Между другими ремесленниками в колонии был и парикмахер — низенький, худенький малый, с веселыми наглыми глазами. Своими ножницами он быстро привел нас в надлежащий вид, подшучивая над моими заботами об усах. Я посмотрел на него надменно, но это только привело его в еще более игривое настроение, а меня — в бешенство, но веселый огонек в глазах Мартина заставил и меня расхохотаться.

Парикмахер, оказавшийся симпатичным человеком, сообщил нам, что здесь имеется портной, который привез с собою все принадлежности для своего ремесла и несколько кусков прекрасной материи, которые он надеется превратить в честно заработанные деньги. Мы разыскали этого портного и заказали ему гладкий темно-синий костюм для Мартина, а для меня из красного материала. Это дало повод Мартину заметить, что Красный Петушок хочет восстановить свои перья.

Возвращаясь от портного на площадку, находившуюся в центре форта, я заметил знакомую, неприятную фигуру, пересекавшую открытое место и направлявшуюся к нам. Это оказался жирный негодяй с черной повязкой на глазу — Мишель Берр.

Он двигался с той же легкостью, которая меня всегда в нем поражала. Подойдя к нам, он, по своему обыкновению, очень низко поклонился и сказал с еле заметной улыбкой на своих толстых губах:

— О, господа! Я так рад видеть вас опять живыми и здоровыми.

— Не сомневаемся, — ответил Мартин сухо.

Я ничего не ответил, так как один вид этого человека расстроил меня и наполнил гневом и отвращением к нему.

— Я перенес большие лишения за то время, что не видел вас, — продолжал Мишель. — После смерти доброго капитана…

— От лихорадки, — вставил Мартин тихо.

— От внезапной сильной лихорадки, — согласился Берр иронически, — когда вы, господа, оставили остров…

— Унесенные дикарями, не так ли? — спросил Мартин с неподвижным лицом.

— Да, были такие слухи, — сказал толстяк, взглянув на Мартина с невольным восхищением. — После всего случившегося, не имея славного начальника, который руководил бы нами, мы соорудили лодку и отправились на ней во Францию; но, вследствие враждебности дикарей, с которыми у нас происходили раздоры, мы не в состоянии были взять с собою достаточное количество припасов, и, пока мы не достигли моря, наше положение было отчаянным. Я много дней жил запасом собственного жира, подобно некоторым животным, о которых мне рассказывал один монах, когда я был мальчиком. Я потерял много жиру и был настоящим скелетом, но нас спасло английское судно.

— Теперь вы прекрасно поправились, — заметил Мартин, скользнув взглядом по шарообразной фигуре, стоявшей перед нами.

— О да, господа! Но это было ужасно! Потом я очень беспокоился за вас…

— Будучи таким горячим поклонником моего отца, — вставил я злобно.

Он опять поклонился.

— А когда вы прибыли во Францию? — спросил Мартин.

— Тогда я доложил адмиралу де Колиньи о неудачах колонии и о печальной смерти капитана де ла Пьерра — от лихорадки, от сильной лихорадки! — Самодовольная улыбка появилась на его лице, когда он прибавил:

— Если бы я сообщил правду, то поплатился бы своей головой, а так меня опять послали с этой экспедицией, как уже имевшего опыт с первой.

— Настоящая история будет когда-нибудь рассказана, мсье Берр, подумали ли вы об этом? Когда-нибудь и в совсем неожиданный для вас момент, — сказал Мартин. — Кто знает!

Жирный Мишель пожал своими покатыми плечами.

— Действительно, кто знает? От этого надо себя предохранить, — ответил он и удалился от нас.

Мы с Мартином продолжали наш путь к жилищу де Лодоньера, чтобы получить от него дальнейшие распоряжения. Дорогой я думал о величайшей наглости Мишеля Берра, и старое, тревожное состояние охватило меня вновь при мысли, что с возвращением этого человека надо быть настороже.

Де Лодоньера мы нашли в плохом настроении, его обычно приветливое лицо было нахмурено. Однако, при виде нас оно прояснилось, и он встретил нас с улыбкой.

— Мои дикари! — воскликнул он, — как раз вас я и желал теперь видеть. Я имею для вас поручение. Пять наших юношей отправились в лес на розыски золота. Как будто золото растет на деревьях! Уже пять дней, как они отсутствуют, и я боюсь, что они заблудились. Я бы хотел, чтобы вы отправились на поиски.

— Это нелегкое дело, — заметил я. — Все равно, что отыскать блоху на спине собаки. Не можете ли вы сказать нам, капитан, по какой дороге они отправились?

— Мне кажется, на юг, — ответил он. — Без сомнения они затерялись в широких болотах, находящихся в этой части. А может быть они умерли от лихорадки; болезней мы здесь имеем всяких достаточно — наш врач едва справляется с ними. Работы задерживаются, земля не обрабатывается — есть от чего с ума сойти.

— Этого можно было ожидать, — сказал Мартин. — Эти молодые люди, эти знатные отпрыски Франции, не подходят для роли колонистов. Они только искатели приключений, охваченные золотой горячкой. Такие люди всегда удаляются от колонистов, разыскивают чего-то за холмами, за синими горами. Капитан, почему бы нам не предпринять путешествие внутрь страны — вы, этот юноша и я? Кто знает, что мы там найдем? Может быть, новые земли для Франции?

Лицо де Лодоньера засияло после этих слов: оно выражало радость человека, долго разыскивавшего что-то и вдруг увидавшего разыскиваемое перед собою.

— Может быть… — начал он, но сразу остановился и вопросительно посмотрел на Мартина.

А этот шутник широко улыбался. Капитан разразился громким смехом.

— Вы, кажется, поймали меня на слове, а, мсье Белькастель? Ну, покончим с вами. Вы не будете очень жестоки с этими молодыми людьми, когда их разыщете, а? Мы ведь выкроены по одному и тому же образцу.

И мы отправились на розыски. К счастью, мы их нашли на второй же день мокрыми, несчастными, дрожавшими от холода и сгоравшими от жажды. На четвертый день мы их благополучно доставили в форт. Де Лодоньер был страшно доволен, называл это подвигом с нашей стороны и так нас расхваливал, что я стал гордиться этим. Мартин смеялся надо мною, но я на это не обращал внимания, так как получить похвалу от де Лодоньера для меня было так же важно, как и от Мартина.

На второй день после возвращения я увидел приближавшуюся ко мне женщину. Возможно ли?.. Она подошла ближе — и я весь задрожал. Я смотрел прямо в темные глаза той девушки, которую я видел в Париже в саду.

— О, сударыня! Я боялся, что потерял вас, что никогда вас больше не увижу! — заболтал я раньше, чем пришел в себя от неожиданности.

Она недоуменно и вопросительно посмотрела на меня. Ее бледное лицо покрылось легкой краской. Она, по-видимому, считала меня наглым малым, когда я стоял перед нею в своей кожаной одежде, без шляпы, загорелый, с нечесаными волосами, и во все глаза смотрел на нее.

— Вы, наверно, ошиблись, — сказала она холодно, отступая от меня. — Я вас никогда не видела.

— Но я вас видел, сударыня, два года тому назад, в саду в Париже. И я вас с тех пор никогда не забывал.

Я решил было дальше не продолжать, но невольно прибавил:

— И никогда не забуду!

Она слегка улыбнулась, покраснела и оставила меня.

Не успела она сделать двух шагов, как я услышал возле себя чей-то голос и, подняв глаза, увидел де ла Коста.

— Мсье де Брео, — сказал он, — я не знал, что моя дочь имеет удовольствие знать вас. Ее болезнь…

— Нет, папа, я не знаю этого молодого человека, — произнесла девушка, повернувшись к нам. — Я его только спросила дорогу к дому Роже де Меррилака, которому несу бульон, так как он лежит больной.

Это заявление Марии де ла Коста привело меня в такое уныние, что я больше ничего не в состоянии был сказать. «Дурак, дурак, сам разрушивший все свои надежды», — мысленно выругал я себя за мое глупое поведение.

— Это мсье де Брео, дорогая, — сказал де ла Коста после недоуменного взгляда на каждого из нас по очереди. Я поклонился. — Один из тех двух джентльменов, об удивительных приключениях которых я тебе уже— рассказывал. Они много месяцев жили здесь среди дикарей. Мне очень хотелось расспросить вас об этой стране, мсье. Вы сделаете мне большое одолжение, если в свободное время посетите меня, и мы поговорим о чудесах Нового Света,

— Для меня будет большая честь служить вам, — ответил я. — Назначьте время, и я буду рад посетить вас. Я думаю, было бы хорошо привести с собою и Мартина Белькастеля, так как он более меня осведомлен.

Таким образом, вечером этого же дня Мартин и я, прекрасно выглядевшие в своих новых костюмах, которые мы поторопились получить у портного, очутились в доме де ла Коста. Хозяин дома оказался очень разговорчивым; он много и долго расспрашивал о плодородности здешней почвы, о ее свойствах и качествах; сообщил нам о своих широких планах обзавестись здесь в пустыне хозяйством, привезти сюда из Африки негров для обработки земли и еще о разных других планах. Говорил он обо всем так распространенно и высокопарно, что, если бы не нежная красота его дочери, я бы там не засиделся. Но дочь обошлась со мною так любезно, что я готов был думать, что мое поведение при встрече с ней было ей не так уж неприятно, как я того боялся.

Мы сидели у них довольно долго, и я, предоставив Мартину давать объяснения хозяину дома о Новом Свете, сам беседовал с прелестной его дочерью.

Одна вещь, отравляла мое счастливое настроение — это имя Роже де Меррилака, не сходившее с уст молодой девушки, и по мере того, как она повторяла его, мое нерасположение к этому неприятному, напыщенному молодому человеку увеличивалось.

Когда мы с Мартином возвращались домой, я заметил, что провел очень приятный вечер. Он засмеялся.

— Вам-то было приятно, Блэз, но не мне, — ответил он с притворной серьезностью. — Я так переполнен почвой, дождями, неграми, урожаем, имениями и вообще превосходством мсье де ла Коста над всеми окружающими его людьми, что тецерь еле двигаюсь под этой тяжестью. Могу сказать без хвастовства, что я — храбрый человек, если мог устоять против напора такого многословия. Клянусь, это непостижимо, это ужасно! Я расхохотался.

— Во всяком случае смеяться нечему, — сказал Мартин серьезно.

Я взглянул на его лицо, не совсем ясно вырисовывавшееся при свете звезд, и заметил, что оно выражало большую усталость.

— Этот человек представляет собой громадную бочку, наполненную словами, — продолжал он после краткого молчания. — Не такие люди, как де ла Коста, завоюют эту суровую страну. Нет! И не такие, как эти молодые военные, которые гонятся за какой-то мечтой. Где настоящие земледельцы, Блэз, которые могли бы распахать эту девственную почву, терпеливые труженики — опора Франции, где они?

— Вы думаете, что эту колонию постигнет такая же неудача, как и первую? — спросил я.

— А как же иначе? Посмотрите на законченный наполовину форт; урожая нет, земля не расчищается. А мы разыскиваем в лесу охотников за золотом. Золото! Никакого золота нет на расстоянии пятисот лье. Единственное золото здесь находится под нашими ногами — в продуктах этой земли!

Я пожал плечами. Мартин засмеялся.

— А жизнь идет вперед, и Блэза Брео тревожат другие мысли. Женщины — настоящее дьявольское наказание для мужчин, — сказал Мартин.

Я сделался постоянным посетителем дома де ла Коста, ловко избегая хвастливой многоречивости отца и много гуляя вокруг форта с его дочерью. Таким образом прошло много счастливых дней, пока Роже де Меррилак не оправился от лихорадки и стал также бывать у них.

Я видел, что она о нем много думает, и видел также, что он не очень уверен в ней, хотя и старался скрыть это от меня. Этот надменный, заносчивый молодой человек выказывал к ней сильную любовь. Тем не менее, и я не терял надежды, так как временами мне казалось, что она все больше и больше обращает на меня внимание. Но в те дни, когда эта гордая девушка выказывала свою благосклонность де Меррилаку, я сидел дома, дулся и впадал в уныние.

Жаркие летние месяцы быстро прошли, и наступила осень; из серого, хмурого неба полились проливные дожди, и форт на вершине песчаного холма превратился в остров, окруженный водой и болотами. Мы вынуждены были оставаться в своих домах довольно продолжительное время, и эта вынужденная бездеятельность дурно влияла на наше настроение. Один только Мартин оставался спокойным, он проводил время в военных упражнениях или мирно дремал, пробуждаясь потом веселым и бодрым. Но я не обладал таким философским характером. Я часами ходил по комнате, бесясь от бездействия, или же бродил по грязи вокруг форта, чтобы хоть чем-нибудь развлечь себя. Мишеля Берра я видел очень редко, а при встречах не заговаривал с ним. Но каждый раз при виде его я тщетно пытался разгадать, почему он так интересуется мною.