Это первая юнгианская книга, посвященная исключительно контрпереносу. Ее цель показать, какова истинная природа контрпереноса (собственных реакций аналитика в психотерапевтическом процессе), и как с ним можно работать в юнгианском подходе.

Феноменология контрпереноса редко обсуждается в печатных изданиях по разным причинам и некоторые из них вполне уважительны. Литтл (1951) и другие психоаналитики предположили 50 лет назад, что такая недостаточность серьезного и глубокого обсуждения может носить защитный характер. В фантазиях аналитика контрперенос иногда воспринимается как что-то непозволительное, смущающее или вредное (лично для психоаналитика или для этой профессии в целом). Таким образом, субъективному опыту взаимодействия аналитика с клиентом, потенциально способному стать ядром глубинной аналитической работы, уделялось меньше внимания, чем опыту взаимодействия пациента с аналитиком (переносу). Хотя попытки «предъявить» собственный контрперенос действительно могут отражать нарциссически-эксгибиционистские тенденции, тем не менее, «феноменология контрпереноса», представляет собой значительную клиническую ценность.

Эта книга написана преимущественно для психотерапевтов и психологов, интересующихся терапевтическим процессом. Она не предназначена для пациентов. Хотя она и может быть информативной для них, но также может стать и источником беспокойства. Как заметила одна моя коллега, такого рода книга подобна раскрытию гинекологом своих фантазий о пациентах. Не лучше ли, чтобы такие вещи оставались невысказанными (или, по крайней мере — неопубликованными)? Возможно, с точки зрения пациентов, так было бы правильнее. С другой стороны, данной проблеме нужно уделить место, поскольку она реальна и в то же время отрицаема, а также потому, что это важный вопрос для профессионалов.

Мой интерес к контрпереносу появился после собственного опыта переживания сильных реакций на пациентов. Долгое время до и после своего аналитического обучения я думал о том, является ли моя зачастую столь сильная вовлеченность в психотерапию проблемой, возможно, обусловленной моими нечеткими личностными границами, излишней впечатлительностью, интроверсией, невротической зависимостью, гиперответственностью, или чем-либо другим. Постепенно, и довольно неохотно, мне пришлось признать тот факт, что пациенты и впредь будут оказывать на меня влияние. Несомненно, что и ощущение отсутствия такого влияния не менее важно. Оно тоже является частью контрпереноса или может быть одной из его стадий.

О контрпереносе трудно писать еще и потому, что его обычно сопровождают приведенные выше негативные оценки, так что пишущий испытывает тенденцию переживать чувство вины. Конечно же, здесь не обошлось без влияния раннего указания Фрейда о необходимости «справляться» с контрпереносом. Даже сегодня основные направления психотерапии и классический психоанализ продолжают относиться к нему настороженно. И возможно, это вполне оправданно в наше время общеизвестных нарушений терапевтами этических и других границ. По меньшей мере, контрперенос и его терапевтическое использование все еще требуют внимательного отношения и обоснования. Возможно, каждый клиницист, столкнувшись с беспокойством по поводу своего «невротического контрпереноса», впоследствии должен прийти к более разборчивому и естественному отношению к этой комплексной области аналитических взаимодействий.

В юнгианских кругах отношение к контрпереносу менялось быстрее, чем в психоаналитических. Юнг высказал очень важную мысль, что аналитик «...настолько же включен в анализ, как и пациент» (1929а, р. 72). Однако, точное значение этого высказывания, также как и его возможные клинические приложения никем подробно не рассматривались и не развивались, за исключением Майкла Фордхама и лондонской группы аналитической психологии (сложившейся в середине 50-х). Ни сам Юнг, ни первая волна его последователей подробно не освещали и не проясняли практически это положение, хотя и продолжали развивать «диалектический» подход в целом. Как заметила десять лет назад Гарриет Мэчтайгер: «До последнего времени [юнгианские] аналитики по большей части (или совершенно) не осознавали важности контрпереноса для психотерапии» (1982, р. 107).

Таким образом, по мере постепенного осознания важности контрпереноса за последнее десятилетие появилось большое количество юнгианских работ, дополнивших ранние труды лондонской группы. Сейчас это уже скорее правило, чем исключение для юнгианских аналитиков и студентов обращать внимание, по крайней мере, на перенос. А при наличии любого вида ориентации на перенос, проблемы контрпереноса аналитика также вскоре автоматически возникают (или должны возникать) — в соответствии с диалектическими положениями Юнга. Задача юнгианского аналитика или студента на сегодняшний день состоит не только в интегрированном понимании Юнга, но также и в понимании «постъюнгианцев». Кроме того, может быть необходима и более полная ассимиляция взглядов не-юнгианских психоаналитиков. Десятилетиями британские юнгианские аналитики (Фордхам, Хаббек, Плаут, Гордон, Редферн, Ламберт, Самуэлс и другие) уделяли внимание фрейдистским техникам и работам таких теоретиков психоанализа как Кляйн, Винннкотт, Бион и Рекер. Не так давно юнгианские аналитики синтезировали работы Когута (среди них Якоби, 1981, 1984, 1990; Шварц-Салант, 1982), Лэнгса (Гудхарт, 1980; Парке, 1987) и Сирлза (Седжвик, 1993).

Важным аспектом этих работ является то, что в них рассматривается, преимущественно, динамика переноса. В основном, они являются попыткой восполнить пробелы в символических и не клинических трудах Юнга. Этот «новый» акцент на переносе со временем усиливался. Сначала, как показал Фордхам и его коллеги (1974, p. ix), существовал интерес, особенно в Лондоне, к анализу собственно переноса. Другими словами, первостепенное значение отводилось бессознательным проекциям пациента и повторению его прошлого опыта в ходе аналитического сеанса. Развитие такого подхода и привело к ситуации, когда совокупность реакций аналитика, контрперенос, стали пристально изучаться с точки зрения их информативной, и не просто невротической значимости. В результате фокус переместился к одновременному рассмотрению обеих сторон взаимодействия аналитик-пациент. Перенос — контрперенос в современных юнгианских кругах обычно рассматриваются вместе. В последних юнгианских статьях существует тенденция использовать термины «Перенос и контрперенос», «Контрперенос и перенос», «П и КП» (например, Штайн, 1982; Холл, 1984).

Такая комбинация, хотя и вполне уместная, не обязательно подразумевает, что в этих статьях так же как в данной работе акцент ставится на контрпереносе. Значительно чаще «переносная» сторона монеты — вклад пациента — получает большее внимание, чем соответствующий контрпереносный вклад аналитика (это подтверждает и обзор литературы, приводимый в следующей главе).

Так, в статье Мэчтайгер 1982 г. (см. р. 2) явно подчеркивается, что осознание контрпереноса лишь с недавнего времени присутствует в юнгианских кругах. Объяснением такой медлительности Штайн считает защитные страхи аналитика по поводу раскрытия его «неумытой души» и поддерживает призыв Мэчтайгер «смелее обсуждать контрперенос» (Штайн, 1984, р. 67—68). В одной из последних статей Штайнберга, при обсуждении контрпереноса как части тематики «раненого целителя», говорится о том, что мало было написано о специфических ранах целителя и о том, как эти раны могут влиять на анализ (Штайнберг, 1989, р. II). Далее он говорит, что процессы, происходящие внутри аналитика, нуждаются в более подробном описании.

Эта книга является попыткой такого описания и дальнейшего развития этой дискуссии. Одно дело — отмечать наличие контрпереноса, что и делают сейчас аналитики все чаще и чаще, другое же — действительно с ним работать. Еще один очень важный аспект — как утверждает Мэчтайгер, «реакция аналитика в контрпереносе является существенным терапевтическим фактором анализа» (Мэчтайер, 1982, р. 90, выделение мое).

Основная идея этой работы заключается в том, что контрперенос может быть использован не только как вторичная техника, но и как инструмент первостепенной важности в юнгианском анализе. Он близок более «традиционным» юнгианским методам и может органично сочетаться с ними. В этой книге подробно описан способ работы, основанный на контрпереносе, и показана первостепенная значимость контрпереноса как аналитического феномена.

Данное исследование отвечает не только личным потребностям автора и призывам современных юнгианских аналитиков к более глубокому изучению контрпереноса. Существует также достаточное число людей, которых Эндрю Самуэлс в своем исследовании «Юнг и постъюнгианцы» называет «неосознанными юнгианцами» (Самуэлс, 1985, р. 10). Он исходит из того факта, что современные ветви психоанализа и терапии иногда развиваются в направлениях, которые, в целом, были намечены Юнгом еще много лет назад. Самуэлс особенно отмечает использование контрпереноса в качестве терапевтического инструмента. Для тех, кто верит, что юнгианский подход содержит в себе большой потенциал, важно видеть, что его работа не остается вне основного направления развития психотерапии. Среди других важно отметить некоторые важные книги по контрпереносу, опубликованные в последние годы психоаналитиками (такими как Сирлз, 1979: Эпштайн и Файнер. 1979; Мэстерсон, 1983; Горкин, 1987; Тенси и Бюрке, 1989). В то же время, аналитическая психология по данному вопросу не породила ни одного исследования объемом в книгу.

Таким образом, представляется важным с юнгианской точки зрения отнестись к данной теме более внимательно и посвятить ей целую книгу.

Можно винить самого Юнга за существующее отставание в исследовании контрпереноса. Как и в других технических областях, Юнг доверил детальную разработку этого вопроса своим последователям. Бессознательное Юнга, богатое интересным материалом, уводило его от чисто клинических интересов раннего периода его профессиональной карьеры (см. Фордхам, 1978а; Гудхарт, 1980; Шарлтон, 1986). Его стиль и тип личности, а также его внимание к архетипическому и символическому не способствовали занятию личным микроанализом, необходимым для исследования контрпереноса. Кроме того, Юнг мог сделать равно столько, сколько он сделал. Когда в более поздние годы его спрашивали, почему он не предпринял попытку большей систематизации изложения своих теорий, Юнг ответил: «Извините... для полного описания этой психологии мало одной жизни» (Хармс, 1962, р. 732). Так что это задача последователей Юнга — иллюстрировать и развивать его теории во многих областях.

В области контрпереноса сделать это и просто, и сложно. Трудность заключается в слишком обобщенном, безличном, коллективном подходе Юнга, проявившемся в его поздних работах и в его акценте скорее на содержании, чем на процессе. Это хорошо видно в «Психологии переноса» (Юнг, 1946), его основной работе по данному вопросу. Этот трактат представляет собой чрезвычайно важную, но почти исключительно символическую амплификацию феномена переноса с помощью алхимического образного ряда. Положительным моментом этой работы стало то, что она обеспечила витальную опорную точку для последующих смелых юнгианских рассуждений по данному вопросу (таких как у Гросбека, 1975 и у Шварц-Саланта, 1984). Алхимические символы являются живыми и продуктивными. Можно ощутить их силу и увидеть связь с реальным аналитическим материалом.

Однако это произведение Юнга явно лишено конкретных клинических примеров. Оно нуждается в заземлении, в соединении с терапевтической реальностью, что смогло бы обеспечить практические примеры. Бессознательному материалу в безличной форме (в данном случае в виде фантазий алхимиков) Юнг отдавал предпочтение перед «личным» материалом, причем также он поступал при описании случаев из своей практики.

С другой стороны, как отмечено выше, Юнг предоставляет увлеченному читателю самому заполнять пробелы. Идеи и предположения Юнга, хотя и несколько сложны для восприятия, могут в то же время служить отличными указательными знаками. Можно неоднократно возвращаться к «Психологии переноса», постигая ценность алхимических символов и теорий Юнга. Даже не используя специально термин «контрперенос», он говорит о значимости фактора психики аналитика. Он обсуждает психическую «заразность» симптомов, раненое целительство и «буквальное принятие аналитиком» страданий пациента на себя. Он говорит о взаимном влиянии и трансформации аналитика и пациента. Психические содержания появляются и исчезают, меркуриански вспыхивая то у одного, то у другого участника процесса.

Воплощая меркурианский дух, постоянно меняя свои взгляды. Юнг в разное время по-разному оценивал перенос (и соответственно, контрперенос). Это также могло стать одной из причин того, почему его последователи не сразу оценили точность его гипотез об аналитическом взаимодействии. Не удивительно, что его первоначальный, 1907 г. — «альфа и омега» — взгляд на перенос был тесно связан с его ранними отношениями с Фрейдом (Юнг, 1946, р. 172). После разрыва с Фрейдом Юнг постепенно развил свои инновационные идеи о важности той части формулы терапии, которая относится к аналитику (т.е. о важности контрпереноса). В то же время в Тэвистокских лекциях он подчеркивает явно скептический, почти реакционный взгляд: «Есть перенос или нет, — это никак не связано с лечением... Сны дают все, что необходимо» (Юнг, 1935а, p. 136).

Его амбивалентность по данному вопросу проявляется и в его официальной работе 1946 г..

Однако, его окончательная письменная формулировка такова, что перенос (опять же, означающий для Юнга mixtum compositum аналитика и пациента) является «центральным вопросом или, по крайней мере, решающим опытом для любого сколько-либо полного анализа». (Jung, 1958, p. viij).

Все эти моменты являются необходимыми для книги, посвященной значению контрпереноса. Однако, опять же, именно личный интерес автора к данному вопросу привел к рождению этой книги. Юнг сказал, что мы должны признать, что все психологии, включая его собственную, несут характер «субъективных признаний» в личных верованиях (Jung, 1929b, p. 336). Данное исследование воплощает эту идею почти буквально. Вслед за обзором и обсуждением юнгианских взглядов на контрперенос (начиная с самого Юнга), в книге показано, как внутренние процессы автора сочетались (а иногда расходились) с процессами пациентов. Примеры развернутого описания случаев самим Юнгом (см. прим. 3) показывают процессы постепенного развития, со временем происходившие в его пациентах, которые послужили опорой для его исследований. В этой книге, в дополнение к фантазиям, конфликтам и снам пациентов, автор откроется и сам. Только таким способом можно более полно осветить то, что Юнг (1946, р. 171) назвал «химической комбинацией» пациента и аналитика.

Подобные «субъективные признания» не даются легко. Иногда это может выглядеть как в старой шутке: «Психотерапия — это когда собираются вместе два человека, которым нужна помощь». Как писали ранние юнгианские авторы, испытывая сомнения при описании своего собственного переноса: «Мало кто желает выставлять себя на публичное обозрение» (Frantz. 1971. р. 148) или «считается неприличным слишком много говорить о себе» (Blomeyer, 1974, р. 97). В то же время именно таких самораскрытий требуют современные авторы (см.р.3—4) и именно это, похоже, поощрял Юнг, когда настаивал на том, что:

«Мы научились придавать важное значение личности доктора, как целительному или вредному фактору; ...то, что требуется сейчас — это его собственная трансформация — самообразование преподавателя».

(Jung, 1929a, р. 74)

Вслед за обсуждением юнгианских подходов и клиническими иллюстрациями будут сделаны некоторые выводы. Темы, затронутые в примерах, будут обобщены далее. Некоторые точки зрения по данной теме, представленные предыдущими авторами, будут модифицированы, и будет представлено целостное понимание автором контрпереноса. Целью, опять же, является нахождение способа проведения юнгианского анализа, основанного на изучении и работе с контрпереносом аналитика. В конце работы я покажу более подробно реально протекающий процесс, болты и гайки способа работы, основанного на контрпереносе. Это должно пролить свет на реальное значение утверждений Юнга о том, что пациент и аналитик оба находятся в анализе и что правильные отношения аналитика с самим собой — идея «делателя дождя» (Jung, 1955—56)— способны оказывать решающее трансформирующее воздействие на пациента.