Час за часом мистер Паркер сидел, ожидая возвращения своего друга. Снова и снова он внимательно изучал дело Ридлсдейла, проверяя свои заметки, кое-где добавляя к ним детали, вовлекая свой утомленный мозг в предположения самые фантастические. Он бродил по комнате, то рассеянно доставая книги с полок, то набирая несколько неумелых нот на фортепьяно, просматривая еженедельники, неустанно волнуясь. Для подробного изучения он выбрал на книжных полках том из секции криминологии и заставлял себя внимательно читать о наиболее очаровательном и драматичном из судов по делу с применением яда — дело Седдона. Постепенно тайна захватила его, как это неизменно бывало, и, отвлекшись на продолжительный и энергичный звук дверного звонка, он с некоторым удивлением обнаружил, что уже далеко за полночь. Его первой мыслью было, что Уимзи, должно быть, забыл ключи, и он уже готовил остроумное приветствие, когда дверь открылась — точно как в начале истории о Шерлоке Холмсе, — чтобы впустить высокую и красивую молодую женщину, в состоянии чрезвычайного нервного возбуждения, с копной золотых волос, фиалково-синими глазами, небрежно и наспех одетую: когда она сбросила свое тяжелое дорожное пальто, он увидел, что на ней было вечернее платье, тонкие шелковые светло-зеленые чулки и тяжелые грубые башмаки, покрытые толстым слоем грязи.

— Его светлость еще не возвратился, моя леди, — сказал мистер Бантер, — но мистер Паркер здесь, ожидает его, и мы надеемся, что он придет с минуты на минуту. Ваша милость желает чего-нибудь?

— Нет, нет, — сказало видение торопливо, — спасибо. Я подожду. Добрый вечер, мистер Паркер. Где Питер?

— Его вызвали, леди Мэри, — сказал Паркер. — Я не могу понять, почему он еще не вернулся. Присядьте.

— Куда он пошел?

— В Скотланд-Ярд, но это было приблизительно в шесть часов. Я не могу вообразить…

Леди Мэри сделала жест отчаяния.

— Я знала это. О, мистер Паркер, что мне делать? Мистер Паркер онемел.

— Я должна увидеть Питера, — воскликнула леди Мэри. — Это вопрос жизни и смерти. Разве вы не можете послать за ним?

— Но я не знаю, где он, — сказал Паркер. — Пожалуйста, леди Мэри…

— Он делает нечто ужасное, он совершенно не прав, — закричала молодая женщина, заламывая руки в безнадежном отчаянии. — Я должна увидеть его, рассказать ему… О! Разве кто-нибудь еще попадал в такую ужасную неприятность! Я — о!..

Здесь леди истерически засмеялась и разрыдалась.

— Леди Мэри, я прошу вас, пожалуйста, не надо, — вскричал мистер Паркер с тревогой, полностью осознавая, как он некомпетентен и смешон. — Пожалуйста, сядьте. Выпейте стакан вина. Вы заболеете, если будете так плакать. — «Если это плач», — добавил он про себя с сомнением. — Это похоже на икоту. Бантер!

Мистер Бантер находился неподалеку. Фактически он как раз стоял за дверью с маленьким подносом. С почтительным «позвольте мне, сэр» он шагнул вперед к корчащейся леди Мэри и поднес маленькую склянку к ее носу. Эффект был потрясающим. Пациентка издала два или три испуганных возгласа и села, выпрямившись и придя в бешенство.

— Как вы смеете, Бантер! — сказала леди Мэри. — Уйдите немедленно!

— Лучше бы ваша милость выпили капельку бренди, — сказал мистер Бантер, быстро закрывая пробкой флакон с нюхательной солью, но Паркер успел почувствовать резкий запах аммиака. — Могу предложить бренди Наполеона 1800 года, моя леди. Пожалуйста, не фыркайте так, если я смею вам посоветовать. Его милость будет очень обеспокоен, если хоть какое-то его количество будет потрачено впустую. Ваша милость ужинали в дороге? Нет? Очень неблагоразумно, моя леди, предпринимать столь длинную поездку на пустой желудок. Я возьму на себя смелость прислать омлет для вашей милости. Возможно, вы, сэр, тоже что-нибудь перекусите, поскольку уже поздно?

— Что-нибудь на ваш вкус, — сказал мистер Паркер, поспешно выпроваживая его. — А теперь, леди Мэри, вы чувствуете себя лучше, не так ли? Позвольте мне помочь вам с пальто.

Больше ничего захватывающего не было сказано, пока не подали омлет и леди Мэри не уселась удобно на диван «Честерфилд». К настоящему времени к ней вернулось самообладание. Глядя на нее, Паркер заметил, как ее недавняя болезнь (какой бы деланой она ни была) оставила свой отпечаток. В ее лице не осталось ничего от сияния, которое он помнил; она выглядела напряженной и бледной, с фиолетовыми кругами под глазами.

— Простите, что я вела себя так глупо сейчас, мистер Паркер, — сказала она, глядя ему в глаза с очаровательной откровенностью и доверием, — но я ужасно беспокоилась и потому так поспешно приехала из Ридлсдейла.

— Ничего, — сказал Паркер бессмысленно. — Могу я что-нибудь сделать для вас в отсутствие вашего брата?

— Я предполагаю, что вы и Питер все делаете вместе?

— Могу сказать, что нет ничего в этом расследовании, чего один из нас не рассказал бы другому.

— Если я расскажу вам, это будет то же самое?

— Точно то же самое. Если вы можете оказать мне честь вашим доверием…

— Подождите минуту, мистер Паркер. Я нахожусь в трудном положении. Не знаю, должна ли я… Вы можете рассказать мне, как далеко вы зашли… что вы обнаружили?

Мистер Паркер был немного ошеломлен. Хотя лицо леди Мэри часто всплывало в его воображении с тех пор, как он увидел ее на следствии, и смятение его чувств достигло точки кипения во время этого романтичного интервью, официальный инстинкт предостережения не полностью покинул его. Имея доказательство соучастия леди Мэри в преступлении, независимо от того, каким оно было, он не рискнул бы зайти так далеко, чтобы раскрыть все свои карты.

— Боюсь, — сказал он, — что не могу сообщить вам этого. Понимаете, очень многое из того, что мы имеем, — пока еще только подозрение. Я мог бы случайно нанести большой вред невинному человеку.

— Ах! Значит, вы подозреваете кого-то определенно?

— Неопределенно было бы более подходящим словом, — сказал мистер Паркер с улыбкой. — Но если у вас есть что сказать нам, что может пролить свет на это дело, то прошу вас. Мы можем подозревать совершенно не того человека.

— Я не должна удивляться, — сказала леди Мэри с резким нервным смешком. Она протянула руки к столу и начала сгибать в складки оранжевый конверт. — Что вы хотите знать? — внезапно спросила она, изменив тон. Паркер почувствовал новые нотки в ее манере — нечто напряженное и жесткое.

Он открыл свою записную книжку, и когда начал допрос, его нервозность прошла; в нем взяло верх должностное лицо.

— Вы были в Париже в феврале прошлого года?

Леди Мэри ответила утвердительно.

— Вы помните, как вы ходили с капитаном Кэткартом… О! Между прочим, вы говорите по-французски, я полагаю?

— Да, очень бегло.

— Также, как ваш брат, практически без акцента?

— Так же. В детстве у нас всегда были гувернантки-француженки, и мать особенно следила за этим.

— Я понимаю. Хорошо, далее. Вы помните, что ходили с капитаном Кэткартом 6 февраля в ювелирный магазин на улице Мира и покупали, или он покупал для вас, черепаховый гребень с бриллиантами и кота из бриллиантов и платины с изумрудными глазами? — Он видел, что скрываемое понимание появляется в глазах девушки.

— Об этом коте вы наводили справки в Ридлсдейле? — спросила она.

Было бы неразумно отрицать очевидное, и Паркер ответил:

— Да.

— Его нашли в кустарнике, не так ли?

— Вы потеряли его? Или это кот Кэткарта?

— Если я скажу, что это был его кот…

— Я поверю вам. Это был его кот?

— Нет, — глубокий вдох. — Он мой.

— Когда вы потеряли его?

— Той ночью.

— Где?

— Я полагаю, в кустарнике. Там, где вы нашли его. Я не замечала потерю до недавнего времени.

— Это его вы купили в Париже?

— Да.

— Почему вы говорили прежде, что это не ваш кот?

— Я боялась.

— А теперь?

— Я собираюсь сказать правду.

Паркер снова взглянул на нее. Она смотрела ему прямо в глаза, но в ней чувствовалась напряженность, которая показывала, как нелегко далось ей это решение.

— Очень хорошо, — сказал Паркер, — мы все будем весьма довольны этим, но все же был один или два пункта в следствии, когда вы скрыли правду, не так ли?

— Да.

— Поверьте, — сказал Паркер, — мне жаль, что я должен задавать эти вопросы. Ужасное положение, в котором оказался ваш брат…

— В котором я помогла ему оказаться.

— Я не говорю это.

— Зато я говорю. Я помогла посадить его в тюрьму. Не утешайте меня, я знаю, что это так.

— Хорошо, — сказал Паркер, — не волнуйтесь. Еще есть время, чтобы все поправить. Я продолжу?

— Да.

— Хорошо. Итак, леди Мэри, ваши слова о том, что вы слышали выстрел, который раздался в три часа, были неправдой, не так ли?

— Да.

— Вы вообще слышали выстрел?

— Да.

— Когда?

— В 23.50.

— Леди Мэри, что вы спрятали позади растений в оранжерее?

— Я ничего там не прятала.

— А в дубовом сундуке на лестничной площадке?

— Мою юбку.

— Вы вышли — зачем? Чтобы встретить Кэткарта?

— Да.

— Кто был другой мужчина?

— Какой другой мужчина?

— Другой мужчина, который прятался в кустарнике. Высокий светлый мужчина, одетый в плащ «барберри».

— Не было никакого другого мужчины.

— О, простите меня, леди Мэри, но мы видели отпечатки его ног на протяжении всего пути от кустарника до оранжереи.

— Это, наверное, был какой-то бродяга. Я не знаю ничего о нем.

— Но у нас есть доказательства, что он там был, мы знаем, что он там делал и как он убежал. Ради всего святого и ради вашего брата, леди Мэри, скажите нам правду, потому что мужчина в «барберри» и есть тот, кто застрелил Кэткарта.

— Нет, — сказала девушка с бледным лицом, — это невозможно.

— Почему невозможно?

— Это я застрелила Дэниса Кэткарта.

— Вот так обстоит дело, лорд Питер, — сказал шеф Скотланд-Ярда, поднимаясь из-за стола с дружественным жестом прощания. — Этого человека, несомненно, видели в Мэрилбоун утром в пятницу, и хотя мы сейчас, к сожалению, снова потеряли его след, я не сомневаюсь, что скоро он будет пойман. Задержка произошла из-за начавшейся некстати болезни швейцара Моррисона, чье свидетельство было очень важным. Но мы больше не потратим время впустую.

— Я уверен, что могу положиться на вас, сэр Эндрю, — ответил Уимзи, сердечно пожимая руку. — Я тоже занимаюсь этим делом вплотную; между нами говоря, мы должны что-нибудь найти: вы в вашем маленьком углу, а я в своем, как говорится в гимне — или это не гимн? Я помню, что читал его в книге о миссионерах, когда был маленьким. Вы хотели быть миссионером в юности? Я хотел. Думаю, что многие дети хотят этого в то или иное время, поэтому странно видеть, какими плохими становятся большинство взрослых.

— Между тем, — сказал сэр Эндрю Макензи, — если вы сами наткнетесь на разыскиваемого, сообщите нам. Я никогда не стал бы отрицать ваше экстраординарное везение или, что более вероятно, проницательность в обнаружении преступников.

— Если я поймаю этого типа, — сказал лорд Питер, — то приду и стану вопить под вашими окнами, пока вы не впустите меня, даже если будет середина ночи, а вы в короткой ночной рубашке. А разговор о ночных рубашках напоминает мне, что мы надеемся увидеть вас в Денвере на днях, как только это дело будет закончено. Мать посылает вам наилучшие пожелания, конечно.

— Большое спасибо, — ответил сэр Эндрю. — Надеюсь, что все идет хорошо. Сегодня утром у меня был Паркер с отчетом, и он показался мне несколько неудовлетворенным.

— Паркер проделал много неблагодарной рутинной работы, — сказал Уимзи, — а в целом он прекрасный и здравомыслящий человек, каким и был всегда. Он оказался чертовски хорошим другом, сэр Эндрю, и это настоящая привилегия — иметь позволение работать с ним. Ладно, до скорого, шеф.

Он заметил, что его разговор с сэром Эндрю Макензи занял пару часов и что было почти восемь вечера. Он как раз пытался решить, где ему ужинать, когда к нему обратилась веселая молодая женщина с подстриженными рыжими волосами, одетая в короткую клетчатую юбку, блестящий джемпер, вельветовую куртку и лихо сдвинутый набок шотландский берет.

— Конечно, — сказала молодая женщина, протягивая ему красивую руку без перчатки, — это лорд Уимзи. Как поживаете? Как Мэри?

— Боже мой! — сказал Уимзи галантно, — это мисс Таррэнт. Как удивительно приятно видеть вас снова. Абсолютно восхитительно. Благодарю, Мэри — не настолько в форме, как хотелось бы, она переживает об этом деле с убийством, вы понимаете. Вы слышали, надеюсь, что у нас — как любезно и тактично это называют — неприятности?

— Да, конечно, — ответила мисс Таррэнт энергично, — и, как настоящий социалист, я не могу не радоваться аресту пэра, потому что это заставляет его выглядеть глупо и ставит в глупое положение палату лордов, не так ли? Но на самом деле я предпочла бы, чтобы это был чей-нибудь чужой брат. Мы с Мэри были большими друзьями, вы понимаете, и, конечно, вы расследуете дело, не так ли, а не только живете в вашем графстве и стреляете птиц? Так что я думаю, это нечто другое.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал Питер. — Если вы можете возвыситься над неудачей моего рождения и другими моими недостатками, тогда, может, вы окажете мне честь пойти поужинать со мной где-нибудь, что скажете?

— О, я бы с удовольствием, — вскричала мисс Таррэнт с огромным воодушевлением, — но я обещала быть в клубе сегодня вечером. Встреча назначена на девять. Мистер Кок — трудовой лидер, и он, знаете ли, собирается выступить с речью о новообращении армии и флота в коммунизм. Ожидается, что на нас будет совершен набег — большая охота на шпионов еще до того, как мы начнем. Но, послушайте, вы можете пойти пообедать со мной там, если хотите, я попробую тайно провести вас на встречу, и вы будете захвачены, а потом отпущены. Вообще-то я не должна говорить вам всего этого, потому что вы считаетесь смертельным врагом, но я не думаю, что вы опасны.

— Я всего лишь обычный капиталист, — сказал лорд Питер, — ужасно отвратительный.

— Хорошо, тем не менее пойдемте ужинать. Я так хочу услышать все новости.

Питер подумал, что ужин в Советском Клубе будет более чем отвратительный, и как раз готовил оправдание, когда ему пришло в голову, что мисс Таррэнт могла бы сообщить ему многое из того, чего он еще не знал о своей сестре. Соответственно он изменил свой вежливый отказ на вежливое согласие и, двинувшись вслед за мисс Таррэнт, был приведен в беспечном темпе, несколько раз сокращая путь по грязным закоулкам, на улицу Жеррард, где оранжевая дверь и окна с пурпурными занавесками красноречиво обозначали Советский Клуб.

Советский Клуб, будучи основанным для того, чтобы разместить свободно мыслящих, а не живущих на широкую ногу, имел ту своеобразную любительскую атмосферу, которая проникает во все мирские учреждения, запланированные немирскими людьми. Лорд Питер не мог точно сказать, что заставило его тотчас же подумать о миссионерском чае, но все члены клуба выглядели так, словно лелеяли жизненную цель, и их штат казался довольно поверхностно обученным и сильно выделялся из обычной серой толпы. Уимзи напомнил себе, что в столь демократическом учреждении едва можно ожидать, что обслуга даст почувствовать клиентам их превосходство, в отличие от служащих клуба Уэст-Энд. Хотя они не были такими капиталистами. В столовой, расположенной ниже, сходство с миссионерским чаем усиливалось чрезвычайно раскаленной атмосферой, гулом голосов и любопытной разномастностью столовых приборов. Мисс Таррэнт завладела местами за довольно убогим столом около двери раздаточной, и Питер с некоторым трудом втиснулся рядом с очень габаритным кудрявым человеком в бархатном пальто, который серьезно разговаривал с худощавой нетерпеливой молодой женщиной в русской блузе, венецианских бусах, венгерском платке и с испанским гребнем, олицетворяющей объединенный фронт Интернационала.

Лорд Питер попытался доставить удовольствие своей хозяйке вопросом о великом мистере Коке, но был прерван взволнованным «тс-с!».

— Пожалуйста, не кричите об этом, — сказала мисс Таррэнт, наклонившись через стол, так что ее темно-рыжая шевелюра почти щекотала его брови. — Это очень секретно.

— Мне ужасно жаль, — сказал Уимзи виноватым тоном. — Я хочу сказать, вы знаете, что вы окунаете ваши милые маленькие бусинки в суп?

— О, неужели? — вскричала мисс Таррэнт, торопливо отстраняясь. — О, большое спасибо. Особенно потому, что сходит краска. Я надеюсь, что это не мышьяк или что-нибудь подобное.

Затем, снова наклоняясь вперед, она прошептала хрипло:

— Знаете, девушка рядом со мной — Эрика Хит-Варбуртон, писательница.

Уимзи посмотрел по-новому на леди в русской блузе. Немногие книги были способны вызвать румянец на его щеках, но он помнил, что одна из книг мисс Хит-Варбуртон сделала это. Писательница как раз выразительно говорила своему компаньону:

— …встречали когда-либо, чтобы настоящая эмоция выражалась в придаточном предложении?

— Джойс освободил нас от суеверия синтаксиса, — согласился человек с кудрявыми волосами.

— Сцены, которые создают эмоциональную историю, — сказала мисс Хит-Варбуртон, — в идеале должны быть выражены несколькими пронзительными криками животных.

— Формула Д. Лоуренса, — сказал ее собеседник.

— Или даже Дейда, — добавила писательница.

— Нам нужно новое примечание, — сказал человек с кудрявыми волосами, поставив оба локтя на стол и свалив хлеб Уимзи на пол. — Вы слышали, как Роберт Снорс рассказывает свои собственные стихи под бой барабанов и свистульку?

Лорд Питер с трудом отвлек свое внимание от этой очаровательной дискуссии и обнаружил, что мисс Таррэнт что-то говорила о Мэри.

— Мы очень скучаем по вашей сестре, — сказала она. — По ее замечательному энтузиазму. Она так хорошо говорила на собраниях. Рабочие ей явно симпатизировали.

— Это кажется мне удивительным, — сказал Уимзи, — ведь Мэри никогда в жизни не приходилось работать.

— О, — вскричала мисс Таррэнт, — но она действительно работала. Она работала для нас, и великолепно! Она была секретарем нашего Общества пропаганды в течение почти шести месяцев. А затем она самозабвенно помогала мистеру Гойлсу. Не говоря уже о ее работе медсестрой во время войны. Конечно, я не одобряю отношение Англии к войне, но никто не скажет, что эта работа не была трудной.

— Кто такой мистер Гойлс?

— О, это один из наших ведущих спикеров — весьма молод, но правительство действительно боится его. Я ожидаю, что он появится здесь сегодня вечером. Он читал лекции на севере, но полагаю, что он уже вернулся.

— Я говорю вам, будьте осторожнее, — сказал Питер. — Ваши бусы опять у вас в тарелке.

— В самом деле? Ну, возможно, они приобретут аромат баранины. Боюсь, что кухня здесь не слишком хороша, но членские взносы такие маленькие, вы понимаете. Интересно, что Мэри никогда не рассказывала вам о мистере Гойлсе. Они были очень дружны какое-то время. Все думали, что она выйдет за него замуж, но это, кажется, провалилось. А затем ваша сестра уехала из города. Вы знаете об этом?

— Это было из-за парня, не так ли? Да, мои родственники не очень одобряли ее выбор. Я думаю, мистер Гойлс не подходил на роль зятя, которого они хотели бы иметь. Семейная традиция и так далее. Меня тогда не было; кроме того, Мэри никогда не слушала меня. Однако это все, что я знаю.

— Еще один случай абсурдной, старомодной тирании родителей, — сказала мисс Таррэнт тепло. — Вот не подумала бы, что это еще возможно — в послевоенное время.

— Я не знал, — сказал Уимзи, — что это можно так назвать. Но дело не в родителях. Моя мать замечательная женщина. Не думаю, что она вмешалась. Факт состоит в том, я предполагаю, что она хотела пригласить мистера Гойлса к Денверу. Но мой брат принял твердое решение воспротивиться.

— Ну вот, и чего вы ждали? — сказала мисс Таррэнт презрительно. — Но я не понимаю, какое ему было до этого дело.

— О, никакого, — согласился Уимзи. — Только благодаря ограниченным идеям моего покойного отца о том, что пристало делать женщинам, мой брат владеет деньгами Мэри, пока она не выйдет замуж с его согласия. Я не говорю, что это хороший план, я думаю, что это ужасный план. Но он таков.

— Чудовищно! — сказала мисс Таррэнт, качая головой настолько сердито, что напомнила Питера с лохматой головой. — Варварство! Просто феодализм какой-то, должна сказать. Но в конце концов, что значат деньги?

— Ничего, конечно, — сказал Питер. — Но если вы были приучены иметь их, несколько странно внезапно остаться без них. Подобно ледяному душу, знаете ли.

— Я не могу понять, какое значение это могло иметь для Мэри, — упорствовала мисс Таррэнт мрачно. — Ей нравилось быть рабочей. Мы когда-то пробовали жить в доме рабочего в течение восьми недель впятером на восемнадцать шиллингов в неделю. Это был изумительный опыт — на самом краю Нового Леса.

— Зимой?

— Ну нет, мы подумали, что не стоит начинать зимой. Но выпало девять дождливых дней, и труба на кухне все время дымила. Понимаете, дрова доставлялись из леса, так что они были совершенно сырыми.

— Понимаю. Это, должно быть, было необыкновенно интересно.

— Этот опыт я никогда не забуду, — сказала мисс Таррэнт. — Чувствуешь себя необыкновенно близко к земле и примитивным вещам. Если бы мы только могли отменить индустриализацию. Тем не менее я боюсь, мы никогда не сможем совершить эту «кровавую революцию», вы знаете. Это ужасно, конечно, но благотворно и неизбежно. Мы будем пить кофе? Нам придется самим принести его наверх, если не возражаете. Официантки не обслуживают после обеда.

Мисс Таррэнт погасила счет и вернулась, неся чашку с кофе. Он уже перелился через край чашки в блюдце, и пока она поднималась по крутой и извилистой лестнице, кофе расплескался еще больше.

Поднявшись из цокольного этажа, они почти столкнулись с молодым человеком со светлыми волосами, который искал письма в темном ряду небольших ящиков. Ничего не найдя, он отступил в зал. Мисс Таррэнт издала восклицание удовольствия.

— Вот и мистер Гойлс, — закричала она.

Уимзи глянул в ту сторону и при виде высокой, слегка сутулой фигуры с грязными волосами и правой рукой в перчатке онемел от изумления.

— Вы не представите меня? — спросил он.

— Я приведу его, — сказала мисс Таррэнт. Она побежала на другую сторону зала и обратилась к молодому агитатору, который поднялся, глянул через зал на Уимзи, покачал головой, видимо, извиняясь, торопливо взглянул на свои часы и ринулся к выходу. Уимзи вскочил и погнался за ним.

— Удивительно, — закричала мисс Таррэнт, побледнев. — Он говорит, что у него встреча, и он, конечно, не может отсутствовать…

— Извините меня, — сказал Питер. Он выбежал на улицу как раз вовремя, чтобы заметить темную фигуру, спешащую через улицу. Он пустился в погоню. Убегающий, как ему показалось, скользнул в небольшой темный переулок, ведущий к Чэринг-Кросс-роуд. Торопясь догнать его, Уимзи кинулся следом, но внезапно был ослеплен яркой вспышкой и дымом почти в лицо. Разрушительный удар в левое плечо и оглушительный звук выстрела унесли вихрем окружающее его пространство. Он резко качнулся и упал на медный остов подержанной кровати.