Набережная из розового камня спускалась прямо в море. Через каждые шестьсот футов в воду вели ступеньки. Возможно, летом горожане часто купались. Но сейчас еще весна, пусть и поздняя. Набережная пуста, хотя около берега кто-то уже плавал. Про ступеньки он, видимо, не знал, так, как зацепился за каменную стенку и вылез на мостовую.

Пловец был одет, и с одежды на мостовую стекала вода. Сам пловец удивленно посмотрел на каменную брусчатку, будто видел такое впервые, потом сел на нее и ухватившись руками за голову стал тихим шепотом причитать:

— Я не мог ничего сделать, я не мог ничего сделать, я все равно не мог ничего сделать.

Он посидел так минут десять, затем слабо поднял голову и стал осматриваться.

Перед ним высилась ограда домов. «Ограда», наверное, неправильное слово, но как еще это назвать, Курти не знал. Четырех- и пятиэтажные разноцветные дома с треугольными черепичными крышами стояли сплошной стеной. Кое-где зияли арки для прохода в город. За крышами виднелись два остроконечных шпиля. Курти посмотрел выше и от удивления открыл рот. По слабо-фиолетовому утреннему небу летел человек. Он держался за связку воздушных шаров и судя по тому, как дергал ногами, человек не был рад полету. С ноги сорвался башмак и полетел вниз.

Курти прошел через ближайший сводчатый проход. Он впервые шел по городу, который был не Еловой. Собственно, он впервые был где-то еще, кроме города-отшельника на далеком Севере.

Непривычная улица, вымощенная камнем и так же непривычно чистая. Людей не было. Единственный из встреченных, летел по воздуху. Курти снова поднял голову, но уже никого не увидел. Второй, кого он встретил, пройдя чуть дальше, был дворник. Во всяком случае, человек был с метлой. Лицо пропойцы, которых Курти навидался в трактире, искажено брезгливой гримасой. Дворник мел улицу, но голову повернул в сторону, откуда доносился гул. А потом людей стало много.

Нестройная, но многочисленная толпа вытекла из ближайшей арки. Ярко одетые в сверкающие, немыслимые по фасону платья, люди нестройно и громко пели, кричали что-то радостное. Многие были в масках.

Кто-то пел, кто-то нестройно подпевал. Несколько молодых людей отделившись от общей компании, нырнули в альков, утопленный в белом камне дома. Парень с девушкой стали целоваться. Высокая, пышная прическа девушки, украшенная приклеенными к волосам звездами, пригнулась уперлась в потолок стенной ниши, но парочка не обращала на это никакого внимания. Остальные, вытащив бутыль стали разливать по кубкам, которые несли в руках и тут же распивать. Две девушки в длинных и широких юбках на каркасах с кружевными оборками, приподняв подолы, чтобы не волочить их по земле, пританцовывали и насмешливо пропели хором что-то рифмованное в адрес целующейся парочки. Слов, в общем шуме Курти не разобрал. Но девушка со звездной прической, не отрываясь от губ кавалера, повернула к проказницам ладонь, сложив пальцы в непристойный жест. Зато кавалер оторвался и подмигнув, что-то ответил. Тут же получил легкую пощечину от девушки и вернул губы обратно. Не отрываясь от поцелуя, приобняв девушку одной рукой, вторую, с кубком, протянул к разливающим и получил свою порцию.

Дворник, так же брюзгливо глядя на все это, плюнул себе под ноги и прошелся по плевку метлой.

— На площадь!

— Солнце встало! Все! Вот и наступил новый день!

— Какой день! Новая эпоха!

— Всех с праздником!!!

Последний радостный крик был совершенно пьяный и Курти удивляясь всему увиденному, удивился и тому, когда эти люди успели напиться?! Утро же еще.

Толпа текла вниз, мимо него, не обращая никакого внимания на мокрого паренька. Люди шли на какую-то площадь. Курти не меняя направления шел вверх. В толпу вошел, но ее частью не стал. Когда поток стал пореже Курти обернулся, сдержал неведомо откуда взявшееся желание пойти вслед за всеми и свернул в ближайшую улочку. Дома здесь не такие большие, двухэтажные и приземистые, но аккуратные. Оград не было, к частым деревянным дверям ступеньки не вели, окна были низкие, так, что все происходящее внутри можно было спокойно разглядеть. Вот только смотреть было не на что. Комнаты оказались пусты. Видимо весь город гулял на празднике. Из любопытства Курти заглянул в одно из окон, ничего в полутьме не разглядел и тут же смутившись, отдернул голову. В каждом окне было настоящее стекло, пусть и мутное, но Курти и это показалось невероятным богатством. Он пошел дальше, уперся в огромную стену, заканчивающуюся зубцами и подняв голову разглядел над ними уходящую в небо башню. Пошел вдоль стены, думая, что ему теперь делать? Он ничего не знал о месте куда попал, а в голове беспрерывно колотилась мысль: «Ты мог их спасти! Испугался!! Трус!!».

Шел долго, стена все не кончалась. Курти сделал изрядный крюк, обойдя вокруг местного замка, прежде чем дошел до нового поворота. Улицу заставляли прилавки и на Курти накатило, ставшее давно знакомым, чувство голода.

С дощатых прилавков продавали большие круглые бриоши, поджарые крендели и еще какие-то пышные булки в форме сердечка, усыпанные маком. У него заурчало в животе, и он поймал себя на том, что отвел глаза от прилавков, боясь, что кто-то увидит его взгляд. Спохватился, но голову все же опустил. Смотреть было можно, но тяжело. Разглядывая выщербленную мостовую под ногами, он постарался пройти улицу побыстрее. Но дальше стало только хуже.

Улица вывела на площадь, куда стремились горожане. С другой стороны она была ограждена каналом. Посредине площади возвышался огромный столб, заканчивающийся не менее грандиозным фонарем в виде шара, окруженного плоским металлическим кольцом.

Курти будто нырнул в бассейн с красками. На площади веселились люди. Никогда прежде не видел столько человек в одном месте. Они танцевали, пели, пили. В нескольких местах площади стояли столы, где выпивали и закусывали.

Мимо Курти пробежали несколько ребят, чуть постарше его. Их повадки показались ему знакомыми. Отвлекся на компанию угрюмых мужчин, сидевших за деревянным столом установленном прямо на выпуклых крупных камнях мостовой.

Одетые в похожие белые рубахи и черные жилеты, они выделялись из общей пестрой толпы. Дружно что-то выкрикнули и дружно осушили кружки с пивом. На столах перед ними стояли блюда с крупно нарезанными ломтями хлеба. Кольца лука, подкопченный сыр, кровяные колбаски. Огромное блюдо с кусками пареной репы. В центре стола железный противень с жареной рыбой.

Проклятый запах! Даже замутило.

Курти отошел от всего этого к огромному фонтану, возвышавшемуся рядом со столбом. В центре, на постаменте, спиной друг к другу стояли три мраморных силача, смотрящие в разные стороны. Несмотря на мускулистые руки, которые скульптуры сложили у себя на груди, Курти показалось, что физиономии у них полноватые. Выставленной вперед правой ногой каждый силач попирал огромный мраморный венок опоясывавший фонтан. В венок были вплетены пшеничные, ржаные и ячменные колосья, цветочные букеты. Лежал венок на собачьих и львиных головах, через одну. Из разинутых пастей лилась вода.

Курти наклонил голову и долго пил. Потом сел на бортик фонтана и обхватил себя руками за опущенную голову. Он так и не имел ни малейшего представления, что делать дальше.

В поле зрения появились ботинки с бантами. Курти поднял голову. Перед ним стоял толстый мальчик, чуть младше его самого, одетый в аккуратный синий полосатый костюмчик. В руках держал леденец, который старательно лизал. Оторвался, с интересом посмотрел, прикидывая, сколько еще осталось, затем с таким же интересом взглянул на Курти:

— А ты мокрый, — лизнул леденец и добавил, — и смешной.

Курти окинул взглядом золотые банты на чулках мальчонки, кружева на штанах и рукавах камзола и поинтересовался:

— Ты себя-то видел?

Вопрос поставил паренька в тупик. Он нахмурился и ответил:

— Да, конечно. У нас дома зеркало есть. Настоящее!

Курти чуть наклонил голову и увидел позади франта экипаж. Рядом стояла красивая дама в пышном белом платье и с ажурным зонтиком и сморщив носик разглядывала ткани на одном из прилавков. Около самого экипажа стоял кучер во всем черном и нехорошо изучал Курти.

— Зеркало? Настоящее?! — уточнил Курти.

— Да.

— И ты в нем помещаешься?

Мальчик нахмурил лоб, видимо не понимая вопроса. Потом глаза возмущенно распахнулись, он засопел:

— Со мной нельзя так разговаривать!

— Почему? — спросил Курти.

— Я! Я! Потому что я…  — возмущенный мальчик не мог найти слов от возмущения и засопел еще громче.

— Потому что ты шарик и сейчас лопнешь?

Мальчишка бросил на землю леденец и обернулся к экипажу. Кучер, уже видя, что что-то не так, направлялся к ним, сжимая в руках кнут.

Отскочить Курти успел. Через мгновение хвост плети яростно щелкнул по бортику, где он сидел. Останавливаться Курти не стал, ушел подальше. Выждал пару минут и вернулся, запомнив, где толстый франт бросил леденец.

Они все еще были неподалеку. Пухлощекий стоял около дамы, продолжавшей разглядывать местные прилавки и с любопытством смотрел в сторону края площади, где, что-то бодро сооружали плотники. Кучера рядом не было. Бросая в ту сторону осторожные взгляды Курти стал искать леденец. Но тот забился под края бортика и на глаза не показывался.

— Эй, парень.

Курти повернулся, готовый задать стрекача.

Перед ним стоял один из той компании мрачных белорубашечников. В руках держал глубокую тарелку.

— Прими от нас. Не в одолжение. От сердца. В такой день никто голодать не должен.

Курти осторожно взял тарелку и с достоинством кивнул. Человек ушел.

В тарелке лежали огромный неровный ломоть хлеба с поджарой корочкой, блестящая жиром бугристая колбаса и разбухший кусок пареной репы.

Ел аккуратно, пытаясь не выглядеть жадным. Никогда в жизни Курти не было так вкусно. Даже на корабле.

Вспомнив «Канарини» Курти опять повесил голову. Чувство вины было слишком сильным.

Перед ним сел щенок. Небольшая светло-коричневая собачонка с широкими ушами уселась перед ним и высунув язык с интересом посмотрела на оставшийся кусок колбасы. Влажные глаза погрустнели.

Курти усмехнулся, завернул остаток колбасы в крупный хлебный мякиш и бросил щенку.

Тот схватил подачку и растворился в толпе.

Плотники завершили свою работу и у края площади, куда выходили с двух сторон улицы, теперь стоял помост. За ним ставили балаган. Натягивали белоснежный шатер.

Из-за шатра, из общего шума пробивалась музыка. Она играла на площади и раньше, но местами и негромко. Здесь же слаженно играл целый оркестр. Наверное, репетиция, так как звуки несколько раз обрывались, потом начинались заново.

Курти напился воды, льющейся из мраморной пасти. Его новый знакомый, высунув язык и виляя хвостом, подходил к толстому франту в полосатом костюмчике. Тот уже опять что-то жевал. Щенок уселся напротив и посмотрел на мальчонку тем же взглядом, что прежде на Курти.

Франт пренебрежительно покосился и ногой отодвинул щенка. Тот вернулся обратно и продолжил вилять хвостом. Щенок совсем молодой и прежде ему встречались только хорошие люди. Он считал, что и все остальные такие же. В своей ошибке убедился сразу. Пухлый щеголь с ухмылкой наступил щенку на хвост. Песик взвизгнул и цапнул его за ногу. Теперь визжал уже малолетний франт. Снова бросил еду на мостовую, ухватил себя за ногу и подпрыгивал. Скачущий толстяк — зрелище потешное. К нему подскочила дама с ажурным зонтиком, запричитала. Роняя с головы шляпу, засуетился кучер. Он побежал за щенком. За ним еще два парня в расшитых золотом ливреях.

— Как посмел?! — донеслось сквозь общий шум.

Чего так всполошились? Из-за мелкого песика?! Так они не различают, кого можно кусать, а кого нет. Всех, кто наступил на хвост, цапнут обязательно.

— Прошу внимания!

На подмостки из балагана вышел клоун. Долговязый, он казался еще выше из-за нахлобученного на голову высокого цилиндра. Круглый красный нос алел на покрытом мукой лице.

— Здравствуй лучший город! — закричал он. — Здравствуй лучшая публика!

Лучшая публика лучшего города отозвалась гулом. Нестройным, но громким.

Клоун привстал на цыпочки и наклонив голову, зашевелил пальцами, требуя аплодисментов.

Люди на площади захлопали в ладоши, засвистели.

Клоун улыбнулся. И благодарно, и снисходительно.

— Никто не любит долгих речей. Скажу просто — с праздником! Пусть нас называют пьяницами, за то, что мы пьем с самого утра, но сами понимаете — те, кто это говорит, завидуют. И вот еще что!

Клоун торжественно поднял палец.

— Те, кто так говорит, абсолютно правы — мы пьяницы!!!

Народ радостно заголосил. Пить публика и не переставала. Клоун достал из-за пазухи разноцветного пиджака бутылку с красным вином и в несколько глотков, хищно подергивая кадыком, осушил ее. Перевернул пустую и громогласно объявил:

— Если там осталась хоть капля, можете назвать меня тенью!

Потом подмигнув, добавил:

— А теперь для вас споют ученики музыкальной Нежданной школы. Встречайте! Поет Фелиса!

Клоун изящно отскочил в сторону, вытянув руки в сторону балагана. Из шатра вышла девушка. Темные волосы аккуратно уложены в сложную пышную прическу. Локоны спускались на льняное синее платье. Девушка подошла к самому краю сцены и, закрыв глаза замерла.

Она стояла так не меньше минуты. Публика стала недовольно выкрикивать что-то неразборчивое. Шум становился все громче, но Фелиса, сделав вдох, раскрыла глаза и запела. Легко перекрывая шум сильный голос вывел:

Позади девушки заиграла музыка.

Курти, слушал, открыв рот. Он никогда не слышал такого прекрасного пения. Он и девушек таких красивых никогда не видел. Когда она закончила, то площадь взорвалась аплодисментами. Курти захлопал вместе со всеми остальными. Он первый раз кому-то рукоплескал.

Девушка смущенно и кокетливо улыбнулась, запела новую песню. Когда она уходила со сцены, площадь загудела. На сцену полетели цветы. Курти покосился на цветочниц недалеко от него. В мисках полных горьковатой воды плавали розы и листья. Цветочницы сегодня неплохо заработают.

На сцену по очереди поднимались ученики музыкальной школы, почему-то Нежданной. Пели хорошо все, но Курти больше всего запомнилась Фелиса.

Впрочем, запомнилось и еще одно выступление. Вышел парень, сел на стул и заиграл на гитаре.

Голос у парня был мягкий, но уловимо насмешливый. Когда он пел, со стороны, где сидели «серьезные» ребята, угостившие Курти, донесся легкий смешок. Он не имел никакого отношения к певцу, белорубашечники обсуждали, что-то свое, но парень кинул в их сторону взгляд. Петь не прекращал.

Компания уже вовсю хохотала, полностью сгладив, первое впечатление Курти о них, как о мрачных типах.

Парень убрал пальцы с гитары и вежливо произнес:

— Ребята, извините, конечно, я понимаю — праздник и все такое, собственно, и я здесь поэтому. Но вы не могли бы немного потише? Остальные послушать хотят.

Над площадью воцарилась тишина.

Мужиков за столом было девятнадцать. Крупные и сурового вида. Сейчас они смотрели на нахального певца. Сидевший во главе стола бородач, сквозь зубы, произнес:

— Поешь у себя на сцене и пой. Остальное тебя не касается.

— Меня касается публика. Вы даже не столько мне, сколько ей мешаете. И да. Я хотел бы продолжить петь. Поэтому и прошу вас, чуть потише.

— Не тебе нас просить, со своими слезливыми песенками.

— Я понял, что вам не нравятся лирические песни, — говорил парень все так же спокойно. — Но здесь не только вы. Остальные хотят услышать песни про любовь.

— Вот и пой.

— Я пою. Вы мешаете.

— Ничего, мы можем. — Бородач, произнес «мы», с нажимом. — И потом, мы ведь тоже публика. Вот когда для нас споешь, что-то стоящее, тогда и сможешь просить.

— А если спою? — парень за весь разговор ни разу не повысил голоса.

— Несерьезно.

— А если?

— Спой. Тогда и поговорим.

Парень не меня позы, кивнул.

Певец закончил. Толпа на площади, за всю песню ни разу не шелохнулась. Не издала ни звука.

Бородатый поднял голову и хрипло произнес:

— Молод еще… но песня хорошая. Как будто сам там был.

— А я и был — пожал плечами певец.

Вся компания за столом вскинули головы.

— Что-то не помню я тебя.

— Зато я тебя помню. Сначала ты с рыбаками собачился, пытался шлюпки у них забрать. Всё хотел ночью на корабли теней напасть, пока они на рейде стояли. Бургомистр тебя, помнится, в сторону отводил, выговаривал что-то. Затем, утром, когда уже тени с лодок высаживались, вы в воде стоял. Кстати, спасибо. Потому что вы их там встретили, мы на берегу уже не со сплошной линией атакующих сошлись, а с разрозненными группами. Потому и выстояли. Хоть их и было пятеро на одного.

— Об этом многие знали, а твоего возраста, там только пацаны были с мореходки. Хотя нет. Ты и их младше. Ты не с морского училища. Не ври пацан о таком — не люблю!

— Нет, не с мореходки. Я тогда еще нигде не учился. И вру я только девушкам. И только под луной.

— Где же ты был?

— Сначала на берегу, потом, когда нас к скале прижали, то на самой скале.

— Скале? На скалу только один забрался… Черт! — бородатый медленно выдохнул. — Так это был ты?!! Забрался на вершину в темноте. Разжег костер и подал сигнал. Заблудившаяся эскадра увидела и пришла на выручку… Я думал ты погиб. Ты же, говорили, потом опять под скалу вернулся.

— Я тоже думал, что ты погиб. Я даже не знал, что из тех, кто в воде был, кто-то жив остался.

— А я думал вас под скалой перебили. Зачем ты эти сладкие песенки поешь? Гитара эта… Тебе в мореходку надо было или в военное училище.

— Потому что я артист и всегда им был, — пожал плечами парень. А сладкие песенки я пою, потому что люди хотят их слышать. Им не только про подвиги нравится. Им, как раз больше всего про любовь и хочется. Нет… я, конечно, тоже могу одеться во все черно-белое и сидеть мрачно за столом, но мне больше петь нравится.

* * *

Курти сидел на бордюре фонтана весь день. Он был сыт, ему было интересно. Когда стемнело, в полукруглых окнах зазолотился свет. Курти крутил головой, чуть раскрыв рот, с интересом ожидая какое из окон засветится следующим. Когда над головой вспыхнул, разбрасывая миллиарды искр огромный фонарь, Курти испугался. Непонятно, как тот загорелся. На площадь упали вытянутые тени. Концерт не прекращался, а в канал люди запускали фонарики. Те плыли по темной реке, мигая на легком ветру. Будто еще одно небо с торопливыми и игривыми звездами. Как зеркало. Потом в небе что-то со свистом взорвалось. Разноцветные огни шипели и с треском вспыхивали. Изумленный Курти раскрыл рот шире. Горожане в масках продолжали танцевать. Мимо Курти пробежали несколько ребят чуть младше его. Счастливо смеясь, они гонялись друг за другом. Какая-то девочка остановилась рядом с ним, удивленно посмотрела, напилась воды из мраморной пасти. Вытерла рот кружевным, расшитым в бисер рукавом, побежала дальше.

Курти посидел еще немного и опустив голову пошел с площади. Стало тоскливо.

* * *

Он отошел не больше, чем на три квартала, когда услышал чью-то ругань. Заглянул за угол и увидел огонь.

Пожар только начинался, горели какие-то то ли сараи, то ли склады. Рядом стоял деревянный дом. Двухэтажный, небогатый. Единственное украшение — фигурный шпиль на краю крыши. Огонь уже добрался до него. Облезлый дом, с хлипкими подпорками, покосившийся в сторону тех самых складов, что сейчас горели. В этом узком пространстве, сейчас носилось несколько человек с ведрами, баграми и топорами.

— Треклятый фейрверк! Бесовское занятие. Честным людям от него одно расстройство.

— Празднуют они! День свободы у них! Вольный город! — человек, говоривший это, сплюнул и выругался. А отошли бы под Корнуайское герцогство, так и налогов бы меньше было и бездельников этих не терпели бы. Серый флаг им не нравится. Это пока молодые, в башке дури полно…

— Тише! — осадил его один из «пожарных», — услышат!

Курти узнал в говорившем дворника, плевавшегося утром в сторону гуляющих.

— А-а-а-а — проревел еще кто-то, — Не стойте! Потом власть ругать будете! Разбирайте, пока огонь не перекинулся!

— О! Смотри! Сейчас потеха будет.

Под «потехой» говоривший имел ввиду выскочившего на горящую крышу, уже знакомого Курти, щенка. Сейчас он носился по деревянному настилу, ища, где спрыгнуть. С одной стороны, к нему подбирался огонь. Собачонка подбежала к другому краю крыши и засучив передними лапами, заскулила. Высоко.

— Жрать хотел шавка тупая, вот и полез в склады. Треску сушеную учуял.

— Ничего, сейчас сама жизнь вора накажет. Интересно — сгорит или разобьется?

— Да плевать, тушите, пока на огонь дальше не перекинулся! Сгорит псина и черт с ней.

Курти подбежал к окну, взобрался на ставни, прыгнул и зацепившись за балконный карниз влез на него.

— Это еще кто?!

Курти забрался с ногами на перила и перепрыгнул на горящую крышу склада. Внизу охнула толпа.

Огонь тек как вода по сухой деревянной крыше. Курти не приземлился, а именно, что упал на нее, в который раз отбив себе локти и колени. Щенок смотрел испуганно, осторожно виляя хвостом. Курти схватил его и двинулся обратно к балкону. Ему под ноги рухнул горящий фигурный шпиль с крыши дома, перекрыв путь. Курти отпрыгнул, лицо обдало жаром. Щенок в руках вырывался.

— Тихо, тихо. Сейчас, — успокаивающе зашептал ему на ухо Курти.

А что сейчас? Куда деваться? Курти подбежал к краю крыши. И для него высоко. А внизу бугристая земля с камнями, доски какие-то, оглобли и все это торчит.

Спине стало жарко. Щенок перестал вырываться и протяжно заскулил. Мокрый нос уткнулся в грудь. Курти запихнул щенка поглубже за пазуху, разбежался, перепрыгнул через огонь. Чуть не достав до балкона, обдирая пальцы, уцепился за его карниз. Здесь ниже и земля ровная. Спрыгнул.

— Не знаю, псих ты или герой, но иди-ка отсюда со своей псиной, — порекомендовали ему.

Курти доставая из-за пазухи испуганного щенка, последовал совету. Песик дрожал. Курти взглянул в большие черные глаза, щенок лизнул его в нос.

— А вот он!

Перед Курти стояли кучер и лакей с площади.

— Знал, что найду. У меня на такие вещи нюх!

Это они весь день за щенком гонялись?!

— Давай его сюда. Тебе, спасибо, что нашел, но давай его и вали отсюда. Уйдешь небитый. Это тебе благодарность.

— Зачем он вам?

— Ты видел, кого этот кабысдох укусил?!! Давай сюда!

— Это маленький щенок!

— Я еще разговаривать с тобой должен?! — кучер шагнул вперед, протянув руку.

Курти подался назад.

— Дай сюда, тебе сказали! Славная шкурка — подал голос лакей, — я его прямо отсюда на живодерню. Хозяевам все равно, главное наказать, а мне перчатки на зиму.

Щенок прижался крепче.

— Это, какими же остолопами надо быть, чтобы за маленькой собакой по всему городу гоняться? Вы ребята, прирожденные лакеи!

— Ах ты, стервец!

Курти убегал по мостовой, прижав к груди комок грязной шерсти. За ним стучали сапоги. Курти бы убежал. Но он не знал куда. Незнакомая улица, незнакомого города привела в тупик. Парочка, бежавшая за ним, запыхалась и с искаженными от ярости лицами, неспешно приближалась к нему.

— Я вот думаю и тебя к живодеру отвести. Тебя за человека все равно никто не примет, — кучер протянул руку.

Эти двое заняли собой все пространство улицы. Лишь небольшой просвет между ними. В него Курти и нырнул. Худой, рассчитывал проскочить. Помешал щенок, стеснявший движения. Курти ухватили за шиворот, но он повернулся на месте, захватив воротником ладонь кучера в петлю. Падая, кинул щенка дальше по улице. Лакей дернулся за собакой, но Курти пнул его под колени и тот, ругаясь, рухнул.

Курти сидел, прикрыв голову руками на которую сыпались удары, провожая взглядом стремительно уносящийся свернутый баранкой хвост.

— К судье этого сопляка! На виселицу бродяжку!

— Да не. Резвый, борзый. Наверняка в Цирк продадут. Водный.

Курти потирал руку. Под пальцами проступила кровь.

— О! Так он и тебя, спасителя дранного укусил!

— Это он от испуга, — тихо ответил Курти. — Ему сегодня досталось.