Всю дорогу мои мысли были заняты главным образом отгадыванием, кто может быть автором этого неожиданного письма; все мои догадки не подходили, и в конце своего путешествия я был в таком же недоумении, как и в самом начале.

Адвокат Ролан состарился на службе у знатных окрестных дворян. Он скопил себе небольшое состояние и считался в По человеком со средствами. В дверях меня встретил лакей в красивой ливрее и повел через небольшую комнату, где сидел клерк за большим столом, в меньшую. Там сидел адвокат, занятый рассматриванием каких-то бумаг. Это был сухой, маленький человек, опрятно одетый, скрывавший свою лысину под черной бархатной шапочкой. Он поздоровался со мною со смесью уважения к моему положению и сознания собственного достоинства.

Я напомнил о письме.

— Ах, да, письмо, — сказал он с ноткой упрека в голосе, — Я вас давно жду и считаю, что в нем заключается важное сообщение, хотя я сам не знаю его содержания.

Я объяснил ему причины моего долгого отсутствия. Все еще продолжая выражать своим видом легкий упрек, он выбрал ключ из большого количества лежавших на столе, открыл один из двух больших сундуков, занимавших угол комнаты, и, вынув оттуда одно довольно большого размера письмо, с поклоном передал его мне. К своему изумлению я увидел, что оно было подписано моим отцом: «Моему сыну Блэзу де Брео, когда ему исполнится 25 лет».

Первым моим побуждением было сейчас же сломать печать и тут же ознакомиться с его содержанием; но вторая, более хладнокровная мысль убедила меня, что лучше прочитать письмо после. Поблагодарив Ролана за его аккуратное ведение моих дел, я намеревался уже уйти, когда он мне сообщил, что мои арендаторы продолжали в мое отсутствие платить арендную плату и что, за вычетом всех расходов, мне причитается некоторая сумма. Я еще раз поблагодарил его и просил пока оставить деньги у себя, так как я еще имел значительную часть той суммы, которую получил на «Донне Марии».

Проехав около двух лье по направлению к дому, я остановился, привязал лошадь к дереву и, сев у края дороги, стал читать письмо отца.

День был яркий и теплый. Солнце приятно грело мою спину, когда я здесь сидел и слушал — так мне казалось — голос горячо любимого человека.

Письмо было датировано за четыре дня до смерти моего отца; я припомнил, что в это время он ездил в По. После возвращения он слег в постель, чтобы уже больше не подняться. Глаза мои наполнились слезами при мысли о нем.

Там было написано следующее:

«Мой любимый сын.

Уверенный в близкой смерти, я пишу это письмо. Я должен тебе сообщить об очень важном, от чего до сих пор считал благоразумным, по разным причинам, воздержаться. Но все по порядку. Я считаю необходимым, чтобы с самого начала для тебя все было ясно, поэтому я раньше расскажу, каким образом сокровища Беннони оказались в моем владении».

Можете себе представить мое изумление при чтении этих слов. Мгновенно я увидел перед собою прогалину в лесу и свирепое лицо жирного Мишеля; почувствовал прикосновение шнура вокруг висков. Я снова принялся торопливо читать со всевозрастающим изумлением.

«Это произошло незадолго до падения Сьены, когда, возвращаясь из экспедиции на юг, мы штурмом взяли обнесенный стеной город, в котором жила семья Беннони. Испанцы заняли его небольшими силами, но не в состоянии были защищать его, так что сражение не продолжалось и трех часов, как мы уже расположились на стене и через час совершенно очистили город от испанцев. Моя рота должна была ночью нести караул; разместив солдат по местам, я возвращался мимо замка, который был очень стар и приходил в разрушение; я как раз проезжал мимо той части, где в это время жила семья Беннони. Она находилась вглубине, на некотором расстоянии от улицы, и с одной стороны к ней прилегала рощица темных поникших деревьев; кроваво-красное отражение солнечного заката в окнах придавало ей особенно уединенный и жуткий вид. Подъехав к воротам, я залюбовался прекрасной резьбой над каменной аркой — никто не мог превосходить итальянцев в этом искусстве.

Занятый этим, я вдруг услышал раздавшийся из дома пронзительный женский крик. Сойдя с лошади, я побежал по выложенной каменными плитками тропинке к полуоткрытым дверям, ведущим в большую комнату с панелями из черного дерева, тускло освещенную большими окнами. Вытянувшись у самых дверей, лежал стройный средних лет человек с нежными чертами лица, уже начавшими коченеть; под массивным столом тут же лежал мертвым простоватый малый в изорванной одежде; кинжал с золотой рукояткой — тот самый, который я теперь ношу, торчал у него в груди. Широкая лестница вела в верхний этаж, и у подножия ее красивый юноша лет 16 с зажатой в руке обнаженной шпагой умирал от зияющей в боку раны. Наверху слышны были звуки борьбы и хриплый, сердитый голос. Когда я стал подниматься по ступеням, снова раздался тот же женский крик, полный смертельного ужаса. На верху лестницы находился длинный коридор, по которому с обеих сторон было много дверей, ведущих в комнаты. Одна из них была открыта, к ней я и побежал изо всех сил.

Войдя в комнату, я увидел женщину лет 35; два человека старались вырвать у нее кожаный мешочек. Раньше чем я успел крикнуть на них, высокий, тонкий, гнусной наружности малый, по-видимому уставший от борьбы, вытащил свой меч и без предупреждения вонзил его в ее тело. Она упала на пол без единого звука. Второй, громадный негодяй, очень жирный, с черной повязкой на глазу, отступил назад и с презрением посмотрел на своего товарища. Он хотел что-то сказать, но я прервал его своим криком.

Услышав мой крик, они схватились за шпаги и пошли мне навстречу. Жирный двигался с удивительной для своей громадной фигуры быстротой, но мне не стоило больших усилий расправиться с ними. При первом ударе я попал в руку высокого: он выронил оружие и выбежал из комнаты; а после трех ударов я обезоружил его товарища, хотя он недурно фехтовал. Когда я подался назад, чтобы нанести последний удар, он повернулся и выбежал к дверям за первым. Я не преследовал их, а пошел к раненой женщине, но мне уж там нечего было делать — она еле дышала и не могла говорить; когда я подошел, она протянула мне кожаный мешочек и посмотрела на меня умоляющим взглядом прекрасных глаз. Я не сомневался, что это была хозяйка дома в очень красивой и богатой одежде, которая была разорвана на руках и плече. Положив данный мне мешочек в дублет, я отнес ее, уже мертвую, на резную деревянную кровать, стоявшую в одном из углов комнаты, и отправился в свою часть.

Ночью, уединившись, я высыпал содержимое мешочка на стол, и к моему изумлению там оказалось большое количество всевозможных драгоценных камней: брильянты, рубины, изумруды и другие, менее ценные, разной величины и формы. Я решил, что они представляют громадный капитал, в чем ты убедишься сам, так как они остались в таком же виде. Всю ночь я думал, что мне делать с этим сказочным богатством, неожиданно попавшим ко мне; другие, не задумываясь, воспользовались бы этим, но Брео всегда получали свои выгоды только в честной борьбе, а это попало ко мне случайно и, очевидно, принадлежало роду тех покойников, которые теперь лежали в замке. Преувеличенное понятие о чести, скажешь ты? Но такое понятие и отличает честного человека от негодяя.

На следующее утро, взяв с собой людей, я похоронил семью Беннони в тени мрачной рощицы, прилегающей к дому. Затем я стал наводить справки, не осталось ли у них каких-либо родственников, но жители города были враждебны и не сказали бы, даже если бы и знали. Я обыскал весь город, но убийц не отыскал: они исчезли, как будто земля их проглотила, хотя имею основание думать, что они живы до сих пор.

В течение нескольких лет, во время Итальянской кампании, я разыскивал наследников Беннони, но безуспешно, пока, наконец, недавно я не получил письмо от их секретаря, который одновременно был и наставником юноши. Он сообщил мне всю историю своих господ и заключил письмо тем, что эта семья была полностью истреблена во время войн последних сорока лет. Таким образом, я решил, что эти сокровища могут так же принадлежать мне, как и кому-либо другому, и стал думать, как бы получше использовать их.

Два раза за время моего владения этими сокровищами я подвергался предательскому нападению: один раз — во время охоты с адмиралом де Колиньи, когда стрела, пущенная сзади из самострела, задела только мой дублет, и второй раз на улице Парижа, когда на меня напали двое бродяг, и я избежал смерти только благодаря быстроте моего глаза и силе руки. К несчастью, я убил обоих, так что не было возможности узнать, кто руководил ими. Вчера я долго был у Великого Камня Брео, который, как ты знаешь, по преданию служил алтарем у какого-то древнего народа; а сегодня я заметил, что земля на большом расстоянии вокруг него разрыта и видны следы двух человек, одного, очевидно, тяжеловесного. Как видно, те два негодяя еще не отказались от розысков.

А теперь, мой дорогой сын, я должен тебе сказать, к каким выводам я пришел. Я часто замечал, что неограниченное богатство в молодости ведет к распущенной жизни и лени в возмужалом возрасте; оно не ведет ни к чести, ни к славе, ни к дальнейшему увеличению богатства; между тем как бедный, единственное состояние которого составляет только его шпага, если только в его жилах течет хорошая кровь, будет сам добиваться славы, богатства и всяческих успехов. Как тебе известно, я посвятил последние три года твоему воспитанию и надеюсь, что сделал из тебя скромного, способного юношу. Ты обладаешь сильным телом, прекрасно владеешь шпагой, и я решил скрыть от тебя, что ты будешь обладать таким большим состоянием, и предоставил тебе возможность развивать свои таланты в трудных условиях жизни, пока тебе не исполнится 25 лет, когда ты будешь иметь достаточно опыта, чтобы благоразумно распоряжаться своим богатством.

Некоторое время тому назад я рекомендовал тебе разыскать Мартина Белькастеля, моего старого друга, и научиться у него, чему только сумеешь, так как он в высшей степени честный и храбрый человек. Если ты не сделал этого до получения моего письма, то я еще раз советую тебе постараться сделать его своим другом. Обращайся к нему, если тебе нужен будет человек спокойный и опытный. Дели с ним все. что ты имеешь.

Еще одну вещь я возлагаю на тебя, мой милый Блэз. Если один из сыновей графа Марселя де Флага (не Этьена, а его кузена) захочет драться с тобой, то прошу тебя принять его вызов ради меня. Мы с ним поспорили и решили драться, но он заболел жестокой лихорадкой и за день до нашего поединка умер. Как видишь, мы обязаны дать им возможность восстановить их честь.

Мы, Брео, с самого начала собирали рубцы, удары и прославились этим больше, чем богатством: поместья же наши с каждым поколением все уменьшались. Надеюсь, что ты используешь сокровища Беннони, чтобы возвратить Брео прежнее благополучие. Но это ты сам решай.

Драгоценности Беннони ты найдешь в шлеме Жана де Брео, который висит на дверях оружейной».

Тут-то я вспомнил странные жесты моего отца, когда я его застал ночью у дверей оружейной за несколько дней до смерти. Какой я был олух тогда, что не обратил на это внимания! Я стал читать последние строки:

«Это была тяжелая работа для руки, привыкшей больше к шпаге, чем к перу, и боюсь, что я на ней слишком долго задержался. Итак, прощай. Умирая, я сожалею только об одном — что расстаюсь со своим горячо любимым сыном.

Твой отец Жервэ де Брео».

Когда я прочел эти изумительные слова, меня охватила печаль: мой добрый отец заботился обо мне даже в предсмертных мучениях. Затем, после печальных размышлений, я вернулся к моему настоящему положению. Сложив письмо, я положил его в дублет, вскочил на лошадь и галопом помчался домой.

Мартин был в оружейной и шагал взад и вперед в глубоком раздумье, когда я ворвался к нему с удивительной новостью. Я дал ему письмо моего отца. Он читал его спокойно до того места, где упоминалось о нем, и здесь я заметил подозрительный блеск в его глазах.

— Это на него похоже! — воскликнул он сухо.

Я снял старый шлем Жана де Брео и нащупал внутри что-то мягкое, действительно оказавшееся кожаным мешочком. В то время как я его открывал, Мартин запер двери оружейной. Когда я опрокинул мешочек над столом, оттуда посыпалась такая масса сверкающих, ярких . драгоценных камней, что я был совершенно ослеплен; даже Мартин вышел из своего обычного спокойствия и был потрясен виденным.

— Вы богаты, Блэз! — закричал он радостно.

— Нет, мы оба богаты, — ответил я. Мартин улыбнулся и покачал головой.