местная администрация края всеми силами пыталась опровергнуть распространенное мнение о том, что «Кавказ есть страна, обременяющая государственный бюджет чрезвычайными расходами». Напротив, для разработки новых «неисчерпаемых источников богатств Кавказа» необходимы были дополнительные денежные затраты, которые «может быть, нигде, как на Кавказе» способны послужить «лишь к значительному умножению средств Государственного казначейства»12.

Главенствующий в публицистике и в правительственных кругах взгляд на Закавказье как на обременительную для Империи колонию вполне вписывался в распространенную концепцию об эксплуатации окраинами российского центра. Едва ли не основным объектом критики в этом направлении являлась Польша. В период с 1815 по 1830 год Царство Польское, обладавшее полной финансовой автономией, вовсе не участвовало в общегосударственных расходах. Изданный после подавления восстания 1830 года Органический статут (1832) обязал Польшу вносить свою долю в имперский бюджет на военные расходы. В 1835 году эта доля была определена в размере 21 000 000 злотых (3 150 000 руб.)13. Для Польши эта сумма была весьма существенной – все доходы Царства в 1835 году составили 85 миллионов злотых. В то же время доля военных расходов в российском бюджете намного превышала 25 % – выплаты польского казначейства были каплей в море имперских военных затрат.

Размер участия Царства Польского в военных расходах империи, несмотря на все многочисленные попытки увеличить (со стороны военной и финансовой администрации империи) или уменьшить его (со стороны наместника), оставался неизменным в течение почти тридцати лет. Тем не менее, вопрос о распределении общегосударственных расходов между центром и регионом был одним из поводов перманентного конфликта между Министерством финансов в лице Е.Ф. Канкрина и польским наместником И.Ф. Паскевичем. Первый считал, что Россия неоправданно несет финансовое бремя содержания окраины, не проявившей лояльности по отношению к своей благодетельной метрополии. Паскевич же полагал, что участие Польши в общегосударственных расходах отнюдь не исчерпывалось отчислениями в бюджет: Польша вынуждена была заключать внешние займы для строительства крепостей и других стратегических объектов, необходимых империи, а не Царству14.

Объединения польского и российского бюджетов в 1866 году, рассматривавшееся как политический шаг, принесло все же немалые деньги в имперское казначейство. По сравнению с другими окраинами – Сибирью, Закавказьем и Туркестаном, составляющими в совокупности только одну двадцатую часть доходов, Польша выглядела весьма «выгодной» с экономической точки зрения. Но, несмотря на то, что Польша приносила прибыль казне (за 1868–1890 годы в среднем доходы ежегодно превышали расходы на 6 миллионов руб.), обращала на себя внимание значительность государственных расходов в польских губерниях (6,613 % суммы общеимперских расходов). По расчету средней суммы государственных расходов на одного жителя польские губернии находились на третьем месте после столиц и Закавказья.

В конце 1890-х годов весьма расхожим стало мнение о том, что именно Польша виновна в «оскудении центра» – хозяйственном кризисе центральных губерний. К такому выводу, например, пришло и правительственное Особое совещание для исследования экономического положения центрально-черноземных губерний 1899–1901 годов15.

Вопрос об убыточности или доходности окраин, на первый взгляд не требующий никаких дополнительных изысканий за исключением данных о полученных и отпущенных на местные нужды средствах Государственного казначейства, как оказалось, не имел однозначного ответа не только для Польши и Закавказья, но и для других регионов. Так, Туркестан – один из самых убыточных районов империи (согласно данным бюджета), по мнению местных властей, не только не приносил дефицита, но даже являлся весьма прибыльным для имперского бюджета. Дискуссия между местной администрацией генерал-губернаторства с Министерством финансов об убыточности или доходности края заключалась, собственно, в том, считать ли военные издержки, составлявшие от 2/3 до 3/4 расходов в Туркестане, местными или же сугубо имперскими расходами. В 1899 году по распоряжению генерал-губернатора была опубликована брошюра А. Стеткевича под названием «Убыточен ли Туркестан для России». Ее автор доказывал, что 132 миллиона дефицита, накопившиеся за период с 1869 по 1896 год, совершенно несправедливо рассматриваются как ущерб, приносимый империи. Напротив, за вычетом 174 миллионов военных расходов, оказывалось, что Туркестан принес России 42 млн руб. дохода, и эта сумма могла бы быть увеличена до 60 млн руб., если бы учитывалась экономия средств на содержание армии в ставших внутренними областях.

Вместе с тем Министерство финансов настойчиво требовало от местной администрации принятия мер для повышения доходов в крае за счет увеличения налогообложения. Стремление заставить Туркестан, доставшийся такой высокой во всех отношениях ценой, нести общие финансовые тяготы вполне объяснялось тем, что представление о богатейшем природном и экономическом потенциале края никак не соответствовало скудным доходам, получаемым Государственным казначейством. Таким образом, «драгоценная жемчужина в короне российского императора», каковой являлся Туркестан по мнению министра финансов И.А. Вышнеградского16, долгое время представляла собой, как считал министр внутренних дел Д.А. Толстой, «редкий в истории пример колонии, живущей за счет метрополии»17.

Участие в общеимперских расходах являлось одной из наиболее болезненных проблем во взаимоотношениях российского правительства и Финляндии. Пользуясь автономным статусом, Финляндия не участвовала в расходах имперского бюджета. Стремление заставить казну княжества платить за содержание российской армии и администрации стало причиной глубокого политического конфликта между сеймом и имперским правительством. Пик развития конфликтной ситуации относится к осени 1909 года, когда отказ сейма согласиться с навязываемыми ему правилами ассигнования средств в пользу государственного казначейства привел к роспуску представительства. Сейм стремился гарантировать свое право распоряжаться средствами финляндского бюджета в интересах края. Отказ от выплаты военного пособия был обусловлен не только демонстрацией протеста против незаконного лишения княжества национальной армии, но и нежеланием нести на себе бремя военных расходов России. В принципе, сторонники финляндской автономии не отрицали необходимости участия в общегосударственных расходах, но не могли согласиться с уравнительным принципом их распределения между центром и регионом, так как, по их мнению, окраина не была заинтересована в активной имперской политике.

Проблема убыточности окраин заставляла и правительство, и общество задумываться о финансовой целесообразности расширения империи. Причины убыточности окраин защитники центра видели в неравномерном распределении налогового бремени. Казалось бы, решение проблемы могло состоять в унификации налогообложения во всех областях. Однако в государстве, включавшем территории с чрезвычайно разнящимися хозяйственными укладами, социальной структурой, земельными отношениями и традициями финансового управления, введение единства налогообложения было почти невыполнимой задачей.

 

4

Политика налогообложения на окраинах

Статьи Свода законов, касающиеся налогообложения, как нельзя лучше свидетельствуют о разнообразии экономического быта и социального устройства многонациональной империи. Помимо подушной и оброчной податей, распространенных в большей части центральных губерний, Свод законов 1832 года выделяет особые системы обложения жителей Бессарабской области18, Закавказского края, оседлых и кочевых инородцев Архангельской и Пермской областей. Кочевое инородческое население Сибири платило ясак звериными шкурами или деньгами, а киргизы Оренбургского ведомства – кибиточную подать. Особые нормы налогообложения были предусмотрены не только для отдельных территорий, но и для национальных и социальных групп населения, проживающих в российских (внутренних) губерниях. Налоговая система Царства Польского, ввиду автономии края, до середины 1860-х годов вообще не регламентировалась российским законодательством, так же как и налоги и подати Великого княжества Финляндского. Косвенное налогообложение отличалось большим единством: действовавшие уставы о пошлинах распространялись на все территории империи. Разумеется, значительным разнообразием обладало местное налогообложение: его организация зависела от устройства администрации на местах, местных потребностей, существовавших повинностей.

Как правило, в первые годы после завоевания или присоединения новых территорий их население освобождалось от налогов или же продолжало платить дани и подати как прежде, при предыдущих правителях. Сохранение прежних правил податного обложения было обусловлено не только весьма ограниченными финансовыми возможностями населения и малой суммой поступающих доходов. Этот подход отчасти диктовало желание «не потрясти доверенности народной».

В пользу сохранения старой системы налогообложения было еще одно объяснение: практическая сложность приведения разнообразных видов податей и налогов к нескольким, наиболее близким к российскому варианту финансовым повинностям. Так, только в Восточной Грузии по присоединении ее к России существовало семнадцать видов прямых податей19. Отказавшись от радикальных перемен в налоговой системе края, правительство предпочло унифицировать существующие подати, объединив их в подымный налог.

Требования налоговых реформ на окраинах особенно участились после отмены подушной подати в России в 1882 году и введения поземельного налогообложения. Существование подымных податей уже не имело более оснований в российском законодательстве. Однако, введение поземельной и государственной оброчной податей взамен подымной на большей части территории Закавказья последовало лишь в 1901 году, вслед за осуществлением аналогичной податной реформы в Сибири в 1898 году. Требования отменить подымную подать в Царстве Польском неоднократно выдвигались польским коло и обсуждались в Государственной думе, но добиться реформы налогообложения в Польше депутатам так и не удалось.

Особая система налогообложения была сохранена и в Средней Азии. Проблема приспособления финансовых нужд новой администрации к существующим социальным нормам, традициям землепользования и хозяйственной организации была окончательно решена только к началу 1900-х годов, когда в крае завершилась земельная реформа.

Итак, к началу XX века налоговая система империи отличалась не меньшим разнообразием, чем в начале XIX. Основным прямым налогом являлся государственный поземельный налог, введенный в 1875 году. Губернии Европейской России были поделены на и групп в зависимости от «производительных сил» – таким образом определялась доля каждой губернии в государственном бюджете. В губерниях устанавливался оклад налога (на десятину земли) а зависимости от разряда земли (по доходности). Размер приходящегося на губернии государственного поземельного налога пересматривался с 1875 по 1913 год дважды: в 1884 и 1887 годах. Внутри губернии сумма налога разделялась между уездами. Уездное земское собрание распределяло возложенную на уезд долю между «владениями». Конечная сумма индивидуального крестьянского налогообложения определялась по разверстке внутри общин. Подобная система налогообложения «сверху» – от губерний к плательщику – исходила из государственной потребности, а не из платежеспособности личности.

Идеальное видение империи как целого подразумевало, помимо бюджетного и налогового единства, единство денежного обращения, то есть распространение на всей территории империи российского рубля. Однако включение окраин в денежную систему империи зачастую растягивалось на десятилетия. Вытеснению денежных единиц прежних государств, в состав которых входили вновь приобретенные земли, препятствовали имевшиеся порой глубокие различия в основах организации денежных систем, привычка населения к старым деньгам, нехватка российской монеты, военные действия на приграничных территориях и множество других обстоятельств.

Особенно существенным препятствием являлись различия в организации монетного дела, с одной стороны, в России, с другой – в государствах, чьи денежные знаки были распространены на присоединенных Россией территориях. Российское правительство неоднократно сталкивалось с этой проблемой с того момента, как в состав России были включены западные территории: Малороссия, Северский край, Прибалтика, Белоруссия и Польша.

Даже в конце XIX – начале XX века автономная Финляндия была далеко не исключением, «выпадавшим» из единой системы денежного обращения империи. На среднеазиатских окраинах империи – в Туркестане, в протекторатных Хивинском и Бухарском ханствах – русский рубль тоже не был единственной и главенствующей единицей денежного обращения. Разнообразие бюджетных и налоговых систем на окраинах дополнялось отсутствием единства денежной системы. Вместе с тем, стремление к объединению денежного обращения и введению рубля в качестве основной платежной единицы как нельзя лучше отражает «кредо» политики Министерства финансов на окраинах: добиться унификации финансового управления, не нанося ущерба имперской казне.

 

6

Роль государства в экономике и банковские структуры империи

Перенос столицы в Санкт-Петербург и провозглашение империи во многом предопределили дальнейшее развитие российского государства и его экономики. Начатая Петром I европеизация страны имела огромное значение, в частности и для будущего России. Создание империи было связано с предельным напряжением платежных сил крестьянского и городского населения, суровой воинской повинностью, ограничением свободы передвижения. Петр I ввел в России подушную подать, рекрутскую повинность и паспортную систему. Решающая роль в экономическом развитии России принадлежала государству и казенным предприятиям.

Столицу империи Петр стремился превратить в торговый и финансовый центр. Он насильно переселял в Петербург купцов из других городов России, запретил вывоз основных товаров российского экспорта через Архангельск, открыл в столице биржу и заставлял купцов в установленное время являться туда для совершения сделок. Финансовые операции в Западной Европе осуществлялись в это время преимущественно через иностранных банкиров и купцов, а кредитные операции внутри страны – через административные учреждения. Значительным событием в развитии международных торговых и финансовых связей стало принятие в 1729 году вексельного устава.

Только в середине XVIII века оказалось возможным создание отечественных банковских структур для финансирования купечества и дворянства. В 1754 году, в царствование Елизаветы Петровны, был образован Заемный банк. Основная часть государственных средств расходовалась на поддержку дворянства и субсидирование помещичьего землевладения.

Новый этап в развитии банковских структур в России – вторая половина XVIII века. Созданная в это время кредитная система «казенных» банков получила в литературе название екатерининской. Она определяла развитие российской экономики вплоть до середины XIX века20.

Острый бюджетный дефицит, усилившийся в связи с расходами на войну с Турцией 1769–1774 годов, стал одной из причин введения бумажных денег. В конце декабря 1768 года Екатерина II объявила о введении в обращение ассигнаций.

Для операций с бумажными деньгами в 1769 году в Москве и Петербурге открылись ассигнационные банки. В 1786 году они был объединены в Государственный ассигнационный банк. Бумажные деньги с самого начала обменивались в основном на медную монету. До 1772 года обмен ассигнаций производился также и на серебро, но затем их курс по отношению к серебряной монете стал падать и такой обмен стал редким явлением.

Правительство использовало средства Ассигнационного банка для покрытия чрезвычайных расходов, в том числе и на военные нужды.

В 1786 году Екатерина II подписала манифест о реорганизации Дворянского банка в государственный Заемный банк. Он выдавал кредиты под недвижимость, включая промышленные предприятия и каменные дома, банк принимал вклады из 4 % годовых, выдавал займы на восьмилетний срок, в том числе городам. При банке была открыта страховая экспедиция.

Одновременно с банками кредитными операциями занимались и другие учреждения, в частности Московский и Петербургский воспитательные дома. При воспитательных домах были образованы Ссудная казна и Сохранная казна. Они принимали денежные вклады под определенный процент, занималась денежными переводами между Москвой и Петербургом и выдавали ссуды под залог недвижимости и драгоценных металлов.

В царствование Екатерины II получил развитие институт придворных банкиров. Он просуществовал в России вплоть до реформ 1860-х годов. Как правило, придворные банкиры были иностранцами. В России они совмещали занятия частным банкирским промыслом с выполнением поручений государственного характера. Одна из основных задач придворных банкиров состояла в том, чтобы производить международные расчеты правительства и изыскивать заграничные кредиты. Вступив на престол, Павел I подверг реорганизации институт придворных банкиров. Высочайшим указом 4 марта 1798 года для внешних и внутренних финансовых операций была создана Контора придворных банкиров и комиссионеров Воута, Велио, Ралля и К0. Официально эта Контора была закрыта только в 1811 году. Она способствовала финансовому обеспечению военных операций России на суше и на море в период Наполеоновских войн.

Наполеоновские войны привели к расстройству денежной системы России и бюджетному дефициту. Участие России после Тильзитского мира в Континентальной блокаде пагубным образом отразилось на ее торговле и экономике. Однако, денежную реформу министр финансов Е.Ф. Канкрин провел только в 1839 году, когда был установлен фиксированный курс обмена ассигнаций на серебро, а затем с i июля 1841 года объявлено о выпуске вместо ассигнаций кредитных билетов. В 1841 году императором был подписан указ о создании в России сберегательных касс. Их особенность состояла в том, что они носили всесословный характер. К 1848 году завершился обмен ассигнаций на кредитные билеты и был упразднен Ассигнационный банк. Кредитные билеты обменивались на серебро, но с началом Крымской войны обмен прекратился.

В начале XIX века, с развитием промышленности и торговли все острее вставал вопрос о коммерческом кредите. Для его обеспечения в январе 1818 года открылся Коммерческий банк. Одной из главных операций банка был учет векселей. Заемный и Коммерческий банки работали вплоть до реформ 1860-х годов.

К середине XIX века стало очевидным, что система казенных банков себя изжила. Поражение России в Крымской войне сделало очевидным и экономическое отставание страны, и необходимость проведения реформ. Отмена крепостного права требовала коренных перемен в экономике и финансах империи. Летом 1859 года сторонники радикальных преобразований в Министерстве финансов подготовили реформу денежного обращения и кредита. Было принято решение упразднить казенные банки. Сторонники финансовых и экономических реформ в Министерстве финансов находились под известным влиянием западноевропейских экономических теорий, в частности идеи Сен-Симона о всемогущей роли кредита в промышленном развитии государства. Опираясь на эту теорию, известные банкиры Исаак и Эмиль Перейра создали в 1852 году крупный французский акционерный банк Societe Generale du Credit Mobilier, тесно связанный с правительством Наполеона III. Это финансовое предприятие нового типа активно участвовало в железнодорожном строительстве во Франции, Австрии, Венгрии, Швейцарии, Испании и России. Необычайный размах его операций привлек к себе внимание, а банк послужил образцом для создания аналогичных учреждений в различных странах Европы. Мысль о всемогуществе кредита была подхвачена в России сторонниками экономических реформ и дала толчок развитию частного, а затем акционерного коммерческого кредита21.

31 мая 1860 года был учрежден Государственный банк, и так началось формирование в России новой банковской системы. Государственный банк стал своеобразным символом финансового могущества империи. В его подвалах хранился золотой запас России. С момента учреждения Государственный банк находился в ведении Министерства финансов. Очень скоро он стал банком банков, одним из каналов государственного вмешательства в экономику и контроля над банковскими структурами. Государственный банк был коммерческим, а не эмиссионным банком, и новые выпуски кредитных билетов осуществлялись им только по поручению Министерства финансов. Главным источником доходов Государственного банка были вклады капиталов под 4 % годовых.

В 1860-1880-е годы в России формируется система акционерных банков коммерческого кредита, возникают общества взаимного кредита. Петербург и Москва становятся крупными банковскими центрами.

В отличие от петербургских банков, московские частные банки в меньшей степени были связаны с правительством, иностранным капиталом и европейскими банковскими структурами. В Москве доминировал старообрядческий капитал, в какой-то мере даже оппозиционный правительству. В 1866 году в Москве был учрежден Купеческий банк, в 1869-м – Московское купеческое общество взаимного кредита, в 1870-м – Учетный банк, затем Московский торговый банк. К началу XX века в Москве появились новые влиятельные банки. Они были обязаны своим появлением инициативе банкирского дома Л.C. Полякова.

В начале 1860-х годов в России начала формироваться и новая система учреждений ипотечного кредита, стали возникать общества взаимного поземельного кредита, многочисленные акционерные земельные банки. Кроме того, в 1880-е годы в столице были учреждены два казенных банка ипотечного кредита. Создание государственных банков ипотечного кредита способствовало усилению контроля Министерства финансов над банковскими структурами. Этот контроль обычно осуществлялся через Особенную канцелярию по кредитной части Министерства финансов, а также через Государственный банк.

Столичные банки и банкирские дома были тесно связаны с правительством, и многие из них выступали в качестве проводников правительственной политики не только внутри, но и за пределами империи. К числу таких банков в конце XIX – самом начале XX века принадлежал, в частности, С.-Петербургский международный коммерческий банк. В 1894 году он выступил совместно с группой французских банков учредителем Русско-Китайского банка. К началу Русско-японской войны этот банк стал основным каналом для вывоза капиталов из России на Дальний Восток. Банк открыл отделения в Японии, Маньчжурии, Индии, Сибири и Туркестане. Для экспорта капиталов в интересах российской внешней политики в Персию был образован Учетно-ссудный банк Персии. Он, в отличие от Русско-Китайского банка, с самого начала своего существования не был связан с иностранными капиталами, а кредитовался за счет Государственного банка и Государственного казначейства22.

Мировой экономический кризис начала XX столетия и последовавшая за ним депрессия нанесли серьезный урон российской экономике. Она не успела оправиться от тяжелых последствий кризиса, когда страна оказалась втянутой в Русско-японскую войну 1904–1905 годов. В 1905 году в России вспыхнула революция. Только после ее окончания появились признаки нового экономического подъема. Вступление России в Антанту в 1907 году укрепило франко-русский союз и, на фоне предвоенного промышленного подъема, способствовало развитию сотрудничества между французскими и русскими банками. В 1910 году состоялось объединение Северного и Русско-Китайского банков и на их основе был создан Русско-Азиатский банк. Эта операция состоялась при активном участии французских банков. В период предвоенного подъема образуются франко-русские финансовые группы. С российской стороны их основными участниками были: Петербургский международный, Русский торгово-промышленный, Азовско-Донской, Петербургский учетный и ссудный, Русский для внешней торговли, Русско-Французский, Сибирский торговый банки; с французской – Credit Lyonnais, Comptoir National d’Escompte, Banque Frangaise pour le Commerce et lTndustrie, Banque de l’Union Parisienne. Французские и русские банки сотрудничали в железнодорожном строительстве в Сибири, Туркестане и на Кавказе, в совместных операциях на Балканах. Франко-русское финансовое сотрудничество не исключало сохранившееся и накануне Первой мировой войны немецкое влияние в российской банковской сфере. Английский капитал начал активно вести себя только перед самой войной. В международных банковских связях первая роль, несомненно, принадлежала петербургским банкам. «К 1914 году удельный вес восьми самых крупных петербургских банков в сводном балансе всех акционерных банков составил 61 %, что превышало показатели банковской концентрации в Англии и Германии»23.

Возросшая роль акционерных банков отразилась на их отношениях с Государственным банком. После введения в России золотого стандарта в 1897 году он стал центральным эмиссионным и одновременно коммерческим банком. Он сохранил свое положение банка банков. «Однако, в канун мировой войны он все же уступал по суммарной финансовой мощи акционерным коммерческим банкам. 50 банков с 778 отделениями к 1914 году по сумме баланса (6285 млн руб.) опережали Государственный банк (4624 млн руб.)»24.

После реформ 1860-х годов, особенно в 1880-1890-е годы, в период, когда министрами финансов были Н.Х. Бунге, а затем И.А. Вышнеградский и С.Ю. Витте, политика Министерства финансов приобрела системный характер и была нацелена на развитие производительных сил страны. Экономический кризис, Русско-японская война и революция 1905–1907 годов вынудили правительство сосредоточить свое внимание на ликвидации ущерба, нанесенного экономике и денежному обращению. Одновременно активизировалась деятельность буржуазных организаций, озабоченных проблемой развития производительных сил и «культурного капитализма» в России. В канун Первой мировой войны и особенно с ее началом значительно усилилось и политическое влияние представителей крупного капитала.

 

7

Внешние займы и проблема государственного долга

Рост государственного долга России тесно связан с расширением империи, особенно в царствование Екатерины II. Разумеется, российские монархи обращались к зарубежным кредиторам и до ее вступления на престол. Однако, именно в екатерининское царствование Россия начинает регулярно делать внешние займы для финансирования военных операций.

Французская революция и военные походы Наполеона I лишили Россию возможности беспрепятственно делать займы в Генуе и Амстердаме. Екатерина II умерла в 1796 году, оставив своему сыну значительный государственный долг. После раздела Польши Россия взяла на себя также долг польской казны, короля и некоторые частные польские долги. В результате общая сумма российского долга Гопе и Ко составила 8833 тысяч гульденов25. Павел I распорядился образовать Комитет погашения долгов. Русское правительство обязалось погасить этот долг в течение 12 лет, начиная с 1798 года. Павел I намеревался отказаться от внешних займов. Однако, уже в 1798 году было подписано соглашение с английским правительством о предоставлении России субсидии в размере 225 тысяч фунтов стерлингов и 75 тысяч фунтов стерлингов ежемесячно. Эти деньги предназначались для финансирования совместной англо-русской экспедиции в Голландию и русско-австрийских операций в Северной Италии.

25 июня / 7 июля 1807 года был подписан Тильзитский мир. Россия примкнула к континентальной блокаде Англии, и англорусские финансовые связи прервались на несколько лет. После 1807 года Россия делала небольшие займы у банкиров Гамбурга и Генуи. Причем финансовые операции на территории, захваченной французскими войсками, русское правительство вынуждено было согласовывать с Наполеоном I. Между тем русско-французские отношения очень скоро приняли недружественный характер. Одна из причин охлаждения в отношениях между союзниками состояла в том, что континентальная блокада пагубным образом отразилась на российской торговле и денежном обращении, а попытки российского правительства занимать деньги во Франции оказались безуспешными.

Накануне и в ходе Отечественной войны 1812–1813 годов в управлении финансами России произошли важные перемены. В 1802 году были созданы министерства. В 1803-м при Министерстве финансов образована Экспедиция для внешних денежных дел. К ней частично перешли обязанности Конторы придворных банкиров. В 1806 году был образован Комитет финансов. Он в значительной степени стал определять финансовую политику правительства. После 18ii года международные финансовые операции производились под наблюдением III отделения Канцелярии министра финансов, образованного вместо Экспедиции для внешних денежных дел. В 1824 году оно было превращено в Канцелярию министра финансов по кредитной части, получившей затем название Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов. Она контролировала все заграничные финансовые операции дореволюционной России. Победа над Наполеоном вновь сделала доступными для России денежные рынки Англии и Голландии.

После упразднения Конторы придворных банкиров в качестве посредников с иностранными банкирскими домами продолжали выступать владельцы банкирских домов и, в первую очередь, банкирский дом Штиглицев. Самые значительные займы по 50 миллионов рублей были заключены А. Штиглицем в период Крымской войны.

До начала железнодорожного строительства в России внешние займы предназначались в основном на оплату военных расходов и поддержку денежного обращения. Железнодорожное строительство породило новую категорию займов. Их стали заключать общества, строившие дороги. Эти займы очень часто гарантировались государством, но, в отличие от государственных займов, носили строго целенаправленный характер. В 1857 году А. Штиглиц выступил в качестве одного из учредителей Главного общества российских железных дорог, созданного для постройки и эксплуатации железнодорожных линий протяженностью около 4 тысяч верст. Они должны были связать земледельческие районы России с Петербургом, Москвой, Варшавой, а также с побережьями Балтийского и Черного морей. В числе учредителей выступили также банкиры из Варшавы, Лондона, Амстердама, Парижа.

Международный финансовый кризис 1858–1859 годов способствовал расстройству денежного обращения в России. Пошатнулось положение Главного общества железных дорог. Реформа банковской и финансовой системы в 1860 году привела к ликвидации банкирского дома Штиглицев. В июне 1860 года А. Штиглиц был назначен первым управляющим Государственного банка. Это назначение было, несмотря на предъявлявшиеся

Штиглицу претензии в печати и в Министерстве финансов, совершенно естественным. Он продолжал держать в своих руках все нити финансового управления империей. Его переход в Государственный банк обеспечивал передачу многих функций придворного банкира новым финансовым структурам. На Государственный банк была возложена обязанность вести международные расчеты. Она сохранялась до 1866 года, до тех пор, пока А. Штиглиц оставался на посту управляющего Государственным банком. Отставка Штиглица повлекла за собой окончательную передачу контроля над заключением внешних займов Иностранному отделению Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов26.

Русско-турецкая война 1877–1878 годов вызвала новый виток инфляции. В 1877 году Россия заключает новый 5-процентный внешний заем на 15 миллионов фунтов стерлингов. Немецкие банкирские дома начинают все чаще выступать, наряду с английскими, голландскими и французскими, в качестве кредиторов России. В частности, на берлинском денежном рынке большую популярность стали приобретать облигации российских железнодорожных займов. С 1870 по 1884 год царское правительство произвело семь выпусков консолидированных облигаций российских железных дорог для пополнения специального государственного фонда поддержки железнодорожных компаний. Во второй половине 1870-х годов в связи с обострением политических отношений, связанным с соперничеством на Среднем Востоке, роль основного кредитора России переходит от Англии к Германии. К началу 1880-х годов крупные немецкие банки образовали так называемый русский синдикат для размещения русских займов. Однако, Германия не долго оставалась главным кредитором России. В ноябре 1887 года Отто Бисмарк наложил запрет на русские ценности. Это отрицательным образом отразилось на русско-германских финансовых отношениях, чем не замедлили воспользоваться французские банки27.

В 1889 году министр финансов И.А. Вышнеградский приступил к осуществлению разработанного еще его предшественником на этом посту Н.Х. Бунге плана конверсии русских займов. Он предусматривал обмен имевших хождение на иностранных рынках 5– и 6-процентных облигаций на займы с более низким процентом и более длительным сроком погашения. Основным результатом этих операций стал переход значительной части русских ценностей с германского на французский денежный рынок. Он осуществился при самом активном участии французских банков и был встречен с энтузиазмом французскими держателями русских ценностей. Однако, Вышнеградский не успел довести до конца план конверсии русских займов. В августе 1892 года министром финансов стал С.Ю. Витте. В 1893 году ему удалось окончательно разместить 3-процентный заем 1891 года, заключенный в Париже еще Вышнеградским, а в 1894 и 1896 годах сделать там еще два крупных государственных займа, разместив их преимущественно на парижской бирже28.

3,5-процентный заем 1894 года на 100 млн руб. осуществила группа Ротшильдов. Заем этот был признан успешным, в частности, потому, что в его реализации принял участие английский Ротшильд. До 1885 года он был основным контрагентом русского правительства по кредитным операциям, но затем вплоть до 1894 года не принимал участия в выпуске русских займов. Этот заем предназначался для конверсии ряда 5-процентных железнодорожных займов и фактически завершил собой серию конверсионных операций, начатых в 1888 году Вышнеградским. В результате этих операций осуществился переход основной части русских ценных бумаг на парижскую биржу. Благоприятная экономическая конъюнктура позволила Министерству финансов осуществить в 1894–1895 годах ряд мер по стабилизации рубля и подготовить введение золотого стандарта в 1897 году.

Введение золотого стандарта, с одной стороны, открыло новые возможности для получения кредитов на европейских денежных рынках, а с другой стороны, потребовало от правительства постоянной заботы о золотом обеспечении рубля. Отныне государственные займы империи были связаны не только с военными расходами, но часто и с необходимостью поддержания золотого стандарта. Иностранные займы стали одним из важных источников финансирования экономической политики Витте. Витте надеялся использовать в интересах российской экономики международный денежный рынок. Однако, попытки установить постоянные деловые отношения с английским Ротшильдом и с банкирским домом Дж. П. Моргана окончились неудачей29.

Попытки русского правительства выйти на английский и американский денежный рынки отчасти были вызваны политическими причинами. Кроме того, уже в конце 1898 года на европейском рынке появились первые признаки денежного кризиса. Основным кредитором России с 1890-х годов оставалась Франция, а французское правительство старалось использовать финансовые затруднения своего партнера по союзу и контролировало допуск к котировке на парижской бирже русских ценных бумаг. Так, в декабре 1899 года Витте получил согласие французского правительства допустить к котировке во Франции в течение

1900–1901 годов закладные листы Государственного дворянского земельного банка на сумму 200 миллионов рублей при условии, что Россия приступит к строительству Оренбурго-Ташкентской железной дороги. Мысль о необходимости постройки союзником такой стратегической линии возникла во Франции под свежим впечатлением от конфликта с Англией из-за Фашоды. Кроме того, в связи с начавшимся экономическим кризисом французское правительство стало требовать от русского правительства поддержки терпевших бедствие в России предприятий, в которых были вложены французские капиталы. В феврале 1901 года в Петербурге на совещании русского и французского начальников штабов французский представитель поднял вопрос о строительстве новой стратегической двухколейной железной дороги от Бологого до Седлеца, в свою очередь уже соединенного железнодорожной веткой с Варшавой. Бологое-Седлецкая линия должна была обеспечить ускоренную переброску войск к западной границе России из Петербургского, Московского и Казанского военных округов. Как и в случае с Оренбурго-Ташкентской дорогой, Витте поставил вопрос о строительстве линии Бологое – Седлец в зависимость от согласия французского правительства на русские займовые операции в Париже. В результате переговоров Витте получил согласие французского правительства на предоставление России займа на сумму 200 миллионов рублей30.

В конце февраля 1905 года русское Министерство финансов начало переговоры с представителями французских кредитных учреждений о заключении очередного займа во Франции, однако, они были прерваны из-за поражения русских войск под Мукденом. Пришлось вновь обращаться к услугам берлинской биржи. Там в последних числах апреля 1905 года удалось договориться о реализации 5-процентных краткосрочных обязательств Государственного казначейства на 150 миллионов рублей сроком от 9 до 12 месяцев31.

В парижских политических и финансовых кругах по обыкновению ревниво отнеслись к операции в Берлине, особенно после того как распространилось известие, что значительная часть обязательств Государственного казначейства через посредников оказалась в Париже. Вскоре после заключения займа в Берлине возобновились франко-русские переговоры о новом займе. Французские кредиторы были заинтересованы в сохранении твердой власти в России как гарантии французских вкладов в русские фонды и основ франко-русского союза. Когда стало очевидным, что Россия проиграла войну с Японией, а революционное движение в стране не идет на убыль, французское правительство выдвинуло два основных условия финансовой поддержки своего союзника. Первое условие – заключение мира, и второе – либеральные преобразования в стране. Кроме того, французская дипломатия взяла курс на поддержку постепенного сближения ослабленной войной России с Англией.

Размах революционного движения в России в ноябре-декабре 1905 года привел к интенсивному отливу золота из сберегательных касс. В конце декабря 1905 года установленный законом предел эмиссионного права Государственного банка был почти исчерпан. Судьба золотого денежного обращения в России оказалась в зависимости от крупного иностранного займа. Российский государственный 5-процентный заем 1906 года был заключен 9/22 апреля на сумму 2250 миллионов франков, из которых 1200 миллионов взяла на себя Франция, 330 – Англия, 165 – Австрия, 55 – Голландия и 500 миллионов – русские банки. Придать займу более широкий международный характер не удалось – от участия в нем отказались немецкие, итальянские, американские и швейцарские банки32.

Заем 1906 года спас царское правительство от угрожавшего ему банкротства и позволил сохранить введенную С.Ю. Витте в 1897 году систему золотого денежного обращения. Заем 1906 года, как никакая другая финансовая операция России за границей, оказался связанным с чрезвычайно важной политической акцией: безоговорочной поддержкой Россией Франции в ее конфликте с Германией. 1906 год стал переломным во внешней политике России. Открылась прямая дорога к соглашениям 1907 года с Японией и Англией и к завершению формирования Антанты. В русско-французских финансовых и экономических отношениях наступил новый период.

В годы промышленного подъема накануне Первой мировой войны сотрудничество русских и французских банков стало еще более тесным и разнообразным. После 1909 года Россия отказалась от размещения за границей государственных займов. Русско-французские банковские группы стали выступать в совместных операциях, связанных с финансированием железнодорожного строительства, финансовой экспансией на Балканах, санацией русских банков. К началу Первой мировой войны на парижской бирже котировалась 71 разновидность русских промышленных ценностей на сумму 642 миллиона рублей, в том числе акции

14 крупнейших русских металлургических заводов, 12 нефтяных и 15 каменноугольных предприятий, 5 банков. В Париже обращались акции русских каменноугольных предприятий на сумму, составлявшую около 60 % всех вложенных в эти предприятия капиталов33. К 1914 году в руках французских держателей находилось 80 % русского государственного долга, помещенного за границей, а 35 % иностранных капиталов, вложенных в русскую промышленность, были французского происхождения34.

К началу Первой мировой войны Российская империя пришла с весьма значительным государственным долгом – свыше 9 миллиардов рублей. Из них внешний долг составлял 4,3 миллиарда и в два раза превышал все иностранные капиталовложения в экономику. По величине государственного долга Россия еще в начале XX столетия занимала второе место после Франции и первое по размеру платежей, связанных с займами. Заграничные займы сыграли заметную роль в финансировании войн и экономической экспансии империи.

 

Примечания

Параграфы 6,7 написаны Б.В. Ананьичем. Параграфы 1–5 написаны Е.А. Прав иловой и представляют собой часть более обширной работы «Финансы империи: Очерки финансовой политики России на окраинах XIX – начала XX в.», выполненной при содействии Фонда поддержки отечественной науки и гранта American Council of Learned Societies (ACLS).

1 ЯснопольскийЛ.Н. Очерки русского бюджетного права. М., 1912. С. 33–35.

2 Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1905. С. 283–303.

З Там же. С. 303.

4 Яснополъский Л.Н. Указ. соч. С. 68.

5 Там же. С. 83.

6 Государственные доходы и расходы в царствование Екатерины II // Сборник императорского русского исторического общества. СПб., 1870. Т. V. С. 225–293; СПб., 1871. Т. VI. С. 219–304.

7 Козлов С.А., Дмитриева З.В. Налоги в России до XIX века. СПб., 1999. С. 199.

8 Проект Положения об управлении Семиреченской и Сыр-Дарьинской областей 1867 г. Ст. 361–371 // Материалы по истории политического строя Казахстана. Алма-Ата, 1960. Т. i. С. 312–313.

9 Рескрипт Цицианову 8 сентября 1802 г. // Акты, изданные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, 1968. Т. г. С. 4.

10 Яснополъский Н.П. О географическом распределении государственных доходов и расходов в России. Киев, 1897. Т. 3. Табл. 44.

11 Там же. Т. i. С. 49–50; Т. 3. Дополнительная табл. к табл. i.

12 Всеподданнейшая записка главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1882–1890. Тифлис, 1890. С. 110–111.

13 Материалы о рассмотрении вопроса по расчету между казнами России и Царства Польского // РГИА. Ф. 560. Оп. 43. Д. 240. Л. 9 об.-10.

14 См. подробнее: Правилова Е.А. Россия и Царство Польское: Механизмы бюджетно-финансовых отношений в бюджетной системе (1815–1866) // Пространство власти: Исторический опыт России и вызовы современности. М., 2001. С. 235–263.

15 Сабуров П. Материалы для истории русских финансов, 1866–1897. СПб., 1899. С. 58–60; Исследование экономического положения центрально-черноземных губерний: Труды особого совещания 1899–1901 гг. / Сост. А.Д. Поленов. М., 1901. С. 42, 48–50; Спасович В., Пилъц Э. Очередные вопросы в Царстве Польском: Этюды и исследования. СПб., 1902. Т. I. С. 96–104; Привислинец [sic], Туткевич Дм., Дружинин А.Н. Россия и ее западная окраина: Ответ на «Очередные вопросы в Царстве Польском», изданные под редакцией В. Спасовича и Э. Пильца. Киев, 1903. С. 82–83; ГрабскийВ. Баланс Царства Польского в финансах Российской империи. Варшава, 1910; Iukowski W. Dochody i wydatki pacstwowe w Krylestwe Polskiem. Warszawa, 1907; Начало XX века: Основания, долженствующие служить руководством для управления бывшим Царством Польским в настоящее время. СПб., 1904. С. 37–40.

16 Пален К.К. Отчет по ревизии Туркестанского края: Материалы к характеристике народного хозяйства в Туркестане. СПб., 1911. Ч. 1. Отд. 2. С. 581.

17 [Кривошеин А.В.] Записка главноуправляющего землеустройством и земледелием о поездке в Туркестанский край в 1912 г.: Приложение к всеподданнейшему докладу. Полтава, 1912. С. 71.

18 С 1812 по 1817 год жители Бессарабии были освобождены от уплаты налогов. Подати и налоги, установленные после отмены льготы, в основном соответствовали налоговым нормам, действовавшим до присоединения к России, но значительная часть мелких налогов была упразднена.

19 См. подробнее: Гвахариа Л.А. Государственные подати и повинности в Восточной Грузии в первой половине XIX века. Автореф…. канд. ист. наук. Тбилиси, 1956. С. 9: Бахтадзе И.Л. Податное обложение крестьян Закавказского края // Свод материалов по изучению экономического быта государственных крестьян Закавказского края. Тифлис, 1887. Т. i. 4.3. С. 5–34.

20 Подробнее см.: Банки и банкиры: Екатерининская система, 1760-1850-е гг. // Петербург. История банков / Под ред. Б.В. Ананьича и др. СПб., 2001. С. 34–108.

21 См.: Ананьин Б.В. Банкирские дома в России, 1860–1914 гг.: Очерки истории частного предпринимательства. Л., 1991. С. 16–18.

22 См.: Ананьин Б.В. Российское самодержавие и вывоз капиталов, 1895–1914 гг. (По материалам Учетно-ссудного банка Персии). Л., 1957 Лебедев С.К. С.-Петербургский международный коммерческий банк во второй половине XIX века: Европейские и русские связи. М., 2003.

23 Петербург. История банков… С. 235.

24 См.: Ананьин Б.В., Колмыков С.В., Петров Ю.А. Главный банк России: От государственного банка Российской империи к Центральному банку Российской Федерации, 1860–2000. М., 2000. С. 63–64.

25 Там же. С. 129.

26 Подробнее о Штиглице см.: Ананьин Б.В. Штиглицы – последние придворные банкиры в России // «Большое будущее»: Немцы в экономической жизни России. Берлин; Бонн; Гиссен; Москва, 2000. С. 196–201.

27 Подробнее см.: Эмиссии государственных и железнодорожных займов и коммерческие банки // Петербург. История банков… С. 189–201.

28 См.: Ананьин Б.В. Россия и международный капитал, 1897–1914. JL, 1970. С. 10–14.

29 Там же. С. 42.

30 Там же. С. 69–70.

31 Там же. С. 140–141.

32 Там же. С. 170–176.

33 Никольский Б.A. Франция и Россия (к 25-летию франко-русского союза). Пг., 1917. С. 15.

34 Renouvin P., DuroselleJ.-B. Introduction ä l’histoire des relations internationales. Paris, 1964. P. 139.