Семь больших испанских судов с позолоченными резными носами величественно двигались по направлению к берегу. Я часами наблюдал за ними, шагая по теплому песчаному берегу реки Май. Когда они приблизились, я мог распознать вымпелы, которые развевались на фок-мачте над высокими парусами; видел, как волны ударялись об их сильные бока и блеск оружия на переполненных людьми палубах. После полудня Мартин присоединился ко мне; он долго озабоченно смотрел на суда и тер ладонь правой руки. Я наблюдал за ним, пока он не обратил на это внимание.

— Скоро произойдет сражение, — сказал он, улыбаясь. — Моя правая рука ужасно зудит и, проезжая сегодня по небольшой речке вблизи северных ворот форта, я заметил, что мое старое лезвие выскочило наполовину из ножен. Вы можете смеяться над старым суеверным солдатом, юноша, но вы увидите, и скоро, что я прав!

— О, скорей бы уже! — закричал я, глядя на испанские суда. — Если бы поскорее! Я достаточно бездельничал! Лучше умереть в разгаре большого сражения, чем тратить здесь жизнь таким образом!

— Хорошо, но я вовсе не намерен умирать, — ответил Мартин своим спокойным тоном. — Я очень тоскую по Франции, и я увижу ее, но раньше придется побороться. В конце концов шпага — единственный подходящий инструмент для горячего человека. С одной стороны, вы правы, Блэз, — славно умереть лучше, чем покрываться плесенью. Но мы не умрем! Будем надеяться на наше уменье, владеть оружием, и не приходите в отчаяние, если нас постигнет неудача.

— Мы можем все-таки не остаться в живых, Мартин. Я об этом думаю, но… хорошо… во всяком случае я вам передаю свое небольшое имение в Брео, если буду убит.

— Что за разговоры о смерти! — сказал Мартин резко. — Мужчины мы или старые женщины, сплетничающие у очага? Но если случится, что я погибну, мой милый друг, вы найдете в моих бумагах в Париже кое-что для вас интересное. Вначале я вас любил ради вашего отца, моего старого товарища, а теперь я люблю лично вас. Было бы прекрасно умереть от шпаги одного из этих испанцев, черт возьми! Всю жизнь я прожил со шпагой в руке, и лучшего не желаю, как и умереть с нею. Много людей я отправил на тот свет, но никогда ни одного, который не имел бы оружия в руках, и всегда только в честной борьбе.

— Поговорим о чем-нибудь другом, — заметил я, стараясь подавить мое душевное волнение.

— Это идея! — сказал Мартин со своим сухим смешком. — Я видел нашего жирного приятеля как раз, когда направился к вам. Он, по-видимому, очень торопился, а сапоги его и брюки были испачканы грязью. Увидев меня, он замедлил шаги, очень вежливо приветствовал меня, но ничего особенного не сказал — действительно, странный человек!.. Он явно издевается над нами!

— Я сам ничего не понимаю, Мартин. Временами я уверен, что он человек, которого надо бояться, но когда вспоминаю, что прожил три года под угрозой его гнева и он не причинил мне никакого вреда, уверенность у меня пропадает. В конце концов, он ничем нас не обидел, и, может быть, все наши догадки и предположения — плоды нашего воображения.

— Неприятности приходят к нам, когда мы их меньше всего ожидаем, — заметил Мартин, снова растирая свою руку. — Во всяком случае, надо держать глаза открытыми.

В то время как мы говорили, испанский флот уверенно двигался прямо к гавани. Позади нас, на реке, «Тринити» и остальные наши суда качались на своих канатах от сильного прилива. На палубах двигались люди: матросы лазали всюду по снастям, наблюдая за приближавшимся флотом, Жана Рибо не было видно. Зловещая тишина опустилась над рекой, людьми и лесом.

— Уйдем, пока нас на заметили испанцы, — сказал внезапно Мартин. — Прицелиться в нас из мушкетов нового образца было бы приятной забавой для этих дворянчиков.

Мы повернули к нашей лодке и направились вверх по реке, медленно двигаясь против тихого течения. Молча миновали мы стоявшие на якоре суда. Я был занят размышлениями о том, как кончится предстоящая битва, — как вдруг вид женщины, показавшейся на дороге от форта, заставил меня подумать о том, что придется нам пережить в случае неудачи. Я пришел в ужас, представив себе любимую девушку в руках победителей, и торжественно поклялся, что пока я жив, этого не будет. Когда мы, высадившись на берег, шли мимо невысокого холма, Мартин заметил, что было бы лучше занять место у берега, откуда мы могли бы видеть все, что будет происходить. С этой целью мы направились по мало посещаемой дорожке между деревьями, которая должна была привести нас к реке как раз напротив «Тринити». Я знал, что мы найдем там хорошее прикрытие, так как однажды охотился в этой местности. Пройдя уже полпути, мы встретились с Мишелем Берром. Сапоги его были покрыты сухой грязью, круглое лицо покраснело от солнца и ветра, полинявшие одежды были разорваны кустарником и ветками, но он двигался со своей обычной быстротой, несмотря на следы трудного путешествия. Он приветствовал нас, как всегда, насмешливо-вежливо.

— Как видно, мы будем иметь гостей, господа, — рискнул он сказать, сверкнув странным вопросительным взглядом своего единственного глаза.

— Через час, — ответил Мартин, — и по совершенно другому направлению, насколько я могу судить.

— Да, эти испанцы не очень любят новую веру, — снова начал жирный Мишель. — Кроме того, я слышал, что испанский король объявил эту страну своей собственностью и не потерпит нарушения своих прав.

— Как видно, вы совершили длинное путешествие, мсье, — сказал я, пристально взглянув на его покрытые грязью сапоги.

В его глазу сразу появилось торжествующее выражение и так же быстро исчезло.

— Не слишком длинное, мсье де Брео, не слишком. — ответил он, оставив нас.

После его ухода Мартин засмеялся своим обычным смешком. Я посмотрел на него вопросительно.

— Черт возьми! Видели вы выражение его лица, Блэз? Как у кошки, стоящей перед чашкой со сливками. Хитрый плут! Хотел бы я знать, какую чертовщину он теперь затевает?

— Если она так же безвредна, как и все другие, то это не так важно, — сказал я.

— Без сомнения, какая-то новая тзйна, — заметил Мартин.

Если бы мы знали, какая ужасная тайна заключена в этом коварном мозгу, мы не прошли бы мимо так беззаботно, а покончили бы с ним, как с бешеной собакой.

На берегу мы нашли место, откуда был открытый вид на реку и обширный солончак позади. Справа синело огромное морское пространство; слева тянулась беспредельная зелень болот со своими волнистыми травами и разбросанными холмиками, где множество розовых и голубых цапель усердно кормилось среди луж. В дремотной тишине полудня самые слабые звуки ясно доносились к нам по спокойной воде: бряцание оружия на судах, случайные тихие замечания готовившихся к сражению людей, находящихся между снастями или на палубах. Выглядывая из нашего прикрытия, я увидал на севере безобразную массу облаков, как бы врезавшуюся клином в яркое небо; ветер усиливался, приближалась гроза; наконец, засверкала молния. Мартин испытующе посмотрел на небо.

— Может быть, сегодня сражения вовсе не будет, — сказал он. — Моряки могут оказаться занятыми спасением своих кораблей: похоже на то, что будет сильный шторм.

Я кивнул головой.

В это время показалось первое испанское судно, величественно двигавшееся по реке, за ним на некотором расстоянии остальные — всего семь кораблей громадных размеров с выгравированными изображениями святых на носовой части. Сердце мое замерло, когда я увидел, как ничтожен в сравнении с ними наш флот. На борту наших судов сразу закипела работа.

Палубы испанских судов были полны темнобородыми испанскими солдатами, их оружие блестело в желтых лучах заходящего солнца, возвышения на передней части были также заполнены воинами. На носу главного судна стоял среднего роста человек в богатых доспехах с обнаженной головой; его бледная кожа составляла поразительный контраст с черными волосами и лопатообразной бородой. Глаза его были жестокие и холодные, губы тонкие и злые, весь его вид — бесстрастный, суровый.

Один за другим послышались всплески якорей и шум канатов. Затем опять наступила тишина.

По направлению от форта на реке показалась лодка. Из-за сверкавших на воде солнечных лучей я еле ее заметил, но потом, как раз когда она исчезла за последним из исполинских судов, я мельком уловил, что на ней только один человек. Эта громадная фигура могла принадлежать только Мишелю Берру. Меня интересовало, какие новые планы замышлял этот коварный человек.

— Черт возьми! Опять этот таинственный жирняга, — прервал мои мысли жесткий голос Мартина.

— Как вы думаете, что он намерен делать? — спросил я.

Мартин пожал плечами:

— Кто знает? Присоединиться к Жану Рибо или сдаться испанцам, чтобы спасти свою шкуру.

— Нет, — сказал я с сомнением, — я не считаю его трусом…

Я прервал свои слова, так как заметил движение на борту «Тринити». На носу я увидел Жана Рибо, держащего в руке короткую, тяжелую секиру.

— Какие это суда? — окликнул он громким голосом.

— Суда его величества короля испанского, — раздался ответ.

— Кто командир и что вам здесь нужно? — спросил Рибо.

— Я — Педро Менендэс, известный испанский адмирал; я пришел по приказу моего властелина уничтожить нарушителей его прав на владения Флориды.

После этого Жан Рибо поднял руку и два раза ударил секирой. Раздался резкий треск разрубленного каната, и «Тринити», освобожденное от якоря, стало плавно двигаться по течению к морю. Тотчас же последовали и остальные . суда нашего флота. Матросы толпились между парусами, которые сразу наполнились сильным ветром; и через короткое время все корабли полным ходом направились в море.

Хотя это было и неожиданно для испанцев, но они не намного отстали. Воздух сразу огласился резкими криками; испанцы подняли якоря и пустились преследовать наш флот. Через полчаса гавань опустела.

Я посмотрел на небо. На востоке оно было покрыто тяжелыми грозовыми тучами; ветер с каждой минутой усиливался; прибой оглушительно шумел у берегов. Мартин печально покачал головой, и в мрачном молчании мы направились к форту.