В спальне Крейг тут же снял с себя трусы. Куинси поняла, что их на нем больше нет, только когда он забрался на нее, стал пьяно целовать, задрал на живот платье и с силой прижался к бедрам. Когда он потянулся к ее груди, она положила ладони на его соски, тем самым выражая свое согласие.

Девушка была готова и знала, чего ожидать. Жанель ее подробно проинструктировала. Она чувствовала себя девственной весталкой, которую бросили на алтарь в ожидании вечности.

Но потом дыхание Крейга стало дерганым и прерывистым. Как и его движения, грубые от чрезмерного количества алкоголя и травки.

Его колени скользнули у нее между ног и попытались развести их в стороны, но в ответ на это все тело Куинси напряглось.

– Подожди, – прошептала она.

– Просто расслабься, – сказал Крейг.

Он прильнул губами к ее шее и стал взасос целовать, втягивая жадным ртом кожу.

– Я стараюсь.

– Старайся больше.

Крейг снова попытался развести коленями ее ноги. Но Куинси напрягла мышцы бедер и не дала ему этого сделать.

– Остановись.

Крейг прильнул к ее губам и засунул в рот язык, лишив возможности говорить. Он давил на нее всем своим весом, прижимал к кровати, дышал, как бык, и воевал с ее сжатыми ногами. Куинси задыхалась, ей не хватало воздуха. Крейг снял руки с ее груди, положил ей на колени и попытался их раздвинуть.

– Остановись, – вновь произнесла Куинси, на этот раз вложив в это слово больше настойчивости. – Я серьезно.

Она оттолкнула Крейга, выскользнула из-под него и села, откинувшись на спинку кровати. Улыбка на его лице застыла еще на несколько секунд, но потом, когда он все понял, погасла.

– Я думал, мы с тобой обо всем договорились, – сказал он.

– Так оно и есть.

– Тогда в чем проблема?

Куинси даже не знала, была ли вообще какая-то проблема. Все ее тело пульсировало желанием, ей страстно хотелось, чтобы Крейг опять оказался сверху, прижался и вошел в нее. Но частью сознания она понимала, что все не должно быть именно так. Если они продолжат, все произойдет глупо и наспех, будто в соответствии с очередным дурацким правилом Жанель.

– Я хочу, чтобы мой первый раз был особенным.

Ей показалось, он ее поймет. Осознает, как много это для нее значит. Но вместо этого он сказал:

– Что, так для тебя недостаточно особенно? Это куда лучше, чем мой первый раз.

Эти слова подтвердили то, что Куинси всегда подозревала, но не осмеливалась спросить. Для Крейга это было не впервые. Он такое уже делал. Куинси его откровение восприняла как предательство, маленькое, но болезненное.

– Я думал, ты знала, – сказал Крейг, без труда читая ее мысли.

– Мне просто казалось, что ты такой же, как я.

– Я никогда не говорил, что я девственник. Мне, конечно, жаль, что ты так подумала, но это не моя вина.

– Знаю, – ответила Куинси.

Интересно, сколько девушек было в том же положении под ним, и все ли они попросту уступили его нажиму? Она надеялась, что какая-то девушка все же сопротивлялась. И не одна.

– Я не врал тебе, Куинси. Поэтому тебе придется придумать что-то еще, чтобы мне сейчас отказать.

– Но я тебе не отказываю! – воскликнула Куинси, внезапно идя на попятную и жутко на себя за это злясь. – Я просто думала…

– Что будут свечи, цветы и прочая романтика?

– Что это будет что-то значить, – ответила Куинси. – Я для тебя ничего не значу?

Крейг скатился с кровати, внезапно смущенный. Прикрыв пах рубашкой, он стал искать трусы. Куинси не нужно было более развернутого ответа. И все-таки она потянулась к нему, стараясь заманить обратно в постель, пока он полностью не оделся.

– Но это не особенно важно, – сказала она. – Я по-прежнему хочу провести сегодняшнюю ночь с тобой. Кто знает, что будет дальше.

Невзирая на все ее усилия, Крейг нашел на полу рядом с кроватью трусы и просунул в них ноги.

– Ничего не будет. Ты недвусмысленно дала мне это понять.

– Пожалуйста, вернись. Иди ко мне. Мне просто нужно еще немного подумать.

Он застегнул на брюках молнию и бросил:

– Думай, сколько хочешь. А с меня размышлений достаточно.

И ушел. Он присоединился к остальным, а Куинси свернулась на кровати калачиком и заплакала. На позаимствованное белое платье падали крупные слезы, расплываясь на шелке темными пятнами.

32

Домой я возвращаюсь за полночь. После сна в самолете чувствую себя не отдохнувшей, а слабой и разбитой. Когда я открываю дверь, у меня дрожат руки, частью от усталости, частью от неуверенности. Я не знаю, что меня ждет в квартире. Представляю, что по ту сторону створки из наших вещей не осталось ничего, а выписанный мной чек валяется разорванный на голом полу. Но даже это лучше, чем увидеть перед собой Сэм, ожидающую меня в темной прихожей с ножом в руках.

Едва переступив порог, я тут же ставлю на пол сумки, чтобы освободить руки на тот случай, если придется защищаться. Но Сэм с ножом в руках нигде нет. Как и Сэм с бокалом отравленного вина. Быстро посмотрев по сторонам, я убеждаюсь, что все предметы точно на тех же местах, где я их оставила. В квартире темно и, по ощущениям, никого нет. Вокруг царит запустение, будто все обитатели совсем недавно уехали, оставив здесь частичку своей души, теперь витающую в воздухе будто клуб пыли.

– Сэм? Это я.

В ожидании ответа, которого все нет и нет, сердце чуть не выпрыгивает из груди.

– Я решила вернуться пораньше! – восклицаю я, и грудь наполняется надеждой. – Успела на вечерний рейс.

Я обхожу квартиру, повсюду щелкая выключателями. Кухня, столовая, гостиная. Следов кражи не наблюдается. Следов Сэм тоже.

Она уехала. В этом можно не сомневаться. Улизнула из города, как я и надеялась. Свои секреты забрала с собой, мои оставила мне.

Я лезу в сумочку и ищу телефон. После приземления я отправила Джеффу смс, сообщив, что долетела благополучно, и пообещав позвонить, когда доберусь до дома. И вот я дома, и мой палец готов вот-вот нажать кнопку вызова.

Но в этот самый момент я вдруг замечаю, что дверь в гостевую комнату закрыта. Из-под нее пробивается свет, падая на мои туфли. По ту сторону звучит музыка, приглушенная деревянной перегородкой.

Сердце с глухим стуком падает на пол. Она по-прежнему здесь.

– Сэм?

Я тянусь к дверной ручке, которая без труда поддается моему нажиму – дверь не заперта.

Без колебаний распахиваю ее и заглядываю внутрь.

Комната купается в лучах красно-золотистого света. Красный распространяет лампа на прикроватной тумбочке, золотистый – несколько стоящих рядом свечей. Музыка доносится из CD-плеера, вытащенного из шкафа в кладовке. Пегги Ли, «Лихорадка».

В мягком полумраке я вижу на краешке кровати Сэм. По крайней мере, мне кажется, что это она. Так непохожа на себя, что узнаю я ее не сразу. На ней платье, совершенно непохожее на панковский наряд, в котором она ко мне впервые явилась. Красное, с рукавами-крылышками, юбкой А-силуэта и глубоким декольте, приоткрывающим соблазнительную грудь. На ногах туфли на каблуках такого же цвета. Забранные наверх волосы полностью открывают белую шею.

Она не одна.

Рядом с ней в чистой и свежей черной рубашке и брюках цвета хаки сидит мужчина. Его я узнаю без труда.

Куп.

Его рука у нее на шее – он нежно касается ее горла. Сэм проводит указательным пальцем по выпуклому левому бицепсу. Они тянутся друг к другу, готовые вот-вот поцеловаться.

– Что…

Что, черт возьми, происходит?

Вот что я хочу сказать, но с губ срывается только первое слово. Сэм убирает ладонь с его плеча. Рука Купа остается на ее шее, все его тело изумленно застывает. Последний раз таким потрясенным я видела его только раз – когда впервые встретила у «Соснового коттеджа». Теперь у него на лице точно такое же выражение, как тогда. Чуть менее ошарашенное и напуганное, но все-таки. Несколько смазанная копия оригинала.

– Куинси, – говорит он, – я…

– Убирайся.

Ему удается встать и сделать ко мне шаг.

– Я все объясню.

– Убирайся, – опять говорю я, переходя на рык.

– Но…

– Убирайся!

Я вдруг прыгаю на него, вонзаю ногти одной руки в лицо, а другой принимаюсь его хлестать. Вскоре руки сжимаются в кулаки, обрушивающие на Купа град ударов. Мне плевать, куда бить, лишь бы не впустую. И я луплю его дальше, в то время как сам он лишь стоит и покорно терпит. Но вот Сэм летит вперед красной стрелой и прижимает меня к стене.

– Уходи! – шипит она Купу.

На пороге он оборачивается и смотрит, как я дергаюсь и бьюсь головой о стену, с каждым разом все сильнее и сильнее.

– Проваливай! – орет Сэм.

На этот раз Куп послушно выскальзывает из комнаты. Я со слезами на глазах сползаю по стене. От боли сгибаюсь пополам, схватившись руками за живот. Ощущение такое, что меня пырнули остро отточенным клинком, который рвет во мне внутренности. Опять, опять и опять.