Я проснулась в дикой тоске по маме. Так остро я нуждалась в ней, лишь когда была совсем маленькая – когда еще не появился Боб.

Воспоминания у меня, конечно, очень смутные, но я помню, что тогда на свете были только мы вдвоем. Я помню руку, за которую держалась, и это всегда была только мамина рука. Изо дня в день. В маминой постели я спала чаще, чем в своей, особенно зимой, когда было холодно; мама тихонько похрапывала, а я прижималась к ее боку. Я думаю, нам обеим нравилось вот так вот чувствовать друг друга – мы лежали без слов и просто были счастливы. Да, мне приятно вспоминать тот период, хотя я очень рада, что потом у нас появился Боб. А вот что было до мамы, я не помню. Ничего не было – мы с самого начала были с ней вдвоем.

Мою маму очень часто недооценивают. Люди смотрят на нее и видят только… да они на самом деле и не смотрят как следует! Она не выделяется. Не отличается ничем особенным. Она просто живет, не требуя многого, и радуется тому, что есть. Но на самом деле моя мама удивительная. Она всего добилась сама и подарила мне жизнь, которой никогда не было у нее. Подарила мне все эти бесчисленные возможности. Я каждый день видела, что она мной гордится, хотя и не всегда понимала, из-за чего и почему. Без нее я ощущаю себя просто ничтожной. Словно я – это не я, а заблудившаяся в космосе пылинка. Я практически не чувствую ни кровать, ни ночнушку, так что можно подумать, будто меня растворили в воздухе.

Я просто хочу к маме.

Оно как будто осязаемое. Это чувство у меня в груди. Похоже на страх, но одновременно и на страстное желание, и на мучительную грусть. И вообще все это словно сон, потому что ощущения неестественно острые. Так не бывает.

Мама, наверно, на работе. И Боб тоже. И они меня не разбудили, потому что сейчас каникулы.

Прошло несколько часов. Я лежу все так же, дожидаясь, пока это чувство растворится окончательно. Так бывает, когда какой-нибудь сон весь день не дает тебе покоя. Единственное средство – снова пойти спать. Мне как-то приснилось, что Бекки наврала Джейку про меня кучу гадостей, и он послал меня прямо при всех, в столовой. И потом я весь день ходила такая злая, что даже смотреть на нее не могла. Не могла взглянуть ей в глаза, хотя это был только сон. И в итоге мы все равно поцапались – из-за этого моего «странного» поведения.

Так вот я лежу и говорю себе, что сейчас у меня такой же отходняк, как и после того сна, и все это просто глупо. Но никак не могу «выплыть» окончательно и из-за этого начинаю задавать себе вопросы. Например: а когда я в последний раз видела маму? О чем мы говорили? Я не знаю. Когда это было, вчера? Позавчера? Я вернулась уже после того, как она пошла спать? Я вчера пила? Я напилась и выкинула какую-нибудь глупость, выставила себя дурой? Она меня стыдится? Не хочет видеть? Боится показать, что гордиться ей теперь особо нечем?

Чем больше думаю, тем страшней становится. Мама называет это «вниз по кроличьей норе». Мы обе туда падаем, особенно по ночам, когда сложно заснуть. Начинаем думать, думать, незаметно додумываемся до самого худшего сценария и тут же принимаемся его бояться. Вот такое вот мне досталось наследство – в нагрузку к маминой улыбке, голосу и длиннющим ногам. Хотела бы я вернуть ей этот «подарочек»…