1. Тайна озера

Когда дети спрашивали дочь Визенталя, чем занимается ее отец, Паулинка терялась, поскольку сама этого толком не знала, и отвечала, что он журналист. Это было не так, но его сотрудничество с американской разведкой, участие в аресте нацистских преступников, работа с беженцами и контакты с властями действительно заставляли его входить в соприкосновение с прессой.

Человек пытливый, въедливый, трудолюбивый и наделенный великолепной памятью, он любил знать больше других, любил рассказывать и удивлять, любил вступать в поверхностные и ни к чему не обязывающие отношения с новыми людьми и часто уговаривал журналистов проводить для него разного рода детективные расследования. Однако иногда он публиковался в прессе и сам. Особое пристрастие он питал ко всякого рода загадкам.

Как и многих других людей, его заинтриговали слухи о сокровищах, спрятанных нацистами в озере Топлиц, возле Альтаусзее. Это маленькое, но очаровательное озеро прячется между заснеженными вершинами величественных, окутанных вечным покоем гор, а его поверхность, в которой отражаются синее небо, серые склоны гор и покрывающая берега зеленая растительность, словно скрывает под собой какую-то тайну.

Визенталь был одним из первых, кто заинтересовался сокровищами Топлица; они привлекли его внимание еще тогда, когда он работал на американскую разведку.

Документы, свидетельские показания, а главным образом слухи породили теорию, согласно которой незадолго до своего поражения нацисты решили позаботься о том, чтобы после войны у них были средства, которые позволили бы им существовать, перебираться в другие страны, а возможно, и когда-нибудь снова вернуться к власти. По словам Визенталя, он видел, скопировал, но, к сожалению, не сохранил протокол совещания на эту тему. В этом совещании, состоявшемся в августе 1944 года в Страсбурге, в отеле «Мезон-Руж», принимали участие несколько нацистских главарей. По их мнению, Германия должна была вот-вот потерпеть поражение, и они считали, что необходимо зарезервировать средства для финансирования бегства лидеров режима в другие страны, в том числе при помощи организации «ОДЕССА». Впоследствии, правда, некоторые высказывали сомнение, что такое совещание действительно имело место и что нацисты прятались с помощью какой-то организации, но протокол, который видел, по его словам, Визенталь, существует, и даже генерал Дуайт Эйзенхауэр (впоследствии ставший президентом США) считал его документом весьма любопытным. Разумеется, этот протокол мог быть и фальшивым, но Визенталь этого не знал и в существование страсбургского плана финансирования бегства нацистов верил так же искренне, как и в существование организации «ОДЕССА».

В августе 1946 года он опубликовал статью о сокровищах Топлица в местной газете – причем сделал это, по его словам, по инциативе своего начальства в КК, которое надеялось, что на публикацию отреагируют читатели и это поможет продвижению расследования. Но хотя читатели, как утверждает Визенталь, на статью в самом деле отозвались, американцы все их отклики из редакции изъяли, и ему самому их прочитать не удалось.

Неизвестно, была ли именно эта его статья причиной распространившихся слухов о немецких сокровищах, но на определенном этапе все уже знали, что незадолго до своего поражения нацисты утопили в озере двадцать ящиков с золотом, драгоценностями и денежными купюрами стоимостью в миллионы долларов. Возможно, Визенталь надеялся, что в этих ящиках есть также секретные документы; они представляли для него особый интерес. О сокровищах он узнал в том числе от своего знакомого Валентина Тары, отставного полицейского из Альтаусзее, с которым они предавались фанатазиям о том, как эти сокровища найдут.

В 1951 году Визенталь продал серию статей на эту тему выходившей в Нью-Йорке еврейской газете «Ауфбау».

Сокровища привлекали к берегам озера искателей приключений из многих стран мира и породили бесчисленное количество публикаций в прессе. Журналисты писали о лежавших на дне озера матрицах для печатания фальшивых долларов, о таинственных водолазах и парашютистах, прыгавших в озеро и бесследно в нем исчезавших, а также о любопытствующих, которые либо падали с окружающих озеро скал сами, либо их кто-то сбрасывал, и они, так и не успев разгадать тайну, разбивались насмерть.

Интересовали Визенталя и другие награбленные нацистами сокровища.

Однажды французский суд в Инсбруке приговорил к тюремному заключению нескольких крестьян, нашедших в лесу девять ящиков с золотом и драгоценными камнями и не сообщивших об этом властям. Клад был конфискован в пользу государства. Визенталь сообщил об этом Зильбершайну и предложил потребовать передать этот клад какой-нибудь еврейской организации, поскольку ценности, по его мнению, были отобраны у евреев.

В начале 1954 года ему стало известно о каких-то сокровищах, украденных нацистами у неевреев, и он обдумывал возможность сообщить о них властям, чтобы получить вознаграждение. За советом он обратился к Фанни Зильбершайн, которая после смерти мужа, последовавшей в 1951 году, продолжала финансировать Визенталя. Речь, писал Визенталь, идет о семи ящиках с золотом, хранящихся в Швейцарии, и евреям принадлежала лишь незначительная его часть. По его словам, он хотел заключить соглашение с правительством Швейцарии, которое гарантировало бы ему получение определенного процента от стоимости клада, и просил вдову Зильбершайна связать его с хорошим адвокатом.

Через несколько лет после этого он рассказал о сокровищах озера Топлиц израильскому послу Ехезкелю Саару, и тот выразил удивление тем фактом, что «власти Австрии не проявляют инициативы, чтобы поднять ящики со дна». А еще через какое-то время он написал по аналогичному поводу в мемориал «Яд-Вашем» и получил оттуда эмоциональное благодарственное письмо, где говорилось, что его информация передана «обладающей соответствующими полномочиями правительственной инстанции», под которой, по-видимому, подразумевался ШАБАК. Позднее, правда, он пожалел, что сделал это безвозмездно.

Как бы там ни было, но тайна озера так и осталась нераскрытой. В книге о погоне за Эйхманом Визенталь говорит, что клад на дне озера интересовал его на самом деле не слишком и был всего лишь предлогом, чтобы объяснить свои приезды в Альтаусзее. «Почему бы мне не сделать вид, – писал он, – что я занимаюсь поиском кладов в районе Аусзее и не использовать этот предлог, чтобы продолжать поиски Эйхмана?» А еще через несколько лет он написал: «Есть основания предполагать, что настоящий клад в озере Топлиц никогда и не находился… Судя по всему, это озеро было упомянуто больше для создания романтического ореола, чтобы разбередить воображение публики».

Визенталь был неисправимым любителем тайн, и не меньше, чем тайну озера Топлиц, ему хотелось разгадать также загадку нацистского зла. Это была навязчивая потребность, преследовавшая его всю жизнь, и в этом отношении он был буквально ненасытен. Впрочем, в этом своем желании он был не одинок: разгадать загадку нацизма пытались тогда многие. По сути, Визенталем-журналистом руководили те же мотивы, которые побудили в свое время Вильяма Ширера написать книгу «Взлет и падение Третьего рейха». Как и Ширеру, Визенталю тоже хотелось стать невидимкой, незаметно проникнуть в кабинет Гитлера, увидеть и услышать все, что там происходило, и рассказать об этом другим. Но хотя он и придавал важное значение даже самым мелким деталям и всегда старался факты проверять, тем не менее его публикации часто оказывались неточными. Иногда он, правда, сознательно наводил тень на плетень, но временами писал и такие вещи, которые попросту не соответствовали действительности: например, в своих статьях о том, как нацисты перерабатывали трупы евреев на мыло. Позднее он эту ошибку исправил, но в пятидесятые годы искренне в это верил – возможно, потому, что в те времена было принято акцентировать внимание на чудовищности нацистских злодеяний.

Его статьи – под псевдонимом «доктор Симони» – публиковались в местной ежедневной газете, в «Ауфбау» и в газете еврейской общины Вены, а некоторые из них – в Израиле. Помимо всего прочего, он публиковал статьи о событиях в арабском мире. Однако, как правило, он писал об уроках Холокоста и о нуждах перемещенных лиц.

 

2. Свой и чужой

В начале пятидесятых годов Визенталь начал работать в двух еврейских благотворительных организациях – «ОРТ» и «Джойнт», – а также сотрудничать с американским «Обществом помощи еврейским иммигрантам». Таким образом, хотя формально он и был теперь уже гражданином Австрии, тем не менее его работа была связана только с евреями, а зарплату он получал от организаций, чьи штаб-квартиры находились за границей. Иными словами, в сво ей стране он был одновременно и своим, и чужим.

К тому времени количество перемещенных лиц в Австрии сильно уменьшилось и большинство лагерей закрылось, но еврейские беженцы тем не менее время от времени прибывали – в частности, во время событий в Венгрии и Польше в 1956 году. В основном они жили в окрестностях Линца, в лагере «Астен». Подобно беженцам периода «Брихи» и бывшим узникам концлагерей, в большинстве своем они тоже из Австрии уехали, но, пока они там находились, «ОРТ» и «Джойнт» оказывали им помощь.

Организация «ОРТ» была создана в России в 1880 году, и ее название расшифровывается как «Общество ремесленного труда». Первоначальной задачей общества было обучение российских евреев сельскохозяйственным и другим профессиям. В австрийских лагерях для перемещенных лиц эта организация по договоренности с правительством США занималась профессиональной подготовкой беженцев.

Визенталь работал в «ОРТ» директором программ профессионального обучения в лагере «Астен» и в прилегающих к нему районах. В его обязанности входили организация курсов профессиональной ориентации, набор на эти курсы учащихся и административный контроль за преподавателями. Несколько сот беженцев приобрели на курсах специальности радиотехника, библиотекаря, повара, механика, портного, счетовода, фотографа, а также множество других профессий, дававших им возможность прокормиться и начать жизнь на новом месте. Однако, судя по сохранившимся документам, своей работой в «ОРТ» Визенталь был неудовлетворен. По-видимому, она не слишком его интересовала, и, кроме того, между ним и начальством существовала постоянная напряженность. Он был нетерпелив, и его раздражал слишком педантичный, как ему казалось, контроль за его деятельностью, а начальство, в свою очередь, утверждало, что его отчеты, включая финансовые, были неточными, и постоянно возвращало их ему на доработку. Объяснялось это тем, что «ОРТ» являлась субподрядчиком правительства США, требовавшим, чтобы все отчеты были точными, но, судя по переписке Визенталя с начальством, оно действительно к нему придиралось. Более того, оно даже подозревало его в финансовых нарушениях.

Однажды секретарша венского офиса «ОРТ», госпожа Гольдман, упрекнула Визенталя в том, что любые замечания он воспринимал как «личные нападки на себя», но он ненавидел, когда ему делали выговоры – особенно какие-то там секретарши, – и ответил письмом, полным сарказма, за что получил еще один выговор, на этот раз уже от директора «ОРТ» господина Гольдмана. «Стиль вашего письма, – писал тот, – потряс меня до глубины души…». Он охарактеризовал поведение Визенталя как неподобающее и потребовал от него соблюдать правила этикета, принятые при общении подчиненных со своими начальниками, но «одинокий волк» и эгоцентрик Визенталь терпеть не мог, когда ему указывали, и прижиться в «ОРТ» в конечном счете так и не смог.

Начиная с 1948 года, Визенталь сотрудничал также с «Джойнтом». Эта американская организация была создана в 1914 году, чтобы спасти от голода евреев Палестины, но затем, как и «ОРТ», распространила свою деятельность на другие страны и стала оказывать помощь всем евреям, оказавшимся в трудном положении. В связи с притоком в Австрию новых беженцев из Восточной Европы работы было много: надо было людей принимать (иногда по ночам), поселять в гостиницы и удовлетворять их различные нужды, включая оказание медицинских услуг. Беженцы получали суточные, талоны на покупку одежды, а также индивидуальную помощь: кому-то требовались очки для чтения, а кому-то – протез для ноги; кто-то хотел уехать – и не куда-нибудь, а именно в Швецию, а кто-то нуждался в лечении от алкоголизма.

Сохранившиеся документы показывают, что Визенталь занимался в «Джойнте» именно тем, что ему нравилось больше всего: живыми людьми и их личными драмами. Если в «ОРТ» он выполнял скучную административную работу, то его должность в «Джойнте» требовала личной инициативы, умения импровизировать, знания человеческой психологии, подозрительности и сострадания. Как и в годы работы с перемещенными лицами, он снова получил возможность влиять на судьбы других людей.

Ко многим беженцам Визенталь относился с отеческой теплотой, но иногда ему приходилось проявлять и чиновничью властность. «Мое письмо, – писал он беженцу по фамилии Зоненшайн, – не доставит вам удовольствия. С первого дня нашего знакомства вы жалуетесь, что вам не хватает получаемого от “Джойнта” пособия. А ведь вы знаете, что “Джойнт” относится к вам лучше, чем к другим». Объяснив далее Зоненшайну, что в его бедственном положении виноват отнюдь не «Джойнт», Визенталь посоветовал ему признать этот факт раз и навсегда, «взять себя в руки» и «стать – хотя бы отчасти – хозяином своей судьбы». «Я знаю, – писал он, – что вы уже предпринимали многочисленные попытки и что они закончились неудачей, но не хотел вам об этом напоминать, чтобы у вас не опустились руки». Он порекомендовал Зоненшайну найти делового партнера, взять ссуду, полагалавшуюся ему как беженцу, открыть какой-нибудь бизнес и прекратить свой «ежемесячный скулеж».

Целый ряд проблем, которые приходилось решать Визенталю, были связаны с тем, что некоторые из беженцев являлись верующими. Например, еврейская община Инсбрука попросила у «Джойнта» денежной помощи в связи с тем, что беженец по имени Бернард Прухт, прибывший из Румынии и сидевший в это время в тюрьме по подозрению в контрабанде, был верующим и мог есть только кошерную пищу, но у общины не было на это средств. Еще одна община просила отремонтировать микву. Третья же просила купить ей новую Тору, так как у нынешней выцвели буквы и ее стало невозможно читать. Помог однажды Визенталь и жившим в лагере пятнадцати одиноким верующим, которым не хватало пособия «Джойнта». Сначала он попытался поселить их у других людей, а когда из этого ничего не вышло, попросил увеличить им пособие.

Иногда в лагерь приходили представители религиозных благотворительных организаций и частные благотворители и раздавали беженцам деньги. Визенталь писал, что когда это видел, то с трудом сдерживался, чтобы не выйти из себя.

Многие беженцы проявляли неблагодарность и пытались «Джойнт» обмануть. Например, некоему Мелеху Коэну, уехавшему из Австрии в ФРГ и там женившемуся, «Джойнт» не только оказал денежную помощь, но и приобрел квартиру за несколько тысяч долларов, однако через некоторое время Коэн вернулся в Австрию, заявил, что с женой (которая была нееврейкой) разводится, и сказал, что хочет оставить квартиру в ФРГ ей. Однако Визенталь ему отказал. По его мнению, не было никаких оснований позволять Коэну распоряжаться по своему усмотрению квартирой, приобретенной для него «Джойнтом». Он выяснил, что женитьба Коэна была частью какой-то сделки, которая сорвалась, и понял, что с помощью квартиры Коэн просто-напросто хотел возместить женщине понесенные ею убытки.

Во время работы в «Джойнте» Визенталю приходилось также заниматься инцидентами антисемитского характера и реагировать на враждебные публикации в газетах, как, например, на статью, в которой говорилось, что Израиль платит венгерскому правительству деньги, чтобы оно позволяло евреям выезжать из страны, по нескольку сотен долларов за человека. Это былой правдой, но израильское правительство хотело сохранить данный факт в тайне.

Благодаря работе в двух благотворительных еврейских организациях материальное положение Визенталя улучшилось.

Сотрудничал он также с «Американским еврейским комитетом», занимавшимся защитой прав евреев по всему миру. Комитет регулярно заказывал ему отчеты о положении евреев Австрии и платил за это небольшую сумму: 35 долларов в месяц.

Поначалу Визентали жили в маленькой квартире в рабочем квартале в южной части Линца, но уже тогда у них была домработница, католичка из Югославии. Ее сын, Гелмар Сартор, считал, что мать работала у богачей. Во время войны они с сыном друг друга потеряли, но, когда она приехала в Линц и начала работать у Визенталя, тот с помощью своих связей в Красном Кресте Гелмара разыскал и привез в Линц. Гелмар рассказывал впоследствии, что мать делала всю работу по дому – убирала, гладила, готовила, а о самом Визентале вспоминал с симпатией. Он был ему как отец, а Паулинка – как сестра.

Визенталь зарабатывал на жизнь также в качестве посредника и занимался возвратом украденного у евреев имущества.

Как-то раз один уцелевший во время Холокоста еврей повстречал на улице эсэсовца-австрийца, конфисковавшего у него когда-то в Кракове имущество. Однако в суд австриец идти не хотел, так как это могло занять много времени и стоить больших денег, и согласился на предложение обратиться к Визенталю в качестве третейского судьи. Австриец торговал с американскими оккупационными властями и желал, по-видимому, это дело поскорее замять. Визенталь постановил, что тот должен вернуть еврею радиоприемник, часы и золотую табакерку.

В конце 1950 года Визенталь вел переговоры о продаже дома, принадлежавшего родственникам его жены. Он представлял сторону хозяев дома. Этот дом, находившийся в Верхней Австрии в курортном городе Гойзерн, был у них при нацистах конфискован, а сами они бежали в Великобританию. После войны там некоторое время располагалась больница для бывших узников концлагерей. При посредничестве Визенталя дом был продан местной больничной кассе. Позднее его перепрофилировали под санаторий.

Хранящиеся в архиве Визенталя юридические документы свидетельствуют также о том, что он выступал в качестве представителя владельцев имущества, чьи наследники проживали в Израиле.

Все это, конечно, не сделало Визенталя богачом. Книги его в то время еще бестселлерами не были, а лекции, с которыми он время от времени выступал, и статьи, которые он писал, больших доходов не приносили. Однако жили Визентали в достатке. В конце 50-х годов они начали получать также ежемесячные компенсации из ФРГ за страдания, перенесенные в лагерях. По словам Визенталя, сам он эти деньги брать не хотел, но жена сказала ему, что они обязаны сделать это ради дочери, тем более что другие тоже берут. Как показывают документы, получению компенсации предшествовала долгая юридическая волокита.

В те годы у Визенталя уже была собственная машина. В его архиве сохранились документы на автомобиль фирмы «Ситроен».

Время от времени Визентали ездили в отпуск в курортный город Бад-Ишль и брали с собой домбработницу вместе с ее сыном.

 

3. Интриги на Вифлеемской улице

Работая с беженцами, разыскивая нацистских преступников и занимаясь множеством других дел, Визенталь принимал также активное участие в жизни крошечной еврейской общины Линца, которая даже в начале 50-х годов насчитывала всего около пятисот человек, а к 1960 году уменьшилась до ста пятидесяти шести. Беженцы, находившиеся в городе временно – по пути в другие страны, – членами общины не считались.

С каждым годом участие Визенталя в жизни общины становилось все более активным, а его вес в ней более заметным. В течение долгого времени он вел политическую и юридическую борьбу за то, чтобы перемещенным лицам тоже было даровано членство в общине и право голосования. В 1957 году его избрали вице-президентом. В качестве такового он занимался повседневными делами общины, офис которой находился в маленьком доме на Вифлеемской улице, включая решение культурных и религиозных вопросов, но наряду с этим исполнял обязанности пресс-секретаря, отвечая за контакты с прессой и правительственными учреждениями. Один раз он даже порекомендовал главе венской общины укоротить свои сообщения для прессы, поскольку журналисты, мол, имеют обыкновение друг у друга списывать, и чем короче будут сообщения, тем меньше в них в процессе переписывания вкрадется ошибок.

Однако атмосфера, царившая на Вифлеемской улице, была ужасной, и большая часть времени уходила у Визенталя на интриги и разборки. Активисты общины постоянно друг под друга «копали», делали все, чтобы друг друга подставить, обвиняли друг друга в жульничестве, коррупции, шантаже, взяточничестве и сексуальных домогательствах, оскорбляли, угрожали и подавали в суд за клевету. Время от времени враждующие лагеря пытались переманить на свою сторону израильских дипломатов.

Визенталь принимал в этом участие чуть ли не с первого дня своего пребывания в Линце. В 1949 году он послал возмущенное письмо консулу Курту Левину, подвергшему его критике. В действительности, насколько можно судить, консул высказался по поводу совсем другого человека, но, поскольку тот был сторонником Визенталя, последний воспринял критику как адресованную ему лично. «В первый раз меня охаивают публично, – писал он в своем письме, – и это тем более обидно, что вы сделали это как израильский консул».

Следующий консул послал в Министерство иностранных дел в Иерусалиме подробное описание кампании травли Визенталя, которую развязали его противники в общине и которую сам Визенталь именовал «гнусной». В рамках этой кампании его враги написали на него донос руководству «Джойнта» – в надежде, что его уволят, – а он, в свою очередь, пожаловался на них губернатору Верхней Австрии Гляйснеру.

«Не знаю, как охарактеризовать этих людей точнее – как преступников или как идиотов», – написал он однажды о своих противниках и, описывая царящую в общине атмосферу, использовал слово «кошмар». Однако свою деятельность он прекращать не собирался; наоборот, Визенталь был решительно настроен своих врагов – или, как он выразился, «обманщиков» – уничтожить.

В качестве пресс-секретаря Визенталь был склонен делать заявления более резкие, чем другие руководители общины, а также требовал вести более решительную борьбу с антисемитизмом, однако его коллеги предпочитали эту тему не акцентировать и утверждали, что он наносит евреям ущерб и даже подвергает их жизнь опасности. В ответ Визенталь обвинил их в пресмыкательстве.

Он утверждал, что главы общины продавали властям ее собственность, включая участки на кладбищах, по заниженной цене, и упрекал их в том, что из желания угодить Социал-демократической партии Австрии они согласились отказаться от требования выплаты компенсаций жертвам нацизма. Кроме того, он утверждал, что они приняли на должность кантора коммуниста. Противники Визенталя, в свою очередь, обвиняли его в коррупции – в частности, потому, что он предложил построить для вице-президента общины и его семьи роскошный дом. Он представил на рассмотрение подробный проект этого дома, но тот был положен под сукно.

Интриги на Вифлеемской улице были, несомненно, одним из факторов, отравлявших Визенталю жизнь в Линце, но, с другой стороны, в качестве вице-президента общины он имел доступ к высокопоставленным чиновникам и время от времени встречался с министрами, что не только ему льстило, но и укрепляло у него – как и у его знакомых – ощущение, что в Австрии он важная персона.

В 1946 году он получил письмо из канцелярии главы правительства, где выражался решительный протест против предложения, согласно которому узники концлагерей должны были обратиться в ООН и потребовать, чтобы Австрии не возвращали независимость, поскольку там до сих пор много нацистов. Предложение это было внесено не Визенталем, но его тем не менее спрашивали, что можно сделать, чтобы это предотвратить. По-видимому, уже тогда в канцелярии главы правительства Австрии в нем видели человека, с которым стоило советоваться.

Визенталь надеялся убедить австрийское правительство выплатить жертвам Холокоста компенсации, подобно тому, как это сделали немцы, но вопрос этот – как с юридической, так и с политической точки зрения – был сложным. В письме канцлеру Леопольду Фиглю Визенталь писал: «Само собой разумеется, мы признаем, что Австрия не несет ответственности за совершенное Третьим рейхом» – признав тем самым фактически правоту австрийцев, отрицавших, что они причастны к преступлениям нацистов. Однако при этом он все же считал, что Австрия обязана выплатить компенсации хотя бы тем узникам концлагерей, которые использовались на принудительных работах на австрийских предприятиях. Он пытался уговорить и израильтян потребовать от Австрии компенсаций, но быстро сдался, так как министр иностранных дел Моше Шарет объяснил ему, что с юридической точки зрения Израиль не имеет на это права. Однако поскольку переговоры с ФРГ израильтяне все же вели, Визенталь пришел к выводу, что евреев Австрии они попросту решили бросить на произвол судьбы. За это собственное правительство подвергал критике даже израильский консул.

В меморандуме, словно написанном рукой Визенталя, консул отмечал, что хотя австрийцы и возлагают всю вину на Германию, тем не менее около шестистот тысяч из них состояли в национал-социалистической партии, а процент военных преступников среди них гораздо выше, чем среди немцев. При этом многие австрийцы принимали участие в истреблении евреев, и сто тысяч австрийских евреев – то есть около трети – были убиты. Австрийцы, писал консул, утверждают, что те из евреев, кто выжили и вернулись домой, вновь получили все свои права, но на самом деле возвращение на родину оказавшихся за границей евреев правительством не приветствуется, а имущество им не возвращено. При этом Социал-демократическая партия Австрии, стремясь получить большинство в парламенте, откровенно с бывшими нацистами заигрывает. «Социалисты, – подытоживал консул, – предают идеалы собственного движения».

В ноябре 1958 года Визенталь принял участие во встрече руководителей еврейской общины с главой правительства Юлиусом Раабом, и в канцелярии Рааба, на лестнице, евреи повстречались с государственным секретарем. «Надеюсь, вы пришли не ко мне», – сказал он, когда те ему представились. Это был Бруно Крайский.

Аудиенция у канцлера прошла плохо. Он говорил с евреями высокомерно и один раз даже поднял на них голос: нечего, дескать, мне указывать. На аудиенции присутствовал также министр финансов.

К тому времени правительство уже выделило определенную сумму на выплату компенсаций австрийским евреям, проживавшим за границей, и представители еврейской общины просили выдать компенсации также евреям, жившим в Австрии. Однако выделить на это дополнительную сумму они не требовали. По сути, они вообще ничего не требовали, а всего лишь просили – или скорее даже умоляли, – чтобы им отдали часть суммы, выделенной на компенсации евреям, живущим за границей. Визенталь был этим возмущен и, когда они вышли от канцлера, сказал своим товарищам, что просить деньги, предназаначенные другим евреям, им не следовало. Однако один из членов делегации ему на это ответил: «Пусть другие евреи поцелуют меня в зад».

 

4. Преступники-евреи

Хотя Визенталь остался без своего архива, военными преступниками он заниматься не перестал, но вместо нацистов сосредоточился теперь на евреях-коллаборационистах. Как это ни парадоксально, но шансы наказать их были выше, чем шансы покарать нацистов.

Через несколько недель после того, как на Нюрнбергском процессе были вынесены первые приговоры, австрийский «Центральный еврейский комитет» обратился к американской оккупационной администрации с просьбой разрешить ему судить евреев, сотрудничавших с нацистами, включая членов еврейских советов (юденратов), созданных нацистами на оккупированных территориях, евреев-полицейских, капо в концлагерях и так далее. Члены этого комитета – и Визенталь в их числе – пообещали, что еврейские суды будут работать в соответствии с принципами либерального суда, принятыми в США, и попросили полномочий приговаривать коллаборационистов к тем или иным наказаниям, включая тюремное заключение. Но хотя судить коллаборационистов американцы беженцам и разрешили, максимальным наказанием, которое они позволили на осужденных налагать, был общественный бойкот. Иными словами, они разрешили только «суды чести». Заседания в таких судах вели трое добровольцев, а протоколы и приговоры печатались на идише. В архиве Визенталя сохранилось немало таких приговоров.

17 ноября 1947 года в лагере беженцев Биндермихль был признан виновным человек по имени Шломо Циммерман, которого приговорили к изгнанию из общины «на длительный срок». Согласно приговору, он был капо в целом ряде концлагерей и издевался над заключенными – как евреями, так и людьми других национальностей. В приговоре говорилось, что его следует лишить льгот беженца, а если с юридической точки зрения это невозможно, то перевести в другой лагерь. Тем временем ему запрещалось участвовать в выборах в качестве избирателя, а также избираться на административные посты. Кроме того, суд постановил, что он теряет право на репатриацию в Израиль. Разумеется, этот пункт был чисто символическим: юридического права лишать Циммермана права на репатриацию беженцы не имели – но зато они могли сделать приговор достоянием гласности и сохранить показания свидетелей в архиве, чтобы в будущем с ними могли ознакомиться все желающие. Именно так и решено было поступить.

Делом Циммермана Визенталь продолжал заниматься и впоследствии – возможно, потому, что считал его случай показательным, а может быть, и потому, что рассматривал его как своего личного врага. В 1951 году он узнал, что Циммерман получил иммиграционную визу в США, и выразил свой протест международной организации беженцев. Судя по всему, это возымело действие, и Циммерман остался в Линце, однако главы еврейской общины почему-то не только не подвергли его остракизму, но даже разрешили ему жить в общинном доме на Вифлеемской улице, и Визенталь вступил с ними из-за этого в длительный конфликт. На одном из собраний общины он и несколько его сторонников встали и потребовали выгнать Циммермана из зала, на что главы общины заявили, что у них есть письмо из израильского консульства, в котором говорится, что там приговоры суда беженцев не признаются. Однако Визенталь послал израильскому консулу запрос и получил от него опровержение. В 1957 году он обратился к властям ФРГ и потребовал не выплачивать Циммерману и членам его семьи компенсацию, за что Циммерман подал на него в суд. Визенталь защищался очень эмоционально и выиграл.

Преследование евреев-коллаборационистов он считал делом не менее важным, чем поиск военных преступников-нацистов. Одна из папок архива, отправленного им в «Яд-Вашем», озаглавлена «Преступники-евреи». В ней упоминаются тридцать три человека. Визенталь полагал, что, если бы евреи не сотрудничали с нацистской «машиной смерти», столько евреев, возможно, и не погибло бы, и отказывался делить юденраты на хорошие и плохие.

Тема еврейского коллаборационизма была весьма болезненной, но игнорировать ее было невозможно, поскольку бывшие узники лагерей то и дело натыкались на евреев, издевавшихся над ними в гетто и лагерях, а после войны попытавшихся смешаться с другими беженцами и раствориться среди них. Когда Бен-Гурион посещал лагеря для перемещенных лиц, он стал свидетелем того, как несколько человек напали на бывшего капо. Глаза у них, по словам Бен-Гуриона, были «налиты кровью», и они готовы были этого человека убить. Инцидент потряс Бен-Гуриона до глубины души. Это было первым его столкновением с данным – и весьма неприятным – аспектом Холокоста.

Находили евреев-коллаборационистов и в Израиле; израильская полиция была буквально завалена заявлениями граждан на этот счет. Однако поначалу закона, по которому коллаборационистов можно было судить, не существовало. С этой целью в 1950 году был принят закон о наказании нацистов и их пособников, и на его основании были осуждены несколько десятков человек. Однако с исторической, юридической и моральной точки зрения проблема эта была очень сложной.

Летом 1952 года в Израиле разразился ужасный скандал. Один из бывших лидеров еврейской общины Венгрии Режё Кастнер был обвинен в том, что сотрудничал с Эйхманом, позволил уничтожить несколько сотен тысяч евреев в Освенциме, а в обмен получил разрешение спасти несколько сот своих знакомых и родственников в рамках предложенной Эйхманом сделки, получившей название «Кровь в обмен на грузовики».

Кастнер был самым известным израильтянином, обвиненным в коллаборационизме. Государство решило его защитить и привлекло человека, опубликовавшего обвинения против Кастнера – Малкиэля Грюнвальда, – к суду. Однако этот суд привел к тому, что на партию «Мапай» обрушился шквал нападок, и Бен-Гурион, помимо всего прочего, вынужден был защищаться от обвинения в том, что во время Холокоста не занимался спасением евреев. Кроме того, ему пришлось оправдываться за свое решение завязать отношения с Западной Германией. Никогда ранее судебные процессы в Израиле не проходили столь болезненно.

Визенталь, считавший себя политическим противником Бен-Гуриона, согласился помочь защитнику Грюнвальда Шмуэлю Тамиру собрать улики против Кастнера, хотя сам в свое время Кастнеру поверил. Тамир послал Визенталю несколько израильских марок.

В июне 1955 года окружной суд Иерусалима постановил, что Кастнер «продал душу дьяволу», то есть Эйхману. Позднее Верховный суд этот приговор отменил, но Кастнера к тому времени уже убили; это произошло в Тель-Авиве, возле подъезда его дома.

Вскоре после этого приговора Визенталь опубликовал сенсационную информацию, которая стала ему известна еще в мае 1948 года, когда он находился в Нюрнберге, где проходил судебный процесс над несколькими нацистскими военачальниками. Именно тогда ему в руки попал потрясающий документ, который по возвращении домой он послал Зильбершайну. «Слава Богу, – писал он, – что на содержание этого документа никто до сих пор внимания не обратил». Он попросил Зильбершайна передать этот документ «дальше», но сохранить данный факт в тайне, так как «чести он нам не делает».

Визенталь был прав. Документ, попавший к нему в руки, был написан сотрудником нацистской разведки, и в нем подробно рассказывалось о разговорах с Фейвелом Полкесом, который был охарактеризован как человек, занимавший высокий пост в «Хагане». По договоренности с немецкой разведкой Полкес приехал на переговоры в Берлин, хотя, с кем именно имел дело, возможно, и не знал. От Полкеса немцам нужна была информация о еврейских и сионистских организациях; они надеялись, что это поможет им предотвратить покушения на Гитлера и других лидеров нацистского режима. За несколько месяцев до этого еврей по имени Давид Франкфуртер убил фюрера швейцарских нацистов Вильгельма Густлофа, и собеседник Полкеса полагал, что тому что-то об этом известно. Полкес согласился предоставить требуемую информацию, но при условии, что нацисты облегчат евреям эмиграцию из Германии. Человеком, который беседовал с Полкесом, был Эйхман, и его начальство даже обдумывало возможность послать его в командировку в Палестину для продолжения контактов. Не исключено, что в контакт с нацистами Полкес вступил с ведома руководства «Хаганы», и возможно также, что он был двойным агентом.

Так или иначе, но Визенталь был от этого открытия в шоке. Человек из «Хаганы» контактировал с Эйхманом, а в Израиле никто даже не пытается отдать его за это под суд! Визенталь подозревал, что Полкес действовал по чьему-то поручению и что израильский истеблишмент покрывал его, чтобы избежать скандала. Через несколько лет он попытался продать эту сенсацию израильским газетам «Едиот ахронот» и «Маарив», но редакторы обеих газет ответили ему, что, хотя сама по себе информация и интересная, в ее правдивость они не верят. Присланные Визенталем документы их не убедили.

Зимой 1954 года Визенталь рассказал об этом корреспонденту израильского еженедельника «Аолам азэ», известному впоследствии писателю Амосу Кенану, который посетил Линц и побывал у Визенталя в гостях. Визенталь сказал ему, что речь идет об агенте Эйхмана, одновременно работавшем на «Хагану», но добавил, что расскажет подробности, только если кто-нибудь пригласит его в Израиль и оплатит билеты на самолет. Кенан, естественно, разозлился и охарактеризовал Визенталя как еврея с хитрыми глазками, желающего нажиться на тайнах Холокоста. «Мне, – писал он, – не удалось выудить у него ничего, – и объяснил отказ Визенталя подарить ему эту сенсацию так: – Кто знает? Может, он сможет на этом немножко заработать? Может быть, народ Израиля готов заплатить, чтобы узнать, кто помогал его убивать?.. Может быть, лучше жить в Австрии, в красивом доме, заниматься время от времени какими-нибудь мелкими еврейскими делишками, жить в свое удовольствие и сидеть на нескольких документах?.. Может быть, история соизволит подождать, пока господин Визенталь решит, как лучше провернуть эту сделку? Да и кто сказал, что нельзя быть сионистом, живя за пределами Израиля?»

Обиделся на Визенталя Кенан еще и потому, что тот не предложил ему переночевать, а заказал для него номер в гостинице. «“Это пустяки, – сказал он мне, провожая к выходу, – совсем недорого”. Я шел шесть километров под проливным дождем, по совершенно пустому городу и больше уже об этом деле не думал».

В сентябре 1955 года Визенталь упомянул эту историю в письме, опубликованном в швейцарской газете «Идише рундшау», и «Едиот ахронот» перепечатала это письмо под крупным заголовком на первой полосе. Однако этим дело и ограничилось.

Визенталь не видел особой разницы между коллаборационистами-евреями и коллаборационистами других национальностей: у норвежцев, говорил он, был Квислинг, у французов – Петен, у бельгийцев – Деглер, а у русских – Власов. С психологической и социологической точки зрения, писал Визенталь, евреи от других народов ничем не отличаются, поэтому нет ничего удивительного – хотя это печально и постыдно, – что у евреев тоже есть свои коллаборационисты. В своем историческом экскурсе он привел в пример также Иосифа Флавия.

Время от времени он упоминал имена коллаборационистов-евреев на различных судебных процессах, проходивших в Австрии и ФРГ, когда давал показания.

Незадолго до судебного процесса над военными преступниками Львова, состоявшегося в ФРГ в 1966 году, Визенталь рассказал об участи, постигшей членов львовского юденрата. В сентябре 1942 года они были повешены. После этого гестапо сформировало новый юденрат и первым делом приказало ему оплатить стоимость веревки, использованной для казни предыдущего. Однако несмотря на этот и другие подобные инциденты, Визенталь решительно отказывался соглашаться с утверждением, что по крайней мере некоторую часть евреев-коллаборационистов тоже следует признать жертвами нацизма. В его глазах все коллаборационисты были мерзавцами. В связи с этим он потребовал ввести правило (и назвал его «законом Визенталя»), согласно которому, те, кто сотрудничал с нацистами в какой бы то ни было форме, не должны иметь права занимать в еврейской общине какие-либо должности. Есть такие, писал он, кто утверждают, что имеются смягчающие обстоятельства, что нацисты-де принуждали евреев с ними сотрудничать и что нельзя от всех требовать героизма, однако это применимо в лучшем случае к рядовым членам общины, а не к ее лидерам, ибо последние должны вести людей за собой. Есть, продолжал он, также такие, кто считают, что нельзя относиться к коллаборационистам слишком строго, поскольку они были тогда молодыми и неопытными, однако к лидерам общины это тоже неприменимо, так как они должны быть людьми ответственными.

Отправив свой архив в «Яд-Вашем», Визенталь решил поиски военных преступников прекратить, но, несмотря на это, продолжал ходить в городскую библиотеку, листать старые нацистские газеты и изучать – в числе прочего – семейные объявления. В большинстве своем это была рутинная работа коллекционера: он собирал имена, даты, воинские звания, названия военных частей и адреса. Собирательство было у него в крови. Его дочь рассказывает, что, когда они ходили гулять, он предпочитал не любоваться пейзажами, а собирать ягоды.

В те годы Визенталь все еще рассматривал свои поиски нацистов как хобби, но при этом писал, что ни одно другое занятие ему не доставляет большего удовольствия. Фактически он не мог без этого жить. «Я, – пишет он, – занимался этим весь день до позднего вечера, а когда ложился в кровать и пытался уснуть, прочитанное и услышанное за день перемешивалось у меня в голове с воспоминаниями прошлого. Я часто просыпался от кошмаров, которые мне снились, и никак не мог понять, то ли это сон, то ли случилось наяву».

Продолжал он время от времени и находить преступников.

Однажды Визенталь ехал на поезде в Женеву и в вагоне-ресторане познакомился с офицером-датчанином, тоже сидевшим когда-то в концлагере Гросс-Розен. Они разговорились, и Визенталь упомянул нескольких нацистов, которые его тогда интересовали, в том числе Рихарда Рокиту, одного из высокопоставленных эсэсовцев из концлагеря Яновский. Датчанин сказал, что похожий на Рокиту человек живет в Гамбурге. В Яновском Рокита рассказывал, что был скрипачом, и полиция Гамбурга послала следователя в союз музыкантов, однако в списке членов союза тот не числился. Тем не менее в конце концов его нашли: оказалось, что он работал на каком-то заводе ночным сторожем. Рокита признался, что жил под чужим именем, и был арестован.

В 1958 году Визенталю удалось также выйти на след бывшего старшего инспектора львовских железнодорожных мастерских Петера Арнольдса – того самого, что выдал эсэсовцам мальчика, прятавшегося на конюшне. Визенталь случайно узнал, что Арнольдс работает в железнодорожном управлении западногерманского города Падерборн, заявил на него в полицию и был вызван на очную ставку. Однако Арнольдс все категорически отрицал. Визенталь попытался найти дополнительных свидетелей, но хотя все, кто работал вместе с ним в железнодорожных мастерских, про случай с мальчиком знали, тем не менее давать показания отказались и заявили, что ничего про это не слышали. Единственным, кто согласился, был проживавший в Штутгарте Ойген Йетер («Если бы, – писал ему Визенталь, – таких, как вы, было много, все могло бы кончиться иначе»), но, несмотря на показания Йетера, Арнольдсу удалось от наказания ускользнуть. Тем не менее позднее Визенталь разыскал застрелившего мальчика эсэсовца, и тот был арестован.

Пытался он найти также Оскара Вальдке, которого в одном из писем назвал «свиньей, пытавшей меня на следствии и подталкивавшей к самоубийству».

Правоохранительные органы часто обращались к нему за помощью. Кёльнский суд попросил помочь в расследовании дел нескольких сотрудников концлагеря Маутхаузен, а окружной суд Франкфурта запросил информацию о двух помощниках Эйхмана, Германе Круми и Отто Гюнше, которыми Визенталь тоже интересовался.

«Инстинкт охотника», заставлявший его искать Эйхмана, в нем так и не угас.