Наступили мрачные дни для форта Каролина. Тень тяжелой испанской руки тяготела над ним, и лица колонистов стали угрюмы от недобрых предчувствий. Де Лодоньер работал день и ночь, чтобы укрепить наши позиции; он прибегал ко всяким средствам, чтобы заставить людей работать, — то к ласке, то к угрозам, но все это мало помогало.
Каждый вечер наиболее благочестивыми колонистами устраивались богослужения; раздавалось громкое пение гимнов, которое с удовольствием слушали посещавшие нас краснокожие. Де Лодоньера упрекали в индифферентности к вере — о чем многие уже давно твердили. Это же и послужило поводом к сопротивлению его приказаниям и к недовольству ведением им дел.
— Нет надобности в такой спешке, — заметил Мартину один из колонистов по имени Бело. Это был маленький человек с крысиным лицом, изрытым оспой, в грубой черной одежде. Он иногда произносил проповеди и руководил пением. — Нужны большие силы, чтобы взять наши позиции даже в таком виде, как они теперь. Мартин посмотрел на него с сожалением.
— С двумястами обученных людей я могу обещать взять их в течение двух часов, — сказал он. — Вы не военный человек, мсье, это ясно. Вы бы лучше слушались тех, кто больше вас понимает в военных делах, — прибавил Мартин сурово. — Предоставьте дело защиты форта де Лодоньеру, как он представляет нам укрепление веры.
— Что касается последней, — ответил Бело, — то мы будем на него жаловаться в надлежащее время и надлежащей власти за его небрежное отношение. Мы увидим…
Мартин засмеялся.
— Итак, ветер дует с этой стороны, а? Но будьте осторожны, мсье, это игра, в которой участвуют две стороны.
Бело сразу уставился на нас, испугавшись злобного выражения лица Мартина.
Время шло, враг все еще не показывался; первый страх стал проходить; большинство из нас стали жить прежней ленивой жизнью. Де Лодоньер был занят приведением в надлежащий вид двух судов и укреплением форта. Но вот, однажды утром, когда Мартин и я дежурили на берегу и наблюдали за полетом голубых и розовых цапель с длинными клювами и тонкими ногами и забавных белоснежных пеликанов, мы заметили что-то белое на горизонте. Судно, без всякого сомнения судно! За этим следовало еще одно и еще одно, в конце концов мы насчитали семь судов, быстро идущих по свежему ветру. Все утро, пока они приближались, Мартин старался угадать, какие это суда, и только около полудня мне показалось в передовом судне что-то знакомое. Я почувствовал к нему какое-то странное, малопонятное для меня дружелюбное чувство. Мы со страхом смотрели на развевавшийся на фок-мачте флаг, но не могли еще различить его. Вскоре судно слегка изменило направление, и я увидел его в другом положении. Я узнал его — «Тринити»!
— Это французское судно, Мартин! — закричал я. — «Тринити»! «Тринити»! Я сразу узнал!
— Да, вы правы, — сказал Мартин, не сводя глаз с судна. — Конечно, это «Тринити», без сомнения, это оно. Наконец-то Жан Рибо! Теперь…
— Теперь мы опять увидим Францию, — прервал я его, счастливый только от одной этой возможности.
— А я думал, что вы здесь кем-то очень интересуетесь, — сказал Мартин, подчеркивая свои слова.
В моем воображении сразу появилось лицо, которого я уже много дней не видел, и я печально подумал о том, что никогда не оставлю эту дикую страну один. Это не место для женщин. Только такой сумасшедший, как де ла Коста, мог подвергнуть себя и свою дочь таким ужасным опасностям, какие угрожают нам.
— Наконец, это подкрепление даст нам возможность встретиться с испанцами в одинаковых условиях, — сказал через некоторое время Мартин. — Конечно, — прибавил он с сожалением, — это уменьшит опасность. Признаюсь, Блэз, я жажду битвы.
— Не беспокойтесь об опасности, Мартин, — ответил я ему. — Если испанцы прибудут, как говорили англичане, с пятнадцатью судами, то у нас будет возможность прославиться.
— Да, я надеюсь, — сказал Мартин с сияющим лицом, — что мы сумеем совершить подвиги, так как испанцы превосходные бойцы, они хорошо наносят и хорошо принимают удары.
На реке показались лодки, и другие колонисты присоединились к нам.
Наконец, после полудня, «Тринити» под громкие, радостные приветствия бросило якорь на реке. Мы поднялись на борт, и первый человек, которого мы увидели, был Жан Рибо. Его открытое лицо сияло радостью, когда он, пересекая палубу, направился к нам навстречу.
— Как я рад вас видеть! — закричал он. — Мы считали, что вы погибли, и горячо оплакивали вас. Вы, должно быть, пережили интересные приключения, Мартин?
— Очень интересные, — ответил Мартин, улыбаясь его энтузиазму. — Но о наших приключениях потом; я думаю, что вас ждут другие посетители.
В это время раздался голос с реки, прося разрешения подняться на судно, и в одно мгновение на палубе оказались: грубый, маленький Бело с неприятной улыбкой на жестком лице; Лашерр, высокий человек с потупленными, смотрящими украдкой глазами и — к моему удивлению — Роже де Меррилак. Что он имел общего с этими людьми, я не мог себе представить; он никакого объяснения не дал. Он приветствовал Жана Рибо, как старого приятеля, и отошел в сторону. Мы последовали его примеру. Бело немедленно начал излагать Жану Рибо длинную петицию, требуя удаления де Лодоньера, обвиняя его во многом, а главным образом, осуждая его пренебрежение к вере.
— Я внимательно обдумаю все то, о чем вы мне сообщили, господа, — сказал Рибо осторожно после того, как Бело закончил свои длинные и бессвязные обвинения, — но мне очень трудно допустить, чтобы мой старый друг сознательно пренебрегал интересами колонии. А что касается ваших духовных потребностей, то я привез сюда мсье Робера.
Он указал на стоявшего возле него седовласого, почтенного вида человека лет пятидесяти, в скромной черной одежде.
Пока все это происходило, де Меррилак бросал на меня мрачные взгляды, но я не обращал на них внимания, так как искренне жалел его за те страдания, которые он переживал из-за ревности.
Не успел Жан Рибо закончить свои замечания, как послышался еще один громкий зов с реки, и вскоре де Лодоньер показался на палубе. Его лицо, когда-то румяное и красивое, теперь было бледно и измучено: глаза утратили обычный блеск; но он довольно быстро двигался навстречу Жану Рибо, и через минуту они заключили друг друга в объятия. Некоторое время они ходили по палубе бок о бок и тихо беседовали: де Лодоньер нетерпеливо и быстро, а Рибо спокойно и медленно. Вскоре беспокойное выражение стало исчезать с лица де Лодоньера, и на нем появилась обычная улыбка.
Затем Жан Рибо повернулся ко всей компании.
— Я нахожу обвинения, выдвигаемые против де Лодоньера, маловажными; это пустяки, и против них я привез лекарство в лице мсье Робера; об этом я с вами потолкую попозже. Я привез новые семена для посева, много припасов и солдат для защиты от испанцев. Мне говорили, что мы должны их ждать, и довольно скоро. Но я надеюсь, господа, что в конце концов мы здесь создадим Новую Францию, которая изумит наших друзей на родине.
В дальнейшей беседе он сообщил, что ничего не слышал об испанском флоте, что не встретил ни одного судна; наоборот, путешествие было спокойно и обошлось без всяких приключений.
Бело и Лашерр были немного смущены, когда дело приняло другой оборот, и без дальнейших разговоров ушли.
Де Меррилак после некоторого колебания последовал за ними и, проходя мимо, удостоил меня наглым взглядом, и ответ на который я расхохотался. В общем, я был доволен таким положением вещей, так как у меня не было основания бояться, что между нами может произойти столкновение.
— Но эти испанские интриганы используют все против нас, — говорил Жан Рибо, когда я опять стал прислушиваться к разговору. — Я не боюсь столкновения. С таким судном, как «Тринити», с таким прекрасным запасом оружия и амуниции, какой имеется у нас, мы в состоянии будем совершить такие подвиги, которые принесут нам много славы.
— А. не лучше ли сражаться на суше? — вставил Мартин. — Мы могли бы изнурить их в здешних болотах и имели бы преимущество перед ними, хорошо зная эти места.
— Нет, дорогой Мартин, море имеет свои преимущества для моряков, — ответил Рибо, — а я моряк. Я погиб бы на суше.
— А я — на воде, — сказал Мартин с улыбкой. — Но не будем переходить мосты, пока мы еще не достигли их.
— Мне кажется, — сказал де Лодоньер, — что с нашими новыми силами форт может быть поставлен в такие условия, что сумеет выдержать, при надобности, длительную осаду; и мы могли бы вести наши операции с большей уверенностью на суше.
— Быть может, вы правы, но не будем в первый же день нашего прибытия обсуждать этот вопрос, — ответил Жан Рибо. — Нам нужно, прежде всего, отдохнуть, а затем мы совместно решим все проблемы.