1. Почему хорошие люди плохо поступают

Дэнни в изнеможении обмякает на заднем сиденье такси. В голове пусто и онемело.

Самый безумный, самый худший наперекосяченный день во всей моей жизни, думает он. Во время любых гастролей «Мистериума» случался такой вот день – настолько сумбурный, ненормальный и полный неприятностей, что оставалось лишь одно: забыть его, вычеркнуть, вынести, по возможности, из него хоть какой-то опыт и терпеливо ждать следующего дня. Например, разразится такой ветрище, что о номерах на высоте и думать нечего (Фрэнки: а помнишь, как «Архаос» сдуло в Дублине! Тут им и конец!), а не то кто-нибудь упадет и расшибется, или придется выступать перед полупустым залом – и тогда вечером папа ввалится в трейлер поздно-поздно и поникнет на скамье, проводя рукой по лицу, словно желая стереть слова и эмоции. Вздохнет и, опустив руку, улыбнется: почти как в номере с трефовым королем. А потом возвестит: «Ну вот, дождались. В этом турне наперекосяченный день уже миновал».

Однако последнее время каждый новый день кажется Дэнни наперекосяченнее предыдущего. А перед мысленным взором все стоит, никак не уходит образ мертвого Хавьера.

В руке у Дэнни все еще зажат кусочек бумаги, который он вытащил из кармана куртки Хавьера. Потребовалось огромное напряжение воли, чтобы расстегнуть карман мертвеца, а потом спрятать записку в кулаке – на случай, если вдруг кто смотрит. Но Дэнни – пусть даже ценой угрызений совести – просто необходимо узнать, что говорилось в записке Лопе, отчего Хавьер так вздрогнул, прочитав ее. Бросив последний взгляд на несчастного, поникшего за рулем, мальчик вместе с Син-Син заторопился прочь.

И вот теперь Дэнни снова разворачивает бумажку и протягивает Син-Син, тоже изрядно пришибленной произошедшим. А быть может, она не отошла еще и от прогулки по канату без страховки.

– «Замора. Тридцать восемь», – вслух зачитывает она, приподняв брови. – Что это значит? Ты же не думаешь, что майор…

– Нет! – быстро говорит Дэнни, словно даже и слышать такого не хочет. – Нет! Наверняка это приказ Хавьеру обезвредить Замору. Вот почему он так перепугался, когда прочел.

Откинувшись на спинку, мальчик прикрывает глаза. Негромко стонет.

– Непременно расскажу все Заморе, – говорит он.

– А по-моему, надо всем все рассказать!

– Для начала только майору. Помнишь, Хавьер же сказал: в этом замешан кто-то из труппы…

– Кто-то, связанный с труппой, – поправляет Син-Син. – Лично я все еще думаю о том Джимми Т. Может он и вправду за всем этим стоять? Судя по рассказам, тот еще неудачник. Жаль, Хавьер не протянул еще немножко, прежде чем помирать у нас на руках.

Ее голос сделался жестче – почти как в первый день их знакомства в «Золотой летучей мыши». Похоже, она снова облачается во внутреннюю броню… Значит, мне, думает Дэнни, лучше вести себя максимально открыто, дать ей понять, что мы можем доверять друг другу, что вместе мы сильнее, чем когда каждый наглухо затворяется в защитном панцире.

– Хавьер уже начал называть имя, но, увидев ту женщину, замолчал. Только и успел, что губы приоткрыть. Мне показалось, это какой-то взрывной согласный звук. Может, Д – но я точно не уверен.

– Джои? – предполагает Син-Син. – Или Джимми?

Не знаю, убито думает Дэнни. Я ведь могу и ошибаться. Столько народу ошибается, принимает неверные решения. Он снова думает о Хавьере, о ждущих его дома жене и детях. Они ведь даже младше, чем был я…

К тому времени как друзья добираются до Саграды, свет над городом начинает тускнеть, на бледном небе висят клочья рваных облаков, а наружное освещение собора уже зажглось, подсвечивая башни, леса и подъемные краны.

Замора ждет в тени на ступенях у главного входа. Поднимающийся ветер колышет привязанное к перилам справа от карлика полотнище с рекламой «Мисте-риума».

Завидев детей, майор вскакивает на ноги и, заметно прихрамывая, спешит к ним навстречу. Правая рука у него висит на груди в перевязи.

– Мистер Дэнни! Син-Син! НАКОНЕЦ! Пора бы уж вам научиться сидеть смирно. Сколько можно гонять по городу! Я ждал Хавьера, но не дождался, вот и решил тогда сам пойти и убедиться, что с вами все в порядке…

– Майор, у меня плохие новости, – Дэнни кладет руку на плечо Заморы.

– Что? – карлик резко обрывает свою обвинительную речь. Одного взгляда на лицо Дэнни ему хватает, чтобы понять: дело серьезное. – Боюсь, не у тебя одного…

Через полчаса Замора сидит за столиком кафе, безучастно глядя на сгущающуюся тьму за окном. Дэнни пытается проследить его взгляд и упирается глазами в освещенный собор. Высоко на башне сверкает одно-единственное слово: «HOSANNA».

Дэнни переживает, не слишком ли грубо обрушил на майора печальное известие. Возможно, стоило попытаться сделать это не так прямо, хоть немного смягчить удар. Но на всякие околичности просто не было времени. А майор уже и сам пару раз накосячил!

Рассеянно поглаживая загипсованную руку, Замора все еще пытается уложить в голове жуткую весть. Из уголка левого глаза медленно и тихо выкатывается слеза. Кажется, карлик за один день постарел лет на десять – постарел и будто бы вдруг отдалился. Между нами словно образовалась пропасть, сокрушенно думает Дэнни. Да и знаю ли я майора вообще, несмотря на столь давнее знакомство? Он вовсе не тот надежный утес, каким я его всегда считал…

– Бедный Хавьер, – тихо повторяет карлик. – Бедный, бедный Хавьер. Как жаль…

– Да ты разве не слышал, что Дэнни сказал? – спрашивает Син-Син, наклоняясь над столиком и притрагиваясь к здоровой руке Заморы. – Хавьер пытался тебя убить! Это он передвинул пушку! Он был заодно с «Сорока девятью»!

Задетый ее словами, карлик резко вскидывает голову, на щеке блестит слеза.

– Слышал, мисс Син-Син. Прекрасно слышал. Но что ему, черт возьми, оставалось?

– Предостеречь тебя!

– Родитель на что угодно пойдет, лишь бы защитить детей…

Син-Син качает головой и отворачивается, бормоча под нос какие-то сочные фразы на кантонском наречии.

– А Хавьер и пытался его предостеречь, – напоминает Дэнни.

– Чертовски верно! – подхватывает Замора – не столько даже для них, сколько для себя самого. – А мы ведь с Хавьером когда-то были неразлейвода, вот так. – Он скрещивает указательный и безымянный пальцы. Руки у него трясутся. – Он спас мне жизнь в драке в Барселонете.

Он вытирает слезу и выпрямляется, расправляя плечи. Смотрит в сторону дома Хавьера:

– Надо пойти и рассказать Лопе. О гос-поди…

Дэнни протягивает ему руку через стол:

– Я с тобой.

– Нет. Предоставь это мне.

– А какие у тебя дурные вести? – спрашивает Дэнни, готовясь к очередному удару.

– Carajo! Вот ведь, из головы вылетело! – Замора одним большим глотком допивает пиво. – Помнишь, Лора говорила, у нее какие-то неприятности?..

– По поводу какого-то старого дела?

– Si. – Замора надувает щеки. – Ну так вот, оно вдруг подняло голову да как укусит прямо за culo. На Лору выписали европейский ордер на арест. Италия хочет допросить ее по поводу одного нераскрытого убийства.

Дэнни стонет:

– Но она же ни в чем таком не замешана!

– Конечно, нет. Но кого это волнует? Ее адвокат сказал, что такие вот ордера приводят в исполнение очень быстро. Сейчас она в каком-то лондонском полицейском отделении, но могут перевезти в Италию за считаные дни. Считаные часы!

– Мне надо с ней поговорить, – настойчиво произносит Дэнни. – Наверняка тут замешаны «Сорок девять». А они ведь связаны с мафией, правда? Хотят вывести ее из игры.

– Навряд ли нам удастся связаться с ней, Дэнни. Так что теперь старший тут я. Исполняющий обязанности опекуна. – Замора неуклюже поднимается на ноги. – А теперь вы оба ступайте в собор и сидите там тише воды ниже травы, пока я не вернусь от Лопе.

– Я вовсе не уверен, что мы можем там всем безоговорочно доверять, – твердо отвечает Дэнни.

– Да ладно тебе, – ворчит Замора. – Роза? Дарко? Мария? Беатрис? Фрэнки?

– Фрэнки чуть не убил меня прожектором, – Дэнни начинает загибать пальцы, пересчитывая подозреваемых. – Роза что-то скрывала в ночь пожара. Джои и Аки, возможно, имеют какое-то отношение к истории с цистерной. Да и имя «Джимми Т.» всплывает чуть не на каждом шагу.

Он поднимает руку и для вящей убедительности растопыривает пятерню.

– Дэнни, да я жизнью ручаться готов за порядочность нашей труппы! Вот и папа твой то же самое говорил – а он, как я уже не раз поминал, чертовски хорошо разбирался в людях. Роза, конечно, иногда горазда все шипы выставить, но она была в труппе с самого начала – или почти с самого начала. Гарри ей доверял. Мне этого достаточно! Фрэнки с тем прожектором просто случайно ошибся. Тем более что теперь мы знаем, кто передвинул пушку и… и ты сам видел ту ненормальную тетку, будь она неладна. Никто из труппы не…

– Хавьер сказал, замешан то ли член труппы, то ли кто-то из очень близкого круга, – настаивает Дэнни, постукивая по столу.

– А с этой Локой нам как быть? – вмешивается Син-Син.

– Дэнни, держись в соборе поближе ко всем остальным – за час ничего с тобой не слу-чится. Даже если в этой корзинке и найдется яйцо с гнильцой – кто станет действовать на виду у всех? А потом мы уедем из города. Один мой знакомый из Сиджеса нас приютит…

– Но завтра же премьера…

– К черту премьеру! – рявкает Замора. – Ты важней!

Он швыряет на стол несколько монет в уплату за выпивку и хромает к двери.

– Майор, погоди! – Дэнни вскакивает на ноги, оттолкнув стул. – Ты ничего не знаешь про папины чертоги памяти?

– Слушай, нам сейчас недосуг…

– Я расколол первую папину шифровку! Там упоминаются чертоги памяти. И ты!

Замора останавливается в дверях и чешет в затылке:

– Понятия не имею, о чем это все…

– Но где папины чертоги? Что это за место?

– Собственно-то говоря, отсюда рукой подать. Парк Гуэля. Гауди проектировал его одновременно с работой над этим вот монстром. – Карлик показывает на собор. – Перед главным входом там еще фонтан в виде гигантской ящерицы – ты любил на ней сидеть…

– А не знаешь, какое у папы было последнее место для воспоминаний в парке? – гнет свое Дэнни, окрыленный известием, что чертоги памяти так близко.

– Si, si. Когда мы еще только задумывали «Мистериум», то каждый вечер гуляли одним и тем же маршрутом. И всегда заканчивали на том месте. Такая горка со спиральной лестницей на вершине холма. Вид оттуда изумительный. А что?

– Не важно, – поспешно отвечает Дэнни и тянет Син-Син за рукав. – Мы тогда будем ждать тебя в соборе.

Когда они торопливо перебегают дорогу, Син-Син нетерпеливо поворачивается к Дэнни:

– А как же парк Гуэля? Чертоги памяти? Надо же нам на них взглянуть! – В глазах ее сверкает решимость, она размахивает руками точно ветряная мельница. – Не сдаваться же теперь!

– А я и не сдаюсь! Прихватим из реквизитной фонарик – и прямиком туда. Успеем вернуться прежде, чем майор нас хватится.

– Вот это уже разговор!

Син-Син расплывается в улыбке и вихрем взбегает по ступеням собора, опережая Дэнни на несколько шагов. Энергия вновь вернулась к ней. Ее решимость вызвана чем-то большим, думает мальчик. Слишком уж близко к сердцу она все это воспринимает. Ну то есть, конечно, ее тоже пытались убить – но сюда, через полмира, девочку явно привела какая-то очень могучая сила: уж всяко больше, чем обещание посмотреть ее номер.

Он спешит вслед за подругой в гулкую тишину полутемного собора.

 

2. Почему москиту приходится быть москитом

У труппы как раз перерыв. Все сидят по одному, по двое под высокими сводами в дальнем конце, по опустевшему зданию эхом разносятся голоса.

Иззи балансирует в рейнском колесе – раскинув руки и ноги в форме звезды, медленно катится по нефу. На блестящей стали пляшут искорки света. Дэнни провожает их взглядом, скользит глазами по винтовой лестнице, уводящей в темноту башни высоко над головой. Мальчик вдруг с необычайной остротой ощущает всю высоту, тяжесть и хаос высящегося над ним здания. Вчера это величие восхищало и ободряло его, теперь же лишь придавливает к земле.

– Надо рассказать Розе насчет Хавьера, – предлагает Син-Син.

Дэнни качает головой:

– Нет, слишком много времени займет, а она и без нас узнает. Кроме того – а вдруг она нас задержит. Пойдем-ка лучше скорее в парк Гуэля.

А уж если совсем начистоту, думает он, я сыт ими всеми по горло. Все до единого темнят и что-то скрывают, хоть бы кто-нибудь высказался напрямую. В нем все сильнее разгорается гнев, перекрывая страх и ощущение уязвимости.

Син-Син стоит рядом, не спуская глаз с его лица:

– С тобой все в порядке?

– А ты по-прежнему хочешь присоединиться к труппе?

– Ну конечно, дурдом тут тот еще, – отвечает она, – но…

– Дурдом? – переспрашивает чей-то голос из темноты.

Дарко сидит на большом акробатическом шаре сразу за импровизированной ареной. Позади него в тени виднеется мишень для его номера «Колесо жизни»: концентрические красные и белые круги испещрены бесчисленными следами от попаданий метательных ножей. У ног Дарко лежит его открытый чемоданчик: все десять ножей аккуратно заткнуты в задрапированные красным бархатом прорези.

Дарко качает головой:

– Мой старик говаривал: мол, цирк – это островок здравомыслия в море безумия.

Дэнни кивает. Ему не терпится поскорее улизнуть в парк Гуэля, но метатель ножей протягивает руку и легонько касается его руки:

– Тебе многое пришлось пережить, Дэнни. Но ты не сдавайся.

– А я и не сдаюсь. Вот если бы мне еще и говорили всю правду!

Накопившаяся досада придает словам Дэнни больше ожесточенности, чем ему бы хотелось.

– Никогда не знаешь, что рыщет в тени вокруг, верно? – говорит Дарко, всматриваясь в лицо мальчика. – Рыщет – никем не замеченное. Позабытое.

– Ты это о чем?

– Роза говорит, что ты считаешь пожар подстроенным специально. Но нужны доказательства. Может, у тебя и в самом деле остались какие-то подспудные воспоминания, которые удастся вытащить на поверхность, – что-нибудь этакое, что сразу сложится с чем-то другим как родное. Как чай с вареньем. Да-да, – повторяет Дарко, глядя в сторону темного сердца Саграды. – Чай с вареньем…

Он постукивает по мишени костяшками пальцев.

– А они хорошо сочетаются? – озадаченно переспрашивает Син-Син.

– Еще как! В Восточной Европе. Черный чай с ложечкой варенья.

Дарко вдруг хмурится. Быстро-быстро водит глазами туда-сюда, отслеживая полет какого-то невидимого насекомого. Быстрый, почти неуловимый жест рукой – и вот он уже держит пойманного москита, зажав крылышки между большим и указательным пальцами.

– Ой, раздави его! Терпеть не могу москитов, – морщится Син-Син.

– Кто ж их любит-то, – отвечает Дарко. – Но, с другой-то стороны, они лишь выполняют то, для чего созданы, правда? Москиту приходится быть москитом – точно так же, как метателю ножей – метателем ножей, акробату – акробатом, а клоуну – клоуном. И все мы стараемся по мере сил…

Он разжимает пальцы – и насекомое с тоненьким писком несется прочь и теряется в безбрежном просторе.

– Совсем чокнутый, – фыркает Син-Син. – Да кто ж это москитов отпус-кает!

Но Дэнни не слушает ее. В словах Дарко сквозит что-то на диво знакомое. Какая-то мысль… нет, не улавливается. Что-то про тени, про то, что рыщет в тенях. Ворочается в глубине лабиринта…

Роза стремительно шагает в их сторону, прикрывая глаза от яркого света софитов. Дарко оглядывается на Дэнни и произносит, быстро и тихо, на одном выдохе:

– Если пожар был не случаен, готов ручаться – поджигал тот же, кто испортил водную камеру. Кому б еще.

– Нет, Дарко, не выйдет, она не согласна, – заявляет Роза, присоединяясь к ним. – Мария не разрешает тебе во время броска еще и колесо вертеть. Иззи тоже не горит желанием – особенно после того, как ты задел ее в Милане.

Дарко отмахивается словно от сущих пустяков:

– Да это был рикошет. И надо еще прогнать все еще раз для Берли…

Но Дэнни уже разворачивается. Улизнуть бы в парк поскорее.

– А вас двоих где черти носили? – спрашивает Роза, ухватив его за руку. – Я переволновалась вся…

– Хавьер погиб, – отрывисто сообщает Син-Син. – Кто-то воткнул в него кухонный нож. Он мертв!

Черт! Не так мне это представлялось, думает Дэнни. Зато удобный случай понаблюдать за реакцией Розы и Дарко. Когда люди огорошены плохими вестями, им труднее притворяться, изображать эмоции, которых на деле не испытываешь. Он смотрит на Розу, потом на Дарко, потом снова на Розу. Они реагируют быстро – но не слишком быстро. И непохоже, чтобы они заранее отрепетировали реакцию – внезапное потрясение отображается у них на лицах ровно в тот момент, когда ты того и ждешь. Очень естественно.

– Что-о-о?! – восклицает Роза, широко распахнув глаза. – Merda!

– Ты уверен? – спрашивает Дарко, соскакивая с шара, точно тот вдруг взбрыкнул под ним.

– За мной охотится профессиональная убийца, – сообщает Дэнни со всем доступным ему спокойствием. – Мы полагаем, она и убила Хавьера.

– Силы небесные!.. – голос Дарко обрывается.

– Не знаю, что, черт возьми, тут происходит, – говорит Роза, – но вы двое держитесь поближе ко мне. А где Замора?

– Сообщает жене Хавьера дурные вести, – отвечает Дэнни с екнувшим сердцем. Поди попробуй теперь сбежать в парк Гуэля и приступить к поискам. Он смотрит наверх. Все это немыслимое сооружение словно покачивается над головой. Главное – сохранять спокойствие, думает он. Может, ускользающее воспоминание все-таки всплывет. Он вспоминает, как увидел в Ченг-Чау статую Будды: сверхъестественно спокойное лицо, тянущиеся к земле пальцы.

– Mio Dio, что еще твоя подружка на этот раз удумала? – стонет Роза.

Проследив ее взгляд, Дэнни с тревогой видит, что Син-Син с решительным и грозным видом шагает к остальным членам труппы.

– Син-Син!

Дэнни бросается за ней, стремясь снова овладеть ситуацией и улизнуть в парк – подальше от этого сумасшедшего дома. Если она сейчас пойдет напролом в атаку, то мы никогда отсюда не выберемся… И вообще, в конце концов, это моя история!

– Син-Син!

Но поздно.

Она уже стоит перед Аки. Тот поднимается на ноги, вызывающе вздернув подбородок. Черный ирокез воинственно топорщится в свете прожектора.

– На два слова, – Син-Син толкает его в грудь. Потом второй раз, третий. Секунда – и растерянный японец притиснут к стене.

– Nani? – он, в свою очередь, толкает ее. – Чего надо?

– У меня к тебе, парень, пара вопросов. Нету ли у тебя диковинной татуировочки, о которой мы не знаем? Например, каких-нибудь глупых точек?

– Ты вообще о чем?

Джои, на глазах наливаясь краской, поднимается на защиту друга. Что за наказание, думает Дэнни. Грядет большой скандал. Что бы сказал папа?

– Нарываешься, Дзинь-Дзинь? – рявкает Джои.

Бьорн стонет и с видимой неохотой поднимается с пола, угрожающе разминая кулаки. Син-Син поворачивается от одного к другому, по очереди бросая им вызов:

– Ну, шантрапа, подходите!

Дэнни бросается к ней вне себя от досады. Да, конечно, в драке она может за себя постоять, он знает, – но стоит ли злить всех кругом? Или бить?

– Дэнни-тян, можешь обуздать свою зазнобу? – спрашивает Аки, дергая Син-Син за руку.

– Я, черт возьми, ему не зазноба! – верещит Син-Син и вдруг с быстротой молнии заламывает Аки руку за спину.

– А-а-а, baka! – вскрикивает тот. – Отпусти!

– Выкладывай, что тебе известно, а не то сломаю хуже, чем у Заморы, – шипит Син-Син, заламывая руку еще выше. Джои налетает на нее, силясь оторвать от Аки, а Бьорн с потемневшим взором надвигается на них, из последних сил сдерживая гнев.

– Уберите отсюда эту dum flicka! – рычит он.

Ну все. Хватит!

– Бога ради, прекратите! – орет Дэнни во все горло.

Голос его, неожиданно громкий и властный, эхом разносится по собору, отражается от каменных колонн, вздымается над сценой. Все как один замирают на месте.

– Просто прекратите! В «Мистериуме» не место всему этому! Мы одна труппа! Мы должны работать вместе! Да папа бы с ума от злости сошел, увидев, что тут творится. Син-Син, отпусти Аки! Живо!

Девочка неохотно повинуется, но при этом толкает Аки, да так, что он с трудом удерживается на ногах.

– Какая муха вас всех укусила?! – кричит Дэнни. Ему кажется, что он снова стоит в свете прожекторов – сейчас, когда все взоры обращены на него. Давай же, подбадривает он себя. Не тушуйся! Рискни быть Даниилом.

– Мне совершенно все равно, рады вы меня видеть или нет, хотели бы, чтобы я убрался подобру-поздорову или чтобы я погиб в том же пожаре, что и мама с папой…

В громадном соборе царит молчание. Лишь его голос – нарастающий, набирающий силу.

– И уж тем более мне все равно, что вы думаете о моем присутствии здесь. Но не все равно, что труппа должна быть достойна всего того потрясающего и чудесного, чего мы уже достигли. Достойна самого лучшего! Что мы должны сохранить душу и сердце прежнего «Мистериума». И если кто-то тут хочет мне что-то сказать – сделайте одолжение, скажите прямо сейчас!

Мария и близнецы словно приросли к полу. Дарко и Роза шагают к мальчику, кивая в знак одобрения. Вверху на колосниках бесшумно аплодирует Фрэнки. Билли сидит на колонках, поглаживая бороду и поглядывая на Дэнни, а Герцог рысцой подбегает к мальчику и усаживается рядом точно в знак одобрения. Радуясь хоть такой поддержке, Дэнни треплет мохнатую голову пса, однако все еще смотрит на членов труппы пылающим взором. Ну вот, он высказался – и все в кои-то веки слушали, что он говорит. Грудь Дэнни раздувается от восторга.

– Браво! – говорит Роза. – Именно это я и пыталась сказать всю дорогу. А вам всем стоит прислушаться к мальчику! Может, Дэнни, ты и не участвуешь в представлениях, зато унаследовал дар отца вдохновлять людей.

Раздается нестройный рокот согласия. Лишь Аки и Джои молчат. Все так же стоят подле Син-Син, набычившись, воинственно напрягая руки и плечи. Да и Син-Син по-прежнему вызывающе задирает подбородок – она не намерена сдаваться:

– Все равно клоунам надо очень многое объяснить, Дэнни. Вот, скажем, этому попугаю. О чем это он шушукался в Берлине с Джимми Т.?

– А ты бы, милая моя, не лезла не в свое дело, – Роза, побледнев, трясет головой.

Однако Аки глядит на Син-Син во все глаза:

– Кто это тебе рассказал?

– Не важно, – отвечает за нее Дэнни, все еще ломким от напряжения голосом. – Тебя видели с Джимми.

Аки переводит взгляд на Розу, точно просит ее о поддержке:

– Да тебе хоть Роза подтвердит – я тут ни при чем! – Он с досадой поворачивается к Дэнни. – Я ж тебе, baka, помочь пытаюсь! Со всеми этими шифровками. И вот что могу сказать – семейной честью клянусь! – Джимми к пожару никакого отношения не имеет. Как и я…

Не имеет отношения к пожару, отмечает про себя Дэнни. Про порчу камеры Аки ничего не говорит. И все же мы продвигаемся – вот-вот грядет момент истины…

Из-за занавеса по другую сторону арены раздается громкий треск радиопомех, а потом искаженный голос разражается трескучей фразой на испанском.

Дэнни вихрем оборачивается в ту сторону и видит, что у входа на сцену стоят двое полицейских. Третий, в штатском, выглядывает у них из-за плеча.

Взгляды всех троих обращены на Дэнни.

 

3. Почему в фургоне воняло

Мальчик мгновенно догадывается, в чем дело. Наверняка их с Син-Син видели на месте убийства Хавьера. Возможно, связали и с взрывом на канатной дороге. Может, стоило выкинуть потихоньку тот спичечный коробок… да и записку из кармана Хавьера. И свой мобильник. На объяснения уйдет не один час, а нам же надо в парк Гуэля…

– Mama Mia, теперь-то что? – вздыхает Роза, надвигаясь на них, но старший из полицейских вытягивает перед собой руку, останавливая ее.

– Сеньора, нам надо поговорить с этими вот мальчиком и девочкой, – он показывает на Дэнни и Син-Син. – Пару минут, не дольше.

– Тут я главная, – заявляет Роза. – Со мной и разговаривайте.

– Ведется криминальное расследование. По поводу смерти сеньора Хавьера Луиса Тоскано. Возможно, дети были с ним в то время, когда…

– Они не имеют к этому ни малейшего отношения, – протестует Дарко.

– Они не сообщили о совершенном преступлении, – возражает полицейский. – И подозреваются в сокрытии улик. Нам надо допросить их в полицейском участке.

– Тогда с ними пойду и я, – заявляет Дарко, подходя ближе. – И покажите-ка мне ваши удостоверения.

Офицер отстегивает значок и протягивает Дарко.

– Можете подождать около полицейского участка на улице Розелло. С нами пришел специальный координатор, – он показывает на человека в штатском, – он будет следить, чтобы все происходило по правилам.

Роза подзывает к себе Дэнни и Син-Син:

– Все хорошо. Просто расскажите им, что видели.

Дэнни поглядывает на полицейских. Оба – крепкие парни с суровыми от дежурств на неблагополучных улицах лицами. На пристегнутых у бедра револьверах бликует свет. Координатор похлипче и посутулей, в толстом пальто. Он ободряюще улыбается Дэнни:

– Нам нужна ваша помощь. Ради жертвы. Ради его семьи.

– Никуда мы не пойдем! – заявляет Син-Син.

– Ах так! – рявкает полицейский. – Тогда вы арестованы.

Второй полицейский делает шаг вперед и стремительной скороговоркой зачитывает им их права по-испански, вытаскивая из-за пояса наручники.

– Не станете же вы на детей наручники надевать! – возмущается Роза.

– Таковы правила, – отвечает полицейский постарше. – При любом аресте.

– Да ладно, – вмешивается Дэнни. – Если это поможет поймать убийц Хавьера…

Он вспоминает жену несчастного и маленьких ребятишек. Как радостно они улыбались отцу – не далее как вчера. А сейчас, верно, никак не могут понять, что про-изошло…

Он протягивает руки вперед, подставляя запястья.

Молодой полицейский качает головой и, развернув мальчика, заводит ему руки за спину и застегивает наручники. Координатор подходит проверить, не слишком ли туго.

– Будет неудобно – скажи мне, – снова улыбается он.

– На меня вы эти штуки не наденете! – огрызается Син-Син. – Я требую адво-ката!

– Что толку спорить, – урезонивает ее Дэнни, уже внутренне смирившийся с потерей времени. – Давай поскорее разделаемся с этим.

У ступеней собора ждет белый автофургон. Дэнни и Син-Син усаживают на скамейку с одной стороны, а младший полицейский садится напротив. Дверь захлопывается. Полицейский достает пистолет и кладет к себе на колени.

– Мы поедем за вами! – кричит Роза в окно. – Не волнуйтесь!

За ней Дэнни различает Аки и Дарко – они идут через площадь, оглядываясь в поисках такси. Фургон срывается с места, задев бордюр. От тряски Дэнни и Син-Син валятся друг на друга. Очень трудно сохранять равновесие, когда руки у тебя крепко скованы за спиной.

– Не может быть, чтобы это все законно, – бормочет Син-Син. – Мы ж еще дети!

Полицейский напротив смотрит на нее и пожимает плечами.

– Эй вы! По-английски говорите?

– Un poccito. – Он торопливо хватается за свисающую с потолка петлю, чтобы легче было удержаться.

Словно по этому сигналу, фургон круто заворачивает за угол и, набирая скорость, несется по переулку. Колеса глухо грохочут по булыжникам пешеходной зоны, подскакивают на лежачем полицейском. С чего бы вдруг такая спешка?

– Что происходит? – спрашивает Дэнни, перекрикивая шум мотора.

Молодой полицейский не отвечает – лишь оборачивается, выглядывая в заднее окошко на дорогу.

Дэнни вдруг сковывает тяжкий страх. На фургоне нет никаких опознавательных знаков и в нем воняет. Салон отнюдь не блещет чистотой, на полу валяются бумажные стаканчики и картонные упаковки от еды из дешевых забегаловок. Дэнни снова впивается взглядом в полицейского и замечает, что под форменной курткой на нем самые обычные джинсы.

– Кто вы?

Тот игнорирует вопрос.

– Куда вы нас везете?

Никакого ответа. Лжеполицейский чуть ерзает на сиденье, стараясь удержаться при очередном залихватском повороте.

– Мы влипли? – спрашивает Син-Син. Голос у нее ломкий, встревоженный.

– Ага.

– Это не настоящие полицейские.

– Угу.

Мужчина напротив медленно поднимает пистолет и небрежно помахивает им, направив в сторону пленников. Встречается глазами с Дэнни.

– Silenci.

Дэнни оценивает ситуацию.

Не ожидая подвоха от обычной полиции, он не предпринял никаких мер предосторожности, когда на него надевали наручники. И вот теперь они плотно обхватывают запястья, даже чуть-чуть впиваются в кожу – не стащишь. Набор отмычек, как всегда, висит на шее, и универсальной отмычкой вполне можно бы отпереть наручники – но как высвободить руки незаметно для «полицейского»? Как выбить пистолет и остановить фургон? Подготовил реквизиты для побега – и ты на коне, говаривал папа. Не подготовил – ты на дне.

И вот, сокрушенно думает Дэнни, я совершенно не готов. Непростительно. Камнем иду ко дну. Идиот! Можно не задаваться вопросом, куда это мы направляемся. Прямой доставкой к самой Ла Локе – или еще к кому-нибудь из «Сорока девяти». И что потом?

Ему невольно вспоминается, как Роза перевернула карту «Смерть», вспоминается черный скелет, скачущий на коне по полю битвы. Может, на этот раз значение карты все же совпадет с ее названием. Но что перед этим? Допрос? Пытки?

Может, думает мальчик, у нас еще есть надежда. И если представится хотя бы малейший шанс, мы должны быть к нему готовы.

Син-Син затихла рядом, касаясь плечом его плеча. По крайней мере, проносится в голове у Дэнни: на этот раз я не один. Со мной друг. Но как жаль, что я втянул ее во все это!

Сквозь окошко в перегородке он заглядывает в кабину фургона. Старший лжеполицейский склонился над рулем, растопырив локти, гонит фургон куда-то в пригород. Так называемый «координатор» устроился на пассажирском месте, прижимает к уху мобильник и что-то оживленно говорит – но за грохотом колес и ревом мотора слов не разобрать.

Дэнни обводит взглядом фургон. На полу валяется фонарик – очень сильный, Фрэнки тоже такие любит. Рядом пара лопат, несколько ветхих грязных одеял, мотыга. Сердце мальчика сбивается с ритма, пропускает удар. Уж точно эти парни ничего откапывать не собираются. Скорее уж что-то закапывать. Кого-то.

Нас обоих. О господи!

 

4. Почему длинная линия жизни – это хорошо

Сердце у него падает, Дэнни почти готов сдаться. Столько всего вынести, столько трудов положить… Может, я просто истратил все силы, сколько было. Может, просто-напросто пора смириться, пусть будет как будет. В голове звенит обрывок песни, которую клоуны пели под бас-гитару: «Жди, сынок… скоро рок… нанесет уда-а-а-а-ар…»

Син-Син слегка подталкивает его локтем, поворачивает к нему голову. В девочке еще осталась сила, еще пылает живое, не-угасимое пламя.

– Отвлеки его на себя, Дэнни, – еле слышно шипит она. – Привлеки его внимание.

И соскальзывает чуть вниз по скамье, изображая страх и растерянность – даже слезы на глазах появляются. Однако Дэнни чувствует, что тело у нее – точно натянутая струна, заряженная скрытой внутри энергией.

– Сеньор, ну пожалуйста, – начинает Дэнни, выпрямившись и распахнув глаза в попытке максимально усилить действие своих разноцветных зрачков. В полумраке фургона они сейчас кажутся огромными и глубокими.

Лжеполицейский смотрит на него со слабым интересом. И Дэнни не упускает случая: распахивает глаза самую капельку шире – и «забрасывает крючок»: для этого надо сперва сосредоточить взгляд на поверхности глаз намеченной жертвы, а потом резко заглянуть глубже, точно целясь вдоль глазного нерва внутрь, в мозг, в ра-зум. Если сделать все правильно – здорово выбивает из колеи.

И, похоже, на этот раз Дэнни все сделал правильно – лжеполицейский резко отдергивается назад, точно ему вогнали иголку в глаз. Моргает, трясет головой – рыба, пытающаяся сорваться с крючка.

Син-Син только того и надо. Без малейшего предупреждения правая нога девочки взлетает в воздух и с силой впечатывается прямо в челюсть противнику. Он ударяется головой о стенку фургона и обмякает на сиденье.

Дэнни заглядывает в кабину. Двое там ничего не услышали! Фургон резко срезает углы, поднимаясь по круто взбегающему вверх переулку. Окружающие Барселону холмы вырисовываются черными силуэтами.

– Отмычка! – шепчет Дэнни. – Если мы сядем спина к спине – сумеешь дотянуться?

– Я еще и не то могу, – улыбается Син-Син. Усевшись на тряский пол фургона, она поджимает колени к груди, тянет скованные руки к ногам, под подошвами…

– А всё эти жуткие тренировки на растяжечку… – бормочет она, а когда выпрямляется, стараясь вновь обрести равновесие, руки в наручниках уже у нее не за спиной, а впереди.

– С твоего позволения… – Запустив руку под футболку Дэнни, она стягивает у него с шеи отмычку.

– С задней стороны корпуса, – говорит Дэнни. – Стандартный ключ для наручников.

Фургон так подпрыгивает на неровной мостовой узких улиц, что очень трудно удержаться ровно, но наконец – с третьей попытки – Син-Син попадает в скважину коротким толстым ключом. Щелчок – и наручники Дэнни открыты.

Девочка передает ему отмычку, но в эту самую секунду грузовик налетает колесом на край тротуара – и мальчик роняет ее.

– Осталось совсем недолго, – шипит Син-Син. – Скорее! Освободи меня!

Дэнни ползает по полу на четвереньках, стараясь среди мусора отыскать отмычку. Наконец она находится – рядом с фонариком. Дэнни торопливо освобождает Син-Син. В голове у него уже сформировалась идея:

– Готовься!

– К чему?

– Ко всему.

Схватив толстый фонарик, он включает его и направляет луч себе на ладонь. Все, как он и надеялся, – яркий луч освещает длинную линию жизни. Роза показала ему ее, еще когда он был совсем маленьким… «Длинная чудесная жизнь, Bello».

Надо надеяться, она не ошиблась!

Глубоко вдохнув, мальчик выпрямляется, дожидается, пока фургон обогнет очередной угол – и со всех сил бьет по окну в перегородке.

Ошеломленные водитель с пассажиром разом оборачиваются. Дэнни того и ждет, направив фонарик туда, где, по его расчетам, будут находиться глаза водителя. Не успел тот повернуться – Дэнни уже включает ослепляющий луч. Прямое попадание!

Ослепленный ярким светом, водитель вскидывает руку, отворачивается, второй рукой безуспешно нащупывая руль, ра-зинув рот от ужаса. На такой скорости, в этом лабиринте маленьких улочек…

– Держись! – кричит Дэнни и бросается ничком на пол. Фургон налетает на край тротуара, подпрыгивает, колеса несколько секунд вращаются вхолостую, мотор ревет. Громкий стук – это передний бампер встретил какое-то препятствие, а потом фургон начинает разворачиваться боком, сотрясается от скользящего удара и заваливается на левую сторону. Дэнни катится вниз, отчаянно цепляясь обеими руками за скамейку, чтобы его не выбросило из кузова. Протяжный скрежет металла по асфальту, еще удар – и наконец фургон останавливается.

Стекло между кузовом и кабиной растрескалось от удара, но еще держится. Дэнни уже на ногах – светит фонариком, проверяя, как там Син-Син. Девочку придавило так и не очнувшимся лжеполицейским, однако она уже почти высвободилась. На щеке у нее царапина, а в остальном с виду все в порядке.

– Что дальше?

Оба прислушиваются. Из кабины слышны мужские голоса, хриплые от злости и потрясения. Похоже, враги пытаются открыть пассажирскую дверцу, обращенную сейчас прямо в ночное небо.

– Опередим их! – предлагает Син-Син, сверкая глазами. – Нападем первыми!

Не успевает Дэнни возразить, она мчится мимо скамьи и ударом ноги высаживает стеклянную перегородку.

Схватка выходит недолгой и отчаянной. И в жуткой тесноте.

Протиснувшись в окошко, Дэнни обнаруживает, что Син-Син сцепилась с так называемым координатором: зажала ему руку и плечо, а он дергается, не отпуская пистолета, пытаясь прицелиться и выстрелить. Водителя зажало в щели под рулем, между педалями. Он силится выбраться, хотя ноги у него согнуты под каким-то очень странным углом.

Дэнни направляет на него луч фонарика. Лицо у водителя залито кровью, вместо сломанного носа – безобразное месиво. Рукав рубашки разорвался, и Дэнни различает на предплечье татуировку: аккуратный квадрат из точек, семь на семь. Обведенная кружком точка близка к центру – во втором ряду. А снизу красный номер: тридцать восемь.

Син-Син все еще борется со вторым бандитом. В тесной кабине гремит оглушительный выстрел. Дэнни с Син-Син отшатываются, однако воет от боли не кто иной, как сам «координатор», умудрившийся прострелить себе бедро. С гримасой боли он вырывается-таки из хватки Син-Син и пытается выпрямиться, чтобы прицелиться получше.

Но Дэнни все еще держит в руке фонарик. Мальчик с размаху лупит им по руке противника, чувствует силу отдачи, когда металл ударяет по кости. Бандит разжимает руку. Син-Син с коротким выдохом бьет его ребром ладони по плечу около шеи – и он падает прямо на водителя, который никак не может выкарабкаться из щели.

Схватив с приборной доски упавший туда пистолет, Дэнни выбрасывает его через открытую пассажирскую дверцу.

– Все равно не сбежите, – стонет водитель. – Убьем как собак, как этого пса Хавьера!

Но Дэнни и Син-Син уже вылезают из опрокинутой набок разбитой машины и спрыгивают на асфальт. В ночном воздухе остро пахнет бензином, по мостовой раскиданы обломки мотора. Из лежащего неподалеку расколотого аккумулятора валит едкий дым, отчетливо видный в свете уличных фонарей.

Син-Син тяжело дышит, оглядывая улицу на склоне крутого холма. Какие-то люди с криками бегут к месту происшествия.

– Сваливаем! – коротко бросает она. – Ты хоть представляешь, где мы?

Но Дэнни уже показывает на указатель на стене:

– Похоже, удача снова повернулась к нам лицом. Наконец-то!

Он направляет в ту сторону луч фонарика, но как ни старается держать руку ровно, луч пляшет и дрожит.

«Парк Гуэля. 500 метров».

– Ну и поездочка в чертоги памяти!

Над головами у них меж рваных облаков медленно начинают проступать звезды, а вдали, над холмами за Тибидабо, встает полная луна.

 

5. Почему на свете нет постоянства

К тому времени как друзья добираются в парк Гуэля, над городом разливается серебристое сияние.

Приземистый, похожий на луковицу домик при входе в парк приобретает в этом сиянии вид совершенно театральный. За тяжелыми литыми воротами виднеется лестница, уводящая вверх мимо здоровенной каменной ящерицы, затаившейся в лунном свете. Дэнни глядит на нее – и в душе его оживают воспоминания. Он помнит эту скульптуру – разноцветную, красочную, извергающую из пасти струи воды. Сейчас же ящерица кажется какой-то призрачной, пасть у нее пересохла, а яркие плитки выцвели в бледном лунном свечении.

– Так мы идем внутрь или нет? – спрашивает Син-Син.

Она улыбается, но улыбка эта быстро гаснет. На щеке запеклась кровь. Даже неутомимая Син-Син сейчас кажется усталой и хрупкой – он еще не видел ее такой. Кроме того, ее явно что-то тревожит: точно она знает, что надвигается беда, и набирается мужества взглянуть ей в лицо, но сама не уверена, хватит ли сил.

Вот же досада, что она мне никак не расскажет, в чем дело, думает Дэнни. Но я все равно непременно ей помогу. Она же мне помогает.

Он кладет руку ей на плечо:

– Что бы ни случилось, мы с тобой вместе. Отныне и навсегда.

Она быстро кивает:

– Не сомневайся.

Торопливо оглянувшись по сторонам, она упирается ногой в стену, нащупывает зацепку для руки и в два счета перемахивает на другую сторону – Дэнни и опомниться не успевает. Он, в свою очередь, цепляется за неровность в стене, озираясь, не видит ли кто. На камеру безопасности, конечно, попадем, но тут уж ничего не поделаешь. Еще одно обстоятельство, которое когда-нибудь потом придется объяснять. Если оно вообще настанет – это «когда-нибудь потом».

А сейчас самое главное – не останавливаться. Он прыгает со стены к Син-Син.

– По-моему, нам наверх и чуть-чуть влево, – говорит он, уже начиная подниматься. – Горка где-то там – самая высокая точка парка.

Проходя мимо ящерицы, он вспоминает себя – только гораздо младше – ярким солнечным днем. Вот он сидит на ящерице верхом – ни забот, ни тревог. Сейчас все это так странно, так грустно. То же место, та же точка пространства – но с прошлым пересечься уже нельзя. Время назад не отмотаешь.

В лунном свете глаза Син-Син кажутся очень большими.

– Как ты думаешь, когда твой папа был тут в последний раз?

– По-моему, много лет назад. Хотя вообще-то в последние несколько месяцев он очень часто бывал в отъезде. Тогда я думал, что это он в других труппах выступает, но теперь догадываюсь – на Интерпол работал.

– И ты правда не знал, где он и чем занимается?

– Понятия не имел.

До чего же горько признавать: у человека настолько близкого тебе, настолько для тебя важного, оказавшего на тебя такое влияние, была совершенно неизвестная, скрытая от тебя жизнь!

– Сдается мне, – начинает Син-Син, тщательно выбирая слова, – что он всегда ждал, что люди будут с ним честны и открыты. Только вот сам не всегда таким был.

Дэнни вздыхает:

– Постоянны только Бог, дьявол и мертвецы.

– Что-что?

– Это он так говорил.

– Классно сказано!

Когда они добираются до конца лестницы, темнота сгущается. Лес каменных колонн впереди поддерживает широкую плоскую крышу – точно в каком-нибудь древнеегипетском храме. Лунный свет выхватывает лишь первые несколько колонн, а остальные теряются во мраке. Это здесь я играл в прятки с мамой и Заморой? Очень может быть.

– Надо зайти сбоку.

Еще один пролет ступенек справа от многоколонного зала приводит детей на крышу.

Син-Син тихонько присвистывает.

Перед ними раскинулась огромная площадь, усыпанная блестящим при свете полной луны гравием. Слева площадь тянется до волнистого балкона, вдоль которого стоят мозаичные скамейки, а за ними, за воротами парка – ошеломляющая панорама города, только сейчас выполненная в монохроме, черно-белая версия знакомого пейзажа. Единственные цветные пятна – красные точки на крыше Саграда Фамилия да неоновые вывески где-то вдали, близ площади Каталонии. И за всем этим – темнота моря.

– Зуб даю, одно из его памятных мест находилось именно тут, – говорит Дэнни.

Но что бы ни запечатлелось когда-то в нейронах и синапсах отца, это все равно что никогда не существовало. Огонь стер все: плоть и кости, воспоминания, страхи и надежды… все, что он видел, все, что пытался понять и запомнить. Целую жизнь ты копишь воспоминания, думает Дэнни, а потом умираешь – и все снова разваливается. Исчезает.

Так, да не совсем. Мальчику снова вспоминается фотография Хавьера. Мама и папа – еле видные, призрачные лица в темном зеркале, застывшие во времени. Тайна во всем… во всем вокруг…

По лицу мальчика расползается улыбка озарения. Ну разумеется!

Холмы позади окутаны тьмой, освещены лишь покачивающиеся под ветром верхушки пальм и сосен.

– Тайна! – громко произносит Дэнни.

– Что? – переспрашивает Син-Син с недоумением в голосе.

– Мистериум. Ответ на вторую подсказку. По-латыни «тайна» – «мистериум». Вот что все время нас окружает… Ключевое слово ко второй шифровке.

– Тогда давай скорее расшифровывать, – пылко предлагает Син-Син.

– Нет. Нельзя сидеть на одном месте. Вдруг «Сорок девять» знают, где мы сейчас. Похоже, тот полицейский был главой сектора, но ведь есть еще и остальные. И кто знает, где сейчас Ла Лока.

Покинув обзорную площадку, они торопливо пробираются мимо составленных стопками столов и стульев, сложенных зонтиков. В царящей вокруг тишине малейший посторонний звук кажется неестественно громким: шорохи попугаев в листве, стук шагов по гравию. Это место предназначено для того, чтобы тут гуляли толпы народа, предназначено радовать и развлекать. В темноте и тишине оно становится зловещим и угрожающим – так и чудится, что в любой тени таится засада.

Тропинка вьется среди кустов, огибая потрепанные и изрисованные кактусы-опунции, деревья, укутанные на зиму. Напрягая глаза и уши, Дэнни и Син-Син проходят через более цивилизованную часть парка и углубляются в лес. Под ногами мягко пружинит усыпанная сосновыми иголками земля. Они поднимаются все выше по склону…

Внезапно Дэнни останавливается, вскинув руку и напряженно вслушиваясь. Поворачивается и всматривается в ту сторону, откуда они пришли, в заросли корявых сосен, меж которых расплесканы озерца лунного света.

– За нами кто-то идет.

– Уверен?

Он снова прислушивается. Ничего – лишь стук его собственного сердца.

– Мне показалось, я слышу шаги, а когда мы остановились, они тоже затихли – но на секунду позже, чем наши.

Оба снова напряженно вслушиваются в паузы между звуками их собственного дыхания и тихими вздохами ветра.

– Может, просто эхо? – предполагает Син-Син, прикрыв глаза для вящей сосредоточенности.

– Может. На такой мягкой земле все равно ничего толком не расслышать.

Они двигаются дальше, взрывая ногами полуистлевшие листья, соломенно-ржавые сосновые иголки и песок. Наконец деревья расступаются и впереди показывается залитая лунным светом детская площадка. Одинокая баскетбольная корзина стоит часовым рядом с качелями и каруселькой.

Дэнни оглядывается по сторонам:

– Давай быстро перебежим на другую сторону и подождем там.

Они вместе припускают через площадку – напряженные, настороженные. Хруст гравия под ногами в тишине парка кажется особенно громким.

Благополучно юркнув в кусты на другой стороне, Дэнни оборачивается. Показалось – или та тень и вправду шелохнулась? Да, вон там! За темным силуэтом качелей. Какая-то фигура шевельнулась и снова замерла.

– Видишь? – шепчет он.

– Кажется.

Дэнни ждет, затаив дыхание.

Да! Вон он, этот силуэт – нерешительно двигается вперед, выступает на свет, чуть ссутулившись от настороженности.

И тут Дэнни различает короткий встопорщенный ирокез, а когда преследователь поворачивает голову – лунные лучи блестят на сережке в ухе.

Аки.

 

6. Почему и от кактусов бывает прок

Японский клоун делает еще пару шагов по площадке, бросает короткий взгляд в ту сторону, где затаились дети, но потом снова отворачивается.

– Что он тут делает? – шепчет Син-Син.

Дэнни прижимает палец к губам, не сводя глаз с клоуна. Похоже, Аки не может решить, как быть дальше: он поворачивается то в одну сторону, то в другую, а потом достает из кармана сложенный листок бумаги и, развернув, подставляет под лунный свет то одной, то другой стороной. После короткого колебания, он быстро движется куда-то вправо, прочь от Дэнни с Син-Син.

– Выходит, правильно мы его подозревали, – угрожающе шепчет Син-Син. – Гнус какой!

– Мы пока точно не знаем, – возражает Дэнни. Нерешительность в движениях Аки не наводила на мысли об агрессии – скорее о растерянности, словно и он тоже что-то разведывал. – Давай-ка выясним, зачем он здесь, и поскорей.

– Он еще пожалеет, что попался мне на пути, – обещает Син-Син, разминая костяшки пальцев на правой руке.

Но Дэнни уже движется дальше. Память направляет его ноги сквозь танец лесных теней. В груди нарастает возбуж-дение.

Да-да, сюда, я помню! Что-то вроде горки, закрученной точно улитка. Обращаешь весь разум, все силы памяти на какое-то место – и события прошлого начинают разворачиваться, возвращаться из небытия. Не зря папа говорил: все затаилось здесь, в темных закоулках памяти, и только и ждет своего часа снова выйти на свет. Если тебе хватит отваги.

В нем смутно шевелится еще какое-то воспоминание. Что-то в словах Дарко. То, что таится в тени…

«Что-нибудь этакое, что сразу сложится с чем-то другим как родное»…

…и вдруг во вспышке внезапного озарения он видит то, что так мучительно пытался припомнить. Словно видеозапись, которая много лет хранилась в буфере, а теперь вдруг компьютеру хватило мощности и он начал проигрывать ее прямо перед глазами мальчика.

Ночь пожара. Пламя бушует вовсю, снегопад все усиливается – а я озираюсь по сторонам, обвожу взглядом всех остальных, отчаянно надеясь, что хоть кто-нибудь что-нибудь сделает…

Но все и так уже сделали всё, что могли, на земле вокруг валяются израсходованные огнетушители. Все сдались, пятятся от испепеляющего жара, кашляют, надышавшись дымом. Дарко снова дозванивается до спасателей, Фрэнки и Иззи неуклюже пытаются подсоединить шланг к замерзшему насосу…

Я бросаюсь к огню, но Замора меня перехватывает…

…я оглядываюсь – неужели ничем нельзя помочь? И там, во тьме, вижу черную фигуру.

Человек в шапке-ушанке застыл, наблюдая за происходящим. Отсветы пожарища не достигают места, где он стоит. А потом поворачивается и медленно, неторопливо идет прочь от места трагедии. Не бросается на помощь, не спешит навстречу пожарным – просто-напросто уходит в темноту и снегопад. Растворяется в них. И в небытии.

До этого самого мига.

Неужели это и был поджигатель? Решивший посмотреть на дело рук своих, а потом растаявший в ночи? Все остальные были там, рядом с огнем, застыли, словно завороженные жутким зрелищем, игрой пламени и снега, – все клоуны, воздушные гимнастки, Дарко, Роза, Замора, Фрэнки, Билли, Герцог…

Все, кроме того темного силуэта.

– Что с тобой? Что стряслось? – Син-Син с тревогой вглядывается в его лицо. – Снова увидал старого мошенника Аки?

Во власти нахлынувших воспоминаний – озарения о той таинственной фигуре – Дэнни почти позабыл даже о девочке, не говоря уж о рыщущем вокруг клоуне.

– Нет, – качает он головой. – Нет.

Закрыв глаза, он силится удержать образ, разглядеть лицо под запорошенной снегом шапкой, пока оно не отступило обратно во тьму.

Джимми Т.! Точно! Образ всплывает перед его мысленным взором четко и ясно. Морщины, которые в минуты гнева или веселья становились еще глубже. Глаза под тяжелыми веками – Джимми еще усиливал этот эффект, подкрашивая их перед номером «Доктор Забвение».

– Дэнни, черт возьми, давай отыщем тот холм, пока нас самих никто не отыскал!

Дэнни открывает глаза. Сердце неистово бьется в груди, по телу разливаются адреналин и эйфория.

– Да что с тобой?!

– Потом скажу. Идем!

Он с новой решимостью и уверенностью мчится вперед через парк, петляя среди деревьев. Сюда… теперь через эту рощицу…

Все равно что идти по лабиринту отца, по оставленному специально для него следу. Память Дэнни проснулась, заработала на всю мощность, ноги сами отыскивают нужную тропу, несут мальчика к цели.

И вот она, цель!

На плоской вершине холма высится коническая горка, обложенная камнями. Извилистая тропинка ведет по склону наверх. Вся сцена в лучших театральных традициях озарена висящей прямо над головой луной.

Дэнни мчится к началу подъема, взбирается, перепрыгивая по две ступеньки зараз. Это самая высокая точка Гуэля, с юга под ногами Дэнни раскинулся весь город, с других сторон – шесть или семь холмов пониже. По темному морю протянулась серебристая лунная дорожка.

– Вот оно, место памяти. Последнее место! – восклицает он, на миг забыв о необходимости соблюдать тишину и осторожность.

Син-Син, запыхавшись, догоняет его на вершине:

– И что теперь?

От этого простого вопроса все воодушевление Дэнни вдруг улетучивается:

– Не знаю. Надо что-то найти.

А что я, собственно, рассчитывал найти здесь? Указатель с пылающими буквами? Кого-то, кто скажет мне, что делать? Если папа что-то и спрятал тут, то спрятал на славу – но тогда он оставил бы хоть какой-то знак, какой-то намек.

Но какой?

– Давай поищем, – с отчаянием предлагает Дэнни. – Должно же найтись что-нибудь очевидное. – Он включает фонарик. – Я начну с той стороны, в тени.

Однако пять минут интенсивных поисков не приносят ничего, кроме беспорядочного набора всяких рисунков, инициалов, дат и имен, которые для них ровным счетом ничего не значат – ни единого символа или слова, пробуждающего хоть какой-то отклик. Ни Г.В., что могло бы обозначать «Гарри Вайт». Ни Д.В., что можно было бы понять как «Дэнни Ву». Ни «Мистериума», ни даже простого пиратского креста.

Горка расположена близ задней стены парка. Время от времени по дороге за служебными воротами с шумом проносится машина – тогда дети замирают и, прислушиваясь, ждут, пока она не скроется вдали. Просто так, на всякий случай. Радостное волнение Дэнни сменилось тревожным беспокойством. А вдруг мы неправильно поняли все подсказки, томительно гадает он.

– Ничего не вижу, – восклицает Син-Син. В голосе у нее тоже слышно уныние. – Но тут должно что-то быть! Просто обязано. Может, стоит еще раз приглядеться ко второй шифровке.

Отойдя от горки, она устало плюхается на скамью. За спиной у нее торчат несколько кактусов – широкие плоские побеги в лунном сиянии похожи на большие ладони.

– А что на тебя вдруг нашло в лесу? Ты словно призрака увидел.

– Сейчас расскажу.

Он слезает со своего насеста на склоне кургана и вытаскивает из кармана вконец измявшиеся листки.

– Сто лет потребуется, чтобы разгадать. Мы ведь даже не знаем, как тут в верхнем ряду ключевое слово ставить.

И тут раздается какой-то звук.

В зарослях за спиной у Син-Син что-то шевелится. Дэнни включает фонарик, направляет его в тень, за кактусы. Ничего. Лишь корявые стволы деревьев, сбрасывающих листву на зиму, да сами кактусы, испещренные рисунками, инициалами, датами, сердечками…

И тут мальчик различает среди всего ос-тального свое имя. Четко вырезанное на широком плоском побеге слово «Дэнни». Не такое белое, как самые свежие надписи вокруг, но и не такое потемневшее и расплывшееся, как самые старые. А под именем – знак бесконечности, тот самый, что отец всегда оставлял для мамы! И снизу – число «15».

Промчавшись мимо Син-Син, Дэнни склоняется над надписью, проводит пальцем по букве «Д». Даже на кактусе знакомый, решительный почерк. Папа! Он был здесь, он вырезал эту надпись. Сомнений и быть не может. А что значит «15»? Может, пятнадцать шагов отсюда? Напрашивающаяся догадка…

Он встает спиной к кактусу и отсчитывает большие, чтобы смоделировать папины, шаги: один, два, три – мимо скамейки и застывшей в ожидании Син-Син, через усыпанную гравием площадку – семь, восемь, девять, вверх по основанию горки – двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Нога его касается наклонной каменной стенки. Еще один шаг был бы примерно на середине подъема, так что Дэнни лезет туда, зажав фонарик в зубах и осторожно проверяя каждый камень.

Наверняка, наверняка где-то тут! Снова перехватив фонарик в руку, он отчаянно водит лучом по камням – и видит выцарапанный на одном из них восклицательный знак. Вот это да!

– Син-Син! Сюда, скорей! – выдыхает он.

Ухватив камень, он старается вытащить его, но тот не поддается, крепко замурованный камешками помельче и землей. Лишь самую малость покачивается.

– Дай мне палку или что-нибудь такое! Скорей!

В ожидании он скребет землю вокруг камня ногтями, раскидывая гравий и песок. Наконец Син-Син подлезает к нему:

– Вот, попробуй этим.

Она сует ему обломок сосновой ветки, довольно крепкий и чуть изогнутый на конце. Дэнни проворно расширяет трещину вдоль камня, стараясь расшатать его посильнее. Вдруг палка проваливается глубже.

– Под камнем – какая-то пустота. Подержи мне фонарик!

Яркий луч высвечивает в глубине ярко-желтый сложенный пластиковый пакет!

Еще две минуты лихорадочных усилий – и Дэнни удается отковырять большую часть земли и гравия, удерживающих камень на месте. Он снова тянет камень руками – и тот внезапно поддается, летит вниз, едва не угодив Син-Син по голове.

Запустив руку в холодную пустоту, Дэнни дрожащими пальцами вытягивает оттуда пакет. Его настолько переполняют нетерпение, надежда и страх, что руки трясутся и он пытается скрыть от Син-Син свою неловкость:

– Держи фонарик.

Развернув упаковку, он видит то, что и ожидал увидеть, – отчетливо различимый логотип и цвет фирменного пакета «Эль Инхенио». Ну конечно, папа бы выбрал именно это! Внутри что-то шелестит. Весит пакет примерно полкилограмма.

– Открывай, Дэнни! Открывай!

Чтобы успокоиться, мальчик коротко дует – как на горячую еду – и сует руку в пакет.

Прошлое и настоящее схлопываются, сливаются воедино…

Книга. И конверт.

Он вытаскивает их под свет фонарика. В первый миг название книги ни о чем не говорит ему: это потрепанный томик в бумажном переплете, на обложке большими красными буквами написан автор – Марсель Пруст – и название: «В поисках утраченного времени. Том первый». Дэнни разочарован, обескуражен. Все равно что развернуть рождественский подарок, предназначенный кому-то другому, а тот, что для тебя – ни уму ни сердцу. Однако из-под обложки торчит уголок листка, и, вытащив его, Дэнни узнает почерк отца. Вот это уже лучше!

Записка обращена к нему. Отец словно стоит у него за плечом, говорит с ним громким – это даже по почерку чувствуется – голосом.

Сынище, это очень важно!!!

– Что это за книга? – спрашивает Син-Син. В голосе у нее тоже явное разочарование.

Но Дэнни не слушает ее. На коричневом крупноформатном конверте еще одна надпись, и тоже торопливым отцовским почерком:

Дэнни. Если ты читаешь это письмо, значит, случилось худшее и меня уже нет с тобой. Сейчас ситуация кажется довольно сомнительной, но, может, если я не смогу тебе все объяснить, мама сможет. Знаю, ты справишься. Ни на миг не сомневаюсь в твоих способностях! Хотелось бы мне знать, когда ты открываешь это письмо, сколько тебе сейчас лет, каким ты вырос. Что привело тебя сюда – какой вопрос ты хочешь мне задать, что хочешь узнать. По крайней мере, о том, что находится в конверте, ты узнать точно захочешь. Ты должен об этом знать. И, надеюсь, ты знаешь, что мы любим тебя.

Папа. Х

Дэнни с трудом сглатывает. Глаза у него снова наполняются слезами.

– Рехнуться можно! Что в конверте-то? – стрекочет Син-Син. – Дай взгля-нуть!

Отбросив эмоции и закусив губу, Дэнни вытаскивает из жесткого конверта содержимое.

Лунный свет блестит на одном-единственном плотном листе бумаги со штампом в виде креста и крупным оттиском: «Гонконгский муниципальный совет, Свидетельство о рождении».

Документ заполнен черными чернилами на смеси китайских и английских букв.

Не успевает мальчик остановить Син-Син, как она выхватывает у него листок и направляет на него луч фонарика. Глаза ее стремительно пробегают написан-ное.

В графе «Мать» по-английски проставлено «Ву Лили». В графе «Отец» – одно-единственное слово: «Неизвестен».

В графе «Имя ребенка» – «Син-Син».

Дэнни разевает рот от потрясения.

Лицо Син-Син освещено отблесками луча от глянцевой бумаги. Глаза широко распахнуты, рот открыт. Она потрясенно смотрит на документ:

– Я знала! Знала! Рехнуться можно! Я знала!

Тяжело осев на пыльную землю, она разражается слезами.

 

7. Почему клоун вскрикнул

Луна плывет все выше, высвечивает рваные края облаков, замершие в ожидании кактусы и две маленькие фигурки, жмущиеся друг к другу на земле.

– Почему она меня бросила? – рыдает Син-Син, вся сотрясаясь от плача. Она сидит на скамье, задыхаясь, сжимая в руках бумагу.

Дэнни осторожно забирает у нее листок, боясь, как бы не помяла – случайно или от злости. Ему хочется еще раз самому перечитать, что там сказано.

Мир словно бы вдруг сделался гораздо больше, гораздо сумбурнее – словно бы его вдруг переключили на большую громкость и давно скрываемые тайны прямым потоком полились в уши мальчика. В голове у Дэнни все еще звенят слова отца – и бурлят порожденные ими эмоции, – но это новое открытие ошарашивает куда сильнее. Официальный текст на свидетельстве о рождении.

Мать: Лили Ву.

Имя ребенка: Син-Син.

Вес: 3,9 кг.

Отец: неизвестен.

Род занятий матери: циркачка.

Дата рождения: двадцать третье февраля.

Сестра, думает он, сам не веря себе, и встряхивает головой. У меня есть сестра – по крайней мере, сводная. И, как ни странно, во всем этом есть свой смысл. Она же сказала, что отправилась на поиски матери. И она так похожа на меня…

– Ты Рыба, – бормочет он.

– Что-что?

– Двадцать третье февраля – это созвездие Рыб. Роза всегда говорит: из Рыб получаются самые лучшие канатоходцы. Блонден и еще куча прочих…

Сев на скамейку рядом с девочкой, он обвивает рукой ее поникшие плечи. Почему-то успокаивать Син-Син куда проще, чем справляться со своим собственным потрясением.

– Но ты же говорила – твоя мама умерла, когда ты была совсем маленькой.

– Мне так сказали. Я много лет в это верила. И ничего о ней не знала: лишь то, что она умерла, когда я была еще младенцем, а мой папа был очень плохим человеком и умер до моего рождения.

– А что потом?

– Я выросла с Чарли. Немного научилась кун-фу. Потом мне это надоело и я занялась акробатикой, выучилась ходить по провисшему канату. Потом заинтересовалась цирком и стала рыться в Интернете. И вот как-то наткнулась на «Мистериум», и стоило мне только взглянуть на Лили, как я поняла – вот просто как знала откуда-то! – что она моя мать. Понятия не имею почему. Тогда я стала перерывать Интернет с новой силой – и мне повезло. Через Чоу я познакомилась с Рикаром – остальное уже история.

– А насчет твоего отца?

– Его звали Энтони Люнг. Насколько я смогла выяснить, он и правда умер. По самые уши увяз во всяких разборках с триадами. – Она глубоко вздыхает и энергично вытирает слезы с глаз. – И вот я тут. Твоя брошенная и осиротевшая сводная сестра. И не знаю, почему это мне не стало легче.

Дэнни кивает. Восторг его заметно притушен сознанием, что мама бессердечно бросила родное дитя.

– Наверное, у нее были какие-то причины, – произносит он, стараясь убедить даже не Син-Син, а себя самого.

– Она когда-нибудь упоминала обо мне?

– Нет. Прости. Но я пару раз слышал обрывки каких-то споров…

Он умолкает, не договорив. «У всех у нас есть прошлое, Лили. Уж кому и знать, как не тебе!» – сердито произносит отец. А у мамы вид делается такой, словно он больно-больно ранил ее, задел самую душу.

– Мы же теперь вместе, да? – Дэнни заглядывает в глаза сестре.

Она отвечает ему таким же открытым взглядом, собираясь с силами, глубоко дышит, сражаясь со слезами:

– Еще как, Дэнни Ву. До последнего шага…

Скрип гравия под чьей-то ногой заставляет обоих подпрыгнуть. Подняв головы, они видят, что на них сверху вниз смотрит Аки. Ирокез его темным гребнем вырисовывается на фоне луны, лицо тонет в тени.

– Романтическая прогулочка? – насмешливо тянет он. – Не стану мешать.

Из горла Син-Син вырывается яростное рычание. Со всей силой давно копившейся досады и разочарования она тигрицей срывается со скамьи, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами. Одним молниеносным броском сбив с ног ошарашенного японца, она прижимает его к земле, приближает лицо почти вплотную к его лицу.

– Я из тебя котлету сделаю, клоун! – шипит она. – Какого черта ты за нами следишь?

– Я… я просто хочу помочь, – оправдывается он, оглушенный падением, стараясь высвободить руки.

– Черта с два!

– Меня Роза послала. Я ехал за полицейским фургоном на мотоцикле, а потом услышал звуки аварии. Кто-то сказал, что вы убежали в сторону парка Гуэля, а потом я мельком видел вас на той большой площадке… а потом я вас потерял…

– Врешь!

– Да правда же!

Дэнни присаживается на корточки рядом с ними:

– Ответишь на один вопрос, Син-Син тебя отпустит.

Аки морщится: Син-Син сильнее вдавливает колено ему в живот.

– Хорошо, хорошо.

– Что ты делал с Джимми Т. тем вечером в Берлине?

– Ничего!

– Не лги, клоун, – рычит Син-Син. – Лучше не зли меня!

И сдвигает колено чуть ниже.

– Ну ладно! Ой! Я скажу. Я с ним и правда виделся. С Джимми. Но я был просто гонцом, посыльным.

– Кто тебя послал? – рявкает Дэнни.

– Не скажу.

– У тебя есть три секунды. Я знаю, как сделать очень больно.

– Ладно, ладно! – Аки зажмуривается. – Роза. Она видела, что он ошивается вокруг, и хотела, чтобы я его предостерег. Чтобы он не натворил глупостей. Только он и слушать не хотел. Это Джимми испортил водную камеру. Я уверен!

Дэнни похлопывает Син-Син по спине. Его заливают волны триумфа и облегчения. Рассказ Аки сходится с только что вернувшимися воспоминаниями о Джимми под снегом. Наконец-то мы доберемся до дна этой истории!

– Син-Син, он не врет, – говорит он. – Роза что-то прятала в реквизитной. Может, как раз что-то, имевшее отношение к испорченной камере.

– Я на такие россказни не куплюсь! – горячится Син-Син. – Он врет!

Дэнни качает головой:

– У меня есть свидетель, что Джимми Т. был там, на пожаре…

– Но это же невозможно, – возражает Аки. Син-Син отпускает его, и он садится. – К тому времени Джимми уже вернулся в Америку. Роза уверена, что он не имеет никакого отношения к пожару. Стопроцентно уверена.

– Мне надо поговорить с Розой, – произносит Дэнни, забирая со скамьи томик Пруста и конверт. – Она столько всего от меня скрывала – и от папы тоже. Может…

Он не в силах высказать эту мысль вслух: что заговори Роза – мама с папой, возможно, были бы живы и сейчас.

– Держи, положи сюда, – Син-Син открывает желтый пакет. – Давай вернемся в «Мистериум».

Они шагают обратно через парк.

С моря снова надвигаются тучи, то и дело загораживая луну. В лесистой части парка гораздо темнее, но идти вниз легче, чем вверх. Я все-таки уношу с холма сокровища, думает Дэнни. Письмо от отца, обретенная сестра, новые факты… Может, худшее уже позади?

Между Син-Син и Аки наступает шаткое перемирие. Все трое молчат, глубоко погрузившись каждый в свои мысли.

Дэнни украдкой бросает взгляд на Син-Син, в голове у него теснятся новые вопросы. Почему, скажите на милость, это все держали в такой тайне? Почему мама бросила новорожденного ребенка столько лет назад? А если папа знал, что ему грозит опасность, зачем было прятать пакет в чертогах памяти – почему просто-напросто не рассказать мне о Син-Син и о том, что происходит? Ответишь на один вопрос – глядь, а за ним уже три новых. Все равно что рубить головы гидре.

Свидетельство о рождении словно бы придает происходящему некий смысл. Давно пора! Да еще записка – она и превосходит ожидания Дэнни, и не оправдывает их в одно и то же время. Папа тянется ко мне, но не говорит всю правду. Как всегда. И я, как всегда, хочу большего. А книжка Пруста тут при чем? Папа написал, что это важно – значит, так оно и есть. Дэнни лихорадочно роется в памяти.

Последний год папа просто бредил этой книгой. Вечер за вечером просиживал на скамье в трейлере, нахмурившись, прищурив глаза, иногда зачитывая отрывки вслух, иногда впадая в недоумение. А один раз сердито запустил томиком через всю комнату. Борьба папы и книги стала предметом расхожих шуток. Но зачем прятать ее здесь?

– Ты и твой чертов Пруст, – как-то посетовала мама, заметив, что последние дни ей выпадает львиная часть дел по хозяйству, а папа только и знает, что сидеть с книгой в обнимку.

– Гм-м-м. Чертов Пруст, – рассеянно промычал папа.

Дэнни присмотрелся к плотно заполненным мелким шрифтом страницам:

– А о чем тут?

– Да просто один человек вспоминает свою жизнь. Макает печенье – практически маленькое пирожное – в чай и начинает есть, и в этот миг вспоминает все свое детство, всю жизнь. Семью, как он рос, и все такое. Фактически ни о чем. И обо всем на свете.

– Да ты просто хочешь прослыть интеллектуалом, Гарри, – фыркнула мама. – Надеешься переплюнуть Лору!

Последовала едкая перепалка, окончившаяся тем, что папа пулей вылетел из трейлера, громко хлопнув дверью.

Так зачем было оставлять книгу здесь? Уж верно, тысяча страниц описания, как человек ест печенье и вспоминает детство, мне ничем не помогут, думает Дэнни с досадой.

Аки быстро шагает рядом с Дэнни и Син-Син, переводя взгляд с одного задумчивого лица на другое.

– Вы как, в порядке? – спрашивает он.

– Теперь уже и не знаю, – отвечает Дэнни. – А как ты… сестренка?

Син-Син выжимает из себя полуулыбку:

– Да вот и я не знаю. Рехнуться можно. Брат!

– Я могу вам помочь, – начинает Аки. – Правда, Дэнни, могу помочь с шифровками. Я не шучу…

Но договорить он уже не успевает.

Бейсбольная бита с глухим стуком опускается ему на голову, по парку раскатывается эхо. Сокрушительный удар валит клоуна на спину. На лице у него алеет кровь.

В то же мгновение пара сильных рук обхватывает шею Дэнни, зажимает ему рот. Очень сильных.

– Пора в кроватку, – выпевает голос у него над ухом. Что-то мягкое прижимается к губам, душит, лезет в горло и нос, затуманивает разум, уносит прочь мысли и чувства…

…последнее, что он видит, – как Син-Син отчаянно борется с напавшими на нее двумя мужчинами, лица которых скрыты капюшонами. Девочка парирует, закрывается от ударов, но они валят ее на землю.

– Сладких снов, – шепчет ему на ухо женский голос. – Спи крепко – для Ла Ло-о-о-о-оки.

И он падает.

Падает в бездну, в вихрь света и звука. Уносится по спирали все ниже, не осознавая ничего, кроме падения.

 

8. Почему Роза была права

Это не сон: нечто более глубокое, долгое, тревожное. Беспокойное, полное тряски и колыханий, от которых из глубины желудка поднимается тошнота, и он борется за каждый вздох, силится сбросить груз с груди, унять тупую боль в голове.

Его накрепко сжимают тиски чего-то неизведанного, больше всего похожего на мертвенные объятия ночного кошмара, когда ты завис между сном и явью, непослушные мускулы словно парализованы, а жуткий страх тяжким грузом давит на грудь и плечи.

Смерть, близится смерть. Скелет всадника на коне.

Дыши! – велит себе Дэнни. Дыши и жди, пока кошмар утихнет, как оно всегда и бывает, пока нависшая над кроватью зловещая фигура не окажется просто-напросто твоей собственной курткой, повешенной на дверце гардероба, пока черная ведьма или сероглазый инопланетянин не исчезнут, содрогаясь и уменьшаясь в размере.

Каждый вздох дается с трудом – сдавленность, оцепенение не проходят. Невозможно даже пошевелиться.

Интересно, глаза у меня открыты или нет? Вроде бы я их открываю, но все равно ничего не вижу. Или там маячит проблеск света? До чего же хочется пить! В горле пересохло, как будто у меня уже много дней капли во рту не было.

Кровь тяжко приливает к голове, звенит в ушах.

Ноги не слушаются.

Он снова пробует пошевелиться.

Что, во имя дьявола, вообще происходит?!

И тут он начинает слышать. Безошибочно узнаваемые звуки. Звуки, которые он слышал с самого первого дня, как появился на свет, – а вероятно, и в утробе матери.

Звуки бесчисленных дней его детства – столь же знакомые, как возня Фрэнки среди креплений, голос Розы, распевающей по утрам похабные песенки, лай Герцога и смех мамы…

…он слышит гомон возбужденной от радостного ожидания публики в «Мистериуме» – шум битком набитого зала, которому не терпится увидеть, что же будет дальше, который уже заинтригован декорациями в стиле стимпанка, висящими канатами, видом воздушных гимнасток, возносящихся на самую верхотуру. Представление вот-вот начнется, думает Дэнни, еще не придя в себя, еще только пытаясь осмыслить происходящее. Представление вот-вот начнется, а я его пропущу…

Правда, что-то сегодня выбивается из привычного ряда: шум публики раздается словно бы над головой…

Мне бы проснуться толком! Голова такая тяжелая, точно вот-вот взорвется.

Новый звук. Монотонное гудение гитары Билли, начинающей вступление ко второй части «Камеры чудес». Звон струн заполняет уши, толпа кричит и аплодирует, но все как-то не так. Все это происходит в воздухе над головой.

И наконец, когда последние остатки дурманящей отравы улетучиваются, наступает озарение.

Силы небесные! Я же вишу вниз головой, подвешенный за щиколотки!

Дэнни бьется в путах и чувствует, как раскачивается канат или трос, на котором он висит.

Но почему я ничего не вижу? Не могу высвободить руки?

Однако он уже знает ответ. Музыка внизу сбивается с ритма, потом умолкает – толпа зрителей далеко внизу разом ахает.

Даже до того, как до Дэнни доносится едкий, удушающий запах горелого парафина, он понимает, что происходит.

О господи! Я Повешенный!

 

9. Почему представление в цирке всегда должно идти… своим чередом

Замора лишь вполглаза следит за началом второго действия. Сказываются усталость, тревога и сильные болеутоляющие.

Он уговаривал Розу отложить премьеру – бросить все силы на поиски Дэнни и помощь полиции, – но итальянка сказала: нет, это невозможно, они не избегут финансового краха, их ждет разорение и конец, надо действовать по плану и надеяться на лучшее.

– Viva il circo! – прорычала она. – Что бы ни произошло.

И несмотря на безумный страх, Замора знал, что она права. Ожидается полный зал, остается лишь состроить храброе лицо и делать то, для чего они рождены. Выступать.

Полуприкрыв отяжелевшие веки, Замора мысленно проигрывает события последних двадцати с небольшим часов.

Он, Син-Син, Аки и Фрэнки еще долго не оставляли поисков, даже когда все остальные вернулись, притихшие и вымотанные, после того, как много часов подряд прочесывали парк Гуэля. Они искали всю ночь и все утро, не только в парке, но на улицах Раваля и Готического квар-тала.

Полиция тоже бросила все силы на поиски пропавшего мальчика. Описание подозреваемой выданы каждому городскому патрулю. Предупреждены морские порты и аэропорты. Но – ни следа.

Сейчас Син-Син тихо стоит рядом с карликом, наблюдая, как Билли поднимается на подмостки с гитарой. Лицо у нее бледное, измученное, все в синяках и ссадинах после схватки с неизвестными. Лишь столкнув второго нападающего за парапет, она смогла развернуться на помощь Дэнни: но к тому времени и он, и Ла Лока уже бесследно исчезли.

Аки лежал на земле без сознания, и потребовалось десять минут на то, чтобы привести его в чувство.

Хотя в глазах у него двоилось, клоун отказался идти в больницу и присоединился к поискам с неменьшей решимостью, чем Син-Син и Замора. Сейчас он сидит на скамейке за сценой, потягиваясь и поправляя повязку на голове.

– Надо было мне скорее возвращаться от Лопе, – бормочет Замора себе под нос.

Син-Син качает головой:

– Это мне надо было хорошенько смотреть по сторонам…

– Если б хотелки были белки… – начинает Замора…

…и осознает, что глаза всех зрителей обращены наверх – куда-то выше всех декораций, выше повисших на страховочных тросах Иззи, Беатрис и Марии, приготовившихся к номеру «Черные ангелы». Куда-то вверх, во мрачную тьму над головой – туда, где внезапно зажегся мерцающий огонек.

Но там же не должно ничего быть. Что происходит? Замора делает несколько шагов вперед, заслоняя глаза от слепящего света прожекторов, и всматривается во тьму.

– Что, черт возьми, творится?!

Роза стоит рядом во всем великолепии наряда распорядительницы цирка, в прическу ее вплетены розы. Она показывает на высокий сводчатый потолок:

– Фрэнки! Посвети-ка туда!

Под сводами собора полыхает пламя – ползет по длинной веревке, отбрасывая зловещие тени на колонны вокруг…

…прожектор Фрэнки выхватывает из темноты черный мешок – он отчаянно дергается, бьется, лягается, выделывая отчаянный безумный танец, пока голодные языки пламени проедают себе дорогу по веревке.

По толпе проносится новый вздох – что-то темное падает, планирует с высоты тридцати метров: это слетела с горящей веревки мешковина, показав, что под ней скрывается крохотная фигурка, прочно упрятанная в смирительную рубашку, со скованными ногами. Пламя ползет все ближе, фигурка бьется в попытках освободиться.

Над ареной воцаряется такая тишина, что слышно потрескивание огня под сводами собора. И тут эту тишину прорезает крик Син-Син – хрупкий и звонкий:

– Дэнни!

Замора уже сорвался с места – мчится к ближайшей винтовой лестнице. Дарко бежит за ним по пятам.

Может, если успею подняться, то смогу хоть что-то предпринять, думает карлик. Но сердцем чувствует: веревка уже почти догорела.

 

10. Почему Дэнни пустился в смертельный пляс

Едва почуяв запах парафина – едкий знакомый запах, пропитавший многие вечера его детства, – Дэнни мгновенно понимает, что происходит.

Смертельный номер: спасение с перегорающей веревки.

«Вот веревка – просто убийство, – говорил папа. – Я сам видел, как на ней люди гибли. Но если знаешь, что делаешь, все будет хорошо», – добавлял он, видя волнение на личике сына.

Все будет хорошо, если знаешь, что делаешь.

Дэнни понятия не имеет, как попал сюда, – помнит лишь смертоносную хватку Ла Локи и вонь какой-то дряни на носовом платке, которым похитительница заткнула ему нос и рот. Зато он точно знает, с чем имеет дело.

Извиваясь, чтобы стряхнуть мешок, он чувствует, как туго затянута смирительная рубашка. Руки у него скрещены на груди, а длинные рукава завязаны сзади, причем максимально туго. Ножные браслеты пристегнуты к скобе в форме восьмерки. Интересно, цепь там тоже есть? Вряд ли.

Долго ли он здесь провисел? Скоро ли пламя пережжет веревку? Синтетические канаты горят дольше, чем натуральные, но это еще смотря сколько зажигательной смеси плеснуть – и давно ли уже горит. Слишком много неизвестных факторов.

И вот мальчик начинает бороться. По очереди напрягает все мышцы тела, то сжимает, то расслабляет их, подергивается, пытаясь хоть немного ослабить узы.

Мешок падает – и Дэнни моргает в ослепительном свете прожекторов. Пол кажется далеким-предалеким, до ужаса далеким. Такого падения не пережить.

К нему обращены тысяча лиц: маленькие кружочки, в потрясенном внимании следящие за его попытками вырваться. Осознают ли они, что это все всерьез, или считают лишь частью представления? Он видит Летучих Акробаток на полпути между ним и ареной, слышит, как люди внизу выкрикивают его имя, видит перевернутые колонны и лестницы собора, мерцание огней, складывающихся в одно слово: «Мистериум».

Забудь это все. Гляди наверх и думай, что предпринять.

Дэнни вытягивает шею, пытаясь разглядеть хоть что-то выше своих ног, выше завязок смирительной рубашки, крепящихся к кожаным браслетам на щиколотках. Да это же папин реквизит!

Пламя полыхает вовсю, яркое и жаркое. На расстоянии двух вытянутых рук, не дальше. К потолку поднимается столб черного дыма, сквозь который нельзя разглядеть ничего, так что не видно, к чему и как крепится канат. Ну хотя бы пламя оранжевое, а не ярко-желтое или белое, а значит, это холодный огонь. Такое топливо Фрэнки использует для спецэффектов.

Есть еще время освободиться. Но что потом?

Дэнни чувствует, как отмычки у него на шее, подчиняясь силе тяжести, ползут под свитером ниже, к налившейся кровью голове. Но что толку в отмычках, пока я не освободил руки?

Ну так освобождай поскорее! Всему свой черед.

Он начинает исполнять знаменитый папин «смертельный пляс»: последовательность подергиваний и рывков, в результате которых он словно запляшет на веревке, вращаясь и извиваясь во все стороны. Этот танец позволит ему чуть ослабить узлы – но заодно увеличит нагрузку на и без того уже ослабленную веревку. Сердце бешено стучит в груди, руки напряжены, в глазах темнеет.

Огонь, ожидающая внизу бездна, смирительная рубашка. И все. Делай все, что в твоих силах, и старайся не думать, какому испытанию ты подвергаешь истончающуюся нить, держащую тебя в живых.

Наконец он ощущает, что смирительная рубашка чуть-чуть поддалась. Самую малость, но этого достаточно, чтобы потихоньку подтягивать руки по груди к голове. Не переставая при этом подергиваться и изгибаться – сухожилия на плечах жалобно стонут, мышцы жжет словно огнем. Кажется, плечевые суставы вот-вот выйдут из пазов. Инстинкты самосохранения взывают к нему, умоляя остановиться, пока он сам себя не искалечил.

Не слушай. Не прекращай усилий.

Ох! Оба плеча пронзает острая боль – но Дэнни добивается своего! Руки подтянуты к подбородку, рукава смирительной рубашки сползают со спины, болтаются за головой. Слава тебе господи, никаких цепей, лишь ремни на застежках. Дэнни торопливо начинает расстегивать их, протягивать кожаные ремни сквозь пряжки. Очень уж это трудно – когда висишь вниз головой и крутишься как ненормальный.

Снизу раздается взрыв криков ужаса. Но и аплодисменты… Толпа не знает, что и думать.

И тут происходит катастрофа.

Шнурок, на котором висят отмычки, скользит по лицу, задевает мимоходом ухо – и летит вниз. Дэнни смотрит, как уносится в бездну надежда на спасение. Сердце у него леденеет.

Он снова проверяет, как там пламя – подобралось совсем близко. Веревка слегка подрагивает: волокно за волокном лопается в огне. Но Дэнни видит и еще кое-что. На кожаных браслетах на ногах нет настоящего замка! Только застежки!

Похоже, неизвестный, что подвесил тут Дэнни, не очень-то разбирался в том, что делает. Или… или ему дали шанс? Как бы там ни было, а это хорошие новости.

Напрягая мышцы живота, Дэнни подтягивается наверх, тянется руками к щиколоткам. Кровь отливает от головы – и перед глазами начинают плясать звезды. Встряхнув головой, чтобы зрение прояснилось, мальчик расстегивает пряжки на браслетах.

Поддаются, поддаются! Что дальше?

Дальше вот что – тянешься вверх, переносишь вес на скрепу, а когда повисаешь на руках, тебя спускают на землю.

Но сейчас-то никто его не спустит.

Дэнни лихорадочно оглядывается по сторонам. Над головой слышен треск лопающихся волокон. Примерно в пяти метрах от себя он замечает балкон – один из многочисленных балкончиков, втиснутых под своды собора. Это его единственный шанс!

Дэнни молниеносно проделывает трюк, который множество раз наблюдал в исполнении отца: последний победоносный рывок, ноги свободны, а сам он повисает, держась руками за крепление, привязанное к веревке. Кожаные путы летят на землю. Новый взрыв ликования в толпе!

Однако времени наслаждаться похвалой зрителей нет. Брыкнув ногами, Дэнни начинает раскачиваться на веревке. Сперва совсем слабо, но постепенно амплитуда движения увеличивается – все больше, и больше, и больше, каждый раз все ближе и ближе поднося Дэнни к каменному балкончику.

Одна попытка. Без страховки. Без натянутой внизу сетки.

Без права на ошибку.

Тут-то мне и конец.

По крайней мере, если я и погибну, то как Валленда.

Еще два раза…

…один… давай!

Дэнни отпускает металлическую скобу на конце раскачивающейся веревки. Краткий миг полета, свист воздуха в ушах… Руки раскинуты для равновесия, колени чуть поджаты, чтобы скомпенсировать удар… И вот он уже тяжело приземляется на балкон, делает один длинный шаг вперед, спотыкается и падает на колени. Сила приземления, долгие минуты, проведенные вниз головой, пережитый страх – все дает знать о себе. Он выглядывает через прутья перил.

Веревка еще горит ярким пламенем. Теперь, оставшись без груза, она извивается и пляшет как ненормальная. А потом вдруг обрывается и пылающей яркой кометой летит вниз, на арену, оставляя за собой шлейф дыма и искр.

Вот тут-то зал и взрывается аплодисментами.

 

11. Почему в ночи орали попугайчики

Дэнни не ждет ни секунды. Нырнув в маленькую дверцу, он оказывается на одной из спиральных лестниц. Снизу слышатся поднимающиеся шаги. Подмога близко? Дэнни бежит навстречу, преодолевает первый виток спирали.

Откуда-то – снизу или сбоку? – доносится голос Заморы, громко выкликающего его имя.

– Майор! – кричит Дэнни в ответ и ускоряет шаги, следя лишь за тем, чтобы не споткнуться и не упасть.

Заворачивает за угол – и лицом к лицу сталкивается с Ла Локой.

Она сейчас в черном плаще, но он узнает ее с первого же взгляда. И с дрожью узнает безумный надтреснутый смех, рвущийсяся с ее губ. Мгновение – и смех стихает. На лице Ла Локи отражается удивление, она вскидывает пистолет и стреляет почти в упор.

Выстрел звучит громко – очень громко, а реакция у Ла Локи быстрая. И все же Дэнни быстрее. Он успевает пригнуться, и пуля ударяет в каменную стену, отскакивает рикошетом и, никому не причинив вреда, падает на пол. А он уже развернулся и мчит обратно по лестнице.

– Не уйдешь, Ву! – задыхается, давясь смехом, Ла Лока и бросается вдогонку. – Догоню и у-убью!

Дэнни со всех ног бежит по ступеням, спотыкаясь и хватаясь за стенки, чтобы не упасть. Она не настигает его, но и не отстает. То и дело оглядываясь через плечо, он видит, как затянутая в перчатку рука поднимает пистолет и стреляет.

Бум! Очередной промах.

И снова промах. Но на этот раз уже ближе. Скорее – не то она догонит тебя!

Ноги у него начинают слабеть, подкашиваться. Бог весть, сколько часов без еды и питья, да плюс еще наркотики, которыми она его накачала…

Еще одна дверь. Устав подниматься, он выскакивает в нее – и оказывается перед лабиринтом лесов, окружающих собор с этой стороны.

Может, удастся тут спрятаться, сбить убийцу со следа.

Со всей быстротой, на которую он способен, Дэнни карабкается по оранжевым прутьям. Под ногами открывается новая бездна. Вокруг ветер да тьма. Все такое огромное, а он так беззащитен и уязвим.

Новый выстрел.

Ла Лока вырисовывается на фоне дверного проема. Пистолет в ее руке поднят. Дэнни отшатывается, но пуля уже ударила в ограждение и с металлическим лязгом отскочила.

Смеясь как безумная, Ла Лока пускается вдогонку за мальчиком, проворно перебирает руками, раскачиваясь на перекладинах, сокращая разрыв.

Внезапно за спиной у нее в том же самом проеме появляются еще две фигуры. Это Дарко и Син-Син. Через миг к ним присоединяется Аки.

– Стой! – кричит Дарко. – Не трогай его!

– Не останавливайся, Дэнни! – кричит сестра. – Ты быстрее!

Но Дэнни уже совсем не уверен в этом. Кажется, пора сменить тактику. Если преследовательница подберется ближе, уже ничто не защитит его от пуль.

Чуть впереди виднеется могучий корпус подъемного крана. Внутри тянется лестница, обнесенная сетчатым ограждением. Может, по ней и спуститься? Все быстрее, чем скакать обезьяной по этим лесам…

Однако, протиснувшись внутрь узкой шахты, он видит, что дверца под ногами заперта на замок, а по бокам крана торчат специальные охранные шипы. Там не пролезешь. Отмычки нет, вскрыть замок нечем.

Остается только лезть вверх. Самый примитивный инстинкт говорит: лезть вверх означает лезть к безопасности. Перекладина за перекладиной, схватиться, подтянуться, отпустить. А пропасть внизу все глубже и глубже.

Ла Лока прямо под ним, тоже на лестнице, метрах в десяти снизу, старается унять смех и прицелиться как следует, прилаживает пистолет на сгиб руки. Панически карабкаясь по ступенькам в ожидании выстрела, Дэнни пролезает через следующий люк и торопливо захлопывает его за собой. В ту же секунду гремит выстрел. Люк содрогается от попадания.

Слишком близко – нельзя останавливаться.

Он мысленно рисует себе кабинку крановщика – ту, которую видел из квартиры Хавьера, – плывущий над городом крохотный пузырек спокойствия и безмятежности. Может, хоть там я окажусь в безопасности, думает мальчик, смутно осознавая, что думается ему как-то плохо. Наверное, наркотик еще до конца не выветрился…

Выше, выше!

Город остается далеко снизу – даже могучий собор уже исчезает внизу. Дэнни уже миновал огромную мерцающую надпись «HOSANNA».

Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой…

Дэнни чувствует изнеможение.

Посмотрев вниз, он видит, что Ла Лока уже всего в каких-то пяти метрах от него. Почти не в силах бояться, он замирает на месте, ожидая выстрела.

Ну давай, стреляй. Карта с Повешенным на этот раз говорила правду. Грядет Смерть. Может, оно и к лучшему…

Ла Локе наконец удается сдержать рвущийся наружу смех достаточно долго, чтобы прицелиться. В воцарившейся тишине раздается громкий щелчок курка. Еще щелчок – это боек бьет по пустому патроннику. И Ла Локу снова разбирает смех.

Патроны кончились.

Дарко, Син-Син и Аки лезут вдогонку, быстро сокращая разрыв.

Ла Лока кричит – жуткий утробный вопль эхом разносится меж шпилей собора. Швырнув бесполезный пистолет в преследователей, она вытаскивает из сапога длинный острый нож и, зажав его в зубах, стремительно карабкается вверх по лестнице.

Вверху – ничего, лишь кабина крановщика. До земли более трехсот метров, ветер такой, что только держись.

Дэнни добирается до дверцы темной кабинки.

Юркнуть туда, закрыть за собой дверь – и наконец дать себе передышку. Закрыть глаза. Заснуть.

Заперто!

Ла Лока уже так близко, что Дэнни слышит свистящее дыхание, перемежаемое приступами полоумного хохота.

Куда теперь?

Он в отчаянии смотрит на вытянутую над площадью стрелу крана. Может, туда Ла Лока за ним лезть побоится?

Выбора нет, и Дэнни ползет вперед над пустотой, цепляясь руками за холодный металл, отталкиваясь ногами от поперечных ребер. Оборачивается. Проклятие, Ла Лока не прекратила погоню! Неустрашимая – или окончательно свихнувшаяся. Силы покидают Дэнни, а убийца все ближе…

Все без толку…

…и вот она уже наклоняется и хватает его за плечо железной хваткой, заносит над головой нож, готовая нанести удар. По лицу ее разливается неожиданное безмятежное спокойствие, точно владевшая ей буря миновала.

– Adéu, – говорит она, примериваясь.

А в следующий миг выражение ее лица вновь меняется, словно она вдруг передумала, резко и неожиданно. Смех стихает. Ла Лока медленно опускает руки, на вдруг утратившем внутреннюю силу лице отражается сперва удивление, а потом пустота, голова клонится набок. Закрыв глаза, она без единого звука кренится, поворачивается, заваливается вправо. Из основания шеи в спине у нее торчит нож с такой знакомой рукояткой…

Спотыкаясь, Ла Лока делает пару шагов по стальным перекладинам, вытягивает руку, хватаясь за пустоту – и безжизненной грудой падает в пропасть. Плащ ее раздувается словно гигантские крылья. Мелькает ярко-зеленая подкладка, и Ла Лока летит вниз, в парк.

Дэнни отворачивается, слыша, как тело Ла Локи с треском проламывается через кроны деревьев. Попугаи с пронзительными криками разлетаются с насиженных мест на ветвях.

Дэнни поникает, прижавшись к железной стреле, намертво вцепившись в нее. Внезапно на него накатывает ощущение беззащитности, уязвимости.

Сзади раздается голос Син-Син – звонкий, бодрый, бурлящий энергией:

– Вот это бросок, Дарко! Ты остановил ее!

Обернувшись, Дэнни видит метателя ножей, застывшего в своей неизменной позе после броска. Он тяжело дышит, силясь сохранить знаменитое самообладание, но глядит на метнувшую нож руку с таким видом, точно сам никак не поверит, что это все взаправду. Потом он смотрит вниз, в темную бездну, качает головой и прикрывает глаза.

– Что посеешь, то и пожнешь… – рычит он.

Но Син-Син уже идет ровной походкой по стреле. Лицо ее разрумянилось от погони, облегчения, от всех треволнений последних нескольких минут.

– Ты цел! – выдыхает она. – Цел! Я думала, что потеряла тебя!

Дэнни кивает, хотя все еще не может охватить разумом произошедшее. Не в силах осознать, что это все значит. Кран вибрирует в порывах налетевшего ветра.

Ла Локи больше нет. Возможно, вместе с ней исчезла и часть угрозы. Но и частица общей тайны.

А вдруг она открыла бы мне что-то еще. Рассказала бы про Джимми или почему мама с отцом обречены были погибнуть в пожаре. Почему «Сорок девять» хотят, чтобы я тоже умер.

Он поднимается на колени, держится за поручень, чтобы не упасть. Ветер ерошит его челку.

И все же я знаю, что делать дальше: надо расспросить Розу обо всем, что ей известно, потребовать от нее откровенности, полной откровенности. А потом самому отправиться к Джимми Т. И, возможно, две следующие шифровки подскажут, что еще я должен узнать. Приоткроют завесу тайны.

Он смотрит на огни, сияющие на бе-зумных шпилях собора, на другие краны, сверкающие желтым фосфоресцирующим светом на фоне огромного темного города внизу. На мерцающее вдали море.

Над всем этим висит луна.

Дэнни встает на ноги и поворачивается к Син-Син, в глазах его пляшут острые лучики. Пропасти под ногами он больше не замечает.

– Вы видели? – тихонько спрашивает он у нее, у себя самого, у всех остальных, кто сейчас не может слышать его. – Видели? – кричит он. – У меня получилось! Я жив, я здесь!

И шагает обратно, в безопасность, к обретенной сестре.