Эрик чувствовал себя по-идиотски. Когда раздавали гороховую похлебку, прятался на нарах и лишь когда вся камера перемешалась, вылез за порцией. Можно было и потерпеть, но после вчерашнего, сильно есть хотелось. Не сводил глаз с доктора. Если тот его узнает, то все. Конец. Слишком уж высокая за Эрика награда. Доктор ее вряд ли получит, даже он, при всей своей наивности, должен это понимать, но надеяться на поблажки или на то, чтоб его за такую информацию отпустили, может.

Не попасться бы ему на глаза. А этой ночью они с пацаном и той парочкой, сбегут.

Эрик лежал на животе в глубине полутьмы нар и не сводил с доктора взгляда. Если тот вплотную не подойдет, то не узнает. Сколько они в Ликеделле разговаривали? Минут пять-десять от силы. Шлялись по городу, правда, вместе около пары часов, но это не то. Чтобы запомнить незнакомого человека надо с ним поговорить. И на запоминающиеся темы.

Доктору в камере было неуютно. Здесь всем плохо, но этому бедолаге особенно. Он совершенно не вписывался в пеструю компанию и остро чувствовал это. За такого «артиста» Арман точно должен снять стружку с поставщиков.

Большую часть времени доктор сидел на своем месте, на нарах. К нему никто не подходил, да на него и внимания не обращали. Но шуточка бугров и последующее избиение крейклингами усугубили его нервозность и время от времени он тревожно озирался, с подозрением смотря на всех, кто проходит мимо. Потом неожиданно нашел себе компанию.

Хальдор выбирался из бассейна всегда совершенно незаметно. Не было его в камере, потом поворачиваешь голову, а он уже стоит рядом, капая водой тебе на башмаки. По какому принципу он выбирал себе объект для изучения неизвестно, но в этот раз он заинтересовался доктором и встав от него в нескольких шагах стал с любопытством рассматривать. Возможно, заинтересовало новое лицо.

Доктор заметил его не сразу, а когда обнаружил рядом с собой уставившегося на него карлика, то занервничал. Вид у Хальдора был жутковатый. Мокрый, горбоносый, в шутовском колпаке и с диким взглядом. Доктор тоже уставился на него и так они изучали друг-дружку вытаращенными глазами, пока к Хальдору не подошел Курти и не протянул ему подсушенный кусок хлеба и копченую рыбину.

Карлик забыл про доктора и блаженно улыбаясь, стал уплетать угощение. Доктор перевел глаза на еду, сглотнул и отвернулся. Поесть ему сегодня не удалось. Все утро на своем месте просидел. Боялся подойти к раздаче? Так запугали?

Курти заметил это движение и дернув подбородком, спросил доктора о чем-то. Тот смутился и опустил голову. Курти подошел ближе, наклонился и слегка хлопнул того по плечу. У доктора в руках так же появились рыбина и хлеб. Как пацан таскает это все с собой? Где прячет?

Курти сел рядом с доктором, они о чем-то говорили. В какой-то момент Эрику показалось, что доктор сейчас заплачет. Не переставая жевать, он что-то бормотал. Курти слушал минуту, не больше, потом еще раз хлопнул новичка по плечу и ушел.

Доктор доел, бросил осторожный взгляд на Хальдора и высмотрев в камере Курти, поплелся к нему. Как собачонка, честное слово. Но плохо не это, а то, что поплелся в их сторону, Курти сидел на своем месте, недалеко от Эрика. Пришлось отодвинуться дальше, вглубь нар. Хорошо, что он наверху.

Внизу, рядом с Курти стояли Неправильный, Мокрый, еще кто-то. Неподалеку терся Джус. Он всегда в поле зрения и всегда стоит, смотря в стену или пол подозрительным немигающим взглядом. Наверняка слушает.

Говорили ни о чем. Сначала обсуждали кому проще — виллану или фригольдеру, потом новую карточную игру, потом спросили Мокрого про жену-рыжульку и послышалась возня. Эрик осторожно высунулся и увидел, как Неправильный разнимает драку. Не любит Мокрый этого вопроса.

Разняли быстро, быстро утихомирили, вспомнили Карела. Никто не знал, зачем он так, хотя понятно, что мужик с характером, но и его все достало, а ушел — да, красиво.

— Учитывая сколько впереди времени, вряд ли мы, то есть почти все, кто сейчас в камере, выживем.

Неправильный опять выделывается. Он то сегодня сбежать должен.

По доске нар слегка стукнули.

— Шепелявый, как думаешь? Ты спишь, что-ли?

— Ничего я не думаю! Я устал! — ответил Эрик, предусмотрительно не высовываясь.

— Чего злой такой?

— Тебе поговорить хочется, что ли? Отстань от меня.

Внизу зашептались. Слышно было плохо, но «болит, наверное, до сих пор все, поэтому…» и «да он всегда такой…» расслышал.

Этот долбанный докторишка все еще внизу торчит.

Неправильный продолжал разговор:

— Вот кто больший герой — кто не захотел опуститься на дно и жить как последняя сволота? Хотя почему «как»? Не захотел, не смог, точнее и полез в петлю. Или кто нашел в себе сил жить? В дерьме, среди вшей. Без надежды на возвращение обратно. Но жить.

— Ну и кто?

— А я не знаю. Я потому и спрашиваю.

— Я думаю тот, кто в петлю полез — вдруг сказал доктор — он смелей. То, что ты описал, это не жизнь.

— Так что ж ты-то не в петле?!! — насмешливо спросили влезшего в разговор новичка.

— А у меня еще есть надежда.

Эрику надо было в нужник, но приходилось терпеть. Докторишка то около сортира, то здесь.

— Скучно стоим. Может стиры пошпилим? — К компании подошел Джус.

— Ты же колоду потерял.

— Хвира такое место, если вещь нужная, то сбарабается. Стиры есть, это главное. Они у меня на на юрце. Так как? Играем.

— Да не будет с тобой здесь никто…

— Давайте, я принесу, — доктор хотел быть полезным.

— Вот видишь, Дубина стос сюда тусанет.

— Я сейчас! — доктор пригладил лохматые волосы и зашаркал. Дурак. Нельзя так. И так за человека не держат, а уж теперь и вовсе в сявки определят. Но главное, что ушел.

Эрик спрыгнул с нар и направился к гальюну.

— Шепелявый. Играешь?

— Нет, — коротко ответил Эрик. — И еще. Вы мне спать мешаете. Хочешь играть, играй у себя. Не здесь.

Не хватало, чтобы докторишка сюда вернулся.

— Да никто с ним играть не будет. Дураков нет, — буркнул Мокрый, но с уловимой тоской в голосе.

— Почему же? Есть. Вот с Дубиной и сыграю, — Джус спорить с Эриком не стал и направился вслед за доктором.

Возвращаясь, Эрик цепко высматривал место перед нарами и увидев, что компания разошлась, несколько успокоился. Мысли опять заняла боль в спине и разодранных руках, поэтому, когда, повернув голову прежде, чем залезть на нары, он увидел перед собой доктора, вздрогнул от неожиданности.

Тот, увидев Эрика, встал, как вкопанный.

— О! А я вас знаю. Лицо знакомое. Только без бороды.

Эрик оттолкнул его.

— Первый раз тебя вижу и видеть не хочу. Уйди.

— Но я точно вас где-то видел!

Эрик обернулся к нему.

— Черт! Да, я тебя тоже!

Доктор просиял.

— А, вспомнил, — кивнул головой Эрик, — это тебя, вчера палкой у бассейна, стражники отрехтовали.

Залез на нары и лег, стараясь не выдать волнения.

— Ты где потерялся, чудной? — Джус позвал доктора.

Лохматая макушка прошла дальше. Доктор ушел на зов.

Эрик придвинулся на край лежака и повернулся, чтобы не быть увиденным, но все слышать.

Говорили не о нем. Джус охотно объяснял правила игры и обрадовался, когда доктор сказал, что умеет играть. Обсудили, что ставить на кон. Джус предупредил, что играть на пайку нельзя и пояснил, почему:

— Это такое место, что убить здесь могут. А вот еду отнять — нет. Это святое. Правило распространяется даже на пескариков.

— Каких пескариков?

— Прости, чижей.

Доктор так ничего и не понял. Играть сели на «сто мух». То есть первый кто проиграет десять партий, должен будет поймать сто мух в камере. Если проигравший не мог выполнить условия до начала отбора на игру, то становился «заигранным». А это значило, что поступал в рабство победителю. Наверняка Джус имел какие-то планы на «лоха», может, чтобы тот ему еду таскал или прикрывал во время отбора. Но планы Джуса осталось неизвестным. Как и неизвестно было то, где доктор научился играть в терц. Из десяти партий, что они сыграли, Джус не выиграл ни одной.

Он сидел бледный, вспотевший, сжимал зубы и кулаки.

— Вы знаете, — учтиво сказал доктор, — мне не нужны мухи. Ни одна. Я вообще не понимаю, зачем на них играть. Я просто люблю играть. Моя вторая, после вина слабость.

Джус мрачно смотрел на него и пытался понять, издеваются над ним или нет?

— Проигрыш надо отдавать, — злобно выплюнул он. — Если не мухи, говори, чем возьмешь?

Эрик отвернулся. Пронесло. Помогла отросшая борода. Да и у докторишки было много всего с тех пор, как они виделись. Не запомнил он Эрика. Но до конца дня, с нар решил не слазить. Руки, спина заживали.

Обзор на картежников перекрыли чьи-то спины. Несколько пленников с интересом наблюдали за развивающейся ситуацией. Джуса еще никто не обыгрывал. Тем более какой-то лох.

Снова подумалось, что тюремная жизнь скучна. И такие ситуации для них — развлечение.

Неподалеку зазвучала мелодия. Из кружки и сухого гороха, сделали погремушку, кто-то приложил ладонь рупором ко рту и начал выводить мелодию. Им стали подпевать.

- А вот еще история была. Мы тогда из рейда возвращались. Купцов Таэльских пощипали.

Юджин, который «лучший друг Эрика Бешеного», начал рассказывать новую историю.

— Как раз перед закатом, видим — на нас корабль идет. Не сворачивает. Мы удивились, что это за непуганый дурак такой? Прямо на черный флаг прет. Хотя корабль невоенный. Стали в трубу смотреть.

Юджин выдержал паузу.

— А на палубе никого. Ни на палубе, ни на мачтах. Но паруса все подняты и плывет вперед. Стали мы с ним сближаться, я в трубу смотрю и вижу силуэт около грот-мачты. Пока трубу точнее наводил… силуэт пропал. Точнее растаял в воздухе.

Подтянулись еще несколько слушателей.

— Я говорю капитану, давай обогнем корабль. Нечисто там. Но он… — Юджин покачал головой, — вы же его знаете, — обратился к слушателям, будто они его действительно знали, — никого не слушает, если, что в голову втемяшилось. Сблизились, зацепили, зашли на корабль, осмотрели все — от верхней палубы до трюма. Ни одного человека! Ладно, корабль целый, никаких повреждений, мачты, паруса целые. Но в кают-компании стол стоял накрытый. И скажу я вам, он не просто накрытый был. Там свечи горели и на тарелках все горячее!

Вот интересно, — они должны же понимать, что все эти истории — выдумки. Или они понимают, но им нравится быть обманутыми? Эрик сам заслушался. История становилась все увлекательнее:

— А я говорю ему — «я же чувствую, что мимо меня кто-то прошел! Эрик, ты, конечно Бешеный, но ведь не сумасшедший!»

Эрик усмехнулся. Самому интересно стало, что там с ним дальше было. Он повернулся и приподнял голову.

И увидел раскрытые глаза доктора, вытаращенные на него. Поняв, что Эрик его увидел, он опустил глаза и перевел их на рассказчика. А потом на дверь камеры.

Тараканьих бегов больше не устраивали. Первый опыт оказался не слишком удачным. В карты места тоже не разыгрывали. Эрика и Курти, как любимчиков, до выходных не должны были трогать, а Жак, Шпринка и Сютрель, помещались в углу втроем и без каких-то игр. Больше туда никто не допускался.

Доктора, как представителя низшего сословия суровой застеночной иерархии выдвинули на самый первый план. Он, как и вчера, ничего не понял, но после подзатыльника стоял ближе всех к двери. Приближалось время «отбора». Или уж скорее «забора».

Доктор, судя по его лицу, обрадовался, тому, что так близко к двери. Он смотрел то на нее, то на Эрика и в отличие от остальных, ждал с нетерпением, когда дверь откроется.

Эрик сжимал кулаки и лихорадочно соображал, что ему делать? Нельзя, чтобы этот парень открыл рот.

Когда дверь открылась, он соскользнул с нар и затесался в толпу.

Доктор бросился навстречу крейклингам. Споткнулся, уткнулся носом в кожаную безрукавку впередиидущего. Тот схватил его за шкирку, окинул взглядом и оттолкнул.

— Постойте, я должен сказать, — доктор бросился за ним, но лишь уткнулся носом в следующего крейклинга.

— Сыпь отсюда, дохляк, — оттолкнули его. — Не сегодня тебе подыхать, доброволец малохольный.

— Я не доброволец, мне сказать надо. Важное.

— Уйди! — рявкнули на него.

— Нет, вы не понимаете!

Крейклинги делали муторную работу и хотели быстрее с ней покончить, поэтому доктора оттолкнули и погрузившись в толпу, стали придирчиво отбирать «артистов». Доктор полез за ними и пытался разговаривать через головы.

— У меня сообщение для вашего главного. Армана.

Один из крейклингов остановился и покачивая в руках короткий годендаг спросил:

— Что ты хочешь ему сказать?

Доктор замялся и подозрительно посмотрел на него:

— Я могу сказать только ему, — и бросил взгляд в сторону нар Эрика. Никого не увидев, раскрыл рот и стал вертеть головой.

— На черта ты ему нужен, придурок?!

Эрик двигался в толпе, не сводя глаз с доктора. Ясно видел, как тот не хочет говорить о своем открытии крейклингу, справедливо полагая, что в таком случае все заслуги ему и достанутся.

— Это важно!

— Попробуй меня убедить.

На лице доктора мелькали неуверенность, подозрение и страх. Он открыл рот…

Эрик вытянул руку в сторону и въехал в ухо светловолосому бородачу с безумным взглядом, справа от себя. Тут же вытянул другую и отвесил оплеуху Мокрому слева. Пихнул ржавую рубаху перед собой и, подавшись назад, толкнул, наступил, двинул, пнул, завопил благим матом:

— Ты шушера кому ежа крутишь?!! За тылом следи тля приблудная! Твое место отхожее, и жить тебе сявка только там!!! Получи плюху, съешь и не обляпайся!!! Жену щенок прошляпил!!! Эй, полосатики! Ваших подруг прямо щас тузы честные топчут, а вам подвал нюхать!!!

Он орал еще что-то, идя сквозь толпу и не узнавал свой голос.

Толпа зашевелилась. Половина тех, кого он толкнул, его не разглядела. Вторая половина, была занята тем, что разбирались с кипевшей первой. Драка началась в нескольких местах. Мокрый держал кого-то за порванную рубаху, второй рукой ожесточенно наносил удары. Его откинули, повалили на пол, попутно опрокинув еще несколько человек. Сгрудившиеся невольники стали выпадать вперед, в пространство перед дверью.

Крейклинги напряглись, мгновенно и судя по слаженности движений, отработанно, сгруппировались и пустили в ход годендаги, работая ими как дубинками. Обитатели камеры отхлынули от них, только усугубив хаос.

Эрик, работая локтями пробился к центру. Доктор, невредимый, несмотря на потасовку, прижался к бассейну и вздрагивал от каждого резкого движения рядом.

Крейклинги ожесточенно били любого, кто оказывался рядом. Тот, к кому приставал с расспросами доктор, громко приказывал прекратить бунт и лечь всем на пол. Большая часть заключенных, наверняка бы его послушалась, но шум стоял такой, что кричавшего не слышали.

Эрика толкнули, ударили в голень, но вскользь, случайно. Камера не столько дралась, сколько шаталась в тесноте и оттого брыкалась.

Эрик прильнул к бортику бассейна. Странно, что в него никто не свалился. Прижимаясь к плитке, двинулся к доктору. Когда до того оставалось пара футов, доктор обернулся. Увидел Эрика и его взгляд. Зрачки расширились. Пришло понимание. Дернулся в сторону, но Эрик схватил его за шею и крепко прижал лицо к груди. Со стороны казалось, что он его утешает, но в общем беспорядке на них никто не обращал внимания. Их несколько раз толкнули, что-то кричали под ухом. Гневное, испуганное и неразличимое. Но кричали не им.

Доктор дергался, пытался оттолкнуть Эрика, но тот второй рукой «обнял» его за талию и прижал еще крепче. Когда доктор начал пинаться Эрик, повернулся вместе с ним и прижал к бортику.

Эрик убивал людей и раньше. Но то было другое. Этого несчастного идиота, в его объятиях, было жалко. «Он все равно здесь не выживет» — повторял себе Эрик, но все равно чувствовал себя хреново. «Он пытался меня сдать. Так, что сам поставил вопрос — или он, или я». Не помогало и это. «И вообще — у меня дел больше и они важней» — мелькнула мысль в голове. После чего стал чувствовать себя конченым подонком.

Куча-мала в самом центре копошилась. Эрику запомнился Неправильный, которого один из крейклингов вдавил головой в пол и что-то злобно шептал.

Когда доктор перестал дергаться и обмяк. Эрик подержал его так еще какое-то время, потом отпустил. Мертвое тело сползло по плитке на пол. Эрик огляделся, чтобы быть уверенным, что никто не видел произошедшего. И понял, что уверенности этой нет. «Напарник» Курти стоял совсем рядом и не сводил с них ошеломленного взгляда.

Селестина немного поспала. Встала, оделась понаряднее, долго смотрела на себя в зеркало. Провела рукой по волосам. Еще далеко не старая. Располнела вот только. Но не так уж и сильно.

Позвала Оливию.

— Да, Ваша Светлость, — Оливия склонилась в приседе.

— Милая моя девочка. У меня к тебе будет небольшое поручение, — ласково обратилась к ней княгиня.

— Все что в моих силах.

— Даже не твоих. Мне нужна помощь Армана. Пожалуйста, передай ему мою просьбу.

— Разумеется Ваша Светлость. Что именно нужно?

— Ты же знаешь, я помогаю сиротскому приюту в Бенгхоффе. Так вот, его хозяйке фриссе Бомдеггир необходимы средства. Я всегда выделяю необходимую сумму, но в этом году, у них была тяжелая зима, как я недавно выяснила. По счастью не холодная, как на Севере, откуда мы все родом, но дожди были такие, что крыша прохудилась.

Оливия внимательно слушала.

— Мало того, что крышу чинить надо, так и дождь продукты попортил. Я выделила деньги, но не уверена, что Тарант одобрит это. Если я поручу кому-нибудь из крейклингов, то это обязательно дойдет до мужа. Он начнет ворчать, что деньги используются не по назначению. Он хороший человек, добрый, но считает, что выделяемых средств достаточно, а это не всегда так. Пусть их отвезет Арман. И сделать это надо сейчас.

— Сейчас? — удивилась Оливия. — Но Бенгхофф на Тайделик-острове. Это дальний конец города.

— Он такой ленивый?

— Да не в этом дело. Скоро игра. Он же смотритель.

— Уверена, что ничего страшного не произойдет, если одна игра пройдет без него. К тому же опоздает он лишь на самое начало. Оливия, прошу тебя, это обязательно надо сделать.

Ее тон не оставлял сомнений, что это приказ, хоть и облаченный в просящие нотки.

— Хорошо Ваша Светлость, я все исполню.

— Вот и замечательно! Я знала, что могу на вас двоих рассчитывать. Вы замечательная пара.

— Мы не…

— Возьми деньги, — княгиня протянула кошелек. — И возвращайся сразу. Ты мне нужна. У меня сегодня насыщенный день. И еще кое у кого.

— Вы про меня? — с любопытством спросила Оливия.

— О, нет. Но думаю, сегодняшняя игра тебе все же запомнится. Хотя не только тебе.

— Чем же?

— Предчувствие, моя дорогая, предчувствие.

Селестина выглядела великолепно. Роскошное белое платье с золотом. Множество драгоценностей.

Вернувшись, Оливия, восхищенно покачала головой. Княгиня заметила и подбоченилась:

— Ничего еще, верно?!

— Изумительно Ваша Светлость. Мы сегодня опять сопровождаем в Цирк фриссу Нундзансенс?

— Нет, сегодня мы все делаем исключительно для собственного удовольствия. Пойдем.

— Рано. Больше двух часов до начала. И Арман сказал, что все выполнит. Он договорился с Фабрисом, что тот возьмет на себя его обязанности на начало игры.

— Вот и хорошо. А то, что рано, ничего страшного. Нам будет, чем заняться. Подушку не бери, лучше захвати канцелярские принадлежности. Они понадобятся.

Цирк, был пустым, только прислуга, в неизменных бирюзовых ливреях сновала по Арене, что-то чистя, разбирая, приколачивая.

Княгиня еще раз удивила Оливию, тем, что, разместившись в Ложе попросила к себе капитан-командора.

— Я хотела, во-первых, поблагодарить вас за то участие, что вы проявили в той ситуации, с охамевшим бароном.

— Это был мой долг, Ваша Светлость. И как командора и как человека чести! — капитан с интересом осматривался. Он впервые был в самой Ложе.

— О да! Люди должны делать, то, что велит им долг. Так бывает, когда задета честь и не остается ничего другого, как брать ситуацию в свои руки!

Оливии показалось или руки самой княгини слегка дрожат? И о чем это она?

Капитан тоже не понял и осторожно нахмурился.

— Ваша супруга родом из местных? С а, насколько, я помню? — продолжила Селестина.

— С а. Он теперь так называется. Да, она родилась уже здесь. Ее родители прибыли из Гайда. Приплыли второй волной, после того как первые саррийцы основались.

— Как интересно, — взмахнула руками Селестина, — в страже много ребят с Виллемнлиха?

— Да нет, не очень, но есть.

— Говорят они исполнительные?

— Это да. Стараются ребята. Для них стать крейклингами, это мечта. Там на островах тоска.

— Наивные, наверное?

— Есть немного. Со временем проходит.

— Да, наивность такое свойство, что проходит с годами, — нет, у нее определенно дрожат руки.

— Сегодня я в кои-то века, решила сыграть сама! А то все мужа сопровождаю.

— Вас посоветовать на кого поставить? — учтиво спросил глава крейклингов.

— Нет, нет. В том-то и дело. Я выпросила у мужа бумагу, позволяющую мне самой выбрать игрока. А уж потом я на него поставлю. А может кто-то еще захочет, — Оливия протянула капитан-командору листок. Тот вежливо взглянул.

— Имя, Тарант сказал, вписать самой.

— Я должен сопроводить вас в помещение, где содержатся артисты, — поклонился собеседник. — Но имейте ввиду, это камера. Грязно и лица не слишком благородные. Кроме того, мы только что подавили там бунт.

— Не надо, что вы! — Селестина отмахнулась, — я понимаю, сколько дел у человека на такой ответственной должности. Я не позволю себе вас отвлекать.

— Вы не отвлекаете. А ответственная моя должность именно потому, что я не могу себе позволить отправить вас выбирать игрока среди отъявленных мерзавцев. Среди них много отчаянных людей способных на безумные поступки. Я обязан быть рядом.

— Говорю же — не надо! Сегодня ведь «Жмурки», верно?

— Совершенно верно.

— И точное количество участников назвать невозможно? Как игра пойдет. Сколько продлится каждый раунд — неизвестно?

— Да. Игроки могут долго стоять в бассейне, пока не пошевелится кто-то один. Но публике нравится. На этом напряжении большие ставки делаются. Остальные игроки стоят в очереди и ждут.

— Вот видите. Я выберу из них. Выберу и впишу имя. Да и не хотелось бы мне куда-то идти. Тем более в камеру.

— Хорошо. Я передам Арману.

Оливия открыла рот, чтобы сказать, но Селестина быстро произнесла:

— Вот и замечательно. Видите, никаких трудностей. Спасибо вам за помощь. Вы все еще хотите быть мне полезным?

— Разумеется.

— Не могли бы вы, подойти к Фабрису и передать ему, что специально для него в порту, на корабле из а есть вино. Коллекционная бутылка сиетты более, чем столетней выдержки. Но надо торопиться, я только сейчас об этом узнала, а корабль отходит уже через час.

— Фабрис открывает Игру.

— Он скажет пару слов, как обычно. «Приветствую тебя публика», «делайте ставки».

— Как называется корабль?

— Ой, забыла. Я знаю, где он стоит. Пинас под кальсгауским флагом. За угольной гаванью, у третьего пирса.

— Фабрис не знает где это. Он в порту был раз в жизни, когда встречал покойного ныне брата вашего супруга, возвращавшегося с рейда. Его от одного вида моря тошнит.

— Но вы то знаете! Помогите ему найти.

Капитан-командор поклонился и направился к выходу из Ложи.

Оливия удивленно смотрела на княгиню. Она не понимала, что происходит.

— Да, херр командор, чуть не забыла!

Тот обернулся.

— Прежде чем уйдете, пришлите мне пару ребят из ваших. Пусть сопровождают, когда я выбирать буду. Я все-таки княгиня. Желательно из островитян. Я их хотела про Виллемнлих расспросить.

Когда дверь в Ложу закрылась, Селестина произнесла:

— Оливия, достань перо и чернила.

— Но вы еще никого не выбрали.

— Выбрала.

— Но…

— Достань перо и чернила!!!

Оливия вздрогнула и растеряно полезла в корзинку. Никогда прежде княгиня с ней так не разговаривала.

Селестина положила перед ней бумагу, которую показывала капитану.

— Садись, пиши. У меня почерк отвратительный. Сама не могу понять потом, что написала.

— Что писать? — Оливия обмакнула перо в чернильницу.

— Вон там, после «…сопроводить на арену, как участника игры». Впиши имя. Постарайся аккуратней. Печать не задень.

— Какое имя?

— Валери Бонне.

Оливия застыла.

В дверь Ложи постучались.

— Входите — княгиня не обернулась.

Вошли два крейклинга. Широкие деревенские лица. Простодушные и исполнительные. Один стал с интересом изучать Ложу, второй уставился на Оливию.

— Что делать, знаете? — спросила княгиня, поворачиваясь.

— Дык, капитан-командор сказал, что вы выбирать кого-то будете, а мы, чтоб рядом стояли, присматривали.

— Какие вы ребята-молодцы. Сразу видно — бойцы. А у меня глаз наметанный, я настоящих воинов с первого взгляда вижу. Вы здесь недавно, верно? Наверное, ничего еще толком не знаете? Как себя вести и что делать?

— Э-э-э… — начал один из них.

— Выпейте вина. Оливия, налей ратникам, — княгиня не ждала ответа.

Бледная Оливия разлила вино по серебряным кубкам.

— Нам нельзя, — замялся один из них, — мы на службе. Только что бунт в камере подавили…

Второй оказался менее щепетильным. Толкнув напарника локтем, он переложил копье в левую руку и взял кубок.

— Ее Светлость предлагает, нельзя отказываться, — смотреть, однако, продолжал на Оливию.

Ребята выпили. Княгиня продолжала:

— Работа у вас такая. Сложная и ответственная. Ничего страшного, если немного выпить. Оливия налей еще.

— Ваша Светлость, не надо этого делать. — Оливия говорила почти шепотом.

— Не обращайте внимания ребятки, она всегда пугливая. Пейте спокойно.

— Это слишком серьезный поступок, — так же тихо продолжила Оливия. — Это уже не месть. Это убийство.

Стражники замерли с кубками у рта.

— Она не про вино, — Селестина махнула им рукой, — и не про вас. Пейте спокойно. Я же говорю, — она вообще пугливая.

Княгиня встала и подошла вплотную к своей служанке. Губы поднесла к уху:

— Что же ты имя тогда вписала?

— Я не знаю. Вы приказали и я…

— Я и сейчас приказываю. Поэтому решай, со мной ты или нет?

Оливия кусала губы.

— Он вам этого не простит.

— Если б ты знала, сколько прощала ему я! За ним должок. А не простит, так мне уже плевать.

Селестина повернулась к стражникам и радостно сказала:

— О! Я слышу, начинается игра. Думаю, все уже в сборе. Пойдемте.

Фабрис объявил игру точно так, как и предсказывала княгиня. Несколько приветственных слов и ушел. Надо полагать вместе с капитан-командором уехал в порт. Их нет, Армана нет, князя нет. Только Селестина и стражники, готовые выполнить любой ее приказ.

— Некоторые особенности столичной жизни вам, наверное, неизвестны, но вы привыкните, — обратилась Селестина к крейклингам. — Я даже помогу кое-что понять, — она подмигнула ребятам и те заулыбались, радуясь, что сама княгиня посвящает их в городские тайны.

Бенуар был так же, как и вчера приоткрыт. Внутри пылилось несколько околосветских девиц. Одна из них, манерная невысокая блондинка, не до конца помещалась в ложу, поэтому пританцовывала снаружи, держа ногу внутри, чтобы не выпасть из круга здешних сливок. Она первая увидела Селестину со стражниками, округлила глаза и открыла рот. Но ничего не сказала или не успела и проворно отодвинулась от двери.

— Ребята, а вы читать умеете? — княгиня остановилась около двери в бенуар и громко спросила крейклингов.

Оба, как по команде отрицательно покачали головами.

— Вот незадача, — княгиня сокрушалась так же громко и так же эмоционально вздохнула:

— Ничего, я думаю, здесь нам помогут, — княгиня говорила в мертвую тишину ложи, установившуюся после первой ее фразы. — Скажите, милочка, э-э-э,… к сожалению, не помню, как вас зовут, — Селестина обращалась к одной из дам в будуаре, стоявшей около иронично нахмурившейся Валери, — надеюсь, вы меня простите, я всегда плохо запоминаю простолюдинок.

«Простолюдинка» вспыхнула.

Княгиня продолжила:

— Так скажите милочка, что здесь написано? — она протянула ей бумагу.

Так не посмела отказать княгине и поднесла бумагу к глазам.

— Вслух, — произнесла княгиня. — Или, ой! Возможно, вы не умеете читать, — участливо продолжила она. — Меня ввело в заблуждение ваше платье. Оно хоть и недорогое, но все же с золотыми кружевами. Очень мило. Сейчас деревенский стиль вообще в моде.

Оливия посмотрела на вход. На лице манерной блондинки у входа можно было прочитать многое. Она дрожала от предвкушения, что будет сегодня рассказывать, как была в центре события. И как «она» сказала, и как «та» отреагировала, и как все ахнули, когда «та» ответила «той».

«Простолюдинка» прочитала бумагу вслух. После того, как произнесла имя Валери, фаворитка вскочила и вырвала бумагу из ее рук.

— Это ложь! — вскочила Валери. — Это невозможно. Он не мог такое приказать!

— Вот подпись, вот печать, — пожала плечами Селестина.

— Он час назад мне только что в любви не клялся!!!

Селестина потемнела лицом, сразу взяла себя в руки и улыбнулась:

— Для куртизанки, вы плохо знаете мужчин. Тем более женатых. Сегодня он клянется в любви, завтра забывает. И мы затянули этот разговор. Ребята, помогите даме дойти до арены. И не забудьте помочь переодеться.

Крейклинги схватили Валери и потянули к выходу. Она яростно сопротивлялась. Окружающие дамы прыснули в стороны. Фаворитку выволокли из ложи и потащили к бассейну на арене. Суматоха привлекла внимание публики. На них стали показывать пальцами. Люди высовывались с балконов, выскакивали на лестницы, чтобы все видеть.

От бассейна к ним бежали несколько крейклингов во главе с Тибо айт Досандо. Увидев княгиню, сын сенешаля поклонился и спросил, что происходит?

Селестина молча протянула ему бумагу. Тибо смущенно уставился в листок, медленно шевеля губами. На чтение ушло много времени. Валери ругалась почище портового грузчика, хотела пнуть крейклинга, но запуталась в длинном до пят, платье.

Тибо дочитал, удивленно посмотрел на Валери, пожал плечами:

— Что ж. Сопроводите на арену. Раз так хочет князь.

— Ты идиот, сын неудачника-папаши. Ты, что не понимаешь, что это подделка?!! — закричала фаворитка.

Тибо побагровел и упрямо выговорил:

— Я знаю и печать, и подпись князя.

Валери потащили по ступенькам вниз.

Когда поравнялись с Селестиной, та ласково произнесла:

— А ты не думала, что надоела ему?

Зрители не реагировали, притихнув, вполголоса обсуждали немыслимое. Гул затих лишь, когда у бассейна с Валери содрали ее дорогое платье и попытались напялить красного цвета тунику. Она продолжала сопротивляться, так же яростно, предпочитая оставаться голой, чем позволить одеть себя в эту тряпку.

— Думаю, не стоит ждать какой-то очереди. Да и публика уже в предвкушении зрелища. Отправим ее следующей.

Тибо открыл рот, чтобы что-то сказать, но Селестина отчеканила:

— Это приказ!

Первый на сегодня окровавленный бассейн уплывал наверх. Победитель стоял на площадке, его трясло мелкой дрожью, но и он, когда его уводили, оглядывался на происходящее под ним.

Новый бассейн опустился, залился водой.

Валери завели или почти занесли на площадку и спихнули в воду.

— И кого ей в соперники?

Селестина удивленно посмотрела на вопрошающего Тибо.

— Вы здесь распоряжаетесь, не я. Выбирайте сами, кого хотите.

С другой площадки в бассейн скинули одного из бедолаг, стоявших в очереди. Щелкнув, из бортиков выпрыгнули шипы. Валери, которую приходилось удерживать в воде с помощью тупой стороны копья, отпрыгнула.

— Принимаем ставки, — раздалось над ареной.

«Та-тат-тат-та-та-ту-у-у-у-у, ту-ту» — пропела труба.

Глаза любовницы князя расширились. Она только сейчас стала понимать, что все происходящее — это всерьез.

Туника на ней намокла, липла к ногам и животу. Она с ужасом смотрела на трибуны, где раздались первые неуверенные хлопки, в несколько мгновений переросшие в аплодисменты. Они заглушили треск шестеренок и Валери, вздрогнув, обернулась лишь, когда по воде пошли круги от шлепнувшегося стеклянного шара. Тварь в нем прислонилась ртом к прозрачной стенке и открыла рот. Огромные зубы заскрипели по стеклу.

— Держи.

Валери вскинула голову. Ей в руки бросили трезубец. Ее соперник получил такой же.

— Резвая какая, — Селестина удобнее устроилась в кресле, — глядишь, она еще и выиграет.

Шар раскрылся.