Пробуждение давалось тяжело. Солнце било по глазам. Неистово яркое, оно проникало и сквозь закрытые веки. Эрик с трудом разлепил их, зажмурился и сглотнул. Во рту пересохло. Дико болела голова. Тело затекло, а когда Эрик попробовал выпрямиться, то понял, что не может этого сделать. Макушка болезненно во что-то уперлась, давило в поясницу. Эрик покрутил головой, как мог, разглядел пляж и море сквозь решетку, понял, что находится в одной из клеток. Тесно и неудобно.

Свет на мгновение исчез и снова ударил в глаза. Мимо клетки кто-то прошел.

— Эй! — Хриплым голосом позвал Эрик — Теодор, как тебя там по номеру? Шестой?! Ты чего творишь, сволочь?!!

Свет снова заслонила фигура.

— Ого! Я же говорил здоровый! Так быстро очнулся! Ты кабан, доложу я тебе! Еле в клетку засунул. А так и не скажешь, вроде и не толстый — Теодор смотрел так же приветливо и радостно, как при встрече.

— Я тебя спрашиваю, какого хрена ты делаешь, урод?!!

— Чегой-то урод?! — обиделся Теодор. — Я, знаешь ли, один из первых женихов у себя в Шарине. Хоть и подозреваю, что дело тут не столько в моей красоте, а в моем финансовом положении, работорговля бизнес прибыльный, если к нему правильно подойти. Но точно не урод!

Эрик схватился за решетку. Прутья деревянные, но толстые, а само дерево крепкое. Подергал прутья.

— Не напрягайся, ничего ты не сделаешь, сиди, береги силы. Это самая большая из клеток. В ней тройдахара обычно возят, а это такая тварь, что поздоровее тебя будет. Пить, наверное, хочешь?

— Выпусти меня! Слышишь Теодор, мать твою, шестой!!!

— Шестой я по отцу, а не по матери, так, что оставь ее в покое. Она на редкость благочестивая женщина и не заслуживает ни одного плохого слова. Хамство никого не красит, а ты последние пару минут, только и делаешь, что хамишь. Пить, спрашиваю, хочешь? — Он протянул Эрику флягу.

Эрик прикинул расстояние. Теодор это заметил и дружелюбно рассмеялся:

— Не дотянешься. До меня, в смысле, до фляги — да. Я же упоминал, что давно в этом бизнесе, и научился измерять расстояние, когда протягиваю что-то невольнику, тем более свежепойманному.

Слово «невольник» неприятно резануло слух. Эрик зло взял флягу, протиснул ее сквозь решетку, неестественно вывернул руку, чтобы донести до рта и замер.

— Да пей спокойно, это вода. Теперь тебя усыплять уже не надо. Какой смысл? Ты уже там, где надо. А вот жажда вещь страшная, по себе знаю, доводилось. А ты мне нужен не обессиленный. Я тебя и покормлю, но чуть позже.

Вода была теплой, но очень вкусной. Эрик пил долго и когда Теодор протянул руку, чтобы забрать флягу, отдать и не подумал. Мрачно взглянул на работорговца, мол, «подойди, забери».

— Себе оставь, — добродушно махнул рукой Теодор. — Когда вода кончится, только попроси, я тебе еще налью, воды много. Тогда и отдашь. — Он отвернулся и хотел идти дальше, но остановился, будто, что-то забыв.

— Слушай, я тут у тебя нашел кое-что. — Он похлопал себя по одеждам и вытащил из складок дудочку, которую Эрик отобрал у предводителя коротышек. — Ты играешь на этом?

Эрик, стараясь быть хладнокровным, спросил:

— Так, значит меня теперь в рабство?

— Ага, — мирно откликнулся Теодор, — не обижайся, я против тебя ничего не имею. Но сам подумай, — ты моряк с захваченного пиратами судна — искать тебя никто не будет. Погиб или в плену. А ты сейчас именно в плену. Пойми, судьба у тебя такая. Постарайся не обижаться.

— А я вот, наверное, обижусь. Ты всех, кого встречаешь, в рабство продаешь?

— Почему же всех. И главное в твоем вопросе — где встретишь? Встреть я тебя в городе, среди улиц, то конечно нет. А здесь, на острове, в джунглях… я ведь не шутил, когда говорил, что дела сейчас не очень. Эти вот ребята — он ткнул пальцем в сторону связанных коротышек, хорошо продаются при Малагарском султанате. Там целые представления с их участием проводят. Я одно такое видел — Теодор мечтательно поднял глаза к небу. — При дворе самого султана, между прочим. Как они все обставили! Одежда, краски, огни. Но в основном, конечно, бои. Я знаю, их пытались пристроить, как прислугу, но…  — он покачал головой — слуги из них так себе. Драчливые очень — вот это они любят. Но самые лучшие представления они устраивают с участием их женщин. Вот за кого огромные деньги отваливают! Только баб ихних добыть сложно. Они их дома держат, в хижинах своих, после наших визитов охраняют.

Теодор крутил в руках дудочку и рассказывал так, будто они с Эриком приятели сто лет, и находятся не посреди острова в море, а где-нибудь в каминном зале роскошного особняка за бокалом вина.

— Знаешь, мы для них, вроде, как злые духи. Приплываем откуда-то из-за моря на странных огромных лодках, похищаем и неизвестно куда увозим. Для них ведь весь мир — этот островок, еще несколько на соседних есть. Но там другие племена, они вроде, как воюют между собой, я же говорю — драчливый у ребят характер.

— Мы?

— Что?

— Ты сказал «мы». Так, где остальные? Я так понимаю не за водой они ушли.

— А, это. Да нет, именно, что за водой. Я же не врал, когда рассказывал про то, что до родника не добраться.

— Ты только что сказал, что воды полно.

— Так это нам двоим полно. А на целую команду мало. Плюс нам жрать, что-то надо. Еда тоже кончается. А здесь, как я уже говорил, дальше этой цветастой дороги не сунешься. Приходится на другой остров ходить. А теперь все еще хуже. Видишь этих уродов мелких — троих в одну клетку засунули, сэкономить место хотели, думали, что наловим их побольше, решили прикинуть, поместятся они там или нет? Они не такие уж и тупые оказались — как-то сообразили, совместили силы и вылезли. Клетки поломали, твари. Теперь новые делать, так, что мы здесь надолго.

— А ничего, что это я тебя от коротышек спас?

— Ничего, — спокойно помотал головой Теодор. — Я ведь тебе «спасибо» сказал. А все остальное чистый бизнес. Ты крепкий, за тебя много дадут. Не переживай так, я видел, как ты дерешься и как меч мой крутил. На рудники не пойдешь. Тебя или в охрану кому продадут или в гладиаторы.

— Это ты меня утешаешь так?! На рудниках не сдохну, зато по арене кишки свои размажу.

— Ты вроде, как воин. Для тебя это должно быть почетно.

— Слушай, а давай я сам буду решать, что для меня почетно, а что нет.

— Нет. Твое «сам» закончилось. И хватит об этом! — он замахал руками, видя, что Эрик собирается, что-то ответить — я начал тебя спрашивать, вот про это — он поднял перед собой дудочку. — Ты играть на этом умеешь?

— Нет! — ответил Эрик.

— А на лютне? У меня есть, ты же можешь руки сквозь решетку просунуть…

— Слушай, ты, придурок! Я ни на чем играть не буду.

— Опять ругаешься… а жаль. В смысле, жаль, что не играешь. Честно скажу, я очень люблю музыку, хотя сам не умею. Пытался научиться, но то ли мне на дано, то ли времени всегда не хватает. Вот матушка моя, которую, ты не так давно всуе упомянул, так на лютне играет — заслушаешься. Она сейчас уже в возрасте, но до сих пор иногда, когда в гостиной сидим вечерами, берет лютню… а уж когда гости собираются…

Эрик в коротких, точных и предельно эмоциональных выражениях высказал пожелания матушке Теодора в которых доминирующая роль отводилась лютне и весьма новые и оригинальные способы ее использования.

Теодор обиженно посмотрел на Эрика и проворчал:

— Я тебя прошу не хамить! А то кормить не буду. — Покрутил в руках дудочку и сел на один из разбросанных по пляжу тюков, — ты, наверное, меня болтуном считаешь? А мне ведь поговорить не с кем. Ловцы, народ угрюмый и простой. Грубые шуточки, никаких манер.

— А меня ты менестрелем при королевском дворе считаешь?! Если не выпускаешь, то хотя бы заткнись! Я пусть и невольник, как ты меня назвал, но слушать нытье кислого барыги не обязан!

Теодор наклонил голову, беззвучно пошевелил губами. Потом поднял голову:

— А ты исключительно нахален. Но, это пока! Думаю, ты еще не осознал, как влип, вот и хорохоришься. Но я ведь твои дерзости тоже слушать не обязан, как и ты мое «нытье»!

Он встал:

— Я упомянул, что шуточки у моих подчиненных грубые. Хотя, раз ты и сам не «менестрель», то тебе может и понравится. — Он с решительным видом направился в шатер и исчез в проеме.

Эрик снова ухватился за прутья. Это даже не ветки, это деревянные бруски. Толстые, грубо обтесанные, с угловатыми краями. Непонятно, что за дерево, но крепкое. Знали из чего делать. Рассчитано все же на коротышек и на зверюг, пусть и сильных, но без рук. А у Эрика руки есть и крепкие. Как мог, прислонил лицо к решетке, посмотрел на засов. Все плохо — металлические скобы и такой же замок.

Теодор вышел из шатра с железными крючьями в руках и переключил на себя внимание. С видом раздраженным и увлеченным копался в разбросанных по пляжу тюках. Что-то говорил под нос. Потом выкрикнул «ага» и вцепившись в тюк потянул на себя. Из тюка выскочил моток толстой веревки, Теодор вместе с ним бухнулся назад. Ничуть не смущенный, вскочил, отряхивая с себя песок, затряс, распутывая моток.

Все внимание Эрика было направленно на него.

— Эй, чудила за номером шесть! Ты что удумал?!

— Придумал это впервые Брейди. Рыжий Брейди, если точнее. Хотя они с братом оба рыжие, и очень похожи. Не близнецы. Второй Шон, но Рыжим мы зовем только Брейди. Но они оба шутники… Впрочем, неважно. Ты опять решишь, что я болтаю много. Поэтому — про дело.

Болтая, Теодор Шестой слегка размотал веревку и стал привязывать к ней один из крюков.

— Сразу предупрежу — это не смертельно, но неприятно.

Эрик с возрастающим беспокойством смотрел на его манипуляции.

— Так, вот. Впервые они привернули этот трюк еще почти год назад. Если ты думаешь, что сейчас жарко, тебя здесь летом не было. Настоящая преисподняя. Парни скучают на жаре и развлекаются, как могут. Так вот. Был у нас один из этих коротышей. Злобный, дерзкий, вообщем, почти как ты, только поменьше. Вроде и в клетке сидит уже, но орет что-то по-своему, грозится, руками машет. Решили ребята пыл его охладить… хм-м-м… Черт, не подумал. Ты то побольше будешь, да и я не Брейди, с его руками-окороками.

Теодор, продолжая крепить крюки, стал вертеть по сторонам головой. Лицо его просияло, и он хлопнул себя по лбу ладонью.

— Придумал! Так даже лучше будет.

Работорговец мелкими частыми шагами припустил в сторону меланхоличного верблюда, с философским видом жевавшим траву на том же месте, где и прежде.

— Фу, Антуан, фу!!! Что за гадость ты ешь?! Я же тебя недавно кормил!

Теодор, не обращая внимания на верблюжий обед, совал ему уздечку в рот. Антуан недовольно орал, пытаясь вырваться. Хитрым маневром, едва ли не с размаху работорговец всунул верблюду уздечку, затянул ремень на затылке. Выказав изрядную сноровку, запряг слабо упиравшегося Антуана, подвел его к клетке и прицепил веревки к упряжи. Крючья хищно поблескивая в свете уходящего солнца, торчали из мокрого песка.

Теодор, по-детски хитро улыбаясь обратился к внимательно наблюдавшему за всем этим Эрику:

— А вот сейчас самое сложное и интересное. Хотя может не такое уж и сложное, учитывая, что в движениях ты стеснен.

Эрик не отвечал, понимая, что говорить что-то совершенно бесполезно, можно лишь хуже сделать — раззадорить спятившего болтуна. Когда такой избалованный жизнью тип фанатично чем-то увлечен, то любое препятствие, любое возражение только усилит интерес к задуманному. Он по-прежнему не понимал, что купчишка затеял.

Купчишка, тем временем взял в руки две веревки с крюками и с небрежной усмешкой на лице направился к Эрику. Не стирая ухмылку с лица, он зашел за клетку с левой стороны и пропал из виду. Эрик прижал лицо к прутьям и стал напряженно всматриваться в ту сторону. Левая щека прижалась к пахнувшей свежей древесиной стенке клетки, бровь уперлась в один из прутьев.

Бесполезно. Ничего не видно. Только веревка заползала за клетку. Тянулась, казалось рядом, но Эрик бы не достал, так что и не пытался.

Веревка перестала струится по песку. Эрик перестал дышать. Когда происходит что-то непонятное, но изначально ясно, что по своей сути хреновое, напряжение лишь усиливается. Страшно не было — и не в таких переделах бывал, но мерзко, противно и во всех смыслах неуютно…

Шорох раздался с правой стороны. Эрик дернулся, всадил себе в щеку занозу и стремительно развернувшись, насколько позволяла клетка увидел, что Теодор, обойдя клетку стоит у другого края, где просунул веревку сквозь крайний правый прут. Он отскочил и увел конец далеко к себе, и с помощью крюка закрепил в какой-то сложный узел.

Эрик перевалился к тому краю, протянув руки сквозь решетку, схватил веревку и затряс, сам не понимая, что он делает. Купец бросил веревку, исчез из поля зрения.

Эрик потянул сильнее и понял, что тянет на себя верблюда, к упряжи которого она крепилась. Сдвинуть с места горбатую скотину ему не удалось, Антуан покачнулся, безнадежно вздохнул и потянулся к растущему рядом кусту.

Шорох раздался с левой стороны. Эрик порывисто качнулся обратно, но не успел. Теодор замотал узел и бросил продетую сквозь решетку вторую веревку. Отошел, удовлетворенно поглядывая на результаты своей работы. Два троса прочно закрепленные за прутья клетки тянулись по сторонам от него.

— Все-таки я умный, — радостно произнес он.

Непонятно было, говорит он это иронично или серьезно. С довольной рожей, чуть ли не вприпрыжку, подскочил к Актуану. Взяв верблюда под уздцы, повел к берегу. Веревки напряглись и потянули клетку с Эриком по песку.

— Главное, чтобы клетка не опрокинулась — приветливо сообщил Теодор. — Тогда уже не веселье будет… хотя…

Он подвел тащившего клетку верблюда к стоявшей у края воды пальме и аккуратно обвел его вокруг дерева. Пальма росла у основания уходившей в море короткой косы. Веревка натянулась, Теодор повел верблюда в сторону от моря, и клетку с Эриком потащило вдоль косы в море.

— Сейчас как раз прилив — продолжал Теодор, — волны доведут до твоего ума, то, что пытался сказать тебе я.

— И что же ты пытался мне сказать?! — Эрик несколько раз отчаянно ударил тыльной стороной ладони по прутьям решетки. Подавшись головой назад, прислонился спиной к задней стенке клетки, с трудом протиснул сквозь прутья ноги в изорванных штанах и попытался упереться в мокрый песок.

— Как что? — удивился Теодор, ведя под уздцы Антуана дальше по косе — о вреде хамства. Я с тобой поговорить пытался, по-человечески, а в ответ одни оскорбления.

— Ты падла, меня в клетку засунул, сказал, что в рабство продашь, а я с тобой светские разговоры вести должен? Ты какой-то особенный придурок!

— Вот-вот. Это я имел ввиду. Падла, придурок… Это недопустимые выражения в разговоре двух порядочных людей.

— Это ты-то порядочный?!! — ноги Эрика лишь пропахали песок, движение клетки не остановили и вошли в теплую воду.

— А разве нет? Хотя, возможно, ты плохо меня знаешь. Обычно я оставляю только положительное впечатление о себе, — клетка продолжала двигаться, в нее заливалась вода.

— Молись сука, чтобы я из этой клетки не выбрался!

— И опять же — ты ругаешься! Но ничего, сейчас твой пыл остудим. И советую втянуть ноги обратно, так ты можешь клетку перевернуть. А уж тогда…

На клетку накатила волна. Она ударила по ящику, вода заполнила сразу все и подступила Эрику к горлу. Эрик сидел, подняв голову, так как не мог выпрямиться. До лица вода не достала.

Теодор провел верблюда еще немного и остановился. Эрик сидел в ящике почти по пояс в воде, скрючившись и тяжело дышал. Следующая волна была на подходе.

— Видел когда-нибудь, как люди захлебываются? — с интересом спросил Теодор.

Волна повторно ударила, накрыв клетку. Эрик успел набрать воздух в легкие, но рывком, неполно, и он запыхался пока упирался ногами в дно, поэтому надолго его не хватило. Он почти хлебнул соленой воды, когда вода отступила.

— Самое время спросить — ты остыл? С тобой уже можно разговаривать? — Теодор стоял, поглаживал морду Антуана.

— Слушай, — Эрик отплевывался — а у тебя с этим верблюдом, что — любовь? Ты с ним так нежен, чувствуется.

Теодор не умел нормально злиться. Вот и в этот раз он обиженно надулся, как барышня, которой непристойность сказали, гордо отвернулся и повел «возлюбленного» верблюда дальше. Клетка рыхло заскользила по песчаному дну, погрузилась в море глубже. Вода дошла Эрику до горла, задела щеку.

Вновь накатила волна. Эрик, бывалый моряк мог без воздуха пережить и несколько таких волн, но угнетало и бесило ощущение собственной беспомощности.

Волна отступила.

— Еще что-нибудь скажешь? — Теодор смотрел на Эрика воистину с детским любопытством. — Казалось, он сейчас конфету попросит.

— Скажу, конечно! — Эрик ухмыльнулся. — Ты Антуана матушке представь! Скажи так, мол, и так — у нас любовь. И будут они вместе с матушкой твоей, вечерами в гостиной сидеть. Она на лютне играть… слушай, а верблюд твой на чем-нибудь играть умеет? Представляешь радость гостей — твоя матушка на лютне, а Антуан на клавесине музицирует. А ты напитки разносишь, и гостям так таинственно говоришь — видите этого горбатого?! Это моя будущая жена!

— Перед тем, как тебя продать, я тебе язык отрежу — задумчиво и совсем не зло сказал Теодор. — Такого строптивого даже ланиста не купит.

— Ты смотри, какие у него губы, представляю, что он ими вытворяет…

Новая волна ударила по клетке. Эрик успел хапнуть воздуха, но почти сразу весь выпустил от удара о заднюю стенку ящика. Волна перевернула клетку.

Эрика опрокинуло на спину. Вода хлынула и в рот, и в нос. Эрик сжал носоглотку, но запоздало, и в горле остро запершило морской водой. Инстинктивно он рванул вверх, лицо уперлось в решетку. Между ним и воздухом была тонкая прослойка воды. Тонкая, но непреодолимая. Схватился за прутья, уперся спиной в заднюю стенку клетки и изо всех сил потянул их вперед. В воде все становится легче, прутья поддались. Совсем чуть-чуть.

Нет, не получается! Хотя вот этот прут в середине явно прогнулся. Слегка, но все же! Давить сильнее!!

Остатки воздуха от напряжения вылетели суматошным пузырем из губ. Дышать нечем! Но прут ощутимо поддается. Сил толком нет! Поза неудобная… Дышать!!!

Эрик давил сильнее. Грубо обтесанные прутья решетки впились в пальцы, кожа порвала дерево, оно вошло в мясо. Плевать! Сейчас на это плевать! Дышать!! Воздух рядом. Расстояние до него тоньше нити. Он, извиваясь, пытался просунуть лицо сквозь решетку. Вот он — кончик носа даже ветерок обдал. Еще чуть-чуть и он вдохнет…

Накатила новая волна. Легкие страшно, бешено распирало, он понимал, что не выдержит и вдохнет в себя морской воды.

Лицом воздуха не достать, надо ломать прутья!!! Всеми силами навалится на тот, который уже поддался. В глазах потемнело… Дышать!!!

Эрик остервенело давил на прут. Не поддается. Надо пнуть под основание! Надо извернутся в этом проклятом ящике. Он яростно забрыкался в четырех стенах, тратя силы и остатки кислорода. «Дави!!!» — приказал себе и в этот момент легкие, уже не слушая его, сами втянули в себя воду. Он попытался остановить этот вдох, подавился водой, которая пошла в желудок, начал кашлять. Но под водой это значит лишь, что он втянул в себя еще порцию воды.

Не паниковать!!! Дави сильнее! Еще можно успеть!

Ящик движется? Проклятый прут, он поддается, но сил… сил уже нет… и вода внутри… в глазах сильнее темнеет, небо и без того искаженное водой позеленело, покраснело, начало чернеть… вода во рту, в носу, в горле, в легких… ДЫШАТЬ!!!

… вода вдруг осталась позади, в легкие пошел воздух, Эрик хрипло вдохнул, но легкие, отчасти заполненные водой, не слушались. Эрик закашлял водой. Она все еще была повсюду, стекала по телу, плескаясь, била по ушам. Но уходила. Заходящее солнце медленно отползало в сторону. Клетка действительно двигалась и уже шелестела по песку. Эрик, лежа на спине, повернул скрюченную голову в сторону, продолжая кашлять. Второй раз за последние пару дней тонет.

Голова гудела, закатное солнце меняло мутно-зеленые облака на мутно-розовые. Липкое месиво цветов перекрыла голова Теодора Шестого.

— Ты уж меня извини. Брейди, как-то умеет держать веревку так, чтобы клетку не переворачивало. А я как он не могу, вот и задействовал Антуана. Но он клетку волочил. А так трудно уследить, чтоб ее в одном положении держать. И честно говоря, может быть и я виноват — я не уверен, что правильно привязал веревки. Извини.

Говорил Теодор виновато и искренне. Но издевка в голосе сохранялась. Настоящий придурок.

— Ты как? Живой? Не до конца захлебнулся? Говорить можешь?

Эрик откашливался. Вода лилась изо рта и из носа. Все что он мог — повернуть голову набок, так как по-прежнему лежал на спине. Он и лежал — откашливаясь и отхаркиваясь. Вода выплевывалась на стенку ящика и стекала ниже ему на грудь.

— Клетку переверни! — Эрик выдохнул брызгами.

— А?! А, да, конечно… Все, как ты скажешь. Я вот думаю, может тебе еще воды предложить? Устал, наверное, да и взмок, вижу.

Эрик не мог понять — этот урод, то ли издевается над ним, таким образом, то ли просто идиот. Впрочем, может быть и то, и то. Сейчас, он зашел Эрику за спину, послышалось кряхтение. Ящик тяжело и медленно стал подниматься, возвращая Эрика в вертикальное положение. Сидяче-вертикальное, точнее. Когда клетка стала на ребро, достигнув критической точки, Теодор не смог ее удержать и она, продолжив, по инерции, движение снова рухнула, но уже лицом, точнее прутьями вниз. Лицом вниз полетел Эрик, которого задняя стенка при этом еще и по затылку долбанула, припечатав лицо в песок.

Эрик приподнял голову и снова вспомнил маму Теодора.

— А вот это уже слишком!!! Я ведь тебя предупреждал по поводу шуточек о моей матери!

— Да только и делаешь, что говоришь — прохрипел Эрик…  — ты мне вот все же ответь — твоя матушка, как отнесется к вам с Антуаном? Согласись, брак может вызвать нарекания. Ведь вы…  — он выплюнул песок. Говорить было тяжело. — Пара неравная.

— Да. Это смешно.

— Не понимаю, что смешного. В конце концов это трагедия. Две души, две непонятых обществом, тонких натуры. Два любящих друг друга сердца…

— Слушай, а ты не простой капитан. Слишком уж изысканно выражаешься.

— Я? Да я самый простой моряк на свете. — Эрик продолжал хрипеть тяжело и яростно — рубаха-парень… мне до ваших изысков далеко, да и до задницы. Но по-человечески я вас понимаю и переживаю за влюбленных. Слушай, как мужик-мужику, скажи — как у вас с этим-то? — Эрик исхитрился повернуть голову и подмигнуть.

— Для пленного, да еще и мокрого ты обладаешь невероятной наглостью. Хотя… знаешь — я тебя в общем понять могу. Морской капитан, а впереди рабство, гордыня наверняка не позволяет смириться, — вздохнул Теодор, — Но ты знаешь, мой тебе совет — расслабься и прими это как неизбежное.

Он вернулся к верблюду и повел его вперед:

— Урок тебе, чувствую, впрок не пошел, если даже сейчас продолжаешь шутить. — Веревки натянулись и клетку вместе с Эриком вернуло в стоячее положение.

— Шутить? Не понимаю, что смешного? Я переживаю! За вас. Тебя с Антуаном ждут такие трудности! Вот сколько ему лет?

— А это здесь причем? — удивился Теодор.

— Скажи.

— Девять лет скоро.

— Вот я и говорю — пара вы неравная. Общество такого не примет — ты для него уже старый. То, что у вас любовь — не поймут. А тебя еще и в совращении обвинят.

Теодор выглядел озлобленным и сделал шаг по направлению к Эрику. «Ну, давай! Подойди ближе» — мелькнуло в голове у Эрика — «желательно очень близко». Но Теодор, сделав один шаг остановился, обиженно пожал плечами и повел Антуана дальше. Клетку волочило по песку, по мелкой гальке и перед Эриком прыгал вид купца ведущего Антуана к шатру.

Теодор привязал Антуана, что Эрик тут же прокомментировал, вернулся к клетке и предусмотрительно не подходя ближе, покачал головой:

— Я уж не знаю, как твой нрав усмирить — упрям ты братец непомерно. Самое страшное для тебя, что я сейчас смогу сделать — это зеркало тебе принести. — Теодор ухмыльнулся — рожа у тебя! И исцарапана, и в мокрая, и в песке вся. Смотреть страшно. Ладно, у меня не получилось, у моих ловцов точно выйдет. Я уже обещал тебе с ними встречу. — Теодор потянулся, зевая, — утопить бы тебя… да жалко. Я ж говорю — лов в этот раз неудачный, каждый пленник на счету. А ты здоровый — хорошо продам. — Он завершил зев и выдохнул:

— Как же я устал с тобой возится. Посплю пойду. — Он направился шатру. На полпути остановился, подобрав полы пелиссона, потрусил к связанной троице коротышек, придирчиво изучил завязанные Эриком узлы, подергал веревки. Коротышки смотрели на него исподлобья, но не верещали. То ли понимали, что бесполезно, то ли тоже устали.

Теодор закончил осмотр и поплелся к шатру. Клетку не проверял. Видимо успел сделать это, когда запихивал Эрика в нее.

Теодор откинул полу шатра, когда Эрик окликнул его.

— Чего тебе? — устало и раздраженно откликнулся Теодор.

— А Антуана с собой не берешь? Поссорились что ли?

— Слушай, тебе не надоело?!

— Не-а — со злой ухмылкой мотнул головой Эрик.

Теодор вздохнул и скрылся в шатре.

Эрик проводил его взглядом и как только подол шатра закрылся, стал тщательно теребить прутья клетки у основания. Когда барахтался в воде, почувствовал, как один из них явно подался, но вот какой? В воде не разобрал, а вот сейчас самое время выяснить. Какой-то из тех, что по центру.

Он дергал каждый прут по очереди. Вот этот. Толстый сучковатый кусок дерева плотно сидел в глубоком пазу. Хотя не так уж и плотно. Эрик сильно затряс прут. Еле ощутимо, но «гуляет». Растрясло, когда клетку тащили по гальке. Но это все. И этого мало. Прут все равно не вынуть. Он теперь намок, разбух и сидит плотно. Надо бы дождаться, когда высохнет, тогда… хотя уже почти вечер, солнца толком нет.

Эрик пошлепал ладонью по полу клетки. Разлетелись мелкие брызги. Воды полно. Нет, высохнет все это не скоро.

Эрик ухватился двумя руками покрепче за решетку и потянул вверх со всей дури. Прут слегка поддался, но это мелочь. Нет, так ничего не выйдет.

Эрик с трудом извернувшись в тесноте клетки потянул с себя рубаху. Руки уперлись в потолок, мокрая ткань залепила лицо. Так и задохнутся можно. Рубаху с себя не снял, а содрал. Вспомнил рассказы одного из своих матросов, как с помощью мокрой одежды можно стальные прутья согнуть. Если даже железо можно, то уж дерево наверняка.

Обмотал рубахой два прута, затянул концы в узел… М-м-м-м-м… сто акул тебе в… глотку… рычаг нужен, чтобы на него рубаху наматывать. Тогда прутья начнут сгибаться или ломаться… а голыми руками, каким бы ты сильным не был — ткань не стянуть.

Эрик оглянулся. Теодор, так «бардак» и не убрал. Поленился. Не похож он на человека, привыкшего к «лишнему» труду. Деревянные обломки от ящиков валялись по всему берегу.

Эрик размотал рубашку успевшую прилипнуть к решетке. В тесном ящике не развернутся. Поэтому бросок получился неловким. Край рукава лишь зацепил одну из досок. Она перевернулась, показав Эрику запачканную песком обратную сторону, но осталась лежать на месте.

Эрик затянул рубашку, уже больше похожую на тряпку, назад. Огляделся по сторонам. Связанные коротышки расположились прямо под утесом, с которого еще утром спрыгнул Эрик. Двое спали, третий не без интереса смотрел на Эриковы усилия.

Эрик приложил палец к губам, туземец никак не отреагировал.

На пятый раз рукав рубашки подтянул обломок доски достаточно близко, но перед самой клеткой тот провалился в яму в песке.

Глубоко. Рубахой не вытащить. Но сама яма недалеко.

Эрик вытянул руку стараясь дотянутся. Лицо опять прижалось к решетке. Плотно, до боли. Подушечка среднего пальца задела край обломка, но ухватить не получалось. Эрик наклонился, чтобы быть ближе к земле и невольно замычал от усилия. Толкнул себя вместе с клеткой вперед…

Клетка наклонилась, Эрик понял, что сейчас опять свалится вместе с ней лицом в песок и шарахнулся назад. Клетка постояла на ребре, словно думая, куда ей упасть, потом нехотя вернулась в прежнее положение.

Эрик выдохнул и не сразу осознал, что деревянный обломок у него в руке. Обхватил мокрой рубашкой два центральных прута, затянул концы рубахи на обломке и закрутил его по кругу, мысленно представляя себе, что затягивает гарроту на шее Теодора.

Прутья и вправду были крепкие. С великой неохотой они медленно и тяжело сближались. Дошли до определенного момента и двигаться дальше отказались. Эрик тянул мощно, изо всех сил. От натуги перед лицом закружились искры.

Поддается!

Послышался хруст. Прутья преодолели мертвую точку и…

Теперь раздался треск. Эрик отлетел к боковой стенке клетки, ударившись виском об нее. Выпрямился и обалдело уставился на две неровные тряпочки в своих руках. Рубаха порвалась. В джунглях всегда влажность, одежда нормально не сохнет, а тут еще и такое обращение.

Эрик громогласно выругался. Затем покосился на шатер — не разбудил?

Но Теодор дрых или не обратил внимания. Ругается пленник и ругается. Он в клетке, ему положено.

Эрик внимательно посмотрел на два прута посередине. Содрал с них остатки рубашки. Дерево прогнулось и заметно это было невооруженным глазом.

Штаны, что ли попробовать? Но не хотелось оставаться совсем голым. Даже несмотря на угрозу будущей неволи. Глупо, кончено, нужда выше неуместного стыда, но вот не хотел он штаны снимать. К тому же они еще более рванные, чем рубаха.

Эрик прижался спиной к стенке, уперся себе коленями в грудь, так, что стало трудно дышать, втиснул подошвы вплотную к решетке и надавил.

Опять послышался треск…

Дышать в такой позе было невозможно, а напряжение лишило его кислорода. Эрик, тяжело дыша снова сел на пол.

Но всё же решетки были погнуты. Основанием ладони Эрик попытался ударить по пруту, но локоть уперся в заднюю стенку. Все та же беда — тесно. Эрик отвел локоть в сторону и ударил сбоку.

Неровно и слабо.

Эрик сжал зубы и продолжил колотить. Стук ритмичный, но глухой. Из-за шума волн слышен слабо. Если Теодор спит, то вряд ли услышит. А если и услышит, черт с ним! Хуже уже не будет.

Шумом заинтересовался лишь Антуан. Подняв голову, верблюд величественно посмотрел на лупящего по прутьям пирата, потом опустил голову и продолжил щипать кусты.

Эрик начал выдыхаться. Не похоже, чтобы прутья поддались. Откинулся к задней стенке и взглянул сквозь непреодолимые решетки на небо, где сквозь темнеющее небо начала просвечивать луна.

Прикрыл глаза.

Рабство? Неохота — это мягко сказано. Нельзя ему в рабство! Дел слишком много. За ребят надо поквитаться. Надо! Перед глазами вдруг отчетливо всплыло лицо Хирурга. Его высокомерная ухмылка… Георг. За него с Хирурга особый спрос. Не за Лизу. Здесь Эрик сам виноват, что с дурой связался. Опять накатило сознание собственной вины. Это ведь и из-за него тоже. Нашел, о чем с бабой трепаться. Но как он мог предположить?!

Эрик открыл глаза. Нет, но ведь треск прутьев он тогда слышал!

Придвинулся к решетке. Медленно взялся за один прут. С угрюмой решительностью ухватился за второй. Вплотную притиснулся к решетке, с глухим рычанием, напряг руки, спину, все тело, потянул в стороны.

Острые края свежеструганного дерева по мясо вонзились ладони. Прутья как струна натянулись…

… и с хрустом лопнули. Дерево прутьев, разбрасывая щепки, сломалось. Локти Эрика разъехавшись врезались в прутья по бокам. Он вырвал остатки решетки из гнезд и неловко выпал на песок. Встал… Господи, хорошо-то как, когда не скрючен!

Что-то тарахтели связанные коротышки, но их лопотание заглушил вопль Антуана. Верблюд вопил и привязанный метался по кругу. Несчастный! Опять на его глазах, кто-то из клетки вылазит.

Эрик отбросил в стороны остатки прутьев. Деревянные куски прилипли к окровавленным рукам.

Эрик подошел к верблюду, мрачно смерил его взглядом, размахнулся и врезал по морде.

Антуан прекратил орать и заплетая тонкие длинные ноги, рухнул на песок, подняв небольшой смерч.

— Скотина, — с чувством произнес Эрик.

И направился к шатру, откуда уже высунулся заспанный Теодор под номером шесть, с все тем же мечом в руке.

Увидев полуголого Эрика, ойкнул, дернулся обратно в шатер, передумал, выставил перед собой меч, опять передумал, повернулся и захотел зайти обратно.

Эрик подошел, перехватил руку с мечом, вывернул, другой рукой ухватил купчишку за меховой ворот пелиссона, подтянул к себе и шипя произнес:

— Ничего личного! Совсем ничего! Просто не повезло тебе! Ой, как не повезло!