В понедельник 22 сентября 1404 года трое задумчивых испанцев сидели на открытой терраске самаркандского сада Баги-Чинаран и вкушали завтрак. Им подали легкий бараний бульон, в котором плавали вареные перепелиные яйца, облепленные мясным фаршем, а к этому блюду – треугольные слоеные пирожки с сыром и курдючным салом. Больше послы просили ничего не приносить им, поскольку за время пребывания при дворе великого Тамерлана они и без того так сильно растолстели, что не могли влезть ни в одну из своих испанских одежек и вынуждены были сменить их на просторные халаты, шаровары и чекмени. Правда, теперь никто не улыбался и не посмеивался при виде их, но все равно они поклялись с сегодняшнего утра резко ограничить себя в еде, каких бы изысканных кушаний ни присылал им Тамерлан.

– Слава Богу, кажется, сеньор забыл о своем желании, – сказал дон Альфонсо Паэса де Санта-Мария.

– О каком именно? – спросил дон Гомес де Саласар.

– Должно быть, о том, чтобы выдать нам по женщине и проверить, родятся ли у них дети с хвостиками, – усмехнулся дон Руи Гонсалес де Клавихо.

– Именно это я и имел в виду, – подтвердил дон Альфонсо.

– Бредовая идея! – фыркнул дон Гомес. – Но, признаться, я бы не прочь поставить задуманный сеньором Тамерланом опыт. Я ужасно соскучился по женскому полу, а вокруг столько красоток, и все они так привлекательны.

– Что же вам мешало все это время? По-моему, стеснительностью вы не страдаете, – спросил дон Гонсалес.

– Чорт побери, не могу общаться с милашками через переводчика, все мое обаяние куда-то теряется, – отвечал дон Гомес.

– Так выучите же чагатайский, – посоветовал дон Гонсалес.

– Не надо ему, – возразил дон Альфонсо. – Нечего, нечего! И дай Бог, чтобы сеньор и впредь не вспомнил о своей варварской задумке и побыстрее отпустил нас домой, к дону Энрике. Ведь если он вспомнит, нам придется как минимум девять месяцев еще торчать здесь в ожидании появления малюток.

– А может быть, хвостатые младенцы рождаются быстрее, – засмеялся дон Гонсалес.

– Шуточки! – фыркнул магистр богословия.

– А мне нравится наша жизнь самаркандская, – вздохнул, потягиваясь, дон Гомес. Он уже расправился со своим завтраком и явно не прочь был его повторить. – И не знаю, чего это вы решили ограничить себя в еде. Вкусно же! Конечно, не сравнить с нашими родными блюдами, но и…

– Вот они откормят нас, как поросят, а потом зарежут, – озираясь по сторонам, пробормотал дон Альфонсо. – Будет тогда вам вкусно.

– Так уж и зарежут, – фыркнул дон Гомес. – Какой им смысл?

– Смысл? – Дон Альфонсо вскинул одну бровь. – А китайцы?

– Что – китайцы?

– Ведь их поначалу тоже страшно закармливали и поили вином, а теперь они все сидят в тесном узилище, питаясь объедками. Помните, что сказал сеньор? Сначала он захватит Китай, а потом придет завоевывать Испанию. Так, может, он и с нами намерен поступить, как с этими желтолицыми?

– Чорт его знает, – почесал в затылке дон Гомес. – От него чего угодно можно ждать. Совершенно непредсказуемое существо. Вот и впрямь, на кой он нас тогда задерживает? Баб не присылает, на пир пригласил в прошлый понедельник, да и то накладка вышла, и с тех пор сидим, как бараны, только едим да спим. Хоть бы в Индию свозил. Ужасно хочется посмотреть, какая она, Индия.

– Нет, он задерживает нас неспроста, – сказал дон Гонсалес. – И китайцев так унизил тоже неспроста. Он уже послал за всеми своими главными военачальниками по областям и ждет, когда они соберутся, чтобы объявить о походе на Китай. И он хочет, чтобы мы тоже при этом присутствовали. А с плененными китайскими послами он, видимо, задумал устроить какое-нибудь кровавое представление в своем вкусе.

Слуги, убрав пустые миски, собрались было поставить на стол огромное блюдо с пловом, но дон Альфонсо замахал на них руками. Личный стражник короля Энрике, однако, успел схватить ложку и подцепить на нее ароматного, дымящегося риса, сдобренного морковью, луком и специями.

– Дон Гомес! – воскликнул дон Альфонсо.

– Э-эх! – крякнул дон Гомес и швырнул ложку с рисом обратно в роскошное блюдо.

В это время на аллее сада показалась небольшая процессия, при виде которой сердце у дона Гонсалеса дрогнуло в нехорошем предчувствии.

– Сеньоры мои, взгляните-ка вон туда! Не кажется ли вам, что наш друг Мухаммед ведет к нам наших жен? – обратился он к своим сотрапезникам и спутникам.

К ним действительно приближался Мухаммед Аль-Кааги в сопровождении трех красоток, лица которых были прикрыты легкими полупрозрачными накидками, а одеты все три были не так богато, как царицы или царевны, но довольно изящно. Шестеро слуг несли следом какие-то вещи в тюках и сундучках.

– Боже правый! – воскликнул магистр богословия.

– Разрази меня гром! – выпучил глаза гвардеец кастильского государя.

– Кажется, я прав, – подытожил их эмоции писатель.

– Доброе утро, сеньоры, – обратился к ним подошедший Мухаммед. – Надеюсь, я не прервал вашего завтрака.

– Мы уже отзавтрака… Кто эти девушки, дон Мухаммед? – спросил дон Альфонсо.

– Ваши наложницы, – ответил Мухаммед и развел руками. – Ничего не поделаешь, великий Тамерлан слов на ветер не бросает.

– А мы как раз только что о них вспоминали, – сказал дон Гонсалес. – Кое-кто с досадой, а кое-кто с тоской и мечтанием.

– Значит, мы действительно должны будем прижить с ними… Какой кошмар! – закатил глазки дон Альфонсо.

– Познакомьтесь, – продолжал Мухаммед. – Это Гириджа, хиндустанка. Пять лет назад сеньор привез ее из Индии, где она, еще девочкой, служила идолам сладострастия в языческом храме.

Гириджа отвела накидку и открыла свое лицо. Два огромных черных глаза насмешливо взглянули на испанцев.

– А вы говорите, кошмар! – выдохнул дон Гомес. – Пожалуй, я остановлю свой выбор сразу на ней. Впрочем, покажите других.

– Стыдитесь! – прошипел дон Альфонсо, с трудом отводя взгляд от красавицы хиндустанки. – Вы, христианин!..

– Но ведь нам уже так и так не избежать своей участи, – возразил дон Гомес. – И придется стать отцами малюток, которых они нам родят.

– Участь участью, но умейте скрывать… – прошептал дон Альфонсо и вдруг, неожиданно для самого себя, добавил: – Да уж показывайте других.

– Это Афсанэ, что по-персидски значит – сказочная, – продолжал Мухаммед, и вторая девушка открыла свое лицо. У нее были желтые глаза и чувственный рот, но в лице небольшая дисгармония. – Она из Шираза. Очень красиво поет.

– Нет, я пока оставляю свой выбор на первой, – сказал дон Гомес, видимо, решив, что третья окажется еще менее красивой. – Иди сюда, моя милая, сядь рядом. Ты случайно не говоришь по-испански?

Он взял Гириджу за руку и усадил подле себя.

– А это Нукнислава, – представил Мухаммед третью девушку. Она не спеша открыла лицо, и голубые глаза ее посмотрели на испанцев с таким нескрываемым вызовом и презрением, что дон Альфонсо кашлянул и приветливо посмотрел на персиянку.

– Странное имя, – произнес дон Гонсалес, очарованный и красотой, и внешней неприступностью девушки. – Откуда она?

– Точно не знаю, – ответил Мухаммед. – Какая-то славянка. Это у них так оканчиваются имена. Ее привезли в подарок Тамерлану послы от хана Тохтамыша.

– Те, с которыми он играл в шахматы и, обыграв, не дал того, чего они просили?

– Они самые.

– Кажется, сеньор заведомо знал, кому какая девушка достанется, – сказал дон Гонсалес, подходя к Нукниславе и беря ее за руку. Та вытянула свою руку из руки испанца, но не резко, а довольно вежливо, уголки губ ее чуть дрогнули в надменной усмешке.

– Моя лучше всех, – обнимая за талию хиндустанку, остался доволен дон Гомес.

– Весь нехитрый скарб этих красавиц здесь, в тюках и сундучках, – продолжал Мухаммед. – Слуги останутся при них. Теперь перейдем к следующему вопросу.

– Прямо так сразу и перейдем? – спросил дон Гомес.

– Я не о том, о чем вы подумали, – улыбнулся Мухаммед. – Я о другом. Великий сеньор только что отбыл из Баги-Чинарана. Он перебирается в другой сад, где дворец обширнее и богаче, ведь гости продолжают съезжаться. Сегодня вечером, сразу после второго намаза, там, в саду Баги-Нау, соберется большой дастархан. Великий сеньор хочет вас видеть и приглашает принять участие в пиршестве. Распределив окончательно между собою наложниц, вы их приведете туда. Если вы снова опоздаете и мне придется опять брать вину на себя, гнев Тамерлана уже ничем нельзя будет смягчить, и мне проткнут ноздри, проденут в них бечевку и будут таскать по всему Самарканду, как человека, не справившегося со своими непосредственными обязанностями.

– Еще раз простите нас за прошлый случай, – прижимая к груди ладонь, извинился дон Альфонсо. – Уверяю вас, ничего подобного более не случится. Мы теперь очень осторожны в приеме пищи.

– Хорошо, – кивнул Мухаммед. – И последнее. Вино.

– Что – вино? – спросил дон Гомес.

– Приготовьтесь, что сегодня от всех гостей дастархана будет требоваться уменье выпить очень много вина без закуски. Чашу за чашей станут подавать прежде, чем разрешат приступить к еде.

– Ничего себе! – удивился дон Альфонсо. – Из нас троих – только дон Гомес пьющий. У дона Гонсалеса от вина болит печень, а я пьянею от одного небольшого стаканчика. Дон Энрике и направлял нас в надежде, что в мусульманской стране нам не придется бравировать уменьем пить.

– Ничего не поделаешь, такова традиция, – развел руками Мухаммед. – Когда пьют за великого сеньора, каждый из присутствующих на дастархане должен осушить до дна предложенный ему кубок.

– О Святая Дева! – сокрушался дон Альфонсо. – Нет, нет, я лучше притворюсь, будто у меня снова расстройство кишечника.

– Мы же договорились… – встревожился Мухаммед.

– Ах ты! Мы же не можем вас подвести! Не волнуйтесь, все будет в порядке. Только как же все-таки быть с вином!

– Не знаю, не знаю… Теперь я вынужден покинуть вас. После первого намаза за вами придут, чтобы перевозить вас в сад Баги-Нау. Ну, до встречи.

Глядя вслед уходящему Мухаммеду Аль-Кааги, дон Альфонсо вновь тяжело-тяжело вздохнул и промолвил:

– Вино! Ну это ж надо!