Беседа с губернатором Амурской области, Министром Госкомимущества РФ, первым вице-премьером Правительства РФ, главой консорциума «Золотой мост», доктором геолого-минералогических наук, академиком РАЕН Владимиром Павловичем Полевановым.
Валерий Сдобняков. Первый вопрос традиционный. Как мальчишке из Харькова пришло в голову стать не лётчиком, не инженером, а именно геологом? Что здесь сыграло главную роль – романтика?
Владимир Полеванов. Да… и рука Бога. А ещё песня Пахмутовой о геологах, которую услышал в пятом классе. Затем подоспел Высоцкий с «Мой друг уехал в Магадан». Затем пришлось выдержать пять лет борьбы с родителями, которые оказались категорически против моего жизненного выбора. Они считали, что это очень опасная профессия. Моя мама работала медсестрой в ещё военном госпитале, и туда однажды попал геолог, у которого ампутировали обе ноги. Мама меня повела к нему, чтобы он как-то повлиял, разубедил несговорчивого сына. Но эффект получился прямо противоположный. Я начал ещё усиленнее готовиться – стал победителем олимпиады по географии на Украине. Затем ещё много всяких олимпиад выигрывал по физике, литературе, химии, языку… Очень усиленно готовился к поступлению в ВУЗ и не зря, потому что в 1966 году, когда я поступал на геолого-географический факультет Харьковского Госуниверситета (это был университет номер два в СССР после МГУ), как раз случился двойной конкурс. Всё связано с экспериментами Хрущева в среднем образовании. Если кто-то помнит, то это был момент, когда вновь отказались от одиннадцати лет обучения в средней школе, и таким образом одиннадцатые и десятые классы стали выпускными одномоментно. Но я успешно поступил, сдав все экзамены. В детстве я был довольно слаб здоровьем. Поэтому за пять лет до поступления сделал его сильным. Тренировался на выживание. Отказывался и от пищи, которую приготовляла мама, а готовил себе суп сам из лапчатки, салат из лопуха, одуванчиков. Укреплялся физически – это обливания зимой холодной водой, ночевал на чердаке, отказываясь от тепла, всяких спальных мешков, а зарываясь в сено. Таким образом, у меня стало достаточно идеальным здоровье.
По окончании, Университета меня оставляли в Харькове, затем посылали в Севастополь, Киев, Москву. Но я хотел в Магадан. Для этого прорвался к тогдашнему Министру геологии и потребовал от него отправить меня на Колыму. Тот с легким сердцем согласился и подписал направление. Так я оказался в тех краях, где во время войны были сплошные лагеря. И в связи с этим, кстати, образовалась мощная геологическая школа, поскольку там сосланными находились десятки сверхопытных геологов – звёзд первой величины. Там родились науки – металлогения, геохимия. Авторы этих наук оказались за колючей проволокой, правда, в очень комфортных условиях. Начальство лагерей понимало, что у них в руках жар-птицы, поэтому учёные были расконвоированными, им давали возможность работать. Ведь Колыма являлась центром добычи золота в СССР.
B. C. А вы как-то сразу для себя определили, что будете заниматься именно золотом?
В. П. Да, сходу. Хотел заниматься целенаправленно именно золотом и только им.
B. C. Почему?
В. П. Джек Лондон, Мамин-Сибиряк… Золото, это первая любовь человечества. Любовь к золоту у человека в подсознании, которое передаётся от поколения к поколению на генетическом уровне. Это первый металл, который человек узнал. Самородное золото было известно в Европе, где в доисторические времена его добыто пять тысяч тонн. Из них 1600 т в Испании, 500 т в пределах нынешней Франции, ну и т. д. Золото по цвету напоминает свечение солнца, из него делали первые украшения, оно было первым эталоном ценностей. Золото – это один из немногих металлов, который, кстати, дал писателей мирового класса.
B. C. Сейчас в Европе золото есть?
В. П. Немного добывают во Франции, в Испании. А вообще, вся Европа сейчас в год добывает тонн восемь. Это мизер. Просто его уже выбрали в древние времена.
B. C. Хорошо. Теперь всё-таки обратимся к политике. Ответьте, как вас, учёного-геолога, угораздило «вляпаться» в «грязное дело»?
В. П. Дело это действительно не очень чистое. А как?.. Был 1991 год. ГКЧП объявило о своих претензиях на власть. Я же приказал своим подразделениям распоряжение ГКЧП не выполнять и полетел на вертолете в служебную командировку на ручей Ледяной. Там находится уникальное месторождение «Ледяное», расположенное на высоте, самой максимальной в Амурской области, где-то за 2 километра. И тем не менее в отряде была спутниковая тарелка, благодаря чему подавление ГКЧП мы смотрели в прямом эфире по телевизору. Но, как вы понимаете, с подавления всё только началось. Затем, по сути, два года шла вялотекущая гражданская война. А когда она практически переросла в открытую в сентябре 1993 года после знаменитого Указа 1400 Ельцина, по которому был распущен Верховный Совет – кстати, совершенно правильно распущен: бездельники были, разгильдяи, говоруны и ничего, кроме ненависти, не вызывали у восьмидесяти процентов населения России.
B. C. К тому же мы теперь понимаем, к чему привело бы восхождение на вершину власти столь одиозных фигур, как Хасбулатов, Руцкой и т. д. В дальнейшем они «прекрасно» себя показали.
В. П. Я чуть позже расскажу, к чему бы всё это привело… А тогда, когда против этого указа Ельцина выступили губернатор области и председатель областного совета, призвав армию выйти из казарм и защитить Конституцию, практически тем самым открыто провоцируя в области начало гражданской войны, телевизионщики и журналисты бросились оббегать в области руководителей федерального уровня, чтобы они дали интервью против этих призывов губернатора и председателя Облсовета. Естественно, все опытные и матёрые руководители отмолчались. А прокурор области Тёркин вообще поступил гениально. Ещё в 1991 году во время известных событий он оказался больным в Хабаровске, и когда путч закончился, то сразу же вернулся на своё место. А тут он вообще оказался в Китае. Как раз, не раньше и не позже, а именно в это время две недели изучал передовой опыт китайских товарищей. У него, видимо, был прекрасный информатор в Москве, и он каждый раз успевал уйти от сложного выбора заранее, а потом возвращался и примыкал к победителям. Затем, когда я уже стал губернатором, говорил ему: «Поражаюсь вашему политическому чутью…» Так вот, все отказались, кроме меня. Я выступил по телевидению и предложил армии не валять дурака, оставаться в казармах и не заниматься разжиганием гражданской войны, какие бы высокопоставленные лидеры к ней ни обращались. Это интервью не осталось незамеченным, и затем, совершенно неожиданно для меня, я был назначен губернатором Амурской области. Правда, перед этим, 3 октября был расстрел Белого дома в прямом эфире. Тоже такое уникальное событие в нашей истории. Устроили шоу мирового класса, и журналисты всего мира вели с него прямые трансляции. Назначение губернатором, произошедшее 4 октября, было настолько неожиданным, что когда поздно вечером, проводив итальянскую делегацию (они хотели у нас организовать ювелирное производство. Итальянцы – мировые лидеры по производству золотых цепочек), я пришёл домой, меня встретила плачущая жена и дети. Жена спрашивает – где ходишь? Ты что, не знаешь, что тебя губернатором назначили? Отвечаю: «Нет». «Правда, не знаешь или дурака валяешь? – И в слёзы – Ты же о семье не подумал, опять во что-то ввязался». Я не поверил, подумал, она шутит. «Нет, – говорит, – уже объявили по телевидению». Тогда дочь встала на мою защиту: «Мама, не волнуйся, он справится. Срочно звони в Москву, тут уже телефоны оборвали». (Мобильников, как помните, тогда ещё не было). Я позвонил Медведеву Николаю Павловичу. Он был начальником отдела по работе с администрациями регионов в аппарате Президента. Николай Павлович меня обругал, правда, вежливо, и сказал: «Немедленно идите, принимайте власть и через час мне доложите. Вы уже три часа как губернатор области, а от вас никаких действий». На это ему отвечаю, что у нас сейчас полночь. «Ничего страшного – действуйте и через час доложите».
Приказы не обсуждаются. Я явился в администрацию, а там интересная картина. Демократы, а я считался в области представителем демократической волны, ходили по коридорам пьяными и праздновали победу. Работники старой администрации ходили пьяными с горя. Периодически встречаясь в районе туалетов или в коридорах, они пытались друг с другом подраться. В приёмной уже сидели и ждали меня представители всех силовых структур – прокурор, начальники УВД, ФСБ, пограничники, таможенники. Все они мгновенно присягнули на верность, сказав, что это гениальное решение Президента, и они просто не мыслили другой власти, как только подчиняться мне. Отныне готовы выполнять любое распоряжение «партии и Правительства». Я их немного успокоил, сказав, чтобы продолжали работать, и пока никаких дополнительных распоряжений не будет. Отслеживайте ситуацию. Правда, ситуация была на диво спокойной, совершенно предсказуемой.
B. C. Так вот я и хотел сказать – что же губернатор обращался к армии, будто на улицы вышли толпы народа, начались погромы, и ещё что-нибудь произошло в этом роде. Ведь события 1993 года – делёж власти, грызня верхушки – почти не затрагивали интересы (насущные) большинства людей. Потому и всё население страны на эти события так пассивно прореагировало, осталось почти безразличным к произошедшему.
В. П. Сейчас ретроспективно анализируя ту ситуацию, я понял, в чём была разница между тогдашними патриотами и демократами. Ключевая разница заключалась в следующем. Патриоты считали, что, взяв власть, они и сами смогут ограбить Россию. Демократы же были уверены, что без помощи Запада ограбить Россию даже теоретически невозможно. А то, что Россию надо грабить, в этом убеждении сходились и те и другие.
B. C. Кстати, история нашего патриотического бомонда это наглядно подтвердила.
В. П. Конечно, все они теперь при бизнесе. Даже пламенный борец памфлетист Проханов, когда его прикупили (и, вернее всего, Чубайс), начал писать панегирики в его адрес.
B. C. Можно вспомнить и громадные его интервью с Борисом Березовским в «Завтра», и очерк о замечательной нефтяной империи Ходорковского…
В. П. Да, конечно. Кто заплатит, тому и служат. Но это большая тема, о ней при возможности поговорим отдельно. А на самом деле меня больше всего поразило, когда я пришёл в губернаторский кабинет (сам он в это время был в Москве и прилетел оттуда только на следующий день), – это кипа распоряжений «президента» Руцкого, переданных по факсу, в том числе расстрельный список. В нём был перечень тех лиц, кого нужно расстрелять в случае окончательного захвата власти в Амурской области.
B. C. На самом деле существовал такой документ?
В. П. Абсолютно! Это было официальное распоряжение. В нём говорилось – направляем вам для сведения, что такие-то по стране приговорены к расстрелу. Что касается области, то если вы считаете нужным список дополнить, дополняйте. Мы их расстреляем тоже. Правда, до области у них руки так и не дошли, но такой карт-бланш местным властям совершенно официально давался. Как теперь говорят – без всяких дураков. Руцкой в июле перед предстоящими событиями специально прилетал именно в Амурскую область. Там находится, я не выдаю секретов, сейчас об этом все знают, дивизия стратегических бомбардировщиков. Их зона ответственности – Тихий океан до Гавайских островов. Они отслеживали движение тихоокеанского флота США. И когда Руцкой, как крыса, загнанная в угол, кричал в радио-эфир: «Лётчики, летите бомбить Кремль», – он обращался именно к лётчикам Амурской дивизии. Руцкой ранее с командиром этой дивизии служил в одном полку и был довольно близко знаком. Поэтому гражданская война была на пороге, и Ельцин абсолютно правильно её пресёк. Другого пути просто не было. Не расстреляй он Белый дом (он и так-то Грачёва еле-еле заставил это сделать), ещё неизвестно, чем бы всё могло закончиться. Вообще, заговорщики, так их назовём, допустили две ключевых ошибки. Первая – это составление расстрельного списка и рассылка его по стране как доказательство, что они серьёзно готовы взять власть в свои руки. Но это не главное. Эта ошибка могла ещё пройти.
B. C. Но те люди, которые знали, что находятся в этом списке, ведь прекрасно понимали – другого пути, как в своём сопротивлении идти до конца, у них просто нет. Им терять было нечего.
В. П. В списке было где-то до трёхсот фамилий, не так много. Правда, его пополняли до последнего часа, даже тогда, когда уже шёл штурм здания. Всё писали, кого расстреляют. Но это ладно, полбеды. А вторую и главную ошибку они совершили, когда сместили силовиков. Когда Грачёв был министром обороны у Ельцина, а Верховный совет назначил своего. То же – с министром МВД Ериным, ну и т. д. Иными словами, действующих силовиков поставили перед дилеммой – или они теряют должности и, скорее всего, свои жизни, или они, защищая Ельцина, одновременно защищают свои привилегии и своё существование. Но ведь пишет Ельцин в своих воспоминаниях, что и после этого Грачёв ещё долго не соглашался выполнить приказ о расстреле парламента, требовал от Президента письменного распоряжения.
B. C. Во всей этой истории с расстрелом очень много тёмного, такого, что, я думаю, никогда до конца не будет раскрыто. И главное – куда делись, растворились снайперы с крыш? Кто расстреливал безвинных людей? Куда исчезли трупы убитых?
В. П. Да, да… Но если бы тогда не сместили силовиков, а наоборот, их наградили, повысили, то всё могло бы обернуться иначе. Но не хватило ума. В этом отношении показателен случай, когда Руцкой стал губернатором и закупил комбайны для Курской области, то ради экономии средств распорядился из Ростова в Курск их перегнать своим ходом. В итоге комбайны пришли полностью разбитыми. Вот примерно в этом же плане он распоряжался и в Белом доме во время противостояния с Ельциным. К тому же, оказался элементарным трусом. Помните, когда его арестовывали альфовцы, он дрожащими руками в прямом эфире показывал автомат и повторял, как заклинание: «Он у меня в смазке, я не стрелял».
B. C. Да, это был, конечно, позор. Я помню ту волну стыда за генерала, что окатила меня, когда смотрел этот репортаж. Безоружные люди по его призыву положили свои жизни, а эта «тварь дрожащая» элементарно думала лишь о своей шкуре.
В. П. Это был позор. Руцкой обязан был застрелиться. Как, кстати, и Макашов.
B. C. Здесь с вами трудно спорить, но давайте вернёмся к губернаторству. Вот вы пришли, взяли власть и…
В. П. Всё надо было начинать сначала, формировать команду.
B. C. Хорошо, что чиновники не вставляли палки в колёса, не бастовали. Жизнь в области шла своим чередом. Смена власти прошла эволюционно.
В. П. Я посмотрел, как бы они побастовали. Власть или сильная, или её совсем нет. Слабая власть – это нонсенс. Чиновник же – человек предельно зависимый и, соответственно, предельно трусливый. Следующий, а по сути, первый день своего губернаторства, я посвятил тому, что выслушал доклады силовиков, а затем фактически приводил к присяге 28 глав районных администраций. 10 минут на каждого. Область большая, больше объединённой Германии.
B. C. У нас в Нижегородской губернии 50 районов. Другое дело, что размеры их несоизмеримо меньше.
В. П. В Амурской есть районы площадью по 100 тысяч кв. км. Такие, например, как Тындинский.
B. C. Больше всей нашей области. Непростое наследство. Видимо, Амурской области повезло, что во главе её встал такой губернатор. Производственник, а не несостоявшийся учёный Немцов, могущий заниматься только политиканством.
В. П. Так вот, я объяснил главам этих районов, что моё назначение, нравится им это или нет, факт состоявшийся, и потому они будут выполнять указы Ельцина и мои, будут работать под его и моим началом. Если что-то не так, что-то не устраивает, то лучше сразу написать заявление об отставке. 27 человек сказали, что они ни против меня, ни против Ельцина ничего не имеют и будут продолжать работать. А один, единственный, кто был избранным, упёртый коммунист, это сделать отказался. Я ему объявил, что он уволен, во что тот не поверил. Тут же от меня был звонок в район его заму, женщине, которой объявил, что её начальник уволен и пусть берёт власть в свои руки. Что та с радостью и сделала. Но в дальнейшем руководителем оказалась слабым, а прежний глава, посудившись со мной несколько месяцев, пришёл ко мне с повинной. За это время какие-то суды выигрывал он, какие-то я. Но это не имеет никакого значения, потому что я его в должности никогда бы не восстановил. Так вот, когда он ко мне пришёл, я его спросил – вы в каком кабинете находитесь? Отвечает – первого секретаря обкома. У вас в советское время когда-нибудь такая дурная мысль возникала, чтобы с ним спорить? Отвечает – нет. Тогда я ему предложил посчитать, какие права были у первого секретаря обкома, и какие теперь у губернатора. Оказалось, что у меня их на порядок больше. Я подчинялся только Ельцину и отчасти Черномырдину, главе правительства. Никаких ЦК, парткомов и всего прочего около меня не было даже теоретически. К тому же, в стране революционная ситуация. Ельцин дал губернаторам карт-бланш. Объяснил ему, что ничего же не поменялось. Идёт борьба за власть, и проигравшая команда использует таких, как он, подобно пешкам. Сказал ему, чтобы шёл к моему помощнику, тот объяснит, как нужно каяться. Вскоре по телевидению, затем по радио этот человек выступил, объяснил, как он был не прав, и приступил к выполнению своих служебных обязанностей.
B. C. Проблем в области вам в наследство досталось много?
В. П. Их было не то что много, а просто гигантское количество, немыслимое. Но в первую очередь я должен был в течение 15 дней разогнать областной совет. Если губернаторов Ельцин сместил сам, то Советы были ему неподвластны. Они избирались. В нашем областном Совете председателем был ярый противник Ельцина Белоногов. Он из двух моих постановлений отменил два – о подготовке к зиме и об уборке сои. В октябре в Приамурье убирается эта культура. Ясно, что никакой работы в таких условиях быть не может. Но мне Ельцин дал для разгона областного Совета очень узкий коридор – либо они должны были самораспуститься, либо у них не должно быть кворума. Но кворум у них был всегда, депутаты-коммунисты – дисциплинированные. Самораспускаться тоже не хотели. И тогда, в лучших ельцинских традициях, я подписал распоряжение о приостановлении деятельности областного Совета. Запретить я его не мог, а о приостановлении в тогдашнем КЗоТе ничего сказано не было. Вот я этим и воспользовался. Кабинеты депутатов были опечатаны. Самого председателя я оставил в кабинете, приказав его не трогать. Пусть сидит, сколько хочет. Заодно проследили, кому он звонил, к кому кидался за помощью. Три дня он обзванивал, кого мог, но все от него шарахались, как чёрт от ладана. Через три дня он вышел. Думал, что в его поддержку соберутся митинги, демонстрации и прочее, но ни один человек этого не сделал. С депутатами я поступил так – в КЗоТе нашёл статью «Простой по вине администрации» и применил её к той нашей ситуации. Юридически это было всё абсолютно законно. Депутаты со мной долго судились, и даже в конце победили, но главное, на тот момент не мешали работать.
B. C. Вы как генерал-губернатор сосредоточили всю полноту власти в своих руках. Выпускали какие-то законодательные акты на местном уровне, единолично вершили судьбу региона.
В. П. Совершенно точно. Но ведь за полгода мне удалось вывести область из дотационности. Почему Ельцин к нам и приехал внепланово. Когда я к нему впервые попал на приём, то был единственным губернатором, который не попросил денег. Я попросил утвердить залоговый фонд области, под который я хотел выпустить акции на Нью-Йоркской бирже. Это у меня уже было всё организовано. Штат Айдахо в США должен был выступить нашим гарантом. Я связался с тамошним губернатором. Этот штат абсолютно идентичен Амурской области. Горносельскохозяйственная направленность деятельности и там, и у нас. Здесь золото и соя, там яблоки, свинец и цинк. Миллион жителей там и миллион жителей у нас. У нас площадь 364 тыс. кв. км, там – 380 тыс. кв. км.
B. C. Вы хотели в Америке разместить полноценный заём?
В. П. Да, ценные бумаги на 17 миллиардов долларов. Залоговый фонд утвердил Президент.
B. C. Чем же должны были обеспечиваться эти ценные бумаги?
В. П. Землёй, собственностью, месторождениями золота. Закон о недрах тогда этого не запрещал. Лесным фондом. Обеспечения хватало более чем. И плюс у меня было распоряжение, подписанное Ельциным. Эта предстоящая деятельность была проревизирована и проаудирована итальянской международной компанией, которая подтвердила, что наш залоговый фонд соответствует международным стандартам. Я для этого ездил в Рим.
B. C. Аналогов таких финансовых операций у нас в России ведь нет?
В. П. Да, нет до сих пор. Если бы мне в области задержаться ещё на годик, то мы бы процветали. Поскольку акции Амурской области обязательно котировались бы на бирже. Кстати, подобное можно было бы провести и на уровне России.
B. C. Мы и без этого не знаем, куда деньги девать, получаемые от продажи нефти и газа. Это при Ельцине не было, чем выдавать пенсии, платить зарплаты бюджетникам. Тогда многие области примитивно брали за границей кредиты, которые затем прожирали, разворовывали, и ничем хорошим это для регионов не обернулось.
В. П. Нет, нам в области удалось сделать многое. Мы достроили самую большую в СССР больницу. До моего прихода её готовность составляла всего 25 процентов. За полгода без всяких государственных ассигнований, изыскав собственные резервы, мы её достроили. Больницу на 2000 коек оснастили лучшим медицинским оборудованием. Для этого всю валютную выручку области мы бросили на эти закупки. У нас существует аномалия по воде, и потому в первую очередь закупили аппараты «искусственная почка», аппарат по ультразвуковому разбиванию камней в почках. Послали учиться врачей в те страны, откуда закупили оборудование. В операционных установили мощные телевизионные системы, и проведение операций транслировали в аудитории медицинского института. Иными словами, проходя хирургию, студенты в прямом эфире могли видеть, как эта операция проводится.
B. C. Хорошо, но это всё-таки решение локальной проблемы, а были ли у вас планы масштабного преобразования области, такие, что рассчитываются на годы, а то и десятилетия вперед?
В. П. Когда я стал губернатором Амурской области, то призвал к себе историков, сам изучил и проанализировал архивные документы и пришёл, в общем-то, к простому выводу – территории (область, регион, страна) должны развиваться в рамках Богом данных им преимуществ. Этими преимуществами могут быть либо люди, либо ресурсы, либо географическое положение, а как правило, чаще всего, всё это вместе взятое. Так вот, изучение дореволюционной истории показало, что область в значительной степени развивалась за счет флота типа река-море. Корабли из Амурской области ходили в Калифорнию, Японию, Корею. Туда возили лес, пушнину. Даже сено в Японию возили. Поэтому сама по себе возникла мысль строительства нового порта в Паярково. В Москве с греческими судовладельцами танкерного флота (а они владеют восьмьюдесятью процентами судов подобного типа в мире) мы договорились о создании совместного предприятия. Причём греки в этом предприятии участвовали бы деньгами, а мы правами и всем прочим. Нужно было потратить 200 млн. долларов на строительство нового терминала. В Красноярске строили подобные суда. Проект терминала разработали в Санкт-Петербурге. Иными словами, за 2 года мы бы ввели в строй терминал типа река-море. За 7 дней по Амуру корабли оборачивались бы до Японии, Южной Кореи и обратно. Далее нужно было построить площадку для погрузки угля и железной руды (стенка для погрузки леса уже была), того, что у нас было в избытке. Элеватор в порту уже стоял. То есть зерно мы также могли продавать. А в обмен получать все необходимые товары из других стран. Иными словами, при выполнении этого плана Амурская область стала бы входными воротами в Сибирь и Прибайкалье. Ведь речной транспорт ещё и самый дешёвый. Я уже договорился с Ельциным и о создании свободной таможенной зоны у нас в регионе, и этот указ даже был подписан Президентом в Благовещенске, когда он к нам приезжал. Поступающие таким путём товары должны были оказаться существенно дешевле, чем те, которые завозили железнодорожным транспортом.
B. C. Когда вы ушли, что стало с этими планами?
В. П. Всё рухнуло.
B. C. Почему?
В. П. Всё зависит от человека, от того, кто стоит у власти… В итоге выработанный принцип управления областью получался следующим. Сильные стороны – 70 процентов пахотных земель, морской и речной транспортные пути, лес, золото, граница с Китаем. Что из этого следовало? Мы должны были торговать продуктами глубокой переработки сои. Я ездил в парламент Южной Кореи. Мы должны были создать для этих целей совместные предприятия. У нас соя как продукт питания не прижилась. Хотя мы выращиваем её в самых северных условиях, и потому она самая хорошая экологически. Весь мир сейчас потребляет 108 млн. тонн сои, а мы всего 500 тысяч тонн выращиваем.
B. C. И ту не знаем, куда девать.
В. П. Точно, а восток и юго-восток без сои не живёт. Соя там главный продукт питания. Затем золото. Я вёл переговоры по переработке металла у нас с итальянцами. Переработка леса, ну и так далее. Вся программа на будущее была чётко расписана. Деньги при поддержке администрации находились играючи. Всё решалось легко с теми же греками.
B. C. Ну конечно, они же видят, что имеют дело с трезвомыслящим человеком.
В. П. Да, наверное. Далее мне удалось организовать космодром, который сейчас, к сожалению, хиреет и чахнет. Хотя я думал таким образом привязать Дальний Восток к России и убрать Байконур. У нас широта та же, и нужно производить запуски человека в космос со своей территории. Байконур надо было на тот момент улучшать, поскольку он устаревал. Так вот, разумнее было вкладывать деньги не в чужой космодром, а развивать свой. Причём, на территории области была стратегическая дивизия по ракетам, запускаемым из шахт, имелись готовые шахты, 30 тысяч высококвалифицированного персонала. Космодром «Свободный» с позывными «Мечта». Это удалось утвердить. Да и вообще, масса чего было сделано, и если бы меня в скором времени не перебросили в Москву, Амурская область была бы сейчас русским Кувейтом.
B. C. Открывались такие замечательные перспективы для Амурской области и для вас лично, для вашей работы. Можно было столько задуманного реализовать, воплотить в жизнь. Зачем же вы всё оставили и перебрались в Москву?
В. П. Поступил личный приказ Ельцина прибыть в столицу и приступить к исполнению обязанностей министра имущества и первого вице-премьера. После этого у меня оставалось только два варианта действий. Первый – не выполнить этот приказ и быть немедленно уволенным. Второй – как государственному чиновнику, ему подчиниться и немедленно отправиться в Москву. Я выбрал второй вариант.
В Москву я прибыл со своими принципами управления, которые наработал за всю свою жизнь и теперь хотел распространить в целом по стране. Смысл их предельно прост – работать в полную силу в интересах страны, абсолютная личная честность, члены твоей команды должна быть более профессиональны в сфере своей ответственности, чем ты сам. Иными словами, любой твой зам по отрасли должен знать в ней больше, чем ты сам. В противном случае теряется всякий смысл иметь его в своей команде. Руководитель же должен выступать только в роли толкового организатора. Ну и работа в интересах страны должна занимать всё ваше время – двадцать четыре часа в сутки. Ни один из этих принципов в министерстве мне реализовать не дали. Более того – эти мною провозглашённые принципы вызвали страх у сотрудников. Просто страх. Как мне потом рассказывали, Анатолий Чубайс собирал несколько сходок своих подопечных по вопросу – что делать с Полевановым? Ведь я в Госкомимуществе лишил сразу права подписи наиболее одиозных чубайсовских замов, чтобы они не действовали за моей спиной в своих клановых интересах. Вообще это был беспрецедентный шаг. Всю работу министерства пришлось замкнуть на себе.
B. C. Кто были ваши замы, доставшиеся вам по наследству от Чубайса?
В. П. Кох, Мостовой, Бойко, которого даже американский конгресс осудил за казнокрадство, Васильев, командовавший ценными бумагами, и ещё целый ряд «товарищей». Все они были мной лишены права подписи. По этому поводу страх испытали и послы западных стран. Я был, наверно, единственным министром во всей истории России, которого в течение пяти дней, по их инициативе, посетили все послы большой семёрки – без исключения. Начал череду встреч посол Канады, а завершил посол США. Они приходили ко мне в кабинет, как на работу, и я вынужден был с ними по два часа вести беседы о том, о сём. Все они приходили с разведывательными целями. Я им, естественно, никакой информации не давал, но эти разговоры всё шли и шли. Такому интересу зарубежных стран к моей деятельности было ещё одно объяснение. Когда я приступил к работе, то в первую очередь убедился, что министерство имущества Российской Федерации – это филиал многих американских министерств, поскольку 35 советников из США работали в нашем главном компьютерном центре, знали всю информацию о готовящихся конкурсах и аукционах, вырабатывали стратегию, удобную для побед американских фирм.
B. C. Кошмар!
В. П. Да, это всё равно, если бы во время Второй мировой войны в штабе Г. К. Жукова работали советниками люди Гудериана и именно они бы разрабатывали план Курской битвы. Естественно, Гудериан одержал бы победу. Именно поэтому всех американских советников я выгнал, забрал у них пропуска. Хотя сделать это оказалось не так просто. Тогда Госкомимущество охраняло военизированное подразделение Демократического выбора России (была такая партия в 90-х годах, возглавляемая Егором Гайдаром – B. C.), которое партия поддерживала деньгами, и у них были свои боевики. Об этом факте мало кто знает, и здесь есть над чем задуматься. Но именно такое подразделение было. Так вот, эти охранники пропустили в здание группу во главе с Евстафьевым, пресс-секретарём Чубайса (помните, его ещё потом во время выборной президентской компании Ельцина задержали люди Коржакова с коробкой из-под ксерокса, в которой было спрятано полмиллиона долларов США). Они забаррикадировались в кабинете. У меня опять было два выхода из сложившейся ситуации – либо вышвыривать их на улицу силой с помощью милиции (думаю, этого они и добивались – шума в прессе, общественного резонанса), либо просто забыть об их существовании (пусть сидят до тех пор, пока не надоест) и, не обращая внимания, продолжать работать. Я выбрал второе. Поменял охрану в министерстве, нанял милицию, которая оказалась и в два раза дешевле, при этом выполняла мои приказы и распоряжения, в отличие от демвыборного подразделения. Крик от этих всех моих шагов поднялся жуткий. Пресса обвиняла меня в том, что я нарушаю российско-американскую дружбу, что Запад теперь не будет нам помогать и прочее, прочее, прочее…
B. C. Это организационные шаги в вашей работе на посту министра и первого вице-премьера. А что удалось сделать в сфере экономики?
В. П. Я приостановил тогда приватизацию флотов, поскольку это неизбежно бы привело к срыву северного завоза. Отменил приватизацию ряда алюминиевых комбинатов, так как они были подготовлены к продаже с грубейшими нарушениями законодательства, и приватизацию предприятий оборонной отрасли. Пакеты акций последних позволяли бы американцам войти в советы директоров заводов, которые делали атомные подводные лодки, производили новейшие танки. Ну маразм абсолютный. Делалось всё, чтобы на наших совершенно секретных предприятиях, ко всей сверхсекретной информации имели доступ представители наших потенциальных врагов. А они наши враги по факту своего существования. Как говорил кто-то из американских президентов, не тот же ли Рузвельт, что «важно не намерение, а потенциал». Намерения сегодня могут быть самыми благостными, а завтра замениться на кардинально противоположные. Мы можем уважать Лихтенштейн, другие карликовые государства, но нам плевать на их намерения. А вот на намерения Китая, Индии, Японии и т. д. плевать никто не может, потому что они подкреплены потенциалом. Любая страна заинтересована, чтобы намерения соответствовали её интересам. У нас же тогда в России было всё наоборот, потому и допускалось активное внедрение западных специалистов в оборонную промышленность.
B. C. Ну вот вы повыгоняли иностранных советников, приостановили вопиющее разграбление, под видом приватизации, промышленных ресурсов страны…
В. П. И в демократическом стане страны началась паника. Было сделано всё мыслимое и немыслимое, чтобы меня уволить с поста министра. Я, как первый вице-премьер, каждое утро знакомился с секретными докладами наших послов из ключевых стран. Папку с ними под личную подпись привозил курьер. Я их просматривал, и он увозил документы обратно. Так вот, наш посол в США Воронцов слал Ельцину в Москву просто панические телеграммы, в которых умолял немедленно уволить Полеванова. Аргументы – Америка возмущена остановкой приватизации важнейших предприятий в отраслях, это нарушает принципы нашей дружбы с США, принципы их инвестиций в Россию, и добавлял прочие «красивые слова».
B. C. Хорошие понятия «дружбы» владели умами наших дипломатов! Впрочем, как мы теперь знаем, тогда многие в структурах власти блюли именно американские интересы, а не интересы России, своей страны. Да и была ли она для них своей?
В. П. Конечно, такая постановка вопроса правомерна. Мы можем вспомнить Министра иностранных дел РФ Козырева, у которого было прозвище «Мистер да». По этому поводу даже анекдот существовал. Встретились Ельцин и Клинтон. Борис Николаевич спрашивает: «Билл, почему ты так хороню ведёшь внешнюю политику, а у меня ничего не получается?» На что Клинтон ответил: «У меня два министра иностранных дел – свой и твой Козырев – а у тебя ни одного». И это была правда. Потом последовало прямое указание прислать в один из швейцарских городов Козырева, поскольку туда прилетал госсекретарь США для решения вопроса по увольнению Полеванова. В противном случае ни одного цента из тех траншей, которые должны были поступить в конце января, Россия не получит. Напомню, речь тогда шла о пяти миллиардах долларов.
B. C. Которые потом всё равно успешно и практически за один день разворовали.
В. П. Его для этого и получали, чтобы разворовать. Потому со своими принципами я и не мог долго продержаться в правительстве по определению. Работать приходилось в полном вражеском окружении, которое не дало мне возможности даже собрать свою команду. Я не имел возможности уволить ни одного своего зама. Лишь смог заставить Коха написать заявление об уходе по собственному желанию (он был самой одиозной личностью) да выгнать одну из начальниц отделов, которая подписывала сомнительные документы. Её, кстати, после моего ухода восстановили в должности. Так что работать приходилось на износ, решение всех вопросов брать на себя. Некому было доверять. Долго в таком сумасшедшем напряжении я бы всё равно не протянул.
B. C. А что же Ельцин, который пригласил вас на эту должность? Он не мог не догадываться, не понимать, что происходит в одном из ключевых министерств страны?
В. П. Объективности ради надо сказать, что он пытался что-то сделать. Но Ельцин был целиком зависим, не самостоятелен в принятии решений. Борис Николаевич сделал «пас в сторону», переместил меня на должность заместителя председателя контрольного управления при президенте РФ, сказав при этом – ты посиди там некоторое время, потом видно будет. Но я уже понимал, что никаких изменений в его политике не будет. Через несколько месяцев я лишился и этого поста.
B. C. Нет, если уж они увидели в вас своего врага, решили от вас избавиться, то на половине дороги никак бы не остановились.
В. П. Да, да… Потому я и начал формировать свою партию. Организовал блок «За Родину». Глазьевская «Родина», по сути, калька с моего блока. Но поскольку тогда у нашего народа ещё была эйфория по поводу демократических реформ (это были 1994–1995 годы), убеждённость, что в обустройстве нашей жизни Запад нам поможет (страна ещё не пережила дефолта) – в итоге выборы мы проиграли.
B. C. Мне кажется, что насчёт эйфории вы ошибаетесь. Я о тех годах вспоминаю с ужасом. Думаю, что и большинство граждан страны испытывали по поводу проходивших преобразований если не чувство страха, то растерянности, обездоленности, не понимая, чего ожидать впереди.
В. П. Правильно, потому что решали всё руководители страны. Большинство людей не могли всего знать, поскольку они были лишены информации.
B. C. Но вы-то знали. И в полном объёме о происходящем информировали президента Ельцина?
В. П. Конечно. Руководители нашей страны всё знали, всё понимали и всё делали сознательно. Тогда я написал подробный доклад о методах проведения в России приватизации (а вернее, разграбления её богатств) и передал его руководству страны. Этот доклад, как исторический документ, и сейчас сохранил свою актуальность. Потому что через десять лет Счётная палата Степашина повторила проверку проведённой в стране приватизации и пришла к тем же выводам.
B. C. Увы, но и с тем же результатом относительно действий руководства страны. Ведь вот вы подготовили свой доклад, вручили его президенту или председателю правительства и…
В. П. Его благополучно положили на полку. Потом месяца через четыре формально рассмотрели. Решений по нему никаких принято не было. Но я руководствовался раньше и руководствуюсь теперь принципом – делай, что должно и будь, что будет. Когда я писал доклад, у меня никаких иллюзий, будто я смогу кардинально изменить ситуацию в стране, не было. Вопрос стоял в другом – как долго я после такого доклада продержусь. Я продержался семьдесят дней, что в условиях тотального окружения моими противниками эквивалентно защите «Брестской крепости». Но зато после этого шага я получил массу союзников везде – в прокуратуре, силовых структурах, моя охрана делала своё дело просто на совесть. Любой, кто не ноет, а действует, вызывает у людей уважение. И потом, когда Чубайс с Черномырдиным пытались засадить меня в тюрьму, инициировав целых одиннадцать уголовных дел, ни один человек меня не сдал, ни один документ никем не был сфальсифицирован. Это кое что да значит. Прокуратура по приказу все эти дела начинала вести. Но все они развалились. Люди, которые их вели, понимали – я действовал не в интересах собственной корысти, а в интересах государства.
B. C. Скажите, достаточно ли было в руководстве страны, в верхних эшелонах власти людей – честных, порядочных, бескорыстных, которые смогли бы в итоге изменить ситуацию? Если же их не было, то почему всякая шваль, нечистоплотная в нравственном отношении, мерзость захватила такую власть в стране? Почему это вообще произошло, стало возможным?
В. П. К сожалению, эта мерзость правила страной. Порядочные люди в руководство попадали случайно, и система их безжалостно «вымывала», уничтожала, освобождалась от них. Срабатывал обкомовский, цекашный принцип. Вообще все беды России от ЦК КПСС и лично от товарища Горбачёва. Верхушка партии поняла, что власть – хорошо, но ещё лучше её конвертировать в собственность. Они поездили по заграницам, посмотрели, как живут западные клерки, и задались вопросом – а чем мы хуже?
B. C. И чтобы эту свою мечту осуществить, они в высшем руководстве начали ускоренно избавляться от порядочных людей? И так до самой низшей ступени власти?
В. П. Да, и потому систему можно изменить только системой. Никакие силовые методы, захваты власти путём переворотов тут не помогут. Если мы хотим изменить свою жизнь к лучшему, то надо в противовес имеющейся создать свою систему.
B. C. Я не представляю, как в сегодняшних государственных условиях можно создать такую систему.
В. П. Дело в том, что сегодняшняя аристократия, которой наглядно показали, что в «цивилизованном мире» её место «у параши», арестовав и посадив в тюрьму Павла Бородина, затем запихав в кутузку миллиардера Прохорова и ещё некоторых высокопоставленных чиновников и преуспевающих бизнесменов, что сильное государство – это высшая ценность и только оно сможет защитить тебя лично и твои капиталы. Жизнь просто заставляет наших аристократов думать о своём спасении, каким-то образом начинать заботиться и о стране. Поэтому они волей или неволей начинают потихоньку поворачиваться лицом к государству. Выделяются деньги на армию. По сравнению с ельцинскими временами тут улучшение кардинальное. Конечно, это мизер по сравнению с тем, что нужно бы сделать. Но и это лучше, чем полное бездействие. В этом отношении посадка в тюрьму Бородина отрезвляюще подействовала очень на многих. На всех! Тут и президент понял, что страна должна иметь возможность его защитить.
B. C. А как вы вообще оцениваете наши дальнейшие перспективы? Что ждёт Россию впереди?
В. П. С учётом того, что мы вступаем в эпоху катаклизмов, а они будут только нарастать – природные и, самое главное, экономические – с учётом того, что мы по-прежнему остаёмся сырьевой страной, наше положение будет довольно терпимым, устойчивым. Нас не затронет никакой крупномасштабный экономический кризис. Поскольку у нас просто нет этой самой экономики. Экономические кризисы существуют для экономически развитых стран. А мы как торговали нефтью, газом, лесом, так и будем это продолжать делать в тех или иных объёмах. По большому счёту, мы живём натуральным хозяйством. Россия только-только начинает создавать высокотехнологичные отрасли и декларировать их дальнейшее развитие. Но как у нас часто бывает – от декларации до воплощения в жизнь «дистанция огромного размера». Поэтому, сидя на ресурсах, мы можем относительно спокойно смотреть в будущий кризис. Мы уцелеем. Но стратегически это, конечно, не путь. Россия должна развивать сверхмощную экономику, создавать оружие пятого, шестого и прочих поколений, должна иметь современную армию. Та армия, которая у нас сейчас, не соответствует требованиям современных войн по уровню оснащённости и профессионализма. Советская армия этим требованиям, безусловно, соответствовала. Нынешняя российская ещё только создаётся, и происходит это очень медленно, с большими потерями.
Поэтому, как ни странно, но Россия в современной обстановке «выплывает», у неё есть будущее.
B. C. Вашими бы устами да мёд пить. Правящая государственная элита продолжает жутко пренебрежительно, даже цинично относиться к своему народу, к его нуждам, потребностям. Недавно были обнародованы цифры статистической отчётности по РФ за первое полугодие 2010 года. Согласно им, почти тридцать процентов населения страны живёт на доходы ниже прожиточного минимума. Тут лучше сказать – выживает.
В. П. Это верно. Российская олигархия считает народ полем для получения своих сверхприбылей. Собственно, как таковой, сам народ никого не интересует. Сейчас на дальнюю перспективу что-то начали обещать. Одно это уже хорошо. При Ельцине ничего подобного не могло быть в принципе. Так же, что касается внешней политики. Сейчас наметились некоторые тенденции независимости в ней. Но социальные вопросы не укрепить без укрепления вертикали власти. Здесь тоже есть обнадёживающее движение вперёд. Хотя, на мой взгляд, такая централизация произойдёт лишь тогда, когда несколько достаточно одиозных глав субъектов федерации, таких как Москва, Татарстан, Башкирия (Лужков, Шаймиев, Рахимов), будут отправлены на заслуженный отдых. Здесь давно должны быть люди с новыми идеями.
B. C. Почему их так боятся трогать? По национальным причинам?
В. П. И по национальным, и потому, что все рычаги властной, финансовой составляющих давно поделены, люди по своим местам расставлены. Всё это трогать, ломать никому не хочется. Поэтому для меня самостоятельность Медведева, как политика и главы государства, будет зависеть от того, справится ли он с этими вопросами.
B. C. Вообще для меня были пугающими первые шаги Медведева на посту главы государства. Когда он собрал всю свою команду и объявил, что начинается борьба с коррупцией. Этим заявлением он мне очень напоминал Горбачёва времён начала перестройки. Ведь понятно, что по-настоящему никто так с коррупцией не борется. Для этого нужны какие-то другие методы. В Италии, например, сначала арестовывают десятки коррупционеров, а лишь затем объявляют, что началась чистка властных структур от взяточников.
В. П. Бороться с коррупцией надо жесточайшим образом. И вместо тысячи слов об этой борьбе лучше один расстрел. Кстати, нам давно надо выйти из этих идиотских договоров и моратория на смертную казнь. Убийца должен быть расстрелян. Коррупционер, нанёсший большой ущерб государству, должен быть расстрелян. Китай, кстати, плюёт на все эти моратории. В его законодательстве, по сравнению с другими странами, максимальное количество статей, по которым предусмотрен расстрел. Кстати, это, наверно, единственная страна, где предусмотрена высшая мера наказания за плохое качество продукции, отправляемой на экспорт. По этой статье они расстреливают в год порядка 35 человек. И правильно делают. Что толку, когда в тюрьме сидит маньяк, который лишил жизни десятков человек, или террорист? Так жизнь убийцы, в отличие от его жертв, признаётся священной.
B. C. Да, здесь, как мне кажется, происходит явная подмена ценностей. Противники смертной казни ссылаются на то, что в Китае ведь тоже не истреблена преступность. Да, не исчезает. Но зато в процентном отношении, относительно этих же преступлений в России, их совершается намного меньше.
В. П. На порядки меньше. Сами же преступления, конечно, никогда не исчезнут. Это, к сожалению, одна из ипостасей человеческой натуры.
B. C. Спасибо, Владимир Павлович, за беседу. Всё-таки будем надеяться, что у России впереди светлое будущее.