В комнате воцарилась тишина. Слышно было, как где-то этажом выше хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице. Игнатьев молча курил папиросу, выдыхая дым в открытую форточку, Лёшка тоже курил, складывая сигаретный пепел ровными цилиндрами в пепельницу.

– Потом уже из газет узнал, что на боевом посту погиб Нелюбин Филимон Семенович, холодная голова, горячее сердце… ну и так далее. Ну, как тебе история, журналист, подойдет? – Игнатьев – Бартенев нарушил молчание, не отрывая взгляда от окна, – думаешь, напечатают её в газете?

– Я не журналист, – просто ответил Лешка, – я студент юридического.

– А… борец с преступностью. Как я сразу не догадался, – дворник повернулся к нему лицом и протянул вперед руки, – сопротивляться не буду… надоело уже. Можешь отвести меня в милицию и сдать. Наверно, медальку дадут, а может, даже курсовую работу зачтут. Только ответь сначала, как ты меня нашел? За сорок лет никто не смог, а ты взял и нашел, и записка с фотографией откуда?

– Это было не просто, – Лешка встал и подошел к Бартеневу. Он прислонился плечом к стене и раздраженно добавил: – Владимир Андреевич, да опустите ваши руки, наконец. Мне медаль ни к чему, а зачет я как-нибудь сам сдам. Если бы, конечно, они «феррари» подарили, я сам бы отсидел вместо вас.

Лёшка от души рассмеялся, а Бартенев непонимающе посмотрел на него, но руки всё же опустил.

– Кто ты?

Самойлов расстроенно покачал головой:

– Мне проще ответить на предыдущие вопросы: карманный атлас тех лет с затертыми страницами Ленинградской области, очки, заяц Пират, два сросшихся дерева, сплошная ложь, «Наука логики» Гегеля, сон… ну и так, по мелочи.

– Ничего не понимаю, – Бартенев вслушивался в каждое слово, произнесенное Самойловым, – давай сначала. Откуда у тебя фотография и записка?

– Каша передала своему сыну, ну то есть вашему внуку .

– Кто?! Кому?! – Бартенев окончательно растерялся. Он прекрасно понимал, что домашнее прозвище дочери знали кроме него еще два человека – жена и сама дочь. Владимир Андреевич дрожащими руками взял Самойлова за голову и спросил: – Ты это он?

– Я это я, – Лёшка отстранился от чудного старика, тряхнул головой и сказал, – а… понял. Не обольщайтесь, я не ваш внук, – но, увидев, как погасли глаза Бартенева, добавил, – Ваш внук Поль Дюваль, тот, кто приходил со мной.

– Но он же француз.

– И что? Скажите спасибо, что ваша дочь за французского негра замуж не вышла.

– Нет… но моя семья уехала в Финляндию… и как же тогда?..

Лешка взял за руки не на шутку разволновавшегося старика и усадил его на стул. Объяснять надо было сначала, коротко и ясно:

– Владимир Андреевич, в тридцать седьмом вашу семью переправили в Финляндию. В тридцать девятом, когда началась война с СССР, им помогли уехать во Францию. Ваша жена, Лиза, умерла лет десять назад, простите. А ваша дочь, Катерина, вышла замуж за француза, стала Катериной Дюваль, родила балбеса Поля, который тоже оказался Дювалем. Они вас долго искали, но безрезультатно. Им сообщили, что вас казнили, но потом, к великому счастью, реабилитировали. Ваш внук вбил себе в голову, что непременно должен разыскать могилу деда, а я, волею случая, был втянут в эту авантюру… ну вот, как-то так.

Бартенев сидел напротив, сжав руками голову. Он медленно переваривал услышанное. Потом он провел руками по седым волосам, ущипнул себя за руку и, помассировав область сердца, предложил:

– Лёша, не спеши. Давай еще раз, сначала.

– Ну, сначала, так сначала, – вздохнул Самойлов и, состроив постную гримасу, продолжил, – …в начале сотворил Бог небо и землю. Земля была пуста, и Дух Божий носился над водой. Дальше я не очень хорошо знаю, но про Адама и Еву могу. Вы только скажите, что надо пропустить и откуда начать?

Бартенев оторопело посмотрел на шутника, осмыслил вопрос и неожиданно улыбнулся:

– Тебе юмористом надо было стать, а не юристом… но неужели они нашлись? Не верю.

Самойлов, внимательно наблюдавший за стариком и заметивший, как тот снова пытается свалиться в ступор, безапелляционным тоном произнес:

– Владимир Андреевич, возьмите себя в руки, держите крепко и не выпускайте. Нам еще много чего надо успеть сделать. Скажите, анонимку на Нелюбина вы написали в КГБ? Владимир Андреевич в прямом смысле слова подпрыгнул на стуле:

– Господи, это откуда тебе известно? Кто ты, Лёша? – старик цепко схватил его за руку.

– Сейчас объясню. Только для дела это неважно. Важнее то, что расскажете вы, поверьте, – Лёшка освободился от захвата и осторожно положил свою руку на руку Бартенева, – И не надо ломать мне руки, они еще пригодятся. Итак, после того, как вы избавили народ от Нелюбина-старшего и поехали в Ленинград на поиски семьи, что было потом?

– Потом? – Бартенев закурил папиросу и немного успокоился, – потом я больше года искал их по Ленинградской области, потом была война с финнами, начался жесткий паспортный контроль, и мне пришлось вернуться в Лисецк. В сорок первом я снова поехал на их поиски в Ленинград, но началась война с немцами, и я оказался в блокаде. В сорок четвертом я снова вернулся в Лисецк. В Ленинграде искать было уже бессмысленно. Два наших дома разбомбило. Остался вот этот. Никого из прежних жильцов не осталось. Одна Вышковская уцелела, но она никому про меня не рассказывала. У самой муж так же пострадал. Иван, друг Моряка, помог с пропиской. Вот так с тех пор я дворником и работаю.

– Значит, решили прекратить поиски?

– Нет, я рассудил по-другому. Если вернуться в наш дом, может, они меня быстрее найдут. А где мне их было еще искать? Что ты сделал бы на моем месте?

– Сложно сказать, – Лешка задумался, – если бы я был экономистом, может, попытался бы стать известным экономистом, чтобы за границей обо мне узнали.

– Под фамилией Игнатьев? – усмехнулся старик.

– Не знаю, может, писателем стал бы или поэтом, под псевдонимом Бартенев. Главное, чтобы обо мне услышали. А так, сидеть на одном месте и ждать, пока рыба клюнет. А если это не река, а болото, и рыба вообще не водится? Нет, не по мне это . А почему обратно свою фамилию не взяли, когда вас реабилитировали?

– Смеешься? Откуда я мог знать про реабилитацию? Да и если бы знал. Здрасьте, я Бартенев. Меня расстреляли, но не совсем Я вернулся и наказал вашего чекиста, так что ли? Тогда точно расстреляли бы. А так я надеждой жил все эти годы. Вот и дождался. Так вот, про Нелюбина. Работал я все эти годы дворником, а потом сделал себе патент на ремонт обуви. Ларек у меня был, рядом с Кольцовским сквером. И вот, где-то год назад сижу, чиню обувь, вдруг слышу, кричит кто-то: «Звягинцев!», а в ответ: «Нелюбин! Кирилл Филимонович!». Смотрю, остановился «жигуль», вышел оттуда чекист в форме и давай с кем-то обниматься… он, конечно, не очень похож на отца, но взгляд… как под копирку. Я даже поёжился, когда увидел. Ну, думаю, ладно, судьба у них такая. Династия. А потом через месяц перенесли мой ларек на рынок. И что ты думаешь? Снова Нелюбин-младший и снова не один, а с кавказцами. Только кавказцы те не простые. Я побывал там… и людей отличить могу. Так вот, быстро они так встретились, пошептались накоротке и разбежались. Странно, думаю. Ну, прогулялся я за ними. Адресочек запомнил и понаблюдал недельку. И вот странность. Кавказцы те строго два раза в неделю в эту квартиру ныряли и не пустые, а с чемоданами. Интересно, думаю . Так вот, за пару месяцев я их полностью изучил. Они с этими чемоданами куда-то в область ездили, а иногда в Москву. Куда в область, точно не скажу, но до поезда Лисецк – Москва я их лично провожал. Как-то раз я увидел, что они еще с одним земляком общаются, а тот, в свою очередь, на рынке торгует. И знаешь, чем торгует из-под прилавка?

– Знаю. Меховыми шапками, – просто ответил Лёшка.

– Точно, – быстро согласился Бартенев и тут же опасливо покосился на собеседника, – ты и про это тоже в курсе?… К тому же встречался он с кавказцами раз в месяц, и те ему что-то передавали. Понимаешь, о чем я? Ну, думаю, сволочь. Папаша – мерзавец, и сын такой же. Ладно, думаю, помогу я нашему государству. Как-то раз остановил я милиционера, показал на них пальцем и говорю, проверьте их чемоданы, там меха. Тот их быстренько догнал, козырнул – я издалека наблюдал, а они ему достали документы, он с ними ознакомился, снова козырнул и пошел меня искать. Благо я за дерево догадался спрятаться. Получается, что с сильными документами те кавказцы были. Смекаешь? А потом еще раз Нелюбина видел. С девушкой в машине целовался. Явно не жена. Она ему в дочери годится.

– Блондиночка?

– Она самая, – усмехнулся Бартенев, – зачем я тебе всё рассказываю, если сам всё знаешь? Ладно, хорошо, что деньги в кармане были. Я в такси и за ними. За город он ее отвез, в дачный поселок. Ну, а я плюнул и в сердцах в Москву написал. Не сразу, конечно. Долго мучился. Почему одним всё, а мою жизнь взяли и в унитаз спустили? И написал про всё… может, зря написал, не знаю.

– Ясно, а с Моряком что дальше было?

– Да ничего… убили его в тридцать восьмом. Зарезали. Так я и остался ему должен. Мир тот очень жесток, поверь… погоди, – Бартенев встрепенулся и снова взял Самойлова за руку, – Лёша, твоя очередь. Рассказывай всё подробно, прошу, а то сердце не выдержит. И что же мы сидим… может поехали к внуку? Где он сейчас?

Лёшка встал со стула, прошелся от окна к двери, окинул взглядом Бартенева и ответил:

– Владимир Андреевич, давайте только с вами договоримся, что бы вы не услышали, вы это воспримете спокойно и без нервов, лады? – получив утвердительно-настороженный кивок, он продолжил, – где-то пару месяцев назад я познакомился с Полем. Судьба, наверное. Он преподаватель французского в университете, а я студент юрфака там же. Разговорились. Поль рассказал мне, как мать и бабушка долгие годы искали его деда, и что он собирается продолжить эти поиски. Попросил меня помочь. Я разработал план, в результате которого мы с вами неделю назад познакомились. А Поль познакомился с дочерью Нелюбина… да… не удивляйтесь, так бывает. Тоже судьба, наверное, – задумался Лёшка, – Через нее мы вышли на вашего бывшего студента. Сорока его фамилия. Пообщались. Он рассказал, что вас казнили и предположительно сообщил, что это случилось около Дубовки. После чего мы с Полем поехали к вам .

– Лёша, прости, – перебил его Бартенев, – но я так и не понял, как ты меня вычислил?

– Дом ваш нашел по сросшимся тополям, повезло, что они уцелели. А вас… по деталям. То, что вы скрывали что-то, было ясно, как Божий день. Потом странная подборка книг в библиотеке. Атлас, абсолютно нетронутый, кроме страниц про Ленинградскую область. От них вообще мало что осталось, настолько вы их затерли. Одноглазый заяц, из-за которого вы чуть меня не убили. А потом мне приснился сон, в котором вы с Полем смотрите на меня и смеетесь. И до того вы были похожи друг на друга, что я проснулся, и всё встало на свои места. Насчет Каши и Пирата я от Поля знаю. Ему Катрин рассказала перед поездкой.

– Мне бы такой талант сыщика сорок лет назад, – улыбнулся с уважением Бартенев, – а Поль уже знает, кто я на самом деле?

– Это еще не всё, Владимир Андреевич, – Лёшка остановился и сел за стол, не обращая внимания на заданный вопрос, – есть проблемы. Нелюбин тоже не дурак оказался. Он, когда узнал, что Поль ищет вас, то выставил за ним наружное наблюдение. Так совпало, что из-за вашей анонимки приехала еще одна бригада чекистов из Москвы и, изучая Нелюбина, взяли заодно под наблюдение и Поля. Внук ваш оказался достойным своего деда. Он записал на магнитофон разговор с Нелюбиным, где откровенно говоря, просто шантажировал его, чтобы выбить из него сведения насчет вас. Я не смог его отговорить, это было бесполезно. Вы, Бартеневы, жутко упертые. В результате Сорока сгорел вместе с домом, а Поль сейчас в больнице, живой, но с сотрясением мозга. Владимир Андреевич, спокойно… вы обещали не волноваться. – Самойлов жестом остановил подпрыгнувшего Бартенева.

– Это его рук дело?

– Уверен, что его.

– Я накажу его, – блуждающие глаза Бартенева остановились и сконцентрировались в одной точке, где-то в районе переносицы Самойлова, – мне нечего терять, поверь.

– Вам есть что терять, поверьте, – эхом отозвался Лёшка, посмотрел на часы и всполошился, – кстати, телефон-то у вас имеется? А вы что, собрались за Нелюбиным с метлой по городу бегать?

– У меня разный инвентарь имеется, – Бартенев встал, достал из шкафа допотопный черный телефон на длинном шнуре и без слов поставил его на стол. Лешка, в свою очередь, вытащил из кармана маленький листок и набрал привычный номер:

– Девушка, добрый день, или вечер уже. Хочу заказать разговор с Францией, город Тур, запишите номер, пожалуйста… Ага… спасибо.

Лёшка положил огромную черную трубку на рычаги и отхлебнул остывшего чая. Картина складывалась приблизительно такой, как он и ожидал. Исповедь Владимира Андреевича всё расставила на свои места и заполнила пустые пробелы, контуры которых были уже заранее прочерчены Самойловым. Осталось только обдумать заключительные действия, чтобы вывести из-под удара и Поля, и Бартенева, да и его самого.

– Алексей, скажите, а чего мы ждем? – не выдержал Владимир Андреевич.

– Звонка. Сейчас сигарета догорит, и телефон зазвонит. Можно просто на «ты», хорошо?

Бартенев послушно кивнул головой. Сегодня он перестал видеть в Самойлове молодого парня. Перед ним сидел взрослый мужчина моложавой наружности. И если телефон должен зазвонить после сигареты, так и должно было быть. Всё именно так и произошло. Лёшка финально затянулся, и раздался длинный зуммер.

– Да… заказывал, спасибо… алло, Катрин?

До Бартенева, наконец, дошло, кому позвонил Самойлов. У него мелко задрожали руки, и эта вибрация передалась сердцу. Оно замерло, и руки похолодели, потом учащенно забилось, заставляя пульсировать синие нити вен на висках. Пальцы, против воли, потянулись к телефонной трубке. Но злобный мужик, сидящий напротив, категорично хлопнул ладонью по столу, и руки автоматически опустились на колени. Уши, однако, слышали всё, даже нежный тембр голоса в телефонной трубке.

– Да, Алексей, это я, спасибо, что позвонили. Я вам набирала, но никто не ответил.

– Извините, Катрин, дела накопились – сессия, коллоквиумы… я вас слушаю, визу поставят?

– Я позвонила сегодня в Париж, в советское консульство, объяснила проблему. У вас потрясающий консул, Лёша. Он внимательно выслушал и завтра ждет меня в консульстве на бульваре Ланна. Визу на десять дней обещал поставить мгновенно. Скажите, как там Поль?

– Полю лучше, я сегодня разговаривал с лечащим врачом. Думаю, что к вашему приезду он окончательно придет в форму. Вы когда вылетаете?

– Лёша, спасибо за Поля. Надеюсь, завтра сразу и вылечу. Я посмотрела расписание, могу вылететь рейсом «Эр Франс» в двенадцать, значит, около пяти буду в Москве. Скажите, а дальше куда?

– Дальше проще, Катрин. Правда, придется взять такси в «Шереметьево» и доехать до аэропорта «Быково», чтобы не опоздать. Там купите билет до Лисецка и улетите из него восьмичасовым рейсом, а я вас уже встречу здесь. Если всё пойдет не по плану, позвоните по телефону…-Лешка прикрыл трубку рукой и требовательно уставился на Бартенева. Тот всполошился, но цифры назвал, – ага… да… по нему… нет, Катрин, у нас в СССР у каждого студента есть свой персональный секретарь… ага, до завтра.

Телефонная трубка легла на своё законное место. Лёшка пальцами тронул подбородок и с улыбкой посмотрел на дворника:

– Значит, говорите, нечего терять?

Тот в ответ только оперся локтями на стол и закрыл ладонями лицо. Плечи старика нервно подрагивали. Он снова оказался во власти давно забытых страхов и переживаний. Лёшка потянулся в карман и выудил оттуда скомканный листок. Пальцы уверенно крутанули диск телефона:

– Станислав Исакович? Добрый день еще раз. Это Алексей Самойлов, я по поводу Поля Дюваля. Нет, просто хотел попросить. Завтра прилетает из Франции его мать, можно заказать на нее пропуск на послезавтра? Ага… спасибо, да, десять утра вполне устроит… Катрин Дюваль. Да, если не трудно, она вместе с родственником будет… Игнатьев его фамилия… спасибо большое. Ну и если меня еще пустите, то больной точно на поправку пойдет… да какое там собрание?.. мать, родственник и друг… да, Самойлов… спасибо огромное… Снежная крупа застучала в небольшое окно, выходившее во двор, напоминая людям, спрятавшимся от нее в домах, о главенстве природы над всем сущим. Лёшка встал и приблизился к своему отражению в стекле. Вечерело. Чисто выметенный двор искрился разноцветными огоньками под фонарными столбами. Где-то недалеко шуршала колесами центральная городская улица. Женская фигурка появилась и тут же растворилась, оставив за собой только звук хлопнувшей двери подъезда. Мир, очевидно, нисколько не изменился за последние пятьдесят лет.

– Алексей, – голос Бартенева вырвал его из раздумий, – каков наш план? Что мы делаем?

Старик сидел за столом и нетерпеливо ждал ответа. Сжатые в кулаки руки, глаза, наполненные решимостью, требовали действия.

– «Есть ли у вас план, мистер Фикс? Да, у меня целых три плана», – процитировал Лёшка мультяшного героя, – как же вы, все-таки, похожи с Полем!

– Я не очень понял, – задумался Бартенев.

– Проехали. План очень прост: пока Нелюбин не скомпрометирован, мы все не в безопасности. Это первое. Второе, мне надо встретить Катрин и воссоединить семью, желательно без сердечных приступов. И третье – отоспаться. Третий пункт плана, как я понимаю, никого не интересует, кроме меня, поэтому остановимся на первых двух. Меня интересует вот что. Вы сказали, что кавказцы забирали товар строго два раза в неделю. Вопрос, по каким именно дням?

Владимир Андреевич ответил не раздумывая:

– По понедельникам и четвергам.

– То есть, если сегодня среда, то, по вашим словам, они завтра там появятся, я правильно понял?

– Да, должны появиться. Обычно я их наблюдал в полдень. Там рядом с моим ларьком проходной двор. Они там обычно курят, что-то обсуждают, потом расходятся.

– Так, ладно… значит, шанс есть. Скажите, а напротив проходного двора что находится? Я имею в виду противоположную сторону улицы.

– А… так там же кафе «Ромашка». Строго напротив.

– И еще вопрос. Вы говорили, что проследили за Нелюбиным и его пассией до дачного поселка. Адрес знаете?

– Ну да, конечно. Деревня Яркино. Номер дома тоже помню.

Лёшка радостно потер руки. Бартенев пытался понять ход его мыслей, но в глазах пряталась растерянность.

– Завтра, Владимир Андреевич, вы мне будете нужны на весь день. План такой. В одиннадцать часов вы выдвигаетесь к своему ларьку и принимаетесь за починку обуви. Я расположусь в кафе напротив. Как только появятся горцы, возьмите в руку сапог, что ли… нет, лучше валенок, так заметнее будет. Если они слева от вас – валенок в левой руке, если справа – то в правой соответственно. Больше ничего не предпринимайте. После этого съездим, навестим подругу Нелюбина. Это же дорога в аэропорт? Ну и отлично. Значит, недалеко. Вечером у вас встреча с дочерью. Одна просьба, сначала я с ней поговорю, подготовлю её, потом уже вы. Поймите, ей уже не шесть лет, может, сердце больное, может, еще что… а то вместо радостной встречи определим человека в больницу. Договорились?

Старик заметно занервничал в предвкушении предстоящей встречи. Он встал со стула, потом снова сел на него, положил дрожащие руки на стол и тут же убрал их на колени.

– Лёша, извини, я не понял. Ты хочешь лично посмотреть на кавказцев и эту мадам?

– Нет, конечно. Я их сфотографирую. А фотография это уже не анонимка, а документ. Таким образом, предположение мгновенно превращается в факт. А факты, как известно, вещь упрямая. В этом случае Нелюбину будет ой как не просто.

– Ты хочешь фотографии в Москву отправить?

– Нет, Владимир Андреевич, – он подсел к старику на соседний стул и по-дружески приобнял его за плечи, – это слишком длинная дорога. Не забывайте, Поль в больнице, Сорока в морге. Вас могли вычислить из-за меня. Я теперь тоже, после допроса, наверняка ему известен. Так что мы можем просто не успеть. У меня более короткий путь, – Лёшка вздохнул, – и надеюсь, более эффективный. Ладно, я побегу, мне подготовить фотоаппарат надо, да и поспать хоть чуть-чуть.

Самойлов встал и направился к двери. Старик неожиданно вскочил, непривычный к быстрым прощаниям, и окликнул парня у самого выхода. Лешка обернулся и вопросительно посмотрел на него. Бартенев подошел и попытался прижать его голову к себе, но из-за разницы в росте сам уткнулся щекой в грудь Самойлова.

– Спасибо тебе, сынок. Спасибо за всё. Я уж, грешным делом, думал всё, закончилась моя никчемная жизнь. Да и жизнью это было назвать сложно, так… одни ошибки.

Лёшка никогда не утешал людей эмоциями, считая это уделом женщин. Мужчины же должны оперировать железными фактами и аргументами. Он вежливо отстранился от старика, взял его за плечи и посмотрел ему прямо в глаза:

– Владимир Андреевич, вы с ума сошли, простите, конечно. Вас хотели убить, а вы выжили. Вас лишили семьи, а вы назло всем её нашли. Живите и радуйтесь. А что касается ошибок, вы же преподаватель и должны знать – если есть ошибки, значит, должна быть и работа над ними. Вот завтра мы и начнем их исправлять. И не надо спасибо. Я это сделал себе в удовольствие тоже.

Бартенев, не поднимая глаз, промолвил:

– Вы так похожи с Моряком. Он мне то же самое говорил. И еще. Лёша, ты береги себя. Люди, которые не сдаются и не гнутся, быстро ломаются. Точнее, их ломают. Не забудь мои слова.

Самойлов окинул взглядом старика и неожиданно замялся:

– Спасибо за совет… скажите, прошу прощения за бестактность… а у вас деньги есть?

Бартенев поднял на Лешку влажные глаза, повторил про себя еще раз вопрос и опрометью кинулся к шкаф:

– Господи, Лёша, конечно, есть. Сколько тебе надо? Я за все эти годы на машину заработал, а может и на две. Говори сколько, – в руках он уже держал красные, синие и даже фиолетовые пачки денег, – бери сколько надо.

Лешка посмотрел на сумасшедшего преподавателя довоенной экономики и недовольно покачал головой:

– Бартенев, у вас все в роду меценаты – миллионеры? Сначала Катрин, теперь вы. Я спросил, потому что думал вам занять. Завтра же встреча с дочерью, а послезавтра и с внуком. Вы же не собираетесь её в бушлате с лопатой встречать?

– Ох… правильно. Но что же мне делать? Моему костюму лет двадцать наверное будет.

– Используйте завтра после обеда то, что у вас в руках, – Лешка улыбнулся, – купите костюм, рубашку – и в парикмахерскую, мыться и бриться. Всё, я поскакал.

Он махнул рукой и вышел, оставив стоять в одиночестве сгорбленную фигурку в старой рубашке и с деньгами в руках. Самойлов немного наврал Бартеневу. Он не собирался ложиться спать в семь часов вечера. На улице снова подморозило, и Лёшка рысью заспешил к автобусной остановке. Через полчаса мучений в общественном транспорте он с удовольствием уплетал ужин, приготовленной заботливой рукой Белки или, скорее всего, рукой ее матери. Но к чему мелкие детали, если жареная курица так замечательно хрустела на зубах. Потом они с Белкой перешли в гостиную и включили телек, она сидела рядом в джинсах и почти прозрачном тонком батнике, что-то очень нежное шептала ему на ухо. Лёшка тогда еще подумал, что, может, это и есть ингредиенты счастья: курица, телек, любовь?..

Ровно в десять вечера Самойлов поцеловал Белку в щеку и поторопился домой. Бесконечной зиме явно понравился этот городок. Лёшка, проклиная все ледяные кочки на дороге, добрался-таки до остановки и вскоре уже ехал домой в полупустом автобусе. Он сидел у окна с блуждающей улыбкой, вспоминая долгий разговор с Бартеневым. Вспомнил его влажные от волнений глаза и подумал о том, что есть в жизни вещи поважнее, чем деньги и карьера.

Продолжая улыбаться, он подошел к своему дому и вошел в подъезд. На площадке третьего этажа было темно, видно, снова перегорела лампочка. Лёшка достал ключи и, чертыхаясь, со второй попытки открыл дверь. Сзади послышались чьи-то шаги, спускавшиеся с площадки между этажами. То, что случилось дальше, было похоже на медленный кошмарный сон, только проснуться не было возможности.

Лёшка уже вошел в узкий коридор квартиры, прикоснулся рукой к клавише выключателя и хотел закрыть за собой дверь, как сердце резко сжалось и заколотилось в бешеном темпе. Или шаги на лестнице, или мелькнувшая тень, отразившаяся в зеркале напротив, но что-то заставило Лёшку резко развернуться и этим спасло его. Чья-то жесткая рука пыталась схватить его за плечо, но, потеряв точку опоры, напавший кубарем пролетел вглубь коридора. Поясницу с правой стороны немного обожгло, но Самойлов этого не заметил. Он сорвал со стены увесистый ящик для ключей, и рука уже была в замахе, чтобы обрушить железный аргумент на голову противника, как тот, кто напал, вскочил на ноги, и их взгляды встретились. Лешка замер, не веря своим глазам. Перед ним маячило до боли знакомое лицо:

– Мосол, ты что, белены объелся?!

В противоположном углу коридора стоял на полусогнутых ногах, чуть разведя руки в стороны и готовый к нападению, не кто иной, как друг детства, Витька Маслюков. Он немного окреп за последние два года, но узнать его было не сложно, несмотря на черную кожаную куртку и такого же цвета вязанную спортивную шапку, надвинутой до самых бровей. Он лихорадочно вращал глазами, и прошло несколько секунд, пока он смог, наконец, всё осмыслить, и лихорадочный блеск в его глазах сменился ужасом и растерянностью:

– Лёшка… ты?! – он даже потрогал бывшего друга, – твою мать… – непечатной лексикой он, как и прежде, владел в совершенстве, – вот сука… ну, сучья жизнь. Лёх, да опусти ты ящик от греха. Прости, брат, попутал я… не знал, что ты тут живешь. Ты как… цел? – он тревожно глянул на Самойлова.

Лёшка медленно опустил ящик для ключей и, не спуская взгляда с соседа, повесил его на свое место. Ключи жалобно тренькнули внутри.

– А что мне будет? Главное, что тебе голову не раскроил, – ворчливо ответил он и тут же почувствовал, что спина странно намокла, и это был не пот.

Самойлов скинул куртку, вывернул ее наизнанку и обнаружил на ее задней части запутавшееся в синтепоне подкладки металлическое кольцо. Потянув за него, он вытащил стальное шило, кончик которого был в крови. Лешка задрал свитер и, отодвинув застывшего Мосла, повернулся спиной к зеркалу. Справа, на пояснице, была прочерчена красная полоса, из которой активно сочилась кровь. Рана, к счастью, оказалась поверхностной. Самойлов закрыл входную дверь.

– Да, Мосол, с хорошими гостинцами ты ходишь в гости к старым друзьям, – Лёшка снял с себя свитер и прошел в ванную.

– Лёх, да не знал я, что это твоя квартира . – Виктор понемногу пришёл в себя и перестал дико озираться по сторонам. Он снял с себя куртку, шапку и, оставшись в синем спортивном костюме, последовал за товарищем в ванную. Самойлов стоял перед зеркалом полуголый и йодом смазывал разрезанные края раны.

– Дай помогу, – Мосол протянул руку за ватой.

– Только без шила, лады? – криво улыбнулся Лёшка.

Маслюков недолго покопался в аптечке, прижег красную полоску йодом и сверху наклеил пластырь. Критическим взглядом осмотрел свою работу и остался доволен:

– Почти как новый.

– Ага, спасибо. Заходи почаще, – Лешка натянул свитер и вышел на кухню, – кофе будешь?

– Мне бы водки, Лёха. Мозги до сих пор трясутся, – Мосол присел за маленький столик.

– Обойдешься… могу только предложить индийского розлива. – Лешка поставил две кружки с кофе на стол, придвинул сахарницу и присел напротив:

– Излагай.

– Заказали тебя, Лёха, – просто ответил Мосол и провел ладонью по коротко стриженному ёжику волос. Покопался в кармане и достал оттуда пачку «Примы». – Ты когда уехал с тетей Полей из Каменска, я срок схлопотал. По глупости влетел. Отец уже как год по пьянке склеил ласты. Я освободился пару месяцев назад, прибился к людям. Вместе оно проще как-то. Вчера старший вот этот адрес дал и еще дал три дня на решение вопроса. Сказал, что сука там, мешает людям нормальным дышать. Еще сказал, что мужик молодой и прописан один. Лица твоего у них нет. Денег забашляли. Вот так я здесь и оказался. Выкрутил лампочку и ждал, а дальше… дальше ты все уже знаешь сам. Я бы тебя на шило насадил и дверь бы закрыл. Кому ты дорогу перешёл, брат? Куда влип? Там не простые люди, если даже старший метлу привязал, когда о них речь зашла. Самойлов прислонился к стене и внимательно слушал Маслюкова. Неторопливая обыденная речь рождала страх. Если бы Мосол был бы более эмоционален, рассказывал бы в красках, может, так было бы проще и спокойнее, но Виктор говорил безразличным тоном, как говорят о потерянных мелких вещах или докуренной сигарете. Нет, не животный страх, который парализует не только волю, а заодно и все конечности. Скорее, это был адреналин, выразившийся в учащенном сердцебиении и покалывании кончиков пальцев острыми иголочками. Лешка сделал глоток кофе и успокоился:

– Да, Вить, догадываюсь, откуда ветер дует. Тебе знать ни к чему, спокойнее будешь. Что делать собираешься?

Неожиданно Мосол преобразился, исчезло напускное спокойствие, и по худому лицу пробежала судорога:

– Ты чё мне такие вопросы задаешь, в козлы меня записал? Мне тетя Поля, как мать была, а ты мелким братом. Был и остался.Твою ж мать… ты прикинь, что могло бы случиться . Короче, вопрос не в том, что я собираюсь делать, а в том, что нам надо делать, – карие глаза еще больше потемнели, и зрачки слились с радужной оболочкой. – Могу сказать одно: даже если я на Луну отправлю своего старшего, тебя по любому найдут и решат вопрос. Заныкаться тебе надо, и чем глубже, тем лучше. Уехать из Лисецка навсегда, сегодня .– Мосол закашлялся, потом глубоко вздохнул и перешел на горячий шепот, – даже если убить того, кто сделал на тебя заказ, это не поможет. Беги, Лёха, а я, если придется, их попридержу. Может, выиграем пару деньков, по рукам?

Самойлов оторвал спину от стены и невольно поморщился. Поясницу неприятно жгло. План действий уже сложился в его голове.

– Нет, не по рукам, мне дела кое-какие доделать надо.

– Ты что, с катушек слетел, какие дела? Участок на погосте собрался заказать? – Мосол вытаращил глаза.

– Сколько, говоришь, тебе времени на меня отвели, три дня? – Лёшка дождался, пока Витька кивнул головой, и продолжил, – сделаем следующим образом, и все останутся живы. Давай только спорить не будем, – поморщился Самойлов на готовое слететь с губ Мосла возражение, – Я уеду, но мне надо недели три.

Мосол категорично и отрицательно покачал головой:

– Не успеем. Это слишком долго.

– Мне, чтобы закончить все дела в Лисецке, нужно дня три, не больше. Потом я сразу переберусь в Каменск.

– Совсем свихнулся. Хочешь парням помочь, чтобы ездить никуда не надо было? – Мосол озадаченно посмотрел на бывшего соседа. – Там же тебя найдут в два счета. Фотку твою они получат, это вопрос времени.

– Они меня не найдут, если я поживу… в твоей квартире. И фотку мою вряд ли получат, если я доделаю все дела здесь. Короче, если хочешь помочь, гони ключи от квартиры. Я тебе потом их в почтовом ящике оставлю. Есть, где пожить до середины апреля?

– Найду, где перекантоваться. Я тогда своим через пару дней цинкану, что типа ты дома не ночуешь, хата пустая. Ты ж молодой, может, у тёлки где. Если другого пришлют, ты уже в Каменске будешь. Добро… Лёх, но только не тяни, это не шутки… слушай, ты не против, если я у тебя заночую?

– Без проблем, – Лёшка осторожно встал и пошел в комнату. Там он из шкафа достал одеяло с подушкой и положил их на диван. Потом вернулся на кухню, – Сам постелешь. Белье на диване.

Мосол кивнул и ушел спать. Лёшка повозился с отцовским фотоаппаратом, заряжая в него пленку, потом еще долго курил на кухне и, наконец, отправился к себе в спальню. Когда он уже почти заснул, из комнаты послышался голос Мосла:

– Лёх, не спишь?

– Почти уснул.

– Лех, тебе не страшно? А что, если я фуфло прогнал, а сам доделаю свое дело до конца?

– Нет, не страшно. Бабон на том свете спросит за меня по полной программе, – Самойлов перевернулся на бок и глубоко заснул .

Когда он проснулся, лучи солнца ярко освещали комнату, отражаясь от зеркального трюмо разноцветными зайчиками. На часах было десять. Лешка сладко потянулся, но боль в спине заставила поморщиться. Вчерашние события неприятной каруселью пронеслись в голове. В соседней комнате было тихо. Лёшка встал и вышел в коридор. В комнате никого не было. На диване лежали сложенное одеяло и подушка, на которой сверху лежало стальное шило.

Самойлов с аппетитом позавтракал и в половине двенадцатого уже сидел в кафе у окна и пристально наблюдал за Бартеневым, который через дорогу напротив сидел в своем стеклянном киоске и занимался починкой обуви. В кафе было пустынно в этот час. Перед Лешкой на столе лежала свежая газета, ватрушка с повидлом и расчехленный фотоаппарат. На нем заранее была выставлена диафрагма, чтобы не потерять драгоценное время в нужный момент. Осталось только навести на резкость и нажать спуск. Самойлов попивал остывший какао и наблюдал за прохожими. Народу было немного. Люди с удовольствием подставляли лица солнцу, как дети, прыгали через растекшиеся лужи и спешили по своим делам. Вот прошел явно кавказец, но Бартенев не обратил на него никакого внимания. Вот еще два незнакомца, стоя спинами к проезжей части что-то бурно обсуждали между собой, но Владимир Андреевич знаков не подавал. Лешка посмотрел на часы – было уже начало первого. «Ну, что же, не все коту масленица» – подумалось ему.

Неожиданно перед сапожником возникла бабища необъятных размеров и заслонила своим телом не только Бартенева, но и весь ларек целиком. Лешка усмехнулся, если она ему принесла в ремонт свой ремень, то работы у него будет до вечера. Дальше началось непонятное. Из-за спины тётки Владимир Андреевич запрыгнул на свой табурет и угрожающе занес огромный валенок с резиновой галошей над её головой. Тетка от страха присела и выронила на дорогу красный сапог, который вытащила до этого из авоськи, но Бартенев продолжал размахивать валенком, как рыцарь знаменем над поверженным драконом. Тут Лешку осенило, это был знак. Он мгновенно кинул взгляд влево и увидел две мужские фигуры с чемоданами в руках, которые пересекли арку и удалились в глубину двора. Самойлов взял фотоаппарат в руки. «Ладно, щелкнем их на выходе».

Бартенев, тем временем, заметил присевшее под ним на корточках огромное темно-коричневое пальто с серым пуховым платком на голове. Он попытался ей помочь, продолжая держать валенок в высоко поднятой руке. Сапожник взял её за плечо, но женщина в пальто взвизгнула так, что даже у Лешки зазвенело в ушах, и, подхватив сапог, умчалась прочь от сумасшедшего старика. Бартенев озадаченно посмотрел ей вслед и сел на свое место.

Минут через десять незнакомцы с чемоданами снова появились в арке, и Лёшка превратился в пружину. Они остановились у выхода из арки, и один из них закурил. Щелк, щелк – крупный план, щелк, щелк – лицо одного, щелк, щелк – лицо другого, щелк, щелк – незнакомцы были запечатлены в уменьшенном масштабе. Они перекинулись фразами и разошлись в разные стороны. Лёшка зачехлил фотоаппарат и поспешил к Бартеневу, дожевывая на ходу ватрушку.

Владимир Андреевич поднял голову и тревожно спросил:

– Привет, получилось?

– И вам здрасьте, а то, – Лёшка проглотил крупный кусок, поперхнулся и, откашлявшись каркнул. – Ну всё, поскакали теперь в Яркино, времени мало. Вам же еще костюм купить надо.

– С утра уже купил, – ответил с некоторой гордостью Бартенев, – осталось только в парикмахерскую сходить.

Лёшка вытащил из кармана шило и передал его старику:

– Возьмите, может быть пригодится в работе.

Бартенев осмотрел инструмент и ногтем отковырнул засохшую кровь, застывшую бурой коркой на самом острие.

– Откуда оно?

– Пользуйтесь.

Они поспешили на угол улицы, до ближайшей остановки. Дед шел быстро и практически не отставал от Лёшки. «Старая закалка» – подумалось с завистью молодому парню. В автобусе тоже, как и на улице, было немного народу, и они с комфортом расположились на задних сиденьях.

– Лёш, всё хотел спросить, ты рассказывал, что вы записали Нелюбина, а как вам это удалось? Магнитофоны, они же огромные .

Лёшка с доброй улыбкой посмотрел на Бартенева. Потрясающий старик! Своих дедов Самойлов не знал, один погиб на Курской дуге, второго осудили за то, что попал в окружение и потом отправили куда-то под Красноярск. Правда, позже, спустя лет десять, реабилитировали, но дед там так и остался. Новая жена, новая семья. Как-то надо было выживать в эти непростые годы. А Бартенев, ставший за последние дни родным человеком, сидел рядом и, прожив немыслимую жизнь, наивно спрашивал о простых вещах. Лёшка отстегнул от ремня японскую машинку и вместе с наушниками передал Владимиру Андреевичу. Тот с интересом покрутил их в руках.

– Вон видите, две женщины сидят? – Лёшка указал на двух болтающих подруг, находившихся от них метрах в четырех.

– Ну, вижу, конечно, а что?

– А о чем они говорят?

– Лёш, так не слышно же, – старик озадаченно посмотрел на Самойлова.

– А теперь? – Лёшка ловко нацепил наушники на голову Бартенева и нажал красную кнопку.

Владимир Андреевич вздрогнул всем телом и испуганно округлил глаза.

– Как это?

– Это еще не всё. – Лешка нажал на другую кнопку, и в глубине наушников полилась красивая мелодия. Лицо Бартенева сначала выглядело настороженным, прорезались глубокие складки морщин, но через минуту он сидел и с совершенно счастливым видом, как мальчишка, крутил головой по сторонам. Лешка, перехватив его взгляд, кивнул ему: «Ну как, понравилось?». Бартенев, стараясь перекричать саксофон, неожиданно заорал на весь автобус.

– Вот это прогресс!!

Люди испуганно оборачивались назад, но Владимир Андреевич лишь покачивал головой в ритме музыки и блаженно улыбался. Дальше было веселее. Бартенев неожиданно начал подпевать мелодиям, хотя со стороны это больше подходило на завывание старого кобеля в ожидании грозы. Сидевшая неподалёку контролёрша с коричневой сумкой через плечо начала присматриваться к малахольному старику и уже собралась сделать ему внушение, но наткнулась на каменный Лёшкин взгляд, и сделала вид, что увлеклась пейзажами за окном. Владимир Андреевич мычал и голосил всю дорогу, а люди в автобусе опасливо молчали. Перед остановкой «Яркино» Самойлов тронул Бартенева за рукав и большим пальцем показал на заднюю дверь. Старик снял наушники, и пассажиры облегченно вздохнули.

До дома любовницы Нелюбина идти было не больше десяти минут. Ухоженный поселок находился недалеко от озера, заботливо окруженного многолетними соснами. Бартенев многозначительно кивнул Лёшке, когда они поравнялись с высоким деревянным забором и металлической калиткой между двух кирпичных опор, на одной из них висела кнопка электрического звонка.

– Дальше что? – тихо спросил Бартенев.

Лёшка оглянулся, нашел подходящую елку, в двадцати метрах от входа, и ответил:

– Позвоните, и если она откроет, назовите ее как-нибудь по имени и сделайте шаг влево. Я буду вон там сидеть, – Самойлов кивнул в сторону ели.

– Леш, по какому имени? Я же не знаю, как ее зовут.

– Это не важно, назовите хоть Зоей… она поправит, если ошибетесь. Психология, Владимир Андреевич.

Бартенев уважительно кивнул и, подождав, пока Самойлов расположился в засаде, нажал кнопку вызова. Практически сразу распахнулась калитка, и появилась молодая женщина редкой красоты. Она была в джинсах и в накинутой на плечи дубленке. Выражение голубых глаз сменилось с радостного на удивленное, и она, тряхнув гривой светлых, чуть вьющихся волос, вопросительно оглядела старика в замызганном ватнике и черной кроличьей шапке.

– Зоя?

– Да, – удивленно прозвучало в ответ.

Бартенев испуганно оглянулся на одинокую елку, за которой спрятался Лешка. Таких инструкций он не получал. Преодолев себя, он снова задал вопрос, моля всевышнего услышать отрицательный ответ.

– Зоя Филипповна?

– Нет, Михайловна, а вы кто?

Бартенев с облегчением выдохнул и радостно сообщил:

– Я… так я ищу Ивана Васильевича, сто лет не видел его. А у него дочь, ее Зоей зовут, я вот сослепу перепутал. Извините, Бога ради.

Блондинка внимательно посмотрела на полоумного старика:

– Странно. Если вашего друга зовут Иваном, значит, его дочь Зоя Ивановна, а вы сказали Филипповна.

Бартенев смутился еще больше:

– Так это… он не любил, что он Филипп, вот мы его Иваном и звали… ну ладно… нет, так нет, желаю здравствовать, – и, поклонившись в пояс, отправился восвояси.

Молодая женщина пожала плечами и закрыла дверь. Лёшка, не избалованный женской красотой, сидел за деревом, любуясь синими глазами и тонкой талией, и едва не забыл про фотоаппарат. В последний момент он всё же успел сделать пару кадров и хотел уже вылезти из засады, но его что-то остановило. Калитка снова открылась, и красавица озадаченно посмотрела еще раз вслед странному старику. Самойлов затаился. Калитка снова хлопнула, и только тогда он помчался за Бартеневым.

В автобусе Лёшка больше не предлагал плеер Бартеневу, так что они без приключений добрались до города. Когда они вышли из автобуса, Самойлов посмотрел на часы. Времени было предостаточно.

– Так, ну что . Катрин прилетает около девяти вечера. Прибавим час, значит, к десяти будьте в гостинице «Дон». Я встречу вас внизу в вестибюле.

– Лёша, а может быть, вместе поедем в аэропорт?

– Владимир Андреевич, а первые и самые главные слова вы ей наедине скажете или перед толпой народа?

– Ну да, ну да… все правильно. Хорошо, Лёша, до вечера, – согласился Бартенев.

Самойлов примчался домой, быстро снял свитер и настолько же медленно – белую футболку. Рана давала о себе знать при каждом резком движении, и на память о себе оставило красное пятно на майке сзади. Лёшка вытащил из кладовки бачок для проявки пленки, реактивы, развел их в воде и следующие полчаса провел в ванной комнате, выключив свет. Когда всё было закончено, он вышел с сырой пленкой и поднес ее к плафону, висевшему на кухне. Удовлетворенно кивнул головой и прикрепил бельевой прищепкой пленку к абажуру. Поглядывая на часы, Лёшка решил минут десять посвятить себе. Он вскипятил чайник и достал банку с кофе. Чайная ложка поскребла о пустое дно банки, и Лёшка грустно подумал, что всё хорошее в этой жизни рано или поздно заканчивается.

В половине восьмого он сидел в буфете аэропорта на втором этаже и разглядывал разноцветные огоньки на взлетно-посадочной полосе. Лайнеры красиво растворялись в ночном небе. Люди с радостными лицами сновали вокруг, и это возбуждение передавалось всем, кроме черного кота, уснувшего под соседним столом.

Женский металлический голос объявил о посадке рейса из Москвы, и Лёшка немедленно напрягся. Он увидел, как к лайнеру на стоянке подъехал желтый автобус и немного погодя подрулил к центральному входу. Пассажиры гурьбой вошли в зал. Самойлов пробежал глазами по лицам пассажиров и безошибочно выбрал ту, которую ждал. Ошибиться было невозможно. Стройная, невысокого роста шатенка в черных брюках, белом свитере и темном приталенном пальто держалась особняком от основной массы прилетевших. На шее красивой волной лежал легкомысленный пестрый шарфик, а руки нервно теребили ручку черной дамской сумочки. Серые выразительные глаза беспокойно оглядывали встречающих людей, но бледное лицо, без признаков модной яркой косметики, оставалось спокойным и полным достоинства.

– Здравствуйте, мадам Дюваль, я – Алексей Самойлов, – Лёшка подошел к ней почти вплотную и чуть наклонил голову в приветствии, – как долетели?

Она от неожиданности чуть заметно вздрогнула, окинула Лёшку беглым взглядом и подарила ему радостную улыбку:

– Здравствуйте, Лёша, – она протянула ладошку лодочкой, – зовите меня просто по имени. Я следовала вашим инструкциям, – улыбка задела краешки губ, – так что добралась благополучно. Самойлов бережно пожал холодные пальцы матери Поля.

– Хорошо, Екатерина Владимировна. У вас сколько багажа?

– Час от часу не легче, – акцент был точно таким же, как и у Поля. Она весело улыбнулась, – зовите меня просто Катрин. Один чемодан. Лёша, как Поль?

– Всё в порядке. Завтра увидитесь.

Когда в зал грузчики вкатили две сцепленные между собой тележки, Лёшка быстро нашел бирку с синим значком «Эр Франс», выхватил кожаного путешественника и, взяв Катрин под руку, вышел с ней на стоянку такси. Они быстро загрузились в свободную машину и сели на заднее сиденье. Таксист включил счетчик, и в этот момент Лешка с ужасом подумал о том, что в кармане у него всего лишь один синенький билетик с гордой цифрой пять в самом его центре. Всю дорогу Лешка мило болтал с Катрин о всяких пустяках, тревожно косясь на серую коробочку, ежесекундно отсчитывающую ему приговор: 3 р. 20 коп., 3 р. 22 коп .

Когда они подъехали к центральной площади и остановились у входа трехэтажного здания, треклятый счетчик замер на отметке 4 р. 90 коп. Лешка с облегчением выдохнул и помог выйти из машины Катрин:

– Вы подождите меня в холле, я сейчас рассчитаюсь и принесу багаж.

Лёшка проводил взглядом стройную фигуру, поднимающуюся по ступенькам и, как только Катрин закрыла за собой массивную деревянную дверь, он подошел к таксисту, открывшему багажник и протянул ему пятерку. Тот молча кивнул и положил ассигнацию в карман. Лёшка легко вытащил чемодан и выразительно ткнул в пузо таксиста ладонью повернутой вверх:

– Сдачу.

– Так на чай же. – тот слегка опешил от такой наглости.

– Кому чай пить, а кому на автобусе до дома пилить, – отрезал Самойлов.

Таксист понимающе усмехнулся и, порыскав в карманах, протянул ему медный пятак:

– Вот и билет на автобус.

Лёшка забрал монету и, прихватив легкий чемодан, зашел гостиницу. В центре просторного вестибюля одиноко стояла Катрин. Она с удивлением рассматривала высокие потолки, опирающиеся на мраморные колонны, картины, висевшие на каждой стене, люстру размером с легковую машину, и когда Лёшка подошел к ней вплотную, с легкой тревогой сказала ему:

– Лёша, я неплохо зарабатываю, но боюсь, мне такая гостиница не по карману.

– Сейчас узнаем. Катрин, дайте, пожалуйста, мне ваш паспорт и подождите немного.

Самойлов направился к высокому столу регистрации, за которым солидно восседала женщина средних лет в строгом черном пиджаке. Её волосы, модного цвета красного дерева, были уложены в высокую прическу, которую было видно с любой точки огромного вестибюля. Пухлые ярко-алые губы и зеленые тени на веках, очевидно, должны были произвести неизгладимое впечатление на каждого гостя. Она подняла глаза и раздвинула губы в красной улыбке.

– Добрый вечер. Нужен номер на одного человека на неделю, – вежливо попросил Алексей.

Услышав русскую речь, администратор погасила дежурную улыбку и молча подвинула ему под нос белую табличку с черным шрифтом «Свободных мест нет». Лёшку это нисколько не смутило:

– Для иностранцев тоже мест нет?

– Это ты, что ль, иностранец? – неприязненный взгляд был полон пустоты и безразличия. Лешка ещё подумал, ну как из молодых красивых девушек вырастают вот такие возрастные чудовища?

– Я нет, я вполне себе русский, – Самойлов не отреагировал на грубость и протянул паспорт, – а вот та женщина – это мадам Дюваль из Франции, только что с рейса «Эр Франс».

Дюваль, Франция, «Эр Франс» произвели магическое действие. Табличка мгновенно исчезла со стола, администратор поднялась и с улыбкой протянула Лешке бланк регистрации:

– Да, конечно же, найдем! У нас прекрасная гостиница и, к тому же, практически, пустая, так что мадам прекрасно выспится и отдохнет. Попросите ее заполнить несколько строк вот в этой форме. Адрес, цель визита, ну и так далее.

– Еще вопрос, сколько стоит номер, если она проживет здесь семь дней?

Администратор кивнула и быстро написала цифру на чистом листе бумаги. Лёшка посмотрел и добавил:

– Но она же француженка, значит, у нее франки, а у вас тут значок долларов стоит.

– Так это просто, умножим на пять целых и две десятых. Вот, пожалуйста, – она вернула бумагу с зачеркнутой цифрой, вместо которой сверху была написана другая.

– Да, минуточку, – Лешка направился к Катрин, которая устало присела на кожаный диван возле круглого столика.

– Вот форма, её надо заполнить, а вот цена за номер. Если дорого, поедем в другую гостиницу. Я знаю несколько недорогих недалеко отсюда.

– Леша, – Катрин мельком взглянула на цифры, – это вполне приемлемая цена, только у меня нет с собой долларов. Они здесь франки принимают?

– Так это цена во франках.

– Что? Номер в сутки стоит так дешево?

– За неделю, Катрин, за неделю.

Изумлению мадам Дюваль не было границ. Она еще раз всмотрелась в цифру и перевела удивленный взгляд на Самойлова.

– Лёша, вы ничего не напутали?

Он, улыбнувшись, отрицательно покачал головой, и они быстро заполнили бланк для регистрации.

– Лёша, я только всё на французском написала. Боюсь сделать ошибки.

Они подошли к администратору. Та поднялась во весь рост и торжественно объявила:

– Бонжур! Добро пожаловать!

– Bonjour, – машинально ответила Катрин, с незаметным удивлением разглядывая её красную голову.

Администратор с торжественным видом приняла от нее бланк и выдала взамен ключи на огромном деревянном брелоке.

Самойлов подхватил чемодан и направился вслед за Катрин, но был остановлен грозным окриком:

– Не положено!

Они остановились и растерянно обернулись. Черная туча возвышалась над полированным столом, всем своим видом выражая крайнюю степень решительности.

– Что именно? – Лёшка всегда был готов к новым трудностям.

– Вам, лично, не положено. Вход в гостиницу только для проживающих.

– Это мой сопровождающий, – строго сказала Катрин и взяла Лешку под руку, – он поможет мне с багажом и вернется.

Они поднялись на второй этаж, устланный красными ковровыми дорожками и без труда нашли нужную дверь с алюминиевыми цифрами «23». Номер поразил своими размерами. Точнее, это даже был не номер, а огромная трехкомнатная квартира со спальней, кабинетом и гигантской гостиной. Лёшка прошел в спальню, положил чемодан на кровать и вернулся к Катрин, которая с изумлением оглядывала свое жилище. Со стены на нее внимательно смотрели «Три богатыря» в позолоченной раме.

– Просто не верится. Цена ночлежки, а условия царские. Удивительная страна, – она руками потрогала тяжелые портьеры на окнах и повернулась к Самойлову. – Лёша, теперь скажите, только не обманывайте. Что случилось с Полем? Как он?

– Катрин, не волнуйтесь, – Лёшка бережно взял ее за руку. – Я не знаю, что случилось. Мы договорились встретиться у него дома. Я пришел, а он сидит на земле, рядом со столбом. Думаю, шел, споткнулся и приложился лбом об бетон. У нас же еще зима. Я вызвал «скорую», приехали врачи, его перебинтовали и увезли. Вот, собственно и всё. Вчера я общался с лечащим врачом, он сказал, что у него банальное сотрясение мозга. Травма не смертельная, но тяжелая, поскольку это голова, а не ж… нога, – вовремя поправился Лёшка. – Да, завтра сами увидите, зачем мне врать. Катрин, скажите, вы сильно устали?

– Самую малость, – она сняла пальто и провела рукой по волосам. Удивительно стройную фигуру не смог спрятать даже плотный белый свитер. Она устало присела на краешек кресла, – а что?

Лёшка немного помялся, пытаясь правильно сформулировать свое предложение:

– Катрин, там внизу вас ждет один человек… я думаю, вам надо с ним познакомиться.

– Что, сейчас? А кто он? – искренне удивилась она.

– Вы только не волнуйтесь. Ну понимаете… мы же с Полем искали вашего отца. Вот он…

– Он знал моего отца?! – Катрин резко встала и направилась к выходу, – пойдемте, Лёша, я, конечно, устала, но запросто могу это перетерпеть. Как его фамилия? Кто он? Это тот, кто помог нам уехать за границу?

– Катрин, – Лёшка остановил её, – думаю, удобнее будет, если вы поговорите с ним тет-а-тет, а не в присутствии посторонних. Его фамилия Игнатьев. Он должен был уже подойти, я сейчас приведу его.

Катрин снова села в кресло и сжала пальцами подлокотники. Она интуитивно, как женщина, понимала, что это не просто встреча и не совсем обычный человек. Самойлов хоть и маскировался, но волнение иногда выдавало его, и мадам Дюваль это прекрасно чувствовала. Она согласно кивнула головой, и Самойлов поспешил вниз.

В пустом вестибюле Бартенева не было. Лешка посмотрел на часы, было уже начало десятого. «Странно. Дед всегда был пунктуален». В самом углу с дивана поднялся человек в бежевом пальто и серой фетровой шляпе. Люстра горела не очень ярко, но Лешка смог разглядеть коричневый костюм и красный галстук. Человек был не молод и в руках держал газетный сверток.

«Ясно… комитетчик… когда они только успевают?» Мужчина направился прямо к нему, на ходу снимая шляпу, но по мере его приближения Лёшкино сердце стало биться всё чаще. Когда до незнакомца осталось не более пяти метров, Самойлов едва смог подавить в себе удивленное матерное восклицание. Без сомнений, это был Бартенев. Но не тот старик, с которым они расстались несколько часов назад, а тот Владимир Андреевич с пожелтевшей фотографии, постаревший, но совсем не старый. Ему сложно было дать более шестидесяти лет. Коротко стриженые седые волосы были гладко зачесаны назад, нос с небольшой горбинкой, внимательные серые глаза и абсолютно гладкий незагорелый подбородок несомненно принадлежали тому Бартеневу, фотографию которого Лешка часами изучал еще месяц назад. Даже морщины на худых щеках выглядели благородно, как у французских киноактеров.

Владимир Андреевич приблизился и обдал Самойлова густым запахом «Шипра». Лёшка не произнес ни слова, только глаза неотрывно следили за лицом дворника.

– Лёш, что? Что-то не так? – Бартенев рукой смахнул невидимые пылинки с дорогого пальто. – Лёш… а она… там? – он перешел на шепот.

Лёшка очнулся от гипноза, в который его ввергло сходство фотографии и оригинала:

– Невероятно .– он растерянно прикоснулся к Владимиру Андреевичу. – Просто невероятно!

– Что не так, Лёш? – Бартенев стал внимательно изучать рукава пальто.

– Невероятно, – еще раз произнес Лёшка, но тут же пришел в себя, – ну как можно было вылить на себя столько одеколона? Вы что, решили свою дочь отравить?

– Так я же, как лучше хотел, – начал оправдываться Бартенев.

– Извините, – Лёшка обратился к администратору, – а где у вас туалет?

Она милостиво ответила. Самойлов сгреб в охапку упирающегося Бартенева и поволок в заведение:

– Умывайтесь! – коротко бросил он.

Бартенев подчинился и тщательно вымыл лицо с мылом, после чего вытер его белоснежным полотенцем.

– Ну что, так лучше? – робко спросил он.

– Да, намного, а то, чего доброго… она от страха не признала бы отца, – ответил Лёшка, двумя руками снимая с него нелепый красный галстук и расстегивая две верхние пуговицы на белой рубашке, – вот теперь веселее, а то… как седло на корове.

Бартенев посмотрел в зеркало, поправил воротник на рубашке и остался доволен. Они вместе вернулись в вестибюль и подошли к администратору.

– Нам надо не надолго подняться к мадам Дюваль, – Лешка снова заставил себя улыбнуться.

– Не положено, – в ее красной голове, очевидно, был заложен ряд простых словосочетаний и предложений, вне рамок которых она мыслить не могла.

Лёшка сделал «комсомольское» лицо и сурово произнес:

– Завтра у госпожи Дюваль встреча с парткомом авиационного завода. А перед вами товарищ Игнатьев, первый заместитель руководителя парторганизации по организационным вопросам. Думаю, будет уместно, чтобы вы сняли трубку и спросили разрешение на его посещение мадам Дюваль немедленно.

Зеленые веки заморгали чаще, чем обычно, но трубка все же оказалась в руках :

– Да, извините, к вам член партии товарищ Игнатьев… ага… да, конечно . Вам на второй этаж, номер двадцать три, – она уже обращалась к Бартеневу.

Лёшка взял Владимира Андреевича за рукав и увлек к центральной лестнице.

– А вы-то кто? – вопрос долетел до спины.

– Переводчик, – коротко ответил Лешка.

Они поднялись на второй этаж, и Самойлов уже поднял руку, чтобы постучать, но Бартенев цепко схватил ее и опустил. Лешка перевел удивленный взгляд на Владимира Андреевича.

– Лёш, а какая она?

– Катрин? Сейчас увидите, если отпустите мою руку.

– Лёш, ты сразу только не уходи, ладно? – было заметно, как подрагивают его пальцы на газетном свертке.

– Владимир Андреевич, меня бабушка тоже водила к зубному врачу… так что я побуду с вами, вы только не волнуйтесь. – Лешка дружески положил ему одну руку на плечо, а свободной постучался в дверь. «Заходите, открыто» – донеслось в ответ. Бартенев напрягся, как тигр перед прыжком. Лешка придержал его и первым вошел в гостиничный номер.

Катрин стояла посередине комнаты, лицом к входной двери. Она мило улыбнулась Самойлову и нервно заглянула ему за плечо. Незнакомый, прилично одетый мужчина стоял в коридоре, низко опустив голову. Наконец он поднял глаза и сделал шаг в комнату. Катрин замерла и схватилась рукой за спинку кресла. Ноги подчинялись ей с большим трудом. Лицо побелело…

– Катрин, – Лёшка понял, что надо действовать, и бережно взял её за плечо, – я хотел вас познакомить… с…

– Папа?! – растерянно воскликнула она и протянула навстречу миражу левую руку. Правая намертво вцепилась в кресло.

Мираж на негнущихся ногах сделал несколько шагов навстречу. Цвет его лица мало чем отличался от цвета лица вождя мирового пролетариата, которого Лешка видел последний раз в мавзолее лет десять назад, во время школьной экскурсии. На секунду ему самому почудилось, что вместо Бартенева перед ним возникла эфемерная иллюзия, созданная в результате непростых поисков его воспаленным воображением. Одной рукой иллюзия держала фетровую шляпу с газетным свертком, а другой медленно, чуть тверже, чем дуновение ветра прикоснулось к открытой ладони дочери.

– Папа?! – повторила Катрин и, неожиданно резко вырвавшись из Лешкиных рук, прижалась лицом к груди отца и замерла.

– Каша… милая, – он бережно провел ладонью по голове, пытаясь ее успокоить, но давно забытое имя, произнесенное вслух, вызвало обратный эффект. Она, не отнимая лица от груди, схватилась руками за отвороты расстегнутого пальто и горько разрыдалась. Спина ходила ходуном и, как ни утешал ее отец, она не могла успокоиться. Бартенев растерянно оглянулся на Лешку. Тот среагировал моментально. Он вытащил из кармана куртки медицинский стограммовый пузырек и налил прозрачную жидкость в стакан, стоящий на столе, после чего буквально силой вложил его в трясущуюся руку Катрин. Та опрокинула в себя успокаивающую микстуру, внезапно округлила глаза, посмотрела безумным взглядом на Лёшку и, приложив руку к груди, убежала в ванную комнату.

– Ты что ей налил? – прошипел Бартенев.

– Водку, – шепотом ответил Самойлов.

–Ты что, решил её отравить? – добрый дворник окончательно исчез.

– Чья бы мычала, – парировал Лёшка, – лучше отравиться водкой, чем задохнуться от «Шипра».

Тем временем Катрин умылась и с порозовевшими щеками вышла к мужчинам. Удивленные глаза остановились на Самойлове.

– Что это было, Лёша?

– Да так, – замялся парень, – обычное успокоительное… его иногда принимают наши советские женщины… ну когда сильно волнуются. – Он посмотрел на Катрин, потом перевел взгляд на Бартенева, и вся компания неожиданно рассмеялась.

Лёшка обратил внимание на газетный сверток, зажатый в руке Владимира Андреевича:

– А это что у вас?

Бартенев с удивлением посмотрел на газету и через секунду развернул её. Оттуда показался плюшевый заяц:

– Так это Пират . Это тебе, Каша. – он протянул дочери игрушку.

Та схватила его, долго рассматривала, потом прижала к груди.

– Пап… не называй меня больше Кашей, ты же обещал… я много её съела и уже выросла… совсем… к сожалению, – смеясь попросила она Бартенева и снова прижалась к нему.

– Прости, дочь, но я тоже вырос… так, что дай мне еще немного времени. Я должен привыкнуть, – он бережно обнял её и совершенно не хотел отпускать. Они снова крепко обнялись и, судя по всему, это должно было длиться бесконечно. Дочь с отцом стояли посередине комнаты с закрытыми глазами. Лешка вздохнул. Пора было уходить.

– Папа… я не верю… ты… живой, – пролепетала Катрин.

– Это временно, – неожиданно подал голос Самойлов.

Бартеневы мгновенно открыли глаза и удивленно посмотрели на Лёшку. Катрин, словно желая убедиться в реальности происходящего, до боли стиснула руку отца.

– Ну, я в том смысле. – Самойлов кашлянул, – ну… Бартенев, вы Катрин, я – мы все тут временщики на этом свете.

Бартеневы переглянулись и снова закатились в веселом смехе.

– Нет, Лёша, мы теперь поживем. Пап, я хочу увидеть твою квартиру… ты где сейчас живешь?

– Так там же. Наш дом разбомбило, ну я и перебрался в соседний.

– Прогуляемся?

– Давай, – радостно согласился тот.

Через мгновенье Катрин стояла в пальто и накинула шарфик на голову. В руке она держала детскую игрушку. Бартенев застегнул пальто и надел шляпу. Лёшка покачал головой, достал из кармана черную вязаную шапку и положил её на плечо Владимира Андреевича, а сам снял шляпу с его головы:

– Воспользуйтесь этим, а то от радости уши отморозите. Там похолодало, между прочим.

– Лёш, а ты? – заволновался старик.

– Я на автобусе.

Они гурьбой спустились на первый этаж, оставив администратора в шоке. Ну еще бы, легкомысленная француженка буквально через десять минут после знакомства уже неприлично прижималась к первому заместителю партийной организации авиационного завода товарищу Игнатьеву. Да и этот еще референт… или переводчик рядом вился. Интересно, куда они втроем пошли, на ночь глядя? Она вздохнула и продолжила читать книгу, завернутую в обложку из газетной бумаги.

Лёшка обернулся к Бартеневым и уже на бегу, кинувшись к автобусу, крикнул:

– Завтра в девять в фойе.

Катрин и Бартенев, не спеша, шли по темным улицам. Он рассказывал ей про своё неожиданное спасение и всю последующую жизнь, опустив некоторые подробности. Она рассказала ему про эмиграцию, переезд во Францию, замужество, рождение Поля, развод, смерть мамы.

Когда они вошли во двор, Бартенев подвел Катрин к сплетенным стволам деревьев. Она прижалась к ним лбом, и слезы снова потекли из глаз.

– Я помню, папа. Оказывается, я всё прекрасно помню.

Отец заботливо приобнял дочь и увлек за собой в подъезд. Катрин вошла в комнату, с удовольствием прошлась по гнущемуся от веса дощатому полу, провела рукой по книжной полке, наугад вытащила томик, сняла пальто, скинула сапоги, с ногами залезла на кровать и с восторгом наблюдала за Бартеневым. Тот стащил с себя пальто, потом пиджак и спросил:

– Ты, наверное, голодна?

– Нет, спасибо папа, я в самолете пообедала, – и неожиданно рассмеялась, – до сих пор изжога.

– Тогда чайку?

– С удовольствием.

Бартенев поспешил на кухню, быстро вскипятил воду, заварил чай, а когда вошел в комнату со стаканами в руках, то обнаружил там спящую Катрин, свернувшуюся клубочком на его кровати. В руке она крепко держала матерчатого зайца. Владимир Андреевич, стараясь двигаться бесшумно, на цыпочках приблизился к кровати и заботливо накрыл дочь одеялом. Она спала не шелохнувшись. Бартенев немного постоял, потом выключил свет и вышел из квартиры. Его сильно колотило, плечи, руки – всё буквально ходило ходуном и совершенно против его воли. Владимир Андреевич вышел во двор, сел на лавочку возле деревьев и неожиданно зарыдал. Пересохшие от времени и боли слезные каналы открылись, и слезы ручьями потекли по его щекам. Он отплакал всю свою жизнь, все годы одиночества и страх никчемной старости. Спустя некоторое время он обнаружил, что забыл надеть не только пальто, но и пиджак, а морозец тем временем шуток не шутил. Бартенев вернулся в квартиру и снова бесшумно подошел к кровати. Это был не сон. Его родная дочь, свернувшись калачиком, безмятежно спала на боку. Он очень осторожно погладил ее по волосам. Неожиданно Катрин, состроив капризную гримаску, взяла его руку и положила её себе под щеку. Бартенев, стараясь её не разбудить, придвинул к себе стул, сел на него и в таком положении, с вытянутой рукой, встретил первые лучи солнца.

Самойлов с коричневым кожаным «дипломатом» уже полчаса ходил взад – вперед по вестибюлю гостиницы. Катрин исчезла. Он попытался узнать о её местонахождении у администратора, но новая смена лишь качала головой и, судя по всему, действительно ничего не знала. Самойлов уже собирался бежать к Бартеневу, как скрипнула массивная дверь гостиницы, и в холл вошли Бартенев с дочерью, держась за руки. Катрин была не выспавшаяся, зато Владимир Андреевич выглядел прекрасно.

– О, Алексей, привет! – Катрин сегодня выглядела еще моложе.

– Привет, Леша! – поздоровался Бартенев, – слушай, у меня холодильник оказался совершенно пустым, может, сходим куда-нибудь позавтракать?

– Я – только за, причем двумя руками. – Катрин готова была согласиться с каждым словом отца.

Самойлов непонимающе потряс головой и спросил с изрядной долей сарказма:

– Бартеневы, а вы случайно не забыли про Поля? Вообще-то врач уже ждет. Может быть, потом позавтракаете?

Катрин и Владимир Андреевич виновато потупили взгляды, как нашалившие школяры, но рук не оторвали. Они молча кивнули, и лишь Катрин неожиданно воскликнула:

– Господи, надо же на рынок заехать. Фрукты купить .

Лёшка в ответ хлопнул правой рукой по «дипломату»:

– Уже купил. Пошли.

В больнице на них уже были заранее заготовлены пропуска. Бартенев быстро разделся и помог дочери снять пальто. Через минуту они уже стояли в белых халатах. Лешка тоже накинул халат на плечи, и они все вместе поднялись на третий этаж. Кафельный пол в желтых и серых шашечках привел к медицинскому посту. Молоденькая сестричка, вчерашняя школьница, услышав фамилию больного, коротко объяснила, как до него добраться и добавила, что врач их ждал, но сейчас, к сожалению, на операции. Бартеневы виновато посмотрели в разные стороны, он вправо, она влево, Лешка тоже пропустил замечание мимо ушей. Сейчас это было не главное. Они подошли к двери, Катрин боязливо прижалась к отцу, а Самойлов решительно толкнул белое деревянное полотно с матовыми стеклами.

Палата была одноместная. Справа у стены с закрытыми глазами лежал Поль с марлевым тампоном на лбу, скрепленном полосками пластыря. Он необычно выглядел в больничной пижаме. Бледный, осунувшийся, но всё же это был Поль. Рядом с ним стояла белая тумбочка с салфеткой на крышке, и стул с дерматиновой спинкой. Визитеры затаили дыхание, но Поль неожиданно открыл глаза и уставился на Катрин:

– Мама?… ты как здесь?

Она не успела ничего ответить, как на первый план выдвинулся Лёшка, замер и идиотическим голосом произнес:

– Две тысячи двадцатый год… Роботы захватили планету Солярис… Это не мать… это робот Катрин.

– Алекс, да ладно тебе… – Поль протер краешком одеяла очки в металлической оправе, – мам… я не понял, ты как здесь оказалась? Дядя Миша… а вы как тут? Вас теперь не узнать без бороды.

Самойлов деланно вздохнул и шутовски развел руками:

– Ну да… как тут оказался я, это никому не интересно. Ну да ладно… что и требовалось доказать. Мадам Дюваль, ваш сын – симулянт. Врач говорил, что у него провалы в памяти, но экспертиза в лице студента Самойлова доказала обратное – он нагло проедает казенные деньги, прогуливает занятия и надеется на отпуск.

В палате стало заметно светлее, и все заулыбались. Катрин подсела на стул к сыну, мужчины расположились сзади.

– Алекс, ты даже себе представить не можешь, как я рад тебя видеть! Знаешь, я умудрился упасть, но совершенно не помню этот момент. Это ты маму вызвал?

Лёшка виновато улыбнулся.

– Ясно, – в ответ улыбнулся и Поль, – извини, мне придется немного проваляться, но мы с тобой продолжим то, что начали, хорошо?

– Без проблем, Поль, только сначала витамины, – Лёшка расстегнул замки на «дипломате» и достал из него связку бананов и четыре апельсина. – Африканские врачи посоветовали тебе банановую диету.

– Откуда такая роскошь? – Поль порозовел и приподнялся на подушке.

– Так внизу сорвал. Там две пальмы перед входом. – Лёшка не стал рассказывать, как вчера среди ночи звонил знакомой заведующей магазином «Овощи-фрукты», а сегодня в восемь утра уже забирал дефицитный товар. Поль снова переключил всё внимание на мать. Она уже целовала его в щеки и гладила плечи, коротко рассказывая, как добралась до Лисецка. Лёшка улучил момент и обернулся к Бартеневу:

– Если сегодня всё пройдет гладко, то завтра вы мне понадобитесь. Я вечером позвоню и обозначу точное время.

Самойлов буквально прошептал слова на ухо старику, но Катрин неожиданно встрепенулась:

– Завтра? А куда вы собрались завтра? А можно мне с вами?

Самойлов откашлялся и вежливо пояснил:

– Видите ли, Катрин, я пообещал Владимиру Андреевичу завтра устроить экскурсию на подземный аэродром тяжелых бомбардировщиков, но боюсь, вас туда не пустят, ну… как иностранку.

– Куда?! – у Катрин глаза чуть не вышли из орбит.

– Кому?! – вытаращился Поль.

– Ладно, мне пора. Вам тут надо еще поговорить. Выздоравливай, Поль, – Лёшка накрыл ладонью руку друга, – завтра увидимся.

Самойлов пожал руку Бартенева и кивнул Катрин, но та неожиданно встала, стиснула его ладонь и, приподнявшись на цыпочках, чмокнула его в щеку.

– Лёша, вы удивительный человек. Спасибо, что вы у нас есть!

Глаза Поля округлились еще больше.

– Не удивляйся, старик, – обратился к нему Лёшка, – мама в разводе… я – старый вдовец… теперь можешь называть меня просто папой, я не против. Так, всем – пока, меня уже нет .

Лешка прикрыл за собой дверь и шутовская улыбка медленно сползла с лица. Из отведенных трех дней прошла ровно половина. Надо было спешить. Лёшка прибежал на первый этаж, сдал халат, натянул куртку и выскочил на улицу. Он уже собрался продолжить свой бег дальше, но заметил слева от входа такси и водителя в кожаной куртке, читающего газету. Езда на машине была расточительством, но дома в заначке осталось еще семьдесят пять рублей, а такую сумму за сорок часов потратить было невозможно. Он подошел к открытому водительскому окну и продекламировал:

– «Я б в шоферы пошел – пусть меня научат!».

– Чего? – водитель закрыл газету.

– Ничего. Просто Маяковский. А мне вот по этому адресу . – Лешка обозначил пункт прибытия.

– Да мне хоть Пушкин . Это ж за городом. Пятнадцать рублей! – водитель оказался не прост, но Лешка был коварнее. Он достал из кармана красную хрустящую десятку и пошелестел ею перед носом таксиста.

– Ладно… поехали… – согласился тот, лениво сгибая газету пополам.

– Не поехали, а помчались, – уточнил Лёшка и добавил, – у меня жена рожает…

Консервная банка «Шпроты» попала точно в мусорное ведро. Оно в ответ ухнуло и отозвалось жестяным звуком её предшественниц, залетевших сюда несколькими минутами ранее. Проходившему рядом с траекторией полета рыбного снаряда капитану Прудникову даже пришлось остановиться, чтобы не быть обрызганным специфическим маслом.

– Леший, хватит хренотой страдать, потерпи, до самолета четыре часа осталось, – в голосе командира было больше радости, чем досады.

– Да, – мечтательно протянул шпротометатель, – сегодня вечером уже дома поужинаем.

Группа собралась еще вчера, но сегодня с утра осталось немного мелочи, которую так же надо было упаковать. Наконец, всё было закончено. Братья сидели в углу и о чем-то тихо переговаривались. Петька в куртке валялся на своей кровати и читал очередной детектив. Леший уже мысленно сидел возле иллюминатора и только иногда, возвращаясь в реальный мир, тяжело вздыхал. Прудников расположился у стола, упиравшегося в подоконник, и в сотый раз задумался. Вроде всё правильно. Зацепок практически никаких, фактуры тоже. Высасывать из пальца то, чего нет? Это неверное решение. Гаденький голосок в глубине сознания гнусавил, правда, о том, что остались некоторые вопросы без ответов, и по-хорошему надо было бы задержаться, но Прудников его не слушал. Весь мир был за прекращение проверки. С одной стороны, торопил генерал. Оно и понятно, к чему могли бы привести нелицеприятные факты, если бы они подтвердились? Парни тоже домой рвутся, особенно Леший, который соскучился по своей жене еще месяц назад. Вида не показывает, но по глазам прочесть можно. Нет, раз принял решение – нечего себя терзать сомнениями. Прудников посмотрел в окно. Там продолжались выяснения отношений между двумя соседками: то больше аргументов у молоденькой весны, то старушка зима надувает щеки и рушит все доводы одним своим авторитетом. С утра было морозно. Холодные иголки покалывали разгоряченные легкие во время пробежки, а к обеду распогодилось, снова солнце и лужи.

В дверь неожиданно постучали. Прудников подумал, что, скорее всего, зашел попрощаться старший лейтенант Овчинников, начальник особого отдела, приятный молодой офицер, не так давно назначенный на эту должность. У него были спокойные и обманчиво-грустные глаза, но Прудников знал, что за этим камуфляжем скрывается честный человек с кипучей энергией. Такие как он – соль всей системы. Перед вылетом в Лисецк, капитан ознакомился с его личным делом.

Однако на пороге стоял молоденький солдат с сержантскими лычками на погонах и красной повязкой на рукаве.

– Разрешите войти? Сержант Пестрыкин, дежурный по КПП -1, – представился он браво.

– Слушаю, – капитан осмотрел вошедшего. Не по уставу ослабленный ремень, юфтевые сапоги вместо кирзачей, наглый взгляд. «Всё ясно – «черпак», или «дед». Наверное, Овчинников послал, хотя при этом явно нарушил инструкцию».

– А кто из вас капитан Прудников будет?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Прудников удивленно поднял глаза. Дело в том, что они здесь находились, практически, в вакууме, и никаких контактов и соответственно вопросов к ним не могло быть даже у офицерского состава, не говоря уже о прапорщиках и сержантах. Их званий и тем более фамилий даже особист не знал. В комнате воцарилась мертвая тишина.

– А кто его спрашивает? – хрипло от внезапного волнения спросил капитан.

Следующее слово буквально взорвало спокойную атмосферу внутри помещения.

– Игрок.

– Кто?! – команда соскочила со своих мест и мгновенно окружила дежурного по КПП. Услышать ими же недавно придуманный псевдоним, который они произносили шепотом, несколько раз и который всего лишь раз упоминался в шифровке, отправленной на имя генерала – и от кого? От какого-то сержанта? Это было первый раз в жизни, когда Прудников растерялся. Он беспомощно оглядел лица товарищей и тихо переспросил, втайне надеясь на массовую слуховую галлюцинацию, поразившую одновременно каждого члена группы:

– Кто?

– Я вот тоже удивился. Но он так представился. Сказал, что вы поймете. Короче, он просил передать, что ждет вас на КПП. Вас или какого-то «лешего», я не понял. Говорит, вопрос срочный.

Что-то окончательно сломалось в голове у Прудникова. У него была шальная мысль, что, может быть, генерал решил отправить им в помощь еще одного человека и псевдоним должен был послужить паролем. Правда, было две странности в этой версии. Генерал обязан был его об этом заранее предупредить, и вообще он знал, что они вылетают сегодня, так как сам санкционировал окончание проверки. Но зыбкая надежда еще жила, пока не прозвучала кличка Леший. Её генерал точно знать не мог.

– А как ты нас нашел?

– Так он сказал . – сержант спиной почувствовал загустевшую тишину и подумал, что он что-то сделал не так. – Он назвал номер вашей автомашины и просил найти командировочных. А чего вас искать. Вы же у нас одни командировочные, и машина вон под окнами стоит.

Прудников почувствовал себя ничтожно мелкой букашкой. За пятнадцать лет безупречной службы не было даже малейших проблем при выполнении им порученных заданий. Это знали все. А сегодня случился провал. Явный и безоговорочный. Вопросов была масса, и ответы на них находились в пяти минутах ходьбы. Капитан нашел в себе силы надеть кожаную куртку с меховым воротником, но при этом зачем-то застегнул ее до подбородка. Он дал знак рукой всем оставаться на своих местах, кроме Лешего:

– Давай со мной . – взгляд Лешего не предвещал ничего хорошего. Капитан был с ним полностью согласен. – Ну что, показывай, – он повернулся к сержанту.

Тот, однако, не поспешил на выход, а, немного замявшись, промямлил:

– А шпроты?

– Какие еще шпроты?

– Ну, он сказал, если я вас найду, то вы в знак благодарности мне пару банок выделите, потому что у «лешего» от них уже изжога.

Из-за последней фразы у Прудникова перехватило дыхание. Тот, кого они так и не смогли установить, прекрасно знал их по званиям, кличкам и именам. Ему даже известно, кто и чем болеет. Он всё это время находился постоянно рядом, а значит, прекрасно знал цель их задания и, скорее всего, просто манипулировал ими. Неспроста же он объявился за несколько часов до вылета. Капитан Прудников дал знак Петьке, и тот тут же нырнул под кровать, шурша выдвигаемым ящиком с консервами.

Капитан выскочил на улицу и, никого не дожидаясь, быстрым шагом, едва не срываясь на бег, направился к металлическим воротам с красной звездой. За нем еле успевал Леший, а замыкал кавалькаду сержант, который откровенно бежал с набитыми консервами карманами, но догнать никого не мог. Прудников забежал в помещение КПП и, когда помощник дежурного попытался что-то ему сказать, он молча прижал его рукой к табурету, а сам вышел за ворота. Леший застыл в дверном проеме служебного помещения, контролируя ситуацию изнутри.

Прудников осмотрелся. Асфальтовая дорога, ведущая к воинской части и с обеих сторон окруженная аллеей берез, была пустынна. У капитана даже мелькнула шальная мысль, что он стал жертвой немыслимого розыгрыша, тем более, что первое апреля же не за горами. Но метрах в двадцати от него на одинокой лавочке сидел высокий молодой парень в синей куртке и джинсах с коричневым «дипломатом» на коленях. Незнакомец, увидев Прудникова, недвусмысленно приподнял правую руку, обозначая, что это он ждет его. Капитан немного неуверенно начал движение навстречу. Парень же остался сидеть на месте, при этом резко открыл крышку «дипломата». Прудников замер. Но вместо черного пистолета незнакомец держал в руках шариковую ручку и что-то ею быстро нацарапал на листке бумаги.

Когда капитан подошел к молодому человеку вплотную, то он понял, кто сидел перед ним. Это тот самый парень, который был в чебуречной, тот, кто обвел его вокруг пальца в автобусе, тот, кто сидел в кафе за соседним от Нелюбина с Дювалем столом. Но где же тогда «Игрок»?

Прудников обернулся, но на асфальтовом пятачке кроме них никого не было.

– Здравствуйте, это вы меня позвали? – капитан всматривался в простецкое лицо парня, непринужденную позу и спокойные, как космос, глаза.

– Да, – просто ответил молодой человек. Он поднялся и протянул Прудникову открытую ладонь для рукопожатия. Они оказались одного роста. – Самойлов Алексей, студент университета, юридический факультет.

Капитан, слегка нахмурившись, пожал руку и уточнил.

– А причем здесь студент? Вы же иначе представились дежурному сержанту.

– Как вы меня назвали, так я и представился, – Лёшка усмехнулся и присел на лавочку, – Давай на «ты». Я не враг, а с китайскими церемониями только время потеряем, которого у нас с тобой совсем немного. Скажи, сколько времени потребуется, чтобы по номеру машины установить человека вместе с его адресами?

– По какому номеру? – Прудников осторожно присел, пытаясь сохранить грань между собой и незнакомцем, но в голове царил хаос.

– Владимир, по регистрационному, – почти по слогам произнес парень и передал ему бумажку с только что нацарапанными цифрами. – Давай не будем терять время. Попроси, пусть вон Леший позвонит в Москву, а то он, все равно, мается без дела… а мы с тобой пока поговорим.

Прудников посмотрел на бумажку, но лисецкий автомобильный номер был ему неизвестен.

– Кому принадлежит этот номер? – Прудников тянул время, лихорадочно обдумывая следующий вопрос.

– Кому-то из местных чекистов. Вы вели за ними контрнаблюдение, когда они работали по Дювалю. Точнее, вы вели его за другой машиной, а это личная машина одного из их начальников. Предполагаю, что это не самый низкий уровень.

Прудников вздохнул с облегчением. Парень явно владел рабочей терминологией и, видимо, работал под глубоким прикрытием, несмотря на молодую внешность. «Это нормально, вон у нас Петьке тоже тридцатник ни за что не дашь… ясно…».

– Что ты хочешь?

– Адрес рабочий и домашний.

– Полчаса времени, может, минут сорок.

– Годится.

Капитан взял клочок бумаги и уже бодро передал его Лешему:

– Пробей. Это наши, конторские.

– А кто это? – Леший коротко указал глазами на лавочку за спиной друга.

– Он свой… иди… все подробности потом.

Прудников с явно заметными признаками улучшающегося настроения вернулся на лавку. «Все-таки Контора всесильна. И генерал, видимо, послал еще одну группу для подстраховки. Прослужишь полжизни и одну десятую не узнаешь»:

– Извини, коллега, я сегодня торможу немного.

Лешка с искренним удивлением посмотрел на капитана, достал еще один лист бумаги и снова что-то нацарапал на нем.

– Володь, ты не понял, я не ваш. Я обычный студент обычного вуза и с удовольствием им бы и остался, но случайно втянулся в этот круговорот событий вокруг Нелюбина.

– Что? – разочарованно, но с небольшой долей надежды протянул Прудников. «Может, он решил до конца шифроваться? Ну что ж, его право… если так. Нет, все-таки он не врет». Капитан хотел уже броситься вслед Лешему, чтобы успеть остановить его, но в свою очередь был остановлен Самойловым.

– Не спеши. Если не понравится то, что расскажу, просто порвешь и выбросишь те сведения, которые принесет тебе Леший. Присядь. – Как только Прудников осторожно присел на лавку, Самойлов продолжил: – Итак, мне известно, что ваша группа работает по проверке анонимного сообщения, полученного два месяца назад. В нем сообщалось, что некто Нелюбин, ваш сотрудник, занимается левыми делами, в частности, меховыми изделиями, имеет любовницу и так далее, тебя направили сюда для проверки данной информации. В процессе наблюдения в поле зрения попал гражданин Франции Поль Дюваль, по вашему, «Католик», – усмехнулся Лёшка, – и вы сосредоточили на нем все усилия. Но это результатов не дало. Вас всех это вполне устроило. Конечно, остался незакрытым вопрос о несанкционированном наблюдении за гражданскими, но… генералу даром не нужны проблемы с недостойными сотрудниками, а твоя команда устала сидеть в этом городке, всё правильно?

Каждое слово, произнесенное этим парнем, на самом деле казалось железными гвоздями, вбитыми в мозги и сердце. Прудников чувствовал себя распятым на дыбе. Но это был не сон.

– Если ты не из Конторы, то откуда тебе это известно? – капитан задал мучающий его вопрос, изучая носки своих ботинок.

– Началось с того, что я установил, что Дюваль под колпаком местных спецслужб. Потом я установил, что он заодно и под вашим колпаком. Так же мне пришлось найти анонимщика, установить кавказцев, которые скорее всего организовали подпольный цех по пошиву меховых изделий и которые напрямую связаны с Нелюбиным. Мне так же известен адрес его сожительницы, некой Зои Михайловны, которую он пользует не только в нашем городе, но и возит с собой в командировки. Соответственно, стало известно, что он использует служебные силы и средства для решения личных вопросов. Всё верно?

– Что?!… Установил?!… Кого?! – голове все окончательно перемешалось. Уши отказывались слышать то, что слышали, а мозги не могли связать обрывки мыслей воедино. Да, всё именно так и было… но в тоже время это было невозможно. Нелюбин оказался чист. А анонимщика найти не реально. Может, он просто психически нездоров?

– Ага… я понял твои сомнения и постараюсь их развеять, – Лёшка словно прочитал его мысли, – ну, например, могу процитировать начало анонимки «…копия в ЦК КПСС». Правильно?

Прудников молчал, не поднимая головы. Может, все-таки это ему приснилось? Бывает такое… переработал, вот и результат. Но холодный воздух заползал под куртку и неприятно холодил спину. Солдаты срочной службы тоже вполне реально курили у ворот и что-то оживленно обсуждали. Прудников сдался.

– Да, всё верно … Давай, тогда сначала и по порядку. Как ты нас вычислил и откуда известны наши имена и наши псевдонимы?

– Так вы же носитесь по городу, как мамонты, только слепой вас не заметит, – пытался пошутить Лёшка, но, заметив напряженный взгляд капитана, осекся. Он раскрыл портфель и достал оттуда несколько фотографий. – Сначала, так сначала. Веришь, несколько раз эту историю рассказываю за последние сутки. Два месяца назад ко мне обратился Поль. У него русские корни, и его дед на самом деле был казнен в тридцать седьмом. Он попросил меня оказать содействие в его поисках. Дюваль параллельно познакомился через дочку с Нелюбиным и попытался у него узнать подробности. В один из дней, когда мы искали адрес, где родился и жил дед, я случайно обнаружил, что за Полем следят. Вот эта машина, вот эти люди. – на колени Прудникова легли фотографии местных чекистов, – потом я обнаружил еще одну команду и понял, что она из Москвы. Вот ваш «жигуль»… вот номера… вот другие номера… вот блондин в книжном… вот Леший… вот ты. – Прудников с немым изумлением рассматривал свое фото, на которым он непроизвольно заглядывает под юбку Белки.

– Так это ты там был? А вот эта фотография из парка, она откуда? А вот это магазин, знаю, но тебя там точно не было… да и ракурс какой-то странный, снизу откуда-то . – Капитан чувствовал себя словно раздетым догола, и ему оставалось только руками прикрывать причинное место.

– Так это я в парке свадьбу снимал… ну, вас, точнее. А в книжном я пальто отцовское сверху надел и шапки поменял. А снимал там «Фотолюбителем», пришлось, правда, сумку порезать, но в целом удобно. Тросик в руке, щелк – и готово. А с девчонкой ты не тушуйся, я попросил ее юбку покороче надеть, как знал, что смотреть будут не на меня, а на ее задницу. Сам бы мимо не прошел.

– Допустим. – в голове капитана воцарилась полная тишина. Парализованные мысли начинали понемножку шевелиться. «Вот черт! Я же говорил своим… знакомое лицо у парня… я же думал.», – Ну хорошо, а как ты нас смог услышать?

– Пфф… – Лешка со вдохом щелкнул замками и извлек маленький серебристый плеер. Он передал его в руки капитана, указал кивком на болтающих солдат и пальцем ткнул в красную кнопку. – На, надень на уши.

Прудников надел наушники и удивленно вскинул брови, услышав совсем рядом отчетливые слова. Он повернулся к Лешке:

– Откуда тогда у тебя спецсредство?

– Володь, ты что, какое спецсредство? Это обыкновенный японский аудиоплеер, правда, с мощным микрофоном. Продается всем желающим, у кого есть возможность его приобрести. Пишущий. Вот я вас в кафешке всех и записал, когда вы подводили итоги дня.

– Это невозможно.

– Возможно, – Лешка в третий раз залез в «дипломат» и достал кассету. – Дарю, на память. Там ты и вся ваша команда. Там про генерала, про анонимку, «Католика» и «Игрока».

– А ты в курсе, что тебя можно привлечь за слежку за органами?

– Конечно в курсе, я же юрист,– весело согласился Самойлов, – но сначала я должен был бы знать, что вы чекисты, а не уголовники, которые следят за моим другом. Так что в следующий раз носите транспаранты: «Внимание, мы из КГБ».

– Ладно, дальше.

– А дальше просто . Мы нашли Сороку, помнишь Синие Дали? Там нам на пятки наступал твой блондинчик. – При этих словах Прудников снова вздрогнул, – Мы познакомились с Сорокой, это бухгалтер НКВД тех времен, он нам кое-что поведал, потом я поразмыслил немного и нашел деда Дюваля.

– Могилу?!

– Зачем могилу, живого и почти невредимого. А кто, по-твоему, анонимку написал?

Мысли снова сбились в кучу стадом мычащих коров. Прудников тряхнул головой:

– Подожди, а он-то здесь причем? И объясни, я не понял, а зачем наши организовали за вами слежку?

Самойлов закурил сигарету и протянул пачку Прудникову, но тот отрицательно покачал головой.

– История, на самом деле, началась почти пятьдесят лет назад. Деда Дюваля обвинили в контрреволюционной деятельности и приговорили к смертной казни. Палачом тогда трудился отец Нелюбина, – заметив, как расширились глаза капитана, Лёшка продолжил, – да, именно Нелюбин Филимон исполнял расстрелы. Дед чудом выжил и спустя много лет обнаружил сына Филимона в компании с торговцами из Кавказа и с его любовницей, что, кстати, косвенно подтвердил Сорока. Так вы получили анонимку, а я доделал вашу работу. – Лёшка еще раз хлопнул «дипломатом» и вытащил на свет несколько фотографий кавказцев и очаровательной блондинки с точеной фигуркой. – Красотища, да? Так вот, эти вот артисты возят готовую продукцию в Москву, но по мелочи организовали сбыт здесь, в том числе. Ну а вот эта девушка… мечта, а не девушка… она, ну… она потрясающий гимнастический снаряд для Нелюбина. Да, а что касается слежки… так её, в моем понимании, организовал сам Нелюбин. Зачем ему лишняя история с палачом? Особенно, если это может навредить его подпольной деятельности. Ему совсем не нужно лишнее внимание. Думаю, что он попросил кого-то из своих организовать слежку за Полем, и вот этот кто-то и катается на вишневой «шестерке». Кстати, судя по довольному лицу Лешего, адрес у него уже в кармане.

На крыльце замаячила крупная фигура Лешего, который пытался привлечь внимание своего командира. Он уже приготовился сделать несколько шагов по направлению к мирно беседующей компании, но Прудников поднял голову и жестом остановил его.

– Его пассия в Яркино проживает?

– Да.

– Не сходится. Не она это. Мы проверяли, он на рыбалку туда по субботам ездит.

– Все сходится, Володя, твои просто не доработали, извини. Сначала на рыбалку, потом на… – срифмовал Самойлов.

– Допустим. Что ты от меня хочешь?

– Помощи.

– Помощи?! Тебе?! Это мне у тебя помощи впору просить, – удивился Прудников. – Какой именно?

– Поехали в адрес съездим, ну, по которому номера числятся. Прижмем исполнителя слежки, потом и самого Нелюбина.

– Ты с ума сошел, Алексей? – капитан впервые за разговор назвал его по имени, – мне сначала надо всё проверить, потом доложить наверх, потом дождаться распоряжений, ну а потом… этим вообще-то не мы занимаемся. Приедут другие люди и сделают всё по закону. А что не так?

Лёшка невесело вздохнул и улыбнулся, хотя серые глаза смотрели на Прудникова как-то слишком отстраненно:

– Боюсь, поздно будет. Для меня поздно будет.

– Не понял, поясни.

– Ты просто еще продолжения истории не знаешь. Два дня назад Дювалю проломили голову, – в этот момент капитан едва не подпрыгнул, а фигура Лешего, который внимательно следил за происходящим на скамейке, заметно напряглась. – Именно так. Позавчера рано утром сгорел вместе с домом Сорока, а позавчера поздно вечером мне прочертили небольшую полоску шилом от позвоночника до ребра. Короче, у меня было три дня, чтобы исчезнуть. Осталось полтора. Вот и вся история.

– Ты считаешь это дело рук Нелюбина?

– Нет, это был Фантомас, – грустно пошутил Самойлов.

Прудников с усилием провел ладонью по лицу. Всё, что он услышал, было настолько же невероятно, насколько могло быть правдой. Фотографии больше указывали на второе. Капитан принял решение и резко встал и посмотрел на часы:

– Дай мне пятнадцать минут. Я обязан отзвониться в Москву и сразу вернусь. Никуда не уходи.

– Ага… ты только сам вернись. Стоп, остановись.

– Что еще?

– Забыл совсем, – Лешка протянул ему маленький листик, – возьми, продиктуешь генералу. Там мои установочные данные здесь и в Каменске. Родился, крестился.

– Лёш, не пойму я, откуда ты всё это знаешь? Я имею в виду нашу терминологию, «под колпаком», «установочные данные», методы, как остаться невидимым?

– Всё в книгах, Володя, всё в книгах.

– Каких?!

– Обычных. Ты в курсе, что Персей победил Горгону Медузу при помощи крылатых сандалий и чудодейственного шлема, делающего своего обладателя невидимым. Кто-то видит в этом лишь миф, я же вижу в этом руководство к действию. Вместо шлема я использовал пальто и шапку своего отца, вот и весь фокус. А что касается «под колпаком», так на этом языке общались между собой Штирлиц и пастор Шлаг.

Прудников странно покачал головой, но листочек забрал и убрал в карман и повернулся к Самойлову широкой спиной. Мимо Лешего он прошел уже с каменным лицом.

– Володь, вот адреса.

– Будь здесь и жди, – не оборачиваясь, ответил командир.

Прудников забежал в особый отдел, потребовал связи с Москвой и выгнал из комнаты солдата срочной службы.

– Да, товарищ генерал, здравия желаю… нет, еще в Лисецке… нет, обстоятельства изменились… да, поступили новые данные… так точно, на Нелюбина… да, всё подтвердилось, все предположения… совершенно верно… нет, «Игрок» принес… да, тот самый… да, сам, инициативно… нет, он гражданский, диктую данные… нет, это он мне их дал… да, тоже самостоятельно… да, товарищ генерал, у него все задокументировано… фотографии, записи… не знаю, товарищ генерал, говорит из книг… нет, не секретных… обычных, да… я сам ничего не понимаю… Цель? … хочет прижать Нелюбина… нет, думаю, парню надо помочь… да, «Игроку» угрожает опасность… да, реально… да… «Католик» в больнице, еще один контакт сгорел… нет, в прямом смысле… считаю необходимым помочь ему… нет, мы не «Красный Крест»… так точно… есть, не вмешиваться… да, понял… доживет, так доживет, нет, так нет… да… я вас встречу.

Прудников задумчиво опустил трубку на рычаги. По дороге до КПП он вспомнил слова Игрока «ты только сам вернись.». Да, и здесь он оказался прав, сейчас ноги вели в обратную сторону. У ворот мощным обелиском застыл Леший:

– Володь, ну что? Нам на самолет пора… можем опоздать.

Прудников, не обращая внимания на призыв, проследовал к одинокой скамейке, на которой сидел Самойлов и развлекался тем, что пускал причудливые кольца табачного дыма в небо. Капитан присел рядом и спросил, глядя в одну точку перед собой.

– Лёш, скажи, зачем ты влез в это говно?

– Так друг же попросил, – Самойлов беззаботно закинул голову назад.

– Но он же на тот момент не был тебе еще другом!

– Не был, так стал им. Какая разница? Если просят люди, почему им не помочь?

– Лёш, прости, я не могу тебе помочь. Хотел бы, но не могу, веришь?

Самойлов с грустной улыбкой глянул на капитана:

– Разговор с генералом не вышел? Верю, Володь, что ты хотел помочь. Знаю, что у вас там тоже все не просто. Нале – во, напра – во. Ладно, прощай, – он протянул ему руку, – мне надо спешить .

Капитан не ответил на рукопожатие, но еще больше вжался в спинку скамейки. Лёшка взял «дипломат» и пошел по березовой аллее.

– Лёша! – неожиданно раздался сзади хриплый возглас. Самойлов поморщился, как от зубной боли, и продолжил путь.

– Лёш, да подожди же! Постой, – Прудников догнал его в два прыжка, схватил за руку и развернул к себе, – я помогу тебе. Говори, что ты хочешь? – капитан неожиданно почувствовал необычный прилив уверенности. Будь, что будет .

– Уверен?

– Нет… не очень, – честно признался Прудников и посмотрел себе под ноги.

– Понимаю. Давай сделаем так. Ты только присутствуешь рядом и никуда не лезешь. Я сам все решу. Мне о тебя просто спиной опереться надо.

– Посмотрим, – глухо ответил капитан и добавил, – жди тут, я сейчас… – а сам поспешил к воротам. – Леший!

– Да, Володь.

– Бегом за машиной. Парням скажешь, пусть рассупониваются. Мы сегодня никуда не летим. Завтра встречаем генерала. Все на месте, ты со мной.

– Я не понял, а куда мы? А это что за ботаник? Мы с ним, что ли? – слова отдавали презрительным холодком.

Прудников вплотную приблизил своё окаменевшее лицо к лицу подчиненного и медленно произнес:

– Отвечу на один твой вопрос. Этот ботаник, – он кивнул себе за спину, – он один стоит такой команды, как мы. Обращение к нему исключительно на «вы», ясно, старший лейтенант Никишин?

– Да… ясно… так точно.

– Исполнять.

Приказ щелкнул нагайкой по могучей спине Лешего, и он помчался вглубь расположения части. Уже через три минуты серый «жигуль» пронзительно гудел у ворот, требуя, чтобы те немедленно открылись. Прудников сел рядом с Лешим, а Самойлов с комфортом расположился сзади. Леший всю дорогу молчал, внимательно вглядываясь в проходящий мимо транспорт. Остальные тоже молчали. Всё уже было сказано. Тормоза чуть взвизгнули и облегченно выдохнули рядом с указанным в бумажке адресом.

– Да, забыл сказать, Крутов этот с хорошим послужным списком, претензий к нему нет, имей в виду, – повернулся Леший к капитану.

– Ты в машине . Лёша, а ты со мной, – коротко распорядился Прудников.

Леший тут же вырубил двигатель и открыл дверь.

– Я сказал, ты в машине! Что непонятного? – повернулся к нему Прудников.

– Извини, командир, неправильно понял. Самойлов с капитаном вышли из машины и подошли к неприметному двухэтажному строению, стоящему в глубине двора. Обветшалые стены грозились обрушить на прохожих желтую штукатурку, а жесть на крыше тоскливо подвывала от страха перед налетающим ветром.

– Мы точно туда приехали? – с сомнением спросил Лёшка.

– Абсолютно, – ответил капитан, лишь единожды бросив взгляд на зарешеченные окна и камеру перед входом.

Он подошел к двери и нажал на звонок. Правой рукой распахнул красное удостоверение и направил его в сторону камеры. Через секунду дверь немного приоткрылась. В щель осторожно выглянуло лицо с ровным пробором и тщательно выбритым подбородком:

– Вы к кому? – Глаза тем временем раз двадцать подряд прочитали все надписи в удостоверении.

– Капитан Прудников, отдел кадров, Москва. Мы к майору Крутову. Это со мной, – он кивнул в сторону Самойлова.

Дверь приоткрылась чуть шире:

– Одну минуточку, пожалуйста, я ему доложу. Подождите здесь.

– Я сам ему доложу, – могучей дланью Прудников распахнул дверь и незамедлительно пошел по лестнице вверх. Лёшка едва успевал за ним.

– Второй этаж налево… последняя дверь, – запоздало раздалось за их спинами.

На этаже было пустынно. Но когда они миновали его добрую половину, из предпоследний двери вышла стройная женская фигурка с потрясающими ногами и прошла мимо них. Поравнявшись с молодыми людьми, девушка бросила выразительный взгляд на Лёшку и перевела его вниз, в район, где кончалась ее юбка.

– Володь, ты видел? Нет, ты видел?

– Лёша, давай уже серьезно. Пойми, если ты ошибся, мне кердык. – Прудников провел рукой по горлу.

– Я не ошибся, не волнуйся, – они плечом к плечу ввалились в последний кабинет.

– Капитан Прудников, отдел кадров, Москва, – удостоверение само открылось перед носом Крутова.

– Алексей Самойлов, юрфак, Лисецк. – Лешка распахнул студенческий билет и поймал на себе уничтожающий взгляд капитана.

Виктор Иванович, в строгом сером костюме, внешне сохранял полное спокойствие. Капитана он практически оставил без внимания, а вот молодого парня с коричневой ксивой он явно где-то видел. Пока он мучительно вспоминал, его рука указала гостям на стулья перед его столом.

– Присаживайтесь, товарищи, чем могу помочь? – он ничего не мог с собой поделать, но постоянно косился на Лёшку, что не ускользнуло от внимания капитана.

– Можете, товарищ майор, если захотите, конечно. У нас с товарищем несколько вопросов. Вопрос первый, вы проводили негласные мероприятия по Полю Дювалю, на каком основании? – он выложил на стол несколько фотографий его сотрудников.

– Не было никаких мероприятий. Была учебная тренировка, планы ее у меня имеются, причем утверждены руководством, – ответил Крутов практически без запинки. Он бросил ровный взгляд на фотографии и вернул их капитану. Виктор Иванович был бы еще более спокоен, но его выводила из себя безмятежная улыбка на лице до боли знакомого парня.

– Хорошо, вопрос второй, а ваше персональное наблюдение в Синих Далях за Полем Дювалем тоже вписано в план учебной тренировки?

– В Синих Далях? – переспросил Крутов.

– Да, вас опознал один из наших сотрудников.

– Нет, ну что вы, в Синих Далях живут наши ветераны. Я как раз собирался навестить некоторых из них, но, к сожалению, забыл праздничные наборы дома, представляете? А что, Дюваль тоже там был? Надо же, совпало, наверное, – Крутов закурил сигарету и дружески улыбнулся, – товарищи, у меня к вам тоже встречный вопрос. По какому конкретному делу вы пытаетесь меня допросить?

– Считайте, что это личное общение, товарищ майор. Скажите, а на план тренировки можно взглянуть?

– Конечно можно, товарищ капитан… – широко улыбнулся Крутов, – только вы сначала сделайте официальный запрос, здесь же не публичная библиотека. Извините, если больше вопросов нет, то мне пора… служба, знаете ли.

На лице откровенно было написано большими буквами: «ну что, москвичи, умыл я вас?». Прудников бросил короткий взгляд на Самойлова, который тоже легко поддавался расшифровке: «извини, старик, но надо отваливать». Лёшка же всё прочитал наоборот. Он закинул ногу на ногу и любезно попросил Крутова:

– Товарищ майор, а сигареткой не угостите, а то мои кончились?

– Угощайтесь, – Крутов протянул пачку, и ему совсем не понравился этот кроткий взгляд. «Господи, ну где же я тебя видел?».

Самойлов взял сигарету и с любопытством прочитал:

– Ммм… «Друг»… символичное название.

В этот момент открылась дверь, и зашел Паршин. Он не ожидал увидеть посторонних и застыл в дверях:

– Извините, я наверное помешал.

Крутов кивнул головой:

– Да, Стёпа, зайди через пять минут, я освобожусь, – многозначительно, большей частью для присутствующих, произнес он.

– Привет, Стёпа, – дружески поздоровался Самойлов.

– Привет, – ответил Паршин, увидев очень знакомое лицо, и тут же вышел.

Эта сцена неприятно поразила Крутова. «Так, значит, они с замом знакомы. Что за черт?». У Прудникова тоже слегка отвисла челюсть. Лешка тем временем прикурил и, подвинув к себе пепельницу, с улыбкой произнес:

– Я хотел вам как раз рассказать историю про друга. Очень короткая, – он сделал успокаивающий жест, заметив, как недовольно дернулись брови у Крутова, – так вот, жил – был человек. Нормальный такой, честный. Не крал, не воровал, наоборот, честно служил Родине. И был у него друг, – Лешка выразительно поднял и продемонстрировал всем красную пачку с мордой собаки, – нет, не собака, а тоже человек. Но не очень честный, а скажем прямо, даже вороватый. И вот однажды, помог чем-то в этой жизни вороватый честному. Не знаю, детей в институт устроил или машину, например, помог купить, – В этот момент пальцы Крутова непроизвольно выбили дробь по крышке стола, и Лёшка, усмехнувшись, продолжил, – да, скорее всего, помог с машиной, с вишневой «шестеркой». Ну, это так, к примеру. И попросил за это оказать услугу в одном неблаговидном деле. И что оставалось честному человеку делать? Да, долги, конечно, отдавать. Только не Родине, а другу своему, который его фактически подставил. Короче, взял бывший честный человек своего помощника, ну, допустим Степана, красивое русское имя такое, мне оно нравится, и пошел он со Стёпкой на разбой.

Лешка замолчал. В кабинете стояла напряженная тишина Прудников нервно потрясывал ногой. Крутов спокойно, но с удивлением спросил у Самойлова:

– Вы так интересно рассказываете, так чем же история закончилась?

– А она еще не закончилась, – Лёшка с удовольствием затянулся и положил окурок в пепельницу, – отличные сигареты, спасибо. Так вот, стоит сейчас бывший честный человек перед огромным таким камнем, а от него всего две дороги расходятся. И написано на камне том: «налево пойдешь – всё потеряешь, направо пойдешь – сделаешь благое дело и честное имя себе вернешь, может быть». Вот с тех пор он стоит и думает, куда повернуть. Но мне кажется, что стоять ему так не долго осталось.

– Да, интересно, и почему же?

– Так это же в былинах написано много раз. Прибегут добры молодцы и снесут к бениной матери его тупую голову. Он же тугодум, а если долго думает, значит, не очень умный. А такие никому не нужны, ни белым, ни красным.

– Очень поучительная история. А чтобы вернуть честное имя, что ему надо сделать?

– Так честно на вопросы ответить. Например, Нелюбин тот учебный план так и не подписал?

Крутов вздрогнул от неожиданности и достал еще одну сигарету. Пауза затянулась.

– Можете не отвечать, Виктор Иванович, это и козе понятно, – Лёшка поймал на себе пристальный взгляд майора, – мне вот лично другое не ясно. Вы же нормальный порядочный человек, вы что, собираетесь покрывать убийцу?

– Что вы несете, какого убийцу? – зажженная сигарета упала в пепельницу.

– Обыкновенного. После вашей слежки за Полем, тот оказался в больнице с пробитой головой. А домик с Сорокой, куда вы так же ездили, – пых, и сгорел вместе со своим хозяином. Совпадения? Или это, может, вы так для него расстарались?

– Чушь полная. Этого не может быть! – но от былого спокойствия не осталось и следа.

– Вот номер телефона больницы, – Лешка протянул клочок бумажки, – позвоните и справьтесь о состоянии здоровья Дюваля. Редкое имя для нашего города, согласитесь. Второго такого не найдете. А что касается Сороки, то его дело ведет городская прокуратура, следователь Сурков, не поленитесь, сходите. Я уже там был, но пока свою версию не изложил.

– Но зачем ему это надо? Здесь же нет никакой логики. Я не понимаю.

– Вы просто всех фактов не знаете. Отец Нелюбина работал штатным палачом в свое время. Не знали? Вот поэтому и не видите логики. А Нелюбину-младшему нельзя было допустить разглашения маленького семейного секретика. Поль глубоко копнул и получил по голове. А Сорока знал, кто палач, и обещал отдать зарплатные ведомости с удивительными премиальными, за что и поплатился. Теперь появилась логика?

Крутов сидел, до глубины души потрясенный, осмысливая услышанное. Он коротко глянул на Прудникова, и тот, в подтверждении слов Самойлова, утвердительно качнул головой.

– Получается, если бы я не сообщил Нелюбину о Сороке, то никакого пожара не было бы?

– Пожары обычно бывают от спичек и злого умысла, а не от слов, – отозвался Лёшка, – вы же не знали.

Виктор Иванович неожиданно ясно понял одну вещь, которая его мучила последнее время. Он ждал подобного разговора. Он ждал, мучился, заранее шлифуя аргументы и оправдательную речь перед невидимым оппонентом. И вроде всё было чисто, не подкопаешься, но внутри какие-то сомнения, как язва, разъели всю душу. «Ладно, допустим, попросил тебя друг о помощи .Так помоги сам, лично, в свободное от службы время… и еще . ты же не тупой… сразу понял, что всё не так, как он рассказывает, что же сразу не остановился? Из-за машины?». На задворках памяти всплыло лицо Нелюбина, которое улыбалось: «сам выкрутишься как-нибудь». «Ну ладно, как прикажешь, милый друг», – ответил ему сейчас Крутов с опозданием в несколько дней. Виктор Иванович выпрямил спину, пригладил усы и, переводя взгляд с Лешки на Прудникова, сказал:

– Даю слово, я не предполагал, что дело дойдет до этого. Да, Нелюбин попросил меня проследить за Дювалем с целью его компрометации перед дочерью, за которой тот якобы ухаживал. Да, я согласился, но через несколько дней понял, что это не соответствует действительности. Наблюдение было мною снято. Да, я лично наблюдал за Сорокой. На чье имя мне написать рапорт?

Виктор Иванович спокойно и с достоинством произнес последние слова. Его уже не интересовали последствия. Он с грустью смотрел в окно и думал только об одном: «ну, когда же, наконец, наступит весна?».

Лёшка быстро переглянулся с Прудниковым, и они с полуслова поняли друг друга. Самойлов кашлянул в кулак:

– Товарищ майор, вам не надо подавать никаких рапортов.

– Да? А что, взамен предлагаете мне застрелиться из табельного «ПМ»? Нет, страна должна узнать своего героя.

– Виктор Иванович, мы не будем вас уговаривать. Вы, очевидно, забыли, что кроме вас пострадает Стёпа, который до конца не знал ситуации, ваши люди, которые тоже честно исполняли свой долг. Мы здесь неофициально, просто, чтобы убедиться в своей правоте, и от вас нам надо нечто другое взамен рапорта.

– Говорите, что именно? – чего греха таить, Крутов думал о ребятах, которым, скорее всего, пришлось бы забыть про карьеру, да и самому до заслуженного отдыха было рукой подать. Он уже со всем этим попрощался, но последние слова Самойлова вернули надежду, – сделаю всё, что в моих силах, ну и в рамках закона, разумеется.

– Это, скорее всего, в рамках совести. Скажите, завтра готовы сказать всё это в лицо Нелюбину?

– Да хоть сегодня.

– Нет, именно завтра. – Лёшка повернул к себе перекидной календарь, стоящий на столе, и нацарапал ручкой несколько слов. – Завтра в семь тридцать на углу здания, вот адрес, пожалуйста, не опаздывайте. Ну что, Володя, не будем человека задерживать?

Мужчины встали, попрощались с Крутовым за руку и спустились вниз.

– Жалко мне его, – застегивая молнию на куртке, произнес Самойлов, – честный мужик, попал по глупости, как кур в ощип.

– Лёша, да с этим все ясно, – Прудников остановился и тронул его за рукав, – я до сих пор понять не могу, как ты его разговорил? У него же железобетонные аргументы были, не пробьешь. А тут ты, со своей сказочкой, и он поплыл. Нет, серьезно, это что, тоже из книг, гипноз, что ли, был?

– Да не было никакого гипноза, просто психоанализ и немного физиогномики.

– Физио… чего?

– Считается, что это лженаука, но как видишь, работает же. Крутов – это сильный человек, смелый. Он всегда требовательно относился не только к людям, но и к самому себе, прежде всего. И ему соврать самому себе – это конец всей его идеологии. Я воспринимал его нежелание говорить как небольшую плотину на реке. И эта преграда держалась на желании не подставить бывшего товарища. Но если вытаскивать из плотины по одной палочке, по веточке, она рухнет в конце концов. Он сам хотел обо всем рассказать. Я просто помог ему, вот и всё.

– Лёша, я не понял, а ты этого Степана откуда знаешь, ну, с которым ты поздоровался?

– Так ты его тоже знаешь, – он посмотрел на удивленного капитана, – помнишь мимо тебя пробегал этот тип, он еще за мной гнался в арке? Вот это он и был.

– Твою же мать .. – Прудников остановился и хлопнул себя по лбу, – стоп, но он же поздоровался с тобой!

– Володь, если ты на улице поздороваешься с незнакомым человеком, с тобой в ответ тоже, скорее всего, поздороваются, а не пошлют тебя в жопу. Проверь. А мне надо было оторвать Крутова от его линии поведения, сбить с толку, чтобы он начал вести себя естественно. Вот Стёпа и пригодился.

– Слушай, а что ты планируешь завтра с утра? Объясни.

– Ах да, что касается завтра . Завтра мы соберем небольшую компанию – ты, я, Крутов, ну и еще один человек – и встретимся с Нелюбиным.

– А с чего ты решил, что он будет с нами общаться? Он вообще, может, дверь не откроет.

– Он, может, не откроет, а вот его гимнастический снаряд легко… – усмехнулся Лёшка.

– Какой еще снаряд? – недоуменно спросил Прудников.

– Завтра суббота, а значит, он в Яркино. Ему не уйти от разговора.

– А почему в такую рань? Снова психология?

– Кто рано встает, тому Бог подает, – улыбнулся Лешка и открыл дверь машины, – до дома подкинете? Вам всё равно по пути. А то я с ног валюсь от усталости.

– Знаешь, у тебя лучше получается на автобусе, – заметил Прудников и улыбнулся в ответ, – давай садись, должен же я установить твой адрес, в конце концов.

Всю дорогу они ехали молча, думая каждый о своем. Неожиданно Прудников, сидевший на переднем пассажирском сиденье, выхватил свое служебное удостоверение и ткнул им в лобовое стекло: «всем стоять! не двигаться! я студент юрфака!». Он смеялся так сильно, что даже Леший испуганно поглядывал на командира. «Вернемся, обязательно отведу его к врачу» .

Машина остановилась на углу Лешкиного дома.

– Парни, пока. Завтра в семь тридцать на этом месте, хорошо?

Они пожали друг другу руки.

– Володь, я так и не понял, а кто это был? – осторожно спросил Леший у своего друга, когда они уже отъехали на приличное расстояние. Прудников посмотрел в черное от ночи боковое стекло и ответил:

– Это тот, кто один за всех. А за него… никого.

– А так разве бывает?

Капитан в ответ лишь глубоко вздохнул…

Первым делом Лёшка набрал известный ему номер телефона Бартенева, и когда на другом конце провода ответили, он произнес: «Ну, как там все прошло? Нормально?… угу… я рад . Так, насчет завтра. В семь тридцать утра жду по адресу .. Нет, думаю, к девяти успеем». Лёшка продиктовал адрес и опустил трубку.

Вторым делом он лег и мгновенно уснул .

Утро следующего дня выдалось замечательным. Стояла тихая безветренная погода. Небо было окутано серым саваном облаков, но в них кое-где всё чаще появлялись разрывы и яркий голубой свет отчаянно вырывался наружу.

Леший вел машину уверенно. Его несколько раз заносило на подмороженной за ночь дороге, и Прудников каждый раз сердито и недовольно смотрел в его сторону. Леший, не глядя в сторону командира, сразу же сбрасывал газ, и машина послушно выравнивалась. Самойлов сидел сзади, прижатый острым плечом Бартенева, и смотрел на небо. Он с утра немного волновался и поглядывал на часы, опасаясь, что кто-нибудь опоздает. Однако в начале восьмого он, быстро передвигаясь по квартире, от шкафа к чайнику, заметил одинокую фигурку Владимира Андреевича, который прислонился к стволу голого тополя. Где– то в семь двадцать подтянулся Крутов, озираясь на нумерацию домов, а через пять минут взвизгнули тормоза, и послышался характерный звук не сразу остановившихся колес.

Лёшка выбежал из подъезда с небольшой сумкой на плече и, подойдя к группе разрозненно стоящих мужчин, коротко представил их друг другу: «Бартенев, Крутов, Прудников, Алексей». Они пожали руки и загрузились в машину. Прудников лишь покосился на пожилого незнакомца, но промолчал. По дороге Самойлов краем глаза увидел вопросительные взгляды Владимира Андреевича, но только подмигнул ему и успокаивающе похлопал рукой его по коленке. Дорога с основной магистрали уходила на довольно высокий мост, в сторону Яркино, и Леший, едва не зацепив металлическое ограждение, установленное на подъеме, благополучно выровнял машину в который раз подряд. Прудников не выдержал и что-то зло процедил сквозь зубы. Леший молча, но виновато кивнул в ответ. Асфальт закончился, и колеса гулко застучали по бетонным плитам. Мимо окон часто замелькали стволы тополей. До деревни осталось меньше полукилометра. Леший затормозил возле дома с высоким деревянным забором, рядом с припаркованным новеньким «ВАЗ 2105» синего цвета. Пока все высаживались из машины, Лёшка подошел к «пятерке» и бросил беглый взгляд на ее покрышки. Прудников проследил за его взглядом и вопросительно кивнул: «что дальше?».

Самойлов вернулся к группе людей, стоящих перед калиткой, решительно нажал кнопку звонка и приготовился ждать. Прудников стоял по центру группы с упрямо, наклоненной вперед головой. Леший сохранял внешне обманчивое безразличие. Крутов немного нервничал и постоянно курил, но морщины между его бровей не разглаживались, а значит, он был готов к серьезному разговору. Бартенев же стоял с задумчивым лицом, чуть опираясь на Лёшкино плечо. Каждый из них знал, с кем предстоит встреча и о чем пойдет разговор.

Наконец послышались шаги. «Господи, в такую рань…» – раздался за забором недовольный женский голос. Дверь приоткрылась. Заспанная, но от этого не менее красивая, блондинка удивленно смотрела на незнакомых, но прилично одетых людей. Женщина состроила капризную гримаску и спросила:

– Вам кого?

– Нелюбина, – одновременно выдохнули мужские голоса. Лёшка опустил голову и незаметно улыбнулся. Каждый из них, кроме Лешего, посчитал своим долгом назвать вслух эту фамилию. «Значит, к бою готовы».

– Вы со службы, что ли? – не дожидаясь ответа, она зевнула и повернулась к ним спиной, махнув на прощанье полой дорогущей дубленки, накинутой на пестрый халат, – ждите.

Буквально минут через пять снова скрипнула дверь, и появился Нелюбин в короткой бежевой дубленке, темно-коричневой норковой шапке и светло-голубых джинсах. За плечом у него висел большой туристический рюкзак, а в руках он держал зачехленные в брезентовые футляры удочки. Лицо было свежим, тщательно выбритым и серьезным. Он оглядел компанию незнакомых людей, стоящую полукругом, и, удивленно обнаружив среди них Крутова, обратился к нему:

– Ты как меня нашел, Вить? Ты, вообще, ко мне? А это с тобой? Но Крутов лишь стоял и курил, внимательно наблюдая за бывшим другом. Нелюбин заметил, какие напряженные лица у всех присутствующих, и кожей почувствовал накалившуюся атмосферу.

– Мы все к вам, а нашли, потому что искали, – за Крутова ответил молодой незнакомый парень с наглым взглядом. Он стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы, и презрительно щурил глаза. Лицо его показалось смутно знакомым.

– М-да… ну, и кто вы? – вежливо поинтересовался Нелюбин. Он не собирался тратить время на пустые разговоры. Открыл машину, бережно положил удочки в багажник, а рюкзак в салон и включил двигатель, чтобы тот успел прогреться. Потом снова подошел к незнакомцу и повторил:

– Итак, кто вы? И что хотели? Я так понимаю у тебя сегодня проблемы с речью? – он чуть повернулся к Виктору Ивановичу, но тот продолжал хранить молчание.

– Я Алексей Самойлов.

– Ну, замечательно, рад познакомиться. И что желает Алексей Самойлов? – насмешливым взглядом он окинул Лёшку с головы до ног. Теперь он знал, кто перед ним.

Самойлов принял правила игры. Сегодня против него играл очень серьезный противник, и на детский мат в этой партии рассчитывать не приходилось. Лёшка внутренне расслабился и с легкой полуулыбкой на губах поправил:

– Нелюбин, мы уже знакомы. Я студент университета, учусь вместе с Алёной Нелюбиной и…

– А причем здесь моя дочь? Вы что, хотите на ней жениться и приехали вместе со сватами? Так она вроде не собирается замуж. Это мне достоверно известно, – тон Нелюбина оставался спокойным, но карие глаза уже приступили к глубокому бурению оппонента.

Лёшку это нисколько не смутило, наоборот, он оживился и продолжил:

– Согласен, она здесь ни при чем. Это так, просто небольшой экскурс. Я хотел спросить про нашего общего друга – Поля Дюваля, преподавателя, тоже из университета.

– А кто это? – нервный взгляд Нелюбина при этом чуть коснулся Крутова, но мгновенно отскочил и снова уперся в лицо Самойлова.

– Ну как же так, Нелюбин? «Мартышка к старости слаба мозгами стала»? – Лешка позволил себе немного поправить русского классика, – уже забыли? Напоминаю, он несколько раз был у вас дома и старательно пытался узнать о судьбе своего деда, расстрелянного почти полвека назад. Вы же ему содействие еще обещали, теперь вспомнили?

– Последите за языком, юноша. К моей дочери много кто ходит в гости. Я что обязан, по-вашему, быть с каждым знаком? – взгляд против его воли снова упал на неподвижное лицо Крутова. – Кто вы такие? Я требую, чтобы вы представились немедленно.

– Простите великодушно, это моя вина, – Лёшка вежливо наклонил голову вниз, – сейчас познакомлю. Вот мужчина справа – это майор Крутов Виктор Иванович, – Самойлов картинно наклонился к Нелюбину и доверительно прошептал ему последние два слова, – секретная служба. Его вы точно знаете. По вашему поручению он устроил несанкционированное наблюдение за Полем Дювалем.

– Что за чушь вы тут порете?! Вить, подтверди сейчас же, что я не знаю никакого Дюваля. Да, недавно были учебные занятия. Вить, а что это и был некий Дюваль? Ты мне планы когда, кстати, предоставишь? – насмешливые нотки бесследно исчезли из голоса Нелюбина, и теперь он говорил более горячо и убедительно.

– Поздно, Кирилл. – Крутов бросил ему под ноги окурок сигареты «Друг». – Раньше надо было думать.

– Нелюбин, не надо приставать к товарищу майору. Он уже все нам подробно рассказал. Так вот, у меня остался вопрос. Как вы додумались устроить покушение на Поля и сжечь живьем Сороку? Это у вас что, наследственное?

– Какую сороку, какого Поля? Что за ересь вы тут несете? – Нелюбин уже не скрывал своего волнения. Слова непривычно коверкались, спотыкались и брызгами разлетались в лица окруживших его людей. В уголках тонкого рта скопилась белая пена, которая неприятным образом тянулась от верхней губы к нижней, когда он кричал. – Что значит, наследственное?

– Наследственное – это значит, что передается по наследству. Батюшка ваш, Нелюбин Филя, любил людей калечить, и вы туда же.

– Что всё это значит? – глаза его покраснели, а на висках набухли пульсирующие синие вены.

Лёшка мгновенно преобразился. Дурашливого паренька больше не существовало. Он зло сузил глаза и негромко, но твердо ответил:

– Это значит, Нелюбин, что твой отец палач, и через некоторое время твои дети смогут по-настоящему гордиться своим дедом. Это значит, Нелюбин, что ты испугался, что Поль докопается до этой истории, и ты поручил его убрать. Это значит, что ты также поручил убить Сороку, который знал твоего отца и работал с ним в одном управлении, который подтвердил наши догадки насчет него и обещал нам передать разоблачающие его документы.

– Как ты смеешь мне тыкать!.. Я высокопоставленный офицер государственной безопасности. Обращаться ко мне на «вы»!.. Кто палач? Кто убийца?.. Где доказательства?.. Где свидетели?.. Я тебя в порошок сотру! – паузы между выкриками становились все дольше. Нелюбин задыхался, от волнения ему не хватало воздуха.

Теперь Лёшка насмешливо смотрел сверху вниз:

– Нелюбин, в русском языке есть личное местоимение «вы». Оно употребляется как во множественном числе, так и в единственном. В последнем случае оно является уважительным обращением. К сожалению, в языке еще не придумали обращение к таким козлам, как ты. Хочешь доказательств – изволь. Поль жив, скоро он даст показания в прокуратуре и по себе, и по визиту к Сороке. Крутов, как честный человек, тоже не промолчит, поверь. «Высокопоставленный офицер». Не смеши меня, Нелюбин. Ты слишком любишь деньги, чтобы быть офицером. Ты так, случайно затесавшийся среди порядочных людей. А что касается доказательств, так вот они. – Лёшка снял сумку с плеча, достал несколько фотографий и стал поочередно их бросать на снег к его ногам. – На, лови. Вот это твоя Зоя Михайловна, красивая, кстати, баба, я думаю, что твоей жене и детям она тоже понравится. Я фотографии отправлю им по почте. Но вот беда – у тебя на службе это неправильно поймут. А вот твои друзья – подельники. Вот фас, вот профиль, вот групповой портрет с чемоданами. А знаешь, что там в чемоданах? Знаешь, Нелюбин, конечно, знаешь. И мы про вашу меховую мануфактуру тоже всё знаем. Теперь о свидетелях. Что бы ни случилось с Полем, у меня осталась запись вашего разговора с ним, узнаешь? – Лёшка достал плеер, включил заранее подготовленное место разговора, и маленький динамик зашуршал отчетливым голосом Нелюбина: «…ладно, я отдам тебе документы по Бартеневу, а ты мне зарплатные ведомости, и не забудь про свое честное слово». Кстати, совсем забыл тебе представить вот этого человека – это Бартенев Владимир Андреевич. Тот, о ком ты говоришь на кассете. Это именно его казнил твой отец под Дубовкой. Не поверишь, но он выжил назло тебе и подтвердит мои слова.

Самойлов перевел дух, а Прудников с неприкрытым изумлением изучал худую фигуру старика в пальто и вязанной спортивной шапке. Крутов, из-за всего услышанного, не мог даже пошевелиться. Бартенев казался безучастным, лишь твердо сжимал кулаки.

– Кстати, Нелюбин, я тоже могу выступить свидетелем. Мне позавчера уголовники, к которым ты обращался, пытались шило в почку засадить. Но это так, мелочи на таком празднике жизни.

– Что вам всем надо?! – от резкого движения рукой у дубленки оторвалась пуговица, и лощеный вид померк, уступив неряшливому. Нелюбин оглянулся вокруг себя невидящими глазами.

– Покаяния, – просто ответил Лешка. – Возьми лист бумаги и всё напиши подробно, как было. А иначе… ой, совсем забыл. Вот эти два дяди из Москвы, извини, тоже забыл представить, они как раз по твою душу. А через час прилетает их генерал. Представляешь, целый генерал, за таким козлом, как ты. Что будет дальше, думаю, ты сам догадаешься. А фотографии я обязательно отправлю твоим родным, не сомневайся.

Неожиданно Нелюбин зарычал и кинулся в машину. Двигатель взревел, но «пятерка» не могла сдвинуться с места. Колеса бешено вращались, однако сцепления с дорогой не было. Машина дрожала и вяло переваливалась с боку на бок. Все отошли в сторону, никто не пытался задержать Нелюбина. Наконец, колеса коснулись твердой поверхности, и автомобиль, сверкнув блестящей крышкой багажника, умчался прочь.

Все стояли и смотрели друг на друга, кто виновато, кто с грустью, кто с ужасом. Прудников подошел к Самойлову:

– Ну что, Лёш, поехали?

– Секунду, – парень явно к чему-то прислушивался. Прудников непонимающе оглянулся. Кругом в этот час не было ни души.

Неожиданно где-то вдалеке послышался визг тормозов и последовавший за ним сильный удар. Капитан вздрогнул. Он посмотрел на Самойлова:

– Вот какой был план?.. Опять твоя психология? Я-то думаю, чего ты так изучаешь его покрышки? Он уже поменял резину?

Их обступили Бартенев, Леший и Крутов. Они с интересом прислушивались к разговору.

– Да нет, ну что ты. Какой такой план? – удивился Лёшка. – Психология? Нелюбин относится к мыслительному типу, он сдержан и невозмутим. Это такой инфернальный тип, который считает, что всё, что происходит, зависит, прежде всего, от его личностных качеств. Но это, иногда, приводит к печальным последствиям. Особенно, если всё выходит из-под контроля. А покрышки… ну да, он поменял резину, я хотел его предупредить, чтобы не лихачил, но не успел. Он же умчался, как ненормальный, сам видел. Володя, а что ты от меня хочешь? Посмотри, везде говорят о безопасности движения, – Лёшка достал спичечный коробок и продемонстрировал этикетку, предупреждающую об опасности, подстерегающей лихачей. – Так что, если кто и виноват, так это сам Нелюбин, ну и мороз… немного, – Самойлов мыском ботинка ткнул в корочку наста на дороге.

– Ну да, ну да, я и подумал, зачем мы так рано собрались?

Лёшка безразлично пожал плечами:

– Ты сам же говорил, что тебе генерала встречать надо, я-то здесь причем?

– Лёш, а мне, на самом деле, до лампочки проблемы Нелюбина, – Прудников протянул Самойлову руку. – А вы, все остальные, как?

– А вы сейчас о чем вообще говорите? – практически, искренне удивился Крутов.

– Я бы его по любому достал. За своего внука и за тебя, Лёш, – отозвался Бартенев.

Все посмотрели на Лешего. Он невозмутимо стоял и слушал, как ветер качает верхушки деревьев:

– Чего? – он вытянул левую руку и посмотрел на часы. – Я вообще встаю только в начале девятого обычно. Значит, в половине восьмого я еще спал. Да и не было меня здесь никогда.

– Ладно, тогда по коням, – скомандовал Прудников, и компания загрузилась в машину.

Когда они подъехали к мосту, ведущему на московское шоссе, то еще издали увидели проломленное металлическое ограждение на его изгибе. Внизу столпились десятки машин. Люди вышли из них и собрались на той стороне дороги, которая вела в город. Леший сбавил скорость, и машина медленно начала спуск с моста. Сначала были видны только стоявшие на обочине машины, но вот еще один поворот – и место автокатастрофы было как на ладони. Темно-синяя «пятерка» на высоте десяти метров пробила ограждение моста и упала вниз на крышу. Водитель мог бы остаться в живых, но стоящее внизу бетонное ограждение приняло на себя основной удар и, практически, сплющило всю кабину. Люди, собравшиеся вокруг, бурно обсуждали произошедшее, но бездействовали – голыми руками невозможно разжать искореженный металл.

– Смотри-ка, машина в куски, а пожара нет, – спокойно прокомментировал Крутов, лучше всех видевший место аварии.

– А оно в огне не горит и в воде не тонет, – в тон ему ответил Владимир Андреевич.

– Ну, вы даете, Бартенев, о покойниках или хорошо или ничего, – обернулся к нему Прудников.

– Я и так сказал слишком хорошо . – отрезал старик.

– Первый раз в жизни увидел, как можно убить одним лишь словом, – покачал головой капитан.

– Знаешь, Володь, – откликнулся сзади Самойлов, до этого безучастно смотревший в окно, – был такой знаменитый итальянский тенор Томаньо. Так вот, он был сто лет назад на гастролях в Москве и в качестве шутки раскалывал своим голосом бокалы в ресторане. Этот фокус резонансом называется, точнее говоря, резонансная частота голоса и стекла совпали. Вот и у Нелюбина совпали частоты его дел и мыслей. Голова, в результате, не выдержала.

Через десять минут машина остановилась на первой городской автобусной остановке. Прудников пожал каждому руки и сказал:

– Извините, но у меня через полчаса генерал прилетает. Опаздываю. Дальше сами. Лёша, – притормозил он Самойлова, – ты сейчас куда? Генерал по телефону говорил, что хочет с тобой познакомиться, если… ну, если прилетит. Возможно, мне придется его привезти к тебе.

– Я сначала в больницу к Полю, потом домой на час. Отговори его от встречи. Мне сказать ему нечего, да и время терять не хочется.

– Я попробую. Ладно, увидимся. – Прудников посмотрел на часы. – Давай, Леший, гони. Полчаса осталось, – потом он вспомнил что-то и внезапно поменял решение, – стоп, Леший. Никуда не гони. Поехали спокойно, дорога сегодня скользкая. Подождет генерал, не растает.

Бартенев с Лёшкой ехали в автобусе, который был по субботнему свободен. Они расположились на незанятых местах. Самойлов сидел, погруженный в собственные размышления, уткнувшись носом в воротник куртки.

– Лёша, я теперь понял, что за шило ты мне тогда подарил.

– Пользуйтесь на здоровье, может, теперь доброму делу послужит.

Разговор совсем не клеился. Самойлову предстояло принять еще несколько важных для себя решений, а Бартеневу было не по себе от его молчания.

– Лёш, чего загрустил, ты об этом думаешь?

– Нет, Владимир Андреевич, об «этом» я еще вчера думал. Сегодня у меня уже другие планы.

– Чего не в настроении тогда. У тебя все в порядке?

– Всё хорошо, – Лёшка улыбнулся Бартеневу и дружески толкнул его плечом.

Когда они вошли в палату, Катрин сидела на стуле, приобняв Поля, и они о чем-то тихо говорили.

– Больше двух говорят вслух, – Лешка вошел первым, поцеловал Катрин в щеку и пожал руку Полю, – как дела, боец?

Без лишних объяснений было видно, что дела друга пошли на поправку. Бледность спала с лица, он несколько раз уже пытался приподняться, но Катрин не давала ему этого сделать. Глаза блестели, и энергия вновь наполняла молодой организм.

– Привет, Алекс, привет, дед! – Поль с радостью с ними поздоровался и немного задержал руку Бартенева в своей руке. – Мы не шептались, просто говорили, как соберемся все вместе и отметим мою выписку из больницы. Лёш, я уже больше здесь не могу. Представляешь, мне не разрешают ходить в туалет, а молодые медсестры мне эту… лодку в постель носят .

– Может, судно? – рассмеялся Самойлов, – привыкай Поль. Мы азиаты, и женщины у нас повсеместно ухаживают за мужчинами. Но, если не нравятся медсестры, могу Агафонову пригласить, хочешь? Она не откажется .

– Совсем сдурел, – улыбнулся Поль, – слушай, мне мама и дед все рассказали. Просто фантастика. Я чувствовал, что ты мне что-то не договаривал . – он говорил быстро, почти взахлеб. – Знаешь, я там, в Туре мечтал о приключениях. Мечтал и мучился, что их никогда не будет. А сейчас я мечтаю об одном – чтобы они побыстрее закончились и можно было спокойно пожить. Ты знаешь, это такое счастье, когда у тебя большая семья.

– Нет, не знаю и знать не хочу. Большая семья, большие проблемы, – отшутился Лёшка, – Кстати, у меня для тебя презент, – Самойлов открыл сумку и достал оттуда новый, еще в упаковке кубик Рубика… – На, держи, тренируй мозги.

– Алекс, ты с ума сошел? Это же сколько он стоит? – Поль хоть и протестовал, однако подарок открыл и немного повращал цветные квадратики на шестиграннике. – Слов нет, Алекс, спасибо. Лёшка снова залез в сумку и достал из нее плеер и тоненькую змейку с наушниками на конце:

– Владимир Андреевич, а это вам. Вот еще три кассеты.

– Лёша, ты это зачем?.. Ты же с ним никогда не расстаешься . – растерялся старик.

– Приобщайтесь к цивилизации, затворник. И вообще, я понял, что вы музыку понимаете и любите больше меня. – Лешка вслух рассказал о редких вокальных способностях Бартенева и о том, как весь автобус расстроился, когда им пришлось выйти на остановке.

Поль радостно улыбался, а Катрин с Бартеневым хохотали до слез. Потом Бартенев вспомнил что-то еще веселое из той поездки, и они снова дружно рассмеялись.

Неожиданно в больничной палате появилась Лёшкина бабушка. Она сидела на табурете возле окна в своем любимом ситцевом платье и в синей вязаной кофте. Натруженные руки по-прежнему ровно лежали на коленях. Обычно она смотрела на Лёшку строгим взглядом, но сегодня она улыбалась ему. Глаза светились добротой и гордостью за внука. Лёшка тряхнул головой, и видение исчезло.

Поль держал одной рукой руку Катрин, а вторую просунул между прутьев и сжал ладонь Бартенева. Они, как заговорщики, прижались головами друг к другу и говорили о чем-то своем, о том, что принадлежало только им одним. Лешка стоял чуть сзади и радовался вместе с ними. «Счастье, когда у тебя большая семья» – слова Поля рефреном продолжали звучать в голове.

В горле почему-то запершило, и глаза стали видеть предметы в размытых очертаниях. Лешка незаметно вышел из палаты и беззвучно закрыл за собой дверь. Закинув сумку на плечо, он брел по больничному коридору, глядя исключительно себе под ноги. Потом сдал халат, надел куртку и, тряхнув головой, вышел на улицу. Рядом у входа затормозила знакомая машина. Лешка остановился.

– Отлично, мы успели, товарищ генерал, вот он, – капитан Прудников сидел за рулем и кивнул в сторону спускающегося по ступенькам Самойлова. Полчаса назад он успел встретить своего непосредственного начальника в аэропорту и четко доложил ему о результатах командировки. Капитан умолчал лишь о знакомстве с Крутовым и событиях сегодняшнего дня, отметив только, что их группа продолжала скрыто наблюдать за Нелюбиным и сегодня стала свидетелем аварии со смертельным исходом объекта. Генерал еще в самолете был полон мрачных мыслей, пытаясь найти правильное решение в непростой ситуации, а уже на выходе из аэропорта посветлел лицом и пришел в хорошее расположение духа.

– Ясно, значит, я напрасно прилетел сюда в свой выходной. Надо теперь посмотреть, когда ближайший рейс обратно, – сказал он, улыбаясь, – Молодцом, капитан, хорошая работа. Кстати, а где этот вундеркинд? Хотел бы пообщаться с ним. Такие люди нам нужны.

Лёшка подошел к машине и первым увидел Прудникова. Тот взглянул на Самойлова и, заметив невеселое настроение парня, чуть нахмурился и спросил:

– Всё в порядке?

– Лучше не бывает.

Открылась задняя дверь машины, и из нее вышел полноватый мужчина в солидном возрасте. На нем были светло-серое пальто и каракулевая шапка, которую он держал в руке. Редкие светлые волосы сохранили следы расчески, а гладко выбритое лицо и розовые щеки заранее предупреждали о достоинствах их владельца и его авторитете. Он не спеша обогнул спереди машину и приблизился. Генерал был невысокого роста, чуть выше Лёшкиного плеча. Светло-голубые глаза внимательно смотрели на Самойлова. Прудников чуть дернулся корпусом:

– Товарищ генерал, это Алексей Самойлов. Лёша, это генерал Лебедев, знакомьтесь, пожалуйста.

– Так вот ты какой, Самойлов, – генерал протянул руку, – мне капитан тут про тебя чудеса рассказывал. Оперативно работаешь, молодцом, нам такие всегда нужны.

– Здравствуйте, – Лёшка пожал небольшую и немного влажную генеральскую ладонь, – чудеса в сказках, товарищ генерал, а мне просто повезло. Хотя нет, соврал. Чудо то, что я, обычный житель Лисецка, жму руку московскому генералу.

– Молодец, – Лебедев широко улыбнулся, явно польщенный, – у меня уже скоро самолет. Хотел с тобой кое-что обсудить, – он встал с ним рядом и доверительно взял Лёшку под руку, – Ну, во-первых, всё, что ты накопал по поводу Нелюбина, сам понимаешь, должно быть строго конфиденциально. Я улечу, а у тебя потом капитан подписку о неразглашении отберет.

– Не доверяете, значит? – улыбнулся Самойлов.

Генерал нахмурил брови и странно посмотрел на Лешку, потом оглянулся на Прудникова и долго подбирал ответ на простой в общем-то вопрос:

– Ну почему, не доверяем? Просто так положено. Традиция, так сказать. И ты об этом не забудешь, когда будешь общаться с посторонними. Это ответственность… м-да.

– А у капитана вы тоже подписку отберете? – Лешка никак не мог угомониться.

– А с него-то зачем? – удивился генерал, – он свой, проверенный.

– Вот я и говорю, что мне нет такого доверия, как Прудникову.

Генерал тихо рассмеялся, достал платок и протер им свои ладони.

– Да, не просто с тобой, Самойлов. У меня к тебе есть предложение, – он с заметным облегчением отошел от скользкой темы доверия, – а давай-ка перебирайся к нам. Нам умные люди нужны. Будешь Родине служить, вон начнешь у Прудникова. Он тебя многому научит, – при этих словах капитан поежился и, словно конь, начал переступать с ноги на ногу. – Потом пойдешь учиться. У нас есть специализированные школы, ну а потом к нам, в кадры. Настоящая мужская работа. Все тебя бояться будут, – рассмеялся генерал.

– Пугалом, значит, работать? – Лёшка улыбался, но смотрел прямо в голубые глаза.

Генерал перестал смеяться и кашлянул в кулак.

– Неправильно, Самойлов, там лучшие люди . а ты пугалом их называешь. Я что, по-твоему, похож на пугало? – он снова неожиданно рассмеялся, понимая, что на пугало он точно не похож. – Ну, что скажешь, Алексей?

Неожиданно заморосил дождь, мелкий, по-весеннему, теплый. К остановке, находящейся в ста метрах от больницы медленно подруливал автобус.

– Да, согласен, товарищ генерал, шутка дурацкая. Знаете, я боюсь, не справлюсь. У вас же там лучшие люди, а у меня недостатков, как у собаки блох. Да и потом, мне скоро колхозное право сдавать надо. А в следующем семестре мы примемся за совхозное право, – Лёшка поднял воротник у куртки, – товарищ генерал, вы садились бы в машину, а то, не дай Бог, промокните и простудитесь. Обидно получится – приехали к нам в город всего на час и заболели.

Лёшка повернулся к Прудникову и крепко пожал ему руку:

– Удачи, капитан, береги себя.

– Это ты себя береги, – он ответил на рукопожатие и на секунду прислонился плечом к его плечу.

– Желаю здравствовать, товарищ генерал. – Лёшка шутливо приложил ладонь к бровям и побежал к автобусу.

Генерал проводил его взглядом, увидел, что Самойлов успел-таки добежать, и растерянно спросил у Прудникова:

– Я так и не понял, согласился ли он или отказался? Какое там колхозное право, он что, издевается над нами?

– Я тоже не понял, товарищ генерал, – капитан едва заметно улыбнулся, – но в том, что вам лучше сесть в машину, он точно прав. Дождь усиливается. Да, товарищ генерал, я рапорт сегодня напишу и по прибытию сразу вам передам.

– Какой рапорт? – Лебедев недоуменно поднял брови.

– Ну как, рапорт об итогах расследования, о незаконной деятельности Нелюбина.

– Ты здоров, капитан? Не было никакой деятельности, ничего не было, да и Нелюбина тоже не было. Была авария, но ты же не гаишник, чтобы ее описывать. Я прав? Отлично потрудился, капитан, – генерал с улыбкой похлопал по мокрой куртке Прудникова. Похлопал и тут же, досадливо морщась, полез за платком в карман.

Обычно четкий в своих действиях и словах, капитан Владимир Прудников посмотрел на капли дождя, скопившиеся на висках лысеющей головы своего начальника, совершенно безразлично пожал широкими плечами, с грустью посмотрел вслед уходящему автобусу и молча сел за руль машины.

– Так, ну наконец-то всё семейство в сборе, – в палату вошел врач в белом халате, застегнутом на все пуговицы, и представился, – Ковтун Станислав Исаакович.

Он подошел к кровати, внимательно изучил глаза Поля, достал из кармана молоточек, перевернул его вверх ногами и поводил в разные сторон, вверх и вниз, и попросил, чтобы Поль не отрывал от него взгляда. Потом попросил зажмуриться, потом широко улыбнуться. Провел молоточком по предплечьям больного и остался доволен результатом обследования.

– Ну что, мамаша, не волнуйтесь. Всё страшное позади. Ваш сын скоро окончательно восстановится, но пару недель ему все равно придется провести под нашим наблюдением. К тому же ему необходимо прокапать витамины бэ шесть, бэ двенадцать, обязательно магнезию. В домашних условиях это будет проблематично. Так что придется потерпеть, герой, – врач дружески положил руку на плечо Поля и успокаивающе улыбнулся.

– Спасибо вам, доктор, – поблагодарила Катрин.

– Да я-то здесь ничего практически не сделал. Процедура стандартная. Вам не меня, вам его друга благодарить надо. Если бы он вовремя не перевязал и «скорую» не вызвал, вот тогда дело могло еще неизвестно, чем закончиться.

Бартенев сидел в изголовье кровати, держал внука за руку, и внимательно наблюдал за манипуляциями врача с молоточком из нержавеющий стали. Он радостно заулыбался, услышав о том, что дела Поля идут в гору. Но когда Ковтун произнес слова про друга, которого надо благодарить, Владимир Андреевич вздрогнул, сжал в руке плеер и повел головой по сторонам в поисках того, кто давно уже ушел. Вдруг он резко вскочил на ноги и, не обращая внимания на удивленные взгляды, выбежал из палаты. Люди с опаской уступали дорогу ненормальному старику в белом халате, несущемуся по больничным коридорам со всех ног. Полы халата развивались, а проводок от плеера с наушниками на конце болтался за его спиной. «Поблагодарить… только бы успеть…». Он, задыхаясь, выбежал на крыльцо, но там уже никого не было. Серый «жигуленок», моргнув стоп-сигналами, повернул направо и выехал на проспект. С неба посыпались крупные капли дождя. Сердце Бартенева гулко стучало в груди, легкие со свистом жадно хватали воздух. Он вернулся под навес входной двери, прислонился к стене и надел наушники. Бархатной хрипотцой зазвучал саксофон. Он рассказывал о синем небе, солнце и вечной любви. Бартенев закрыл глаза и на несколько секунд вспомнил удивительного человека, который метеором ворвался в его жизнь и так же быстро исчез из нее. Он стоял и слушал мелодию, а в складки морщин под глазами снова неожиданно просочилась соленая влага…

Лёшка забежал домой, быстро переоделся, достал несколько фотографий, что-то написал на половине тетрадного листа, запечатал всё в конверт и надписал на нем адрес. Потом встал, вытряхнул все содержимое из сумки и, пробежавшись по квартире, сложил в нее умывальные принадлежности, комплект белья и катушку черных ниток с вставленной в них швейной иголкой. В карман положил оставшиеся, после подарка Полю, тридцать пять рублей, уже спокойным шагом прошел еще раз по квартире, провел рукой по книжным полкам, вытащил из ровных рядов одну – «Мастера и Маргариту» и, улыбнувшись, бережно положил ее в сумку. Лёшка подергал легкий, не более двух килограммов, кожаный аксессуар за ремень и подумал о том, как немного надо человеку для жизни. Дождь всё усиливался. Лёшка двигался по улице перебежками, стараясь не намокнуть под весенними струями. Он добежал до почтового ящика, опустил в него письмо и скрылся за стеклянными дверями автовокзала. Через час он уже ехал на междугороднем автобусе, а еще через три часа вошел в заброшенную квартиру Маслюкова. Скинул куртку, нашел тряпку, протер ею замшелый линолеум на кухне и вытащил из сумки продукты, которые успел купить в магазине.

Через день, в понедельник утром он вошел в трехэтажное здание из серого кирпича, украшенное слева от входа красной табличкой «…райвоенкомат г. Каменск». Он вбежал на второй этаж и, улыбаясь, прошел по длинному коридору. Возле стен на стульях жались молодые призывники в трусах и майках. В руках они держали серые листы с результатами медицинских обследований, а глаза были не по-весеннему грустными. Возле каждого кабинета с табличками «окулист», «хирург», «невропатолог» были очереди. Самойлов дошел до последней двери, находящейся в самом конце коридора, бодро постучал в нее и тут же зашел в кабинет. В небольшом помещении в углу у окна стоял стол, за которым сидел человек в форме подполковника войск связи и читал газету. При виде вошедшего он опустил очки на кончик носа, положил газету на стол и спросил:

– Что вы хотели?

– Я по поводу службы.

– Что там у вас, плоскостопие, куриная слепота или энурез? – презрительно нахмурился подполковник.

– Никак нет, – бодро ответил Лешка. – Хожу ровно, зрение, как у орла, по ночам в кровать не писаю.

– Так что вы тогда от меня хотите?

– Я служить хочу.

– Не понял, – растерялся подполковник и осмотрел странного призывника, – вы кто и откуда?

– Самойлов Алексей. Родился здесь, в Каменске, учился тоже здесь. Последние два года проживал в Лисецке, учился в университете на юрфаке. Теперь вернулся снова назад и хочу пройти срочную службу. – Лешка подошел к столу и положил на стол паспорт и зачетную книжку.

Подполковник перелистал документы и снова обратился к Самойлову:

– Что вы мне голову морочите? У вас же военная кафедра, а значит и бронь. Был тут у меня один такой, тоже в армию просился, а сам на учете в диспансере у психиатров состоял .

– Товарищ подполковник, я на учете в диспансерах не состою, из университета ушел, надоело. Вот вернулся и хочу пройти службу.

– Проблемы с милицией?

– Никаких, я же студент юридического. Я в райвоенкомат в Лисецке сходил бы, но если переезжаешь в Каменск, то положено тогда в армию отсюда, правильно?

– Да, всё верно. Но надо еще медкомиссию пройти. Думаю, за неделю успеете. Ну что ж… давайте, – он еще раз посмотрел а странного студента и протянул ему чистые формы для медицинского обследования.

Лёшка быстро вышел из кабинета и подошел к первой же двери, возле которой сидели призывники:

– Парни, мне только подпись поставить, – и ужом прополз в кабинет.

У других кабинетов Лешка вспоминал, что забыл вещи, что врач что-то не так оформил, но в ответ возмущения не было. В этих очередях никто никуда не спешил, и все с готовностью пропускали вне очереди будущего солдата.

Меньше чем через час Самойлов вновь вошел в дверь военного комиссара.

– Что-то забыли? – он вновь отложил газету.

– Никак нет, прошел комиссию, вот заключение.

– Что?! – подполковник недоверчиво взял листы. В графе напротив каждого врача значилось одно единственное слово «Sanus» и в конце заключение комиссии «к строевой службе годен». Он еще раз всё внимательно просмотрел, встал и протянул призывнику руку:

– В течение двух недель ждите повестку.

Самойлов проверял почтовый ящик своей бывшей квартиры каждый день, пока однажды не обнаружил в нем конверт с заветной бумажкой внутри: «Повестка. На основании закона СССР «О всеобщей воинской обязанности» вы подлежите призыву на действительную военную службу». Вторая половина апреля радовала необычайно солнечной погодой…

Следователь городской прокуратуры Сурков вскрыл конверт без обратного адреса и достал из него несколько фотографий с изображенными на них кавказцами в дубленках и с чемоданами в руках. Потом прочитал письмо, написанное корявым почерком на половинке листка, выдернутого из ученической тетради. «Отправляю обещанное. Данные граждане занимаются незаконным оборотом меховых изделий. Предположительно их подпольный цех находится по адресу… При себе имеют документы сотрудников МВД или КГБ. Товар отправляют на поезде в Москву. Конечно, скорее это дело ОБХСС, но думаю, что вы легко отщипнете себе на капитанские погоны. С уваж… ОНАНИМ». Сурков еще раз прочитал бумажку и хотел уже выбросить ее в мусорную корзину. Подобной чуши он немало повидал на своем веку, но что-то остановило его. «Странно. Грамотный текст и такая идиотская подпись «онаним». Он еще раз взял бумажку в руки и перевернул ее обратной стороной. Как он и ожидал, там была приписка «P.S. Надеюсь, вы уже поменяли свою «селедку» на нормальный галстук?». Сурков нахмурил брови и быстро достал из стопки папок одну, совсем тоненькую, с допросом единственного свидетеля. Он приложил записку и сравнил почерки. Сомнений не было. Сурков схватил телефонную трубку и произнес – «Привет, Серега… зайди ко мне, дело намечается… нет, информация стопроцентная… да, жду». Сурков положил трубку, улыбнулся и спрятал письмо во внутренний карман пиджака.