А.А. Дорская

Заведующая кафедрой международного права Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, доктор юридических наук, профессор

ХХ век стал временем массового господства секулярного сознания, когда огромное количество людей стало атеистами. Это было вызвано целым комплексом причин.

Первая и главная – это развитие гражданских и политических прав и свобод, среди которых свобода совести всегда занимала особое положение, так как отождествлялась со свободой мировоззренческого выбора. Во многих европейских странах велась активная борьба граждан за признание государством права на свободу вероисповедания и атеистические взгляды. Не зря в теории «поколений прав человека» свобода совести отнесена к первому поколению.

Вторая причина – распространение коммунистической идеологии, несовместимой с религиозным культом.

Развитие науки и техники, достижения в области физики, химии, биологии, медицины также способствовали преодолению религиозной картины мира. Новое отношение к таким категориям, как пространство и время на какой-то период создали у человека ощущение, что он может изменять природные явления, постигать Вселенную и т. п.

Естественно, что в таких условиях роль права как социального регулятора резко возрастала, а роль религиозных норм начала падать. Именно поэтому в ХХ веке у права появились новые функции, не свойственные предыдущим эпохам – воспитательная (воздействие на поведение людей), оценочная (вопрос о правомерности или неправомерности чьих-либо поступков стал рассматриваться не в контексте религиозных канонов, а, в основном, с точки зрения правовых норм). Произошли изменения и в общесоциальных функциях права. Если до ХХ века можно говорить о политической и экономической функциях права, то в ХХ столетии стали активно развиваться коммуникативная функция, обеспечивающая связь между объектами права, экологическая функция, призванная сохранить естественную среду обитания человека, животного и растительного мира.

Однако с началом XXI века ситуация снова начала меняться кардинальным образом. События 11 сентября 2001 г. стали потрясением для всего мира, из которых, правда, были сделаны абсолютно разные выводы. Один из них – появилось понятие постсекулярного мира. Как отмечает

А.С. Агаджанян, «здесь не обошлось без Юргена Хабермаса. Именно ему принадлежит заслуга введения понятия ПС (постсекулярного. – А.Д.) в широкое употребление. Хотя это понятие использовалось в разных контекстах и дисциплинах, все же водоразделом стала лекция Хабермаса «Glauben und Wissen», которую он причел в октябре 2001 г. во Фанкфурте во время вручения ему Премии мира германской книжной ассоциацией. Это происходило вскоре после событий 11 сентября, и Хабермас сказал, что люди Запада смогут адекватно понять то, что происходит, скажем, в исламском мире, только отрефлексировав процессы, протекающих в их собственных постсекулярных обществах. Для этого надо отказаться от дихотомного взгляда на знание и веру, науку и религию как участников игры с нулевой суммой (одна сторона выигрывает ровно столько, сколько проигрывает другая)».

Сейчас мы наблюдаем новый этап взаимодействия права и религии. «…Еще несколько десятилетий назад, – пишет Е.А. Степанова, – казалось, что время религии прошло. Западные страны охватила волна секуляризации, в странах социалистического лагеря религия была объявлена пережитком, который должен постепенно исчезнуть, мир мусульманства и буддизма был отнесен к категории «третьих стран», находящихся в большей или меньшей степени под контролем западной цивилизации. Мир снова наполнился противоречиями, которые существовали на протяжении веков, – между культурами, нациями, этносами и религиозными предпочтениями. Огромные массы людей были вынуждены покинуть привычные места проживания и стали жить бок о бок с представителями иных культурно-религиозных традиций. Конфликты на религиозной почве в конце XX – начале XXI вв. отличаются такой же жестокостью и непримиримостью как и много веков назад. Вот лишь некоторые примеры: распад Югославии и противостояние между мусульманами и христианами в Боснии и Сербии, религиозные столкновения в Индонезии и Мьянме, напряженная обстановка в Тибете, конфликты в Шри-Ланке и Пакистане, арабоизраильский конфликт, религиозные войны в Судане и Руанде и многое другое. Борьба с мировым терроризмом, начавшаяся после 11 сентября 2001 г., также имеет религиозную окраску, хотя вопрос о том, действительно ли терроризм вызван религиозными причинами, остается дискуссионным».

С чем же связано новое обращение к религии миллионов людей, возрастание религиозного фактора на международной арене и во внутригосударственной жизни различных стран? Видимо, можно констатировать, что произошло совпадение макро– и микропричин.

Макропричина – это процесс глобализации. Как справедливо отмечает И.И. Лукашук, наряду с положительными характеристика глобализационного процесса (создание мировой экономической системы, формирование мирового гражданского общества и т. д.) наблюдаются и его негативные последствия (сепаратизм, религиозное сектантство, рост нетерпимости и т. п.).

Микропричин гораздо больше.

Во-первых, ХХ век можно назвать веком политических идеологий, в которых многие разочаровались. Революции, социалистические и коммунистические идеи, две мировых войны разрушили многие политические идеалы. Например, В.М. Соколов, оценивая ситуацию в СССР, а затем России после августа 1991 г. определил ее как переходную, переломную, катастрофическую, характеризующуюся трансформацией ценностной иерархии жизненных целей и идеалов.

Во-вторых, научно-технический прогресс, наступление «информационной эры», необыкновенное усложнение политической и социальной систем привели к тому, что каждый человек, государство, мировое сообщество в целом как никогда нуждаются в нравственных идеалах, ценностях, которые являлись бы путеводной звездой в мире сложных человеческих, социальных, культурных, экономических, межгосударственных и других отношений. Именно поэтому религиозный фактор снова является одним из важнейших и во многом определяет мозаичность современного мира.

В-третьих, во многих странах поддерживается связь государственного и религиозного. В некоторых европейских государствах сохраняется государственная религия (Норвегия, Дания, Ирландия и другие), и церковное право может рассматриваться как особая правовая система. В Израиле религиозные нормы образуют комплексное правовое образование, так как, например, «дела персонального статуса» (брак, развод, алименты, опекунство) здесь относятся к юрисдикции религиозных судов.

В странах исламского мира мусульманское право «является особой системой, имеющую собственную трактовку проблем происхождения права, его сущности, структуры, источников и др. Мусульманские правоведы постоянно подчеркивают, что их система права (в отличие от европейской) имеет божественное происхождение и черпает свою силу в воле Аллаха… Найти источник права, конкретную правовую норму, пригодную для решения того или иного дела, означает узнать волю Бога». Кроме того, «исламское право имеет не территориальный, а персональный характер». Главное – это долг перед Аллахом, покорность ему и тому, кто выше в социально-религиозной иерархии.

В мусульманском мире часто религиозные нормы являются источниками правовых. Так, в статье 23 «Основ системы власти» Саудовской Аравии 1992 г. было закреплено: «Государство стоит на защите исламской веры, реализует ее установления, следит за отсутствием греховности, препятствует пороку, выполняет долг распространения ислама». Рычагом, с помощью которого государство контролирует исполнение гражданами религиозных норм, являются комитеты дозволения добра и воспрещения зла, представляющие собой своеобразную религиозную полицию.

Можно привести и другие причины.

В новых условиях «постсекулярного мира» начинают несколько меняться и функции права.

Ярчайшим примером является регулятивная функция права. Можно констатировать, что сегодня религиозные организации делают все, чтобы расширить свое влияние на регулирование общественных отношений. Причем сегодня это распространяется даже на международные отношения. Например, в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви 2000 г., в разделе XVI, дается следующая характеристика международных отношений и их регулирования:

«… Православные христиане должны помнить, что «не в силе Бог, а в правде». Вместе с тем, если кто-либо действует вопреки справедливости, то восстановление ее нередко требует ограничительных и даже силовых действий по отношению к другим государствам и народам.

При всем понимании неизбежности международных споров и противоречий в падшем мире, Церковь призывает власть имущих разрешать любые конфликты путем поиска взаимоприемлемых решений. Она становится на сторону жертв агрессии, а также нелегитимного и нравственно неоправданного политического давления извне. Использование военной силы воспринимается Церковью как крайнее средство защиты от вооруженной агрессии со стороны других государств. Такая защита в порядке помощи может быть осуществлена и государством, не являющимся непосредственным объектом нападения, по просьбе последнего.

Свои отношения с внешним миром государства основывают на принципах суверенитета и территориальной целостности…

Недавняя история показала, что разделение ряда государств Евразии породило искусственный разрыв народов, семей и деловых сообществ, привело к практике насильственного перемещения и вытеснения различных этнических, религиозных и социальных групп, что сопровождалось утратой народами их святынь. Попытка создать на обломках союзов мононациональные государства стала основной причиной кровопролитных межэтнических конфликтов, потрясших Восточную Европу.

Имея в виду вышесказанное, необходимо признать полезность создания межгосударственных союзов, имеющих целью объединение усилий в политической и экономической областях, а также совместную защиту от внешней угрозы и помощь жертвам агрессии.

… нельзя недооценивать опасности расхождений между волей народов и решениями международных организаций. Эти организации могут становиться средствами несправедливого доминирования стран сильных над слабыми, богатых над бедными, технологически и информационно развитых над остальными, практиковать двойные стандарты в области применения международного права в интересах наиболее влиятельных государств.

Все это побуждает Православную Церковь подходить к процессу правовой и политической интернационализации с критической осторожностью, призывая власть имущих как на национальном, так и на международном уровне к сугубой ответственности..

Уважая мировоззренческий выбор нерелигиозных людей и их право влиять на общественные процессы, Церковь в то же время не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность. Именно поэтому, неизменно сохраняя открытой возможность сотрудничества с людьми нерелигиозных убеждений, Церковь стремится к утверждению христианских ценностей в процессе принятия важнейших общественных решений как на национальном, так и на международном уровне. Она добивается признания легитимности религиозного мировоззрения как основания для общественно значимых деяний (в том числе государственных) и как существенного фактора, которые должны влиять на формирование (изменение) международного права и на деятельность международных организаций».

Как видно из данного примера, в документах Русской Православной Церкви, с одной стороны, признаются и поддерживаются общепризнанные принципы международного права, но с другой – ставится цель учета религиозного мировоззрения при регулировании международных отношений.

Достаточно серьезно к регулятивной функции относятся и международные религиозные организации. В конце ХХ века наравне в каноническим (церковным) правом появилось «международное религиозное право», нормы которого должны реализовываться различными религиозными образованиями.

Примером такого «права» международных неправительственных религиозных организаций может служить «Хартия экуменизма» («Charta Ecunemica»), которая была принята в Страсбурге 22 апреля 2001 г.

Разработка этого документа велась несколько лет. Еще в 1989 г. на Первой европейской экуменической ассамблее в Базеле, а затем на Второй ассамблее 1997 г. в Граце европейским христианским церквам было рекомендовано «выработать общий рабочий документ, в котором описывались бы базовые экуменические права и обязанности». Это должно было помочь руководству и прихожанам церквей выяснить различия между прозелетизмом и христианским свидетельством. Для реализации этой программы была создана рабочая группа, в которую вошли представители Европейского совета епископов (Римско-католическая церковь) и Конференции европейских церквей (православные, протестантские церкви, старокатолическая церковь, свободные церкви Европы).

Сейчас «Хартию экуменизма» официально одобрили, по крайней мере на декларативном уровне, большинство традиционных для Европы христианских конфессий – Римско-католическая церковь, православные церкви (Русская, Греческая, Румынская, Вселенский патриархат, Армянская апостольская церковь), а также протестантские церкви (лютеранская, реформатская, англиканская, методистская).

Как отмечает Е.А. Степанова, «большинство европейских стран уже применяют ее», это первый документ, который принадлежит всем христианским церквам Европы. А.В. Радецкая еще больше усиливает значение данной Хартии: «… документ является своего рода Конституцией экуменизма».

Экуменическая хартия 2001 г., в целом, построена в соответствии с теми же принципами, что и международно-правовые документы такого типа.

Таким образом, можно считать, что на международном уровне в последнее время развиваются две системы регулирования отношений: международно-правовая и религиозная.

Похожая ситуация наблюдается и на внутригосударственном уровне. Например, один из принципов Федерального Закона Российской Федерации № 327-ФЗ «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» 2010 г. состоит в том, что религиозные организации имеют специальную правоспособность, в рамках которой им принадлежат лишь те гражданские права и обязанности, которые соответствуют целям деятельности, предусмотренных в их учредительных документах. На современном этапе среди документов, подтверждающих право религиозной организации на то или иное имущество, являются уставы религиозных организаций и архивные справки, содержащие, в том числе, сведения об истории строительства и конфессиональной принадлежности имущества. То есть законодательно признается регулятивная функция норм религиозных организаций.

Так, для всех организаций Римско-католической Церкви, в том числе российских, действует Кодекс канонического права, который был принят в 1982 г. и вступил в силу 27 ноября 1983 г. Он состоит из 1752 канонов, разделенных на семь книг: Об общих нормах, О народе Божием, Об учительском служении Церкви, О служении освящения в Церкви, О временных благах в Церкви, О санкциях в Церкви и О процессах.

Тенденция расширения роли религиозных норм в качестве регулятора общественных отношений просматривается и в решениях Конституционных судов разных стран. Достаточно интересным примером является Германия. Согласно статистике, большинство немецкого населения – христиане, при этом католики составляют 32,4 %, протестанты – 32 %, православные – 1,14 %. Небольшая часть верующих принадлежит к другим христианским деноминациям: баптисты, методисты, верующие Свободной Евангелистской Церкви и приверженцы других религиозных течений. Часть верующих составляют мусульмане (приблизительно 3,8 %), свидетели Иеговы (приблизительно 0,2 %) и члены иудейских общин (приблизительно 0,12 %). Около 31 % немецкого населения, проживающего преимущественно на территории бывшей ГДР, – атеисты. При этом ни одна церковь в Германии не обладает государственным статусом. Если раньше Федеральный Конституционный суд Германии исходил из «формулы каждого», состоящей в том, что для церкви и государства, которые ощущают себя ответственными за одних и тех же людей, за одно и то же общество, существует необходимость взаимосогласованной кооперации, то в новых решениях все чаще выдвигается принцип «сопоставления правовых интересов», который позволяет придать церковному правопониманию и регулированию особое значение.

Таким образом, на современном этапе существует тенденция придания религиозным нормам большего значения в регулировании общественных отношений. Это может постепенно снизить значение регулятивной функции права. Поэтому ни в коем случае нельзя отказываться от достижений юридической науки и практики в разработке и закреплении таких базовых понятий государственно-конфессиональных отношений, как свобода совести, понимаемая как свобода вероисповедания, а также атеистических воззрений, светское государство, толерантность и т. д. Тем более, что к XXI веку был выработан целый комплекс универсальных международно-правовых документов: статья 18 Всеобщей декларации прав человека, которая была принята Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г.; статья 13 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 г.; статьи 18–19 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.; Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений от 25 ноября 1981 г.; Декларация о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам от 18 декабря 1992 г. и другие.

Несколько подвергается изменениям в условиях «постсекулярного мира» и охранительная функция права. Как отмечает О.С. Лапшина, «право осуществляет свою охранительную функцию, прежде всего, через конституционные нормы, как базовые и основополагающие».

Однако сегодня уже есть примеры, когда религиозные нормы приводили к изменениям положений Конституции. Данная тенденция стала заметна в законодательном процессе отдельных мусульманских стран. Так, на протяжении нескольких лет Европейский суд по правам человека поддерживал Турцию, являющуюся согласно Конституции светской страной, в ее стремлении запретить ношение и использование религиозных символов в светских учебных заведениях: «Демонстрация религиозных символов должна проходить в определенном месте и определенным способом, чтобы не нарушать мирного сосуществования студентов различных вероисповеданий».

Несмотря на это, премьер-министр Турции Р.Т. Эрдоган заявил о необходимости отмены запрета на ношение женщинами головных платков в университетах и государственных учреждениях, так как этот запрет нарушает принципы свободы личности. В феврале 2008 г. депутаты парламента Турции приняли поправку к Конституции, разрешающую ношение женщинами хиджабов в вузах Турции.

Таким образом, турецкую общественность не удовлетворили существующие универсальные международно-правовые и конституционные нормы, посвященные религиозной сфере. За основу была взята мусульманская концепция прав человека. Данный пример является сегодня не единичным и очень показательным.

Охранительная функция права в условиях «постсекулярного мира» состоит также в том, чтобы не допустить вступление правовых и религиозных норм в конфликт. На современном этапе существует мнение, что «конфликт между космополитической толерантностью и фундаментализмом станет ключевым сражением века наступившего». Именно поэтому должен продолжаться поиск оптимальных юридических конструкций, способных препятствовать возникновению конфликтов на религиозной почве и их прекращению в случае возникновения.

Наверное, на сегодняшний день единственным вариантом является взаимодействие и взаимовлияние международно-правовых, внутригосударственных и религиозных норм в области защиты прав человека. Это связано с тем, что право и религия относятся к социально детерминированным измерениям человеческой жизнедеятельности. Как отмечает Н.Б. Мечковская, «люди и группы людей различаются множеством разнородных признаков (измерений). Одни из них заложены в человеке генетически:… таковы, например, пол, раса, психический склад, способности. Другие признаки обусловлены социально – например, гражданство (подданство), образование, профессия, социальный и имущественный статус, конфессиональная принадлежность (или внеконфессиональность)». Социальный статус человека складывается из множества компонентов, которые должны находиться в гармоничном единстве друг с другом.

Таким образом, в рамках охранительной функции права должно развиваться такое направление, как обеспечение не только юридического, но и фактического равенства всех религиозных организаций, предотвращение использования религиозного вероучения в террористической деятельности, противодействие возникновению конфликтов на религиозной почве.

Возрастание роли религиозного фактора в жизни человечества можно связать и с развитием такой нетрадиционной для права функции как компенсационная функция. Как отмечает А.П. Тараканов, несмотря на то, что реализация компенсационной функции в некоторых ее аспектах нашла свое законодательное закрепление относительно недавно, она имеет глубокие исторические корни. Развитие компенсационной функции права происходило по трем направлениям: становление института компенсации за причиненный материальный вред, компенсация морального вреда и развитие компенсационной функции в рамках правового института страхования».

Естественно, что правовые формы компенсаций не связаны с религиозными нормами, но важен сам подход. Любое противоправное деяние может нанести человеку не только физический, материальный вред, но и серьезный моральный, можно сказать душевный ущерб. Поэтому, видимо, данной функции права должно уделяться большее внимание в условиях «постсекулярного мира», когда возрастает количество верующих людей.

Судя по социологическим исследованиям, несколько изменяется и воспитательная функция права. Так, Ф.Х. Галлиевым был проведен опрос, согласно которому 19,5 % респондентов при выборе своей модели поведения опираются на религиозные нормы. Естественно, что любое социологическое исследование имеет погрешность, многое зависит от выбора опрашиваемых, но, в целом, данная цифра свидетельствует о том, что приблизительно пятая часть населения России сориентирована на религиозные нормы, а право несколько теряет свои позиции в качестве «образчика поведения». Это еще одна тревожная тенденция.

Похожая ситуация наблюдается и в международно-правовой сфере. В качестве примера можно привести участие Международного комитета Красного Креста в опросе «Люди о войне». Это исследование проводится Институтом Гэллапа один раз в год. Речь идет об опросе 50 тысяч человек более чем из 60 стран, что, по мнению Института, отражает мнение более миллиарда человек. Исследование Международного комитета Красного Креста ярко проиллюстрировало, что для большинства опрошенных в странах, участвующих в конфликтах, не международное гуманитарное право, а другие факторы и ценности составляют основу гуманного ведения войн. Так, 37 % опрошенных заявили, что определенные действия «неправильны», так как они противоречат религиозным верованиям, а 31 % участников опроса связывает гуманное поведение на войне с личным кодексом чести участника Конфликта. Ключевую роль религиозных мотивов гуманного поведения участников современных конфликтов косвенно подтверждает высокий процент опрошенных (более 80 %), высказавшихся против практики разрушения религиозных, культурных и исторических объектов с целью ослабления противника.

Воспитательная функция права нашла свое отражение в придании правового содержания такой категории, как толерантность. Несмотря на то, что принцип толерантности сегодня активно критикуется, необходимо признать, что он имеет и огромные позитивные стороны, так как способствует беспристрастному отношению к различным проявлениям жизни, не являющимися противоправными. К XXI веку мировым сообществом выработаны критерии того, что является проявлением толерантного отношения к окружающему миру. 16 ноября 1995 г. ЮНЕСКО была принята Декларация принципов толерантности, согласно которой

1.1. Толерантность означает уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, наших форм самовыражения и способов проявлений человеческой индивидуальности. Ей способствуют знания, открытость, общение и свобода мысли, совести и убеждений…

1.2 Толерантность – это не уступка, снисхождение или потворство. Толерантность – это прежде всего активное отношение, формируемое на основе признания универсальных прав и основных свобод человека..

1.3 Толерантность – это обязанность способствовать утверждению прав человека, плюрализма (в том числе культурного плюрализма), демократии и правопорядка. Толерантность – это понятие, означающее отказ от догматизма, от абсолютизации истины и утверждающее нормы, установленные в международных актах в области прав человека.

1.4 Проявление толерантности, которое созвучно уважению прав человека, не означает терпимого отношения к социальной несправедливости, отказа от своих или уступки чужим убеждениям. Это означает, что каждый свободен придерживаться своих убеждений и признает такое же право за другими… Это также означает, что взгляды одного человека не могут быть навязаны другим».

Толерантность как принцип ни в коем случае не должна отвергаться, так как имеет разные уровни. В своем диссертационном исследовании С.Г. Ильинская выделила четыре варианта: 1) аксиологический, согласно которому толерантность – это «ценность в себе» (Г. Маркузе, П. Николсон); 2) идеально-типический, который считает толерантность моральным идеалом, к достижению которого общество должно стремиться (Дж. Ролз); 3) онтолого-историцистский, для которого толерантность – это определенный способ существования групп в истории (С. Ильинская); 4) «конфликтный», при котором толерантность – это не отмена «борьбы», а нечто иное, чем борьба, но в известных границах, которые задаются практикой (Ш. Муффон, Ж. Лаккау, Б. Капустин).

Можно считать, что в условиях постсекулярного мира возрастает коммуникативная функция права.

Как известно, религия, исходя из этимологии слова, связывает людей. Однако связывает только единоверцев. Поэтому сегодня, к сожалению, религиозный фактор не всегда используется для установления гармонии в мире. По справедливому замечанию Е.А. Степановой, как и много веков назад «люди гораздо чаще видят в своих религиях орудие, направленное против иноверцев, чем учение о любви, мудрости, терпении и принятии» .

Отчасти этому способствуют и религиозные учения. Приведем в пример рассуждения папы Римского (19.04.2005-28.02.2013 гг.) Бенедикта

XVI (Йозефа Ратцингера): «Христианство в принципе уже давно сформулировало позицию, которую отводит себе в истории религий: оно усматривает во Христе единственно подлинное и тем самым окончательное спасение людей. Соответственно, по отношению к другим религиям возможна (как представляется) двоякая установка: можно считать их предтечами (vor-laufig) христианства, имеющими, стало быть, преходящую природу (vor-lauferisch), и в этом смысле расценивать их положительно… С другой стороны, их можно понимать как нечто ущербное, противное Христу, противоположное истине, как нечто, обманчиво обещающее человеку спасение, но не способное его дать. В богословии нашего времени… особенно подчеркивается позитивное начало и обсуждается прежде всего аспект «предтечноти»». Несмотря на такие аккуратные формулировки, заметно, что «своими» считаются только представители одной конфессии.

Между тем, взаимодействовать и сотрудничать должны и государственные органы, и религиозные организации, и физические лица, несмотря на любые свои мировоззренческие установки. Основной для их коммуникации могут быть только правовые нормы, так как только они являются универсальными.

Эта тенденция проявилась еще при выработке Всеобщей декларации прав человека. Как известно, положения Декларации разрабатывались с большим трудом. Как отмечает Р. Мухаметзянова, «во время обсуждения Декларации появились серьезные разногласия в отношении ряда отдельных статей, как по сути, так и по формулировке. Два вопроса интересовали членов Комиссии и Третьего комитета в принципиальном плане: утверждение права исповедовать свою религию или убеждения, а также право менять свою религию. Эти два положения сохранились в окончательном проекте, однако сначала они стали предметом острой дискуссии». Была идея внести в Декларацию формулировку «право на выполнение религиозных обрядов».

Представители арабских государств и ряда государств Дальнего Востока задались вопросом, не таится ли в данном положении опасность того, что оно может быть истолковано, как предоставление миссионерам права заниматься прозелетизмом в любой форме.

Серьезным было возражение Саудовской Аравии относительно права менять свою религию, так как это рассматривалось как посягательство на культурные принципы исламских государств. Однако поправки, выдвигаемые делегацией Саудовской Аравии, отвергались большинством.

В конечном счете все мусульманские страны – члены Организации Объединенных Наций проголосовали за принятие Всеобщей декларации прав человека, Саудовская Аравия воздержалась, а Северный Йемен не принял участия в голосовании. Таким образом, юридические конструкции стали основой для коммуникации.

Данная тенденция проявляется и современном сотрудничестве в рамках международных интеграционных образований. Например, Содружество Независимых Государств было основано в 1991 г. Однако только 28 ноября 2014 г. была завершена тяжелая многолетняя работа по созданию Модельного закона «О свободе совести, вероисповедания и религиозных организациях (объединениях)», за которую отвечала Постоянная комиссия Межпарламентской Ассамблеи СНГ по культуре, информации, туризму и спорту. Если в начале работы за основу был взят Федеральный закон от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях», то постепенно формулировки Модельного закона все больше приобретали «усредненный» характер. Например, в российском законе о свободе совести применяется термин «религиозные объединения», которые в свою очередь делятся на религиозные группы (не зарегистрированные в качестве юридического лица) и религиозные организации (имеющие статус юридического лица). Модельный же закон предусматривает только религиозные организации (объединения), т. е. добровольные объединения граждан, и (или) иностранцев, и (или) лиц без гражданства, постоянно и на законных основаниях проживающих на территории государства, в установленном законом порядке объединившихся для совместного исповедания и распространения веры, зарегистрированное в качестве юридического лица.

Именно международно-правовые стандарты, опыт законодательного регулирования вопросов свободы совести разных стран стали той основой для коммуникации по столь сложной проблеме, которая позволила выработать компромиссный вариант, устроивший страны с абсолютно разными религиозными традициями.

Коммуникативная функция права нашла свое отражение также в принятии декларативных международных документов и проведении соответствующих международных мероприятий. Так, 1 июня 2007 г. в Санкт-Петербурге была принята Декларация международной парламентской конференции «Межкультурный и межрелигиозный диалог», организованной по инициативе Парламентской Ассамблеи Совета Европы и Межпарламентской Ассамблеи государств – участников Содружества Независимых Государств. Примером также может служить проведение Комитетом министров Совета Европы встреч по религиозному измерению межкультурного диалога с участием представителей гражданского общества, религиозных и светских общественных деятелей из стран-членов Совета Европы. Стратегический подход Совета Европы в этой сфере заключается в рассмотрении этого вопроса в общем контексте деятельности Организации по защите прав человека, принципов демократии и верховенства закона, способствуя, таким образом, укреплению социальной сплоченности и мира.

Подводя итог, хотелось бы отметить, что на примере взаимодействия правовых и религиозных норм можно проследить, что функции права не являются статичными, они динамично развиваются. В условиях «пост-секулярного мира» несколько ослабевает регулятивная функция права, однако серьезно возрастает значение охранительной, воспитательной, коммуникативной функций права.