В Кеше беглецы пробыли недолго. Мухаммед торопил свою возлюбленную, которой, напротив, не терпелось уединиться. От чувства свободы она была будто пьяная. Но благорассудный Аль-Кааги был неумолим, и они отправились в дальнейший путь. На третий день своего бегства они добрались до Шерабадской долины, на четвертой – увидели берега Джайхуна, а на пятый – прибыли в город Термез, и уже здесь только Мухаммед счел возможным расслабиться и немного отдохнуть перед тем, как продолжить движение.

Огромный термезский караван-сарай был в это время почти пуст, что, конечно, не могло не понравиться двум влюбленным. Денег у Мухаммеда было достаточно, и он снял самую лучшую комнату на нижнем этаже. Соседом по комнатам оказался богатый багдадский купец, в числе прочего товара везший в Самарканд драгоценности. Поскольку Зумрад все свое имущество оставила в Кок-Сарае, Мухаммед привел ее к багдадцу, чтобы она могла выбрать себе всего, чего пожелает. Бывшая жена Тамерлана уже не скрывала того, что она женщина, а не больной брат обладателя пайцзы.

И вот, уединившись со своим возлюбленным, Зумрад предстала перед ним в дивном наряде из шелковых и прозрачных тканей, уши ее украшали серьги со множеством бирюзы и жемчуга, на руках позвякивали великолепные золотые, осыпанные разными каменьями багдадские шаббахи, пятиперстные, искрящиеся, а на щиколотках звенели нежными колокольцами ножные браслеты.

И все это он надел на нее для того, чтобы затем медленно снимать – одну одежку за другой, одно украшение за другим, целуя каждый пальчик, запястья, щиколотки, локти, колени. Они чувствовали себя в безопасности и не спешили, наслаждаясь любовью долго, со сладостной мукой. Спустился вечер, наступила ночь, а когда термезские муэдзины пропели азан, возвещающий начало утреннего намаза, двое влюбленных, укравших свое счастье у самого Тамерлана, только-только уснули в объятьях друг у друга.

Проспав до полудня, они отправились гулять по городу их счастья, повидали диковинные пещеры Кара-Тепе, где некогда жили поклонники Будды, полюбовались ансамблем мавзолеев Султан-Саадат и, наконец, отправились к гробнице великого святого Хакима Термези, где Мухаммед возблагодарил праведника за то, что тот благосклонно принял беглецов в своем городе, и попросил у Хакима благословения на дальнейший путь.

Шел девятый день их исчезновения из Самарканда, и Мухаммед разумом понимал, что если кто-то гонится за ними, то сегодня погоня должна бы достичь Термеза. Надо было спешить в дальнейшую дорогу, но как уехать из благословенного города, не проведя в нем хотя бы еще одну дивную ночь. И беглецы решили отправляться в путь завтра на рассвете.

Увы, эта ночь не принесла такого же упоения, как предыдущая. Мухаммед был насторожен и не мог полностью раскрепоститься, чтобы всего себя отдать любовным ласкам. И дурные предчувствия не обманули его. Ровно в полночь он услышал чутким слухом, как кто-то вполголоса переговаривается за дверью. Затем раздался стук в дверь, для начала вежливый. Зумрад встрепенулась. Мухаммед почувствовал, как обострился запах ее милых подмышек, а у него самого гадкое чувство страха прокатилось от кадыка до кишок. Стук повторился. Уже куда более требовательный. И голос. Чей-то очень знакомый голос:

– Открывайте!

Да это же минбаши Джильберге! Как он мог тут оказаться, если Тамерлан отправил его с китайскими послами? Но ведь с тех пор прошло уже сколько дней… Мысль Мухаммеда скакала в мозгу, как горная коза. От кого-то он слышал об одном замечательном приеме, рассчитанном для подобных случаев и не раз выручавшем застигнутых беглецов, попавших в ловушку. Вскочив с постели, он подбежал к окну, громко распахнул его и намеренно громко свалил на пол глиняный кувшин с водой. После этого, стараясь не терять ни секунды, он схватил Зумрад за руку и вместе с нею встал около двери так, чтобы, если дверь распахнется, оказаться за дверью.

– Проклятье! – воскликнул Джильберге по-чагатайски и принялся вышибать дверь изо всех сил. Некоторое время она не поддавалась, но наконец распахнулась, и трое вбежали в комнату.

– Первый этаж! Они выпрыгнули в окно! За мной! – приказал минбаши, выпрыгивая в окно. Двое его сопровождающих последовали за ним. Выждав некоторое время, Мухаммед и Зумрад быстро кое-как оделись и выскочили в коридор. К счастью, там никого больше из людей Джильберге не было. Храбрый немец взял с собой только двоих.

Сосед-багдадец открыл почти сразу.

– Что случилось? – спросил он, с удивленьем глядя на растрепанных и испуганных беглецов.

– Умоляю вас, впустите и закройте за нами дверь! – промолвил Мухаммед.

Памятуя о том удовольствии, которое доставил ему сей самаркандец своими хорошими покупками, торговец беспрекословно повиновался.

– Вас кто-то преследует? – спросил он.

– Увы, да, – ответил Мухаммед. – Мы с женой бежим от гнева Тамерлана, которому оклеветали нас злые люди. Иногда Тамерлан не разбирает, кто прав, а кто виноват. Кто злодей, а кто безвинно очернен. Умоляю, спрячьте нас до утра, и я дам вам еще столько же денег, сколько заплатил за все, что купил у вас вчера.

И Мухаммед в подтверждение своих слов показал торгашу полную мошну денег, которую он успел прихватить, покидая комнату вчерашнего счастья и сегодняшнего кошмара.

– О, мне не надо денег, – улыбнулся багдадец. – Что такое бессмысленный и неоправданный гнев Тамерлана… Уж кому, как не нам, жителям дивного Багдада, знать, что это такое. Я ненавижу этого кровавого завоевателя и с наслаждением готов хоть как-нибудь напакостить ему. Располагайтесь и доверьтесь мне полностью.

Услышав эти слова, Зумрад кинулась целовать руки купца, а Мухаммед низко поклонился ему. Через некоторое время, разместившись в комнате багдадца, беглецы немного успокоились, но едва только за дверью вновь зазвучали громкие голоса, один из которых явно принадлежал минбаши Джильберге, Зумрад задрожала с прежней силой. Купец заметил это и, улыбнувшись, сказал:

– Не волнуйся, милая ласточка, сейчас я пойду и наведу этих негодяев на ложный след. Они и уберутся отсюда восвояси. Уважаемый Мухаммед, в какую сторону мне направить ваших преследователей?

– М-м-м… Скажите им, что мы двигаемся в сторону Кабула, – сказал Мухаммед, размышляя о выгодах такого обмана.

– Ясно, – кивнул багдадец. – То есть на самом деле вы намеревались ехать в сторону Герата, как я понимаю.

– Разумеется.

Еще раз с пониманием кивнув, купец тихонечко отворил дверь, осторожно вышел и так же осторожно закрыл дверь за собою.

– Он не выдаст нас, ведь нет? – с надеждой спросила Зумрад.

– Будем надеяться, – сказал Мухаммед, крепко прижимая к себе свою чинару. – Ведь он багдадец.

Тем временем багдадский купец подошел к минбаши Джильберге и обратился к нему с такими словами:

– Уважаемый командир войска, достойного его доблести. Я, кажется, знаю, кого вы ищете.

– Ну? – грозно уставился на него немец.

– Мужчину и девушку, бежавших из Самарканда.

– И что же дальше? Ты знаешь, где их искать?

– К вашему и, возможно, к моему счастью – знаю.

– Где они?!

– Обещайте, что выполните одно мое условие.

– Слово чагатая! – хлопнул себя Джильберге по груди, всегда прибегая к этой клятве, которую при желании можно было бы и не выполнять, ибо он не был чагатаем.

– Вы отдадите мне все деньги, которые окажутся при беглецах.

– Считай, что они твои.

– Прекрасно. Ступайте за мной. – И подлый торгаш подвел немца к дверям своей комнаты.

Минбаши не обманул. Когда Мухаммед и Зумрад были крепко связаны, купец получил все деньги носителя царской пайцзы.

– Багдадец!.. – с горьким упреком в голосе проговорил Мухаммед, лежа на полу со скрученными руками и ногами. – Где же душа твоя? Где честь и совесть?

– Прежде всего, мой милый, я купец, а уж потом только житель Багдада, – отвечал торгаш, радуясь своему небывалому успеху. – А для купца главное – барыш. Не следуй я этому правилу, я бы быстро проторговался. Душа, честь, совесть – сей товар никогда не приносит дохода настоящим купцам. А кроме всего прочего, когда великий Тамерлан разорял Багдад, то так уж получилось, что он истребил всех моих конкурентов, и после его нашествия я быстро пошел в гору. Так что для меня только в радость хоть чем-то услужить ему.

Немец Шильтбергср торжествовал победу. Потирая руки, он несколько раз пнул сапогом лежащего на полу Мухаммеда и спросил его:

– Подлый плут, тебе что, мало было веселого приключения с кичик-ханым Тукель?

– Никакого приключения не было! – воскликнул Мухаммед. В сей миг все их положение показалось ему менее ужасным, нежели что Зумрад узнает о тайном свидании под чучелом журавля. – Не слушай его, любимая! Ему мало того торжества, которое он испытывает при виде нас, поверженных. Он хочет поиздеваться. Ты веришь мне?

– Конечно, тополь мой срубленный! – со слезами отвечала Зумрад. – Как ты можешь сомневаться в том, что я тебе верю! Даже если весь мир станет клеветать на тебя. Я благодарю Аллаха за тот миг счастья и свободы, который он ниспослал нам, и готова вынести любое наказание.

– Hure! – сплюнул Джильберге со злостью. Слова связанной беглянки немного портили его торжество. – Послушай ты, маленькая дрянь! Да я сам препроводил твоего голубка… – Тут он спохватился, что говорит лишнее, почесал себе затылок и пробормотал: – А впрочем, может быть, ты и права, что не веришь.

На следующий день Шильтбергер решил вспрыснуть свой успех, нашел ашхану, в которой хорошо кормили и подавали вино, и до самой ночи пьянствовал, покуда пленники лежали связанными на полу своей комнаты в караван-сарае. Утром другого дня он долго похмелялся и лишь в полдень решил наконец отправиться из Термеза назад в Самарканд. Пленников он усадил на одну лошадь, привязав их друг к другу и к седлу, чтоб не свалились и живыми доехали до места своей лютой казни. В дороге его больше всего раздражала их воркотня и бесконечные объяснения в любви, клятвы, что и на том свете они постараются остаться неразлучными. «Это в аду-то?» – думалось немецкому рыцарю, но заткнуть кляпами рты влюбленных он считал излишней жестокостью. Когда приехали в Кеш, немец и вовсе уже не испытывал никаких злобных чувств по отношению к своим пленникам и даже простил Мухаммеду ночь с Тукель. У него возникло желание взять да и отпустить их. На Зеравшанском перевале повстречалась огромная кавалькада, впереди которой ехали испанские послы, эти надутые франки, которых Шильтбергер не переваривал. Но когда они вознамерились было вступиться за своего бывшего спутника и друга, Мухаммед повел себя благоразумно и предотвратил стычку. После этого у минбаши еще больше разожглось желание как-нибудь выпустить глупых птичек. И если бы дорога до Самарканда продолжалась еще несколько дней, тем бы и кончилось, но вскоре вдалеке показались пригородные сады, и Шильтбергер вновь превратился в Джильберге – преданного слугу его величества Тамерлана.

По иронии судьбы, в день возвращения беглецов в Самарканд привратную службу у южных ворот нес тот же самый юзбаши, который две недели тому назад опрометчиво выпустил влюбленную парочку из Тамерлановой столицы. При виде связанных Мухаммеда и Зумрад он посмеялся и погрозил им пальцем:

– Ах вы плуты! Из-за вас я чуть было не потерял свое звание. Ну и достанется же вам теперь на орехи! Эх вы, бедолаги!

– Что слышно в городе? – поинтересовался Джильберге. – Как там хазрет?

– В городе-то? Да вроде бы все спокойно. Слышьте-ка. – Он подманил немца поближе и тихонько прошептал ему в ухо: – Ходят слухи, и уж беспременно точнешенькие, что хазрет-то наш отправился в самый лучший из садов.

– В какой же именно? – не понял немец. – Их много вокруг Самарканда, и один другого краше.

– Два нет же! Я имею в виду тот сад, который не имеет названия и так и называется – Сад.

– Не может быть! – изумился минбаши, но тотчас вспомнил, что бесконечными слухами о смерти Тамерлана никого уж давно не удивишь в стране чагатаев.

– Не сойти мне с этого места! – поклялся юзбаши.

– А тебе и так не сойти с этого места, – похлопал его по плечу Джильберге, – потому что ты должен нести здесь свою службу.

– И то верно! – рассмеялся привратник и, пропуская приезжих, еще раз вслух пожалел пленников: – Эх, горемычные!

Но все же мысль о том, что вдруг да и впрямь помер султан всех султанов, насторожила немца. «Вот тебе раз! – думал он. – Я их ловил-ловил, поймал, отпустить хотел, не отпустил, привез, а к кому привез, того, может, и в живых нету. Вот будет досада!»

Суета вокруг Кок-Сарая ничем не отличалась от обыденной суеты, но это могло еще ничего не означать. Мухаммеда и Зумрад сняли с седла, отвязали друг от друга и порознь повели со связанными руками вслед за минбаши. Наконец, достигнув прихожей покоев Тамерлана, Джильберге и следующие за ним были встречены царевичем Халиль-Султаном.

– Ваше высочество, – объявил немец, раскланявшись, – прошу вас доложить «мечу справедливости» и «колчану добродетели», что беглые Мухаммед Аль-Кааги и Яугуя-ага схвачены мною в Термезе и привезены к ногам его величества.

– Ждите, – ответил Халиль-Султан и отправился в покои своего деда. Отсутствовал он недолго, вскоре появился и сказал: – Величайший из великих ждет вас вместе с вашими пленниками.