Сбывались худшие опасения: считаться с товарищами по борьбе, тем более делиться с ними властью, большевики не собирались. Хозяйничали в оплоте социалистов-революционеров — на селе. В рамках действовавшей продовольственной диктатуры организовали «продотряды», насильственно изымали хлеб у крестьян. Действовали беззастенчиво, подло. Насаждали в деревнях вместо неподконтрольных им сельских Советов, руководимых эсеровскими активистами, собственные «комитеты бедноты». Ясным становилось день ото дня — разговоры бесполезны, необходимо действовать. Жестко, беспощадно. Покончить с губительной мирной передышкой, которая только на руку кремлевским демагогам, разжечь всероссийский пожар.
Состоявшийся в начале июля третий съезд ПЛСР осудил в принятой резолюции политику большевиков, постановил «разорвать революционным путем гибельный для русской и мировой революции Брестский договор», назвал левых эсеров совестью революции, неподкупной режиму оппортунистов и сторонников компромиссов.
События нарастали, катились снежным комом. Пятого июля в Большом театре открылся пятый всероссийский Съезд Советов. Обстановка вокруг и внутри напоминала фронтовую: конные и пешие патрули на прилегающих улицах, на входе и выходе вооруженные латышские стрелки, у каждого за поясом револьвер и гранаты. Одним из первых выступавших был предсовнаркома Ленин. Шел стремительно к трибуне под аплодисменты сторонников, косился с вызовом в сторону оппозиции.
Она слушала его с балкона для приглашенных, где сидели репортеры российских и иностранных изданий и партийные активисты. Говорил большевистский вождь долго, отпивал из стакана воду, заглядывал в разложенные на барьере листки.
— Ужасное бедствие, голод, надвинулось на нас, — звучал в разогретом, душном зале его картавый голос. — И чем труднее наше положение, чем острее продовольственный кризис, тем более усиливается борьба капиталистов против советской власти. Вы знаете, что чехословацкий мятеж — это мятеж людей, купленных англо-французскими империалистами…
— О-о, май гад, опять империалисты… — вздохнул у нее за спиной усатый иностранец с блокнотом на коленях.
— …Постоянно приходится слышать, что то там, то здесь восстают против Советов. Восстания кулаков захватывают все новые области. На Дону — Краснов, которого русские рабочие великодушно отпустили в Петрограде, когда он явился и отдал свою шпагу, ибо предрассудки интеллигенции еще сильны (блеснул глазами) и интеллигенция протестовала против смертной казни. Повторю еще раз! Был отпущен из-за предрассудков интеллигенции против смертной казни! А теперь бы я посмотрел на народный суд — тот, рабочий, крестьянский суд (взмах рукой), который не расстрелял бы Краснова, как он расстреливает рабочих и крестьян. Нам говорят, что если открыто перед лицом всего народа суд скажет: он контрреволюционер и достоин расстрела, то это плохо. Люди, которые дошли до такого лицемерия, политически мертвы. Нет, товарищи! — вскинул глаза к рядам яруса. — Революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов!
Грянули аплодисменты, кто-то из рядов крикнул: «Ура!»
Атмосфера в зале накалялась, ораторы с обеих сторон не церемонились в выражениях.
— Вы предатели революции, продолжатели дела Керенского! — потрясала кулаком в сторону большевистских делегатов Мария Спиридонова. — Кто дал вам право разжечь огонь между крестьянами и рабочими, городом и деревней? Отвечайте!
Левоэсеровская фракция внесла предложение выразить недоверие большевистскому правительству, денонсировать позорный Брест-Литовский договор и объявить войну Германии. Когда предложение большевиками было отклонено, левые эсеры поднялись с мест и вышли в полном составе из зала…
Накануне, опасаясь ареста, они съехали с Машей из квартиры, поселились в Трехсвятительном переулке, где расположилась оставшаяся верными эсеровскому руководству части ВЧК под командой Дмитрия Попова.
— Час пробил, товарищи, — говорила на ночном заседании Спиридонова. — Действуем как наметили, строго по плану.
Шестого июля заведовавший отделом по борьбе с международным шпионажем ВЧК Яков Блюмкин и чекист-эсер Николай Андреев прошли, предъявив документы, для якобы срочной беседы в резиденцию германского посла графа Вильгельма фон Мирбаха, и Андреев в разгар беседы разрядил в тучного неповоротливого немца обойму из «браунинга», после чего оба нападавших скрылись на стоявшем у подъезда автомобиле. Получившая известие об успехе операции Мария Спиридонова отправилась не мешкая в сопровождении вооруженной охраны в Большой театр, где продолжался съезд, выкрикнула, едва переступив порог зрительного зала:
— Русский народ свободен от Мирбаха!
Вскочила к ужасу собравшихся на стол президиума, затопала яловыми башмачками:
— Эй, вы, слушай, земля! Эй вы, слушай, земля!
На улицах Москвы спешно расклеивались листовки-воззвания: «Всем, кому дорога судьба демократического Отечества! Убит палач Мирбах. Немецкие шпионы и провокаторы, которые наводнили Москву и частью вооружены, требуют смерти левым социалистам-революционерам. Властвующая часть большевиков, установившая режим комиссародержавия, слепо исполняет приказы германских палачей. Вперед, работницы, рабочие и красноармейцы, на защиту трудового народа, против всех палачей, против всех шпионов и провокационного империализма! Не исполняйте приказов Ленина и Свердлова! Заря свободы не за горами!»
По мысли руководителей восстания, убийство Мирбаха должно было похоронить Брест-Литовский мир, вызвать ответные действия со стороны германского командования, привлечь на сторону восставших рабочую окраину. Из Трехсвятительного по прямому проводу был направлен ультиматум в канцелярию Совнаркома: уйти незамедлительно в отставку, передать всю полноту власти переходному правительству, воздержаться от любых действий по отношению к восставшим.
В полдень в эсеровский военный штаб в Покровских казармах прикатил на автомобиле Дзержинский, закричал с порога:
— Остановите преступный мятеж, одумайтесь! Выдайте нам убийц Мирбаха! В противном случае все будете немедленно расстреляны!
— Феликс Эдмундович, не кипятись… — подкреплявшийся за столом командующий мятежными отрядами балтийский моряк Дмитрий Попов придвинул ему стул. — Давай, выпей, — налил из трехлитровой бутыли. — Поговорим…
— Говорить будете в революционном трибунале! — отрезал Дзержинский. — Встаньте, когда разговариваете с председателем вэ-че-ка!
— Ты уже не председатель вэ-че-ка, Феликс, угомонись… Ребята… — коротко стриженный, похожий на мальчишку-ремесленника Попов повернулся к сидевшим рядом молчаливым финнам, опоясанным патронными лентами. — В подвал его. Только интеллигентно, без мордобоя…
Телефонограмма в Московский совет:
6 ИЮЛЯ. «Около трех часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки.
Предсовнаркома В. Ульянов (Ленин)».
Телефонограмма в Московский Совет:
6 ИЮЛЯ. «Передать во все комиссариаты города и пригорода в окружности 50 верст: пропускать кроме автомобилей народных комиссаров, еще автомобили боевых отрядов. Задерживать все автомобили Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, арестовать всех левых эсеров, членов этой комиссии, особенно Закса и Александровича. Сомнительных по партийной принадлежности привозить в Кремль на выяснение.
Председатель Совнаркома Ленин».
До победы, казалось, рукой подать. Матросы поповского отряда заняли центральный почтамт, телеграф, типографию в Ваганьковском переулке. К эсеровскому полку ВЧК присоединился расквартированный на северных окраинах столицы батальон полка имени «Первого Марта» — силы восставших составили тысячу восемьсот штыков, восемьдесят сабель, четыре броневика, восемь орудий — троекратный перевес над верными большевикам воинскими подразделениями. Попов, однако, и другой военный руководитель восставших, военный комиссар Московского района Юрий Саблин, медлили, ожидали личной директивы Спиридоновой арестовать московское правительство — пойти на подобный шаг она не решалась, время шло, эсеровские части, занявшие обширный район столицы от Чистых прудов до Яузского бульвара, бездействовали, что было на руку растерявшимся поначалу большевикам — Ленин метал громы и молнии, слал телефонограммы, требовал решительных действий, смещал и назначал то одних, то других руководителей ненадежного ВЧК — оставшиеся верными большевистскому руководству войска подтягивали тем временем на руках к линии противостояния артиллерию Первой латышской батареи, открыли по мятежникам шквальный огонь, забрасывали с близкого расстояния гранатами.
Убедившись в невозможности обороняться, восставшие начали отступать по Владимирскому тракту, к утру седьмого июля мятеж был подавлен. Мария Спиридонова и четыреста пятьдесят эсеровских делегатов съезда были арестованы, нескольких схваченных участников мятежа, среди них заместителя Попова по линии ВЧК Александровича и четырнадцать чекистов, расстреляли.
Из правительственного сообщения:
7 ИЮЛЯ. «Контрреволюционное восстание левых эсеров в Москве ликвидировано. Левоэсеровские отряды один за другим обращаются в самое постыдное бегство. Отдано распоряжение об аресте и разоружении всех левоэсеровских отрядов и прежде всего об аресте всех членов центрального комитета партии левых эсеров. Оказывающих вооруженное сопротивление при аресте расстреливать на месте. Рабочие и красноармейцы призываются к бдительности. Мобилизация сил должна продолжаться. Все до единого члены левоэсеровских отрядов должны быть обезврежены».
Телефонограмма в Московский совет:
7 ИЮЛЯ, 1 ЧАС ДНЯ. «Предписывается всем районным Советам и рабочим организациям немедленно выслать как можно больше вооруженных отрядов, хотя бы частично рабочих, чтобы ловить разбегающихся мятежников. Обратить особое внимание на район Курского вокзала, а затем на все прочие вокзалы. Настоятельная просьба организовать как можно больше отрядов, чтобы не пропустить ни одного из бегущих. Арестованных не выпускать без тройной проверки и полного удостоверения в непричастности к мятежу.
Ленин».
Из дневников поэтессы Зиннаиды Гиппиус:
«Было очень глупое «восстание» левых эсеров против собственных (!) большевиков. Там и здесь постреляли, пошумели, Маруся (Спиридонова) спятила с ума, — их угомонили, тоже постреляв, потом простили, хотя ранее они дошли до такого «дерзновения», что убили самого Мирбаха… У нас вспыхнула неистовая холера. В Петербурге уже было до 1000 заболеваний в день».