Мы с мамой в химчистке стояли за женщиной, которую никогда раньше не видели. «Приятная женщина, – делилась со временем своими впечатлениями мама. – Отличная фигура. Шикарная». Женщина была одета по сезону – в легкую хлопчатобумажную блузку с узором из огромных маргариток. Ее туфли походили на лепестки, а сумочка в черно-желтую полоску висела через плечо, порхая над цветами, как ленивый шмель. Женщина отдала кассиру свой чек, получила одежду, а затем поблагодарила за то, что считала быстрым и эффективным сервисом. «Вы знаете, – сказала она, – люди поговаривают о Рэйли, но ведь это все ерунда, правда?»

Кореец закивал – так кивает иностранец, когда понимает, что кто-то закончил предложение. Кореец был не владельцем, а простым помощником, который не имел ни малейшего понятия, о чем речь. «Мы с сестрой приезжие, – произнесла женщина, чуть-чуть повысив тон, кореец снова кивнул. – Хотелось бы ненадолго остаться здесь еще и все разузнать, но мой дом – в общем, один из моих домов, – находится на садовом маршруте, так что мне нужно возвращаться обратно в Вильямсбург».

Тогда мне было одиннадцать лет, и, тем не менее, сказанное показалось мне странным. Если женщина надеялась впечатлить корейца, то она зря сотрясала воздух; кому же предназначалась эта информация?

«Мой дом – в общем, один из моих домов» – к концу дня мы с мамой повторили эти слова раз пятьдесят. Садовый маршрут не имел значения, но от первой части предложения мы получили огромное удовольствие. Там, где стояло тире, была пауза между словами «дом» и «в общем», короткий промежуток времени, за который женщина подумала: «А почему бы и нет?» Следующее слово – «один» – слетело с ее уст, будто подхваченное нежным ветерком, и тут начиналось самое сложное. Надо было понять все правильно, иначе предложение теряло силу. Балансируя между стыдливым смешком и забавной неловкостью, слово «один» придавало ему двойное значение. Для тех, кто был ей ровня, оно означало: «Смотрите – я постоянно в движении!», а для тех, кому повезло меньше, предложение звучало, как совет: «Не обманывайте себя; иметь больше, чем один дом, очень сложно».

Когда мы попробовали повторить сказанное женщиной, то первые несколько раз наши голоса звучали вымученно и снобски, но уже к полудню смягчились. Мы хотели иметь то, что было у этой женщины. Передразнивая ее, мы осознали, что это безнадежно недоступно.

«Мой дом – в общем, один из моих домов…». Мама произносила это в спешке, будто на нее давила необходимость быть более конкретной. Таким же образом она говорила: «Моя дочь – в общем, одна из моих дочерей». Однако второй дом был солиднее, чем вторая дочь, и поэтому у мамы не получалось по-

добрать верную интонацию. Я, в свою очередь, пошел в противоположном направлении, делая ударение на слове «один» таким образом, чтобы наверняка отдалить от себя слушателя.

– Скажи это с такой интонацией, и люди будут тебе завидовать, – сказала мама.

– Ну, а разве мы не этого хотим?

– Типа того. Но гораздо больше нам хочется, чтобы они за нас порадовались.

– Но зачем тебе радоваться за кого-то, кто имеет больше тебя? – недоумевал я.

– Я думаю, это зависит от человека, – сказала мама. – Как бы там ни было, это неважно. Со временем, когда наступит нужный день, все получится само собой.

И мы ждали.

В какой-то момент, ближе к концу 60-х годов, Северная Каролина стала называть себя «Штатом увлекательных каникул». Эти слова были выбиты на номерных знаках автомобилей, а целый ряд рекламных роликов на телевидении напоминал нам, что у нас, в отличие от наших соседей, есть и пляж, и горы. Были те, кто метался между первым и вторым, но большинство стремилось выбрать себе пейзаж и привязаться к нему. Мы были Пляжными Людьми, Людьми с Изумрудного Острова, но главная заслуга в этом принадлежала маме. Не думаю, что нашего отца когда-либо заботил его отпуск. Вдали от дома он чувствовал тревогу и раздражение, а мама обожала океан. Она не умела плавать, но любила постоять у кромки воды с удочкой в руках. Она не ловила рыбы и не выражала ни надежды, ни разочарования по поводу своих действий. О чем она думала, глядя на волны, оставалось загадкой. Но эти мысли явно доставляли ей удовольствие.

Как-то наш отец опоздал с заказом гостиницы, и мы были вынуждены довольствоваться остатками – не коттеджем, а жалким, запущенным домом. В таких местах жили бедняки. Двор был огражден железной сеткой, воздух кишел мухами и комарами, которых обычно уносил океанский бриз. А однажды с дерева упала отвратительная мохнатая гусеница и укусила мою сестру Эми в щеку. Ее лицо распухло и обесцветилось, а через час только руки и ноги помогали опознать в ней человека. Мама отвезла ее в больницу, а по возвращении использовала Эми как образец А, указывая на нее не как на собственную дочь, а как на уродливого незнакомца, вынужденного жить с нами. «Вот что получается, если ждать до последней минуты, – сказала мама отцу. – Ни песчаных дюн, ни волн, только это».

С тех пор мама взяла заказ гостиницы в свои руки. Мы ездили на Изумрудный остров на неделю каждый год в сентябре и всегда жили на берегу океана. Я хотел бы кое-что рассказать о коттеджах на берегу. Они стояли на сваях и выглядели большими, по крайней мере, внушительными. Некоторые были покрашены, некоторые облицованы деревом в стиле Кейп-Кода, и все они имели названия, самым остроумным из которых было «Рай лентяя». Хозяева вырезали свой знак в виде стоящей рядом пары мокасин. Обувь была реалистично разукрашена, а буквы выглядели раздутыми и корявыми, шатаясь, как пьяницы, на фоне мягкого кожзаменителя.

«Вот так название!» – восклицал наш отец, и трудно было с ним не согласиться. Тут были «Дырявый черпак», «Насест пеликана», «Тень и лень», «Шотландский чепец», «Веселые дюны», и за каждым названием шло имя и родной город владельца. «Клан Дунканов – Шарлотта», «Семья Грэфтонов – Роки-Маунт», «Хэлижин Старлинги из Пайнхерста» – эти знаки словно повторяли: «Мой дом – в общем, один из моих домов».

На пляже мы сильнее, чем обычно, ощущали, что наши жизни в руках фортуны. При удачном раскладе – когда светило солнце – мы с сестрами чувствовали, что в этом есть и наша заслуга. Мы были удачливой семьей, и поэтому всем разрешалось купаться и рыться в песке. Когда шел дождь, нам не везло. Тогда мы сидели в доме и замыкались в себе. «После обеда прояснится», – говорила нам мама, и мы аккуратно ели, сидя на подстилках, которые приносили нам удачу. Когда это не помогало, мы переходили к плану Б. «Ой, мамочка, ты так много работаешь, – говорили мы. – Давай мы помоем посуду. Давай мы подметем». Мы были детьми из волшебной сказки, надеясь, что наше благонравие сможет выманить солнце из его норы. «Вы с папой были так добры к нам. Давай мы помассируем тебе плечи».

Если к вечеру погода не улучшалась, то мы с сестрами затевали ссору и орали друг на друга, пытаясь найти виновника неудачи. Кто из нас был недоволен менее всех остальных? Кто свернулся калачиком на заплесневелой кровати с книжкой и стаканом шоколадного молока так, будто дождь на самом деле не такая уж плохая штука? Мы находили этого человека (как правило, мою сестру Гретхен), а затем били его.

Мне было двенадцать, когда летом вдоль побережья двинулась тропическая буря, оставляя после себя небо грязно-свинцового оттенка, такого же, как синяки на теле Гретхен. Зато следующий год начался с удачи. Отец нашел поле для гольфа, которое его устраивало, и впервые на моей памяти выглядел довольным. Расслабляясь на веранде с джин-тоником, окруженный загоревшими женой и детьми, он признавал, что это не так уж плохо. «Я тут подумал: а на кой черт нам эти коттеджи внаем, – сказал он. – Как насчет того, чтобы обойтись без брокера и просто купить домишко?»

Он говорил таким тоном, каким обещал нам мороженое. «Кто хочет чего-нибудь сладенького?» – спрашивал он, и мы забивались в машину. Потом проезжали мимо «Лакомого ледка» и останавливались у продуктового магазина, где папа по сниженной цене покупал блок замороженного молочка гнойного цвета. Опыт подсказывал нам не доверять ему, но мы так сильно хотели пляжный домик, что невозможно было не попасться на эту удочку. Даже наша мама попалась.

– Ты это серьезно? – спросила она.

– Так точно, – ответил отец.

На следующий день родители договорились о встрече с агентом по недвижимости в Морхэд-сити. «Мы просто обсудим возможности, – говорила мама. – Это просто встреча, и ничего больше». Мы хотели поехать с ними, но они взяли с собой только Пола, которому было два года, и потому его нельзя было оставлять с нами. Когда родители вернулись, лицо мамы было бесстрастным и казалось почти парализованным. «Все хорошо, – сказала она. – Агент по недвижимости был очень вежлив». Мы поняли, что она обещала чего-то не говорить, и боязнь проговориться вызывала у нее настоящую физическую боль.

– Ничего, уже можно, – сказал мой отец. – Можешь им рассказать.

– Ну, мы присмотрели один неплохой домик, – поведала мама. – Пока рано говорить о чем-то серьезном, но…

– Но он же идеален, – сказал папа. – Настоящее произведение искусства, прямо как ваша мама.

Он подошел сзади и ущипнул ее пониже спины. Она засмеялась и ударила его полотенцем, а мы наблюдали то, что позже идентифицировали как омолаживающую силу недвижимости. Вот к чему приходят счастливые пары, когда их сексуальная жизнь поблекла, а они слишком благочестивы для измен. Покупка второй машины может сблизить людей на пару недель, но второй дом способен возвратить брак к жизни почти на девять месяцев.

– О, Лу, – сказала мама. – Что же мне с тобой делать?

– Все что угодно, детка, – ответил он. – Все что угодно.

Странно, когда люди повторяют предложения дважды, но мы были готовы изменить свою точку зрения по этому вопросу в обмен на пляжный домик. В тот вечер мама была слишком взбудоражена, чтобы готовить, и мы ужинали на Санитарном рыбном рынке в Морхэд Сити. Когда мы расселись, я ожидал, что папа упомянет недостаточную изоляцию или ржавые трубы, то есть темные стороны домоуправления, но вместо этого он обсуждал только позитивные аспекты: «Почему бы нам не проводить здесь Дни благодарения? Черт возьми, мы могли бы приезжать сюда даже на Рождество. Повесить пару фонарей, достать немного украшений, как вы думаете?»

Мимо стола прошла официантка, и я потребовал еще одну колу, не сказав «Пожалуйста». Она пошла за напитком, а я уселся на стуле, опьяненный энергетикой второго дома. Когда начнется учеба, мои одноклассники станут заискивать передо мной в надежде, что я приглашу их к себе на выходные. А я буду забавляться, настраивая их друг против друга. Так поступает человек, который нравится людям по неправильным причинам, и, повзрослев, я отлично научился себя так вести.

«Как ты думаешь, Дэвид?» – спросил отец. Я не расслышал вопроса, но все равно сказал, что это мне подходит. «Мне это по душе, – сказал я. – Да, по душе».

На следующий день родители повезли нас смотреть дом. «Я не хочу, чтобы вы сильно на что-то надеялись», – сказала мама, но было уже поздно. От одного конца острова до другого – пятнадцать минут езды, поэтому по дороге мы предлагали свои варианты названий для коттеджа, который уже считали своим. К тому времени я уже обмозговал это дело, но подождал несколько минут, прежде чем выдвинуть свое предложение.

– Вы готовы? – спросил я. – Нашим знаком будет силуэт корабля.

Никто не издал ни звука.

– Дошло? – осведомился я. – Вывеска будет в форме корабля. Наш дом будет называться «Кораблик. «

– Что ж, тебе придется написать это на вывеске, – сказал мой отец. – Иначе ни до кого не «дойдет».

– Но если выписать слова, шутка потеряет смысл.

– А как насчет «Дурдом»? – предложила Эми.

– Ха! – сказал папа. – Вот это идея.

Он засмеялся, не зная, что «Дурдом» уже есть. Мы проезжали мимо него тысячу раз.

– Как насчет названия со словом «кулик», – подала идею мама. – Всем нравятся кулики, правда?

В обычных условиях я бы возненавидел их за то, что они не признали мое предложение лучшим. Однако было ясно, что это особенный момент, и я не хотел портить его обидами. Каждый из нас стремился придумать окончательный вариант названия, и вдохновение могло прятаться где угодно. Исчерпав все варианты внутри автомобиля, мы высунулись из окон, дабы изучить проплывающий мимо пейзаж.

Две худенькие девочки, прыгая с ноги на ногу на раскаленном тротуаре, набрались смелости пересечь кишащую машинами дорогу. «Грязная пятка, – прокричала Лиза. – Нет, лучше «Лукоморье». Понимаете? «Лук у моря».

Автомобиль с лодкой на прицепе подъехал к заправке. «Заправка «Шелл!» – заорала Гретхен.

Все увиденное предлагалось как возможное название для дома. Окончательный список вариантов подтвердил, что на территории, не прилегающей к морю, Изумрудному острову явно не хватало природных красот. «Телеантенна», – предложила моя сестра Тиффани. – «Телеграфный столб», «Беззубый негр, продающий креветки из кузова своего фургона».

«Бетономешалка». «Перевернутая тележка». «Чайки на мусорном баке». Моя мама вдохновенно изрекла: «Окурок, выброшенный из окна». Затем предложила нам поискать названия на пляже, а не на шоссе. «Боже мой, можно ли придумать еще что-то более нудное? «Она казалась раздраженной, но можно было с уверенностью сказать, что ей нравился процесс. «Предложите мне что-нибудь подходящее, – сказала она. – Что-нибудь такое, что хоть немного бы продержалось».

Что в итоге действительно продержалось, так это те пятнадцать минут на прибрежном шоссе, однако тогда мы об этом еще не знали. Повзрослев, даже самые недовольные из нас воспринимали ту четверть часа как доказательство того, что мы когда-то были счастливой семьей: наша мама молода и здорова, наш отец – человек, который, щелкнув пальцами, мог предоставить нам все, что мы хотели, и все мы соревнуемся за право дать имя нашему счастью.

Дом, как и обещали родители, был идеальным. Это был старинный коттедж, стены которого были обшиты сосной, что придавало каждой комнате особое ощущение уюта. Через жалюзи в ставнях полосками падал свет, а мебель, включенная в цену продажи, была подобрана по вкусу выдающегося морского капитана. Когда мы разобрали спальни и пролежали без сна всю ночь, мысленно переставляя мебель, наш папа сказал: «Не гоните лошадей, дом еще не наш». На следующий день папа пришел к выводу, что поле для гольфа не такое уж и замечательное. Потом два дня подряд шел дождь, и отец заявил, что было бы умнее купить земельный участок, подождать пару лет, и подумать насчет постройки собственного дома: «Давайте будем практичными». Мама надела свой дождевик. Она обвязала голову кульком и стояла у кромки воды. Впервые в жизни мы точно знали, о чем она думает.

В последний день отдыха папа решил, что вместо постройки дома на Изумрудном острове нам стоит усовершенствовать наш старый дом. «Может, построить бассейн, – сказал он. – Что вы на это скажете, дети?» Ответа не последовало.

К тому времени как папа перестал перед нами заискивать, пляжный домик стал баром в подвале. Он выглядел как самый настоящий бар с высокими стульями и подставками для вина. Там была раковина для мытья стаканов и куча разных салфеток, на которых в мультяшной форме изображалась светлая сторона алкоголизма. Неделю или две мы с моими сестрами шатались у барной стойки, притворяясь пьяницами, но потом новизна себя исчерпала, и мы напрочь об этом забыли.

Во время последующих каникул, с родителями и без них, мы, бывало, проезжали мимо коттеджа, который когда-то считали своим. Каждый из нас называл его по-разному, поэтому со временем потребовались четкие определители. («Ты понял, наш дом».) На следующее лето новые владельцы – или «эти люди», как мы часто их называли, – перекрасили «Кораблик» в желтый цвет. В конце семидесятых Эми заметила, что владельцы «Дурдома» расширили гараж и заасфальтировали подъезд к дому. Лиза почувствовала облегчение, когда «Лукоморье» вернуло себе свой первоначальный цвет, а Тиффани разозлилась, когда «Беззубый негр, продающий креветки из кузова своего фургона» выставил напоказ плакат в поддержку Джесса Хелмза в сенаторской избирательной кампании 1984 года. Четыре года спустя мама сообщила, что «Кулик» сильно пострадал от урагана Хьюго. «Он еще стоит, – сказала она. – Но еле-еле». Вскоре, по словам Гретхен, заправка «Шелл» была снесена и продана как участок под застройку.

Я понимаю, что такая история вряд ли способна вызвать сочувствие. («Мой дом – в общем, один из моих домов – рухнул».) У нас не было законных оснований себя жалеть, мы были не способны даже держать в себе недовольство, но это не мешало нам жаловаться.

Наш отец продолжал обещать то, чего не мог дать, и со временем мы стали считать его актером, который пробуется на роль доброжелательного миллионера. Ему так и не досталась эта роль, но он наслаждался самим вкусом слов. «Как вы смотрите на покупку новой машины?» – спрашивал папа. «Кто за то, чтобы поехать в круиз по Греческим островам?» Он ожидал, что мы будем разыгрывать из себя охваченную энтузиазмом семью, но нам не хотелось возвращаться к старым ролям. Будто уносимая отливом, мама уплывала все дальше и дальше, сначала к раздельным кроватям, затем вглубь коридора, в комнату, украшенную морскими пейзажами и корзинами с выгоревшими на солнце долларами. Было бы неплохо иметь коттедж на побережье, но у нас уже был дом. Дом с баром. Кроме того, если бы все и получилось, как мы хотели, вы не были бы за нас рады. Мы просто не тот тип людей.