1. Положительная характеристика

Как еврею Эли Розенбауму повезло: он вырос в обществе, считавшем еврейскую историю и культуру неотъемлемой частью национальной самоидентичности, а жестокий антисемитизм, в условиях которого пришлось жить Визенталю, был для Розенбаума далекой историей.

Родился Розенбаум в Нью-Йорке. Когда американские евреи пережили страх, предшествовавший Шестидневной войне, и эйфорию, охватившую их после ее окончания, ему было двенадцать лет. Волна интереса к Холокосту пришлась на период его учебы в средней школе, и Визенталь был его кумиром. Он снова и снова перечитывал книгу «Убийцы среди нас», а некоторые отрывки из нее знал наизусть.

Учась в Гарвардской юридической школе, он включился в кампанию за отмену в ФРГ срока давности, которую вел Визенталь, и сумел убедить целый ряд известных американских профессоров права выступить в поддержку Визенталя. Также он участвовал в кампании против Интерпола, допустившего несколько провалов при преследовании нацистских преступников. Этой темой Визенталь тоже занимался. Розенбаум послал Визенталю письмо и получил ответ, в котором тот его благодарил и выражал уверенность, что Розенбаум сделает прекрасную карьеру в качестве юриста. «Я хранил это письмо как сокровище», – писал Розенбаум позднее. Он даже послал венскому Центру документации денежное пожертвование.

Через два года после демонстрации сериала «Холокост» Розенбаум закончил университет и был принят на должность адвоката в ООР. Ему было тогда двадцать три года. Однако еще до выхода на работу он написал Визенталю о царивших в то время в отделе распрях и интригах. Начальника отдела Мартина Мендельсона вынудили уйти (впоследствии он стал одним из адвокатов Визенталя), а вместо него назначили Алана Райена. В связи с увольнением Мендельсона Ассоциация студентов-евреев Гарвардской юридической школы послала президенту Картеру письмо протеста. Розенбаум написал Визенталю, что поступил на работу в ООР с большим трудом и опасается, что будет там, как и Мендельсон, «меченым». «Я, – писал он, – все больше и больше сомневаюсь, что Министерство юстиции хочет продолжать подобные расследования, и намерен уволиться, если увижу, что правительство не собирается доводить эти дела до суда». Он попросил Визенталя связываться с ним не напрямую, а только через раввина Купера из Лос-Анджелеса.

Визенталь попытался его по-отечески ободрить. «Когда вы начнете работать в отделе и там узнают, что я ваш друг, уверен, что никаких проблем у вас на работе не будет», – заверил он Розенбаума.

Розенбаум проработал в ООР около трех лет. В 1985 году он стал юридическим советником Всемирного еврейского конгресса.

Свое влияние и престиж Всемирный еврейский конгресс (ВЕК) приобрел главным образом в период, когда его президентом был Нахум Гольдман, руководивший этой организацией очень грамотно в течение более тридцати лет. Эдгар Бронфман, который был президентом ВЕК в 80-е годы, тоже вел себя так, словно выступал от имени всего еврейского народа, и в период его правления многие мировые лидеры продолжали относиться к ВЕК с пиететом. На самом же деле ВЕК представлял собой сеть организаций, многие из которых существовали только на бумаге, а его авторитет в значительной степени базировался на мифе о еврейском мировом господстве. Тем не менее, как и миф, который соткал вокруг себя Визенталь, миф о Всемирном еврейском конгрессе тоже оказался эффективным. Бронфман, канадский миллиардер, возглавлявший фирму по производству виски, вел себя как глава крупной державы. Он летал из одной столицы в другую на личном самолете, и его повсюду принимали главы государств. «Мы заинтересованы в том, чтобы люди думали, что мы сильны», – сказал он однажды и добавил, что чем больше укрепляется его собственный авторитет, тем сильнее становится ВЕК.

Гольдман тоже умел вести себя с мировыми лидерами так, словно был еврейским царем, но люди, стоявшие во главе ВЕК в 80-е годы, принадлежали уже к новому поколению американских евреев. Они выросли на рассказах родителей о преследованиях евреев в Европе, и их девизом были слова: «Это не должно повториться». Они знали, что во время Холокоста американские евреи не сделали всего, что могли, чтобы спасти своих европейских собратьев, и им было стыдно за проявленную тогда еврейскими лидерами мягкотелость и малодушие. Они были воинственны, высокомерны, тщеславны, по-юношески бунтарски настроены и в январе 1986 года объявили войну Курту Вальдхайму, который в это время баллотировался на пост президента Австрии от Консервативной партии.

Позднее Розенбаум вспоминал, что все началось в иерусалимском отеле «Хилтон», где проходила конференция ВЕК. Генеральный секретарь организации Исраэль Зингер подошел к нему и безо всяких предисловий объявил, что посылает его в Вену. «В Вену? – переспросил Розенбаум. – Зачем?». – «Это связано с Куртом Вальдхаймом», – ответил Зингер, понизив голос, а затем – уже почти шепотом – спросил, знает ли Розенбаум, кто такой Леон Цельман. Розенбаум не знал.

Цельман, бывший узник Освенцима, после войны поселился в Вене, писал статьи для еврейских газет и возглавлял организацию «Джуиш-велкам-сервис», занимавшуюся укреплением отношений между евреями и австрийцами и развитием связей между Австрией и Израилем. Как и многие другие руководители венской еврейской общины, он поддерживал тесные отношения с Социал-демократической партией и был известен как давний – еще со времен лагерей для перемещенных лиц в Линце – противник Визенталя. Кто-то из социал-демократов попросил Цельмана довести до сведения руководства ВЕК секретную информацию, согласно которой Вальдхайм скрывал свое нацистское прошлое. Политические противники Вальдхайма рассчитывали, и вполне справедливо, что публикация этой информации в Нью-Йорке вызовет гораздо больший резонанс.

Зингер послал Розенбаума в Вену, чтобы эти обвинения проверить, и в течение нескольких последующих месяцев, пока в мире бушевал скандал и против Вальдхайма велась война, напоминавшая войну «детей света» с «детьми тьмы», Розенбаум за кулисами происходивших событий работал над тем, чтобы доказать, что Вальдхайм был военным преступником, а затем попытался уничтожить Визенталя.

Во время присоединения Австрии к нацистской Германии Вальдхайму было примерно двадцать лет. Он происходил из католической семьи, которая нацизм не поддерживала. Тем, кто интересовался его прошлым, он всегда говорил, что был призван в немецкую армию и стал офицером, но в 1941 году, просле ранения, вернулся в Вену и поступил в университет.

С Визенталем он был в прекрасных отношениях. Когда в конце 60-х годов польское посольство в Вене стало распространять материалы, где Визенталь обвинялся в сотрудничестве с нацистами, Вальдхайм, бывший тогда министром иностранных дел, пообещал этим заняться. Визенталь просидел у него целый час и доложил об этом израильскому послу. Есть, разумеется, некоторая доля иронии в том, что Вальдхайм (чье прошлое было тогда еще окутано тайной) взялся помогать восстановить доброе имя не кому-нибудь, а именно Визенталю, но в любом случае Визенталь был ему за это признателен и считал его человеком порядочным. Примерно через год после этого, в 1971 году, Вальдхайм попытался стать президентом Австрии, и Визенталь, всегда партии Вальдхайма симпатизировавший, его кандидатуру поддержал. Однако Вальдхайм потерпел поражение. Тем не менее вскоре после этого его выдвинули на пост Генерального секретаря ООН, и, естественно, появились люди, заинтересовавшиеся его прошлым.

В декабре 1971 года Визенталь получил письмо от американской антидиффамационной лиги «Бней-брит», которая хотела знать, чем новый генсек ООН занимался во время войны. Визенталь немедленно ответил, что все в порядке и причин для беспокойства нет: компрометирующая информация отстутствует. Более того, по его словам, этим вопросом в Австрии уже интересовались, ибо ходили всякие слухи, но проверка слухов показала, что это всего лишь сплетни, распространявшиеся политическими противниками Вальдхайма. «Я, – добавил Визенталь свою личную рекомендацию, – знаю мистера Курта Вальдхайма очень хорошо, и во время моих контактов с ним он всегда производил на меня наилучшее впечатление».

В плане его личных взаимоотношений с Вальдхаймом это было верно, но к версии Вальдхайма он (проверявший до того прошлое многих других политиков) отнесся в данном случае некритически. Он вполне мог бы сделать то, что сделал несколькими годами спустя, а именно раздобыть копию личного дела Вальдхайма периода его службы в армии, однако посчитал это ненужным и поверил Вальдхайму на слово. Впрочем, в этом отношении он был не одинок. Судя по всему, о прошлом Вальдхайма не знал тогда никто вообще – ни Советский Союз, ни США, ни Израиль, ни ВЕК. Позднее, правда, высказывалось предположение, что кто-то пытался Вальдхайма шантажировать, но подтверждений этому нет. Документы, свидетельствующие, что он лгал, могли быть найдены намного раньше, но, по-видимому, как и в случае с Эйхманом и некоторыми другими нацистскими преступниками, о его прошлом знали только картонные папки, где соответствующие бумаги хранились. Причина же, по которой эти папки никто раньше не открывал, была, судя по всему, простой: никому не было до них дела. Официальная биография Вальдхайма вполне всех устраивала. По крайней мере, до 1979 года.

В 70-е годы ООН стала относиться к Израилю очень враждебно, и Вальдхайм имел к этому самое непосредственное отношение. В 1974 году он позволил Ясиру Арафату выступить на Генеральной Ассамблее ООН с пистолетом за поясом; в 1975 году Ассамблея приравняла сионизм к расизму; в 1976 году Вальдхайм осудил Израиль за операцию военно-воздушных сил, в ходе которой были освобождены пассажиры самолета «Эр Франс», взятые в заложники и содержавшиеся в аэропорту угандийского города Энтеббе; а во время посещения «шатра памяти» в мемориале «Яд-Вашем» Вальдхайм отказался надеть кипу, несмотря на то что это место приравнивается по своему статусу к кладбищу, так как под его полом захоронен прах жертв Холокоста, включая несколько урн, привезенных в Израиль Визенталем.

В 1979 году Визенталь приехал в «Яд-Вашем», в гости к своим друзьям, и разговор зашел о Вальдхайме и его негативном отношении к Израилю. Кто-то из присутствовавших предложил проверить его прошлое заново. Вернувшись в Вену, Визенталь связался с западногерманским издателем Акселем Шпрингером и попросил его помочь произвести проверку: он считал, что Шпрингеру удастся раздобыть необходимую информацию быстрее, чему ему самому. И действительно, уже через несколько дней на столе у Визенталя лежали соответствующие документы.

По данным американского архива, где в то время хранилась картотека членов национал-социалистической партии и личные дела эсэсовцев, Вальдхайм членом этой партии или какой-то другой нацистской организации не был. Французский архив, в котором находились документы людей, служивших в вермахте, сообщал, что Вальдхайм служил в немецкой армии и приводил соответствующие подробности. Визенталь позвонил друзьям в «Яд-Вашем» и сказал, что Вальдхайм нацистом не был. Тем не менее в документах из французского архива Визенталь нашел информацию, свидетельствовавшую о том, что Вальдхайм солгал (через несколько лет Визенталь расскажет об этом Розенбауму). В противовес тому, что Вальдхайм утверждал в своей официальной биографии, его служба в немецкой армии после ранения в 1941 году не закончилась: уже через несколько месяцев он снова вернулся на фронт. Из тех же документов Визенталь узнал, в какой именно части Вальдхайм служил.

Впоследствии Визенталь утверждал, что проверить прошлое нескольких тысяч солдат и сотен офицеров, служивших в данной части, он не мог, но объяснение это было неубедительным: сокрытие Вальдхаймом того факта, что он продолжал служить в немецкой армии, должен был возбудить у Визенталя подозрение, и если бы он поинтересовался, чем именно занималась часть, где служил Вальдхайм, то узнал бы, что она совершила военные преступления – в частности в Греции.

Визенталь был хорошо знаком с историей уничтожения евреев Греции и даже выступал в качестве свидетеля на одном из судов по этому делу; немало он знал и о преступлениях вермахта. Однако, как и было принято в те времена, он интересовался преимущественно теми немцами и австрийцами, которые добровольно вступили в СС, а людей, служивших в армии, не трогал. В глазах Визенталя, один только факт службы в СС (как, например, в случае с Фридрихом Петером) уже сам по себе являлся пятном на биографии, даже если не было улик, свидетельствовавших о том, что человек лично принимал участие в военных преступлениях; но тех, кто служил в вермахте, он – пока не будет доказано обратное – считал невиновными. «Мне, – писал он, – никогда не приходило в голову требовать суда над солдатом, который, оказавшись лицом к лицу с врагом, защищал свою жизнь с оружием в руках». По словам Визенталя, его больше интересовали те, кто на фронт попасть боялись и предпочитали издеваться над заключенными в концлагерях.

В 1981 году, когда появились слухи о нацистском прошлом Вальдхайма, Гилель Зайдман, нью-йоркский знакомый Визенталя, спросил его, что ему об этом известно, и Визенталь написал ему, что эти слухи его «не слишком радуют». Он сообщил Зайдману, что изучил биографию Вальдхайма и выяснил, что тот не был замешан в преступлениях ни против евреев, ни против людей других национальностей, в связи с чем еще раз сформулировал один из основополагающих пунктов своего мировоззрения: не каждый немецкий офицер был обязательно офицером нацистским. Это, писал Визенталь, вопрос идеологический. В нацистской партии Вальдхайм никогда не состоял; просто оккупировав Австрию, немцы призвали в армию всех, кого можно, и выбора ни у кого не было: служить обязывали каждого. «Мы, – писал Визенталь, – должны сконцентрироваться на тех, кто действительно виновен. Мы не можем называть человека нацистом только потому, что он не является другом Израиля». Он признавал, что некоторые подразделения вермахта тоже принимали участие в убийстве евреев, но подчеркивал, что искать надо конкретных людей, совершивших конкретные преступления, а не обвинять всех скопом.

Таким образом, еще с 1979 года Визенталь знал, что Вальдхайм лгал, но, не проверив, чем именно тот во время службы в армии занимался, продолжал верить в его невиновность. Он знал Вальдхайма уже давно, ценил его, разделял его политические взгляды и к тому же еще много лет тому назад поручился, что Вальдхайм чист. Кроме того, ему льстил тот факт, что он мог безо всякого труда связаться с самим Генеральным секретарем ООН. Когда он попросил Вальдхайма подключиться к поискам Менгеле, тот побещал помочь, за что Визенталь не знал, как его благодарить. «Вы истинный защитник справедливости», – писал он. Вальдхайм же, в свою очередь, восхвалял Визенталя за то, что тот не давал миру забыть о преступлениях нацизма, а также за его участие в борьбе против геноцида и расизма, в полном соответствии с принципами гуманизма и защиты прав человека, которыми руководствовалась ООН.

Теоретически Визенталь вполне мог бы Вальдхайма шантажировать, но нет никаких оснований подозревать, что он предпринимал подобные попытки. Точно так же, как нет причин полагать, будто Вальдхайм знал, что Визенталю удалось раскрыть его секрет.

 

2. Глубокая глотка

Когда в январе 1986 года Эли Розенбаум прибыл в Вену, он ничего этого не знал, но социал-демократ, с которым его свел Цельман, выставил условие: Розенбаум ни в коем случае не должен общаться с Визенталем; в противном случае он (социал-демократ) прервет с ним всякие контакты. Розенбаум выразил недоумение, но получил разъяснение, что Визенталь Вальдхайма поддерживает и будет его «отмазывать». Розенбаум пообещал от контактов с Визенталем воздерживаться, но тем самым приобрел себе врага: ничто не могло разозлить Визенталя больше, чем следствие, в котором он не принимал участия. Когда он об этом узнал, то сам факт, что кто-то вдруг захотел изучить прошлое Вальдхайма, его не удивил: он счел это обычным проявлением предвыборной борьбы. Однако застарелая неприязнь к ВЕК, не пожелавшему в свое время заниматься поисками Эйхмана, вспыхнула в нем с новой силой.

Свое пребывание в Вене Розенбаум описывает так, словно излагает сюжет какого-то остросюжетного фильма. Хотя он и действовал за спиной Визенталя, ему тоже хотелось чувствовать себя «охотником за нацистами». Имени социал-демократа, с которым сотрудничал, он в своей книге не называет и изображает его как некий гибрид «Третьего человека» Грэма Грина и «Глубокой глотки» из уотергейтского скандала, но впоследствии Визенталь утверждал, что ему удалось выяснить, кто это: член австрийского парламента от Социал-демократической партии Петер Шидер. В любом случае этот человек сумел, по-видимому, безо всякого труда раздобыть материалы, переданные Розенбауму. Между тем дело Вальдхайма хранилось в одном из правительственных архивов, а власть в то время находилась в руках социал-демократов.

Полученные Розенбаумом материалы (включая фотографию Вальдхайма в военной форме, сделанную в 1943 году) доказывали, что бывший генсек ООН солгал, и в последующие несколько месяцев Розенбаум, как и его коллеги, вел свое расследование с большим энтузиазмом. Много лет спустя он скажет, что вопросом о том, почему ВЕК должен был разоблачать преступное прошлое Вальдхайма, ни он, ни его товарищи ни разу не задавались. Они рассматривали это как свой моральный долг, как нечто само собой разумеющееся. Однако в действительности у ВЕК как организации была убедительная причина на Австрию сердиться.

В январе 1985 года в Вене проходила очередная конференция ВЕК. Это был жест примирения и доброй воли. Но как раз в это время в Вену прилетел известный военный преступник, бывший офицер СС Вальтер Редер. С 1951 года он сидел в итальянской тюрьме за участие в убийстве тысячи восьмисот гражданских лиц, но по просьбе австрийского правительства был помилован. При этом в аэропорту ему устроили чуть ли не официальную встречу, а министр обороны Фридхельм Фришеншлагер пожал ему руку, и несколько делегатов конференции потребовали, чтобы в знак протеста она была отменена. Леон Цельман поспешно договорился с канцлером Фредом Зиновацем, чтобы тот позвонил президенту ВЕК Бронфману и принес свои извинения, после чего делегаты согласились остаться, но обиду они не забыли.

У генерального секретаря ВЕК Исраэля Зингера была также и личная причина мстить австрийцам. Его отец, проживавший в период нацизма в Вене, был одним из тех евреев, которых заставили щеткой соскребать с тротуара антинацистские лозунги. Эта унизительная сцена запечатлена на одной из самых знаменитых фотографий.

Наконец, ненавидели «вековцы» Вальдхайма (и мечтали ему отомстить) еще и за его отношение к Израилю. В их глазах он был мерзавцем, заслуживавшим наказания.

Между тем Вальдхайм тогда уже не был Генсеком ООН, а тратить такие усилия на то, чтобы помешать ему стать президентом Австрии, вряд ли того стоило. Поэтому представляется, что руководители ВЕК так увлеклись этой «войной» и еще по одной причине: им нужно было чем-то заняться. Дело в том, что в 70-е годы ВЕК вел борьбу за право советских евреев на выезд за границу, и эта кампания проходила в условиях жестокой конкуренции между различными еврейскими организациями: те, кто кричал громче, считались более преданными еврейскому делу, – однако в середине 80-х годов «холодная война» подошла к концу, и борьба за права советских евреев сошла на нет. Кампания против Вальдхайма дала ВЕК возможность снова сплотить американских евреев вокруг себя и поднять их на борьбу за высокие и патриотические идеалы.

Материалы, привезенные Розенбаумом из Вены, не оставляли сомнений в том, что Вальдхайм солгал, но «младотуркам» (как называл Зингер жаждавших дела и известности активистов ВЕК) было этого мало: им хотелось доказать, что Вальдхайм был еще и военным преступником. С этой целью они наняли историка и послали его рыться в архивах.

Слухи о том, что перед выборами могут всплыть компрометирующие Вальдхайма факты, дошли до корреспондента «Профиля» Губертуса Чернина. Редактор журнала Петер Михаэль Лингенс (в прошлом – ассистент Визенталя) попросил Вальдхайма разрешить Чернину прочитать его личное дело в государственном архиве, и тот согласился. В результате выяснилось, что Вальдхайм был членом нацистской студенческой ассоциации и служил в конном подразделении штурмовых отрядов СА, помогавших нацистам захватить власть. Это была сенсация. Она была опубликована в марте 1986 года – сначала в «Профиле», а на следующий день в газете «Нью-Йорк таймс», с которой «Профиль» договорился об этом заранее.

В опубликованной на первой полосе «Нью-Йорк таймс» статье сообщалось, что Вальдхайм был офицером разведки в подразделении, занимавшемся отправкой греческих евреев в лагеря смерти и уничтожением югославских партизан, а заголовок статьи гласил: «Документы свидетельствуют: Курт Вальдхайм служил под началом военного преступника». В самой статье, правда, отмечалось, что сведений о том, чем конкретно занимался Вальдхайм, в документах мало и, возможно, в конечном счете самым серьезным обвинением против него будет тот факт, что он не рассказал правду о своем прошлом. Именно так и произошло. Если бы он не скрыл, что после ранения продолжал служить в армии, то, возможно, никто бы в подробности вдаваться не стал. Скандал поднялся только из-за его лжи, а не из-за его военных преступлений. Тем не менее в заголовке статьи имя Вальдхайма упоминалось в связи с военными преступлениями, а вскоре его имя обнаружили в списке разыскиваемых военных преступников, составленном правительством Югославии еще в 1947 году. Плюс к тому были найдены его фронтовая фотография в военной форме и некоторые документы, в том числе написанные его рукой. Таким образом, стало ясно: он там был и все знал. От смущения Визенталь не знал, куда деваться.

В четырех стенах своего кабинета Визенталь называл Вальдхайма болваном и приспособленцем и говорил, что еще с того момента, как в 1979 году обнаружил факт сокрытия Вальдхаймом своего военного прошлого, знал, что когда-нибудь разразится скандал. Однако когда это действительно случилось, он поначалу не понял, что не только на Вальдхайма, но и на него самого тоже катится огромный снежный ком. Телефоны в его офисе не умолкали; все просили у него комментариев.

Он повел себя очень осторожно. Уже в первом своем комментарии для «Нью-Йорк таймс» он сказал, что не исключает, что Вальдхайм солгал, и не понимает, каким образом тот мог не знать о депортации шестидесяти тысяч евреев из города Салоники, однако при этом выразил уверенность, что нацистом Вальдхайм не был. В это Визенталь и в самом деле верил, но при этом понимал, что положительная характеристика, данная им когда-то Вальдхайму без проверки прошлого этого человека, могла нанести его репутации серьезный ущерб. Если бы оказалось, что Вальдхайм был не только лжецом, но и военным преступником, Визенталь мог потерять самый важный свой капитал: доверие людей, – и, чтобы минимизировать возможный ущерб, он согласился Вальдхайму помочь. Делал он это в тайне, но с энтузиазмом, ибо защищал не только Вальдхайма, но и самого себя.

 

3. Советы специалиста

Одним из первых Визенталю позвонил сотрудник предвыборного штаба Вальдхайма Фердинанд Траутмансдорф. Он происходил из старинной австрийской аристократической семьи, был старше Эли Розенбаума всего на три года, тоже был юристом и тоже преклонялся перед Визенталем еще с 16-ти лет. Его отец – известный писатель – порекомендовал ему прочесть «Дневник Анны Франк», а летом 1966 года взял с собой в Грац на публичную лекцию Визенталя. Визенталь рассказывал в тот день о Мурере, которому снова и снова удавалось уйти от наказания.

Среди присутствующих в зале было несколько молодых людей в кожаных брюках. Траутмансдорф спросил отца, кто они, и тот сказал, что это – нацисты. Они вели себя враждебно и, когда пришло время задавать вопросы, спросили Визенталя, что тот думает о бомбардировках Дрездена. Траутмансдорф говорит, что Визенталь сумел сохранить хладнокровие, и главная идея, усвоенная им в тот день, состояла в том, что австрийцам не надо стыдиться быть австрийцами, так как коллективной вины не существует, но при этом они делают недостаточно, чтобы наказать нацистских преступников.

После лекции его отец подошел к Визенталю и пригласил с ним выпить, но Визенталь вдруг заплакал. «Почему я должен терпеть нападки неонацистов через двадцать лет после Холокоста?» – всхлипывал он. Траутмансдорф запомнил эту сцену на всю жизнь. Впоследствии он поступил на работу в Министерство иностранных дел и был послом Австрии в нескольких странах. В 1986 году Вальдхайм пригласил его в качестве советника в свой предвыборный штаб.

Вальдхайм запомнился Траутмансдорфу как человек закрытый и склонный к секретности. Про него шутили, что как-то раз, прочитав в газете враждебную статью о себе, он написал на газете «совершенно секретно» и велел похоронить ее в архиве. Когда в прессе начали появляться сообщения о прошлом Вальдхайма, тот не попытался облегчить своим советникам жизнь и заявил им, что не помнит, где и когда был и что делал или не делал. Первые сообщения в прессе он воспринял всего лишь как досадное недоразумение и как попытку американских евреев повлиять на ход австрийской избирательной кампании, а когда Траутмансдорф напрямую спросил Вальдхайма, был ли он нацистом, заверил его, что не был. Траутмансдорф ему поверил, но, в отличие от самого Вальдхайма, понял, что тому угрожает серьезная опасность. Тем не менее, что ему посоветовать, он не знал – хотя бы потому, что ничего не понимал в нацистских документах, публиковавшихся в прессе Всемирным еврейским конгрессом. Но тут он вспомнил, что есть человек, который в этом разбирается, и позвонил Визенталю.

В течение нескольких последующих недель Визенталь служил чем-то вроде тайного советника. Траутмансдорф побывал в Центре документации не менее десяти раз и бессчетное количество раз говорил с Визенталем по телефону, но звонил ему и сам Вальдхайм. Как правило, он звонил Визенталю домой, поздно вечером. Впоследствии он также прислал ему письмо с благодарностью за занятую им твердую позицию.

Помощь Визенталя выражалась преимущественно в том, что он помещал компрометирующие Вальдхайма документы в исторический контекст, а также прояснял их хронологию и географию. Он был знаком с аббревиатурами, которыми обозначались немецкие военные части, знал, кем были упоминавшиеся в документах люди и в какие западногерманские архивы следует направить Траутмансдорфа, чтобы тот мог найти документы, опровергающие выдвинутые против Вальдхайма обвинения.

Визенталь полагал, что неплохо разбирался в американском стиле установления связей с общественностью, но против методов, которыми действовали сотрудники ВЕК, оказался бессилен. Американцы раздобывали все новые и новые документы, прикладывали к ним краткий пересказ по-английски и публиковали их в первой половине дня, однако в Вене в это время было уже поздно и, когда на следующее утро сотрудники штаба Вальдхайма комментировали опубликованные обвинения, те были уже вчерашней новостью, а ВЕК тем временем публиковал свежие документы.

Визенталь проводил научный анализ документов в соответствии с историографическими традициями Центральной Европы, а его выводы были часто сформулированы на тяжеловесном юридическом жаргоне. Так, в нескольких рапортах, где рассказывалось о том, чем занималась военная часть, в которой служил Вальдхайм, имелась подпись последнего и Визенталь обратил внимание на то, что она стояла на левой стороне листа. Это означало, что подпись была всего лишь подтверждающей, наподобие подписи нотариуса, и что Вальдхайм не писал этого рапорта сам. Однако мировые средства массовой информации такими мелкими деталями не интересовались. Аналогичным образом провалились и попытки объяснить миру, что нацистские организации, в которых состоял Вальдхайм, не были – в отличие от СС – организациями преступными.

Позиция, занятая Визенталем, не вписывалась также в окутывавшую это дело атмосферу сенсационности. Он снова и снова предлагал установить правду (в связи с чем призывал правительство Югославии обнародовать всю имеющуюся у него информацию), а также беседовал со сменившим Вальдхайма на посту Генерального секретаря ООН Хавьером Пересом де Куэйлером. Для Визенталя эта позиция была привычной, поскольку он всю жизнь занимался сбором юридических доказательств вины нацистских преступников. Более того, такую позицию занимал не только он один. Юридический советник израильского правительства, изучив это дело, тоже пришел к выводу, что факты, опубликованные ВЕК, заслуживают расследования, но для того, чтобы признать Вальдхайма виновным в соответствии с израильским законом о наказании нацистских преступников и их пособников, данных фактов недостаточно. Однако прессу, как обычно, вопросительные знаки не волновали: она жаждала второго Эйхмана. Поскольку же Визенталь удовлетворить ее аппетитов не мог, она обратила свой гнев на него самого. Тем временем в Австрии поднялась новая волна антисемитизма, и – по понятным причинам – она тоже оказалась направленной на Визенталя. На него обрушился поток писем ненависти. «Гитлер, – говорилось в одном из них, – убил слишком мало евреев». Множество проклятий и угроз поступило также в офис еврейской общины Вены.

Когда руководство ВЕК принимало решение вмешаться в австрийскую политику, то с лидерами австрийской еврейской общины оно не посоветовалось. При диктатуре никто из сотрудников ВЕК никогда не жил, антисемитским атакам никогда не подвергался, австрийского общества они не понимали, а австрийских евреев презирали. В интервью журналу «Профиль» два представителя руководства ВЕК, Исраэль Зингер и Илан Штейнберг, пригрозили, что если Вальдхайм будет избран президентом, то Австрия в целом и каждый из ее граждан об этом пожалеют. Таким образом, теперь это был уже не конфликт ВЕК с Куртом Вальдхаймом, а конфликт евреев всего мира с австрийским народом, и на предвыборных плакатах Вальдхайма появились слова «Именно сейчас!». Главы еврейской общины позвонили Зингеру и выразили ему в связи с его заявлением протест, однако Зингер посоветовал им в ответ эмигрировать из Австрии.

Накануне выборов Визенталь послал одному из руководителей американской антидиффамационной лиги «Бней-брит» Эйбу Фоксману письмо, где написал, что Вальдхайма, по-видимому, все-таки выберут и что в значительной степени это произойдет благодаря ВЕК и Исраэлю Зингеру, а в самом большом проигрыше от этого окажутся евреи.

6 июня 1986 года Вальдхайм был избран. В тот же день Визенталь предложил создать международную комиссию историков, которая изучит прошлое Вальдхайма, и такая комиссия была создана.

Через полтора года комиссия опубликовала отчет, согласно которому Вальдхайм служил в местах, где были совершены военные преступления (включая отправку евреев города Салоники в лагеря смерти), знал о них, но не протестовал. Утверждения Вальдхайма об обратном комиссия отвергла и тем самым признала его лжецом. Но хотя из отчета и следовало, что Вальдхайм – как и говорил о нем Визенталь – был приспособленцем, тем не менее комиссия не нашла доказательств того, что Вальдхайм совершал военные преступления лично, чем, по сути, подтвердила, что позиция, с самого начала занятая Визенталем (снова и снова повторявшим, что он охотится на убийц, а не лгунов), была оправданной. Через день после публикации отчета Визенталь потребовал от Вальдхайма уйти в отставку.

Однако руководство ВЕК не желало ждать, пока комиссия закончит свою работу. Когда та все еще изучала факты, Бронфман объявил, что Вальдхайм – военный преступник, и ВЕК потребовал включить Вальдхайма в список иностранных граждан, которым запрещен въезд в США. В этом списке числилось несколько десятков тысяч человек, большинство из которых были уголовниками. В апреле 1987 года Вальдхайм был в этот список внесен. Визенталь пытался убедить начальника ООР этого не делать, но безуспешно.

Включение Вальдхайма в черный список нанесло по престижу австрийского президента серьезный удар и стало для ВЕК большой победой. Примерно через год после этого Эли Розенбаум вернулся на работу в ООР, а через некоторое время его возглавил.

Чем больших успехов в разоблачении Вальдхайма добивался ВЕК, тем большую неприязнь его сотрудники питали к Визенталю. Если раньше в служебной переписке они называли его Саймоном, то теперь кто-то из них, желая подчеркнуть отвращение к тому, что воспринималось ими как жульничество, назвал его «Слизенталем». Они считали его главным препятствием для борьбы с Вальдхаймом и относились к нему как к врагу. Ну а на войне – как на войне.

Розенбаум завязал отношения с одной из бывших сотрудниц Центра документации в Вене, которая «дезертировала» и прихватила с собой документы, способные, как она считала, Визенталя дискредитировать.

Каким-то загадочным образом «вековцы» раздобыли также копии секретных телеграмм, посланных израильским послом в Вене в Министерство иностранных дел в Иерусалиме, из которых явствовало, что посол Михаэль Элицур, как и Визенталь, тоже считал, что кампания против Вальдхайма противоречила интересам Израиля.

Розенбаум согласился выступить свидетелем в пользу одного из противников Визенталя в Иерусалиме, который подверг его резкой критике в газете «Джерузалем пост». Визенталь подал на этого человека и на саму газету в суд за клевету и выиграл: газету обязали извиниться.

Кроме того, Розенбаум коллекционировал нападки на Визенталя со стороны Беаты Кларсфельд.

После того как Розенбаум вернулся в ООР, отношение к Визенталю там резко переменилось. Начальник отдела Нил Шер послал Визенталю письмо, где выговаривал ему так, словно тот был его не справившимся со своими обязанностями сотрудником. «Подавляющее большинство обвинений, которые вы нам прислали, – писал он, – не имеют никакой ценности… Вы не предоставили ООР никаких улик против людей, которых упоминаете в своем письме… Ни одно из дел, которые вы нам переслали, в суд мы передать так и не смогли».

От Вальдхайма Визенталь к тому времени уже дистанцировался. Однажды тот неожиданно появился на его лекции в Венском университете. О том, что Вальдхайм собирался прийти, Визенталь не знал и, когда увидел Вальдхайма, прервал свое выступление и ушел. Однако в Америке это ему не помогло. Евреи со всех уголков США слали ему гневные и оскорбительные письма. Автор одного из таких посланий, подписавшийся «Еврей», писал: «У каждого поколения есть свой Гитлер. Для нашего поколения Гитлером являетесь вы».

Многие из писавших были юристами и судьями. Один из судей Верховного суда штата Нью-Йорк, Питер Берковски, написал, что поддержка Визенталем Вальдхайма глубоко оскорбила не только его самого, но и родственников его жены, переживших Холокост. Визенталь ответил пятистраничным письмом, где писал, что защищал не Вальдхайма, а еврейскую этику, отрицающую коллективную вину, тем более что в течение двух тысяч лет евреи сами были жертвами коллективных обвинений. Таких писем он написал множество. Еще один судья Верховного суда Нью-Йорка, Альфред Лернер, с его доводами согласился и извинился, но это было скорее исключением, чем правилом.

 

4. Цена

Когда Визенталь отказался участвовать в кампании против Вальдхайма, он полагал, что носивший его имя лос-анджелесский Центр, несмотря на существовавшие между ними трения, окажет ему поддержку, но наделенный исключительным политическим чутьем раввин Хайер видел, какой истерией сопровождалось все это дело, и подталкивал Визенталя выступить с каким-нибудь воинственным заявлением. Визенталь, однако, позволил ему заявить от его имени только то, что он Вальдхайму не верит и его не поддерживает. Хайер, который тоже уже стал получать письма с оскорблениями, испугался. Он боялся, что, если авторитет Визенталя будет подорван, от Центра отвернутся друзья и спонсоры, и в апреле 1986 года написал госсекретарю США Джорджу Шульцу, что выступает за расследование прошлого Вальдхайма. Копию письма он послал Зингеру.

Примерно за неделю до президентских выборов Визенталь услышал по радио, что Центр в Лос-Анджелесе распространяет адресованные президенту Рональду Рейгану открытки с требованием включить имя Вальдхайма в список лиц, которым запрещен въезд в США, но за день до этого он разговаривал с Хайером по телефону и тот ему ничего об этом не сказал. Визенталь был вне себя от ярости. «Я очень зол, потому что ты, судя по всему, думаешь, что я идиот, которому можно рассказывать только часть правды», – написал он Хайеру и заверил его, что так этого не оставит. А еще через два дня послал Хайеру новое письмо, в котором уведомлял, что решил переехать с женой в Лос-Анджелес – по крайней мере, на полгода, – чтобы контролировать деятельность Центра лично. «Тебе, – писал он, – не хватает людей, которые могут тебя критиковать. У тебя есть только люди, всегда тебе поддакивающие». К отъезду, по его словам, было все уже готово, и он собирался привезти с собой англоязычную секретаршу. Однако Хайер, судя по всему, сумел уладить и этот кризис тоже – точно так же, как и все предыдущие, – и Визенталь остался в Вене.

Хайер считал, что не извлек еще из имени Визенталя всей пользы, которую можно было извлечь, и, выбив для Визенталя чуть ли не все возможные почести и награды, какие только можно было выбить, сидя в Лос-Анджелесе, загорелся идеей добиться еще и наивысшей из всех возможных наград. Он начал работать над тем, чтобы Визенталь получил Нобелевскую премию мира. Главным соперником Визенталя был выдвинутый Вашингтоном Эли Визель.

В 1985 году, во время визита в ФРГ, президент Рейган посетил военное кладбище возле Битбурга, где были похоронены в том числе и несколько членов «Ваффен-СС». Этот визит вызвал волну протестов и привел к горячей дискуссии среди историков. Немцы начали вырабатывать новый подход к своему прошлому, и со стороны казалось, что они пытаются стряхнуть с себя обвинения в нацистских преступлениях. В этой обстановке стали ходить слухи, что очередная Нобелевская премия мира, которая должна была вручаться в год сорокалетия со дня окончания Второй мировой войны, будет связана с темой Холокоста.

Визенталь числился среди номинантов уже много лет (его кандидатуру в соответствии с регламентом выдвинули группа голландских парламентариев и один чикагский судья) и считал, что шансы у него были, но в марте 1985 года выразил опасение, что деятельность лос-анджелесского Центра и его страсть к паблисити эти шансы сильно уменьшают.

Выдвинувшие его кандидатуру друзья в голландском парламенте советовали ему хранить этот факт в секрете, так как любой намек на попытку надавить на Нобелевский комитет мог привести к противоположному результату, но Хайер придерживался другого мнения и посылал Визенталю письма, напоминавшие по стилю разведдонесения. Он сообщал, что Визель организует для продвижения своей кандидатуры всемирную кампанию, что нескольких профессоров уже попросили поддержать его кандидатуру и что ему порекомендовали чаще появляться на публике. Поэтому он уже выступил с несколькими лекциями в Осло, где премию, собственно говоря, и присуждают, собирается быть главным выступающим на конференции против ненависти и антисемитизма, которая состоится во Франции под эгидой президента Миттерана, потребовал от президента Рейгана отменить посещение кладбища в Битбурге и едет в Эфиопию раздавать еду голодающим.

Хайер не сомневался, что все это часть целенаправленной кампании. Он знал, что Нобелевская сама в руки не придет и над этим надо работать, но Визенталь отказался получать от него указания. «Мы, – писал ему Хайер, – тоже могли бы написать известным парламентариям и организовать тебе выступления в Осло и поездку в Эфиопию, и не сделали этого исключительно из уважения к твоим желаниям». Тем не менее в Осло Визенталь все-таки съездил. Он выступил там с лекцией о правах американских индейцев и вернулся в Вену полный надежд.

Во время его пребывания в Осло один западногерманский журналист спросил его, что он думает об Эли Визеле. Визенталь ответил ему письменно, после того как вернулся в Вену. Он писал, что считает Визеля большим писателем, несмотря на тот факт, что Визель осуждает его за то, что он, Визенталь, признает жертвами Холокоста в том числе и неевреев – в частности, цыган, о которых Визель в вашингтонском музее Холокоста запретил упоминать. «В Америке, – подытожил Визенталь, – он супершовинист, а в Европе, где дуют иные ветра, разыгрывает из себя гуманиста».

В последующие месяцы Визенталь свято уверовал, что Нобелевскую получит именно он и что в худшем случае ему придется разделить ее с Визелем. Что Визель может получить ее в одиночку, ему даже в голову не приходило. За несколько часов до объявления о присуждении премии, он позвонил в Нью-Йорк своему адвокату и другу Мартину Розену и велел запастись смокингом. «Ты едешь в Осло», – сказал он торжественно и добавил, что, по имеющейся у него информации, получит премию вместе с Визелем.

В понедельник, 15 октября 1986 года, Визенталь пришел на работу в приподнятом настроении. Сотрудники Центра документации сели вокруг него и стали ждать вестей из Осло. Когда сообщили, что Визель получил Нобелевскую один, на глазах у всех выступили слезы и только Визенталь внешне никак не прореагировал. Тем не менее он был потрясен и сразу же придумал для себя объяснение: во всем виноват Всемирный еврейский конгресс.

Обсуждения кандидатур в комитете, присуждающем Нобелевскую премию, засекречены на пятьдесят лет. Таким образом, дискуссии, предшествовавшие решению 1986 года, будут недоступными для исследователей до 2036 года (если когда-нибудь будут доступными вообще). Однако два члена комиссии (один из которых – бывший премьер-министр Норвегии Одвар Нордли) подтвердили, что кандидатура Визенталя обсуждалась. Тем не менее они отказались отвечать на вопрос, требовал ли от них кто-либо не присуждать премию Визенталю.

ВЕК отрицал, что обращался в комиссию с такой просьбой; то же самое его руководители сказали самому Визенталю.

Вполне возможно, что он не получил премию потому, что позиция, занятая им в скандале с Вальдхаймом, вызывала острые споры, а комиссия хотела лауреата, чья кандидатура приемлема для всех. В таком случае это была цена, заплаченная им за свою принципиальность. Лобби, продвигавшее кандидатуру Визеля, свое дело знало. Но в любом случае неполучение Нобелевской стало самым главным разочарованием в жизни Визенталя, и до последних дней жизни он считал, что с ним обошлись очень несправедливо. Тем не менее своим делом он заниматься не перестал.

 

5. Очищение

Тем временем Эли Розенбаум продолжал трудиться над своей книгой, и ее название говорило само за себя: «Предательство». Предателем был Визенталь.

Это книга очень личная. Розенбаум пишет от первого лица и постоянно делится с читателями своими чувствами. Создается впечатление, что, даже повзрослев, он остался все тем же американским подростком-евреем, национальное самосознание которого сформировалось под влиянием прочитанного и услышанного об ужасах Холокоста. Подростком, который когда-то беззаветно верил в Визенталя, нуждаясь в нем, как хасид нуждается в раввине и как сын нуждается в отце, и доверие которого Визенталь обманул.

Чем дальше продвигался Розенбаум в работе над книгой, тем больше усиливалась его глубокая неприязнь к Визенталю. «Моя кровь кипела, – пишет он. – Отчаяние, тоска и гнев слились воедино и превратились в бешенство, испугавшее даже меня самого. От злости мое лицо покраснело и онемело». Когда он узнал, что Визенталю уже много лет было известно о сокрытии Вальдхаймом правды о своей службе в армии, он был «как громом поражен». Он чувствовал острую потребность объяснить себе, как божество, которому он поклонялся в юности, могло его так разочаровать, и нашел ответ в письме Визенталя, опубликованном в газете «Нью-Йорк таймс». В этом письме Визенталь рассказывал, что в 1979 году проверил прошлое Вальдхайма и установил, что тот не был членом ни одной нацистской организации, причем саму эту проверку провел по просьбе Израиля. Как это часто бывало и раньше, в данном случае он снова несколько преувеличил: скорее всего, с просьбой проверить прошлое Вальдхайма к нему обратились друзья из мемориала «Яд-Вашем», а не «Израиль» (о чем он, кстати, позднее говорил и сам), точно так же, как именно они, а не «Израиль» – вопреки тому, что он всегда рассказывал, – поздравили его с поимкой Эйхмана. Но хотя никаких других доказательств того, что Визенталь проверял прошлое Вальдхайма по заказу Израиля, за исключением письма в «Нью-Йорк таймс», нет, Розенбаум решил, что нашел ответ на вопрос, который его давно мучил, и понял, почему Израиль не сделал того, что сделал он сам и его товарищи, и не разоблачил ложь Вальдхайма. Израиль, считал он, уклонился от этого потому, что Визенталь ввел его в заблуждение, заставив думать, что разоблачать, собственно, и нечего.

Он сражался с Визенталем так, словно тот был врагом пострашнее, чем сам Вальдхайм. Есть, пишет он, какая-то горькая ирония в том, что у двух этих австрийцев имеется общая черта: неспособность рассказать правду о том, что произошло с ними во время войны.

Сравнив тексты книг Визенталя и его заявлений в СМИ, Розенбаум обнаружил несколько несоответствий, противоречий и выдумок и пришел к выводу, что Визенталь на самом деле «охотником за нацистами» не был. Кроме того, он высмеивал его за то, что тот не смог найти Менгеле, Бормана и некоторых других преступников.

Визенталь всегда утверждал, что никогда никого не обвинял, если не располагал доказательствами виновности, но Розенбаум указал на целый ряд случаев, свидетельствовавших, по его мнению, об обратном. Канадская правительственная комиссия, изучавшая вопрос о нацистских преступниках, укрывшихся в Канаде, подвергла качество материалов, полученных от Визенталя, критике, и Розенбаум возмущался тем, что этот факт не получил широкого освещения в американских СМИ. «Я, – пишет он, – еще раз убедился, что у СМИ не хватает смелости – а может быть, и совести – рассказать о Визентале правду, и сам Визенталь в течение многих лет этим пользовался».

Многие из людей, которых судили по инициативе Визенталя, действительно были оправданы, но с этой точки зрения он ничем от обычных правоохранительных органов не отличался. По его словам, он занимался более чем тремя тысячами дел, и благодаря ему перед судом предстали тысяча сто нацистских преступников (правда, проверить эти цифры невозможно), но когда кто-нибудь говорил, что виновными были признаны все его «подопечные», он их не поправлял.

Публикации, где Визенталю приписывалась поимка Эйхмана, Розенбаум подшил в отдельную папку. Продолжали эти публикации злить и давнишнего врага Визенталя Исера Харэля. В 1988 году он написал о поимке Эйхмана еще одну книгу (объемом в 278 страниц), и единственная ее цель состояла в том, чтобы доказать, что вклад Визенталя в обнаружение Эйхмана был нулевым. Харэль, правда, неоднократно утверждал это и ранее, но новая книга содержала несколько деталей операции, никогда ранее не публиковавшихся (впрочем, некоторые из них доказывали прямо противоположное тому, что он утверждал). Однако по своему тону книга была брюзгливой, содержала слишком много мелочных придирок и так и не была опубликована.

За 25 лет, прошедших с того момента, как Харэль ушел с поста начальника израильской службы безопасности, он успел побывать депутатом кнессета, но как политик не состоялся и начал писать книги. Человек он был неоднозначный, разочарованный в жизни, несчастный и оставшийся на задворках израильской истории, но Розенбаум цитировал его рукопись так, словно Харэль был объективным свидетелем, чья версия заслуживала доверия, и рассматривал эту рукопись как убедительное доказательство того, что Визенталь являлся самозванцем и даже – как он писал в другом месте – фальсификатором.

Много лет спустя израильское правительство наградило людей, принимавших участие в поимке Эйхмана, благодарственными дипломами за подписью премьер-министра, и Визенталь оказался в списке награжденных – наряду с Харэлем и всеми прочими. Но ни Харэля, ни Визенталя к тому времени уже не было в живых.

Скандал с Вальдхаймом побудил австрийцев заново проанализировать свое прошлое (чего Визенталь ждал от них с тех пор, как решил остаться в Австрии) и – пусть даже с большим запозданием и не без болезненного конфликта между «отцами» и «детьми» – стал поворотной точкой на пути к индивидуальному и коллективному очищению. В результате австрийцы избавились наконец от целого ряда национальных мифов, с помощью которых пытались защититься от неприятной правды относительно их соучастия в преступлениях нацистов, и признали, что Австрия вовсе не была «первой жертвой» нацистской Германии, а присоединилась к Третьему рейху добровольно. Также они узнали, что в нацистских преступлениях принимали участие не только эсэсовцы, но и те, кто служил в армии.

Фердинанд Траутмансдорф был назначен советником австрийского посольства в Вашингтоне. На него была возложена обязанность улучшить отношения Австрии с еврейскими организациями.

Скандал с Вальдхаймом привел также к укреплению позиций крайне правой Австрийской партии свободы Йорга Хайдера. Визенталь следил за этим процессом с беспокойством.

Оба они друг друга провоцировали. Однажды Визенталь заявил, что в партии Хайдера все еще популярны нацистские идеи, и тот подал на него в суд за клевету. Еще до начала процесса он прислал Визенталю длинное письмо, в котором предложил встретиться и выяснить отношения, но Визенталь отказался. Тем не менее Хайдер свой иск отозвал.

В другой раз Визенталь подал в полицию жалобу на члена партии Хайдера Петера Мюллера (баллотировавшегося тогда на пост бургомистра одного из австрийских городов), который сказал местной газете, что в Австрии еще будут построены крематории для сжигания евреев, но добавил, что для Визенталя крематорий не понадобится: для него, мол, сойдет и курительная трубка. Мюллера приговорили к штрафу.

Визенталь обдумывал возможность подать в суд и на Розенбаума за его книгу, но хотя та и вышла с рекомендациями Эли Визеля и Алана Дершовица на обложке и широко освещалась в американских СМИ (включая несколько телевизионных передач, в которых Визенталь принимал участие), тем не менее критики самых влиятельных газет высказали целый ряд претензий и бестселлером она не стала. Поэтому адвокаты Визенталя посоветовали ему лишнего шума не поднимать, тем более что на немецкий язык книга переведена не была. Визенталь надеялся, что о ней скоро забудут.

Несмотря на свой преклонный возраст, он пытался продолжать работать, как обычно.

К своему восьмидесятилетнему юбилею Визенталь надеялся получить подарок, о котором мечтал многие годы: аргентинские власти собирались экстрадировать в ФРГ коменданта гетто в Пшемысле Йозефа Швамбергера. Визенталь занимался им с 1947 года. Знали его имя и в Израиле благодаря истории подростка из Пшемысля по имени Михаэль Гольдман. Однажды Гольдмана поймали за кражу хлеба, привели к Швамбергеру, и тот нанес ему восемьдесят ударов хлыстом. Михаэль каким-то образом выжил и сумел добраться до Палестины, но, когда он рассказал об этом своим родственникам, те сочли, что он либо лжет, либо преувеличивает. Будь это правдой, сказали они, тебя бы уже не было в живых. Убедить ему их так и не удалось, и позднее он сказал: «Это стало для меня восемьдесят первым ударом». История превратилась в легенду. Через пятнадцать лет после окончания войны Гольдман (в то время уже служивший в израильской полиции и сменивший фамилию на Гилад) был одним из следователей, занимавшихся делом Эйхмана, а после суда присутствовал на казни.

Чтобы найти Швамбергера, Визенталь приложил много усилий. В конце сороковых годов Швамбергер провел некоторое время в заключении в Инсбруке, и во время ареста у него было изъято большое количество ценных вещей – часов, колец и т. д., – отобранных им во время войны у его жертв. Эти вещи должны были служить вещественными доказательствами его вины, и их передали суду. Но Швамбергеру удалось сбежать, а ценности, как выяснил Визенталь, продали на аукционе и вырученные деньги перечислили в бюджет суда. Впоследствии имя Швамбергера неоднократно всплывало на различных судебных процессах.

В 1972 году Визенталь узнал, что преступник проживает в Аргентине, в городе Ла-Плата, выяснил его адрес и обратился к властям ФРГ с просьбой потребовать экстрадиции Швамбергера. Но когда аргентинские полицейские пришли того арестовывать, оказалось, что он исчез. Кто-то его предупредил. Тем не менее Визенталь своих поисков не прекратил, и на определенном этапе власти ФРГ назначили за голову Швамбергера награду в миллион марок, а Центр Визенталя в Лос-Анджелесе включил его имя в опубликованный список десяти самых разыскиваемых нацистских преступников. И вот однажды, после того как помощник Визенталя в Буэнос-Айресе Хосе Московиц попросил одну из местных газет эту информацию опубликовать, в посольство ФРГ позвонил человек и сообщил новый адрес Швамбергера. На этот раз он был арестован. К своему восьмидесятилетию, правда, Визенталь экстрадиции Швамберегера так и не дождался (адвокаты коменданта сумели ее отсрочить), но поприсутствовать на открытии судебного процесса над Швамбергером в Штутгарте ему все же удалось. Суд приговорил преступника к пожизненному заключению, и через несколько лет тот умер в тюрьме.

В последних отчетах о своей деятельности Визенталь упоминает нескольких нацистских преступников, которыми он занимался с самого начала своей деятельности и которых не переставал искать, но попадаются там и некоторые новые имена. Однако, несмотря на то что кое-каких успехов Визенталю удалось добиться, неудач, как всегда, было больше. Снова и снова нацистов оправдывали или же они попросту умирали. Одним из таких людей был военный преступник из Югославии Эгон Сабукодчек. В 1992 году Визенталь сообщил, что его нашел, но через три года тот умер. «В результате, – пишет Визенталь, – пришлось закрыть и это дело тоже». Пресс-конференция, которую он созвал, чтобы сообщить об обнаружении Сабукодчека, стала его последней.

В 1994 году он помог американской медиакорпорации Эй-би-си разыскать в Аргентине одного из руководителей гестапо в Италии Эриха Прибке. Американские журналисты приехали к Прибке и даже взяли у него интервью, после чего раввин Авраам Купер из Центра Визенталя в Лос-Анджелесе отправился в Рим и потребовал от премьер-министра Берлускони обратиться к Аргентине с просьбой экстрадировать преступника в Италию. Но хотя Прибке и эскстрадировали, в целом эта история была постыдной. В Германии и Италии у него нашлись покровители, и его приговорили всего лишь к пожизненному домашнему заключению.

Вскоре после того, как Визенталю исполнилось 87 и он отметил пятидесятилетие своей деятельности, на него обрушился новый удар.

8 февраля 1996 года немецкая телекомпания АРД посвятила очередной выпуск популярной передачи «Панорама», занимавшейся журналистскими расследованиями, обвинениям, выдвинутым против Визенталя Розенбаумом. Программа называлась «Конец легенды», и Визенталь был представлен в ней как лгун, а вся его карьера, начиная со дня освобождения из Маутхаузена, – как сплошное очковтирательство. Ведущие передачи не скрывали своей враждебности к Визенталю и не жалели сарказма, а Розенбаум, помимо всего прочего, заявил, что, по его оценке, число пойманных Визенталем нацистских преступников не доходит даже до десяти. Когда же его попросили охарактеризовать Визенталя, он сказал: «Бездарный, самовлюбленный распространитель ложной информации, фигура трагическая».

Уже через пару минут после окончания передачи Визенталь позвонил адвокату Мартину Розену. Он звонил из больницы, куда врач велел положить его незадолго до передачи. «Я в отчаянии», – сказал Визенталь. Розен немедленно вылетел в Вашингтон и потребовал Розенбаума уволить. Кроме того, он написал другу Визенталя, сенатору-демократу от штата Коннектикут Кристоферу Додду. Отец Додда тоже был сенатором и выступал в качестве прокурора на Нюрнбергском процессе. Самому Розенбауму Розен написал: «Нет слов, чтобы выразить наш гнев».

Розенбаум заявил, что говорил в передаче как частное лицо и пообещал больше с публичными обвинениями против Визенталя не выступать, но адвокаты последнего этим не удовлетворились и вступили с руководством Министерства юстиции в длительную переписку. Однако те, по словам Розена, заявили, что, если он будет настаивать на увольнении Розенбаума, сенат использует это как предлог, чтобы закрыть ООР по бюджетным соображениям, и поиску нацистов в Америке придет конец. Тем временем Эли Визель прислал Додду записку, в которой говорилось, что Розенбаум человек хороший, честный, порядочный и надежный. На записке Визель крупными печатными буквами написал: «Совершенно секретно». «Вашего слова мне достаточно», – ответил ему Додд.

В результате Розенбаума так и не уволили. Был найден также способ умиротворить Визенталя. Министр юстиции Жанет Рено пообещала, что по случаю 50-летия Нюрнбергского процесса посетит Центр в Лос-Анджелесе и произнесет в честь Визенталя речь, а Розен потребовал, чтобы она воспользовалась этой возможностью также и для того, чтобы извиниться перед Визенталем. Самого Визенталя держали в курсе развития событий. Но хотя Рено действительно лос-анджелесский Центр посетила, адвокаты Визенталя остались ее выступлением недовольны, так как она не извинилась. В результате снова пришлось обращаться за помощью к Додду, и в январе 1997 года Визенталь получил дружеское письмо с высокой оценкой его деятельности от президента Билла Клинтона, а также много писем поддержки от зрителей, видевших немецкую передачу, и эти письма были ему особенно дороги. Найти общий язык с немцами ему было легче, чем с евреями, среди которых у него было много врагов.