Бах, бах! Раздается стук в дверь; Каролина идет открывать, входит г-жа Гребю.

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Госпожа Дельмис у себя?

КАРОЛИНА. – Нет, сударыня.

ГРИБУЙЛЬ. – Как это нет? Она у себя.

КАРОЛИНА, тихо Грибуйлю. – Замолчи, она велела никого не пускать.

ГРИБУЙЛЬ. – Ах! Я не знал. Простите, сударыня; я не знал, что госпожа Дельмис запретила входить. Забавно все-таки. Она, что, никого не хочет видеть?

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Госпожа Дельмис не хочет видеть посторонних; но я-то ее подруга и всегда могу войти.

ГРИБУЙЛЬ. – Ну нет! Никакая вы не подруга!

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Как это! Я не подруга? Да я то и дело ее навещаю, и она всегда меня принимает!

ГРИБУЙЛЬ. – Нет уж, не так ведут себя подруги. Если бы у меня был друг, который говорил бы обо мне так, как вы говорите о мадам, он точно не был бы моим другом.

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Что за дурак этот Грибуйль! Вечно с какой-нибудь дерзостью. Я не понимаю, как госпожа Дельмис его терпит!

ГРИБУЙЛЬ. – Не волнуйтесь, ей недолго осталось его терпеть, а вам тем более, потому что хозяйка сегодня утром уволила Каролину, а я, конечно, без нее здесь не останусь.

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Каролина уволена! Да как же это? Почему? Она вас так любила!

ГРИБУЙЛЬ. – Меня-то хозяйка никогда не любила, это я вам точно говорю, она не замечала того, что я замечал слишком хорошо; я ей говорил правду в глаза… а это ее злило. И потом, она без конца твердила, что я все разбиваю. Стоило мне нечаянно разбить тарелку, чашку, графин, – ну, в конце концов, любой ведь может что-то разбить! – как все в доме принимались кричать: «Этот Грибуйль! вечно он все разбивает! он такой неуклюжий!» Как вы думаете, могло это понравиться Каролине? Она всегда говорила: «Я отсюда уйду вместе с братом!» Вот она и сделала, добрая Каролина, как обещала. Из-за злого попугая, которого погубила собственная хитрость, хозяйка разозлилась, ну и хозяин тоже разозлился и больше не захотел быть моим другом; и вот хозяйка захотела меня выгнать вон, а Каролина сама захотела уйти, и вот как и почему мы уходим. И я не сомневаюсь, что хозяйке должно быть плохо, поэтому-то она и не хочет никого видеть. Потому что я выполнял работу отлично… Как и Каролина!

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Не верю своим ушам, до чего все это странно! Значит, вам придется искать место?

ГРИБУЙЛЬ. – Да, сударыня, но нужно, чтобы место было хорошим, чтобы Каролина была довольна и чтобы со мной хорошо обращались.

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Каролина, в таком случае я предлагаю вам свой дом, я как раз ищу замену гувернантке, я собираюсь ее уволить за леность и дерзость; я была бы счастлива видеть вас на службе. Только одно условие: чтобы вы шли ко мне без Грибуйля.

КАРОЛИНА. – Это невозможно, сударыня; если я не смогу поступить на службу вместе с братом, как, боюсь, скорее всего и получится, то вернусь с ним домой и вновь возьмусь за труд портнихи.

Г-ЖА ГРЕБЮ, недовольно. – Итак, мадмуазель, вы отказываетесь пойти ко мне на службу?

КАРОЛИНА. – Я вынуждена так поступить, сударыня, не имея возможности расстаться с братом.

Г-ЖА ГРЕБЮ, так же. – Ну что ж, мадмуазель, всего наилучшего. Мне надо побеседовать с госпожой Дельмис; так что я уж поднимусь, что бы вы тут ни говорили, мадмуазель.

– Нет, не подниметесь! – воскликнул Грибуйль, кидаясь наперерез госпоже Гребю, которая уже занесла ногу на ступеньку лестницы. – Я не позволю, чтобы моей сестре из-за вас влетело!

Г-жа Гребю оттолкнула Грибуйля и попыталась взойти. Тогда Грибуйль бросился на нее, схватил в охапку и потащил назад, преодолевая сопротивление. В завязавшейся драке г-жа Гребю запуталась в платье и упала, увлекая за собой Грибуйля.

Г-жа Гребю завопила: Грибуйль попытался заставить ее замолчать, сдавив шею, как он это сделал с попугаем, но шея г-жи Гребю оказалась чересчур широка для руки Грибуйля; подбежавшая Каролина умоляла брата отпустить даму.

– Нет, нет! – кричал Грибуйль, – тебе попадет из-за нее. На помощь! Капрал, помогите! – продолжал он, чувствуя, что г-жа Гребю вот-вот вырвется из рук.

Капрал только что вышел от мэра и появился на верху лестницы. Увидя, что Грибуйль вцепился в какую-то женщину, та пытается от него вырваться, а перепуганная Каролина обеими руками удерживает брата, чтобы облегчить противнику бегство, он решил, что Грибуйлю требуется подкрепление; пролетев с верху до низу лестницы, он схватил г-жу Гребю, как бы помогая ей подняться, и сразу же узнал.

– Это вы, сударыня? Как это случилось?

Г-ЖА ГРЕБЮ, яростно. – Я буду жаловаться мэру на этого скверного мальчишку! Я посажу тебя в тюрьму, мерзкий идиот! Я упеку тебя на каторгу!

ГРИБУЙЛЬ, решительно. – Еще слово, и я расскажу хозяевам то, что вы наговорили про них, когда Каролина возвращала вам работу. Я не забыл ни слова из вашей речи, и хозяин мне поверит; и Каролина подтвердит.

– Мерзавец! – вскричала г-жа Гребю, задыхаясь от ярости.

ГРИБУЙЛЬ, в восторге. – Мерзавец, и еще какой мерзавец! Но все-таки вы у меня в руках, старуха!

Г-ЖА ГРЕБЮ. – Мне надо уйти; мне нужно… подышать воздухом… я задыхаюсь… Капрал… дайте руку… проводите меня до дома.

Г-жа Гребю вышла под руку с посмеивающимся капралом; он кое-что понял в произошедшей сцене и, проходя мимо, дружески поклонился сестре и брату.

Как только г-жа Гребю вышла, Грибуйль принялся прыгать и скакать по кухне.

– Здорово получилось! Здорово получилось! – вопил он. – Теперь старуха у меня в руках!.. И другие старухи тоже!.. Молчание – золото, как говорит пословица… А уж эта карга столько нагородила!..

Грибуйль прижался носом к дверной щели и захохотал еще пуще:

– Ха-ха! Ну, досталось же капралу!.. Гляди-ка, она падает ему на руки! Ха-ха-ха! она это делает нарочно… Задыхается от злобы!.. Гляди-ка! Капрал ее уносит!.. Уф! Вот это обуза!.. Бедный капрал!.. Ага, он кладет ее на землю!.. Вытирает лоб! Каролина, иди же посмотри; старуха Гребю сидит на земле, а бедный капрал выглядит таким замученным… Ха-ха! Она встает!.. Убегает!.. Капрал смеется!.. Ух, какой злобный у нее вид!.. Иди же посмотри, Каролина, иди скорее!

Грибуйль обернулся и не обнаружил сестры; он был один. Пока Грибуйль предавался бурной радости, г-н Дельмис, который тоже услышал его призыв, не увидев капрала, заглянул в кухню. Каролина стиснула руки, знаком умоляя его не входить; она боялась, чтобы Грибуйль в буйном восторге не выпалил каких-нибудь бестактностей о г-же Дельмис или ее подругах; она поспешила выйти к г-ну Дельмису, и тот увел ее в свой кабинет.

Г-Н ДЕЛЬМИС, с тревогой. – Объясните мне, Каролина, что случилось? Что происходит? Что означает шум в кухне, вопли Грибуйля, исчезновение капрала? Почему вы так бледны, так дрожите?

КАРОЛИНА, трепещущим голосом. – Госпожа Гребю пыталась силой ворваться к мадам, в то время как та запретила кого-либо впускать. Грибуйль хотел ее остановить; она стала сопротивляться, Грибуйль закричал. Вы, сударь, знаете, что Грибуйлю не хватает… он недостаточно…

Г-Н ДЕЛЬМИС, добродушно. – Знаю, знаю, дитя мое; а потом?

КАРОЛИНА. – В результате госпожа Гребю была… немного… возбуждена; тогда капрал подал ей руку, чтобы проводить ее домой… а потом вы вошли.

Г-Н ДЕЛЬМИС, улыбаясь. – То есть она жутко разозлилась, подралась с Грибуйлем, и капрал ее уволок. Но как это она послушалась Грибуйля? Почему не прибежала ко мне с жалобой?

КАРОЛИНА. – Потому что… потому что… Я не могу вам сказать… Я не смею.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Посмейте, посмейте, дитя мое; ничего не бойтесь; все, что вы скажете, не выйдет из стен этой комнаты.

Каролина, успокоенная добротой г-на Дельмиса, рассказала ему, что произошло между нею и г-жой Гребю и как Грибуйль ловко воспользовался угрозой разоблачения, чтобы заставить ее замолчать. Г-н Дельмис смеялся от всей души и еще раз пообещал Каролине не рассказывать об этом ни жене, ни кому другому.

– А что у вас вышло с моей женой, бедное дитя? Вероятно, вам досталось немало упреков из-за брата?

КАРОЛИНА, чрезвычайно взволнованным голосом. – Мадам нас уволила, сударь; она не может больше выносить моего брата.

– Уволены! – вскричал г-н Дельмис, вскакивая с кресла. – Уволены! Но это невозможно! Это нестерпимо! Я не хочу, чтобы вы меня покинули, Каролина, я сейчас же пойду поговорю с женой!

– Простите, сударь, – сказала Каролина, удерживая г-на Дельмиса. – Я испытываю к вам глубочайшую благодарность, от всего сердца, за доброту к нам; но прошу понять, что я не могу оставаться в доме вопреки желанию мадам; это было бы нехорошо, неуважительно по отношению и к вам, и к ней. Поймите, Грибуйль переполнил чашу терпения мадам; да и вы, сударь, сегодня утратили самообладание, хотя не найти человека терпимее, проще, лучше вас. Такие сцены, как только что приключившаяся, недопустимы в порядочном и честном доме; но я не могу поручиться, что это не повторится, и будет еще хуже.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Но что станет с вами, бедное дитя! Как вы одна заработаете на хлеб для двоих?

КАРОЛИНА. – Сударь, не тревожьтесь за меня. Я верю в Господа; он никогда меня не оставлял, он будет меня защищать и дальше.

Г-Н ДЕЛЬМИС, грустно. – Итак, вам придется уйти, Каролина? Эта разлука очень меня огорчает. Я всегда буду жалеть о вас и даже о бедном Грибуйле, ведь если ему не хватает разума, то сердечности и преданности даровано свыше всяких мер… Будь я один, никогда бы не расстался с вами; но… я не один, – добавил он со вздохом, – и я не вхожу в хозяйство. Будьте уверены, что я не потеряю вас из виду, дитя мое, навсегда сохраню к вам большую привязанность и вы всегда будете иметь в моем лице искреннего друга.

Каролина, слишком взволнованная, чтобы отвечать, ограничилась тем, что поцеловала руку, протянутую хозяином; уронила на нее слезу и поспешно вышла.

Вернувшись на кухню, она села, подперла голову руками и задумалась о будущем. Ей было ясно, что впереди ожидаются более трудные времена, чем до поступления к г-же Дельмис; ни она, ни г-жа Гребю, которые были ее лучшими клиентками, не дадут работы и, может быть, даже отговорят своих подруг, а ведь все они бывали ее заказчицами. И если работы не найдется, что ей делать, чем кормить несчастного брата, неспособного к самостоятельному заработку?

– Господь поможет мне, – сказала она, – а господин кюре даст хороший совет; может быть, даже найдет для меня работу. Сколько раз он напоминал, чтобы я не теряла веры; бедная матушка всегда воскресала после молитвы; и я поступлю, как она, и верну сердцу спокойствие и мир. А пока посмотрим, сколько у меня денег и на сколько их хватит.

Каролина открыла шкатулку, стоявшую на полу, вынула деньги, которые в ней лежали, и насчитала сто шестьдесят пять франков: сто франков за четыре месяца заработка и шестьдесят пять франков, которые были получены перед поступлением к г-же Дельмис.

«Если тратить тридцать франков в месяц на пропитание и десять франков на мыло, свечи, бакалею, обувь и так далее, то удастся продержаться четыре месяца; за это время я еще заработаю и нам хватит на следующие четыре месяца. Что ж, хорошо!»

Каролина положила деньги обратно в шкатулку, благодаря бога, за то, что ей была послана эта помощь, на которую прежде не приходилось рассчитывать. Вскоре пришел Грибуйль.

– Я был у господина кюре, – сказал он. – И рассказал, что произошло. Он вздохнул, потом улыбнулся с таким добрым и грустным видом, что я чуть не заплакал. Он сказал, что надо бы поискать работу; я пошел попросить об этом госпожу Пирон, но та накинулась на меня с глупостями; тогда я пошел к госпоже Леду, а та огрела меня метлой по ногам. Куда теперь идти? Я больше никого не знаю.

КАРОЛИНА. – Милый Грибуйль, займемся этим позже, когда уйдем отсюда. Вернемся домой, а когда все почистим и уберем, то будем вместе искать работу, но не у этих дам, они нам все равно ничего не дадут. А пока давай вместе закончим то, что нужно сделать.

Только что они справились с работой, как вбежали Жорж и Эмили.

– Каролина! Грибуйль! – вскричали они. – Это правда, что вы уходите?

КАРОЛИНА. – Да, сударь, да, мадмуазель, это, к сожалению, правда.

ЭМИЛИ. – А почему вы уходите? Останьтесь, останьтесь с нами навсегда. Нам с Жоржем было бы очень жаль расстаться с вами.

ЖОРЖ. – О да, милая Каролина, милый Грибуйль, оставайтесь. Я пойду скажу папе, чтобы он велел вас оставить; он очень огорчится; он говорил вчера капралу: «Если Каролина меня покинет, дом станет совсем грустным: все будет плохо». А капрал отвечал: «Это всегда так, где побывает мадмуазель Каролина, господин мэр. Нечасто встретишь такую, как она; стоит на нее взглянуть, и словно само сердце улыбается…» А папа принялся смеяться и сказал: «Никогда я не позволю уйти милой Каролине, разве если это послужит ее счастью».

ЭМИЛИ. А так как вы уходите не ради счастья, а потому что мама велит вам уйти, то не уходите, Каролина. Грибуйль, ну скажи Каролине, чтобы она осталась с нами.

ГРИБУЙЛЬ. – Насчет этого, мадмуазель, она не будет меня слушать и я ее об этом не попрошу.

ЭМИЛИ. – Почему же?

ГРИБУЙЛЬ, с достоинством. – Она не будет меня слушать, мадмуазель, потому что у нее больше разума и здравого смысла, чем у вас и меня, и она лучше меня знает, что следует делать или не делать. Я не буду ее просить, потому что это противоречит моим вкусам, моим убеждениям, моим принципам; потому что у меня тоже есть принципы, мадмуазель… и убеждения тоже: итак, я продолжаю… моим принципам… да, мадмуазель, моим принципам… Нечего смеяться… повторяю: моим принципам.

ЭМИЛИ. – Я не смеюсь, Грибуйль; уверяю тебя, не смеюсь… а брат тем более, – добавила она, обернувшись, как бы для того, чтобы взглянуть на брата, но на самом деле, чтобы подавить смех.

ГРИБУЙЛЬ, торжественно. – Это верно? Гм! Гм!.. Итак, я говорю, что мои принципы не позволяют мне оставаться в доме, где я больше неугоден – ни хозяину, переставшему быть моим другом; ни хозяйке, утратившей всякую доброту и любезность, ни детям, которые становятся против меня на сторону злого попугая, лгуна, вора, обжоры, сплетника! Вот, мадмуазель, каковы мои принципы.

ЭМИЛИ, иронически. – Благодарю тебя, Грибуйль.

ГРИБУЙЛЬ. – Не за что, мадмуазель.

КАРОЛИНА. – Сударыня, будьте так добры, простите моего бедного брата: у него, конечно, и в мыслях нет проявить неучтивость…

ЖОРЖ. – Но он ее проявляет, хочет этого или нет. Я надеюсь, что вы не думаете, как он, Каролина, и попросите папу оставить вас на службе. Он только этого и желает, я ручаюсь.