Принято считать, что великая эпоха Парижской школы закончилась именно с началом Великой депрессии в 1929 г. в США. На Монпарнасе становится больше туристов, чем художников. Прежние обитатели ставших легендарными кафе поразъехались кто куда.

Сложный характер Сутина, вероятно, был одной из причин охлаждения отношений со Зборовским, который, тем не менее, оставался его основным дилером до самой своей смерти в марте 1932 г. от инфаркта в возрасте сорока трех лет. Кстати, несмотря на некоторый финансовый успех, он в конце жизни разорился, лишившись с таким трудом накопленных средств на бирже. Экономическая депрессия больно задела многих.

После смерти Зборовского Кастэны, по сути, остаются единоличными распорядителями творчества Сутина. С 1930 по 1935 г. он каждое лето приезжал в их усадьбу, где собиралась художественная элита Франции – Морис Саш, Жан Кокто, Пьер Дрие, Ла-Рошель, Эрик Сати. Сутин не был удобным гостем. Меланхоличный, стремящийся к уединению, капризный, склонный к приступам гнева, он, бывало, неделями не брался за кисть, а затем сутками не отходил от мольберта. Хозяева не только терпели нелегкий характер Сутина, но и старались создать все условия для творчества. Подбирали наиболее живописные виды для пейзажей, искали старые полотна, подрамники и ржавые гвозди для них (один из капризов подопечного), приводили натурщиков. Усилия Кастэнов были вознаграждены. Многие этапные работы Сутина осели в их коллекции.

Марку Шагалу в 1930 г. Воллар делает заказ на иллюстрации к Ветхому Завету. И тот, поскольку неоднократно заявлял, что ничего не рисует из головы, сразу соглашается на предложение мэра Тель-Авива посетить землю обетованную. Туда он отправился вместе с семьей на пароходе. В их компании был и поэт Хаим Бялик, который до того как стать классиком новой еврейской литературы, учился в Воложинском ешиботе вместе с Ицхаком Пересом, отцом президента Израиля Шимона Переса. Путешествие длилось с февраля по апрель 1931 г.

В Палестине «парижского» художника Шагала встретили со всеми почестями. Политическая ситуация оставалась сложной. Страна находилась под Британским мандатом после развала Оттоманской империи. Англичане, с одной стороны, должны были выполнить положения Бальфурской декларации, предусматривающие создание еврейского территориального образования, с другой – налицо были территориальные претензии арабов. Большинство поселенцев прибыло из восточноевропейских стран, откуда они принесли культуру, основанную на языке идиш. Здесь же им приходилось осваивать иврит и, соответственно, другую культуру.

Вилла Сера

В Палестине Марк Шагал много работал. Однако в иллюстрациях к Ветхому Завету присутствует не столько зарисованная там натура, сколько дух этой земли. Для этого, как он писал позже, ему и необходимо было ее потрогать.

Работа над иллюстрациями продолжалась и после возвращения во Францию. К 1939 г. было завершено шестьдесят пять графических листов и начата работа над тридцатью девятью новыми. Однако в том же году умер Воллар и началась Вторая мировая война. Полностью серия из 105 офортов была завершена лишь в 1956 г. и тогда же опубликована преемником Воллара – Териадом. Некоторые находят в этих работах влияние великих мастеров, что вполне естественно. Шагал долго находился под впечатлением от работ Рембрандта, увиденных им во время поездки в Голландию в 1932 г. Безусловно, не могли не оставить следа посещение им в 1934 г. Испании и полотна Эль Греко, Веласкеса и Гойи. Определенное впечатление на художника произвела и его поездка в Польшу, в частности в Вильно (Вильнюс). В результате к другим его литературным произведениям (о существовании которых многие и не знают) добавилось стихотворение «Виленская синагога».

А Сутин, неоднократно меняя место жительства, в 1937 г. нашел себе пристанище на вилле Сера, которая значилась под № 18 на улице Том-Иссуар, где его соседями были скульптор Ханна Орлова, художник Сальвадор Дали, писатель Генри Миллер.

Генри Миллер снискал славу своими романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» во Франции задолго до признания в Америке. Комната его находилась над мастерской Сутина. Соседи недолюбливали друг друга. Сутин, несмотря на материальное благополучие, по-прежнему оставался неорганизованным в отличие от Миллера, который подобно образцовой хозяйке был опрятен и гостеприимен. Друзей у него было множество, и самых разных. Для Сутина же никто из соседей не стал близким приятелем. Ханна Орлова, родившаяся в украинской Константиновке, пыталась установить контакт с Сутиным воспоминаниями о Модильяни. На удивление, разговора не получилось. Тот заявил, что работы Амедео – это не живопись и что из-за вечных пьянок, которые устраивал именно Модильяни, у него теперь проблемы с желудком. А может, Сутин не хотел вспоминать кошмары прошлой жизни. Найти путь к его душе было нелегко.

Герде Михаэлис это удалось сделать. Впервые они встретились в кафе «Дом» в 1937 г. Герда была беженкой – обидный статус для дамы из богатой семьи меховщика в Магдебурге. Правда, дочь с юности не разделяла моральных устоев, которых придерживался отец. Увлеклась социалистическими идеями, выскочила замуж за такого же идеалистически настроенного архитектора Германа Грота. Бежать из нацистской Германии Герде пришлось после того, как у отца конфисковали его предприятие и квартиру, в которую поселили арийскую семью. Муж остался в Германии, потребовал развода и получил его. Когда Герда очутилась во Франции, ей едва исполнилось девятнадцать лет. Выживала тем, что выполняла черную работу теперь уже для других богатых семей. И естественно, молодая идеалистка не могла пройти мимо монпарнасских кафе, где встречались собратья по духу – политики, художники и прочая богемная публика. Когда она познакомилась с Сутиным, ей было двадцать три года, ему – сорок четыре. Но именно Сутина Герда выделила в группе иностранных художников. Что-то привлекло в его лице. Возможно, как она вспоминала, особый блеск в глазах, пробившийся через сигаретный дым, ироническая улыбка, тонкая бледная ладонь.

Герда попросила знакомого корсиканца, который присутствовал при встрече с Сутиным, вместе сходить к художнику в гости. Там их ждал радушный прием. Два дня спустя Герда пригласила Сутина на чашку чая к себе, в гостиницу на бульваре Распай. Тот согласился прийти, предупредив заранее, что у него серьезные проблемы с желудком, поэтому еду для него готовить не стоит. Ожидая прихода гостей, Герда поймала себя на мысли, что волнуется, как перед первым свиданием. К назначенному времени – в 16:30 – пришли все приглашенные, кроме Сутина. Этому, как бывало и раньше, никто не удивился. Одни сказали: это потому, что у него нет часов. Другие усомнились, придет ли он вообще. Он все-таки пришел, но около семи, когда все гости уже разошлись. Взяв такси, они отправились на любимое в то время развлечение Сутина – матч по вольной борьбе в Зимнем велодроме. Там у него случился приступ язвенной болезни. В его квартире, где он жил тогда в доме № 26 на авеню Орлеан (теперь она называется именем маршала Лекрека), Герда напоила Сутина подогретой минеральной водой, чтобы как-то унять боль, и просидела у его кровати всю ночь. Когда утром она собиралась уходить, чтобы успеть убрать в квартире одного из клиентов, он задержал ее: «Ты сегодня так заботилась обо мне. Мой ангел-хранитель, теперь я буду заботиться о тебе».

Х. Сутин с Ольгой Сахаровой (в центре) и скульптором Ханной Орловой. По требованию Сутина дамы надели вечерние платья

Х. Сутин на вилле Сера

Герда Грот

Герда переехала к Сутину. Пожалуй, впервые в жизни он обрел покой. Не зря он стал называть Герду – Гард, что по-французски означает хранитель. Сутин даже разрешил ей наводить порядок в мастерской, не позволяя, однако, смотреть на его работы, перевесив их лицом к стене или спрятав в чулан. Герда, кстати, не очень ими интересовалась. Зато она заставила Хаима пойти к врачу, строго следила за его диетой, и вскоре Сутин стал набирать вес и уже реже жаловался на боли в желудке. Быт художника становился вполне комфортным, хотя прошлая жизнь, полная лишений, не могла пройти бесследно. Герда замечала за Сутиным немало странных привычек. Он хранил деньги в кастрюлях или в ящиках для инструментов, запрятанных в платяных шкафах, сам себя стриг, чтобы сэкономить деньги, имел только одну пару обуви, и поэтому, когда ботинки относили к сапожнику, вынужден был сидеть дома. Однако позже Герда отвергала всякие рассказы о его неопрятности. Он, например, старательно следил за зубами, регулярно ходил к доктору, чтобы тот делал ему массаж головы против облысения. Как-то Хана Орлова предложила Сутину сфотографироваться с ней и Ольгой Сахаровой, и тот согласился, но при условии, что они нарядятся в свои лучшие платья. Сам он явился в парадном костюме.

Между тем врачи ставят неутешительный диагноз: болезнь желудка неизлечима, жить пациенту осталось не более пяти—шести лет. От Сутина диагноз скрывают. Он позволяет себе капризничать – называет врачей шарлатанами, периодически выбрасывает предписанные лекарства в мусорное ведро.

М. Кикоин. Роза и Жак

Лето 1939 г. Хаим и Герда проводили в маленьком городке Сиврисюр-Серен, где, как она вспоминала, Сутин «рисовал дохлых кроликов и мальчишек с угрюмыми лицами, которых удавалось заманить для позирования конфетами. Вначале местные жители смотрели на нас, как на диковинных животных. Что эти иностранцы здесь делают? Со временем черный балахон Сутина и его сигарета, мои рыжие волосы и зеленовато-желтый пуловер стали частью пейзажа. Все согласились с тем, что художник с Монпарнаса и его жена приехали на лето в Сиври, ну и что в этом такого».

Тем временем друзья и знакомые Сутина продолжали жить каждый своей жизнью.

Свидетельством международного признания Осипа Цадкина стали состоявшаяся в 1932 г. персональная выставка скульптур на Венецианской биеннале, а в следующем году уже ретроспективная выставка в брюссельском Музее изящных искусств. Затем последовала выставка в Пети-Пале в Женеве.

Кикоины, Михаил (теперь уже Мишель) и Роза, получили французское гражданство еще в 1924 г. Тогда же их дела пошли в гору. После выставки в галерее Шерон работы Кикоина выставлялись не раз и всегда успешно Зборовским. Был подписан контракт с галереей Нетер. В следующем году поступило предложение от нью-йоркской галереи Брюммера. Оно было более чем заманчивым, и работы были посланы за океан, а вот сам Кикоин не стал сопровождать их, более чем спокойно отнесясь к возможности побывать в Америке. Зато его все больше тянет во французскую провинцию. В 1926 г. он вместе со своим приятелем-художником американцем Морганом Расселом путешествует по Бургундии, где случайно получает предложение купить в деревне Анне-сюр-Серен полуразвалившийся домик, совсем за небольшую сумму и в кредит. С тех пор для Кикоина этот райский уголок станет наряду с Парижем главным пристанищем на земле до конца жизни.

Мишель Кикоин прожил в проезде Данциг дольше многих своих друзей. Детство Клер и Жака прошло в «Улье», этом необыкновенном царстве свободы, среди художников, поэтов, маргиналов всех сортов, населявших ветшающие строения, под старыми деревьями, среди корней которых ютились скульптуры, когда-то вывезенные Альфредом Буше с давно забытой Всемирной выставки или оставленные авторами, жильцами «Улья».

Вырвавшись, наконец, из нищеты, Кикоины переселяются в 1927 г. в просторную мастерскую на улице Жантийи в районе Монруж, которая служит одновременно и квартирой. Вслед за второй выставкой в галерее Брюммера в Нью-Йорке Кикоину предлагают принять участие в выставке «Современное французское искусство» в Москве. Кикоин отдает свои работы «Пейзаж», «Портрет моего сына», «Мужская голова», но сам в Россию не едет, предпочтя отправиться с Сутиным на юг Франции в Сере. Позднее он выставлялся в группе русских художников на выставках, организованных совместно с советскими культурными организациями в парижских галереях «Д’Алиньян» и «Зак».

К этому времени живописная манера Кикоина окончательно сложилась. Он работал в традиционных жанрах – портрет, натюрморт. пейзаж, причем парижские улицы и дворики вдохновляли его не меньше, чем сельские пейзажи Бургундии или горы Лазурного берега. В отличие от своего друга Сутина он не нуждался в яростной деформации изображаемого объекта, чтобы достичь желаемой экспрессии, хотя энергичность его мазка сравнима с сутинской. Природный дар колориста помогал ему запечатлеть буйную игру голубых и лиловых солнечных пятен на скучной, едва прикрытой серо-зеленой виноградной лозой каменной кладке стены крестьянского дома в Анне-сюр-Серен («Дом, называемый Шато», гуашь, 1935) или «поймать» порыв ветра, прорывающегося сквозь кроны огромных пирамидальных тополей, нависших черно-зеленой стеной над красными черепичными крышами хижин на короткой деревенской улочке («Большие тополя», масло, 1928). Его палитра по разнообразию оттенков и тончайших сочетаний разных тонов близка к палитре импрессионистов минувшего века, но опыт фовизма и, конечно, экспрессионизма – новейших течений европейской живописи во времена его ученичества – сказался на живописной манере художника. Мишель Кикоин стал признанным представителем Парижской школы.

К сожалению, финансовое благополучие оказалось недолгим. Экономическая депрессия, охватившая в 1929 г. США, докатилась и до Франции. Публике стало не до картин. Кикоины были вынуждены съехать с уже обжитой квартиры в более скромную, хотя и в этом же доме. В 1933 г. Мишель вернулся на Монпарнас и поселился в ателье на улице Брезэн, в нескольких кварталах к югу от старого Монпарнасского кладбища, неподалеку от приходской церкви Университетского городка. Анне-сюр-Серен остается прибежищем души художника. Он вспоминал: «В Анне-сюр-Серен под насмешливыми взглядами бургундцев я вышагивал по холмам и равнинам, вооруженный до зубов холстами, кистями и красками! Девушки позировали мне на берегу реки, и я расплачивался с ними лимонадом и карамельками; они этим довольствовались, дни пролетали быстро, слишком быстро, как это всегда бывает в ожидании чуда…»

Мишель, как всегда, не терял оптимизма. Несмотря на всемирный экономический кризис, его положение в художественном мире Франции осталось довольно прочным. В различных галереях организовывались его персональные выставки, музеи разных стран приобретали картины для постоянных экспозиций. Он выставлялся в салоне «Дез Эшанж» («Обмены»), членом комитета которого оставался до 1939 г. К тому же галерея «Билет-Ворс» предложила ему устроить персональную выставку. Филадельфийский музей заказал две работы, а один из портретов приобрели для Москвы. Некоторое время спустя немало работ купила галерея «Бернхейм», а «Пейзаж Йонна» отправился в токийский музей.

Кикоин уже может позволить себе отдельную мастерскую недалеко от Монпарнаса, в которой и работает до конца жизни. Его картины не только выставляются, но и покупаются Гренобльским музеем и, наконец, муниципалитетом Парижа. Тем не менее семейный бюджет по-прежнему оставался скромным. По этой причине Кикоин был вынужден продать доставшуюся ему по случаю работу Анри Руссо американскому коллекционеру, о чем потом долго сожалел.

Однако эти и многие другие огорчения покажутся вовсе житейскими мелочами на фоне надвигавшейся трагедии. В 1933 г. в Германии к власти пришел Гитлер. В Кунстхалле Мангейма была организована обличительная, с точки зрения нацистов, выставка «Образы культурного большевизма», в которую была включена и работа Шагала. Тогда же в одной из витрин этого города была выставлена его картина «Щепотка табака» с издевательской припиской: «Налогоплательщик, ты должен знать, на что тратились твои деньги». Так совпало, что в том же году Шагалам было отказано в получении французского гражданства на том основании, что он был «комиссаром» в Витебске. Только благодаря вмешательству друга семьи Жана Полана дело пересмотрели, и в 1937 г. право на получение гражданства было предоставлено. В том же году нацисты конфисковали более пятидесяти работ Шагала, хранившихся не в частных коллекциях. Из них две картины («Пурим» и «Щепотка табака»), написанные маслом, и две акварели («Зима» и «Человек с коровой») были включены в оставившую после себя недобрую память выставку «Дегенеративное искусство» в Мюнхене в одном зале с некоторыми другими еврейскими художникам под лозунгом «Разоблачение еврейской расистской души».

Шагал, очевидно, понимал, что все это не что иное, как сигналы приближающейся трагедии. Он не проявлял особой политической активности, не вступил, как многие его приятели и знакомые (Пикассо, Леже, Элюар, Арагон), в Коммунистическую партию в знак солидарности с Советским Союзом в его борьбе с фашизмом, однако доминирующей темой его работ второй половины 1930-х гг. становится Голгофа как предупреждение человечеству о грядущих потрясениях.