Наша мама работает целый день. Шесть раз в неделю. Готовить она терпеть не может, и только по праздникам она проявляет свой кулинарный талант. При этом ей нельзя попадаться под руку, особенно мне; обязательно ущипнет, толкнет, накричит, но праздник ее стихия. Она очень красиво сервирует стол. Это у нее от бабушки или из Англии.

Семья у нас не религиозная, но на Пасху или Рош-Хашана гости к нам напрашиваются заранее. Приходит в обязательном порядке мой учитель музыки, маленький, хромой Иосиф Романович Ступель с женой Клавдией Ивановной, ученой из Москвы, минимум метр восемьдесят ростом, и не еврейкой и с собачкой-шпицом Муриком, а остальные – время от времени меняются. Профессор Одинов. Из Москвы его выслали, или он сам убежал от преследований в связи с делом врачей. Это очень красивый, вальяжный мужчина, большой эрудит и дивный рассказчик, и немного фантазер, по происхождению он бакинец. Вся семья его осталась в Москве. Татьяна Наумова – русская красавица с косой – чистая еврейка, и ее муж – доктор Петр Наумович Резников. Мои дядя с тетей после отсидки и с сестрой Анечкой. Приходили бы еще многие, но мы эти приемы не афишируем. Зато в дни рождения, Новый год у нас настоящая гульба. Приглашают человек двадцать – тридцать. Составляют все столы и стулья из нашей квартиры и от тети Поли. Приходят друзья родителей, с некоторыми из них они были в гетто.

Все дамы нарядные, с укладками; профессор Розенблюм сидит за пианино. Жена знаменитого архитектора Бруна поет; если бы не война, она бы с успехом закончила консерваторию. Аба Гроссман – рассказчик анекдотов, он у нас главный тамада. По-моему, добрая половина еврейской каунасской интеллигенции бывает у нас на этих торжествах. Иногда праздник устраиваем вскладчину.

Живем мы на центральной улице, Сталинском проспекте, в отдельной трехкомнатной квартире. В начале вечера широко открываются окна, и все громко поднимают тосты за товарища Сталина, за Ленина, за нашу прекрасную жизнь. Поют «Широка страна моя родная», какую-то песню по-еврейски, из которой я помню только «Хавер Сталин! Хавер Ленин! Ай-яй-яй-яй-я-я!». Получается очень слаженно.

После этого представления окна наглухо закрываются, и репертуар резко меняется. Бруниха затягивает песню. К ней присоединяется жена доктора Лившина. Они поют на два голоса. Майн штетеле Бельц, А идише маме , и Офн припечек . Затем Ломир алэ ин эйнем, ин эйнем … Все подхватывают, вспоминают войну. Пьют за погибших, за родителей. Потом все же переходят на танцы, которые мой отец терпеть не может. Для него это принудиловка. Мама его заставляет танцевать со своими подругами, а эти дамы, как партнерши по танцполу, его никак не интересуют, когда на свете столько молодых и красивых, а отец хорошо танцует. И танго, и чарльстон.

Расходятся все поздно ночью.

Такими я запомнила наши вечера.