Ощущение того, что странный посетитель не приснился, а действительно приходил и вытворял свои пакости, не покидало Гектора Ивановича, и наоборот, все больше и больше утверждалось. И все же поверить в реальность наваждения было невозможно. Хотя каких только нет теперь умелых шарлатанов и колдунов! Так размышлял Гектор Иванович весь вечер. С девяти до одиннадцати у него были посетители, вполне нормальные люди, хотя и незнакомые. В одиннадцать они, будто по приказу, ушли. Вот теперь придет дилер-спонсор, решил Кутузов, и действительно, не прошло и десяти минут, как за дверью раздались шаги, оживленные голоса и в бильярдный зал ввалился Толик, да не один, а с приятелем и двумя девушками, одной из которых была она — мечта, беглянка, звезда, акварель, карамболь, фантазия закоренелого бильярдиста.

— Я пришел, Дон Жуан! Ты звал меня? — спросил дилер-спонсор Толик и принялся извлекать из сумки с надписью «Adidas» бутылки коньяка «Арагви», расставляя их на зеленом сукне. Приятель включил магнитофон, из которого запела Патрисия Каас, и тогда представился: Игорь. А девушки — Марина и Лида. Значит, она — Лида. Ничего противоречащего мечте, акварели и фантазии в этом имени для Гектора Ивановича не звучало. Он пожал руку Игорю, поздоровался с девушками, объяснил происхождение своего имени от героя древнегреческого эпоса и предложил чувствовать себя как дома.

В холодильнике «Морозко-3М» нашлось полкруга сулугуни, немного черешни, лимон, да гости с собой принесли ветчину и салями. Закуску и выпивку расположили на столике для домино, к нему придвинули кресла. Пока девушки и Кутузов устраивали все это, резали сыр, колбасу, ветчину и лимон, Толик и Игорь взялись играть на бильярде. Гектор Иванович поглядывал на их игру и предвкушал, как все сейчас немного выпьют, и он покажет класс, он вызовет восхищение девушек и завоюет сердце Лиды, уже и так, возможно, частично завоеванное.

Забив по два шара, Толик и Игорь оставили кии и подсели к столику, стали пить коньяк. Девушкам наливали поменьше, мужчинам сразу граммов по сто пятьдесят — короче говоря, каждую бутылку с одного раза на пятерых разливали, чокались и пили без тостов. Гектору Ивановичу налили штрафную, под тем предлогом, что они сегодня уже на грудь приняли, а он еще нет. Потом Толик наполнил Кутузову полный стакан и произнес маленький тост за выдающегося мастера игры на бильярде, непобедимого и прекрасного Гектора. Кутузов смело рванул в себя полный стакан коньяка и решил, что настал момент показать свое искусство. Он подошел к столу и стал забивать шары. Три первых закатились как бы сами собой под дружные аплодисменты гостей. У Гектора Ивановича взыграло ретивое, и он объявил:

— Любой игре приносит эффектный успех удар дуплетом. Как известно, одним из лучших дуплетистов был безвременно погибший президент Кеннеди, который зимой и летом играл дуплетом.

Кутузов выполнил дуплет, шар послушно вкатился в среднюю лузу. Из угла, где разгоралось веселье, раздались дружные овации. Игорь подбежал к Гектору Ивановичу с наполненным стаканом. Маркёр пытался отстранить стакан — потом, мол, потом, — но Игорь вдруг встал на одно колено, приложил ладонь к груди и умоляюще протянул стакан с коньяком еще раз:

— Приз, маэстро! Приз! Призовой кубок!

Была не была! Гектор Иванович хватанул стакан, закусил долькой лимона и почувствовал себя на такой высоте, что можно без сомнения забить любой шар.

— Маэстро! «Полет валькирий», пожалуйста! Просим! — крикнула Лида, но Гектора Ивановича охватила большая дерзость, чем на «Полет валькирий».

— Массе, господа! — воскликнул он голосом, каким объявляют в цирке смертельные номера, и принялся устанавливать шары для сложнейшего трюка. — Внимание, господа! Этот бильярдный фокус требует особенного мастерства и сосредоточенности.

Произнося последнее слово, он почувствовал, как язык у него заплетается, а когда стал прицеливаться, в глазах у Кутузова все поплыло, шары пьяно закачались, он упустил мгновенье, когда надо было нанести удар, стукнул хуже некуда, кончик сталинского кия хряпнул, а шары поползли в разные стороны медленно, как раки, причем, один подполз к лузе, но вдруг у него выросли тонюсенькие ручки, которыми он уперся в края лузы и не пошел проваливаться, замер. Величие маркёра Кутузова рухнуло и рассыпалось в пух и прах. Убитый горем, он неверным шагом отошел от стола.

— Не попал! Не попал! — кричали зрители.

— Надо было заклинание! — кричала Лида. — Залулузам!

— Р-р-ручонками упираться… Я те дам ручонками! — бормотал маркер.

Толик подбежал к Гектору Ивановичу, обнял и препроводил к столику, усадил, протянул маркеру новый стакан коньяка:

— Утешительный приз монстру бильярда!

Гектор Иванович хотел было все же вскочить и идти бить морду шару, но вместо этого почему-то взял дрожащей рукой стакан, налитый всклень коньяк выплеснулся через край на штаны, но Кутузов ошалело выпил оставшийся на две трети наполненным стакан и громко икнул. Он увидел, что Марина уже сидит на коленях у Игоря, а Толик, не стесняясь, гладит ноги Лиде. Ноги эти были умопомрачительно красивые, и при виде их Гектор Иванович понял, что погиб. Он опьянел еще больше и стал оправдываться, что массе — трюк очень сложный, нужен карамбольный бильярд, и даже самые выдающиеся мастера не всегда могут с первого раза его выполнить. Его утешали, хлопали по плечу и по шее, но Кутузов был убит, неутешен, он отказывался от коньяка, потому что чувствовал: больше пить ни в коем случае нельзя.

Тогда Игорь извлек из сумки бутыль французского:

— «Наполеон»! Кутузов! Сразись с «Наполеоном»! Вспомни восемьсот двенадцатый год! Сразись, Кутузов!

И он сразился.

Выпил полстакана «Наполеона», который почему-то оказался хуже, чем «Арагви».

Бильярдный зал превратился в каюту корабля, попавшего в шторм, — все шаталось и шумело, девушки постанывали в умелых руках Толика и Игоря.

— А мне вот Лида нравится, она девушка моей мечты, моя карамболька! — сказал Гектор Иванович, и тотчас она оказалась рядом с ним в обнимку, щекотала носом его ухо. Он оглупел и зачем-то спросил у нее:

— А что значит пумпонбанк?

— Пумпон! Пумпон! Ха-ха-ха-ха!

— Нет, я серьезно, я не понял.

— Комкомбанк, а не пумпон! Это значит комиссионно-коммерческий. Понял, Гек?

— Понял… Солидно!..

— Эх ты, пумпон! Сам ты пумпон! Причем, типичнейший.

— Да врут они, — звонко возразила Лида. — Комитет комсомола — вот что такое ихний комком. Ты что, Гек, не видишь, что ли, их рожи? Это же бывшие комсомолисты, а комсомольские денежки теперь в дело пустили, деловары! Они теперь буржуйчики. Все богатства в мире накоплены нечестным путем.

— В таком случае — айн момент! — Кутузов зыбко встал на ноги и проколесил в свою каморку за портретом Брежнева. В голове его вертелось: комсомолисты, мозги мускулисты, побольше ситчика моим комсомолкам! А как это — коммунистический союз молодежи? Теперь, стало быть, капиталистический? Капсомол? Нор-р-рально!

Портрет Брежнева поднялся на ноги и понес за собой пьяненького маркёра, который едва поспевал за ним, уцепившись за раму руками.

— Господа капсомольцы! Вот вам от меня подар-р-рочек!

— Леонид Ильич, дорогой! — Гостям понравился подарок, его поставили на обозримое место. Брежневу тоже понравилось — ему подносили коньяк, хотя пил его вместо бывшего генсека маркер Кутузов, которому вдруг стало безразлично, в какой степени он пьян. Марина густо намазала губы помадой и оставила на щеке Леонида Ильича жирный малиновый отпечаток, и это было дико смешно.

Стали танцевать под Патрисию Каас, но Кутузов уже танцевать не мог, ибо едва стоял на ногах, а Лиду он все тянул к себе и пытался поцеловать прямо в губы, она смеялась и говорила, что надо что-то сделать на бильярдном столе. Потом все стали раздеваться, а Гектора Ивановича зачем-то увели в его каморку. В каморке Кутузов лежал на полу и не мог встать. Он лежал и смотрел, как по потолку двигается люстра в каком-то бесконечном полете на одном месте. Так он лежал неизвестно сколько времени, хотя часы и показывали ему это время, но Кутузов провалился в некое безвременное пространство, хотя и оставался в сознании. Из бильярдного зала доносились вскрикивания и звуки музыки, кто-то заглянул к Кутузову, засмеялся и закрыл дверь, и, кажется, это повторялось несколько раз. Гектор Иванович все смотрел и смотрел в потолок, стараясь увидеть сквозь него звездное небо. Потом его что-то подвигло встать. Он встал и как-то отвесно выскочил из своей каморки с бешеным криком:

— Массе, господа!

В глазах его все ходило ходуном, он увидел на обоих бильярдных столах обнаженные мужские и женские тела, успел заметить, что Лида лежит на животе под Толиком, вытянув вперед руки и держась одной рукой за одну угловую лузу, а другой — за другую. Гектору Ивановичу стало очень стыдно присутствовать, и он поспешил скорее убраться вон из бильярдного зала, несколько замешкался, открывая дверь — она почему-то была заперта на ключ — наконец, открыл и выскочил пулей наружу. Он сбежал на заплетающихся ногах вниз по лестнице и в следующем обрывке сознания уже бежал по морю вдоль пляжа. Потом пляж подпрыгнул и больно ударил Кутузова по лицу остывшей галькой. Гектор Иванович почувствовал, как по лбу его побежала кровь из рассеченной брови, и провалился в пляж, как в дым.

Когда маркёр Кутузов очнулся, ночь уже заметно посветлела. Он сел, попытался смахнуть с лица что-то мешающее. Оказалось, это прилипшая к запекшейся крови галька. Отколупнув ее, он почувствовал боль, и кровь снова потекла по лицу. Гектор Иванович по-прежнему был сильно пьян и с трудом понимал, где находится и как тут оказался. Ему захотелось курить, он стал искать пачку — в карманах нет, а ведь была нераспечатанная пачка «БТ» в карманах брюк. А вот же она! Да скользкая какая! Он схватил пачку и стал пытаться открыть ее, но пачка шевелилась в руках, как живая, и никак не подавалась.

— Чортовы болгары! — выругался Гектор Иванович и стал уже зло тискать пачку, но целлофановая оболочка с нее никак не срывалась, и тут Гектор Иванович вдруг пригляделся и увидел, что в руке у него вовсе не пачка болгарских сигарет «БТ», а живая упирающаяся жаба, которой очень не нравится, что ее хотят распечатать и извлечь из нее сигарету. Кутузов отбросил ее в сторону, и жаба сделала несколько оскорбленных прыжков. Гектору Ивановичу показалось, что она оглянулась и посмотрела на него лукавым взглядом. «Да ведь это Гомуня!» — в ужасе подумал Кутузов, быстро встал и направился в сторону своего пансионата «Восторг».

Он еще проплутал какое-то время, цепляясь за обрывки сознания — в одном обрывке он шел по аллее роз, в другом — лежал около санатория «Дельфин», в третьем — разувался и шел босиком по звездному небу, в четвертом — снова стоял на пляже и громко ругался с морем, которое никак не хотело доставить ему удовольствие от купания и несколько раз сильной волной вышвыривало обратно на берег. Наконец, мокрый, босой, окровавленный, но постепенно трезвеющий Кутузов добрел до пансионата «Восторг» Министерства культуры Российской Федерации. Он стал рваться в главный корпус, но ему не открыли. Тогда он подошел к окнам бильярдного зала и увидел, что там горит свет и одно окно распахнуто настежь. В следующем обрывке сознания он уже переваливался брюхом в это открытое окно и грузно падал внутрь своего потерянного бильярдного рая.

Зал был пуст. Несмотря на сигаретный смрад и запах спиртного, все было прибрано. Во всяком случае, никакой мерзости он не увидел. Но память воскресила маркеру Кутузову всю виденную недавно страшную картину. Брежнев с жирным отпечатком женских губ на щеке смотрел с портрета на Кутузова очень печально, будто говоря: «Я видел здесь людей в костюме Адама и Евы». Гектор Иванович подошел к столам и сразу увидел, что с обоих содраны медные таблички фабрики Шульца. Вспомнилось про кий, хряпнувший в момент неудачного исполнения массе, подошел, взял его и обнаружил, что кончик кия отвратительно треснул. Кутузов почувствовал черную пустоту внутри себя, с тоскою оглядел бильярдный зал и промолвил одно только слово:

— Осквернено!