Дописав свою повесть «о богомерзком антихристе и лютом кровепроливце, хромом царе Тамерлане», мирза Искендер прикинул, сколько текста из Корана уместится на страницах, исписанных невидимым текстом его повести, и за несколько дней вписал туда две первые суры – «Аль-Фатиху» и «Аль-Бакару», после чего, исполняя данное им Тамерлану честное русское слово, вручил красиво исписанные страницы мавроно Хибетулле, прибавив:

– Эту рукопись следует беречь особо, ибо она написана с благословения самого Тамерлана и святого сеида Береке.

Затем он тщательно собрался в дорогу и, распрощавшись со всеми, кто был мил ему в городе Самарканде, отправился с женой, сыном и двумя слугами на свою далекую родину. Приехав в Рязань, он поселился там, сына окрестил Василием, жену – Исидорою, дабы созвучно было с Истадой, и слуг покрестил тоже. При дворе князя Рязанского он нашел себе дело и занятие, был приласкан, хотя и долго еще соотечественники слушали в речи его гортанные чагатайские звуки. Так прожил он долго, хотя и не очень – скончался в 1422 году внезапно, у себя дома, сидя за столом. На столе лежала бумага, на бумаге начертаны лишь несколько слов: «В лето шесть тысяч девятьсот тридцатое от сотворения мира начинается писанною быти повесть сия о царе-антихристе и кровожадном смертоносце Тамерла…» Но помер он, судя по всему, не на полуслове, ибо перо, коим он писал, аккуратно лежало в сторонке, а не выпало из пальцев.

Тайная рукопись, записанная двумя первыми сурами Корана, не пропала и до сих пор хранится в одном из рукописных собраний, и тот, кто ее обнаружит, непременно обогатится, хотя неизвестно, какая судьба ждет его в дальнейшем.

Об Искендере, то бишь уже Александре, известно было, что, живя в Рязани, он никогда не говорил ничего плохого о покойном самаркандском царе, у коего служил в писарях. Точно так же и жители Астрабада, города в восточном Мазандеране, никогда не слышали ничего дурного о Тамерлане из уст Мухаммеда Аль-Кааги и его старшей жены Зумрад, хотя, по слухам, Мухаммед долго служил у Тамерлана в дипломатическом ведомстве, а Зумрад и вовсе чуть ли не была у самаркандского царя в наложницах.

Поселившись у своего брата Юсуфа, Мухаммед Аль-Кааги занялся торговлей, быстро разбогател и зажил своим домом. Зумрад родила ему трех сыновей и дочку и в один прекрасный день сама привела мужу новую, молоденькую жену. Потом гарем Мухаммеда пополнился еще одной красавицей, но Зумрад он любил больше двух других жен, и когда она умерла в возрасте сорока пяти лет, он построил дня нее великолепную усыпальницу, а через полгода и сам умер.

После неудачного завершения китайского похода дон Гомес де Саласар возвратился к своим соплеменникам, остававшимся в одном из садов подле Самарканда. Испанцы стали свидетелями страшной междоусобицы, вспыхнувшей среди чагатаев сразу после смерти Тамерлана. Они было отправились домой, но в Тебризе их задержали под совершенно нелепым предлогом, что Тамерлан еще жив и в любой момент может потребовать их возвращения в Самарканд. Затем эти слухи о новом воскрешении Тамерлана оказались ложными, но смута на огромных просторах Тамерлановой империи продолжала бушевать. Омаршейх, правивший тогда в Тебризе, стал усиленно готовиться к войне со своими двоюродными братьями, дядей Шахруком и даже со своим родным отцом Мираншахом. Ему потребовалось много денег, и, прежде чем отпустить послов короля Энрике, он отобрал у них все, чем они располагали, и не только многочисленные дары Тамерлана, но и личные вещи бедных дона Альфонсо, дона Гонсалеса и дона Гомеса, оставив им лишь скудные средства для весьма скромного возвращения на родину. Так что когда они вернулись наконец к своему королю, дон Энрике был весьма недоволен, не верил, что послы добрались до Самарканда и побывали у Тамерлана, подозревал, что они славно провели время где-нибудь в Тунисе, а то и в Оране, пропили и проели все подарки, предназначенные для великого восточного тирана, и все врут. Все трое окончили дни свои в нищете и до самой смерти проклинали Омаршейха, а о сеньоре Тамерлане, напротив, вспоминали с глубочайшим благоговением. Собираясь втроем у кувшина дешевого вина, они то с весельем, а то со слезами вспоминали о славных деньках, проведенных в благословенном Самарканде осенью 1404 года, тосковали о своих дивных наложницах, которые, должно быть, родили прекрасных младенцев без малейших признаков хвостатости.

В Мавераннахре же после смерти великого измерителя вселенной творилось бог знает что. Халиль-Султан, вопреки завещанию своего деда и чисто из личных соображений, узурпировал престол, предназначенный Пир-Мухаммеду, в результате чего мгновенно вспыхнула война. Сын Тамерлана Шахрук и все внуки тотчас же в эту войну втянулись, и это была война всех против всех. Шахрук требовал, чтобы все внуки подчинились ему. Пир-Мухаммед требовал, чтобы ему подчинились все, включая и Шахрука, и сумасшедшего Мираншаха. Улугбек не выполнил просьбы своего деда, бросил Халиль-Султана и в битве между войсками последнего и войсками Пир-Мухаммеда воевал на стороне Пир-Мухаммеда. В результате длительной междоусобной войны Шахрук все же завоевал Самарканд, изгнав из него Халиль-Султана, претендовавшего на то, чтобы стать новым Тамерланом.

Придя в отстроенный мавзолей Тамерлана, Шахрук возмутился состоянием внутреннего убранства. Оно показалось ему нескромным и не соответствующим правилам шариата, чуть ли не языческим. Еще бы! Каждая из золотых люстр, свисавших с потолка подобно огромным звездам, весила более четырех тысяч мискалей.

– Помимо всего прочего отец был и мусульманским праведником, а могила праведника должна быть скромной. Скромность, а не пышность дает представление о величественности, – сказал Шахрук и повелел убрать из усыпальницы Тамерлана все золото, серебро, драгоценные украшения, ковры и шелка, забрав это в свою казну.

Он даже сунул нос в саму раку, не посчитавшись с угрозами, написанными на ониксовой крышке. Увидев там великолепный стальной гроб, выполненный знаменитым ширазским мастером, он и его велел сдать в казну, а останки отца переложил в простенький деревянный гроб самой обычной конфигурации. Ониксовую раку он заменил грубо отесанной плитой из серого известняка и лишь крышку раки с погребальным пророчеством Тамерлана оставил на месте, положив ее на толстый слой ганча поверх известняковой плиты.

Такое кощунственное ограбление гробницы измерителя вселенной стало причиной восстания самаркандцев против Шахрука. Оно было жестоко подавлено, Самарканд залит кровью, и с этого дня кровопролитие на огромных просторах империи Тамерлана не прекращалось до самой смерти Шахрука, который в словах и желаниях своих хотел сохранить великое государство, созданное отцом, на деле же способен был только разрушить и развалить его.

Дабы как-то загладить впечатление о своем хозяйничанье в усыпальнице обладателя счастливой звезды, Шахрук, демонстрируя свое наимусульманское мусульманство, перенес из Андхоя останки сеида Береке и захоронил их так, что Тамерлан оказался похоронен в ногах у знаменитого праведника. Но изжить ненависть к себе со стороны самаркандцев Шахрук не сумел и вскоре передал управление городом в руки умного Улугбека. Этот любимец Тамерлана много сделал для украшения Самарканда, построил в нем великолепное медресе на площади Регистан и знаменитую обсерваторию, работая в которой он составил «Новые астрономические таблицы», содержащие теоретические основы астрономической науки и подробное описание более тысячи звезд, определенных с потрясающей точностью.

Но проклятие Тамерлана, покой которого потревожил Шахрук, пало и на него. Построив великую царскую усыпальницу тимуридов, Улугбек Мухаммед Тарагай был убит 8 рамазана 853 года хиджры по приказу собственного своего сына, Абд ал-Латифа, который тоже вскоре был убит, а затем и убийцы Абд ал-Латифа были убиты, и убийцы убийц, и убийцы убийц убийц, и так без конца, покуда тимуриды не потеряли все, что нажил основатель их династии. Правда, Бабур, праправнук Тамерлана, основал в Индии династию Великих Моголов, просуществовавшую вплоть до завоевания Индии англичанами в девятнадцатом веке, но к западу от Хорасана грозное имя тимуридов вскоре перестало что-либо значить.

Немец Джильберге после смерти Тамерлана сначала служил у Халиль-Султана. Когда Самарканд был взят Шахруком, он перешел на службу к Шахруку. Тот поручил немцу переправить к Мираншаху сбежавшую от него жену Севин-бей, а заодно и одну из вдов Тамерлана, кичик-ханым Тукель. Так Шильтбергер оказался на службе у еще одного господина – у Мираншаха, но и у этого долго не продержался, ибо Мираншах вскоре погиб в войне с эмиром Юсефом, изгнавшим из Тебриза внука Тамерлана Омаршейха.

Грозная надпись на ониксовой крышке Тимерланова гроба устрашала всех, кто когда-нибудь задумывался: «А не заглянуть ли туда, внутрь?» После кощунства, совершенного Шахруком, никто не осмеливался нарушить покой Тамерлана. Так продолжалось целых пять столетий.

В мае 1941 года Михаил Михайлович Герасимов, советский антрополог, археолог и скульптор, прославившийся на весь мир своими работами по восстановлению облика людей древности на основе костей скелета, начал исследования в мавзолее Гур-Эмир – самаркандской усыпальнице тимуридов. Были вскрыты захоронения Мухаммед-Султана, Шахрука, Мираншаха, Улугбека и, наконец, самого Тамерлана. В погребальной камере, расположенной под массивной известняковой плитой, покрытой тонким слоем оникса, был найден обыкновенный деревянный гроб, окутанный остатками темно-синего парчового покрывала с вытканными на нем серебряной нитью изречениями из Корана. В гробу лежал развалившийся скелет и сильно пахло камфарой. Голова с сохранившимися волосами, усами, бородой и бровями была повернута в сторону Мекки. Бросались в глаза диспропорции всей фигуры, одно плечо выше другого, уродливые правая рука и нога, так что при жизни этот человек явно не мог сгибать руку в локте, а ногу в колене. Был вычислен рост Тамерлана – около ста семидесяти сантиметров.

– Интересно, а что написано на этой крышке? – поинтересовался один из археологов у местного специалиста-узбека.

– А, всякие обыкновенные угрозы, – махнул рукой узбек. – Якобы тот, кто потревожит покой гроба Тамерлана, навлечет на себя и на весь род свой большие беды. Не обращайте внимания, это ничего не значащая средневековая мистика. Тогда еще не было материализма.

– Это точно, – улыбнулся археолог из Москвы, рассматривая ониксовую крышку Тамерланова гроба, прислоненную боком к стене, – материализмом тогда еще и не пахло!

Он закурил папиросу «Казбек» и стал думать о грозной надписи, выполненной чагатайской вязью, как о чем-то малозначительном, обыденном и простом.