В течение нескольких дней мы с Мартином тратили много времени на рассматривание драгоценностей Беннони, делали разные предположения об их ценности, но были так не сведущи в этих делах, что наша прикидка впоследствии оказалась гораздо ниже действительной их стоимости.

— Черт возьми! Теперь, когда я богат, — сказал я Мартину, сидя однажды ночью в оружейной, — надеюсь, что мне не трудно будет убедить графа де ла Коста, что я подходящая партия для его племянницы.

— Не сомневаюсь, что это поможет, — согласился Мартин, — к этому следует еще прибавить ваш старинный и славный род, вашу храбрость и рыцарский дух, на что я обращу внимание де ла Коста в надлежащее время.

Слова Мартина смутили меня, и, чтобы скрыть это, я воскликнул:

— Но ведь в Бордо речь шла о богатстве…

— Истинное богатство человека в его сердце, — ответил Мартин. — Возьми своего отца, мой мальчик! Всю свою жизнь он едва ли имел два пистоля в своем кошельке, между тем он был храбрый, любезный, добрый, решительный человек.

Он вздохнул и глубоко задумался.

На следующее утро я намекнул Мартину, что нам пора было бы отправиться в Париж для того, чтобы продать драгоценности и, наконец, узнать размер нашего богатства.

— И сделать предложение де ла Коста, немедленно жениться и быть счастливым, а, Блэз? — улыбнулся Мартин. — Нет, дорогой мальчик! Разве вы забыли, что мы назначили назавтра свидание с де Гуржем?

На следующее утро около полудня прибыл этот самый Доминик де Гурж, беспечный и любезный, в красивом зеленом платье, верхом на белой лошади.

— Эй, друзья мои! — крикнул он громким, веселым голосом, проезжая мост через ров. — Я здесь, как и обещал.

За столом, когда язык де Гуржа несколько развязался от вина, он без всякого предисловия стал излагать задуманный им план.

— Я советовался с друзьями и соседями моих владений, людьми всех сословий, и все они того же мнения, что и я: такое насилие не может быть больше терпимо. Эти кровожадные испанские собаки в конце концов превзошли самих себя. Я распорядился, чтобы продали мои поместья, а на вырученные деньги я снаряжу 3 корабля — думаю, что этого будет достаточно — с солдатами и артиллерией. С тремя хорошими судами я сумею произвести большие опустошения среди убийц. Что вы скажете об этом проекте?

— Хорошо! — закричал я с энтузиазмом. — Но и я должен участвовать в расходах.

— Можете, если имеете желание, — сказал Доминик де Гурж.

— Я думал кое-кого заинтересован этим, — сказал Мартин, — но надо действовать секретно, не торопясь, под видом мирных целей. Если это дойдет до ушей дворян, окружающих королеву-мать, то они не дадут нам уехать.

— Тогда, — сказал де Гурж горячо, — мы уедем наперекор им.

— Нет, мы должны быть благоразумны, мой милый Доминик, — ответил Мартин, смеясь над его горячностью. — Как вам известно, они могут разбить все наши планы, поэтому надо перехитрить их. Давайте подумаем о возможностях устроить это дело.

— Я думал о трехстах солдатах, — заметил де Гурж.

— Слишком много для обыкновенной экспедиции, — возразил быстро Мартин.

— Кроме того, — сказал я, — я обещаю снабдить вас пятьюстами солдатами через три дня после того, как мы высадимся на берег в указанном мною месте.

— Вот это великолепная идея! — воскликнул Мартин. — Сатуриона, а? Да, Доминик, я думаю, что Блэз выполнит обещание, так как он в большой милости у этого вождя дикарей, и они храбрые воины, опытные в ведении войны в джунглях. Не правда ли, Блэз?

— Во всем мире нет более храбрых людей, чем эти «крейки», хотя они понятия не имеют о наших способах борьбы, и, в случае сражения, им надо предоставить возможность воевать по-своему.

— Мы можем объявить, что наша экспедиция отправляется на борьбу с торговлей невольниками, — сказал Мартин. — Такой слух оправдал бы то, что мы берем с собой 150 солдат, много пушек и амуницию.

За завтраком мы снова обсуждали это дело. Де Гурж покинул Брео, горя энтузиазмом, надеясь, что наши планы осуществятся не далее как через три месяца. Но этого на случилось; только через полтора года мы сели в Бордо на суда и пустились в наше путешествие.

Ход событий был таков: на следующий день после отъезда де Гуржа мы отправились в Париж. Сокровища Беннони лежали в моем дублете в том же кожаном мешочке. Два дня мы провели в имении Белькастеля: оно оказалось небольшим, но очень уютным: дом, построенный отцом Мартина, был небольшого размера, но приятный. Имение Белькастеля, как объяснил Мартин, давало ежегодный доход, вполне достаточный для его скромных потребностей, и он был очень доволен, что мог передать скучные обязанности ведения хозяйства своему управляющему, который уже в течение многих лет прекрасно справлялся с этой работой. Два дня жизни в этой мирной обстановке очень надоели мне и Мартину, тем более что я имел при себе громадное состояние, которое хотелось поскорее поместить в безопасном месте. На третий день мы отправились в Париж и приехали к назначенному времени.

Первым моим действием было послать Николя к де ла Коста и осведомиться, когда я могу представиться ему, а также передать привет Марии. Он возвратился с взволновавшим меня ответом, что дядя и племянница уехали в одно из имений на юг и в Париж их ждут не скоро. Я с горечью проклинал де ла Коста, так как видел в этом отъезде злой умысел — разъединить меня с любимой девушкой. Когда Мартин смеялся над моим нетерпением, я страшно злился, что его еще больше забавляло.

После того как я выспался, настроение мое улучшилось, и мы с Мартином отправились к известному ювелиру Фору, которому можно было доверять. Это был высокий человек с выражением любопытства в глазах. Он провел нас в небольшую комнату, откуда вела дверь в другую, побольше, которая была полна работавшими мастерами и учениками, сидевшими на длинных скамьях. Узнав по какому делу мы пришли, он прикрыл дверь и попросил показать драгоценности. Он долго рассматривал содержимое мешочка, поворачивал камни своими тонкими пальцами, тщательно изучая их через какое-то странное стекло, находившееся у него в одном глазу.

— Господа, — сказал он наконец, — за эти драгоценности вы можете выручить громадное состояние. Оценить все это довольно трудная работа, на это потребуется не меньше недели. Я, тем не менее, могу взяться за нее и сообщу вам мою оценку; если сумма эта удовлетворит вас, я возьму эти драгоценности за назначенную мною цену.

Мы согласились на это и стали уходить; перед уходом я выбрал среди драгоценностей большой рубин с прекрасным блеском для подарка Марии и заставил Мартина взять себе безукоризненный изумруд, вставленный в кольцо; кольцо изображало дракона с изумрудом на голове и золотыми когтями. Он взял его неохотно, хотя очевидно было, что он восхищается им.

В течение нескольких недель я жил в Париже, не видя любимой девушки и ничего не слыша о ней. Я предпринимал экскурсии по городу и с каждым днем все больше знакомился с его улицами и переулками. Они меня притягивали и в то же время отталкивали. Под веселой наружностью чувствовалось множество интриг и злых умыслов; но я был осторожен, держал язык за зубами, не вступал в споры и имел шпагу в ножнах. Большую часть времени я проводил в обществе Мартина, и некоторые из его друзей стали также и моими. Терпеливо продолжал я ждать возвращения Марии.

Наконец они прибыли. Мне хотелось, чтобы Мартин сразу же представил меня графу де ла Коста и чтобы он, заменяя моего отца, просил руки его племянницы. Таким образом, Николя опять отправился туда и пришел с ответом, что де ла Коста будет рад принять нас на следующий день. Снова я стал ждать, находясь попеременно то в веселом, то в мрачном настроении; но так как всему бывает конец, желанный час наступил. Когда мы пришли к де ла Коста, лакей доложил о нас и ввел к нему. При первом взгляде дядя казался точной копией того де ла Коста, который погиб в пустыне Нового Света: но при более близком знакомстве оказалось, что он скуп на слова, в то время как тот был болтлив и груб в обращении, погибший же был вежлив и приветлив. Некоторое время мы говорили о пустяках. И в это время де ла Коста бросал на меня острые, пронизывающие взгляды; затем Мартин удалился с ним к оконной нише и приступил, наконец, к важному для меня разговору, предоставив меня самому себе. Когда они возвратились ко мне, я ничего не мог прочесть на их лицах: Мартин был серьезен, как всегда, а выражение лица де ла Коста было непроницаемо. В высшей степени церемонно он благодарил меня за мое участие в спасении его племянницы и был так милостив, что послал за нею, когда я осведомился о ее здоровье.

Она вошла в комнату такой легкой походкой, что, казалось, ее маленькая ножка не касалась пола; ее милое лицо выражало столько счастья, что я был вполне вознагражден за длинные недели одиночества и сомнений. Мы с трудом держали себя с достоинством в присутствии старших — благоразумно называя друг друга «мадмуазель» и «мсье», — но ее глаза говорили мне все то, что я так хотел знать. Когда я поднес ее руку к своим губам, я почувствовал успокаивающее пожатие ее нежных пальчиков. Некоторое время мы говорили натянуто о вещах, которые нас мало интересовали, а затем, слишком быстро для меня, Мартин и я должны были откланяться.

— Граф де ла Коста ничего не имеет против нашего сватовства, — сказал мне Мартин, когда мы пришли домой, — но он предпочитает подождать до вашего благополучного возвращения из экспедиции, которую мы намереваемся предпринять. Если вы и Мария будете того же мнения, то он даст свое согласие и передаст ей наследство ее отца, которое до сих пор находится на его попечении. Я знаю, что это горькая пилюля, Блэз, но де ла Коста имеет преимущество…

— Небольшое оправдание! — прервал я его. — Я ему не нравлюсь…

— Нет, Блэз, я думаю, дело не в том, что вы ему не нравитесь, а в том, что есть другой, который ему нравится больше.

Моя рука инстинктивно схватилась за рукоятку шпаги; Мартин заметил это.

— Нет, сын мой, этого никогда не будет, — сказал он.

Таким образом, я должен был согласиться с настоящим положением вещей.

Через несколько дней ювелир Флор вручил мне деньги за проданные драгоценности Беннони. Для французского дворянина высокого ранга эта сумма дала бы определенное благосостояние, для бедного же гасконца это было громадное богатство.

Два раза в течение года я посетил Брео, где плотники и каменщики работали над постройками, которые я решил воздвигнуть; они работали по указанию опытного управляющего Мартина, которого он мне предоставил на это время. Еще два раза я отлучался из Парижа по делам, касающимся нашей экспедиции. Пять раз Доминик де Гурж приезжал в Париж советоваться с Мартином и со мною. Продажа его поместий затянулась, и он выручил гораздо меньше денег, чем думал, так что Мартин, я и некоторые его друзья дали необходимую сумму, чтобы закупить и снабдить всем необходимым суда для нашей экспедиции.

В течение этих месяцев я ни разу не видел Марию одну: всегда кто-нибудь присутствовал при нашем свидании — или ее бабушка графиня Матильда, или ее горничная — угрюмая старая дева, а иногда и сам граф де ла Коста. Все мои ухищрения не помогли обмануть их бдительность. Случайное прикосновение, брошенный украдкой взгляд любви — вот и вся наша радость.

Наконец, к концу 1567 года пришло давно ожидаемое известие из Бордо от Доминика де Гуржа о том, что мы отправимся через две недели. Я об этом сообщил Марии при свидании; она ничего не сказала, но ее милые глаза омрачились страхом. Граф де ла Коста, казалось, был очень заинтересован нашей экспедицией и задал мне ряд вопросов. Хотя он был нашей веры, я ему ничего не сказал об истинной цели нашего предприятия. Тогда же я решил повидать Марию одну перед отъездом из Парижа.

Через два дня, когда я ужинал в гостинице «Храбрые Рыцари», пришел Николя и передал мне записку, в которой была только одна строчка: «Приходите в сад ночью в 9. М.»

Я был в восторге и наградил Николя золотой монетой.

В 9 часов Мария была в моих объятиях, и я уже тогда высказал ей все те слова любви, которые были против моей воли заточены в моем сердце.

— Но почему же ты должен оставить меня, Блэз? Зачем возвращаться в эту дикую страну, где пролито столько крови наших соотечественников? Я буду бояться за тебя. Ты любишь славу больше меня?

— Нет, моя дорогая! Ты знаешь, что я тебя люблю больше всего. Но ты также знаешь, что честь моя задета, и я должен отправиться.

— Да должен… Я буду тебя ждать, — сказала она бодро. — Возвращайся ко мне таким же храбрым и честным, каким уходишь.

Через две недели мы отплыли из Бордо, чтобы выполнить данное обещание — отомстить.