Марселетт уже не было. Когда Йохан долго не приходил, Лотту она оставляла своей служанке. Немногословная вдова служила кастеляншей в ее особняке, к внучке механика относилась тепло и обязанностями няньки не пренебрегала. Но Йохану все равно не нравилась. Хотя ему никто не нравился. Тем более если был слишком близко к Шарлотте.

Открывшая дверь кастелянша, увидев вместе с Йоханом гостей, в том числе и князя, по-девичьи смутилась, закрыла лицо рукавом и убежала вглубь дома.

— Я, наверное, должен предложить вам напитки, но я не пью вина и обычно не принимаю гостей, так, что предложить мне нечего, — извинился Йохан с такой интонацией, что стало понятно, что он и видеть-то гостей не хочет, не то, что вина им наливать.

Гости вскинули руки, Лоренс, сказал, что «ничего страшного», Бартаэль пошутил по поводу излишества вечерних возлияний, Бонифаций ничего говорить не стал и не дожидаясь приглашения, сел на стул, устало откинувшись на спинку. Только князь немного загрустил и покосился на жену. Та ответила ему преувеличено одобрительным взглядом и тоже села на стул. Оливия встала рядом.

Йохан попросил всех быть чуть потише, так как внучка уже спит. Поднялся к Лотте на второй этаж, проверил, как она, и снова спустился к гостям.

— Ваш заказ не то, чтобы необычен, — продолжил он разговор, начатый еще в карете. — Но я не предполагал, что подобный требушет понадобится для обороны.

— Установим его на открытой площадке у стен. Мы примерно представляем, где фракки поставят лагерь, но даже если ошибемся, то ненамного и у нас будет время переустановить орудие. Несколько залпов и от лагеря противника останется только грязь и мерзкий запах. Хотя фракки и живые пахнут мерзко, — Бартаэль хлопнул кулаком о ладони.

— Простите, а что значит, «вы предполагали»? — спросил Лоренс.

— Потому что такой требушет уже есть, — кивнул Йохан.

Воцарилась тишина.

— Вы предвидели, что нам понадобиться такое орудие? — осторожно спросил Лоренс.

— Вам или кому-то другому, — вмешался в разговор князь. — Я ведь говорил фрайхерру айт Эрнстермирху, что нам все равно кому продавать и главное, кто первый обратится.

— В данном виде он скорее наступательное оружие и недостаточно маневренное — кивнул Йохан, — но это можно исправить. Буквально за пару дней. Вы сможете забрать его уже по окончании этой поездки.

Гости из Эсселдейка переваривали сказанное.

— Но у нас нет дополнительного корабля для этой цели, — сказал Лоренс, — мы не ожидали, что все продвинется семимильными шагами.

— Могу дать в аренду один из своих, — снова подал голос князь.

Покупатели переглядывались.

— Слишком много расходов, — покачал головой Бартаэль. Мы и сегодняшний требушет, надеялись, будет дешевле.

— Вы сами сказали, что с его возможностями вам таких машин много и не понадобится. Так, что уложитесь.

— Но теперь еще и этот заказ. Плюс корабль. У нас нет столько денег с собой.

— Могу дать ссуду, — князь поправил рукава и с тоской посмотрел на пустой стол.

— Вы так нам доверяете?

— Дело не в доверии. Я знаю, что вы еще не раз обратитесь к нам.

— Да, возможно. Но вы точно поняли, что за орудие нам необходимо? Оно должно быть большим. По-настоящему большим.

— Вы назвали размеры, а я умею считать. И разбираюсь в военном деле, чтобы понять, что именно нужно.

В коридоре застучало. Гости невольно повернули головы. Йохан встал, подошел к проему и схватил кролика в прыжке, когда тот поравнялся с ним. Все времени нет штифт поправить. Сел обратно снял кожух, залез пальцами. Гости с интересом наблюдали.

— К тому же требушет готов. Надо только кое-что изменить. Завтра покажу, что он из себя представляет. Думаю, на сегодня демонстраций моих умений вам хватит. А дома, кроме кролика мне и показать-то вам нечего.

— Нет, есть что, — буднично произнесла Селестина.

Йохан закрыл кожух, повернул выключатель и поставил кролика под стол.

— О чем вы, княгиня? — с любопытством спросил Лоренс.

— Мне интересно, маэстро и сейчас скажет, что мы слишком высокого мнения о его способностях? — добродушно спросил Бонифаций?

Маэстро ничего не говорил.

— Херр Йохан не любит, когда мы упоминаем про НЕЁ, — сказал князь.

— Да, о чем вы? — Лоренс ерзал на стуле.

— Маэстро? Удивите гостей?

— Гости уже видели, что им нужно. Они хотели посмотреть на осадные машины в действии. И они их увидели, — уклончиво ответил Йохан.

— А если я попрошу вас, маэстро? — Селестина склонила голову. — Это грех создать такое и никому не показывать.

— Ваш сын мне вчера примерно то же самое говорил, — Йохан повернулся к Бонифацию.

— На открытие просился?

— Да.

— Правильно сделали, что не пустили. Он, кстати, все-таки сумел выбить себе место в Цирке. Причем, постоянное. Напросился Арману в помощники. Но в вопросе искусства, он, как и княгиня прав. Это грех. Сотворить и не показывать.

— Маэстро, — князь побарабанил пальцами по столу. — Это еще и невежливо. Гости вас просят. Представьте нам ЕЁ.

— Представьте, — Йохан наклонил голову. — Хорошее слово вы подобрали. Не «покажите», а «представьте».

Он встал.

— Хорошо.

— Да, о чем вы господа?! — Лоренс не на шутку заинтересовался.

Йохан вышел в соседнюю комнату, было слышно, как открывается еще одна дверь. Скрип, шорох, затем что-то тяжело покатилось по полу.

В гостиную вкатилась широкая коробка выше человеческого роста. Лакированный деревянный ящик стоял на платформе с шарнирными колесами. Механик остановил его на середине комнаты, развернул к гостям стороной с дверцами.

Даже флегматичный Бартаэль заинтересовано поднял голову.

Йохан раскрыл дверцы, превратив их и остальные стенки в раздвижную ширму. На платформе кто-то стоял. В тонкой фигуре, накрытой тонким прозрачным покрывалом, угадывались очертания девушки.

Лоренс и Бартаэль переглянулись.

Йохан хотел позвать служанку — кастеляншу Марселетт, но забыл, как ее зовут, несмотря на то что она ходит сюда уже год. Принес несколько дополнительных шандалов сам.

Света надо было много — платформа занимала половину гостиной.

Механик снял покрывало.

Нет, гости не ахнули, ничего не сказали, но атмосфера в комнате изменилась. Конечно, ЕЁ нельзя было перепутать с человеком — румянец был неестественный, немигающе глаза смотрели сквозь всех, и она не двигалась, но это было предчувствие шедевра. И присутствующие это ощутили.

Йохан достал из-под платформы коленчатый рычаг, вставил в углубление за ширмой и энергично провернул. Поднялся на платформу, погладил ЕЁ по волосам, чем-то щелкнул и спустился.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем заиграла музыка. Девушка, прежде стоявшая прямо и держа руки перед собой, мягко отвела правую ногу назад, и слегка повернувшись, подняла левую руку над головой.

Музыка звучала приятно, но немного скрипуче. Тем удивительнее было, что двигалась девушка грациозно. Мелодия ускорялась, танцовщица поспевала за ней, ни на мгновение не теряя плавности в движениях. Это было что-то вроде бурре, но частые резкие движения делали танец похожим на жигу. Музыка заиграла еще быстрее, девушка высоко прыгнула, сделав сложное па. Все дружно охнули.

Девушка приземлилась, закрутилась, опять прыгнула. Она танцевала по всей платформе, откуда при каждом касании ноги слышался слабый щелчок. Музыка закончилась, и девушка, вернувшись в прежнее положение, замерла.

Йохан накинул на нее покрывало и стал закрывать коробку.

— Она отрывалась от пола! Как это возможно?! — Лоренс был изумлен.

— Если вы спрашиваете о механических деталях, то ответ будет долгим, сложным и богатым на технические термины, — ответил механик, — поэтому ограничусь простым ответом — возможно и всё.

— Как вы смогли ее сделать? — спросил Бартаэль.

— Я боюсь, что отвечу вам в том же духе, что и вашему партнеру. Поэтому и этот ответ будет простым — я захотел ее сделать. Поэтому и сделал.

— Это совершенство!

— Пока не могу избавиться от щелканья, но думаю это поправимо.

— Что за музыка?

— Музыку сочинила моя дочь, еще, когда была жива.

— Это уже и не механика. Это магия настоящая, — покрутил восхищенно головой Лоренс.

— Вы это уже говорили. Я перефразирую свой ответ. И уверяю вас, если разобраться в той же магии, то выяснится, что и она механика. Те, кто ею овладел, взяли себе за труд разобраться в принципах ее действия.

— Магия — это механика? — поднял брови Бартаэль.

— Всё механика. Все действия, все поступки и даже работа мысли — это механика.

— Мысли? — Я не возьмусь судить детально, но вряд ли работа мозга имеет отношение к механике, — Селестина оживилась, — я читала, что мозг — это орган который в первую очередь дает нервный сок, а во вторую, охлаждает кровь, которую горячат сердце и печень.

— Княгиня, не повторяйте эти глупости, — отмахнулся рукой Бартаэль. — Всё это выдумки невежд, не способных понять, что такое душа! Это она и кровь горячит, и нервы возбуждает. Всегда странно и грустно видеть, как молодые прячут за научными выдумками нежелание понять душу и божий замысел.

— И душа, если она есть — тоже механика, — продолжил Йохан.

— Если есть?!! Механика!! — изумился Бартаэль.

— Конечно. Пусть эти механизмы и скрыты от нас, но принцип работы тот же. Вот, что вы испытываете после моих слов? Возмущение? Правильно? Вы видели принцип работы парового котла, что я вам показывал сегодня?

— Так то котел.

— А никакой разницы. Говорю же, принцип действия одинаков. Вы гневаетесь, кровь горячится, давление повышается, как в котле. Это находит отражение у вас в голове. Нагревшийся пар эмоций давит на поршень огорчения, обиды, уязвленного самолюбия. Вы испытываете чувство несправедливости, это физический дискомфорт. И вы пытаетесь избавиться от него. Волна гнева достигает груди, и вы это должны чувствовать. Поршень огорчения толкает вал возмущения, и он включает злость, раздражение и недоумение. У кого, что больше развито. И от этого же зависят дальнейшие действия. Маховик негодования запускает мстительность и опять все зависит от того, какого размера и как смазаны остальные детали. Пружина ожесточения сжимается и распрямляясь заставляет спорить и рассерженно кричать.

Если у человека эта пружина слаба, то пустота бессилия в полости тонкостенного цилиндра вынуждает человека дуться, таить злобу. Если развита чрезмерно сильно, то бешено двигает поршень в толстостенном цилиндре и заставляет хвататься за меч, как это было недавно с вашим другом. Это механизм, и я вижу, как он работает.

— Не соглашусь. Но не найду слов, чтобы это выразить, хотя вы наверняка и под это механическое объяснение найдете. — Селестина категорично трясла перед собой рукой. — Но то возмущение. И вы неуклюже связали кипение в котле с кипением в душе. Как же остальные эмоции?

— Какие именно?

Селестина повернулась к Оливии, стоящей за ее спиной. Та улыбнулась кончиками рта и выразительно произнесла:

— Радость, досада, стыд, скука, нетерпение, испуг, гордость, жалость, страх, покорность.

— Да! — Селестина тряхнула головой. — Любовь, в конце концов?! Как же любовь?!

Йохан размерено продолжал:

— Любовь объясняется так же. И если вы сейчас не о физическом контакте, который очень просто объяснить с точки зрения механики трения, то я объясню и механику чувств, которые принято называть возвышенными.

Бартаэль засмеялся, но никто не подхватил, и он перевел смех в кашель.

— Любовь — это влечение, — продолжал Йохан, — херр Марикур из подробно и точно описал свойства магнитных камней. Как каждый из них тянется к себе подобным. Так и у людей. Это механические законы.

— Любовь не возникает ниоткуда!

— А я и не говорю, что она возникает ниоткуда. Это закон природы. Все магниты тянутся друг к другу или к Северной звезде. К тому же каждый морской капитан способен намагнитить даже простую иголку. Для этого нужны или молоток или обычный моток шерсти, но сейчас не об этом. Если представить себе это чувство в виде намагниченного шара, то он катится по желобу чувственности, как только чувствует схожий магнит.

— А как же любовь без взаимности?

— Так и магнит не только к магниту тянется. А к любому куску железа. Не способному ни на какое самостоятельное притяжение. Хотя, как я уже сказал и его можно намагнитить.

— Столько эмоций испытывает человек и это все простые магниты?!

— Они не простые, смею вас уверить. Это таинство небесных сфер. И когда катится шар, то задевает детали механизмов похоти, ревности, преданности. У кого, что больше развито. А сила трения от скольжения нагревает человека посильнее гнева и возмущения. И чем моложе люди, тем сильнее в них магниты.

— То есть в бога вы не верите?

— Давайте на этом остановим разговор, — вмешался Тарант. — Ибо я уверен, что если мы его продолжим, то херр Йохан впишет и бога в свою механическую теорию и придаст ему машинные свойства.

— Так оно и есть, — пожал плечами Йохан.

— Не боитесь, что бог накажет за подобные слова?

— Бог если он есть, уже наказал меня. И сильно.

— Это чем же?

— Бог наделил меня упорным характером и вечным недовольством собой. Это горючая смесь заставляет беспрерывно работать. И это тоже механика.

Плохо их охраняли. Стражник всего один и вел по полутемным коридорам. Будь на его месте Шепелявый, он бы, наверное, уже сбежал. Курти думал так до самой камеры. Перед входом его мнение об охране изменилось. Несколько «полосатиков» сидели в алькове перед решеткой, за которой начиналась лестница вниз. И еще двое перед дверью в камеру. Все вооружены копьями, мечами с зазубренным лезвием, кинжалами, годендагами, у нескольких тарчи. Толпу заключенных они, надо полагать, надолго бы не остановили, но попытку побега заметили бы. На что надеется Шепелявый? И от чего этот ключ, что он, Курти стащил у Армана? Тот надо полагать скоро заметит пропажу. И неизвестно как отреагирует. Хотя Курти должен быть вне подозрений.

Шепелявый был на своем месте, на нарах и лежал на животе. Когда Курти втолкнули в камеру, на него никто не обратил внимания. Подробности игры уже выспросили у пары победителей, выступавших под седьмым номером. Сунулись и к Шепелявому, чтобы узнать, что было потом, но тот так глянул на просителей, что его оставили в покое.

Неправильный сочувствующе посмотрел, хотел сказать, что-то ободряющее, но Шепелявый прямо его послал и предупредил, чтоб близко никого рядом не было. А когда появился Курти, интерес уже улегся, и обитатели камеры занялись своими делами. В основном картами. Еще у кого-то колода была? Странно другое. Их всех в ближайшее время ждет встреча с ареной. Не хотят знать подробности? Или уже смирились?

Курти не сразу пошел Шепелявому. Час отлеживался на нарах. Устал. Он собирался, но вид у Шепелявого был такой мрачный, что соваться не хотелось. Спустя все тот же час, тот сам подозвал его взглядом. Курти не ерепенился, в конце концов, он ему жизнью обязан. Когда подошел, то Шепелявый хмуро спросил, когда Курти сможет достать ключ? И даже стал давать какие-то советы, как подойти к Арману, где они смогут пересечься. Курти какое-то время слушал. Говорил Шепелявый негромко, но и не шепотом. Камера большая, а вокруг них почти никого не было. Всех здоровяк расшугал. На них и внимания не обращали. Понятно, этим двоим, есть, что обсудить после сегодняшнего.

Курти еще какое-то время послушал, но потом из бассейна вылез Хальдор. Курти поднял руку, остановив речь Шепелявого и подошел к карлику. Нагло, кстати, получилось, но Шепелявый отреагировал нормально. С пониманием. Курти дал Хальдору хлеб и рыбину и тот счастливо жмурясь, грыз угощение, сев на пол и откинувшись на бортик бассейна как на спинку стула.

Это не всем понравилось. Курти поймал внимательный и недовольный взгляд Жака-бати. В хвире есть правила. И одно из них, что «подогревом» надо делиться в первую очередь с «буграми» во главе с «батей». Хотя Шепелявый тут вроде главный. Но той кампашке во главе с Жаком это не объяснить. Надо в голове держать и то, что он теперь неразрывно связан с Шепелявым. И сегодняшний день это показал.

Курти вернулся к Шепелявому и спросил:

— Этот ключ, что прячет Арман. Что он отпирает? И как это поможет бежать?

Странно, но прямой вопрос заставил Шепелявого недоверчиво сузить глаза.

Курти сказал:

— После сегодняшнего я тебе обязан. Можешь верить. — И еле сдержался, чтобы не рассказать, как чуть не сбежал, но вернулся.

Шепелявый ответил:

— Карлик, к которому ты подошел.

— Он тут при чем?

— Как он перемещается между бассейнами, думал об этом?

— Я слышал, как Карел рассказывал тебе, что бассейны связаны между собой, но там решетки.

— А, что на решетках замки слышал?

— Нет. Этого не слышал.

— Дальше говорить, для чего нужен ключ?

Курти переваривал сообщение.

— Так когда сможешь добыть ключ? Я понимаю, что на все нужно время, но и ты прикинь. Может в той комнате, где нас кормят, может после игры. Я постараюсь, чтоб ты выжил, парень.

Курти повернул голову к бассейну и смотрел на Хальдора.

— Если нужно будет отвлечь этого пижона… — Шепелявый осекся на полуслове.

Курти не поворачивая голову достал ключ.

— Когда?! Как?!!

— На какой из вопросов отвечать первым? — Курти почувствовал прилив тошноты.

— Парень, ты это… Молодец! …Что с тобой?!

Курти бросился в угол, невежливо растолкав несколько человек в центре. Подбежал к ведрам в углу, схватил первое попавшееся, к счастью оказавшееся пустым и его вырвало.

— Ничего себе! Его кровью рвет! — удивился кто-то рядом. Голоса подхватили фразу и любопытный гул тучкой прошелся по камере.

— Это не заразное?

— Да нет, печень отбили, наверное. Или желудок.

— Ого, сколько! До утра не доживет. Он всю свою кровь выблевал.

— Это не моя кровь, — давясь, с плевком фыркнул Курти.

— А чья?

— В бассейне нахлебался, — подал кто-то голос с верхних нар.

Голос знакомый. Курти бросил взгляд на говорившего. Победитель. Один из пары номер «семь». Матис.

Курти продолжил блевать, ужасаясь мысли, что это могло случиться в комнате Армана. Что до, что после появления смотрителя.

Прополоскал рот, подошел к бассейну, умылся и вернулся к Шепелявому. Тот смотрел не без сочувствия, но говорить предпочел о другом.

— Я еще на арене заметил. Что у тебя за татуировка на руке?

Курти задрал рукав. Выше локтя плечо охватывала черная прерывистая линия.

— Это не татуировка. Это ожог.

— И откуда?

— В городе, откуда я родом за воровство отрубают руку, — неохотно сказал Курти. — Но люди у нас добрые. И когда поймают первый раз, просто предупреждают. На словах. Ласково так в лицо улыбаются и говорят, что если еще раз, тебя пса лохматого поймают, то пеняй на себя. А когда поймают второй раз, то нагревают до красна проволоку и надевают на руку. Чтобы ты понимал, что ждет тебя в третий раз. И смотришь ты на свою руку и понимаешь, что палачу будет удобно метиться.

Шепелявый кивнул.

— Я бы тебе посочувствовал парень, но времени нет. Давай решать, что дальше делать будем.

— Я у тебя сочувствия не просил, а ответил на твой же вопрос. И, что делать тоже ты скажи. Что-то уже задумал.

— Думал, ты понял. Бассейны сообщаются между собой. Где-то можно вылезти. Где-то, где не заперто.

— А узнать это можно, только попробовав вылезти наугад. Верно?

— Не думаю, что есть карта. А если и есть, то ее нам не раздобыть.

— Не хочется наугад. Устал я от воды.

— Не полезем, вода тебя и похоронит. У публики на виду. Не дрейфь. Карлик же как-то лазит. Может поговорить с ним? Он тебя вроде как уважает.

— Он юродивый. Ничего путного не говорит. Только повторяет.

— А ты все же попробуй. Может, заговоришь с ним про бассейн, его проймет. Но, так или иначе, ночью придется лезть туда.

— И куда дальше?

— Там видно будет. Всяко, хуже, чем здесь, быть не может. А здесь не выжить.

Разговор с Хальдором ничего не дал. Карлик, улыбаясь, слушал Курти, но лицо понимания не выражало. Он или не отвечал, или повторял последнее слово фразы.

Курти откинулся спиной к бассейну и закрыв глаза, махнул на это дело рукой. Открыть глаза его заставил легкий звон. Хальдор неспешно, но усердно пританцовывал на одном месте. Непонятный танец, будто жига, но прыжки высокие. Где он такому научился?

Бежать, понятное дело, собрались ночью, когда все спят. Свидетели им ни к чему. Лишние пассажиры тоже. Побег дело такое, чем меньше, тем лучше.

Последующие действия, в целом повторяли мысль Курти, что посетила его у окна, когда он решил вернуться за Шепелявым. Сначала затеряться в городе, потом попробовать попасть на какой-нибудь корабль. Если сильно повезет, то их отсутствия не заметят еще долго. Камера большая, перекличек никто не устраивает. А если и заметят, вдруг, какая-нибудь крыса из обитателей камеры сообщит крейклингам, что шепелявый бугай с ловким пацаном пропали, то искать их серьезно не получится. Баэмунд город большой. Осталось только дождаться ночи.

Костер за решеткой утонул в полу, щелкнул и вернулся притушенный. Но спать легли не все. Одна компания беспрерывно играла в карты. Такое ощущение, что это была вечная партия. Шумная, склочная и бесконечная. Из-за темноты они разместились у огня, в самом центре камеры. Разглядывать валетов на листках им было трудно, из-за чего ссоры только усилились. Кто-то обустраивал свой быт, кто-то разговаривал, не спали многие.

— Мокрый, слышишь?

Обращались к парню, с которым разговаривала Оливия у решеток.

— А ты как жену умудрился на воле потерять, а здесь найти?

Мокрый развернулся и заорал на спросившего. Ругался по-черному и пригрозил, что если еще раз, его об этом спросят, то пусть пеняют на себя! Повернулся и уткнулся в стену.

К Курти подошел Неправильный и осторожно спросил, как он себя чувствует? Курти ответил, что все в порядке и еле удержался, чтобы самому не дать совета Неправильному. Нельзя в таких местах показывать участие. Ни к кому. Примут за слабость, а слабому за решеткой не выжить. Слишком уж правильный этот Неправильный.

Тот заметил взгляд Курти и, хотя его не спрашивали, сказал:

— Надо быть человеком. Всегда и везде.

Когда они уснут? Второй день всего в камере, а как быстро освоились. Хотя большинство из них и не выходило никуда. Прошел еще час, прежде чем все разлеглись по нарам и угомонились.

Последнее, что видел Курти перед тем, как задремать, это продолжающий танцевать карлик в полутьме. Под звон бубенцов камера провалилась в сон.

Хальдор не спеша приплясывал полчаса, потом, наклонив голову, замер около костровой решетки. Постоял так несколько минут и повернувшись нырнул в бассейн.

Привычный к ночным работам Курти, хоть и хотел спать, ждал еще час, прежде чем что-то предпринять. Он немного подремал, вполглаза и когда из города донесся бой часов извещавший, что уже час ночи, слез с нар и подошел к Шепелявому. Он был уверен, что здоровяк спит, но тот, как только Курти появился перед ним, сразу слез. С легким стоном, который не смог ни сдержать, ни скрыть.

Как он бежать собрался? Поломан весь. Руки разодраны, спина сплошная рана. Хотя и ему выбирать не приходится. Останется, погибнет.

Они тихо подошли к бассейну. Курти сунул в него голову и понял, что ничего в темноте не увидит. То есть, он видел очертания туннеля, видел колышущийся размытый контур решеток в глубине, но где там замок? И как им в темноте лезть куда-то? А если там лабиринт целый? Курти представил, как они в темноте, под водой, мешая друг-другу, наугад ищут выход и его передернуло. Только несколько часов назад он дергался под водой, мечтая о глотке воздуха и теперь все заново?!

Но выхода нет. Да и карлик как-то передвигается каждый день. То есть вряд ли там далеко до поверхности. Хальдор знает куда плыть. Но вдруг там не один туннель? А если они сейчас в комнате охраны вынырнут? Курти остро почувствовал разочарование, что не сбежал, когда была возможность.

— Что парень? Начали?! — тихо спросил Шепелявый.

Курти со злостью сжал в руке ключ, ненавидя себя за глупость и мысленно проклиная напарника.

— Начали, — шепотом отозвался он, надеясь, что Шепелявый не расслышал раздражение в его голосе.

Он забрался на бортик и примеривался куда спрыгнуть, когда кто-то схватил его за руку.

— Вы что делаете?!!